Лабиринты любви

Ирина Николаевна Мальцева, 2017

Сборник рассказов о женщинах, переживших яркую любовь и предательство, искреннюю дружбу и одиночество. И потому они теперь очень ценят все, что им преподносит жизнь.

Аномальная зона

Новенькая машинка осторожно двигалась по накатанной дороге, кое-где пересеченной длинными языками снега. Лариса глянула на часы: до полуночи оставалось два часа. Зазвонил сотовый.

— Все нормально, — ответила она сестре, от которой и ехала. — Уже возле Выселок. Скоро дома буду. Не волнуйся, у меня на спидометре 60 км.

Перед очередным поворотом она сбросила скорость до 40, потом въехала на пригорок, откуда можно было разглядеть яркие огни городка, до которого оставалось полтора десятка километров. Участок на дороге, по которой она ехала, в народе называли «аномальной зоной», потому что здесь были часты аварии, причем, как говорится, на ровном месте. То колесо у машины вдруг открутится, то две машины на дороге не разъедутся, хотя полосы достаточно широкие, то движок заглохнет без всяких на то причин.

Лариса в «аномалию» не особенно верила, но зорко всматривалась в дорогу и обочины. Впереди близко к дороге росли кусты и закрывали немного обзор.

— Еще немного, еще чуть-чуть, — пропела она себе под нос, — и зона кончится, и все получится, — сочиняла на ходу.

Неожиданности ей ни к чему, потому что Новый год наступит ровно через два часа. А ей еще переодеться надо и добежать до ресторана.

Перед ней на небе повис огромный ковш Большой Медведицы в окружении непонятных сплетений ярких звезд. Показалось, что и звезды готовятся к празднику, перемигиваясь и меняя свой цвет.

И вдруг две желтые звезды ринулись через дорогу. В последний момент она сообразила, что это зверь, резко повернула руль вправо, чтобы не задавить и машину потащило, потащило…

Руль не слушался, педаль тормоза провалилась под ногой, но результата никакого. Потом резкий толчок, болезненный удар грудью о колесо и последний всхлип машинки, которая буквально прыгнула в придорожный сугроб и провалилась по самую дверцу.

— Да что это такое, — чуть не плача проговорила женщина. — Что за невезуха!

А не повезло ей крупно: без посторонней помощи она отсюда не выберется, а за два часа до боя курантов вряд ли кто проедет здесь. Конечно, можно пойти пешком, но! Темно! Страшно! И мороз!

— Ой, мамочки, что делать-то?!

Женщина полезла в карман за телефоном. По закону подлости сети не было. Недаром это место «аномальной зоной» зовут.

Прошло около получаса. Звезды в небе все также безучастно взирали на землю, включенная печка практически не грела, лишь окна запотели. Лариса решила выбираться. С трудом открыла дверцу, проваливаясь выше колен в снег, двинула к дороге. Два метра, и ноги в тонких колготках промокли, заледенели, подол платья стал колючим и обжигающе ледяным. Долго она в таком виде не продержится. Стоя на дороге, попробовала еще раз позвонить — безрезультатно. Холод пробирал. Надо было двигаться, иначе замерзнешь.

На часах без четверти одиннадцать. Где-то люди у елки собрались, пьют, провожая старый год, им тепло и не страшно. А тут…

Десять шагов туда, десять обратно, десять туда…

В очередной раз разворачиваясь, заметила совсем близко тень. От страха сердце укатилось вниз, потом вернулось на место, но застучало быстро-быстро.

— Эй, кто там? — крикнула в темноту Лариса. — Ой, мамочки…волк.

Но это был не волк. Некрупный, светлого окраса пес сидел на дороге и не сводил глаз с испуганной женщины.

— Так это ты чуть под колесо не попал? Это я из-за тебя оказалась в сугробе? Паразит!!

Пес словно понял, что его ругают, поднялся и потрусил к ближайшим кустам.

— Стой! Куда? Не уходи, мне одной страшно!

Но пес уже скрылся.

Мороз все крепчал. Надо было на что-то решаться. Хотя какой выбор? Остаться здесь и замерзнуть или пешком 15 километров в сторону жилья, ожидая каждую минуту или нападения волков, или еще чего похуже. Хотя теперешнее положение и так было хуже некуда.

Лариса с тоской посмотрела в сторону, где светлой полосой обозначился город. Надо было решаться.

И тут она заметила слабый огонек далеко по дороге, который явно двигался в её сторону.

— О, мамочки! Хоть бы остановились, хоть бы остановились.

Машину пришлось ждать несколько минут. Женщина не уходила с середины дороги, чтобы её точно заметили. Судя по свету фар, машина была большой. Мощный звук движка становился все слышней. Наконец она попала в свет фар, зажмурилась, но слышала, как машина сбросила обороты, а потом и вовсе остановилась.

— Что случилось? Это как же тебя угораздило?

Перед ней в унтах, охотничьем костюме и пушистом малахае стоял Григорий Петрович Дедулин, известный в городе человек, руководитель одного их предприятии, на котором работали и — главное — получали вовремя зарплату сотни людей. Он слыл человеком строгим, но справедливым, хорошим семьянином, хотя недавно овдовел, и спонсором всевозможных спортивных соревнований.

— Да я вот…Собака пробежала…

— Понятно, собака пробежала, хвостиком махнула, и ты в кювете.

— Ага.

Лариса уже так замерзла, но на шутки Дедулина не реагировала. Ей хотелось забраться в теплую машину и хоть немного согреться.

–Так, девонька, давай в машину, — угадал её желание мужчина. — У меня там сзади термос с чаем. Попей-ка, а я тут погляжу, что можно сделать.

На негнущихся ногах женщина двинулась к машине, которая мерно урчала и выпускала из выхлопной трубы белый дым. Но открыть дверцу у неё не получилось, и она осталась возле машины, глядя, как Дедулин, проваливаясь в снег, идет к её машинке. Потом он вернулся, открыл дверцу, помог ей забраться внутрь, подал трехлитровый термос с навинчивающейся крышкой-кружкой, а сам вытащил ключ из замка зажигания и пошел открывать багажник. Из багажника Дедулин достал трос с крюком на одном конце и петлей на другом. Снова полез в снег, закрепил трос на машинке, конец протянул к дороге. Залез в машину, повернул ключ и…тишина. Машина не заводится. Пробовал еще и еще, ничего!

— Что бы это значило? — спросил мужчина у своего железного коня. Но так как конь молчал, ответила Лариса:

— Аномальная зона.

— Да, ладно, сказки все это. Сейчас заведется.

Но машина не заводилась. Дедулин посмотрел на Ларису, оценил и синий нос, и смерзшуюся челку, и жадные глотки из кружки и засмеялся.

— Значит, будем Новый год здесь встречать! Ты не против?

— Замерзнем, — тихо проговорила Лариса.

— Два индейца под одним одеялом не замерзнут, — хохотнул Дедулин, но заметив, как женщина напряглась, успокоил: — Не держи в голове плохого.

Потом он вышел из машины, вытащил телефон, внимательно поглядел на дисплей. Связи не было. В самом деле, аномальная зона.

Следующие полчаса они говорили о том, о сем, Дедулин пару раз пробовал завести движок, но безрезультатно.

А потом они заметили огни автомобиля со стороны, откуда ехала Лариса. Вскоре на пригорке появилась машина, которая притормозила, но близко не стала подъезжать. Григорий Петрович шустро выбрался из машины, пошел в сторону подъехавших. Он специально шел в свете фар и не прикрывал лица, чтобы пассажиры видели, кто перед ними. Надеялся, что местные его узнают.

Так и получилось. Из машины вышла женщина, взмахнула удивленно руками. Они с минуту говорили, мужчина все показывал на съехавшую в кювет Ларисину машинку. Потом они подошли к джипу, и Ларисе волей-неволей пришлось покидать его еще не остывшее нутро.

— Да, угораздило тебя! — оценила ситуацию вновь прибывшая. — Разве не знала, что здесь аномалия?

— Знала, ехала чуть-чуть, а тут собака…

— Какая собака? — оглянулась женщина. — Вот эта что ли?

Все поглядели в сторону кустов, где виновато поскуливая, прижимаясь брюхом к снегу, маячил пес.

— Он, паразит, — подтвердила Лариса.

— Брошенный, видать, — проговорил Дедулин. — Отвезли подальше от дома и бросили, сволочи! Эй, пес, ко мне!

Пес команду понял, но в сторону людей двинулся с опаской. Остановился в паре шагов, наклонил ушастую голову, словно прислушивался к чему-то.

Дедулин подошел сам, медленно положил руку на голову псу, потрепал. Пес снова заскулил, придвинулся к унтам мужчины, потерся рыжим боком, а потом уселся, привалившись к ноге мужчины.

— Гляди, признал за своего, — улыбнулась женщина. — Что делать будете, Григорий Петрович?

— Уж точно не оставлю его здесь. Семену отвезу. У него по осени его Найда померла в родах. Вот и замена.

— Что ж вы, Григорий Петрович, в новогоднюю ночь не за столом сидите, а в охотничье хозяйство отправились?

— Да мне одному за столом тоскливо, Надежда Георгиевна. Супруга моя, сама знаешь, померла, дети укатили на южные острова. Вот и решил к Семену, по-стариковски посидеть у печки, а с утреца на охоту. А вот вы куда направились так поздно?

Женщина пальцем дотронулась до губы.

— Не видно разве?

— Ничего не вижу.

— Да вот же, — она повернула голову в свет фар.

Тут и Лариса разглядела, что один глаз у женщины заплыл, а на верхней губе кровоподтек.

— Вы же знаете моего Синицына! Как выпьет, так в ревность ударяется. Вот я и сбежала, к маме еду. А завтра проспится, сам приедет за мной.

Чувствовалось, что женщина не особенно расстроена, верно, в игру под названием «ревность» они с мужем часто играют. Фильм из серии «бьет, значит, любит».

— Ма-а-ам, — послышалось из работающей машины.

— Дашка, выходи, все свои.

Свои повернулись к машине, дверца которой открылась и из нее выбралась девочка лет четырнадцати.

— Поехали что ли? Через пятнадцать минут Новый год.

— Елы-палы! — закричала Надежда. — А мы что же не при шампанском? Дашка, доставай провизию, встречать будем Новый год!

— Да ну тебя! Вот как знала, что лучше с тобой не ехать, лучше бы у Соньки осталась на всю ночь. Я замерзла.

— Не канючь, — оборвала мать. — Когда еще такой случай представится: ночь, звезды, я в компании с самим Григорием Петровичем Дедулиным! Расскажу — не поверят!

— Ох, и озорница вы, Надежда Георгиевна! — засмеялся Дедулин. — Но предложение своевременное! Давайте, девчонки, встретим Новый год!

Надежда достала из салона бутылку шампанского, завернутое в фольгу и еще теплое мясо, несколько мандаринов. Дедулин из багажника достал походный сундучок с металлическими стаканчиками и бутылкой водки.

— А у меня в машине конфеты и зефир, — проговорила Лариса, — только я туда по снегу не полезу.

— А и не надо!

Угощение поставили на капот, мужчина хлопком открыл шампанское и, проливая пену, наполнил стаканчики.

— Дарья, сколько там до курантов?

— Три, нет две минуты, — посмотрела на телефон девочка. — А мне шампанского?

— По губам получишь, а не шампанского, — хохотнула Надежда. — Ну, давайте, задумывайте желания. Уверена, желания, загаданные под звездным небом, сбудутся обязательно.

Все на несколько мгновений задумались…

— Ура-а-а-а! — нарушила тишину Даша. — С Новым годом!

Все разом закричали, чокнулись, отпили, опять что-то кричали. Свою лепту в нарушение тишины добавил и пес, прыгающий вокруг них, но не забывая поглядывать на разложенное на капоте мясо.

