Иллюзии сада камней

Ирина Сотникова, 2021

Молодая учительница Ася Кондрашова волей случая попадает в школу боевых искусств. Жизненные обстоятельства заставляют ее там остаться, она обучается искусству боя, постоянно взаимодействуя с жестким Учителем и его учениками. За короткий срок Ася превращается в настоящего бойца, и, как она думает, незаслуженно достигает в этой школе высокого статуса. Перед ней встает серьезный выбор – сделаться бездушной частью системы, действуя по ее правилам, либо сохранить индивидуальность, предпочитая идти по собственному пути. Поиски ответов мучительны, она пытается постичь тайную красоту воинских искусств, но не находит поддержки. Так нужно ли современной женщине заниматься боевыми искусствами, или это удел мужчин? Работают ли в повседневной жизни обретенные навыки? И какова обратная сторона до сих пор непонятых западным человеком восточных единоборств? На эти и многие другие вопросы в романе «Иллюзии сада камней» пытается ответить автор Ирина Сотникова. Удалось ей это или нет – судить читателю.

3 глава

Первая тренировка оказалась нечеловечески сложной. Каждую минуту Ася думала, что она жестоко обманулась, но упрямо продолжала заниматься. В синих тренировочных штанах и фиолетовой футболке, висевшей на ее плечах, словно знамя поверженной державы, молодая женщина контрастным пятном выделялась на фоне белых кимоно. Она постоянно сжималась, пряталась, старалась сделаться как можно незаметнее. Но спрятаться в этом огромном сумрачном зале с черными иероглифами на стенах было невозможно. Ей казалось, что все видят, насколько она неуклюжа. И смеются.

После разминки, которая длилась почти час, Ася уже была готова обессилено упасть на крашеный пол: дыхание срывалось, сердце бешено колотилось в грудной клетке. Всё! Конец! Это невозможно! Но тут прозвучала новая команда, ученики разобрались по группам. Ася растерянно осталась стоять у стены в полном одиночестве. Неожиданно к ней подошел старший ученик и показал, как бить по воздуху кулаком. И она, то и дело пугаясь непонятных команд, звучавших в разных углах зала, начала разучивать непривычные движения. Это оказалось не менее сложным, чем изнуряющая физически разминка.

Потом снова начались отжимания на кулаках от деревянного пола, выпрыгивания, бег по залу, работа в строю. Поблажек не было никому — тренер, которого почему-то здесь называли «Учитель», действовал на своих учеников прямо-таки устрашающе. Время от времени он исчезал в своей глухой каморке, но при его очередном появлении ученики начинали работать еще усерднее, разговоры замолкали, лица делались сосредоточенными. Понимая, что боевые искусства не для слабых, Ася старалась, как могла. Было бы очень стыдно уйти посреди тренировки, и она решила терпеть до конца, а дома хорошенько подумать и, скорее всего, больше не возвращаться. «Лучше шейпинг, пилатес — или что там еще бывает, модное и современное? Но почему-то именно туда мне не хочется. И здесь тяжело до невозможности. Когда это все закончится?»

Время, как ни странно, пролетело незаметно.

В этот вечер Ася мечтала только о том, как доползти до кровати и старательно улыбалась домашним, не выдавая своей растерянности. Она еще не решила, что делать дальше, и не могла понять, как поступить. Слишком сложно. Радовало то, что она не бросила тренировку, дотерпела все издевательства над собой до конца. Впрочем, ее удивило, что для остальных, в том числе и молодых девушек, тяжелые упражнения не казались издевательствами. Их лица были спокойны, движения отточены. И это ее задело: неужели для нее, тридцатилетней, всё уже окончательно потеряно? Ася пришла на вторую тренировку, на третью, четвертую. И всё повторялось сначала. Невозможно терпеть! Нет сил! Бежать отсюда! И почему-то не сбегала. Казалось, красное японское солнце на белом плакате под потолком издевалось над ней, черные иероглифы плыли в глазах. Не для тебя это, ты слабая, немощная, глупая! «Для меня, — упрямо отвечала красному солнцу Ася, — сегодня точно для меня, а потом посмотрим! Отвяжись!»

Самым сложным оказалось начать выполнять удары ногой. Так называемое «маэ-гири» было не просто махом вперед, а складывалось из нескольких движений. Сначала нужно было поднять согнутую в колене ногу к животу, а потом с силой выбросить пяткой в воображаемого противника, наклонив при этом чуть вперед корпус, чтобы удержать равновесие. Главная проблема оказалась в том, что Ася не могла подтянуть колено к животу! Ее мышцы настолько атрофировались и ослабели, что обычный мах коленом оказался таким же недоступным, как акробатическое сальто! Но Ася настойчиво повторяла этот мах от тренировки к тренировке, снова и снова. Ноги болели невыносимо, но она терпела боль, решив во что бы то ни стало справиться и с ней, и с проклятым махом коленом. Впервые в ее сложной жизни появился настоящий личный вызов — преодолеть себя. К тому же, боль от синяков, оставленных на ее теле мужем, была еще нестерпимее. И ее надо было заглушить.

