Утро в весенней дымке. Стихи в стиле хокку

Ирина Николаевна Пичугина-Дубовик

Скупы и жёстки каноны стихосложения хокку: первая и последняя строка – пятисложные, вторая – семисложная. При этом хокку – «этолирическое стихотворение, отличающееся предельной краткостьюи своеобразной поэтикой». Хокку – обязательная отсылка ко времени года…При этом ещё желательно своеобразное японское ухищрение: наличие слов омонимов или слов ссылок на известные всем литературные образы, приводящее к многозначности и слоям смыслов.Не слишком ли много для всего 17-и слогов?Но я попыталась.

Рэнга. Фантазии в японском стиле

(Часть стихов в соавторстве с Антоном «Лейба Тигров». )

Уважаемые любители экзотики в поэзии!

В древности бытовало развлечение: японцы или китайцы садились вдоль ручья и на доске по течению отпускали чашу с вином.

Тот, кто поймал поднос с чашей, отпивал и без задержки декламировал свой стих, отправляя чашу ниже, к следующему участнику состязания… Эта забава длилась и длилась, участники хмелели, а слуги рьяно и деловито записывали стихи. Цепочка стихов-экспромтов называется рэнга.

Проигрывал тот, кто упивался и не мог более продолжать. Конечно, хокку как стихотворная форма появилась в Японии много позже описываемого мною времени Хейан* (смотри Приложение), но простите мне этот некоторый анахронизм, впрочем, не меняющий сути и духа «Фантазии».

Примите же незамысловатую попытку проникнуть за занавес эпох.

***

Итак, занавес поднимается.

Мы находимся на берегу живописного рукотворного озера под ивами. Осенние лучи заходящего солнца золотят отполированные доски помоста у самой воды. Всеми красками осени переливаются горные склоны, возносящиеся над селением краями чаши… То там, то тут среди кудрявых лесов видны прихотливые крыши горных храмов. Облака цепляются за вершины гор и повисают на них. Посвежевший вечерний ветерок уже разогнал тягучую жару осеннего полудня. Так резко, невыносимо для глаз, алеют клёны. Отрадой же взору — блестящая рябь на воде и пары уточек-неразлучниц, деловито снующих в камышах.

На помосте в роскошном облаке «охотничьих одежд» восседает Он.

В отдалении, полукругом расположились приближённые. Один играет на флейте и поёт, другие отбивают сложный ритм сложенным веером. Придворные дамы, разноцветной клумбой восседающие поодаль, перешептываются в волнении, ожидают…

Каждая дама тщательно подобрала цвета своих многослойных одежд. Всё в их нарядах сообразуется времени года и рангу каждой дамы свиты. Прелестницы соперничают узорчатыми шлейфами и изяществом манер. Но ревнивые и недобрые взгляды их, встречаясь на полпути, звенят в воздухе, как клинки мечей, ударяющихся друг о друга в поединке. Только одна из них сидит, как бы отстраняясь ото всех. В юной прелести своей, она изящно разложила вокруг себя полы своих многоцветных одежд. Спокойствием и мечтательностью веет от её фигуры. Другие дамы кидают на неё завистливые взгляды, но она и не видит того. С искренностью и обожанием глядит она на Него, не замечая угрожающе-ненавидящего взгляда другой, более старшей дамы, с горькой усмешкой вперившей в неё свой взор, горящий угольями… Что поделать, любовный треугольник не знает ни времён, ни стран света.

Всё готово к состязанию.

Сегодня Он выбрал в соперницы одну из приближённых дам невысокого ранга, но зато из семьи знаменитого поэта.

Он начинает.

— По древнему обычаю пускаю чашу…

Чаша вина

Плывет по воде.

Первый иероглиф.

Дама-поэт, вовсе не блещущая красотой, почтительно восседает на помосте много ниже повелителя. Она ощутимо собралась, приготовилась к состязанию… Принимая чашу, скромно прикрывает лицо широким рукавом.

Дама-поэт:

— Принимаю с благодарностью! Нарядным осенним вечером, с ощущением праздника в душе.

Отпив, произношу…

Первый иероглиф.

Первый глоток веселит.

Ток стихов, плеск волн.

И добавляет ещё, возвращая с поклоном

Ток стихов, плеск волн.

Отражение лиц в них —

Отраженье душ.

Он. Созерцательно и неспешно, глядя в небо…

Отражение душ

Скрывает синее небо —

Облака мчатся…

Дама. С тайным намёком и сомнением, несколько растягивая слова…

Облака мчатся,

Туманя думой чело.

Что на дне души?

Он. С нарочитым простодушием…

Что на дне души?

Вина сосуд наполнен,

Откроет мысли.

Она (упрекая по хейанскому обыкновению).

