Мирина – жрица Скифии

Ирина Панина

Роман «Мирина – жрица Скифии» посвящен древней малоизученной странице истории нашей Родины, когда многие ее современные районы, в том числе и Алтай, были заселены скифами, кочевыми племенами, от которых историки нередко вели происхождение Руси. Судьба юной жрицы Мирины становится той осью, вокруг которой развиваются драматические события, сочетающие борьбу человеческих чувств и сил Добра со Злом, проявлений дикостей древности и достижений передовых инопланетных цивилизаций. Книга предназначена для всех людей, любящих историю нашей Родины, для всех, кто с горячим сердцем и чистой совестью думает о ее будущем.

ГЛАВА 2. СКИФЫ

Мирина открыла глаза, подняла голову и прислушалась. Тихо, чтобы не разбудить спящую Аргимпасу, она быстро оделась и, выскользнув из шатра, огляделась по сторонам.

Было ясное теплое утро. Легкий ветерок овевал девочку пьянящим ароматом трав и цветов. В бездонной синеве небес, рассыпая звонкие трели, парили жаворонки. Внезапно Мириной овладело радостное волнение.

— Отец! — мелькнула в сознании мысль. — Отец!!! — закричала она во весь голос и устремилась за пределы стойбища в поросшую ковылем степь.

В тот же миг раздался громкий отрывистый гуд. Это сидевшие на ветвях высокого развесистого дуба дозорные, завидев показавшихся вдали всадников, тревожно загудели в рог и подняли на ноги все кочевье.

Всполошившиеся люди выскакивали из юрт и крытых повозок, торопливо выхватывая на ходу мечи, луки и боевые чеканы. Агрессивные племена массагетов, населявшие сопредельные со скифами земли, вынуждали кочевье постоянно находиться в состоянии боевой готовности.

Распознав своих, люди радостно закричали и приветственно вскинули вверх колчаны со стрелами. Женщины бросились разжигать костры, чтобы приготовить праздничное угощение для усталых воинов, а суетливые старухи выносили из юрт брагу и бурдюки с охлажденным кумысом. Навстречу своим отцам, матерям, братьям и сестрам понеслась в степь ватага восторженно орущих ребятишек. Их сопровождала свора заливавшихся лаем собак.

Уже был различим топот породистых статных коней, искрились и переливались на солнце их золоченые сбруи, развевались по ветру расшитые войлочные попоны. Из похода возвращалась победоносная конница могущественного скифского вождя Таргитая. Сильные, хорошо обученные и закаленные в боях воины, поднимаясь в седлах, в ответ на приветствие сородичей размахивали над головой остроконечными шапками. У многих всадников за поясами кафтанов, подбитых алым шелком, сверкали знаменитые скифские топоры — сагарки и короткие мечи — акинаки. Наравне со своими мужьями, отцами и братьями отважно сражались и скифские женщины. Они были отличными воительницами и прославились среди кочевых племен чрезвычайно меткой стрельбой из лука.

Вслед за конницей громыхали большие колесницы и повозки, груженные всяческим добром, захваченным у неприятеля, а опытные табунщики гнали перед собой отары овец и табуны лошадей. Неделю назад кочевники массагеты напали на отдаленные скифские пастбища и похитили несколько табунов породистых коней. Вождь Таргитай не простил врагам столь дерзкое посягательство на собственность племени и в ожесточенной битве отобрал не только свои табуны, но и увел, чтобы было неповадно, несколько табунов массагетских лошадей и другой скот.

Таргитай гордо скакал впереди своего победоносного войска на горячем гнедом жеребце. В мощной фигуре и облике вождя чувствовалась решимость и непреклонная воля, а суровый взгляд, казалось, пронизывал насквозь, вызывая невольный трепет у окружавших его людей. Зоркий глаз Таргитая приметил мчавшуюся во весь дух Мирину. При виде дочери на его запыленном мужественном лице с высокими скулами и густой бородой, скрывавшей массивный подбородок, появилось выражение трепетной нежности. Трудно было поверить, что этот человек с широкой ласковой улыбкой во время схватки с врагом неузнаваемо менялся — становился чрезвычайно грозным, мстительным и жестоким. Разящий меч вождя сверкал словно молния, беспощадно сокрушая неприятеля. Таргитай прославился на весь Алтай не только как доблестный боец, но и как самый мудрый и непобедимый предводитель среди кочевых племен царских скифов.

Поравнявшись с бегущей ему навстречу девочкой, Таргитай слегка придержал своего коня и протянул руку. В мгновение ока Мирина оказалась в седле впереди отца. Откинувшись назад, она радостно взглянула на загоревшее до черноты родное лицо, а затем обняла Таргитая за шею и крепко прижалась к его могучей груди. Мирина очень любила своего воинственного отца и безмерно гордилась им.

— По дороге мы обогнали большой караван хорезмийских купцов, направляющихся в наше кочевье, — пригладив разметавшиеся на ветру роскошные волосы дочери, сообщил Таргитай. — Ты ведь любишь слушать их занимательные рассказы, Мириночка?!

— Ах! Как замечательно, что они едут!!! — восхитилась девочка. — Мне хотелось бы побывать вместе с купцами в разных странах и увидеть своими глазами чудеса, о которых они рассказывают!

— Как знать, дорогая! Возможно, в будущем твоей мечте и суждено осуществиться, — с улыбкой проговорил Таргитай. — На все воля Высших сил и скифской богини Апи.

С радостным гиканьем скуластые с обветренными лицами конники въехали в залитое утренним сонцем родное кочевье. Их тут же окружила восторженная толпа соплеменников. Осадив коня у шатра Аргимпасы, Таргитай спрыгнул на землю, снял с горячего скакуна Мирину и учтиво склонил голову перед вышедшей к нему пожилой жрицей. Аргимпаса поздравила вождя племени с победой над коварными массагетами и по-матерински поцеловала в лоб. Таргитай подробно рассказал провидице о ходе сражения, после чего направился в свой шатер, чтобы отдохнуть с дороги и привести себя в порядок.

Спустя некоторое время в становище въехали крытые повозки, из которых раздавались болезненные стоны раненых. Посреди кочевья остановилась колесница на высоких деревянных колесах. Подбежавшие мужчины принялись бережно извлекать из нее и укладывать на землю павших в бою скифских воинов. Рядом с Мириной и Аргимпасой остановилась другая колесница. Девушки-лучницы с суровыми лицами и закушенными до крови губами, вытащили из нее тела боевых подруг. Мертвенно-бледные неподвижные тела убитых в сражении девушек вызвали у Мирины чувство ужаса и щемящей тоски.

Жалобно завыли дети. Заголосили старухи в знак скорби разрывая на себе одежду. А несчастные матери погибших лучниц в беспамятстве падали на руки сородичей.

Мирина взглянула на бабушку и вздрогнула от неожиданности. Глаза Аргимпасы с невероятно расширенными зрачками были прикованы к черному оперению стрел, торчавших из груди мертвых девушек. Яростно сжав кулаки, жрица резко повернулась в сторону владений массагетов и гневно воскликнула:

— Ты вновь решил объявить войну моему племени, презренный Аморг!!! — гордо выпрямившись, она сурово добавила. — Но не видать тебе вожделенной победы!! Это говорю тебе я — скифская жрица Аргимпаса, наделенная могуществом Светлых сил!

Девушки-лучницы, с благоговением взиравшие на величественную провидицу, склонились пред ней в почтительном поклоне. А в голове Мирины, как бы издалека, прозвучал вдруг хриплый, леденящий душу шепот: «Не стоит меня недооценивать, Аргимпаса! С нашей последней встречи моя сила неизмеримо возросла! Посмотрим, удастся ли тебе отстоять девчонку на этот раз?!»

— Бабушка! Бабушка, кто такой Аморг? — забеспокоилась Мирина. — И почему он хочет истребить наше племя?

— Пойдем, дорогая! Мы должны позаботиться о раненых! — не ответив на вопрос внучки, строго распорядилась Аргимпаса.

Мирина еще раз взглянула на распростертые тела павших в бою девушек и стенающих возле них родственников. Горестно вздохнув и понурив голову, она побрела вслед за жрицей.

Тем временем в своей юрте радостно и возбужденно хлопотала по хозяйству мать Томиры Спаретта. В закопченном котле кипела баранья похлебка, а на горячих угольях с шипением жарилась рыба. Один из возвратившихся из похода воинов сообщил женщине, что ее муж Ширак жив и здоров, но прибудет в кочевье чуть позже, так как решил помочь табунщикам перегнать на пастбище захваченные у массагетов табуны лошадей.

Потыкав бронзовым ножом куски баранины, и попробовав на вкус похлебку, Спаретта сняла котел с очага. В тот же миг снаружи раздался пронзительный крик Томиры:

— Мама! Мама!!! Вот он! Наш отец вернулся домой!!!