Ученики скоро привыкли к ней, перестали обращать внимание на нелепые спортивные штаны с полосами по бокам и болтавшуюся на плечах футболку. Впрочем, никто бы не удивился, если бы ее сине-фиолетовый силуэт исчез — в спортзал многие приходили всего на несколько тренировок. Такие исчезновения давно стали здесь обычным явлением. Но только не для Аси — само пребывание в этом месте казалось ей единственным шансом вырваться из привычного комфортного семейного рабства. Кажется, у нее, наконец, появилась цель, и она искренне поверила, что каратэ поможет сделаться другой и внешне, и внутренне. Возможно, эта вера помогла ей остаться.

После месяца тяжелейших тренировок Ася почувствовала себя так, словно ей, наконец, выделили для существования новую, давно ожидаемую ячейку, где, осваивая невероятные знания, она могла бы быть хорошим исполнителем и до поры до времени не привлекать лишнего внимания. Знала бы она тогда, как неизмеримо расширятся границы этой ячейки, и к чему все это приведет! Каратэ действительно изменило ее с той первой секунды, когда Ася переступила порог сумрачного спортзала. Изменило раз и навсегда.

В понедельник, среду и пятницу Глеб во время Асиных тренировок оставался с детьми — никаких задержек на работе. Поздно вечером Ася спешила домой — уложить их спать. Как ни странно, ее муж быстро согласился на такие условия, будто решил подождать, когда закончится случайная блажь жены, и она с позором вернется в семью. А, может, испытывал чувство вины после скандала с губной помадой. Как бы то ни было, Ася посещала тренировки постоянно и боялась их пропустить, чтобы не нарушить шаткое равновесие, на какое-то время скрепившее ее семью. Она соврала Учителю про тридцать лет, ей был уже тридцать один. И она никогда не занималась спортом, если не считать изнурительные школьные километровые кроссы по набережной местной речки. Шустрые симпатичные девчушки, от которых невозможно было скрыть ни сухие морщинки возле глаз, ни раннюю седину, ни потухший взгляд, быстро окрестили ее «мамочкой». Но Ася не обижалась, ей было всё равно. Да и против истины они никак не грешили — для них она действительно выглядела мамочкой.

Ее присутствие от тренировки к тренировке оказалось неожиданным для всех. Возможно, Учитель, растерявшись, не смог сразу отказать ей — ищущий да обрящет! — но, поразмыслив, твердо решил в ближайшее время избавиться от мрачной великовозрастной ученицы без физической подготовки. Поэтому и предложил встать в строй с молодыми учениками. С другой стороны, иного места на тот момент по законам воинских искусств у нее и быть не могло. Поэтому Ася встала в строй с полной ответственностью, по собственным, никому не известным причинам, и все были удивлены тем, что в этом строю она еще оставалась. Впрочем, ненадолго. В этом никто не сомневался — слишком она была слаба и неумела.

Положение Аси в спортзале было пока крайне неопределенным. Мужчины ее возраста и старше приходили в спортзал, когда им позволяло время, занимались отдельно и вольно — как знакомые Учителя, со всеми вытекающими привилегиями: никакого строя, отжиманий на кулаках, окриков, правил. Они вальяжно расхаживали по спортзалу, тренировались по собственной программе, часто и задушевно беседовали с Учителем. Он даже улыбался им! Ася подозревала, что именно так развлекался ее муж Глеб Кондрашов, когда у него возникало желание подтянуть мышцы и испытать выбросы адреналина в спарринге. И от этого было противно — как же низко она пала в собственном уничижении, как уныла и безнадежна была ее жизнь! Именно поэтому Ася твердо решила не обращать на них никакого внимания и пройти весь путь с самого начала. По сути, пути в ее жизни еще не было. Этот волей случая оказался первым достойным направлением, по которому можно было двигаться, не опасаясь быть осужденной. Единственное, в чем ее могли обвинить — в странности, не от мира сего. Но это Асю не пугало, ее уже давно считали странной.

На тренировки изредка приходил второй тренер, Максим Юрьевич, — высокий, вальяжный, интеллигентный, с выступающим брюшком, плотно подвязанным черным поясом. Белое выстиранное кимоно сидело на нем, как влитое. И сам он весь был ладный, высокомерный, снисходительный. Как-то раз он решил показать младшим ученикам комплексы формальных упражнений, объясняя их название, назначение и смысл. Он демонстрировал технику небрежно, лениво, с надменным выражением узких губ и делал это с большим одолжением, будто все в этом спортзале, кроме Учителя, ему были глубоко омерзительны. Но Асе очень понравилась его демонстрация. Так понравилась, что она не могла оторвать от него восхищенных глаз. Она следила за ним жадно, стараясь ухватить в полумраке спортзала каждое движение, каждый поворот его грузного тела. И ей стало обидно, когда ката быстро закончилась — так обидно, что она до боли закусила губу.