Откроет мысли,

Сказал… На сто замков же

Дом чужой заперт…

Он. С укоризной, но доброжелательно…

Дом чужой заперт,

Замки же пали под тем

Напором тихим.

Раздосадованная дама три раза пригубила чашу. Торопливо оправдывает свои действия стихами…

Напором тихим

Душу взломали мысли.

Суть налицо вдруг…

Просияв откровением, восклицает радостно, очевидно приняв решение:

Суть налицо вдруг:

С другом чашей и мыслью

Делиться рада.

Делиться рада —

Под сенью ив у ручья —

Вина чашей.

Повисло молчание. Пауза затягивается. Придворные склонили друг к другу головы в высоких шапках эбоси… Перешёптываются.

На фоне тёмного сада белеет осеннее небо. Наступающий сумрак подчёркивают трепещущие на ветру каменные фонари, только что зажжённые. Свою страшноватую пляску начинают ночные тени. Осенняя картина.

Он согласно кивает и даме-поэту, и своим мыслям…

Вина чашей

Смываю усталость. Вот

Большие глотки…

Задержав чашу в руке, прислушался… Из ниоткуда, из заоблачной выси, вдруг возникли потусторонние прекрасно-тоскливые клики… Органично вплелись они в пейзаж.

Белой тенью, знаком свыше, пролетел над ними клин журавлей… Унося с собой мысли, перевернув душу, настроив всё вокруг на грустный лад… Как необычно кричат они, улетающие журавли, да полно, птицы ли то? Или это плачут души до времени покинувших свой земной удел? Как избыть эту внезапно возникшую боль? Мать… Да и его самого что ждёт?

Он отвёл рукой тревожащие мысли о своей судьбе, отпил из чаши. Приятное головокружение и тепло растворило душевную горечь, развязало узел, который связался под ложечкой…

Милостиво наклонив голову, Он изрёк:

Большие глотки

Проводят журавлей

Стаю в небе.

Стаю в небе

Летящую высоко

Клином белым.

Дама, тоже испугавшись чего-то, дрожа, еле выдавила запоздалый ответ…

Клин журавлиный…

Клик зазеркальный летит

В небе осеннем.

Но миг возник — и миновал.

Снова вокруг привычная картина осени, вызывающая восторг, моно-но-аварэ, возвышающая и отвлекающая, но и терзающая душу… Небо уже осветилось полной луной. Той самой осенней луной, принявшей безмолвно, безучастно, столько откровений и прозрений мятежных душ человеческих… Звёзды, как робкие фрейлины перед лицом повелителя, жмутся в сторонке. В небесных чертогах царит торжественная гармония…

Недостижимая для этого мира.

Никогда…

С волнением в голосе Он произносит:

В небе осеннем

Космоса скрыта бездна.

Птицами плещет.

Поймав тон, в лад отвечает она:

Крыльями плещет

Лебединая стая

Созвездий неба.

Повисло долгое молчание.

Переходя от созерцательности к горьким сожалениям о пролетевшей жизни… Сожалениям, впрочем, типичным при подобных возлияниях, Он заканчивает:

Созвездий неба

Сложился горький привкус.

Саке горячий…

Трясёт головой, утирая скупую мужскую слезу длинным рукавом роскошного одеяния… Тут же к нему на коленях скользит та, безмолвная и обожающая Его фрейлина, с подносом красиво уложенных на нём рисовых мотий и пучков сушёных трав… Он поднимает голову, горячим и тяжелым взглядом в упор глядит на неё…

***

Дама-поэт, чувствуя напряженность и страстность момента, стремится закруглить состязание, чтобы чего не вышло. Тараторит скороговоркой…

Саке горячий

Мелкими глотками пью

Сон забирает…

Сон забирает,

Валится из рук моих

Вина чаша…

— Повелитель, я более не в силах продолжать… Великодушно прошу простить меня…

Еле заметным мановением руки Он отпускает свиту и даму-поэта….

Безмолвно пятясь, они растворяются, тают, вот и следа уж не осталось.

У пруда в свете полной осенней луны только Он и Она…

Неумолчно звенят осенние цикады…

Ниоткуда, из небесных далей, на луну набежало облако, сокрыв от наших глаз и помост, и ивы… Только каменные фонари с треском и шипением факелов выхватывают из тьмы чудовищные фигуры и тени из старинных легенд…

Опустилась тьма…

Опустим и мы занавес над этой сценой. Пусть уплывает вглубь веков и этот сад, и этот пруд, и эта странная жизнь утончённых кавалеров и дам, живущих под сенью горной гряды в древней своей столице, давшей имя целому пласту культуры…

Прощайте.

Свиток исписан.

Кисточки слуги убрали.

Взгрустнулось слегка…

Конец.