Спаретта выбежала из юрты, а Томира стремглав кинулась навстречу огромному мускулистому воину, скакавшему на рыжем грудастом коне с пышной гривой и хвостом. Увидав близких, Ширак бросил поводья и лихо соскочил с жеребца. Подхватив на руки дочь, он расцеловал ее счастливое личико и ласково взглянул на Спаретту.

— До чего же приятно вновь оказаться в родном кочевье рядом с верной женой и любимой дочуркой! — громогласно воскликнул Ширак и, загадочно подмигнув Томире, шагнул к своему коню.

Порывшись в седельных сумках, Ширак извлек оттуда золотое ожерелье, изящные сердоликовые подвески на косы и серебряный браслет. Бережно сложив подарки на большую мозолистую ладонь, он протянул ее Томире. Ликованию девочки не было предела, у нее никогда не было столь дорогих украшений. Прижав к груди подарки, она с громким верещанием запрыгала на месте. Полюбовавшись на дочь, Ширак вновь полез в седельную сумку и вытащил деревянный гребень, украшенный позолоченными фигурками животных, овальное ручное зеркальце из бронзы и браслет из переплетенных нитей нефритовых бус. Крепко поцеловав в губы зарумянившуюся от удовольствия Спаретту, он вручил ей подарки. Будучи отважным воином, заботливым мужем и отцом, Ширак отличался также деловитостью и практичностью. Сообщив жене, что несколько полезных в хозяйстве вещей, захваченных в становище поверженного врага, он припрятал в одной из повозок, Ширак взял за руку повизгивавшую от радости Томиру и направился к своей юрте. Следом за мужем шла Спаретта, которая с нескрываемой гордостью, несла его большой тугой лук и колчан со стрелами.

Войдя в жилище, Ширак небрежно швырнул на пол массивный щит из крепкой воловьей кожи. Затем он вытащил из-за пояса острый сагарк и, прочтя нехитрую молитву, положил его на низкий столик рядом с бронзовой фигуркой богини Апи и любимой куклой Томиры. Окинув умиротворенным взором родную юрту, Ширак устало потянулся, широко зевнул и уселся на ковер близ очага. Подскочившая Томира заботливо сняла с отца тяжелый панцирь, оберегавший от ранений корпус воина. Скифы изготавливали свои защитные панцири из железных и медных прямоугольных пластин с закругленной нижней частью, которые нашивались на кожаное основание. Глаза девочка испуганно расширились, когда она обнаружила, что на некоторых пластинах появились новые вмятины и царапины от неприятельского оружия. Украдкой коснувшись губами панциря, защитившего ее отца от верной смерти, Томира поместила его на деревянный сундук.

Спаретта выловила черпаком из похлебки крупные куски баранины и сложила их на бронзовое блюдо. Поставив перед мужем еду, женщина налила полную чашу крепкой браги. Затем осторожно, стараясь не расплескать, она передала ее Шираку и, подобрав под себя ноги, уселась напротив.

Схватив грязными руками большой кусок горячего ароматного мяса, Ширак с жадностью принялся за еду, обильно заливая жиром густую бороду. Съев второй кусок баранины, он отхлебнул браги, вытер рукавом жирные губы и принялся рассказывать жене о том, как стремительная скифская конница разгромила ненавистных массагетов и разграбила их кочевье. Сделав изрядный глоток браги, Ширак продолжил:

— По приказанию Таргитая были оставлены в живых только старики, женщины и дети. После битвы нам удалось обнаружить и освободить из рабства захваченных ранее массагетами скифов и представителей других союзных племен.

Спаретта внимательно слушала рассказ мужа и время от времени одобрительно кивала головой.

— Но это еще не все, Спаретта! — серьезно посмотрев в глаза жены, заявил Ширак. — В сражении принял участие и предводитель массагетских шаманов Аморг. Вот уже несколько лет как это коварное исчадье ада не объявлялось на поле битвы, предпочитая сеять зло и раздор на пограничных со Скифией территориях.

— Аморг?! — дрогнувшим голосом переспросила женщина. — Сколько горя и страданий принес нашему племени этот гнусный кровожадный массагет! Ведь именно от его руки пала на поле боя наша славная воительница Опия — жена вождя Таргитая. Из-за него осиротела Мириночка!!!

— Да, Спаретта! Черный шаман Аморг — чрезвычайно опасный и страшный враг! — нахмурившись, отозвался Ширак. — Я видел собственными глазами, как пущенные в него скифские стрелы, непостижимым образом меняя вдруг траекторию своего полета, не достигали цели. Но смертоносные, с черным оперением стрелы Аморга всегда находили свою жертву. Подлому шаману с небольшой группой уцелевших всадников удалось уйти от погони и скрыться в горных отрогах, — скрипнув зубами, Ширак гневно прорычал. — Попадись мне в руки этот Аморг!!! С каким наслаждением я свернул бы ему шею!!!

В приступе дикой ярости Ширак так крепко сжал в кулаке глиняную чашу, что та треснула и раскрошилась. Многочисленные осколки с шорохом упали на кошму. Проворно вскочив на ноги, Спаретта налила браги в другую чашу и с понимающим взором подала ее мужу. А с интересом прислушивавшаяся к разговору родителей Томира, юркнув под руку отца, быстро собрала мокрые осколки и выбросила их из юрты. Вернувшись, девочка нежно обняла Ширака за крепкую шею и потерлась лбом о его щеку. От бесхитростной ласки ребенка лицо могучего воина просветлело, и он постепенно успокоился.

— Радость победы над массагетами отравляет лишь мысль, что в сражении погибли несколько скифских воинов и среди них четыре славные девушки-лучницы. Они бесстрашно шли в бой, поражая врага своими меткими стрелами, — сказал в заключение Ширак и с тяжким вздохом поглядел на жену.

— Как жаль, что смерть забирает таких молодых и здоровых! — печально отозвалась Спаретта. — Но я уверена, что могущественная богиня Апи позаботится о доблестных скифских воинах, обеспечив им безбедное существование в Мире предков!

Тем временем Томира надела на себя все привезенные отцом украшения и с восторгом разглядывала свое отражение в новом зеркальце.

— Пожалуй я пойду показать подарки Мирине! — замирая от счастья, воскликнула девочка.

— Думаю, что сейчас не время хвастать обновками! — неодобрительно качнув головой, строго произнесла Спаретта. — Провидица Аргимпаса и Мирина очень заняты. Они оказывают помощь раненым в бою воинам, а ты можешь им помешать!

— Вовсе нет! Жрица Аргимпаса совсем не будет сердиться! Они с Мириной уже многому меня научили, я смогу помочь им ухаживать за ранеными, — с гордостью объявила Томира и, бережно сняв украшения, выбежала из юрты.

— Как знать, возможно, из нашей Томирочки со временем получится неплохая целительница! — предположила Спаретта, с теплой улыбкой глядя вслед дочери.

Ширак согласно кивнул головой и вновь принялся за еду. Утолив голод и неторопливо допив хмельную брагу, он вытянулся на толстом ковре, устилавшем пол. Положив голову на пеструю войлочную подушку, Ширак мгновенно заснул. Его раскатистый богатырский храп, казалось, сотрясал стены юрты.

Присев на корточки рядом со спящим мужем, Спаретта с любовью вглядывалась в его усталое бесконечно дорогое ей лицо. Ширак не был красив. У него был заросший бородой твердый подбородок, крупный нос и выступающие скулы. Но выразительные карие глаза, улыбчивые губы, веселый нрав и могучее телосложение делали его весьма привлекательным мужчиной. Каждый раз, когда муж отправлялся в поход, Спаретта в страшной тревоге молилась день и ночь богине Апи, прося ее быть милостивой к Шираку и вернуть его семье живым и невредимым. Спаретта взяла чистую тряпицу и, намочив ее в родниковой воде, осторожно смыла запекшуюся кровь со лба мужа. Вражеская стрела лишь слегка задела его, разорвав кожу на голове.

Поцеловав крепко спящего Ширака, женщина поднялась и вышла из юрты. Она сняла с коня мужа седло, уздечку с позолоченными головами оленей и чепрак из дорогой китайской ткани. Затем Спаретта тщательно вычистила могучего статного жеребца скребницей. Скифы любили своих красивых породистых скакунов. Хорошо вышколенный боевой конь не только нес своего хозяина, но и активно помогал ему в бою. Мощные удары копытами были весьма опасны для врагов. Спаретта угостила жеребца лакомством — куском вчерашней лепешки. Теплыми мягкими губами конь осторожно взял из рук женщины угощение и спокойно дал себя стреножить.

— Рыжий! Рыжий! Красавец ты наш! — ласково проговорила Спаретта, потрепав его по сильной мускулистой шее.

Как бы в знак благодарности за ласку, жеребец энергично закивал гривастой головой, после чего принялся мирно щипать траву, растущую подле юрты.