Впервые в своей жизни, не имея ни малейшего понятия о красоте формы ката, Ася увидела ее вживую. Откуда-то появилась твердая уверенность в том, что она сама смогла бы делать это не только сильно, но и изящно. Слово «изящно» возникло перед ней осязаемое и почему-то глубоко понятное в своей истинной семантической основе: именно изящество и разум, а не стихия силы. Изящество как удел, направление слабой женщины. В тот момент ей показалось, будто она почувствовала сокровенный смысл воинских искусств и на мгновенье заглянула в будущее. Но она не стала осознавать этот смысл, оставив осознавание тому долгому пути, которое, возможно, принесет ей лично искусство боя. Появилось острое желание самой выучить ката. Но до этого было далеко — она пока не могла четко выполнять боевые движения, поэтому повторяла их безостановочно. Бросок рукой вперед, выпад, поднять колено, нога вперед, поворот на девяносто градусов, поворот на сто восемьдесят, упереться в пол, остановиться, снова выпад, зафиксировать стойку. Так, чуть-чуть получается. Хорошо…

Ася часто ловила на себе странные взгляды Максима Юрьевича, когда проходила мимо него, ей казалось, что он недоумевает, глядя на нее. Впрочем, трудно было понять этого тренера: его слова «источали елей», а взгляд был острым и безжалостным, как у Учителя.

Как-то раз он подозвал ее к себе и спросил очень вежливо:

— Вы раньше занимались спортом?

— Нет.

— Тогда что вы делаете здесь? — он сделал акцент на слове «здесь».

Ася растерялось, и тренер, видя ее замешательство, продолжил:

— Вам поздно заниматься каратэ, этот стиль требует большой выносливости и физической силы. Могут начаться проблемы с сердцем, суставами. Не надрывайтесь так, отойдите в сторону, отдохните, — он говорил мягко, доверительно, будто пытался урезонить ее.

Ася стояла босиком на холодном деревянном полу навытяжку, смотрела в его двигающийся кадык и думала: «Чего он от меня хочет? Дает понять, что я старуха?» Конечно, этот спортзал и она сама были несовместимы. Но характер не позволял отказаться от начатого. Слишком многое было поставлено на карту. Ася сделала первую в своей жизни попытку доказать мужу и себе, что чего-то может добиться сама, не подумав, что выбранный ею путь окажется таким экстремальным и необычным. К сожалению, другого пути на тот момент она не видела, идти ей было некуда, и стоявший перед ней благополучный во всех отношениях мужчина — сильный и уверенный в себе — этого знать не мог.

— Объясните, чего вы ждете от каратэ? — Максим Юрьевич приблизился к ней на расстояние ладони и почти касался ее груди своим шикарным кимоно. Тонкий аромат дорогого французского одеколона был чужеродным и нелепым. Этот странный тренер смущал ее, как смущал бы любой мужчина, задумавший вдруг поухаживать. Набравшись смелости, она посмотрела в его лицо и ляпнула откровенную чушь, лишь бы не молчать.

— Я хочу стать сильной и научиться управлять собственной волей. Мне не хватает силы воли…

— Вот как? И что вы подразумеваете под силой волей? — Максим Юрьевич склонился к ней, как нагибаются взрослые, чтобы услышать, что лопочет ребенок. Ася почувствовала его мятное дыхание.

— Это когда заставляешь себя делать то, что не хочется, — ее голос сорвался, захотелось отшатнуться и исчезнуть с его глаз, перестать чувствовать этот волнующий аромат, так сильно диссонирующий с его кимоно и местом, где девушки отжимаются на кулаках и бьют, не щадя себя, по макиваре с засохшими пятнами крови на брезентовом покрытии.

Максим Юрьевич рассеянно улыбнулся, окинул ее взглядом с ног до головы и отошел в сторону, потеряв интерес. Асе вдруг представилась роскошная блондинка с кукольными глазами, которая обвивает белыми руками шею Максима Юрьевича каждый раз, когда он переступает порог собственной квартиры. Она встала в стороне, глядя на строй учеников, выполняющих связки ударов и блоков, и стала ругать себя за то, не смогла сказать правильные и нужные слова, не смогла заинтересовать Максима Юрьевича своими знаниями, не привлекла его внимание. Да еще и парфюм знакомый — сама выбирала Глебу на день рождения такой же. В голове, словно заполошные воробьи, вскинулись и замельтешили мысли о собственной несостоятельности, стало обидно до слез.

Подошел Учитель.

— Почему стоите?

— Тренер сказал, что нагрузки слишком велики для меня…

— Глупости! В строй!

Его окрик был грубым, но Ася с облегчением заняла свое место. Смущение исчезло, видение блондинки и Максима Юрьевича испарилось, как туманное наваждение. «Нет, я не поддамся, вы ошибаетесь. Да и кто вы такой, чтобы мне указывать? Это теперь мой спортзал, моя тренировка! Да, я знаю, что выгляжу жалко, но это не ваше дело!» Ее внутренний диалог был тревожным и бесконечным, Ася придумывала запоздалые аргументы и доказывала, доказывала Максиму Юрьевичу свое право поступать именно так, и злилась. «В конце концов, из любой ямы можно выбраться, надо только пробовать. Вы же ничего обо мне не знаете! И, если у меня что-то получится, я действительно изменюсь. Я — этого — хочу!»

Когда тренировка закончилась, она набралась смелости и подошла к Учителю.

— Максим Юрьевич предостерегает меня от физических нагрузок, а вы нет. Почему?

Учитель посмотрел на нее неожиданно внимательным, понимающим взглядом, будто вдруг разглядел что-то хорошее, понятное и близкое ему.

— Он не прав! В человеке самое лучшее проявляется только тогда, когда его прижимают к стене, — Учитель хотел что-то добавить, но к нему подошел старший ученик, и он отвлекся.