— Держи, мученик, — кинула ему кусок Надежда. — Радуйся, твое желание уже сбылось — попал в хорошие руки. А ты, Лариса, что загадала? Хотя и без слов понятно — машину из сугроба достать, так?

— Ага, — ответила замерзающая Лариса. — Можно мне водки, а то я с шампанского совсем замерзла.

Дедулин без разговоров откупорил бутылку, щедро плеснув в её стаканчик, потом Надежде, потом себе.

— За исполнение желаний! — провозгласил он. — Твое желание мы исполним.

Маленькая компания направилась к застрявшей в снегу машинке. Вначале попытались вытянуть просто тросом, но побоялись бампер оторвать. Потом Надежда села в свою машину, а Лариса с Дедулиным изо всех сил толкали, стоя в снегу по колени. Дело почти не двигалось.

— Раз-два взяли! — командовал единственный мужчина, — Еще раз взяли!

Встали, передохнули. Потом опять взялись тащить. Устали.

— Блин, ну и репка! — Даша толкать не помогала, а смотрела со стороны. — Бабка за дедку…

Никто не обратил бы внимания на её слова, но тут Надежда расхохоталась.

— Ой, не могу! — заливалась она. — А ведь и вправду, бабка за дедку!

Григорий Петрович удивленно посмотрел на женщину.

— Соображайте, Григорий Петрович: вы — Дудулин, значит, дед. А я бабка.

— Почему?

— Так ведь я по мужу Синицына, а девичья фамилия у меня Бабкина, Надежда Георгиевна Бабкина, как певица! — и снова закатилась смехом. — И внучка Дашка есть, и Жучка есть, или как там его? Жаль, кошки нет!

— Почему нет? — подала голос Лариса. — Я вообще-то Кошкина.

И тут все покатились от смеха. А Дашка смеялась и все на машинку показывала.

— Она…она… — не могла выговорить. Но взрослые и без того поняли и уже согнулись пополам от смеха — машинка была оранжевого цвета. Ну, точь-в-точь репка.

Еле успокоились.

— Как там в сказке: «Позвали мышку, и вытянули репку». Где же наша мышка? Нет мышки!

Время от времени они поглядывали на телефоны в надежде, что связь появится. Но в новогоднюю ночь и без того всегда перегруз сети, а уж из аномальной зоны и вовсе не дозвониться.

Чтобы не замерзнуть, приходилось прикладываться к бутылке и греться в работающей машине.

— Так, надо что-то кардинально решать, — заговорила после очередной неудавшейся попытки Надежда. — Предлагаю всем поехать на моей, а утром с помощью вернуться за машинами. Вы как, Григорий Петрович?

— Согласен, — ответил тот и поглядел на Ларису. Той уже было все равно: она замерзла, голова болела от выпитого, горло начало саднить.

— Решено, берите из машин ценное, закрывайте и поехали, а то бензину уже чуть, еле до заправки дотянем.

Лариса поплелась к машинке, вытащила пакет с шоколадом, фруктами и орехами, заблокировала двери. Дедулин вытащил ружье, большой рюкзак, позвал пса.

Стали устраиваться в машине Надежды, как вдруг послышался звук трактора. Потом на пригорок поднялся юркий «Беларус», из кабины которого раздавалась зажигательная музыка. Трактор подкатил к застывшим на дороге людям, из кабины выпрыгнул парень, за ним показалась девушка.

— С Новым годом! — закричал парень. — С новым счастьем! Чего стоим, кого ждем?

Ответить они не успели, потому что тракторист сам оценил ситуацию.

— Давай, командир, командуй! — обратился он к Дудулину.

Через пять минут машинка Ларисы стояла на дороге и завелась с первого раза. Она так обрадовалась, что полезла с поцелуями к парню.

— Но, но, — послышалось из кабины, — чего повесилась на чужого парня?

— Не жужжи, Маринка, меня на всех хватит, — засмеялся парень. — Командир, а твой мерин чего же не заводится? Капот открой.

Через минуту движок заработал, как будто и не барахлил никогда.

На радостях Дедулин пытался сунуть парню денег, но тот ни в какую. Зато с удовольствием принял в подарок пузатую бутылку коньяка.

— Парень, — обратилась к нему Надежда, — а твоя фамилия случайно не Мышкин?

— Почему Мышкин, — удивился парень. — Белкин я!

— Ну, спасибо тебе, Белкин!

— Не за что!

Трактор помигал стопами и скрылся в той стороне, где город вовсю праздновал встречу нового года.

…На зимней дороге разъезжались машины: оранжевая, Ларисина, покатила вслед за трактором, джип Григория Петровича — в сторону охотхозяйства, а темные жигули Надежды все стояли, как будто забыли, куда и зачем ехали.

— Дашка, а ты знаешь, что наши предки белку называли мысью? Почти что мышью. Так что никакой он не Белкин, а самый настоящий Мышкин! Вот такая репка получилась.

Возвращение

Я возвращалась в свой родной городок, что на юге бывшей союзной республики, у самого, почти как в сказке, синего озера. Покинув его пятнадцать лет назад, я все это время не могла отделаться от знакомого каждому вынужденному переселенцу чувства ностальгии.

Сколько раз я просыпалась по ночам с мокрым от слез лицом, потому что в очередной раз мне приснились милые тихие улочки, застроенные двухэтажными одноподъездными домами, кафешки под полосатыми тентами, ласковые, изумрудные волны озера.

Потом дела и заботы рабочего дня размывали в памяти яркую картинку, а ностальгия змейкой уползала глубоко внутрь до следующей встречи во сне.

Давно надо было съездить на родину и перестать мучиться, но не было возможности. Первые двенадцать лет на новом месте прошли в тяжелой борьбе за выживание-признание-стабильность. И только недавно появился тот достаток, когда можешь позволить себе не одну цигейковую шубу, а три норковых; можешь слетать в Испанию на недельку, а оттуда двинуть в Париж или Вену; когда деньги привычнее считать в евро или долларах, причем начиная сразу с тысячи.

Почти как в Библии: было время зарабатывать деньги, наступило время тратить деньги.

Спросите, зачем при таких финансовых возможностях ехать к черту на кулички? А затем, что «душа болит, а сердце плачет». Хотелось раз и навсегда избавиться от тянущего душу чувства, словно потерял нечто ценное, без чего не прожить. Поэтому на вопросы близких и знакомых: «Кто тебя там ждет?», честно отвечала: «Ностальгия».

И вот я в пути. Скорый поезд за трое суток домчал меня до города моего детства, до города промелькнувшей в один миг юности. Я прошлась (не во сне, а наяву) по знакомым улицам, заглянула в каждый уголок, надышалась вволю запахом степной полыни и подгнивших водорослей у озера, прикоснулась к трепещущему тельцу только что выловленного сазана, раздавила языком о нёбо несколько кисловатых ягод барбариса. И вылезла, наконец, наружу змея-ностальгия, и уползла, и спряталась в расщелину между камнями, а может, зарылась в раскаленный песок, а может, прошуршала в камышах и исчезла. Навсегда. Надеюсь.

Выздоровевшая душой, я решила пройтись по сувенирным магазинчикам, но вначале следовало снять деньги с карточки. Ближайший банкомат располагался в двух шагах от рынка, или как тут говорят, базара.

Огнедышащее солнце стерегло каждого, кто рискнул выбраться из кондиционированных апартаментов и оказаться на открытом месте. Даже привычные к жаре местные жители двигались короткими перебежками от одного прохладного оазиса до другого. Ни мороженое, ни газировка, ни ядреный квас не спасают от мучительной жажды, и никакая шляпа не укрывает от жалящих укусов солнечных лучей.

Я стою в благодатной тени у здания коммерческого банка, жду, когда освободится кабинка банкомата. Оглядываю пространство перед собою, заполненное толпой полуодетых людей, торопящихся к базарной площади или от неё. Запах шашлыка и самсы, аромат дыни и зелени заставляют меня вспомнить, что утренняя чашка кофе давно испарилась не только из желудка, но и из организма в целом.

— Жрать охота, — тихо произношу я и прикидываю, польститься ли мне на базарный шашлычок из заляпанных жиром и специями рук смуглого парнишки в тюбетейке, или найти место приличнее.

Пока раздумывала, запиликал электронный замок припаркованного в двух шагах от меня черного «Форда-фокуса». Одетый в легкий льняной костюм мужчина с огромным пакетом, из которого того гляди вывалится янтарная гроздь винограда, пытается открыть дверцу и при этом не уронить покупки. Он зло оборачивается в сторону базарных рядов, шарит глазами по галдящей толпе, выискивая, очевидно, того, кто должен был помочь ему.

Еще секунда, и я бы двинулась в его сторону, проявив участие, но, глянув на лицо мужчины, застыла. Это был Он. Любовь всей моей жизни, единственный в мире мужчина, с которым мне хотелось «умереть в один день».

Сердце ухнуло вниз, потом рвануло вверх и застучало где-то в глотке — ни вздохнуть, ни выдохнуть. Не отрываясь, я смотрела из своей защитной тени на того, с кем рассталась пятнадцать лет назад. Мое замужество через год после расставания с ним и случавшиеся впоследствии романы не изменили моих чувств к тому, кто находился сейчас в двух шагах от меня.

Ему все же удалось пристроить пакет на заднем сиденье машины, из-за чего я решила, что переднее ждет пассажира. И верно, минут через пять к машине подошла женщина. Его жена. Моя разлучница.

А она ничуть не изменилась, подумалось мне. Правда, я была без очков и не могла как следует рассмотреть её лицо, но подтянутая фигура, высоко поднятая голова с заколотыми низко на затылке черными волосами, стройные ноги производили приятное впечатление.

Мой же любимый, напротив, потерял былую фигуристость и спортивную легкость. Показалось, он стал даже ниже ростом. Заметное брюшко натянуло ткань рубашки и грозило отстрелить пуговицы. От густого когда-то ежика волос осталась какая-то блеклая малость. Мой милый поширел, погрузнел и даже не пытался скрыть свои сорок восемь лет.

Женщина бросила на заднее сиденье пару разноцветных пакетов, что-то проговорила недовольному мужу и снова скрылась в толпе. А он, надувшись, плюхнулся на свое место, но дверцу не закрыл, а выставил наружу ногу, включил музыку и расслабленно закрыл глаза.

Вот момент, когда можно подойти к нему, подумала я. Чего жду? И что тут такого: подойду, поздороваюсь, спрошу, как жизнь?!

Но стою. Стою и гляжу на сидящего в автомобиле мужчину. Потом мой взгляд медленно переместился в сторону, потом еще дальше за спину, и вот я уже рассматриваю себя в зеркальной стене банка. Светло-бежевый костюм, купленный в дорогущем московском бутике, обтягивает оплывшую книзу фигуру, не скрывая выпирающих полукружий груди. Над тоненькими ремешками босоножек нависают полные щиколотки, элегантная белая сумочка из лаковой кожи висит на пухлом локотке. Взгляд выше, и видишь обвисшие щеки, соединенные вторым подбородком, а еще выше — нелепые на этой изнывающей от жары базарной улочке вздыбленные хорошим лаком пряди волос баклажанного оттенка.

Я же смотрелась в зеркало перед выходом! Почему же всего два часа назад меня все устраивало в моей внешности, а сейчас мне стало неловко за себя. И главное, страшно, что Он вдруг обернется и увидит меня такой, какой я стала.

Что он подумает? Удивится? Усмехнется? Похвалит себя за то, что тогда, пятнадцать лет назад, выбрал другую женщину, которая сохранила и девичью стать, и легкость движений, и естественность во всем облике, избежав всего нарочитого, надиктованного модой.

« — Ого, мать! Ну ты и раздобрела, — скажет он. — Помнится, ты лет на пять меня моложе. Тц, тц, тц!» — И покачает головой. А потом приобнимет за талию свою жену, может, поправит ей прядку, скользнет губами по виску, и, еще раз взглянув на стоящую перед ним тетку (то есть на меня), улыбнется снисходительно, расправит самодовольно плечи, заставив меня жутко покраснеть.