Сородичи уложили раненых в бою воинов на войлочные подстилки перед шатром Аргимпасы и стояли поодаль, терпеливо ожидая, пока целительница закончит осмотр. Аргимпаса сосредоточенно переходила от одного раненого к другому. Она обрабатывала резаные раны лечебными настоями, быстро и ловко вытаскивала обломки стрел, прикладывала целебные зелья. Пожилой жрице помогала Мирина. Точным уверенным движением девочка пережимала сосуды и останавливала кровотечение. Ее небольшие сильные руки старательно накладывали повязки из белого трепленого холста, и для каждого страдальца у Мирины находилось теплое ободряющее слово. Нашлась работа и прибежавшей на помощь Томире. По распоряжению Аргимпасы она приподнимала голову раненых и поила их болеутоляющим или обеззараживающим настоем.

После того как была оказана помощь всем пострадавшим, жрица позволила родственникам забрать домой тех, кто получил в бою незначительные повреждения. А тяжелораненых Аргимпаса приказала оставить рядом со своим шатром, чтобы было удобнее присматривать за ними. Соплеменники быстро соорудили над оставленными воинами просторную юрту и разошлись по своим жилищам. Провидица и девочки остались ухаживать за ранеными. Время от времени Аргимпаса меняла промокшие от крови повязки, а Мирина и Томира смачивали родниковой водой сухие потрескавшиеся губы воинов. Один из них, израненный сразу несколькими массагетскими стрелами, громко стонал, метался в бреду и что-то бессвязно бормотал. Мирина заботливо напоила воина отваром из корня подорожника и положила свои прохладные ладошки на его пылающий лоб. Через некоторое время лихорадка уменьшилась, и раненый забылся в тяжелом сне.

Воспользовавшись передышкой, Томира, тронув за рукав Аргимпасу, робко спросила:

— Провидица, мой отец рассказывал маме, что в этом сражении участвовал массагетский шаман Аморг. Почему этот жуткий человек неуязвим в бою? И чем отличаются смертоносные с черным оперением стрелы Аморга от наших — скифских?!

Девочки заметили, как при упоминании имени массагетского шамана сменилась в лице Аргимпаса. Обычно мягкое, доброжелательное выражение исчезло, превратив лицо жрицы в холодную презрительную маску. Гневно сверкнув глазами, Аргимпаса сухо произнесла:

— Никогда еще степь не порождала существа более низменного, злобного и кровожадного. При появлении на свет Аморга сама природа содрогнулась от ужаса и отвращения. Средь бела дня настала ночь. На солнце наползла зловещая черная тень, воцарилась гнетущая тишина, умолкли птицы, сомкнулись чашечки цветов. Аморг еще довольно молод, но за свои сорок лет, он умудрился натворить столько бед, сколько не сотворили за целое столетие все массагетские шаманы вместе взятые. Аморг почти неуязвим, так как находится под охраной подвластных ему духов Тьмы — беспощадных и жестоких, как он сам.

Сделав паузу, Аргимпаса взглянула на притихших девочек и, огорченно вздохнув, продолжила:

— Что же касается упомянутых Томирой стрел с черным оперением, то могу пояснить. В отличие от скифских стрелы черного шамана Аморга имеют трехгранный наконечник с острым шипом у основания. Эти стрелы наносят тяжелейшие ранения. Их невозможно вытащить, так как при извлечении древка, шипы остаются в ране, глубоко поражая плоть и разрывая сосуды.

— Бабушка, а о какой девочке говорил черный шаман? — тихо спросила Мирина, пристально глядя в глаза старой жрицы.

— Так значит, ты тоже слышала его угрозу, Мирина?! — судорожно глотнув воздух, воскликнула Аргимпаса и на мгновение, чтобы скрыть охватившее ее волнение, прикрыла лицо ладонями.

Когда провидица опустила руки, ее мудрое исчерченное морщинами лицо было спокойным, а прозвучавший голос решительным и строгим.

— Раз ты, детка, смогла уловить сокровенные мысли Аморга, то уже не имеет смысла скрывать от тебя страшную истину! Между тобой, Мириночка, и злодеем Аморгом существует некая незримая, но прочная связь, и это меня чрезвычайно тревожит. Связь возникла в ночь, предшествующую твоему рождению, когда я обнаружила призрачно-сумрачную тень Аморга, бродившую вокруг шатра Опии и Таргитая. Это была наша с ним первая схватка — открытое противостояние Светлых и Темных сил. Мне удалось одержать победу и не позволить шаману Аморгу убить тебя еще во чреве матери.

— Провидица, если природа так страшно отозвалась на рождение злодея Аморга, то как она отметила появление на свет Мирины? — трепеща от волнения, вновь вмешалась в разговор Томира.

Аргимпаса улыбнулась замершей в тревожном ожидании девочке и с воодушевлением произнесла:

— Рождение нашей любимой Мириночки было отмечено, поистине, знаменательным событием! Небо буквально расцвело от обилия падающих звезд. Все племя от мала до велика любовалось этой дивной картиной. А старейшины единогласно предрекли малютке Мирине необыкновенную судьбу, полную великих свершений!

Выслушав жрицу, Томира с обожанием окинула взглядом ладную фигурку подруги и воскликнула:

— Я всегда чувствовала, что Мириночка — луч Света, посланный нашему племени всемогущей богиней Апи!

— Ну и болтушка же ты, Томира! — тихо, чтобы не потревожить сон раненых воинов, засмеялась Мирина.

Аргимпаса ласково обняла обеих девочек и прижала их к себе.

Около полудня в кочевье вошел большой торговый караван, прибывший из далекого Хорезма. Скифы с радостными возгласами кинулись к чужестранцам. Особенно ликовала детвора, ведь подобные события случались в их становище не столь уж часто.

Купцы степенно раскладывали свои товары и вкрадчивыми, притворно-мягкими голосами приступали к торгам. Хорезмийцы знали, что лихие скифские охотники и пастухи, всегда готовые сразиться за лучшие пастбища, были к тому же талантливыми ремесленниками. Их резные деревянные вещицы, украшенные изображениями орлов, снежных барсов, благородных оленей и фантастических грифонов, высоко ценились в Хорезме, Персиде, Ассирии и других приморских странах. Пользовались спросом и замечательные скифские изделия из кожи и шерсти. Но степняки бдительно сохраняли от иноземцев секреты своих художественных ремесел.

Скифы несли купцам пушистые меха и искусные поделки, а взамен приобретали длинные железные мечи с позолоченными рукоятями, бронзовые ножи, котлы, разноцветные заморские ткани, украшения и всякие безделушки для жен и детей.

Сухопарая женщина с обветренным лицом и узловато-мозолистыми от тяжелого каждодневного труда руками принесла караванщикам большой шерстяной ковер. На его ярком цветастом фоне были мастерски изображены конные всадники, олени и фантастические грифоны, а по краю проходил бордюр из изящного растительного орнамента. Пожилой купец с блестевшей лысиной и выступающим брюшком, сощурив глаза, придирчиво оглядел ковер. Искусная работа скифянки ему явно понравилась. Хорезмиец негромко кашлянул, его беспокойно бегающие глазки остановились на лице кочевницы.

— Что ты хочешь за ковер? — вкрадчивым голосом поинтересовался купец.

— Моя дочь скоро выходит замуж и мне необходимо приобрести ей в приданое красивые вещи, — вскинув голову, с достоинством отозвалась женщина.

Караванщик с приторно-добродушной улыбкой сделал широкий жест рукой в сторону разложенного товара. Поколебавшись, женщина выбрала ручное серебряное зеркало, вместительный черно-лаковый ларец, инкрустированный золотом и перламутром, и кусок цветастого китайского шелка. Купец хотел было поторговаться, но, вовремя заметив, что за сделкой пристально наблюдают четверо скифских воинов с острыми акинаками за поясом, осекся. Хорезмиец знал о диком необузданном нраве степняков и, потому, опасался невзначай вызвать их недовольство бесчестным торгом. Женщина забрала покупки и ушла, а купец довольно потер руки. Сделка оказалась выгодной. В Хорезме за великолепный ковер можно было выручить денег намного больше, чем стоимость приобретенного кочевницей товара.

После того как стихли торги, и возбужденные соплеменники разошлись по юртам, унося приобретенные у хорезмийцев товары, Таргитай пригласил караванщиков в свой шатер.

В просторном устланном коврами жилище вождя для иноземных гостей было приготовлено отменное угощение. На низких деревянных столиках, уставленных большими серебряными блюдами, высились горы жареной баранины и оленины. Покрытые румяными корочками куропатки источали дивный аромат. В центре на огромном позолоченном блюде лежал добрый шмат аппетитно приготовленной конины с воткнутым в него острым ножом. А расписные чаши гостей были доверху наполнены охлажденным крепким кумысом и хмельной брагой.

Войдя в шатер, купцы почтительно поклонились хозяину и поблагодарили его за приглашение. Пока хорезмийцы рассаживались на войлочных подушках за обеденными столиками, Таргитай послал за Аргимпасой и дочерью своего телохранителя Ширака.