Красивая фраза! Слишком красивая! Здесь должен быть подвох. А, может, и нет. Но размышляла Ася недолго и пришла к выводу, что такое отношение к трудностям — одна из составляющих таинственного ритуала боевых искусств. И поверила в это искренне, потому что другой веры у нее на тот момент не было. Она еще ничего не знала о боевых искусствах.

Перед каждой тренировкой ученики выбегали на стадион, который расположился в самом центре микрорайона. Окруженный тополями и орехами, он практически был скрыт от любопытных взглядов жителей близлежащих пятиэтажек. Бег вокруг футбольного поля оказался для молодой нетренированной женщины крайне изнурительным. Вечерний осенний воздух был резким, холодным, он разрывал легкие, словно воздух чужеродной планеты, наполненный ядовитыми испарениями. Горло жгло огнем, давящая боль в ушах не давала думать, глаза застилали слезы. Хотелось упасть на беговую дорожку, сжать голову руками и разрыдаться. Но она не падала, а бежала на негнущихся ногах за мелькавшими в сумерках белыми кимоно, считала собственные вдохи и выдохи, стараясь не споткнуться. К счастью, Ася была упряма донельзя, и окружающие думали, что она действительно способна бежать, поэтому никто ее не жалел. Она себя — тоже. Потом все возвращались в спортзал и после традиционной разминки приступали к отработке боевой техники. Эти моменты возвращения — в сумерках, по шуршащей опавшей листве, когда разгоряченное тело наслаждалось отдыхом, дыхание восстанавливалось, а октябрьский воздух становился вкусным, — были для нее самыми желанными.

Техника каратэ оказалась очень и очень непростой. Тело на поворотах постоянно бросало в сторону, связки не запоминались, японские названия резали слух и сбивали с толку. Ей было удивительно наблюдать, как старшие ученики не только спокойно держали удар ногой, но и могли присесть на одной ноге раз десять. Их движения были четкими, отточенными, спокойными, будто они родились с такими удивительными умениями и выполняли их всю жизнь, как бегали или дышали. Камнем преткновения оказалась концентрация на ударе, о которой Ася никогда не имела никакого понятия. По воздуху надо было бить так, словно перед тобой живой противник — с полной отдачей. Но откуда было взять эту отдачу, если не только мышцы, но и связки у нее тоже были крайне слабые? «Я не смогу, я не смогу, — говорила себе Ася и тут же возражала. — Делай, дура! Просто делай! Зачем ты сюда пришла? У тебя теперь нет выбора!»

Особенно волнующим моментом оказалась первая работа на макиваре — доске, обитой грубой мешковиной с мягкой подстежкой внутри, которую держал ученик. Все по очереди отрабатывали удары руками и ногами, и Ася с замиранием сердца ждала того момента, когда это придется сделать и ей. Впервые. Удар оказался неправильным, она едва не вывихнула запястье, но никто не обратил на это внимания, ее место тут же занял другой ученик, за ним — следующий. Младшие ученики продолжали с остервенением бить по мешковине, словно собирались превратить ее в отбивную, старшие били направлено и четко. Ася стояла в стороне, потирала ноющую кисть и с завистью наблюдала за ними. «Да, у меня так не получится никогда…»

…Прошел месяц. Несмотря на сложности, она скоро освоилась в спортзале, свыклась с положением самого младшего ученика, даже купила белое кимоно. Когда она надела его первый раз, впервые почувствовала одобрительные взгляды молодых девчонок. Ничем не выделяясь, наравне с восемнадцатилетними студентами, она спокойно выполняла команды старших учеников и старательно мыла полы перед тренировкой. Это было абсолютно нормально — ученики каратэ не имели возраста или пола, их личный авторитет определялся только мастерством. И полы они все, невзирая на пояса, мыли по очереди. Это уравнивание подарило ей, наконец, свободу не чувствовать себя порочной — в кимоно все они были одинаковы, разделение на ущербных женщин и во всех отношениях совершенных мужчин в этом спортзале напрочь исчезло.

Как-то раз перед началом тренировки она подошла к Учителю и протянула ему деньги — оплату за занятия. При этом она была, как всегда, очень вежлива и имела неосторожность улыбнуться. Откуда ей было тогда знать, что эмоции младших учеников и каратэ, по понятиям Учителя, не совместимы? Он побагровел.

— Почему без поклона? Да кто ты такая?.. Как ты смеешь ко мне подходить со своими жалкими…? — дальше пошла нецензурщина.

Привыкшая к самому интеллигентному обращению, Ася в первый момент опешила от его «ты» и втянула голову в плечи. И…удивилась. Но, уже привыкшая к нестандартным ситуациям в спортзале, быстро взяла себя в руки, послушно согнулась в поклоне — чтобы не смотреть на его перекошенное от ярости лицо. Что-то внутри ее мгновенно застыло, закостенело, ожесточилось, но обиды, слез, истерики с последующим уходом, которого так ожидал Учитель, не случилось. Молча выслушав брань, она получила разрешение встать в строй, и спокойно, с достоинством, сделала это, но в будущем пообещала себе быть очень осторожной. Впрочем, ей это не удалось. В последующие два месяца Учитель начал оскорблять Асю постоянно, намереваясь выжить из спортзала, и она к этому быстро привыкла, воспринимая такое его отношение, как часть тренировочной программы. Впрочем, кричал он не только на нее. Кажется, он люто ненавидел весь женский род, но, согласно духу воинских искусств, не имел права отказать особам женского пола в тренировках. В зале действительно все были равны, и он это понимал лучше других.