Все это так ярко представилось, и я почувствовала себя громоздкой, раскисшей, ужасно неинтересной и даже смешной. Хорошо, что Он не заметил меня, хорошо, что я не поддалась порыву и не окликнула Его. Это было бы ужасно!

Через полчаса я была в гостинице, еще через два часа администратор сообщил, что обменял мой билет, и я отбываю ближайшим рейсом. На следующий день, к вечеру, я была дома, чем очень удивила и мужа, и детей.

Но мне было не до их удивления. Кое-как ответив на вопросы «что, как, почему и с какой стати», я закрылась в ванной и провела тщательную ревизию своей внешности. Кто-то в таких случаях вспоминает «где мои семнадцать лет», я же попыталась вспомнить, какой я была, имея пятьдесят шесть килограммов веса.

Откуда взялось это желе на бедрах и животе? И это что за округлости под лопатками и на плечах? А из этого лица вполне можно скроить два — мяса хватит!

Потом я два часа пролежала в джакузи, выстраивая в голове бизнес-план по приведению внешности к параметрам пятнадцатилетней давности. Если я смогла построить реальный бизнес, не пропасть на крутых поворотах жизни, так неужели не справлюсь сама с собою? Быть не может! А через год, когда добьюсь желаемого, вновь съезжу на родину, обязательно встречусь с Ним, и тогда послушаем, что он скажет!

В силу своего характера, я не могла допустить, чтобы кто-то догадался, сколько сил и нервов я трачу на борьбу с лишними килограммами, обвисанием кожи и появляющимися морщинками. Через несколько недель я вообще стала походить на слегка сдувшийся мячик — такая же несчастная и сморщенная. Раздражение и немотивированная агрессия стали моей визитной карточкой. За осень я поменяла трех секретарш, несколько раз устраивала истерики мужу, который, в конце концов, посоветовал обратиться к психиатру, а дети прятались в свою комнату, как только я появлялась на пороге.

Но говорят же, что нет худа без добра. Так вот моим добрым ангелом стал Петр Ангелов, взятый мною на работу референтом. Будучи моложе меня лет на двадцать, он сразу раскусил, в чем дело, и принял самое деятельное участие в процессе моего омоложения. Во-первых, он скачал из Интернета интересующую меня информацию, отобрал самое главное, скомпоновал и предложил мне приемлемый вариант. Петя убрал из моего кабинета кофе и чай, конфеты и прочее, стал приносить из дому термосы с немыслимыми отварами, которые не только притупляли чувство голода, но и, по его словам, выводили шлаки, убирали целлюлит и подпитывали организм созидательной энергией. Кроме того, мой референт оказался скромным парнем, и никто не узнал, сколько слез я пролила на его плече, сколько раз он заставлял меня возвращаться на намеченный путь.

Чего мне стоил этот год! Меня поймет и пожалеет только тот, кто сам прошел сквозь муки голода, умирая от зависти к пьющим и жующим в свое удовольствие. Кто истязал себя дыхательными упражнениями, особым комплексом гимнастики, корчился от боли под крепкими руками массажистки и задыхался от вони чудо-масок из заграничного дерьма.

И вот в июле следующего года я стояла том же месте в своем родном городке и с улыбкой победителя смотрела на себя в ту же зеркальную стену того же коммерческого банка. Это была полная победа! Я заставила свое тело, лицо, волосы вернуться на пятнадцать лет назад, обрести форму и краски молодой женщины. Я была готова встретить Его в полной боевой готовности.

Простояв полтора часа на одном месте, неизвестно на что надеясь, я добилась только того, что ко мне несколько раз подходили мужчины с недвусмысленными предложениями.

— Девушка…

Дернув сердито в очередной раз плечиком, я отправилась в центр городка, в приглянувшееся мне еще в прошлый раз кафе-мороженое, хотя позволить себе могла лишь стакан сока или минеральной воды. Пересекая небольшую затененную площадку, где торговали цветами, я нос к носу столкнулась с Ним. Он покупал цветы. Розы. Красные. День рождения его жены как раз в июле, вспомнилось мне. Возможно, именно сегодня. Иначе для кого такой роскошный букет.

— Здравствуй.

— При..Здравствуй.

Узнал. Совсем не удивился встрече. Никакой особенной реакции. А чего я хотела? Прошло пятнад…, нет, уже шестнадцать лет.

Я стояла перед ним и знала, что выгляжу почти как в тот давний день нашей разлуки, до того момента, пока не узнала, что он меня бросил, и лицо мое светилось, глаза искрились, а губы влажнели и розовели. Это через полчаса все изменилось, и он увидел мои покрасневшие от слез глаза, прикушенные до крови губы и дрожащие пальцы, то и дело поправляющие непослушный локон.

Помнит ли он тот день? Помнит ли, как своими словами буквально расстрелял меня? Пожалеет ли он сейчас об этом, видя перед собой меня, воскресшую как птица Феникс?

— Здорово выглядишь.

Я пожала плечами, мол, так сложилось.

— У супруги сегодня день рождения…

Он взглянул на пушистые головки цветов, зачем-то потрогал один из них. А потом глянул на меня.

Чему-чему, а уж читать мысли людей по их лицам жизнь меня научила.

«Хорошо сохранилась. Птичка божья не знает ни заботы, ни труда…Умеют же некоторые устраиваться. Вовремя упорхнула, когда здесь все развалилось к чертовой матери, не испробовала, как мы, почем фунт лиха. Это моя с утра до ночи…, а таким красоткам все на блюдечке преподносится. Ишь, нарисовалась, хрен сотрешь. Думает, растаю! Нет, детка, я теперь женщин ценю не за смазливую мордаху, не за торчащие сиськи и парижский прикид, а за то, что им можно доверять, за то, что они не требуют, а добиваются цели, и любят они не за что-то, а несмотря ни на что! Вот так-то птичка. Возвращайся в свое теплое гнездышко, радуй своими прелестями другого. А мне пора, меня верная подруга ждет. И пусть на тебя сейчас оборачиваются мужики, меня это не волнует. Я люблю Её, и сегодня я буду целовать её руки, не такие гладкие, как твои, без маникюра. Но чтобы она не поранилась, принимая мой букет, я обдеру шипы со стеблей роз».

— Пока, спешу. Увидимся, может…

–… быть.

Ушел. Автоматически я прошла оставшееся расстояние до кафе и бессильно рухнула в пластиковое креслице. Немолодая полная официантка лениво подошла и спросила, что я буду заказывать.

— Самое большое мороженое, — выдала я, насмерть позабыв о запрете на калории. Оставив после себя запах мятной жвачки, официантка удалилась, и минут через десять передо мной стояло мороженое, соблазняя шоколадной подливкой и россыпью мелких орешков. Я взяла ложечку, но с первого раза не попала ею в вазочку — рука дрожала так, словно я от пола отжалась. Со второй попытки мне все же удалось зачерпнуть чуть-чуть мороженого и положить в рот. Холодная приторная влага растеклась по языку, охладила нёбо и зубы. И больше никаких ощущений. Нет, неверно, ощущения были, но никак не связанные с десертом. Обидно. И стыдно. Очень стыдно.

Сгорая от стыда, вспомнила себя, стоящую год назад возле базара и гипнотизирующую чужого мужа. Вспомнились мысли о том, как сражу его своим моложавым видом, а Он (обязательно) умрет от сожаления, что не на мне женился.

В памяти всплыли картины изнурительных часов на тренажерах, в бассейне, реки пота в сауне, бессонные ночи из-за доводящего до безумия чувства голода.

Со мной ли это все случилось?! Куда на целый год исчезла умная, осмотрительная, с чувством умора женщина, упорным трудом достигшая прочного положения в бизнесе, выстояв в таких переделках, что и Штирлицу не снилось?! Откуда в моей голове взялась глупая, тщеславная мыслишка кому-то что-то доказать, к тому же таким детским способом. Надо же, маленькая девочка нарядилась в новое платьице, а мальчик из песочницы её усилий не оценил. Фу-у-у, как стыдно!

Порция мороженого благополучно растаяла и выглядела неопрятной грязно-кофейной лужицей.

— Принесите еще, — обернулась я к официантке, вольготно развалившейся в креслице неподалеку. Лениво обмахиваясь газеткой, та сфокусировала на мне свои сонные глазки и, вдруг разглядев что-то новое в моем лице, моментально сгруппировалась, легко поднялась и, коротко кивнув в знак того, что расслышала, исчезла за прозрачной перегородкой.

Мороженое появилось через минуту. Поведение официантки навело меня на мысль, что я сама виновата в том, как жестко меня поставили на место. Зря я обиделась на бывшего любимого. Он только защищался. Нет сомнений, что он тоже умел читать по лицу, и «текст» его задел за живое. Что я там «нарисовала» лицом? «Вот я какая! Вся из себя! Жалей, что выбрал не ту! Да я…Да мне..»

Не больше, не меньше! Так чего же я ждала? Как говорится, каков привет, таков ответ.

В пору было зареветь, прямо при посторонних, но вовремя одумалась: любая женщина, даже самая разумная, хоть раз в жизни хоть одну глупость, но совершит. И я не исключение.

Удержала слезы. Ладно, проехали! Тем более, что все равно осталась в выигрыше и в очередной раз доказала, что способна на многое, даже вернуть молодость. Не было бы счастья, да несчастье помогло: не встреть я Его тогда, не подначь меня бес тщеславия, так была бы сейчас похожа на перетянутую в талии плюшку.

И на глазах изумленной работницы кафе я опрокинула вторую порцию мороженого в вазочку с уже растаявшим.

— Принесите минеральной воды. Очень холодной.

Подброшенная моим голосом, словно пружиной, официантка кинулась к холодильнику, выдернула из ячейки золотоголовую бутылку, в спешке чуть не выронила её и с явным облегчением поставила передо мной.

За считанные секунды я большими глотками выпила трехсотграммовую бутылочку, зачем-то подмигнула не сводящей с меня глаз официантке и покинула кафешку, расплатившись американской купюрой.

— Петр, завтра я вылетаю, — обрадовала я своего референта по сотовому телефону. — Подготовь документы по последней сделке.

— Ну, как? — донесся до уха взволнованно заинтересованный голос Петра Ангелова. — Победа?

— Полная!

А разве не так?

Диета

Лето. Жара. Пыль. Автомобильные пробки. Что может быть лучше и полезнее в это время для измученной работой и бытом женщины?! Только долгожданный отпуск, проведенный на море. Три недели плавания, лежания на солнце, бездумные прогулки по набережной, мимолетные знакомства…И легкое чувство вины перед теми, кто по разным причинам не сидит сейчас как я на нижней полке в купе поезда, отправляющегося через десять минут в черноморский рай.

— Провожающие, просим покинуть вагон!

Грузная проводница в форменном кителе протопала по коридору, заглядывая в каждое купе. Дверь моего купе отъехала в сторону.

— Здравствуйте.

В дверях стояла миловидная женщина со спортивной сумкой на плече.

— Семнадцатое место здесь, кажется…

— Да-да, заходите. Мы с вами попутчики.

Меня распирала радость, оттого что я еду в отпуск, мне хотелось с кем-нибудь поговорить, рассказать, как удачно все сложилось, и я теперь еду в этом чудесном поезде к чудесному морю, а впереди, я уверена, только чудесные дни и часы полного блаженства.

Женщина вошла, пристроила сумку на багажной полке, села у окна, зажала ладони между колен, повернулась к окну и…застыла. Ни слова, ни движения больше.

Да-а-а-а, не о таких попутчиках я мечтала. Ну ладно, еще две полки свободны, может с другими повезет.

Когда состав чувствительно тряхнуло и где-то под полом вагона что-то задрожало, появилась Татьяна. Она как протиснулась в купе с сумками, коробками, так прямо и заявила:

— Я Татьяна, прошу любить и жаловать!