Жрица поручила двум расторопным девушкам и Томире присматривать за ранеными, после чего вместе с Мириной поспешила в шатер вождя. Завидев знаменитую на всю Скифию провидицу, купцы уважительно смолкли и склонили перед ней головы. Аргимпаса величаво проследовала мимо гостей и заняла почетное место за пиршественным столом слева от Таргитая. По правую сторону вождя находился особый дубовый столик, на котором было разложено его личное оружие, богато украшенное чеканкой, позолотой и самоцветами. Мирина беззаботно примостилась на коленях отца и с любопытством разглядывала чужеземцев.

По знаку вождя Ширак взял в руки высокий серебряный сосуд, имевший форму амфоры с двумя боковыми ручками. Вся поверхность сосуда была покрыта изумительной резьбой. Верхнюю часть амфоры украшали фигурки крылатых грифонов, терзающих оленя, а рельефный фриз по выпуклой поверхности сосуда мастерски отображал скифских воинов с натянутыми луками и колчанами за спиной. Ширак наполнил крепким вином из амфоры золотые кубки Таргитая и Аргимпасы, а затем по старшинству чаши гостей.

— Я предлагаю выпить это великолепное вино за победу славной скифской конницы над подлыми массагетами! — подняв свой кубок, громогласно произнес Таргитай.

Хорезмийцы с удовольствием поддержали тост скифского вождя. Они недолюбливали кочевников-массагетов за их чрезмерную агрессивность и коварство. Отдав должное обильной сытной еде, начальник каравана — белобородый купец с редкими седыми волосами и прищуренными хитрыми глазами на умном худощавом лице, — поднялся с места. Низко поклонившись хозяевам, он учтиво-льстивым голосом заявил:

— Мы глубоко уважаем тебя, вождь Таргитай, и благодарим за оказанное гостеприимство. Пользуясь случаем, мы хотели бы предложить тебе заключить с нами взаимовыгодную сделку.

Таргитай снял с головы островерхую войлочную шапку и положил ее поверх своего оружия, давая тем самым понять, что весь во внимании и готов слушать. Темные с проседью волосы вождя были с боков головы гладко выбриты, а от макушки до темени собраны в слабо заплетенную косу. В мочке левого уха скифского предводителя поблескивала массивная золотая серьга.

Караванщик осторожно поглядел в суровое лицо Таргитая. Этот рослый чрезвычайно сильный и властный кочевник вызывал в хорезмийце невольный трепет и страх. Но купец твердо знал и то, что, несмотря на воинственный, порой необузданный нрав, скифы отличались благородством и честностью. Они свято держали данное слово или обещание и, в отличие от персов, мидян, саков и массагетов, у скифов не было обычая убивать беззащитных женщин и детей. Еще раз вежливо поклонившись вождю, купец продолжил свою речь:

— Я привел свой караван, доблестный Таргитай, в надежде закупить у твоего племени сотню горячих породистых лошадей солнечной масти, столь высоко ценящихся на моей родине.

Каждый раз, забираясь вглубь необозримых степей, населенных не всегда миролюбивыми племенами, караванщики рисковали жизнью. Но великолепные, быстрые как стрела, златогривые скифские скакуны стоили того. Чужеземцы с почтительным восхищением называли их «Золотые кони» или «Кони утренней зари».

Назвав цену, по которой хотел бы приобрести лошадей, купец бросил молниеносный взгляд на Аргимпасу. Хорезмиец уже неоднократно заключал подобные сделки с вождем этого племени, но побаивался старой, всеведающей жрицы. Она словно читала его мысли и вовремя предупреждала Таргитая о нечестном торге.

Аргимпаса пристально и строго посмотрела в лицо купца и, чуть заметно, кивнула вождю. Предложенная за коней цена оказалась приемлемой для обеих сторон. За резвыми скифскими лошадьми приходили караваны не только из Хорезма и Мидии, но и загадочной страны Чжоу, откуда желтолицые узкоглазые люди привозили редкостные товары и пестрые шелка. Они называли себя китайцами, а свою родину — «Поднебесной».

Таргитай охотно заключил с хорезмийцами предлагаемую сделку, и пиршество продолжилось. В знак расположения начальник каравана почтительно преподнес в дар провидице Аргимпасе небольшую нефритовую чашу, а маленькой Мирине подарил золотой браслет с тремя мерцающими камушками.

Мирина оживилась, когда купцы, чуть опьянев от крепкого вина и браги, наперебой стали рассказывать Таргитаю и Аргимпасе о далеких странах и населявших их людях. Хорезмийцы оказались великолепными рассказчиками, будучи отчаянными путешественниками, они красочно повествовали о своей торговле не только с кочевниками и прибрежными народами, но и обитателями стран, расположенных по другую сторону морей. Караванщики сообщили, что им доводилось прибегать к услугам отважных мореходов, бороздящих водные просторы на кораблях с большими парусами, украшенными изображениями фантастических чудовищ и змей.

Любознательной скифской девочке, жадно слушавшей рассказы купцов, необычайно понравились описания яростно бушующих ураганов и грозных океанских штормов.

— Однажды, я просто чудом выжил, когда наш торговый корабль попал в сильнейший шторм! — вступил в разговор толстый рыжебородый купец. — Мы переплывали Средиземное море, держа курс на другой континент, населенный людьми с черной кожей.

— С черной кожей?! Разве такое возможно? — почесав за ухом, с сомнением переспросил Таргитай.

— Да, именно с черной!!! — с готовностью подтвердил слова рассказчика другой купец. — Мы постоянно закупаем у них изумруды и слоновую кость. Как-то, по пути к чернокожим, мы стали свидетелями удивительного явления. Во время сильного волнения на море, когда тяжелые грозовые облака нависли над судном, на его мачтах и реях появилось вдруг загадочное свечение. Оно сопровождалось легким потрескиванием, а по раскачивающим корабль волнам забегали необычайно красивые огоньки.

— Появление этих огней воспринимается опытными мореходами как добрый знак, возвещающий об окончании шторма! — вновь встрял в разговор рыжебородый хорезмиец.

Затаив дыхание, юная Мирина прислушивалась к оживленному застольному разговору взрослых. Пылкое воображение девочки рисовало ей загадочную «Ойкумену» — край земли. Пытливые ясные глаза ребенка, казалось, излучали потоки мерцающего света. Большие мозолистые руки Таргитая ласково перебирали черные пряди роскошных волос дочери. Ему было известно, что подобные рассказы бывалых людей доставляли Мирине великую радость, и потому всегда приглашал чужеземных караванщиков в свой шатер. Вождь скифского племени и сам отличался немалой любознательностью. Занимательные рассказы иноземных купцов в глубине души волновали Таргитая, но это волнение было надежно сокрыто под личиной суровости и рассудительности.

После окончания трапезы Таргитай поднялся, надел на голову свою островерхую шапку и заткнул за пояс острый сагарк. На золотой поясной бляхе вождя был изображен готовый к прыжку снежный барс. Купцы поспешно покинули шатер вслед за хозяином. Часть из них осталась в кочевье присматривать за товаром, а остальные вместе с вождем племени отправились в степь, чтобы отобрать для покупки сотню достойных коней.

После того, как Таргитай с хорезмийцами отбыл на пастбища, Аргимпаса и Мирина вернулись к тяжелораненым воинам. За горным перевалом, куда вождь по широкому проходу доставил купцов, раскинулось огромное пространство степи. На богатых пастбищах вольготно бродили несметные табуны горячих золотисто-рыжих коней. Количество породистых лошадей символизировало у скифов могущество и благосостояние племени.

— Этой весной кобылицы дали добрый приплод. Народилось множество красивых породистых жеребят, — со знанием дела сообщил Таргитай начальнику купеческого каравана.

Неподалеку несколько скифских воинов, при свете еще довольно яркого вечернего солнца, обучали своих малолетних детей верховой езде и стрельбе из лука. Глядя на малышей, хорезмиец от изумления потерял дар речи. Придя в себя, он с ужасом воскликнул:

— Как! Как это возможно?! Да они совсем малютки, ребятишкам нет и шести лет. Они же могут упасть с лошади и покалечиться!!!

В ответ на слова чужеземца Таргитай громогласно захохотал, обнажив при этом ряд здоровых крепких зубов.

— Скифы воспитывают своих детей неприхотливыми и выносливыми! — гордо заявил вождь. — С раннего детства мы прививаем им необходимые навыки — закалку воина и охотника, тренировку бесстрашия, развитие силы, ловкости и сообразительности. Эти качества служат основой для чувства превосходства над противником во время сражения!

Подивившись странным обычаям степняков, купцы принялись придирчиво отбирать коней. Но практически все быстрые неутомимые скифские кони были безупречны. Купленных златогривых скакунов табунщики с гиканьем погнали к стойбищу, чтобы присоединить к хорезмийскому каравану.