В школе каратэ, куда волей случая попала Ася, были правила и ритуалы, которые соблюдались неукоснительно. Все действия, слова, поступки старших и младших, отработанные до автоматизма, выстраивали некую призрачную и одновременно прочную реальность, категорически отличную от привычного мира повседневных забот. Одним из таких ритуалов, отработанных до автоматизма, был приход на тренировку. Ученики собирались в маленьком скверике среди многоэтажных домов, перед входом в спортзал. Казалось, что этот сквер со старыми высокими деревьями живет собственной загадочной жизнью, и нет ему никакого дела до маленьких человеческих проблем. Иногда в его ветках цокали и резвились белки, забежавшие сюда из соседнего парка. Иногда залетевший ветер баловался верхушками, и старые натруженные ветви скрипели, тяжело раскачиваясь в стороны. Но чаще всего здесь было очень тихо: дома стояли к скверу своими задними, глухими стенами, и люди не беспокоили деревья ненужным вмешательством. В общем, заповедное место, и священнодействие начиналось именно здесь.

Ученики подтягивались неспешно. Сначала возле черного входа в спортзал начинали одиноко маячить одна или две фигуры — как правило, старшие. Они были такими же молчаливыми, как и деревья, изредка тихо переговаривались. Потом по одному подтягивались остальные. Они шли друг за другом цепочкой, словно проникали на вражескую территорию, занимали свои места и начинали шепотом обсуждать дела. Последними обычно приходили молодые, но они были еще непугаными, веселыми. Именно с их приходом сквер оживал. Но эта странная феерия продолжалась очень непродолжительное время, потому что приход Учителя моментально обрывал все звуки. Даже первогодки замолкали, устремляли на него напряженные взгляды, и с этого торжественного момента — шествия Учителя через сквер — фактически начиналась тренировка. Он медленно доставал из кармана большой амбарный ключ, вставлял в замок, отмыкал его, входил первым, и черный зев открытой двери втягивал в себя притихших учеников. Потом дверь захлопывалась, закрывалась на засов, старый сквер снова засыпал. И только неясный желтый свет, загоравшийся в высоких спортзальных окнах, закрытых густой металлической сеткой, свидетельствовал о том, что внутри есть живые души.

Еще одним правилом было не говорить об Учителе. В его сторону боялись смотреть, к нему опасались обращаться по пустяковым вопросам. В зависимости от настроения он мог наказать, оскорбить, унизить — это Ася на себе испытала в полной мере. Или мог дать короткие, но дельные разъяснения по технике. Мог поговорить по-дружески, и такие беседы становилась лучшей наградой для его старших подопечных. С учениками первых месяцев обучения он не разговаривал вообще. Младшими занимались старшие, в функции Учителя входило наблюдение за порядком в зале и наведение этого порядка. Никаких лишних разговоров, никаких улыбок и тем более смеха, никаких эмоций.

Правда, иногда он читал долгие нотации ученикам, стоявшим перед ним строгим строем, — об отношении к старшему и младшему, о морали и нравственности. Эти беседы казались Асе правильными, но слова были жесткими, словно мораль и нравственность надо было насаждать только силой, ибо, по мнению Учителя, люди безвозвратно погрязли в пороках. Ей думалось, что в этих речах не хватало сострадания, будто Учитель глубоко презирал этот мир вместе со всем, что по нему бегает, ходит, ползает и летает. Но это не могло быть правдой, нельзя жить в такой ненависти. Возможно, это был его стиль поведения, тщательно отработанная система защиты от излишнего панибратства приходящих в спортзал извне — таким оказалось единственное логическое объяснение, которое Асе удалось найти. Все новенькие хотели чуда, но чудес в воинских искусствах, как она уже поняла, просто так не бывает. Настоящее чудо — сам ученик, а не его умение отбиться от хулиганов. И до этого было потрясающе далеко. Поэтому, а грубость Учителя сразу отпугивала гордецов, здесь мало кто задерживался.

Несмотря на это, старшие ученики относились к своему Учителю с глубоким почтением, радовались редким беседам с ним, с удовольствием выполняли все его поручения. Еще не понимая причины этих взаимоотношений, Ася чувствовала исходящую от Учителя силу и легко подчинялась ей, не рассуждая, хорошо это или плохо. Да, было обидно, когда он кричал. Но когда он был спокоен, такое же спокойствие овладевало и ею, наполняя сердце ожиданием неизведанной ранее тайны. Иногда она думала о том, что именно такой наставник ей и был нужен — не позволявший приближаться, но при этом контролирующий весь процесс тренировок. Так, по крайней мере, она могла быть предоставлена самой себе, что Асю очень устраивало. Конечно, она пока осматривалась, и, словно напуганный зверек, готова была дать деру в случае опасности. Но опасности не было, было сильное моральное давление, жесткий контроль, а к этому Ася привыкла давно.