— Ирина.

Татьяна глянула на замершую у окна женщину. Та почувствовала взгляд, нехотя повернулась.

— Ольга.

— В отпуск? К морю? — вопрошала Татьяна, распихивая сумки. — А я домой! Соскучилась, страсть! Я больше трех дней без семьи не могу, а тут две недели у сестры гостила. Я бы давно уехала, да билет сестра заранее взяла на сегодняшнее число, вот и пришлось…

Мне приятно было смотреть на Татьяну. Я вообще люблю крупных, фигуристых женщин, чтобы все было при них и сзади, и спереди. А Татьяна, на мой взгляд, была отменной красавицей: темные густые волосы, забранные низко у затылка в пучок, глаза золотисто-карие, словно в шоколад добавили золотой краски, нос крупный, прямой, губы полные, темно-вишневые, руки, ноги как у атлета. Короче, картинка, а не женщина.

Она еще делилась впечатлением о пребывании у сестры, о племяшах и «огроменном» доме, а Ольга встала и, не проронив ни слова, вышла в коридор.

Мы с Татьяной переглянулись.

— Грустная какая. Может, случилось чего?

— А может, заболела. Вид у неё, прямо сказать, неважный. Бледная, тощая, синяки под глазами. Нет, точно, к нам едет лечиться. В санаторий.

Ольга вернулась через час.

— Женщины, а не поужинать ли нам? — домовито предложила Татьяна. — Мне сестра сумку еды наложила. Но я же завтра буду дома, куда мне столько! Поддержите?

Предложение поужинать у меня нашло отклик, а вот Ольга… Она снова поднялась, чтобы выйти в коридор.

— Э нет, голуба, — остановила её Татьяна, — так дело не пойдет. Нехорошо игнорировать попутчиков. Традиция у нас: как сел в поезд, так курицу и соленые огурчики доставай, яйца вареные и колбасу копченую. А у кого запаса нет, так это ничего. На то мы и попутчики, чтобы своего брата, путешественника, голодным не оставить. Садись!

Ольга села, а мы с Татьяной вытащили заготовленные в дорогу припасы.

— Пойду чаю попрошу у проводницы, — предложила я.

— Мне, если можно, кофе, — проговорила Ольга.

Когда я вернулась, она все так же смотрела на пейзаж за окном, а Татьяна с расстроенным видом чистила яйцо. Я села, взглянула на неё. Та беззвучно, одними губами сообщила мне, кивая на нашу попутчицу: «На диете».

Вот оно что! Ольга на диете. Понятно теперь, откуда у неё такой бледный вид, и синяки под глазами, и бескровные губы. Я уже встречала таких, кто в погоне за модой доводит себя до кощееобразного состояния. Правда, этим грешат молодые, а Ольге на вид лет сорок, не меньше. Наверняка, у неё семья, муж, дети. Я согласна, что нельзя расплываться квашней, но и становиться анатомическим пособием тоже не стоит. Причем я заметила, что сидящие на диете тетки, как правило, злые, необщительные, очень мнительные, закомплексованные. У них на уме только килограммы и калории, и ни о чем больше они не думают, не говорят.

Взять хотя бы нашу попутчицу. Сидит, как в воду опущенная, не улыбнется, не поддержит беседы. Видимо, действительно диета на характер влияет не лучшим образом.

Наше же общение с Татьяной затянулось допоздна. Мы проводницу раза четыре гоняли за чаем. А Ольга за это время выпила две чашки кофе да бутылочку минералки. Когда пришло время укладываться спать, Татьяна попросила Ольгу поменяться с нею местами.

— Я, если и залезу наверх, — хохотнула женщина, — боюсь обрушиться вместе с полкой на тебя. Давай в целях безопасности поменяемся.

Ольга была не против, скоренько забралась на верхнюю полку, и — ни шороха, ни движения.

Следующий день прошел почти так же. Мы с Татьяной вовсю развлекали друг друга разговорами, на каждой крупной станции выходили на перрон прогуляться, разгадали сообща два сборника кроссвордов и по прибытии в Анапу расстались почти закадычными подругами.

— Ты, может, ко мне, — предложила она. — Места в доме достаточно, мы на отдыхающих денег не делаем, у меня Олег хорошо зарабатывает, да и я тоже…

— Спасибо тебе, но у меня же договоренность, не хочется людей подводить.

— Как знаешь. А может ты, Оля, ко мне?

— Спасибо, у меня тоже договоренность. До свидания.

Тепло распрощавшись с Татьяной, я отправилась на остановку такси. Тут я увидела Ольгу, которая уже садилась в машину. Она вяло качнула мне рукой: «Пока».

Честно признаюсь, об Ольге я на второй же день забыла. Она не произвела на меня впечатления в отличие от Татьяны. Кстати, мы с Татьяной и её мужем пару раз в ресторан сходили, они мне показали местные достопримечательности и пригласили на следующий год к себе.

Дни на море полетели, помчались. Каждый вечер я засыпала с мыслью, что завтра у меня целый день активного безделья, мимолетных встреч, маленьких сюрпризов курортной жизни. Надо признаться, что ни о муже, ни тем более о работе я не вспоминала до того самого момента, как пришлось собирать вещи и отправляться на вокзал.

И первым человеком, кого я встретила на перроне, была Ольга. Но это была другая Ольга.

— Снова вместе? — воскликнула она, увидев меня. — Вот здорово! У вас какой вагон? Пятый? Какая жалость, а у меня седьмой. Но это неважно, я договорюсь…

Она что-то говорила, была оживлена, жестикулировала, а я терялась в догадках: что произошло за три недели с женщиной, которая еще недавно выглядела сушеной сардинкой, бледной и потерянной? Неужели живительный морской воздух влил в её тело краски и соки, зажег глаза голубым пламенем, вдохнул радость в душу?

Мы разбежались по своим вагонам, но через полчаса Ольга уже устраивалась в моем купе, упросив пожилого дядечку переселиться на её место. Дядечка купился на то, что Ольгино место нижнее, и не придется ему лезть в моем купе наверх. Нашими соседями стали двое военных, которые, как только тронулся поезд, отправились в вагон-ресторан и зависли там до полуночи. Ольга же, не дав мне как следует устроиться, завалила вопросами об отдыхе, о Татьяне.

— Да подожди ты обо мне спрашивать. Расскажи лучше сама, что произошло? Я вижу перед собой совершенно другую Ольгу. Помнишь, какой ты была, когда мы ехали сюда? Рассказывай!

— С удовольствием. Знаешь, это такое чудо…

— Что именно?

Ольга помолчала, а потом расхохоталась:

— Диета!!!

–???

— Именно! Если бы не диета…

При этом она выложила на стол обычный набор путешественника: жареную курицу, огурчики, помидорки, пару ананасных персиков, булку с маком и литровую бутылку вина местного разлива.

— Давай за диету, — подняла она пластиковый стаканчик, — и за мужиков, которые знают толк в женской красоте.

Выпили, потом еще и еще. Кислое вино разбудило зверский аппетит, и мы сжевали все, что взяли с собой в дорогу, не заботясь ни о сантиметрах в талии, ни о крошках на постели. Ольга успевала не только наливать вино, резать овощи и разделывать курицу, но и рассказывать.

— Год назад я познакомилась с Максимом. После развода с мужем это был первый мужчина, который мне понравился. Я на работу летела как на крыльях, зная, что увижусь с ним там. Мы работаем в разных фирмах, но на одном этаже коммерческого центра. Знаешь, где это? Ну вот. Он при встрече мне улыбался, отпускал комплименты. Мне даже показалось, что…А, ладно. Короче, прошлым летом я его встретила на пляже. Мы были с подругой, а он в компании. На мне был купальник зеленого цвета. Мы прошли мимо, я ему помахала, он ответил. А потом…Знаешь, я услышала, как он сказал кому-то: «Гусеница», и тот, другой, заржал. Я еще несколько шагов сделала, а потом до меня дошло, что это он про меня. Понимаешь, я не такой была, как сейчас, а упитанная, сливочно-белая, по всему телу складочки, ну точно как у гусеницы. Я мгновенно натянула сарафан и припустила домой. Дома разделась перед зеркалом. Форменная гусеница! И так мне горько стало, так противно себя в зеркале видеть, что в ту же минуту решила, что похудею, превращусь ну хоть в стрекозу. У той, знаешь, тоненькая ровная палочка вместо тельца.

Я села на диету. Жесткую, жуткую. А вместе с жировыми и мясными отложениями я как-то растеряла и радость жизни, и интерес к происходящему. Что бы я ни делала, чем бы ни занималась, каждую минуту помнила, как Максим меня гусеницей назвал. А тут у меня отпуск, на работе предложили путевку в Тунис, «все включено». Я отказалась. Решила ехать на наш юг дикарем. Пусть, думаю, волны остатки мяса смоют с меня, а питаться буду одними фруктами…

Как дальше рассказала Ольга, жилье она нашла хорошее. У хозяйки два небольших домика рядом, соединенные между собой стеклянной галереей. В каждом домике по три комнаты, душ, туалет, еще один душ летний. Кухня общая. Двор огорожен штакетником, заросшим белым шиповником. Был во дворе один уютный уголок под старой кривой грушей, и там, в плетеном кресле-качалке, с утра занимал место брат хозяйки, по разговорам, штурман северного флота.

Был штурман хорош собою: крупный, мускулистый, голова бритая, зато на лице пышные седоватые усы. Голову покрывала гавайская шляпа, из-под которой на отдыхающих с прищуром смотрели льдисто-голубые глаза.

Весь день моряк сидел, читал газеты и словно не замечал маневров женской части населения двора. А женщины любым способом старались привлечь внимание морского волка, как они окрестили Петра Ивановича. Но тот был неприступен. Если дама особенно была назойлива и лезла с разговорами или заигрывала с ним, то он одаривал её таким взглядом, что бедняжку смывало ледяной волной Белого моря.

Вечерами жильцы собирались за общим столом во дворе. Вино рекой лилось, мангал, не переставая, выдавал порции острого, с аппетитной корочкой мяса или золотистую расплющенную рыбу.

… — Знаешь, что чувствует человек, сидящий на диете, когда вокруг него все жуют, жуют, жуют? Да не огурцы или яблоки, а самое вкусное-превкусное? Поэтому я в посиделках не участвовала, старалась поужинать раньше всех. Нарежу тарелку зеленого салата, сварю кисель из свежих ягод, кабачок потушу и в одиночестве или под сочувственные взгляды других жильцов ужинаю.

Однажды Ольга услышала, как кто-то в сердцах сказал, что если, мол, нет денег, так нечего на юг ездить, сидела бы дома. Но не могла же она объявить, что сидит на диете и изнуряет себя плаванием и пешими прогулками?

— Вот сижу я раз над тарелкой с тушеной капустой, рядом ломтик сыра и пакет кефира. Вдруг чувствую, кто-то за спиной остановился. Голову повернула — морской волк, то есть Петр Иванович. Внимательно так поглядел на мой диетический ужин, потом всю меня оглядел, будто матроса-первогодка, пыхнул в усы и пошел к своей качалке.

Ольга кое-как доела, посуду сполоснула. Тут стали отдыхающие подтягиваться, музыку включили, мангал разожгли. Через полчаса по двору поползли аппетитные запахи. Чтобы слюной не подавиться, Ольга в душ пошла. Кабинка душевая в летнем исполнении стояла за углом одного из домиков в окружении пышных кустов с вычурными розово-фиолетовыми цветами. Вода за день в огромном баке наверху нагрелась, и теплые струи утишали страдания голодного желудка.