Вернувшись в кочевье, Таргитай распорядился снарядить отряд лучников, чтобы на рассвете завтрашнего дня они сопроводили богатый караван до территории дружественного скифского племени вождя Кадрия. Хорезмийские купцы опасались рыскающих повсюду массагетов, донельзя обозленных своим поражением в недавней битве со скифами. В знак особого расположения Таргитай предложил начальнику чужеземного каравана скоротать время за игрой в алтайские шашки, на что тот с радостью согласился.

Уставшая за день Аргимпаса отправилась отдохнуть в свой шатер, наказав девушкам немедленно разбудить ее, если кому-то из раненых станет вдруг хуже. Проголодавшаяся Томира, пошептавшись с подругой, умчалась ужинать в свою юрту.

Мирина присела на корточки у постели тяжелораненого сорокалетнего мужчины. Он метался в горячечном бреду, вскрикивал, беспокойно шарил возле себя руками в поисках оружия, чтобы сразить невидимого врага. Девочка осторожно сменила воину окровавленную повязку, придержав голову, напоила противолихорадочным настоем из корня подорожника и положила на лоб тряпицу, смоченную в студеной ключевой воде. Через некоторое время раненый пришел в себя, открыл глаза и с недоумением, не понимая, где находится, стал озираться по сторонам. Когда его затуманенный взор остановился на заботливом, сопереживающем лице Мирины, мужчина слабо улыбнулся девочке, облегченно вздохнул и погрузился в глубокий сон.

— Сделай милость, спой нам, Мириночка! — тихим болезненным голосом попросил один из раненых.

— Да, да! Спой нам песню, звонкоголосая пташечка! — поддержали его другие тяжелораненые соплеменники.

Им было известно, что дивный голос этой невысокой хрупкой девчушки глубоко проникал в душу слушателей, словно обволакивая ее. Под воздействием вдохновенного пения Мирины постепенно стихала жгучая боль, терзающая израненное тело, приходило состояние покоя и веры в светлое будущее.

Мирина постоянно слышала мелодию в легком дуновении и порывах ветра, в течении полноводной Катуни, топоте быстроногих скифских лошадей и невесомом полете белоснежных облаков. Песни сами безо всякого на то усилия складывались в ее голове. Сочувственно взглянув на измученные лица раненых соплеменников, Мирина уселась на пол и, обхватив руками колени, принялась вполголоса напевать. Ее песни были разные — о горе и радости; дне прошедшем и грядущем; о весне и лете; о пестрящей разноцветьем степи и родном кочевье.

Утром следующего дня навестить тяжелораненых пришел Таргитай. Он заботливо справился у Аргимпасы о самочувствии своих доблестных бойцов и, как мог, постарался их приободрить. Опытная жрица отчаянно боролась за жизнь каждого раненого воина и не позволила ни одному из них безвременно уйти в Мир предков.

Внезапно снаружи юрты раздался дробный конский топот, затихший где-то рядом. Таргитай вместе с Аргимпасой и дочерью вышел из юрты и увидал Томиру, сидевшую верхом на рыжем разнузданном жеребце. Босоногая девчушка одной рукой цепко держалась за пышную гриву коня, а другой ласково поглаживала его по мощной гордо выгнутой шее.

— Отец поручил мне отогнать Рыжего в табун! — быстро сообщила Томира и, робко взглянув на вождя племени, добавила. — Я отправляюсь туда на весь день, а возможно и с ночевкой. Можно Мириночке поехать вместе со мной?!

Сложив на груди ладошки, Мирина умоляюще посмотрела в лицо отца. Таргитай широко улыбнулся дочери и, повернув голову, гаркнул во весь голос: «Ко мне, Гнур!!!». Могучий гнедой жеребец с длинной иссиня-черными гривой и хвостом, щипавший траву около шатра вождя, навострил уши и, радостно заржав, поскакал на зов хозяина. Таргитай снял с него богатую упряжь, а затем, как пушинку подхватил одной рукой дочь и усадил ее на широкую спину коня.

В предвкушении свободы Гнур и Рыжий нервно перебирали длинными стройными ногами и поглядывали на людей темными блестящими глазами. Умные животные понимали, что сейчас их отпустят в табун, где на зеленом лугу пасутся резвые кони и молодые кобылицы с жеребятами.

Вождь звонко хлопнул по спине Гнура. Томира пришпорила своего Рыжего голыми пятками, и пара быстрых породистых жеребцов помчалась в степь. Несмотря на юный возраст, девочки были превосходными наездницами. Они лихо держались на лошадях даже без седел и уздечек. Засунув в рот пальцы, Таргитай пронзительно свистнул, и кони полетели во весь опор, словно выпущенные из лука стрелы. Мирина и Томира пригнулись к шеям горячих жеребцов и, вцепившись обеими руками в их развевающиеся гривы, словно слились с ними в единое целое. В разгоряченные лица маленьких всадниц бил горьковато-духовитый степной ветер. Девочек переполнял восторг и безмерная радость от ощущения полета над колышущимися волнами ковыля. Они захлебывались от душившего их смеха и громко кричали, погоняя своих неутомимых скакунов.

Отпустив жеребцов в табун, неразлучные подруги занялись делом. Они помогали женщинам доить кобылиц, вместе со взрослыми водили табуны на водопой, присматривали за резвыми жеребятами. Мирина заприметила на пастбище красивого двухнедельного жеребенка серебристо-серой масти с белой гривой и хвостом. У него была небольшая выразительная голова, живые умные глаза, а на лбу выделялось яркое белоснежное пятно в виде звезды. Перебирая тонкими длинными ногами, маленький жеребчик двигался грациозно и стремительно. В отличие от других лошадей при беге он одновременно выбрасывал ноги то с одной стороны, то с другой — сначала левую пару, затем — правую. Мирина поймала жеребенка и со знанием дела оглядела со всех сторон. После чего она обняла его за шею и, поцеловав в теплую мордочку, сказала:

— Подрастай скорее, я буду с любовью заботиться о тебе и терпеливо обучать всем премудростям, необходимым для выносливого боевого коня! И поверь мне, со временем ты станешь самым прекрасным и быстроногим конем Скифии!

Словно поняв, о чем идет речь, жеребчик звонко заржал и, вытянув шею, положил голову на плечо Мирины. Нервно переступая красивыми ногами, к ним подошла встревоженная белая кобылица. Фыркнув, она потянулась мордой к девочке, обнюхала ее, а затем, поняв, что ее жеребенку ничего не грозит, коснулась мягкими губами уха девочки. Мирине стало невыносимо щекотно, она звонко рассмеялась и, погладив на прощание приглянувшегося ей жеребенка, отпустила к матери. Вскоре кобылица вместе с жеребенком скрылись в табуне.

Пробежавшись по пастбищу, Мирина отыскала Томиру. Та с большим интересом наблюдала, как опытные воины обучали тонкостям верховой езды своих подрастающих сыновей. Еще сызмальства скифских детей воспитывали как будущих воинов, способных защитить свое кочевье от любого врага. Привыкшие к почитанию своих родителей, мальчики внимательно прислушивались к советам взрослых наставников. Внезапно один из воинов выбросил перед конем с юным наездником широкий пестрый плащ. Увидав перед собой возникшую вдруг преграду, жеребец взвился на дыбы, рискуя сбросить седока. Но крепкий двенадцатилетний мальчуган великолепно держался в седле. Твердой рукой он уверенно укротил вздыбившегося коня, причем на лице мальчика не отразилось и тени испуга или волнения.

— Молодец, Гойтосир!!! Ты заслуживаешь похвалы! — одобрительно крикнул ловкому пареньку отец.

Заметив наблюдавших за ним девочек, Гойтосир выпрямился в седле и гордо вскинул голову. В ответ Томира состроила ему забавную рожицу и показала язык, а Мирина очень похоже изобразила его подчеркнуто горделивую позу. Заметив, что мальчик немного смутился, подруги с хохотом убежали прочь. Побродив по степи, девочки нашли пару корней солодки и, очистив от земли, принялись с удовольствием их жевать.

— А ведь тебе понравился этот крепыш Гойтосир! — лукаво подмигнув, воскликнула Мирина.

От неожиданности Томира выронила из рук сладкий корень и, широко раскрыв глаза, уставилась на подругу.

— Да будет тебе! Ну, с чего ты это взяла? Какая же ты выдумщица! — задыхаясь от негодования, забурчала девочка.

— Тогда с чего же ты вдруг так покраснела? — чуть насмешливо осведомилась Мирина.

— Ах, так! Да я тебя сейчас поколочу, Миринка!!! — закричала растерянная вконец Томира.

— А ты вначале попробуй догони! — озорно хохотнула Мирина и, развернувшись, помчалась во весь дух по траве.