На Востоке испокон веков каждый учитель был носителем истины, передаваемой ученику. И это касалось не только боевых искусств, но и целительства, наук, любых видов мастерства. Асе очень понравилась легенда о китайском мастере фарфоровых кукол, которых был знаменит на всю страну. Говорили, что сам Мастер был жесток и капризен, но, несмотря на это, у него было огромное количество учеников, к нему приходили учиться даже из других государств, но никто так и не смог делать кукол с таким человеческим выражением лиц, как сам Мастер. Когда пришло время умирать, Мастер решил передать свое искусство только одному ученику, который из года в год, находясь с ним рядом, терпеливо искал истину. Но, несмотря на все усилия и бесконечные опыты, его куклы получались безжизненными. Мастер попросил его сделать еще одну куклу, дождался, когда ученик вытащит ее из печи, а потом одним движением пальца слегка прижал кукле подбородок и поддел его вверх. Выражение лица куклы сразу изменилось — она слегка заулыбалась, ее черты оживились, исчезла та самая правильность, которая всех кукол в руках ученика делала одинаковыми и мертвыми. Вот так произошло настоящее чудо, вот так Мастер передал свой секрет и благополучно отошел в мир иной.

Но это было на Востоке и очень давно. Возможно ли без изменений перенести принцип «учитель-ученик» в современный мир? Этот мир глубоко западный, нацеленный на результат, восточные принципы, где важен сам процесс, здесь не работают. Асе был важен именно процесс, но до определенного момента, пока она сама не почувствует, надо ли идти дальше. Она не собиралась становиться мастером боевых искусств и уж тем более не хотела заставлять куклу «улыбаться», как в древней легенде. Быть всю жизнь тенью Учителя — смешно, архаично, это время давно ушло.

Временами Асе казалось, что она попала в настоящую школу воинских искусств, основанную на самой глубинной философии. Но в этой современной школе не хватало буддийского спокойствия и вежливости, которую она ожидала увидеть в людях, проповедующих восточные принципы отношений. Впрочем, Ася слишком мало времени провела здесь, чтобы задумываться над такими серьезными вещами. Одно она поняла очень четко — личность Учителя определяла саму школу, он относился к старшим ученикам, как к собственным детям, болезненно воспринимал отсутствие кого-либо на тренировках, тщательно следил за отработкой их техники и с огромным удовольствием хвалил кого-либо из них, если считал нужным. А потом уходил в сторону и снова кричал и сердился, боясь показать свою сентиментальность. А был ли он восточным учителем по сути? Может, он просто был крайне одинок, и созданная им школа сделалась его семьей? На этот вопрос Ася ответить пока не могла, потому что не доверяла Учителю — до тех пор, пока он не признает в ней свою ученицу.

Прозанимавшись полтора месяца, Ася была приглашена к участию в аттестации, хотя необходимой подготовки не имела. Младшие ученики занимались с сентября, она пришла в секцию в начале ноября, прошло слишком мало времени, чтобы показать хотя бы элементарную технику. Но, поскольку аттестация проходила раз в полгода и стоила немалых денег, Учитель милостиво предложил ей участвовать в экзамене наравне со всеми. Ася, конечно, не отказалась, почувствовав большую гордость за себя, и потому стала напряженно готовиться. Она тщательно заучивала и повторяла блоки и удары руками и ногами, изо всех сил старалась хоть раз отжаться на кулаках, отчаянно пищала «Киай!» на третьем ударе по воздуху и отрабатывала поклоны. Надо сказать, что правильно поклониться было довольно сложно: ощущение внутреннего достоинства появлялось только тогда, когда ученик сгибался не всей спиной, а только в пояснице. Как-то раз Учитель продемонстрировал строю учеников такой поклон, и это у него вышло очень красиво.

Асе была уверена, что она неплохо подготовилась, ее просто распирало от гордости от собственных успехов, но на самой аттестации она внезапно растерялась. Всё выходило не так, как положено, стойка была шаткой, корпус терял равновесие, стремительно выброшенная в ударе рука увлекала тело вперед. Она старалась из всех сил, но выходило плохо, отвратительнее просто не бывает. Учитель и Максим Юрьевич, сидя за столом, улыбались и разговаривали друг с другом, не обращая на нее никакого внимания. И для Аси, которая то стояла навытяжку перед молчащим строем учеников, то неуклюже демонстрировала блоки и удары в движении, их улыбки казались болезненно колкими. После проверки технических навыков Максим Юрьевич задал вопрос об основах философии каратэ, которые Ася старательно изучила, но над ответом, который они даже не дослушали до конца, почему-то посмеялись. Видимо, их забавляла сама Ася, а нее действия.

Последним испытанием была макивара. Ася так и не научилась бить по макиваре из-за крайней слабости рук, удар получился хлипким, размазанным.

Учитель не выдержал и грубо закричал:

— Да ударь, как положено, ворона растрепанная! Бей!.. Вот же недоразумение!

От окрика она и вовсе потеряла силы, захотелось разрыдаться, происходящее стало нереальным. Она ударила раз, еще раз, еще… Кисть подламывалась, каждый удар был слабее и хуже предыдущего.

— Свободна. Следующий! — экзаменаторы быстро потеряли к ней интерес, и переключились на молодого парня, который поспешно выскочил вперед.