— Стою, блаженствую, руки вверх подняла, прогнулась, вода прямо лицо льется — приятно! Вдруг какое-то движение, глаза открываю, а сверху на меня Петр Иванович глядит. Да так серьезно, будто проверяет, не слишком ли много воды потребляю. Я руками прикрылась, съежилась, а он опять в усы пыхнул и исчез. Ну, думаю, ситуация. Когда ему наши красотки глазки строят, он никак не реагирует, а я, моль бледная, чем приглянулась? Ночью не сплю, все думаю. А вдруг наш морской волк — извращенец, и ему нравится подглядывать за моющимися особями женского пола? В тот момент меня ничуть не порадовала мысль, что я кому-то могла понравиться. Наверное, вместе с килограммами ушло от меня и чисто женское желание, и стала я скучная, пресная, либидоотсутсвующая.

На следующий день Ольга снова истязала себя плаванием, а в награду арбуз купила. Идет домой, покачиваясь под зелено-полосатой тяжестью, а во дворе вновь пирушка. Как даст ей в нос запах шашлыка, голова закружилась. Рухнула она на скамью у стола, взгромоздила арбуз, потянулась за ножом. И тут… Перед ней из ниоткуда возникла тарелка с огромными кусками жареного мяса.

— Ешь, девочка.

Тарелку держит Петр Иванович. Ольга смотрит на мясо, видит капельки жира, смешанные с помидорной приправой, поджаристую корочку с крапинками чеснока, один к одному нарезанные ломтики огурца, присыпанные зеленым лучком и кинзой, и чувствует, что ни за что к такой красоте не сможет притронуться.

— Ешь, а то совсем дошла до крайности, — говорит морской волк и присаживается рядом. — Что, деньги сперли? Или потеряла? Эх, ты, Маша-растеряша! За кошельком смотреть надо было.

Ольга молчит, таращится на него и сообразить не может, о чем это он. А когда поняла…

— Знаешь, заревела я. Вот смотрю на него и реву. А потом рассказала и про «гусеницу», и про диету. Он покачал осуждающе головой, но воздержался от комментариев.

— Завтра, — сказал, — вместе на море пойдем, а потом завалимся в «Черноморочку». Ты у меня быстро былую красоту обретешь.

— А ты, — спрашивает Ольга, — откуда знаешь, какой я раньше была?

— Салага! Соображать надо: твоя хозяйка — моя сестра, ты ей паспорт отдавала для регистрации? Вот. Я заглянул, а там такая красота на карточке! Что, думаю, с дамочкой случилось, прямо схирела вся. Значит, Максим тебя «гусеницей» назвал.

А сам так тревожно в глаза заглядывает.

— Любишь его?

— Нет.

Петр Иванович заулыбался, схватил в охапку, закружил, а со всех сторон изумленные лица отдыхающих.

А дальше все было, как морской волк сказал. У него такой поварской талант оказался, будто не штурманом, а коком ходил в море. Кормил Ольгу, а сам нет-нет и откроет её паспорт, глянет на фото, потом сравнит с оригиналом, тяжело вздохнет и идет на кухню снова готовить. Пока, говорит, на щеках ямочки не заиграют, и чертики в глазах не запрыгают, он будет следить за её диетой.

— Представляешь, я опять на диете!!! Да какой! По кило за неделю набираю! И нисколько не волнуюсь. Сейчас еду домой, буду увольняться. Петя уже уехал, ждет меня в Мурманске.

…Ночь за окном. Маленькие станции выплывают из тьмы и быстро пропадают вновь. Вагон, покачиваясь на стыках, несет в своем чреве отдохнувших, набравшихся сил у моря людей, и среди них моя попутчица. Счастливая от полноты жизни, красивая от нахлынувшего чувства, любящая и любимая.

Мне что ли на диету сесть?

Женское счастье

Маша Кожухина работала в отделе кадров крупного предприятия. Было ей в ту пору тридцать пять, внешность она имела заурядную, хотя если бы немного больше уделяла себе внимания, то выглядела бы намного лучше. Но перед зеркалом Маша задерживалась лишь по утрам, перед работой. Сама она была невысокого мнения о своей внешности и не верила, что кому-то понравятся её темно-каштановые чуть вьющиеся волосы, которые она зачесывала назад и закрепляла тонким ободком, маленькая грудь и широкие полные бедра. Ей трудно было подобрать одежду, потому что сверху подходил сорок шестой, а снизу — на два размера больше. Покупая очередной костюм пятидесятого размера, она шла в ателье, где ей перекраивали жакет, но при этом обязательно что-то портили, и костюм в целом не производил впечатления нового, а выглядел образцом домашнего производства.

Размер ноги у Маши был тридцать девятый, а это бы ничего — модельные туфли есть и таких размеров, но беда в том, что бедняжка не умела ходить на каблуках. Поэтому туфли без каблуков, которые она покупала, визуально делали ногу еще больше.

Но коллеги по работе обожали Машу, считали её красавицей, умницей и добрейшим на свете человеком.

— Здравствуй, Машуля, — встречали её на работе, а она улыбалась в ответ. При этом её лицо светилось радостью и нежностью, карие глаза изливали на окружающих ласковое тепло, а губы складывались в какую-то детскую улыбку, и каждому хотелось чмокнуть Машу в щечку.

На работе Маша была не заменима, если кто-то уходил на больничный, или нужно было быстро и в кратчайшие сроки выполнить большую работу. В праздники она тоже была востребована как никто другой: ей можно было поручить накрыть стол, и тогда рядовая пьянка превращалась в кулинарное торжество, Маша прекрасно пела, знала и народные, и современные песни, грациозно двигалась в танце и была зачинщицей всевозможных застольных игр и розыгрышей.

И при всем этом человеческом богатстве она была одинока, хотя имела ко всем своим достоинствам еще чудесную двухкомнатную квартиру, и, казалось бы, давно могла устроить свою личную жизнь. Но проходил год за годом, а никаких надежд на замужество не предвиделось.

— Нет у меня женского счастья, — бывало, взгрустнет Маша. — Другие по третьему разу замуж выходят, а я…

— Ох и разборчивая ты невеста, — журил её начальник отдела кадров Осип Семенович Кидер, который не однажды заигрывал со своей работницей, но неизменно получал решительный отпор. — Еще год-два, и останешься вековухой. Если уж не мужа, так хоть хахаля заведи. «…был бы милый рядом…» — козлиным голоском намекал начальник.

Маша поначалу отмахивалась от таких разговоров, но со временем стала задумываться. Украдкой начала выискивать среди работников предприятия, соседей и просто знакомых мужчину, разведенного или вдовца, с прицелом завести с ним долгосрочные отношения. Но одни не нравились ей, а другие, зная Машу не первый год, не воспринимали её как потенциальную невесту. Время летело, женщина уже и не надеялась на то, что изменится её устоявшаяся одинокая жизнь, что и её улыбнется пресловутое женское счастье.

Однажды, возвращаясь из деревни от родителей, она долго простояла на остановке у автовокзала, ожидая рейсового автобуса. Народу было немного, да и тот топтался на платформе у закрытых дверей двух междугородних автобусов. Еще один автобус с красной надписью «Москва» на белом боку стоял чуть поодаль, на смотровой яме. Возле него вытирал измазанные машинным маслом руки водитель. Вдруг он глянул в сторону Маши, потом еще и еще. Женщина заволновалась, потому что никто так, по-особенному, на неё не смотрел.

Тут из-за поворота вырулил автобус, Маша отвлеклась лишь на минуту, глянуть на номер, а когда посмотрела в сторону ремонтируемого автобуса, то мужчины там уже не было. Чувство потери так овладело бедняжкой, что она чуть не разревелась.

— Здравствуйте, — вдруг послышалась за её спиной. Маша резко обернулась и наверняка упала бы, запутавшись ногами в сумках, но крепкие руки удержали её, а со склоненного к ней лица смотрели невообразимо красивые, ласковые, в пушистых ресницах глаза водителя.

— Здравствуйте, — чуть слышно ответила Маша.

— Вы, я заметил, давно ждете автобуса, — сказал водитель. — Хотите, я вас подвезу на своем?

Маша от неожиданности онемела, а мужчина ловко подхватил её тяжелые сумки и пошагал к смотровой яме. Женщина двинулась за ним, чувствуя одновременно и сильное смущение, и необыкновенную радость.

Через полчаса они уже были возле её дома. За время поездки женщина не произнесла и нескольких фраз, зато водитель говорил за двоих. Поднимаясь на третий этаж, он все шутил, что в сумках у неё, очевидно, кирпичи.

— Да нет, — улыбнулась Маша в ответ. — Родители картошки наложили, банок с соленьями и вареньем. Мне и не надо всего этого, но не обижать же стариков.

— Верно, — согласился мужчина, — обижать стариков не следует. — Меня Олег зовут, — представился он.

— А я Маша.

Войдя в квартиру, Маша смущенно предложила незнакомцу пройти, «выпить чаю». Тот не стал ломаться, а тут же прошел на кухню, по-хозяйски расположившись на стуле возле окна.

— Я ничье место не занял? — внимательно глянул гость на хозяйку.

— Нет, что вы! Я живу одна… — она чуть замялась, — и люблю сидеть вот здесь.

Маша показала на узкое пространство между кухонной стенкой и столом.

— Такая красивая женщина и одна? — удивился гость. — Куда же смотрят ваши мужчины!

Женщине приятно было слышать эти слова, и в душе она молилась, чтобы мужчина вдруг не глянул на часы и не заторопился уходить.

Но страхи её были напрасны. Олег, видимо, никуда не спешил, и компания одинокой женщины его вполне устраивала. Его глаза неотступно следовали за женщиной, суетящейся на кухне, от его внимания не ускользнули ни забитый продуктами холодильник, ни отличного качества чай, ни сияющая чистота жилища Маши.

— Люблю ветчину, — сообщил Олег, уминая бутерброд и запивая его чаем. — Особенно с водочкой.

Сказал он это вскользь, но осчастливленная вниманием Маша тут же кинулась к холодильнику, вытащила нераспечатанную бутылку.

— После дня рождения осталась, — смущенно проговорила она, боясь, как бы мужчина не заподозрил её в пьянстве.

Они выпили по рюмке.

— Сейчас бы горячего, — протянул Олег. — Борща или мяска тушеного.

Второй раз повторять не пришлось. Маша резво начала рубить мясо, а гостю предложила отдохнуть в комнате. Олег ничего против не имел, и скоро, вольготно развалившись на диване, смотрел по телевизору криминальную хронику.

Минут через тридцать его внимание переключилось с экрана на божественные запахи жареного мяса. Щелкнув пультом телевизора, мужчина направился на запах и застал раскрасневшуюся Машу, хлопочущую над сервировкой стола. Теперь там, вместо тарелки с бутербродами и чайными чашками, стоял хрустальный салатник, на керамическом блюде исходили жиром и специями хорошо прожаренные куски свинины. Рядом с початой бутылкой водки стояло марочное вино.

— Хлебца, дай, — гость потирал ладони в предчувствии славного ужина.

— Ой, забыла, — хихикнула Маша и поставила перед ним плетенку с хлебом.

Олег одарил женщину нежным взглядом, потом потянулся к бутылке.

— Тебе водочки или вина налить?

Маша вообще-то пила редко и помаленьку, но в тот вечер разрешила себе «гульнуть» на полную катушку.

— Мне как вам…

— Слушай, к чему такая напряженка — вам, нам…Давай сразу на ты! Хочешь, выпьем на брудершафт?

Женщина промолчала, а гость, загоревшись идеей, наполнил их рюмки почти до краев, переплел свою руку с рукой Маши и одним глотком выпил. Женщина отпила маленький глоточек, но в ожидании неизбежного в таких случаях поцелуя даже не почувствовала едкую горечь водки. Её сердце молотом колотилось у самого горла, позвоночник будто размяк, руки и ноги заледенели. Но все тут же прошло, как только губы Олега властно захватили в плен её губы. Его руки крепко сжали тело Маши и потянули к себе. Поцелуй был недолгим, но крепким. Впервые в жизни её так целовали. Каждая частичка её тела загорелась огнем, в голове зашумело, и она ничего не видела вокруг и не слышала.