Небрежно откинув за спину толстые косы, Томира бросилась вдогонку. Они долго носились друг за другом по степи, пока обессиленная Томира не рухнула на землю. Рядом с ней повалилась в душистую траву и Мирина.

— А ведь Гойтосир и в правду хорош собой, — чистосердечно призналась Томира, задумчиво разглядывая ярких бабочек, порхавших над цветками зверобоя и первоцвета.

— Да, из этого паренька выйдет хороший воин — сильный и отважный! — взглянув на подругу, серьезно отметила Мирина.

Вечером, когда над степью нависло малиново-красное зарево заката, у ярко пылающего костра начали собираться молодые пастухи и дети. Они пришли послушать занимательные правдивые рассказы пожилого, умудренного опытом табунщика Саксафара по прозвищу «Хитрый лис».

— Иди к нам, Гойтосир! — громко крикнула Мирина, заметив крепкую фигуру знакомого мальчугана.

Томира толкнула локтем подругу в бок и возмущенно засопела. Приблизившись к девочкам, Гойтосир широко и приветливо улыбнулся. Взглянув на Мирину, мальчик учтиво склонил голову и произнес:

— Я знаю, ты Мирина, дочь вождя Таргитая. А кто ты? — спросил Гойтосир, с любопытством разглядывая зарумянившуюся от смущения Томиру.

Милое умное личико, выразительные карие глаза и улыбчивые губы, говорившие о природной смешливости этой девчушки, вызвали невольный трепет в душе подростка.

— Так кто же ты? — настойчиво повторил свой вопрос Гойтосир.

Справившись, наконец, с волнением она выпалила:

— Я дочь Ширака — близкого друга и телохранителя вождя.

— А зовут ее Томира. Она самая замечательная девочка на свете! — вмешалась в разговор Мирина. — На мою подругу произвело большое впечатление то, с какой ловкостью ты укротил сегодня горячего коня.

Томира нахмурилась и так выразительно глянула на Мирину, что та осеклась и умолкла.

— От своего отца я много слышал о Шираке, как об чрезвычайно сильном, мужественном и храбром воине, — с уважением проговорил Гойтосир, глядя в лицо вновь засмущавшейся Томире. — Наши отцы не раз бились с врагом плечом к плечу и выручали друг друга в трудную минуту. И я рад, что познакомился с дочерью такого достойного человека, как Ширак!

— А кто твой отец, Гойтосир? — поинтересовалась Мирина.

— Имя моего отца — Мадий. Он очень опытный табунщик и доблестный воин, — с готовностью отозвался мальчик. — Наша юрта стоит далеко в степи. Я помогаю отцу и старшим братьям пасти породистых скакунов на удаленных от кочевья пастбищах, и поэтому мне не довелось познакомиться с вами раньше. Прослышав от табунщиков о победе скифов над гнусными массагетами, я прискакал сюда на рассвете, чтобы поскорее встретиться с возвратившимся из похода отцом.

Пока Гойтосир рассказывал о себе, Томира внимательно его разглядывала. Это был высокий загорелый крепкого телосложения подросток с густыми черными волосами, темно-серыми смеющимися глазами и красиво очерченным ртом. Гойтосир почему-то запал ей в душу, и Томира ничего не могла с этим поделать, и потому страшно злилась на себя.

При последних лучах садившегося за горизонт солнца, краски на небосклоне стали ежеминутно меняться. Насыщенный розовый цвет сменился сначала на алый, потом бордовый, а затем стал синим и фиолетовым. Быстро поползли удлинившиеся извивающиеся тени. Во впадинах утесов они сгустились и почернели. Наступила ночь, на небе показались первые звезды.

Весело трещали сучья костра. Ярко вспыхивавшее пламя то и дело выхватывало из темноты черные силуэты мирно пасущихся лошадей и лицо старого табунщика. У Саксафара было морщинистое лицо с выдающимися скулами, красным хрящеватым носом и тонкими губами. Блестящие с пронзительным взором глаза старика выдавали глубокий ум и опыт прожитых лет. Табунщик Саксафар был хитер и далеко не прост. Сидя у костра, он охотно рассказывал все новые и новые истории, а благодарные слушатели внимали каждому его слову.

— Стоят в степи камни. Давно стоят, века! — лилась плавная неспешная речь рассказчика. — Скифы воздвигли их в честь павших героев, все деяния которых были совершены во благо своему народу. Поминальные камни бывают высокие и низкие, гладко отполированные и в виде бесформенных глыб. Они одиноко стоят в бескрайней степи вдали от жилья. В часы восхода и заката, когда косые лучи солнца скользят по их поверхности, на некоторых камнях проявляются контуры человеческого лица — глаза, нос, рот; реже — шея, плечи и руки. Лица высечены неглубокими желобками и окрашены в темно-желтый цвет. Скифы преклоняются перед священными камнями и совершают им жертвоприношения, а мудрые сказители-кайчи проводят пред ними героические песнопения. Когда какое-либо кочующее племя встречает на своем пути одиноко стоящий камень, то у его подножья обязательно кладут пищу. Так как каменные изваяния считаются покровителями в хорошем улове зверя и сохранности скота, то выбитой на поверхности камня фигуре мажут рот салом или кровью жертвенных животных.

Рассказ старого табунщика вызвал у Мирины живейший интерес. Подумав, она вполголоса спросила:

— Саксафар, а ты можешь сказать, сколько всего скифов кочуют в степи?

— Точно я тебе ответить не смогу, Мирина, — отозвался Саксафар, — но слышал, что давным-давно скифский царь по имени Ариант пожелал узнать численность своих подданных. Для этой цели он приказал всем скифам принести по одному наконечнику стрелы, а каждому, кто ослушается, грозил смертью. Тогда люди принесли такое множество наконечников, что царь решил воздвигнуть из них памятник. Ариант повелел изготовить из наконечников стрел гигантский медный котел и выставить его в скифском городище под названием Эксампей. С тех пор в ознаменование великих побед скифов над врагом котел Арианта наполняют вином, и славные воины, порешившие на поле сражения немало недругов, под одобрительные возгласы соплеменников выпивают по чаше ритуального вина. Уникальный медный сосуд, толщина стенок которого достигает шести пальцев, и поныне возвышается в центре Эксампеи, вызывая изумление у заезжих скифов и чужеземных купцов.

— А я слышал от караванщиков, якобы жители Мидии считают, что скифские женщины умеют оборачиваться птицами, — вмешался в разговор молодой табунщик.

Саксафар хитро улыбнулся и, подмигнув сидящей вблизи него Мирине, спросил:

— Детка, а ты можешь превращаться в птичку?

— Не знаю. Может быть! — пожав плечами, отозвалась Мирина. Но, заметив, недоуменные взгляды слушателей, пояснила. — Иногда, особенно во время пения, я вижу перед собой неведомые страны, моря и океаны, бездонные пропасти и величественные горные вершины, полные огня и дыма. И тогда мне кажется, что я быстрокрылая птица, парящая в небесной вышине.

— Во-от, оно-о значит ка-а-ак! — удивленно протянул Саксафар и, призадумавшись над словами девочки, умолк.

Наконец старый табунщик поднял голову и, сосредоточенно разглядывая Мирину, заключил:

— Как знать, возможно, не случайно нашу мудрую провидицу нарекли Аргимпасой, что означает «Богиня лебедь».

— Мирина, а разве бывают, как ты говоришь, горы с огненной вершиной? — поинтересовался бойкий широколицый паренек. — Насколько я знаю, вершины наших гор покрыты снегом и льдом!

— Да разве горы существуют только на Алтае? — звонко рассмеялась девочка. — На Земле множество больших и малых горных хребтов, и среди них есть огнедышащие горные великаны. Бабушка рассказывала, что это жилища грозных духов Огня. Когда они рассержены, то начинают оглушительно грохотать и выбрасывать в воздух большие камни и пепел. Над вершинами гор высоко в небо поднимаются столбы черного дыма, а по склонам, заливая окрестности, текут раскаленные огненные реки. Остывая, они превращаются в камень.

— Но огонь не может течь, как вода и, тем более, превращаться в камень!!! — горячо возразил молодой табунщик. — По всей вероятности Аргимпаса рассказала тебе сказку!

— Ты не прав, Кидрей! — укоризненно глядя на юношу, проговорил Саксафар. — Мудрая, всеми уважаемая провидица Аргимпаса поведала Мирине о реально существующем чуде природы. Я прожил длинную жизнь и многое повидал на своем веку. В молодости мне пришлось побывать в плену у персов. Совершив побег, я тайком пробирался на родину в Скифию и тогда мне довелось познакомиться со многими интересными и знающими людьми. Эти благородные добросердечные чужеземцы, рискуя жизнью, прятали меня от рыскавших повсюду воинов Дария и делились со мной своей нехитрой скромной едой. Они живо интересовались повседневной жизнью и обычаями кочевых скифов, а взамен много рассказывали о себе и своей стране. Именно от этих людей я узнал много такого, что не подвластно простому человеческому разумению и, в том числе, об огнедышащих горных исполинах.