Откуда ей тогда было знать, что их предубеждение было слишком велико, чтобы увидеть хоть какие-то зачатки способностей в великовозрастной ученице? Курица домашняя, тупица…

Пока Ася возвращалась в строй, в свою последнюю шеренгу на галерке, молодые ученики посматривали вслед с явным сожалением и не скрывали ухмылок. Краем уха она услышала фразу: «Ну, теперь точно уйдет…» Она встала в строй. Было нестерпимо стыдно. Интересно, ей эту аттестацию зачтут или нет? Все-таки первый желтый пояс. Неужели все было зря — отжимания на кулаках, бег до седьмого пота, ноющая боль в мышцах? Тогда зачем было ей что-то обещать, зачем она так старалась? Чтобы посмеяться и показать, как не надо делать? Но это бесчеловечно, крайне унизительно, подло! Оставили бы ее лучше в покое. За занятия она платила исправно, полы мыла перед тренировками старательно, делала, что велели. Месяц — слишком маленький срок, чтобы сдавать экзамен. Или им так сильно нужны деньги?

Ответов на эти вопросы у нее не было. Глотая слезы, Ася вспомнила случай из собственной жизни. Когда-то она работала воспитателем в летнем лагере, проходила обязательную практику, охотно помогала в организации праздничных и развлекательных мероприятий. Как-то раз заведующая, попросила выйти в костюме клоуна и попрыгать по сцене, потому что настоящий клоун заболел. Это совершенно не вязалось с Асиным поведением, она была очень серьезной. Гораздо естественнее она сыграла бы роль Пьеро или Монахини, но только не Клоуна. И все же Ася это сделала, опять же из собственного упрямства — согласившись из вежливости, она не смогла заведующей отказать. Реакция зала, который ее, конечно же, узнал, была своеобразная — подростки прыскали в кулак, переглядывались и перешептывались, а ей было нестерпимо стыдно. Но роль свою Ася мужественно довела до конца. Потом все сделали вид, что этого эпизода не было — все-таки к ней относились с уважением.

Вот такое же чувство стыда Ася испытала и на первой аттестации каратэ, и, если бы она покинула спортзал навсегда, ее никто бы не осудил — женщинам тридцатилетнего возраста здесь места не было. Но страшнее любого позора для нее было теперь вернуться в набившую оскомину рутину семейных вечеров. Она впервые почувствовала вкус личной свободы и не хотела терять даже ту маленькую привилегию, которую отвоевала у мужа — право три раза в неделю по вечерам посещать тренировки каратэ, где она могла делать то, что ей нравится. Эмоции не включались, ни сожаления, ни чувства вины не было. Только физическая боль. Но что такое физическая боль по сравнению с вечным адом, в котором горела Асина душа? Счастье.

После получения желтого пояса Ася начала тренироваться еще усерднее — очень хотелось оправдать доверие Учителя. У нее в руках, несмотря на полный провал на экзамене, был настоящий аттестат на плотной мелованной бумаге! С золотыми иероглифами! С синей печатью! И этот факт действовал опьяняюще. Что касается молодых учеников, которые также получили аттестаты, спустя время их сильно поубавилось. Видно, для них эта бумага ценности не представляла. Оставшиеся — человек пятнадцать — скоро к Асе привыкли.

Таким образом, она выдержала первое испытание и почти была принята в это необычное сообщество — правда, на условиях, ей пока непонятных. Ася не хотела об этом задумываться, ее новое состояние опьяняло, дарило чувство неведомой ранее свободы. Ее личное самоуважение начало обретать форму, и Глеб с некоторым опасением начал замечать в жене некоторые изменения: проскальзывающие в голосе нотки уверенности, ослабление интереса к его рабочим делам, полное равнодушие к таким любимым раньше телесериалам. Теперь в свободное время она либо смотрела боевики, либо занималась с сыновьями, либо читала книги по философии. Непостижимо! Зачем ей Конфуций или поэзия Басё?

Поздние тренировки изменили атмосферу в доме. В комнатах по вечерам становилось пусто — так же, как если бы по странному капризу законов физики вдруг периодически исчезали привычная глазу мебельная стенка или заполняющий пространство кухонный гарнитур. Глеб все еще не беспокоился и пребывал в состоянии ожидания, надеясь, что дурочка Ася скоро одумается. Но время шло, заканчивался второй месяц, а она из школы каратэ не уходила. Нничего плохого его жена не делала, даже наоборот, ее усилия казались похвальными. Правда, грыз его иногда червячок сомнения, а вдруг она действительно сможет тренироваться? Но он отгонял беспокойство прочь. Ася скоро вернется обратно уставшей и сломленной, он снова получит над ней полную власть. В конце концов, он умнее ее в тысячу раз, и каратэ для него пройденный этап. Он слишком хорошо знал, что до финиша — черного пояса — доходят единицы. Его жена Ася к их числу точно не относилась.