Для Олега же в этом поцелуе, по всему видать, ничего особенного не было. Он разглядывал раскрасневшееся от желания лицо Маши, понимающе улыбался, а его глаза обещали ни с чем не сравнимые ласки. Потом…после ужина.

Самые смелые мечты Маши Кожухиной сбылись в ту ночь. Правда, ей не с чем было сравнивать, и поэтому грубость и нахрапистость мужчины она приняла за бешеную страсть. Олег был не романтическим любовником из классической литературы, а захватчиком, варваром, который берет все, что ему надобно. Но грубые ласки неожиданного гостя ничуть не расстроили женщину: большой, сильный мужчина и ведет себя соответственно, думалось ей. Странно было бы слышать от него ласковые словечки, ощущать легкие прикосновения. Нет, Олег был властным, опытным мужчиной и за одну ночь дал понять, кто в их союзе главный и чьей воле отныне будет подчиняться Маша.

Так Маша Кожухина познакомилась с мужчиной, можно сказать, своей мечты. Олег Коноров работал водителем междугороднего автобуса, проживал в Долгопрудном, а в их городе бывал через три дня на четвертый. Высокий, широкоплечий, с усами, которые придавали ему вид казачьего атамана, Олег предпочитал кожаные куртки, джинсы, зимой и летом носил солнцезащитные очки.

А в ту первую незабываемую ночь Маша испытала то, о чем только читала в дамских романах и побывала на «вершине блаженства» три или четыре раза. Разумеется, после этого она стала рабыней своего мужчины, но перед работницами отдела кадров наутро она предстала королевой. Все отметили, как изменилась Маша.

— Уж не влюбилась ли ты? — смеясь, спрашивали девчата.

— Дал бы Бог, — тихонько проговорила старшая из них, отметив накусанные, горящие губы Маши.

А начальник отдела, Осип Семенович, крякнув, стал подсчитывать, в каком месяце Кожухина соберется в декретный отпуск.

Следующие три дня Маша жила в ожидании автобуса из Москвы. Но не просто ждала, а готовила достойную встречу любимому. То, что она влюбилась в Олега, сомнений не было, но думать о том, что и тот в неё влюбился, боялась — вдруг сглазит.

К следующей встрече Маша накупила продуктов в одном из самых дорогих магазинов, запаслась дорогущим вином и по штуке выбрала на рынке самые свежие и красивые фрукты.

Она и себя не оставила без внимания, вернее, ту одежду и белье, в чем решила встретить Олега. Рассматривая себя в зеркало, Маша находила, что выглядит привлекательно и даже сексуально в бледно-лимонном шелковом комплекте, состоявшем из крохотных трусиков, которые на её широких бедрах и вовсе превратились в незаметную полоску, и коротенькой комбинации, состоящей наполовину из золотистых кружев.

— Олег, Олеженька, милый… — шептала своему отражению Маша и представляла, как крепкие руки мужчины медленно, но уверенно стянут с неё это лимонное великолепие, а потом начнут мять и тискать её безжалостно, впиваться пальцами в нежные места, а потом творить с её телом все, что пожелают.

Автобус с пассажирами из Москвы приходил часов в семь вечера, а назад отправлялся в семь утра. И каждый рейс Олег приходил к Маше и оставался у неё до утра. Соседи всегда знали, когда приезжает Олег: аппетитные запахи говорили сами за себя, а наутро страстно-просящий шепот и уверенный бас гостя указывали на то, что пришла пора любовникам расставаться.

Заимев любовника, Маша, разумеется, втайне мечтала, что Олег оценит её женственность и покладистость, убедится, какая она хорошая хозяйка, и предложит ей замуж. Но прошло полгода, а решительных действий водитель автобуса не предпринимал. Зато с завидным постоянством приходил к Маше с обязательной бутылкой водки, наслаждался поистине царским ужином, а потом валился на белоснежную постель и небрежным жестом звал к себе Машу. Только если раньше он демонстрировал приемы африканской страсти, то через несколько месяцев снисходительно позволял женщине любить себя, говорить ему ласковые слова, демонстрировать готовность к любым сексуальным фантазиям мужчины.

Иногда Маша задумывалась над тем, что её женское счастье немного ущербное, может, чуть постыдное. Но мысль расстаться с Олегом повергала её в отчаяние. Ладно, уговаривала она себя, пусть у неё не так, как у других, и не дарит Олег ей, своей любовнице, подарков, не показывается с нею на людях и не соглашается на то, чтобы позвать кого-нибудь в гости. Зато у неё теперь есть мужчина, который со временем станет законным мужем. Только нужно подождать.

Неизвестно, сколько бы это продолжалось, но однажды Олег забыл у неё барсетку с документами. Маша это обнаружила минут через тридцать после его ухода. Не теряя ни минуты, она рванула на автовокзал, чтобы успеть до отхода автобуса. Ей это удалось, а он из благодарности поцеловал её на виду у всех. Женщина решила, что это неспроста.

Автобус тронулся после того, как контролер проверил у пассажиров билеты. А контролером была Машина знакомая.

— Что, у тебя теперь пригрелся? — спросила она.

— То есть? — не поняла Маша.

— А что тут непонятного? Человеку надо где-то переночевать, поужинать да позавтракать. В гостинице дорого, вот он и пристраивается к одиноким, вроде тебя. Переночует с комфортом, поест с аппетитом, а за все удовольствие — бутылка водки. Да и ту, поди, сам вылакает, так?

Маша смотрела на знакомую контролершу и не могла сообразить, о чем идет речь. Та заметила изумление на лице Маши и безжалостно закончила:

— Не расстраивайся, ты не первая у него и не последняя. И не женится он на тебе: жена у него в Долгопрудном и двое детей.

Сказала и пошла, а Маша долго не могла с места тронуться. А когда домой вернулась, так за уксус схватилась. Хорошо девчата к ней пришли, когда она в тот день на работу не вышла. Спасли.

Подарок к серебряной свадьбе

Когда в присутствии Марины Николаевны Погодиной произносят слова «серебряная свадьба», она вначале вздрагивает как от прикосновения льдинки к теплому после сна телу, потом облегченно улыбается, а под конец безудержно смеется, чем приводит собеседников в недоумение. Ей приходится оправдываться тем, что именно с серебряной свадьбой у неё связаны смешные воспоминания. Мол, погуляли на славу, есть, что вспомнить в старости.

На самом же деле Марине Николаевне в день собственной серебряной свадьбы было не до смеха.

Во-первых, решили «молодые» устроить банкет на даче, а это дополнительные неудобства и хлопоты, хотя дачный домик у Погодиных был оборудован всем необходимым в смысле бытовых удобств.

Во-вторых, они с мужем, Владимиром Ивановичем, сошлись во мнении, что на «серебро» пригласят тех, кто гулял на их свадьбе тогда, двадцать пять лет назад. А их пришлось разыскивать: одни давно перебрались на другое место жительства, с другими почти не поддерживались отношения.

В-третьих, следуя собственной логике, Погодины решили, что количество гостей не должно превышать двадцати пяти человек, а это проведение жесткого отбора среди возможных участников торжества.

Зачем им нужны были все эти заморочки, неизвестно. Делали бы как все, советовали им близкие, но Владимир Иванович и Марина Николаевна решили по-своему, доказывая тем самым свою независимость от общественного мнения и условностей.

Каких трудов им стоило осуществить все запланированное, знают только они да их взрослые дети. На сына Всеволода (или Севу по-семейному) легли бытовые проблемы: благодаря его техническому и организаторскому таланту на даче все исправно работало, огромный холодильник был забит до отказа продуктами с рынка и оптовой базы, в подвале ждали своего часа ящики шампанского и водки.

Сева продумал танцы на свежем воздухе, для чего вывел колонки и прикрепил их к фальш балкону под самым коньком крыши.

Дочь Лиза, несмотря на неполные восемнадцать лет, составила меню, сама занималась украшением большой комнаты для банкета, написала и разослала открытки-приглашения.

Готовить стол начали с вечера пятницы, а закончили в субботу к обеду. Марина Николаевна не чувствовала под собой ног и мечтала о прохладном душе и хотя бы часе отдыха на диване.

Кажется, все предусмотрели, думала она, стоя под душем, никаких неожиданностей не должно быть. Ну, разве кто-нибудь перепьет. Но Сева берет эту проблему на себя: двадцатитрехлетнему парню, здоровяку и самбисту по силам будет угомонить любого, кто попробует испортить праздник.

Да, Володьку надо предупредить, чтобы не рассказывал за столом похабных анекдотов…детям накрыть стол на веранде…Так, еще что? Вроде все под контролем, можно часик полежать.

К четырем часам начали съезжаться гости. Из тех, кто был на первой свадьбе Погодиных, на серебряную пришли семь человек. Марина Николаевна радушно встречала приглашенных на нижней ступеньке высокого крыльца, расцеловывала, благодарила за подарки, а сама внутренне ужасалась тому, насколько все изменились за двадцать пять лет! Вот Катерина Говорова была пышечкой со светлыми кудряшками и ямочками на щечках, а стала тощим, с узким холодным лицом «синим чулком». Они когда-то дружили, бегали на свидания, и парни больше внимания обращали на Катерину, чем на неё, Марину, а, поди ж, ты.

А вот Костя, вернее, Константин Семенович Борисенко, напротив, раздобрел, поширел. Где неутомимый марафонец с ногами австралийского страуса, светлым вихром на затылке, над которым посмеивался весь курс: корова языком лизнула! Сейчас Борисенко выглядел как БОРИСЕНКО — важный, упитанно-гладкий, а вместо вихра, вспотевшая лысина. Да-а-а-а, где мои семнадцать лет?!

Марине Николаевне вдруг захотелось вбежать в дом, найти старые фотографии со своей свадьбы, встать перед зеркалом и сравнить: вдруг и она уже на себя тогдашнюю нисколько не похожа?

Муж, заметив её внутреннюю панику, обнял за плечи и тихо так на ухо:

— Ты у меня все такая же красавица, и годы тебя не берут. Это потому, что характер у тебя легкий, незлобивый. — Потом еще тише. — А Катька всегда злюкой была, только хорошо маскировалась. Я ведь тогда за ней начал ухаживать, да сразу распознал ехидну.

Женщина шутливо погрозила супругу, потом потерлась щекой о его плечо и счастливо вздохнула. Какой все-таки у неё Володька замечательный: и муж верный, и отец примерный. Вот скоро Сева женится, внуки пойдут, и Володька, без сомнения, станет лучшим в мире дедом.

У калитки остановилась черная блестящая «Волга». Ну конечно, Раиса Станиславовна пожаловала! Раиса Попова (она же Суягина, Кобзарева, Буланина) все никак не могла остановиться в вечном поиске подходящего мужа. Говорят, в загсе её в последний раз предупредили, а она им в ответ: «Я на достигнутом останавливаться не собираюсь!» Ну, еще бы! Раиса — картинка, ей мужику голову задурить, как другой — овсянку сварить.

Сейчас её под руку вел А.П. Попов, кру-у-упный начальник. Правда, в сравнении с женой-красоткой проигрывал по всем статьям — чего стоят короткие ноги «иксом».

— Мариночка, — запела Раиса, — неужели уже двадцать пять? И все с одним! Не скучно?

— Нет! — смеется в ответ Марина Николаевна и тянется губами к щеке мужа. — Я своего Володьку ни на кого не променяю!

— Здравствуй, Владимир, — Раиса жеманно протянула Погодину руку для поцелуя. — Хорошо выглядишь (недовольный взгляд в сторону А.П. Попова). — Слушай, может, мне соблазнить тебя? А то скоро над тобой золотой нимб проявится. Ну, просто святой, честное слово.

— Раиса, угомонись, — попытался урезонить красотку Владимир.

— А что такое? — закатила детски невинные глазки Раиса. — Ну не поверю, чтобы такой представительный мужчина да при хорошей должности и ни-ни, никогда и ни с кем?! Фантастика!