— Саксафар, расскажи нам о персидском царе Дарии, — попросил Гойтосир, придвинувшись ближе к рассказчику.

Сняв островерхую шапку, старый табунщик яростно поскреб плешивую голову заскорузлыми пальцами с грязными обломанными ногтями и, смачно плюнув в костер, взревел:

— Дарий!!! Да будет проклято навечно это мерзкое порождение волка и гадюки!!! Сколько отважных скифских воинов, защищавших свои кочевья и табуны коней, полегло в кровопролитных сражениях с его бесчисленными полчищами! Сколько смелых юношей и прекрасных девушек было уведено в плен! Сколько горьких слез пролили их несчастные матери! А ведь тяжелее всего вольному сыну гор и степей попасть в рабскую неволю. Запомните это на всю жизнь, дети! Крепко запомните! Самое бесценное сокровище скифов — Свобода!!!

Притихшие слушатели почтительно смотрели на мудрого старика, жадно впитывая каждое произнесенное им слово. Немного успокоившись, Саксафар окинул строгим взглядом серьезные лица молодых скифов и продолжил:

— Персидский царь Дарий Ахаменид неисчислимо богат! Он покорил вавилонцев, ионийцев, египтян и бактрийцев. Дарий безмерно гордился своими победами и решил подчинить себе все остававшиеся пока свободными кочевые племена и народы, чтобы те гнули на него спины и платили большую дань. Для этой цели многотысячные войска персов, под предводительством ненавистного Ахаменида нагрянули в Великую Степь и добрались до долины Яксарта, где в ту пору кочевало и наше племя. Дарий намеревался захватить богатые скифские табуны, а также увести в рабство лучших юношей и девушек. Наглые и самоуверенные полководцы Дария кричали: «Сотрем с лица земли все скифские кочевья!».

И тогда на защиту своей свободы и независимости поднялась вся степь, соединив воедино большие и малые кочевья. Гордые скифы не хотели платить дань Персиде. Могучее войско кочевников, состоящее из закаленных в битвах всадников, двинулось навстречу полчищам Дария. Казалось, что огромная темная лавина разлилась по выжженной солнцем степи.

Мудрые скифские вожди собрались на военный совет. Здраво оценив обстановку, они пришли к мысли, что одни они не в состоянии отразить в открытом бою несметное воинство Дария. И тогда совет принял решение отправить за помощью послов к кочевым племенам тавров, агафирсов, невров, андрофагов, гелонов, будинов и савроматов. Эти племена проживали на сопредельных со скифами территориях, им также угрожало вторжение огромного персидского войска.

Скифские посланцы прибыли к вождям упомянутых племен с предложением совместно выступить навстречу врагу. Вожди гелонов, будинов и савроматов выразили согласие немедля отправиться во главе своих войск на помощь скифам, остальные же, полагаясь на милость Дария, не захотели участвовать в военных действиях. Так как большая часть соседей отказала им в помощи, скифы решили не вступать в открытое сражение с персами. Они стали медленно отходить, угоняя скот, уничтожая за собой траву, засыпая колодцы и источники с питьевой водой. Согласно тщательно продуманной хитрости, скифы разделили свое войско на две части. К первому, самостоятельно действующему воинству, под предводительством скифского царя Иданфирса, присоединились савроматы. Другое войско, возглавляемое скифским вождем Скопасисом, объединилось с гелонами и будинами. По плану оба войска, держась на расстоянии дневного перехода от персов, должны были медленно отступать, заманивая Дария на земли тех племен, которые отказались от союза со скифами. Если вожди тавров, агафирсов, невров и андрофагов не пожелали добровольно выступить против вражеского войска, то их следовало заставить воевать с персами против их воли.

Головной отряд скифских конников время от времени появлялся в поле зрения врага, заставляя персов двигаться по своим следам. Кочевники, отослав вперед повозки с женщинами и детьми, а также весь скот, кроме необходимого для пропитания войска, согласно принятому плану изматывали силы противника и не торопились вступать с ним в решающее сражение.

Так как война затягивалась, и не было видно ее конца, то взбешенный неудачей Дарий отправил к скифскому царю Иданфирсу посла с приказанием передать следующее: «Чудак! Зачем ты все время убегаешь, хотя тебе предоставлен выбор? Если ты считаешь себя в состоянии противиться моей силе, то остановись, прекрати свои скитания и сразись со мной. Если же признаешь себя слишком слабым, тогда тебе следует остановить бегство и, неся в дар твоему владыке землю и воду, вступить с ним в переговоры».

На эти недостойные слова царь скифов Иданфирс ответил так: «Я и прежде никогда не бежал из страха перед кем-либо и теперь убегаю не от тебя. И сейчас я поступаю так же, как обычно, в мирное время. У нас ведь нет ни городов, ни обработанной земли. Мы не боимся их разорения и опустошения, и поэтому не вступили в бой с вами немедленно. Если же вы пожелаете, во что бы то ни стало сражаться с нами, то у нас есть отеческие могилы. Найдите их и попробуйте разрушить, и тогда узнаете, станем ли мы сражаться за эти могилы или нет. Но до тех пор, пока нам не заблагорассудится, мы не вступим в бой с вами. А за то, что ты назвал себя моим владыкой, ты мне еще дорого заплатишь!» Именно таков был ответ скифского царя Иданфирса! — с гордостью произнес табунщик, окинув пронзительным взглядом почтительно замерших вокруг костра слушателей.

Негромко кашлянув в кулак, Саксафар продолжил свой правдивый рассказ:

— Скифы постоянно подстерегали измученных бесконечными переходами воинов Дария, когда те пытались добыть себе пищу. Внезапно появляясь со стороны солнца, небольшие отряды кочевников с громкими криками, подобно смерчу, проносились перед фронтом наступающих персов, обрушивая на них град стрел, и также неожиданно исчезали в облаке пыли, нанеся противнику ощутимый урон. Желая унизить ненавистного Дария Ахаменида, скифские вожди направили к нему глашатая с подарками, послав ему птицу, мышь, лягушку и пять стрел. Смысл даров был следующим: «Если вы, персы, как птицы не улетите в небо, или как мыши не зароетесь в землю, или как лягушки не поскачете в болото, то вернетесь назад, пораженные этими стрелами».

Наконец долгожданный день настал. После принесения даров Дарию, мощные отряды скифской конницы и пехоты, совместно с воинами других кочевых племен, выступили в боевом порядке для решающего сражения с ослабленным и разрозненным персидским войском. Словно горная лавина, скифская конница врезалась в боевые порядки противника. Мне довелось быть участником этой кровопролитной битвы. Победа была нашей спутницей. Мы выбили войска Дария со своей земли и гнали их до самой Персиды. Прославленные войска Ахаменида, которые покорили и обложили данью многие народы и племена, надолго запомнили бесстрашную и могучую конницу скифов.

Закончив повествование, Саксафар расправил плечи, поднял голову и посмотрел на небо. На раскинутом, словно шатер, небосводе ярко сияло созвездие Большой Медведицы, которое степняки с незапамятных времен называли «Колесницей». Оно позволяло кочевым народам безошибочно ориентироваться в дальних странствиях. Молодые табунщики, поблагодарив Саксафара за поучительный интересный рассказ, разошлись.

Старик прислушался к умиротворяющему звуку жующих траву лошадей и взглянул на девочек. Растянувшись на траве, они крепко спали. Голова Томиры покоилась на плече Мирины. Свернувшись калачиком, в ногах у неразлучных подруг сладко посапывал Гойтосир. Ласково улыбнувшись, Саксафар накинул овчину на спящих детей и, подбросив веток в костер, задумался.

Ночью, под утро, начался переполох. На табун напала стая голодных волков. Вскочив на своих коней, табунщики громкими криками и ударами тяжелых кожаных плетей старались отогнать хищников. Но нескольким волкам все же удалось задрать пару лошадей. Саксафар на своем коне оказался один на один с большим матерым зверем. Высоко поднимая тяжелую плеть, старик хлестал по его широкой спине. Оскалив зубы, волк медленно отступал, не сводя с табунщика злобно светящихся желто-зеленых глаз. Присев на задние лапы, зверь внезапно бросился на коня Саксафара и мертвой хваткой вцепился в шею. Жеребец взвился на дыбы с разорванным горлом. Из раны фонтаном била алая кровь. Захрапев, конь рухнул на землю, придавив ногу табунщика. С оскаленной окровавленной мордой матерый зверь двинулся на беспомощно лежавшего на земле Саксафара. Подоспевший Мадий на скаку одним мощным ударом острого сагарка снес голову хищнику. Спешившись, Мадий с натужным криком приподнял круп павшей лошади, дав возможность табунщику высвободить придавленную ногу.