Пусть развлекается. В конце концов, он сам виноват — зря тогда хватал за руки, ломал кисть. Идиот, надо было сдержаться, как всегда. Но иногда это становилось просто невозможным — покорная, похожая на амебу, Ася временами доводила его до бешенства. Не такую жену он хотел бы видеть рядом, но договор есть договор. Он многое пообещал ее отцу. Конечно, она могла бы тихо страдать в своем углу, как всегда, он бы потом купил ей подарок. Духи, например, — вон, уже целая коллекция стоит. Вместо этого жена устроила такой протест, какой не мог бы прийти в голову нормальной бабе — пошла заниматься в школу каратэ. Оставалось только дождаться, когда она сломается, уговоры на нее не действовали — в глубине души он по-прежнему боялся эпизода с рукоприкладством. А вдруг расскажет тестю? И Глеб решил ждать.

Тренирующиеся ученики делились, как правило, на несколько категорий. Большинство были просто ленивые — такие себя жалели всегда, долго не выдерживали и быстро покидали спортзал. Некоторые, и их было меньшинство, по природе своей способны были правильно распределить нагрузку и занимались спокойно, методично, без особых эмоций. Именно у них были все шансы тренироваться таким образом долгое время — не торопясь, без особого рвения, и оттого их успехи казались хоть и средними, но довольно устойчивыми. Ася относилась к третьей, самой малочисленной категории. Она оказалась человеком страстным, увлекающимся, азартным. Получая особое удовольствие от самого процесса познания каратэ, она спешила учиться и не думала о последствиях. Каждое движение для нее было наполнено особым смыслом: защита, нападение, уход, поворот… Но смысл этот пока заключался только в накоплении физической силы, которой она явно не обладала. Ася старалась ее накапливать стремительно и неудержимо.

За те два месяца, которые Ася провела в спортзале, многое в ней самой изменилось: легкие очистились, исчезла одышка, согнутый позвоночник начал расправляться. Она пробегала уже не два круга по стадиону, а три, четыре подряд, научилась отжиматься почти пять раз на кулаках, знала четыре блока и два удара, спокойно работала на макиваре. Не жалея себя, она шла к поставленной цели, и ее совершенствование двигалось довольно быстрыми темпами. Из-за этого скоро начались проблемы, зная о которых, Глеб уговорил бы жену немедленно бросить занятия каратэ. Постоянные физические нагрузки не позволяли телу полноценно отдыхать и восстанавливать силы, это начало сказываться на внутреннем состоянии. Иногда очень трудно было заставить себя прийти в спортзал. К шести часам вечера она начинала мучительно дремать и судорожно спохватывалась буквально за пять минут до выхода из дома. Днем на работе была невнимательной, ночью часто не могла уснуть от ноющих болей в мышцах и суставах. Ася ругала себя за лень, убеждала, что ей это кажется, и снова шла на тренировку — иногда из последних сил.

Но удивительные вещи снова и снова происходила с ней в спортзале — включались глубоко скрытые внутренние ресурсы вроде второго дыхания, в кровь поступал адреналин, становилось легче, следы усталости бесследно исчезали. Она будто становилась другим человеком. Ася не знала, что этот процесс имеет обратную сторону — уставшее тело, включая скрытые возможности, все больше и больше требовало восполнения затраченных сил. Возможно, она бы заболела, и всё бы для нее закончилось бесславно — как того ожидал Глеб. Но, к счастью для Аси, учебный семестр закончился, наступил Новый Год. Зимние праздники, сессия, каникулы на целый месяц разогнали младших учеников из спортзала — с полным правом и спокойной душой они отправились на отдых. Остались только старшие, никогда не прекращавшие тренироваться, и Ася — у нее не было уважительных причин уходить на отдых. Да и боялась она пропускать тренировки — чувствовала, что может не вернуться. Так для нее наступила долгожданная передышка.

В спортивном зале с красным японским солнцем и черными иероглифами на стенах стало совсем пусто, осталось семь-восемь человек. Свет зря не жгли, и один горящий светильник погрузил спортзал в полумрак. От спортивных снарядов и двигающихся людей ложились на темный пол длинные тени. Иероглифы и красное солнце на плакате между закрытых сеткой высоких окон в сумерках казались одушевленными и будто парили под балками потолка. Как ни странно, в таком режиме заниматься Асе нравилось больше. Создавалось ощущение мистического уюта, будто холодное пространство, ограниченное бетоном и стеклом, стало ее личной вселенной, за окнами которой отныне находилась полная пустота. И никто больше не нарушал этого удивительного настроения торжественного спокойствия. Время замирало, наступало состояние удивительного медитирования, удовольствия от собственного тела.

Ася плохо запомнила процесс зимних тренировок, они были однообразными, но зато она, наконец, втянулась в этот изнурительный процесс, появилось время расслабляться, отдыхать. Учитель редко выходил в спортзал, кимоно больше не надевал, но если выходил, то тренировал старших учеников лично и делал это на удивление спокойно, будто малое количество подопечных ничем больше не угрожало его душевному равновесию. Правда, Асю он обходил стороной и делал вид, что не замечает. Ее оставили в покое, дали возможность не только наблюдать за отточенной техникой старших учеников, но и свободно работать самой. Асе показалось, что наступило удивительное время согласия с собой, какого-то особенного настроения, которое обычно бывает перед рассветом — маятник еще не качнулся, часы стоят, и эта секунда длится вечность. Старое завершилось, новое не началось, и нет еще ничего — ни надежд, ни стремлений, ни личных амбиций. Только этот сумрачный спортзал…

Конец ознакомительного фрагмента.