Погодин досадливо крякнул и, обойдя гостью, протянул руку А.П. Попову.

— Милости просим, проходите.

В течение часа гости собрались, и в общей сложности их оказалось не двадцать пять человек, а гораздо больше за счет родственников, которые прибыли без приглашения.

Елизавета, умница, предусмотрела такой вариант, поэтому всем хватило стульев и приборов. А уж угощения было рассчитано на роту солдат.

— Ладно, мать, не переживай, — сказал Владимир Иванович, открывая очередную бутылку шампанского. — Подумаешь, небольшая накладка, плюсом полтора десятка гостей. Да и не накладка вовсе, а так, тьфу. На самом деле, почему двадцать пять, а не пятьдесят или сто двадцать пять?

— Володь, я привыкла к плановому хозяйству, ты знаешь. Двадцать пять, согласись, символично!

— Ладно. На золотую пригласим пятьдесят человек.

— До этого дожить нужно.

— Вот и запланируй, — усмехнулся Погодин. — У тебя же все подконтрольно.

— А то! — заулыбалась супруга и залпом выпила шампанское. — Слава Богу, все остальное так, как задумывали.

Пир продолжался. Погодины умели и любили гулять, поэтому гостей «развлекали» не только едой и напитками, но и песнями, розыгрышами, плясками. Даже жесткое лицо Катерины Говоровой разгладилось, порозовело, заиграло прежней, девичьей, улыбкой. Она искоса посматривала на соседа слева, сослуживца Владимира Погодина, который, судя по отменному аппетиту, давно не ел горячей, домашней еды.

— Валерий Сергеевич, — обратилась к нему бдительная Елизавета, — может, вам борща принести или лапши куриной? Попробуйте, не пожалеете!

Валерий Сергеевич поднял глаза на девушку, пару секунд раздумывал, а потом решил:

— Неси, Лизонька. Я твою стряпню обожаю. Эх, мне бы такую жену кулинарку.

Катерина разговор слышала, выводы для себя сделала и приступила к решительным действиям. А то что получается, в душе кипела Говорова, Маринка Погодина вторую свадьбу закатывает, а у неё, Катерины, и первой никогда не было.

Летом темнеет поздно, но в девять часов Сева все же врубил на улице иллюминацию, во всю электронную мощь заревели колонки под крышей, и гости помоложе еще азартнее стали отбивать современные ритмы.

Покинув обильный стол, мужчины собрались в сторонке, на скамье под липой, и тут же приступили к обсуждению политических, производственных и спортивных тем. У Погодина язык чесался рассказать мужикам парочку новых соленых анекдотов, но он дал слово супруге и потому сдерживался.

Вскоре приглашенные устали от танцев, кто-то предложил спеть, и любители хорового пения расположились на ступеньках крыльца. Затянули «Ой, да не вечер…», потом пошла «Сладка ягода», за ней «Зачем вы, девочки…»

В доме проворная Лиза меняла на столе приборы, обновляла салаты и готовилась к выносу главного на любой свадьбе блюду — огромному торту с надписью «Любовь да совет еще на 25 лет».

Марина Николаевна караулила момент, когда гости отведут душу в песне, чтобы пригласить опять всех за стол. Где-то через час запас общих песен был исчерпан, хозяйка поднялась со своего места и только собралась произнести: «Пора к столу», как к калитке подкатило желтое такси, и из него выпорхнула Ленка Жулянова, бывшая секретарша Владимира Ивановича, уволившаяся с работы больше полугода назад.

— Ленку я не приглашала, — пробормотала Марина Николаевна и вопросительно глянула в сторону мужа, который, судя по тому, как мужики под липой повалились от хохота на траву, все-таки рассказал один из своих «шедевров».

— Володя, — окликнула мужа Марина Николаевна. — Володя!

Погодин подхватился, стер с лица довольный смешок и поспешил к жене. Он шел к крыльцу, и Ленка Жулянова шла. В руках у неё был большой сверток, перевязанный атласной лентой, и Марина Николаевна гадала, откуда бывшая секретарша узнала об их серебряной свадьбе да еще с подарком приперлась.

Честно говоря, Погодина Ленку терпеть не могла и была рада, когда та уволилась. Было в Жуляновой что-то такое, что настораживало: то ли слишком красивое, словно нарисованное лицо, то ли походка сытой пантеры, то ли манера говорить с людьми, глядя поверх их голов.

— Лена? — наконец-то заметил нежданную гостью хозяин. — Откуда…зачем?

— Здравствуйте, Владимир Иванович, здравствуйте, Марина Николаевна, — четко проговорила Жулянова, глядя куда-то за их спины. — Свадьба у вас серебряная, гости, веселье… Вот и я, простите уж, без приглашения, зато подарок я вам дорогой принесла.

С этими словами она протянула Владимиру Ивановичу сверток, упакованный по всем правилам, даже с розочкой на боку. В тот миг, когда Погодин автоматически протянул руки, чтобы взять сверток, Марина Николаевна чуть ни выкрикнула: «Не тронь!»

Но она не закричала, потому что Ленка так глянула на неё, что крик в глотке замер. Погодин тоже почувствовал неладное, замер, но Жулянова резко оттолкнула от себя сверток, и мужчине ничего не оставалось, как подхватить его. Сверток оказал нелегким.

— Э-э-э-э, я не понимаю… — растерянно переводил он взгляд с Ленки на сверток, со свертка на жену. — Ты можешь мне объяснить, Елена, то это все значит?

— А вы откройте, откройте, — ухмыльнулась Жулянова и повернулась к калитке, где её дожидалось такси. — И не вздумайте отказаться от подарка, дорогой Владимир Иванович, а не то…

Последние слова нежданной гостьи произнесла в полной тишине, если не считать шороха листьев старой липы да скрипа открытого на веранде окна.

— А ну стой! — вдруг закричал один из гостей, кажется, однокурсник Погодина, один из семерых, что гулял на первой свадьбе. — А ты, Володька, брось коробку, вдруг там взрывчатка!

Ахнули гости на крыльце, повскакивали со ступенек, ринулись кто куда. Погодин держал на вытянутых руках сверток с розочкой, и на лице его читалось: «А может, и вправду бросить? От греха подальше».

Марина же не отрывала глаз от Жуляновой. Она уже догадалась, что было в свертке, но не понимала, какое отношение ко всему этому имели они, Погодины?

Жулянова, загипнотизированная взглядом хозяйки, остановилась, сделала два шага в их сторону, но не выдержала взятой первоначально на себя роли и нервно, брызгая слюной, истерично заговорила.

— А вы бросьте, бросьте, Владимир Иванович, да посильнее о землю двиньте! Вот будет потеха! Что ж вы стоите? Ну! Думаете, только вам можно, шутя, подарки девушкам дарить? Девушки тоже могут пошутить в ответ! Вот ваша супруга догадливее вас, потому что знает вашу кобелиную породу. Так Марина Николаевна?! Молчите? Потому что нечего сказать вам!

От напряжения и злости Ленка покрылась красными пятнами, губы у неё побелели, глаза в щелках спрятались. Теперь, глядя на неё, никто бы не назвал её красавицей или просто хорошенькой.

— А я скажу, — надрывалась Жулянова. — И пусть все знают! Свадьбу серебряную празднуете, да? Двадцать пят лет в мире и согласии, да? Идеальная супружеская пара, да? А вы спросите его, — Ленка ткнула пальцем в сторону Владимира Ивановича, — сколько раз он вам изменял! Ну, хоть про меня расспросите! Как духи да конфеты дарил, как путевку в Египет презентовал. Я-то, дура, думала, что любовь у солидного человека, а он… — Тут Ленка поперхнулась слюной и закашлялась до слез.

Присутствующие при истерике никому не ведомой девицы начали стыдливо отводить глаза, кто-то поспешил скрыться в доме. Марина Николаевна взглянула на своего мужа — тот стоял красный, несчастный.

— Дай сюда, — тихо попросила она и забрала «подарок» из рук Погодина. Потом положила сверток на ступеньку крыльца, не торопясь, развязала ленточку, откинула розочку в сторону и развернула.

— Так и знала, — усмехнулась Марина Николаевна и взглянула на Ленку.

— Да-да, — зло подтвердила та. — Ваше дитятко, погодинское.

Охи, ахи, возмущенные возгласы! И среди этого шума обиженный голос Владимира Ивановича.

— Марин, чего молчишь? Скажи ей…Этого не может быть, — лепетал Погодин.

Женщина освободила из свертка ребенка, розового со сна, в светлом комбинезончике и желтом чепчике. Ребенок ничего не чувствовал и продолжал посапывать, пуская тонкую слюнку. Погодина подняла ребенка повыше, словно хотела хорошенько его рассмотреть, подержала так с минуту, а потом…уложила себе на грудь, прижала левой рукой, а правую мужу протянула.

— Наш ребенок, погодинской породы, — громко подтвердила она.

Супруг дернулся, открыл рот, чтобы возмутиться, но тут же и закрыл, столкнувшись взглядом с взглядом супруги. Промямлив нечто неразборчивое, Погодин безнадежно махнул рукой и побрел, спотыкаясь на каждом шагу, обратно к липе.

— Гоголь. Финальная сцена, — прокомментировал ситуацию незаметно возникший за спиной матери Сева. Потом он повернулся к Жуляновой. — Вас проводить, мадам, или сами уберетесь?

Ленка глянула презрительно выше Севиной головы и, раскачивая бедрами, нарочито медленно зашагала к калитке. Через минуту за калиткой заработал мотор и, оставив после себя бензиновое облачко, такси пропылило по дороге вдоль дач, вдоль большого ухоженного пруда к полосатому шлагбауму.

— Прошу к столу, — запоздало пригласила гостей Марина Николаевна и первая, с ребенком на руках, прошествовала в дом. За ней гуськом потянулись гости. У крыльца осталась одна Катерина Говорова, недоуменно пожимающая плечами и недовольная тем, как быстро и непонятно спокойно разрешился конфликт. А ведь мог выйти замечательный скандал! Значит, не все гладко в Датском, вернее, в погодинском «королевстве», подумалось ей. И поделом этой задаваке Погодиной. Нечего парней у подруг отбивать. Вот от неё Володька бы ни за что не стал на сторону бегать.

Вытерев пальцами уголки губ и поправив кружавчики на блузке, Говорова поспешила к столу и успела вовремя — на её место рядом с Валерием Сергеевичем уже усаживалась пышная брюнетка в блестящем платье и бриллиантами в ушах.

…Ночью над дачным поселком прогремела короткая гроза, и теперь из сада пахло свежестью и почему-то вишневым вареньем, хотя нынешний год был на вишню неурожайным. Гости разъехались в первом часу. Лиза с подружкой, перемыв гору посуды, без сил свалились на диване, даже не смыв с лица косметику. На веранде, оглушая жильцов ближних дач храпом, спал Всеволод. После долгого июльского дня спал весь дачный поселок, включая собак, кошек и другую живность. И только в окне маленькой спальни погодинской дачи горел свет и изредка оттуда, рассыпая алые искры, вылетал окурок.

Серебряные юбиляры сидели рядышком на кровати, а за их спинами вольготно разметавшись на широком ложе, спал ребенок. Мальчик. Подарок. Сын Ленки Жуляновой и Владимира Ивановича Погодина, как стало всем известно.

— Марин, — Погодин взял жену за руку, — зачем ты, объясни…

Женщина промолчала, только похлопала его ладонью по колену.

— Почему ты ей не сказала, другим…

— Володь, — устало прикрыла глаза Марина Николаевна. — Ну что ты как маленький. Что я должна была сказать? Что этот пацанчик не может быть твоим сыном в принципе? Что ты бесплоден? А как же Сева с Лизой? Про них тоже рассказать надо было?