Подбежавшая Мирина ощупала окровавленную ногу Саксафара и облегченно вздохнула. Все кости оказались целы, старый табунщик отделался лишь незначительными повреждениями да рваной раной. Промыв ее крепким вином из кожаной фляги, девочка приложила к ране сочный лопух. Затем Мирина ловко, со знанием дела, наложила повязку на ногу старика. Когда все было закончено, Саксафар с помощью Мадия поднялся с земли. Сделав несколько осторожных неуверенных шагов, он приободрился и, широко улыбнувшись юной целительнице, многозначительно произнес:

— Не зря, дорогая, тебе дали имя Мирина, что означает «Мир и небесная Благодать». Ведь благодаря твоему умению и великодушному доброму сердцу моя покалеченная нога почти не болит!

— Я всего лишь делала то, чему меня научила провидица Аргимпаса, — спокойно проговорила девочка и шагнула к Томире.

Положив свою руку на плечо подруги, Мирина лукаво взглянула на стоявшего рядом Гойтосира и добавила:

— Томирочка тоже может неплохо накладывать повязки и ухаживать за ранеными. Бабушка сказала, что из нее выйдет хорошая целительница — внимательная, знающая и чуткая.

В ответ на столь лестный отзыв Томира радостно заулыбалась, а Гойтосир уважительно посмотрел на ее сияющее личико.

Тем временем, воспользовавшись наступившим рассветом, табунщики сложили в кучу пятерых убитых волков и подсчитали урон, нанесенный нападением стаи хищников. Выяснилось, что в ночной неразберихе пропали несколько породистых коней и кобылица с жеребятами. В поисках отбившихся от табуна лошадей люди разбрелись кто куда. Гойтосир оценивающе осмотрел убитого отцом матерого зверя и принялся сдирать с него шкуру, чтобы к зиме сшить из густого волчьего меха теплую одежду. Понаблюдав некоторое время за его работой, Томира и Мирина отправились в табун, чтобы проведать полюбившегося Мирине жеребенка. Девочка была сильно огорчена, не обнаружив малыша среди пасущихся лошадей. Белоснежная кобылица — мать пропавшего жеребенка — беспокойно металась по пастбищу и громко призывно ржала. Изловив ее, Мирина пристально поглядела в блестящий глаз лошади, после чего твердо и отчетливо произнесла: «Мы непременно найдем твоего жеребенка, но ты должна помочь!» Словно поняв слова девочки, кобылица мгновенно присмирела и позволила прихрамывающему Саксафару надеть на нее уздечку и седло. Мирина вскочила на лошадь, за ее спиной, обхватив за талию подругу, пристроилась Томира, и девочки отправились на поиски пропавшего жеребчика.

Взошедшее солнце нещадно пекло головы и плечи девочек и усиливало тягостную тягостную духоту. Но Мирина не замечала этого, ее мысли были сосредоточены на маленьком иноходце. То и дело останавливая кобылицу, девочка тихонько похлопывала ее по выгнутой грациозной шее. Умное животное принималось громко призывно ржать. Какое-то время дети и лошадь прислушивались к тишине в надежде, что где-то раздастся ответное ржание заблудившегося жеребенка. Не дождавшись ответа, они двигались дальше. К полудню погода начала портиться, подул резкий ветер, небо заволокли тяжелые тучи, и запахло дождем. Внезапно небосвод прочертила гигантская сверкающая молния, сопровождаемая оглушительными раскатами грома. Лошадь вздрогнула, шарахнулась в сторону и испуганно забила передними копытами. Холодные крупные капли дождя забарабанили по плечам и лицам девочек, по крупу и вытянутой морде кобылицы. Через мгновение дождь превратился в ливень, но и это не остановило Мирину. Громко цокнув языком и дернув поводья, она упрямо продолжила поиски.

Дождь окончился также внезапно, как и начался. Вновь засияло солнце, и на небе появилась дивной красоты радуга. Причем не одна, а целых три. Дурманяще и терпко запахла после дождя степь.

— Три радуги — это хороший знак! Мы обязательно найдем жеребенка, я чувствую это всем сердцем! — заявила подруге Мирина и, решительно дернув поводья, направила кобылицу в сторону гор, окаймляющих пастбища.

Томира, спокойно сидевшая позади подруги, согласно кивнула головой. Она ничуть не боялась заблудиться в горах, так как твердо знала, что Мирина обладала редкостной наблюдательностью, позволявшей ей подмечать мельчайшие детали местности, ускользавшие от внимания окружающих.

Осторожно пробираясь на лошади по извилистым горным тропам, Мирина интуитивно, каким-то особым чутьем правильно определила направление поиска. Девочки обнаружили отбившегося от табуна жеребенка в небольшой ложбине между гор. Испуганный жеребчик метался вдоль берега узкой порожистой речки и время от времени тоненько жалобно кричал. Заметив своего малыша, кобылица ответила ему радостным призывным ржанием и начала осторожно спускаться в ложбину. Ее задние копыта скользили по мокрому после проливного дождя склону горы. Мирина благоразумно отпустила поводья, чтобы дать возможность лошади самой выбирать наиболее безопасный спуск.

Оголодавший жеребенок первым делом бросился к соскам матери. Пока он долго и жадно ел, девочки, примостившись на гладких валунах, весело болтали, решая какое имя дать спасенному жеребенку. Утолив голод, малыш принялся резвиться и ластиться к матери, а кобылица нежно покусывала его за холку. Мирина встала с валуна и направилась к лошадям. Жеребчик доверчиво потянулся мордочкой к девочке, и она ощутила на своем лице его теплое дыхание, пахнущее кобыльим молоком. Мирина ласково обняла жеребенка за шею и поцеловала в яркую белую звездочку на лбу.

Тем временем расторопная Томира пробежалась вдоль берега речки и нашла более удобный выход из ложбины. Девочки взобрались на седло лошади и, проехав немного по берегу, через пологий склон выбрались на горную тропу, по которой вели поиски. Жеребенок резво бежал вслед за матерью. Через некоторое время дети благополучно спустились с гор, у подножья которых в живописной долине Катуни раскинулось родное стойбище.

Мирине не терпелось поскорее показать приглянувшегося жеребенка отцу и бабушке, и потому, погоняя кобылицу, она прямиком направилась в кочевье. Пока Томира взахлеб рассказывала жрице Аргимпасе о том, как они с Мириной искали в горах заблудившегося жеребенка, Таргитай придирчиво оглядел малыша. Полюбовавшись на необычайно красивую, грациозную поступь жеребенка, вождь ощупал его стройные длинные ноги и, одобрительно кивнув головой, серьезно произнес:

— В наших табунах иноходцы встречаются не столь уж часто. Я уверен, что со временем из этого жеребчика выйдет великолепный конь — быстрый, как ветер, сильный и выносливый. Но ты, Мирина, должна правильно воспитать жеребца, прививая ему и боевые качества. Скифские боевые кони должны быть верными друзьями своих хозяев, подчиняться едва слышной команде, а во время сражения молниеносно и правильно реагировать даже на легкое перемещение тела всадника. Именно за эти качества наши воины так высоко ценят своих замечательных лошадей.

— Когда-то и у меня был иноходец, — поглаживая по спине жеребенка, задумчиво проговорила Аргимпаса. — Эти кони обладают плавной приятной для всадника поступью. Во время стремительной езды человек не зависает над спиной лошади, его мало трясет и подбрасывает в седле. Скорость бега иноходца обычно превышает скорость движения обычной лошади, — сказала в заключение пожилая жрица.

— Мириночка, а как ты думаешь назвать своего коня? — живо поинтересовался Таргитай.

— Я решила назвать его Ариантом, в честь одного из наших царей, попытавшегося определить численность всех кочевых и оседлых скифов, — отозалась девочка.

— Ну что же, Ариант — красивое и достойное имя для породистого горячего жеребца! — одобрила выбор внучки провидица. — Что же касается его довольно редкой масти, то серебристо-белый цвет является символом Верхнего Мира и сакральной власти Алтайского жречества.

Затем Аргимпаса ненадолго удалилась в свой шатер и вышла, держа в руках две узкие золотистые ленты-обереги. Она вплела ленту сначала в гриву жеребенка, а затем в роскошную гриву снежно-белой кобылицы. Закрепив оберег, Аргимпаса ласково потрепала кобылицу за холку и тихо произнесла:

— Умница! Ты произвела на свет чудесного жеребенка, подстать нашей Мириночке. А звездочка на лбу твоего малыша — ну просто прелесть!

Словно понимая, о чем идет речь, белая кобылица шевелила ушами, косила на жрицу карим глазом и важно переступала передними копытами.

— Мы с Шираком решили сегодня отправиться на охоту за оленем, — обратился Таргитай к девочкам. — Пригоните-ка из табуна Гнура и Рыжего!

Вскочив на кобылицу, подруги помчались на пастбище, выполнять распоряжение вождя. Жеребенок, красиво и легко перебирая ногами, припустился вслед за матерью.