Муж тяжело вздохнул. Тут она, конечно, права. Если сказать, что он не мог иметь детей (результат детской болезни, которой он переболел уже в институте), значит раскрыть так долго и тщательно охраняемую ими тайну. Ведь и сын, и дочь не его дети, то есть не его биологические дети, хотя любит он их до безумия и любого порвет на части, если кто вздумает их обидеть.

— Ты лучше скажи, почему Ленка так уверена, что ты отец ребенка? — потребовала Марина Николаевна. — Понятно, что у неё были и другие или другой, но пришла она к тебе. Почему? Изменил?

Погодин поднялся, подошел к раскрытому окну, закурил, но через минуту выбросил сигарету в сад.

— Прости.

— Прости-и-и-и…И, конечно, это было только один раз, я права?

Погодин покаянно опустил голову.

— Правду Ленка сказал: кобель ты! Надо же на старости лет…

— Марин! — вскинулся Владимир Иванович. — Ты лучше побей меня, только не издевайся. Я сам себя готов убить! Надо же повелся на эту стервятницу, воровку.

— Воровку?!

— Ну да, я её тогда не просто так уволил, а за воровство. Скандала не стал поднимать, выносить на коллектив. Уж очень она меня просила, никому…

— Воровка, стервятница? Если бы была хорошей, то и не корил бы себя сейчас?

— Корил бы в любом случае. Прости, Марина.

Он встал перед ней на колени, обнял за талию, прижался головой к теплому животу.

— Виноват я перед тобой, Маринка, так виноват! Простить себе не могу…

— Ладно, — рука женщины прошлась по поредевшей макушке мужа. — Бог простит. Сейчас речь не о том, что было, а о том, что делать будем?

Погодин поднял на жену покрасневшие глаза.

— А может, того… в детский дом?

— Ты с ума сошел! — толкнула его Марина Николаевна. Погодин ударился копчиком об пол. — Собственного сына в детский дом!

— Да какой…

— Тише! Детей разбудишь!

— Да какой, — зашептал Погодин, — к чертям сын! Ленка нагуляла с кем-то, а мы голову ломай.

— Молчи! Твой сын, понял? Твой! Тебе лучше этого ребенка признать. Ради Севы, ради Лизы, ради их спокойствия, ради нас всех, да и ради вот этого, — она кивнула в сторону спящего малыша. — Какая мать из Жуляновой, а мы с тобой опытные родители. Вон каких детей вырастили, воспитали. Еще одного осилим.

— Осилим, — эхом повторил Владимир Иванович, глядя то на ребенка, то на жену.

— И никто ничего не должен узнать, — Марина Николаевна потянулась. — Давай спать. Я здесь с ребенком, а ты на полу устраивайся, папа-а-а-аша! В понедельник начинай документы оформлять.

Женщина разделась, осторожно прилегла на край кровати, чтобы не потревожить малыша, натянула на себя легкое покрывало и, почти засыпая, подумала, что свою серебряную свадьбу, несмотря ни на что, они сыграли замечательно. А что прибавление у них в семействе, так это к добру. Значит, еще нескоро они почувствуют себя старичками. Подумаешь, ребенок! Тем более, такой красивенький, ладненький. Вырастет красавчиком девкам на погибель.

Через несколько минут женщина спала. И впервые, наверное, за последние пятнадцать лет видела во сне врачиху-гинеколога, которая убеждала её воспользоваться банком спермы и родить.

— Вы, женщина, не беспокойтесь, — говорила врачиха, — доноры у нас проверенные, с отменным здоровьем. Среди них много очень симпатичных.

Ну, последнее Марине было без разницы, потому что всегда была уверена, дети будут в неё. Так и получилось.

Алискина ошибка

Под рукой Киры звонит телефон.

— Алло?

В ответ упреки, укоры, взывание к небесам, истерические всхлипы, хлюпанье носом. Все понятно — Алиска.

— Что, опять?

— Не опять, а снова, — огрызается Алиска. — Представляешь…

Ну, понеслось, морщится Кира. Теперь полчаса её телефон будет занят эмоциональным рассказом подруги о том, какие все мужики козлы и сволочи, какие недотепы и слепые, не умеющие разглядеть в Алисе бриллиант. Но Кире должен позвонить важный клиент, а контракт для него еще не готов.

— Хорошо, — прерывает Кира подругу на самой трагической ноте, — встретимся сегодня в кафе.

Из трубки еще несутся восклицания, но Кире некогда, и она кладет трубку. В другое время Кира обязательно бы выслушала подругу, успокоила и вернула той пошатнувшуюся уверенность в собственной неотразимости, посочувствовала бы очередному краху её надежд на счастливую семейную жизнь. Но не сейчас. Сейчас важнее всего контракт.

Женщина уходит в работу, а когда снова звонит сотовый, отключает его.

Трудно представить более разных людей, чем Кира Величко и Алиса Борчукова. Кто знает их обеих, не перестает удивляться, как можно дружить людям, у которых нет ничего общего?

Алиса внешне очень привлекательна: стройненькая, несмотря на то, что родила троих, ротик, носик, глазки — все прорисовано гениальным художником. Внешность же Киры можно охарактеризовать двумя словами: ничего особенного. Алиса три раза успела сбегать в ЗАГС, чтобы узаконить отношения с «любимыми», и три раза в суд, чтобы развестись с «уродами». От каждого из мужей Алиска рожала по девчонке. Кира же ни разу не была замужем и растила двух сыновей.

Последние годы Алиса работает в архитектурно-строительной фирме секретаршей. У неё на столе постоянно пыхтит кофейный автомат, и запах кофе притягивает в приемную не только своих сотрудников, но и сотрудников из контор, которые располагаются на том же этаже. Это позволяет ей быть в курсе всего, что происходит за дверями чужих кабинетов и беззастенчиво пользоваться информацией в своих интересах. Кире же пришлось сменить несколько мест работы, пока не устроилась главным консультантом в солидную юридическую фирму. Доверие клиентов она заслужила умением держать язык за зубами и проникать в суть сложнейших документов, часто специально запутанных и неясных.

Начали девчонки дружить еще в школе, когда учительница посадила их за одну парту. Обе учились неплохо, обе посещали секцию легкой атлетики. Потом Алиска увлеклась аэробикой, а у Киры отношения с этим видом спорта не сложились. Посчитав подругу предательницей, она со старшей сестрой Зоей стала ходить на танцы в городской сад, где в то время играл молодежный вокально-инструментальный ансамбль. Ребята в ансамбле были все как на подбор, девчонки по ним сходили с ума. Не стали исключением и Кира с Зоей.

Зоя, которая была старше сестры на два года и уже оканчивала швейное училище, начала встречаться с руководителем ансамбля Борисом, а Кира свое сердце отдала бас-гитаристу Вадиму.

Пришло время сдавать выпускные экзамены, но головы сестер были заняты любовью. Поэтому в дипломе Зои выстроились сплошные трояки, а младшая Кира, еще год назад мечтавшая о золотой медали, с трудом сдала экзамены на четверки. Но сестры нисколько не печалились: впереди была долгая и счастливая жизнь с ребятами из ВИА.

В конце июля сестры оказались на приеме у гинеколога с одинаковым сроком беременности. Дома родители устроили им грандиозную головомойку, а девчонки в ответ только огрызались, утверждая, что скоро выйдут замуж.

Действительно, через месяц Зоя выскочила за Бориса, а Кира…

Вадим только ухмыльнулся на её признание:

— Если бы я женился на всех, кто от меня беременеет, я бы по количеству жен сравнялся с султаном Брунея. Поняла?

Она поняла: предложения о замужестве не будет, аборт делать поздно, об институте надо забыть.

В этот трудный момент только Алиска посочувствовала Кире, поддержала её, остальные же злорадствовали и вовсю сплетничали.

Но Алиска поступила в институт, уехала в Нижний, а Кира осталась. Нужно было устраиваться на работу. Помогла сестра, которая шила на дому одной даме из суда, отличавшейся нестандартной фигурой. Вообще, у Зои обнаружился талант: к ней шли дамы, желающие иметь фасон «как ни у кого».

В суде знали о Кириной беременности, но приняли хорошо, загрузили работой и посоветовали усиленно заниматься, чтобы поступить в юридический.

В феврале с разницей в два дня сестры родили мальчиков, а в конце октября их родители на старом «Москвиче» поехали закрывать на зиму дачу и на неохраняемом переезде угодили под скорый поезд. Сестры выплакали все слезы, а потом сели думать, как им дальше жить.

К тому времени Борису уже надоела роль хорошего мужа и заботливого папаши, он начал гулять, приходил домой в подпитии, злился на заливающегося плачем сына. Зоя ночами сидела за машинкой, обшивая клиенток, муж денег не давал, а тратил на рестораны и молодых девчонок.

Сестры решили жить вместе и растить пацанов. Борис против развода не возражал, лишь предупредил супругу:

— Денег ты от меня не увидишь.

— Фиг с тобой, — ответила Зоя.

А еще через год Кира сдала экзамены на юридический факультет. Зоя брала на себя заботы о племяннике.

— Езжай, учись, ни о чем не думай, — наставляла она сестру. — Деньги у меня всегда будут, проживем с ребятишками.

Конечно, на стипендию Кира не прожила бы, но тут опять рядом с ней оказалась Алиска. К тому времени она была замужем, муж Николай занимал должность начальника отдела при администрации города, и через него Алиска устроила школьную подругу на подработку в ЖЭК.

Потом Алиска развелась с мужем, начала поиски второго. При встречах с Кирой она поносила бывшего мужа и часто вспоминала свой кратковременный роман с каким-то Виталиком, сотрудником автомобильного НИИ.

— Признаюсь тебе, подруга, расставание с ним — моя самая большая ошибка в жизни, — делилась она. — Он был такой, такой…Но я тогда подумала, что взять с младшего научного сотрудника? А Николай как-никак начальник, у него возможности, то, сё…А на деле он оказался импотентом и жутким жмотом! Ну, скажи, зачем ему надо было жениться на молодой красавице? Возможно, Виталик мог стать любовью всей моей жизни…

Но вскоре у Алиски появился Олег.

— Я умираю от любви, я просто таю, когда он на меня смотрит, — заливалась она, сидя напротив Киры с чашкой чаю. — Мой рыцарь, мой бог…

Кире некогда было выслушивать длинные исповеди подруги, она тогда готовилась к зачету, времени — в обрез, а тут еще объявили месячник чистоты, и всех работников ЖЭКа отправляли на уборку территории.

— Ты меня не слушаешь! — обиделась Алиска. — Тут у человека судьба решается, а ты…

— А что я? — не стерпела Кира. — Это у тебя любовь, а у меня экзамены, меня дома с дипломом ждут. Сестра из сил выбивается с двумя пацанами. Ты меня хоть раз выслушала?!

И заплакала. Видать, усталость навалилась да напряжение последних дней, вот и сорвалась. Алиска вскинулась, хлопнула дверью и была такова.

Подруги долго не виделись. Кира защитилась, устроилась юристом на комбинат, сняла комнату. Сын Ромка пошел в первый класс. На работе её профессионализм быстро оценили, посыпались поощрения, премии. Через два года она получила от производства квартиру, начала готовиться к новоселью.

Но тут заболела сестра Зоя. Онкология. Время упущено, как сказали в больнице, операция бесполезна. Кира предложила сестре лечь в столичную клинику. Денег она достанет.

— Не суетись, — сильно похудевшая сестра с трудом передвигалась по квартире. — Мне уже не помочь. Думай о том, что теперь тебе придется Стаса забрать. Видишь, как получилось.

— Что ты раньше времени себя хоронишь?

— Да что я не знаю, сколько врачи мне времени отвели? Квартиру нужно успеть переписать, опекунство на Стаса оформить, в Ромкину школу его перевести, пусть в одном классе учатся.

Помолчали какое-то время.

— У тебя, может, другие планы были? Ну, там личные, про замужество? С одним ребенком, конечно, замуж возьмут, а вот с двумя…

— О чем ты, Зоенька? Какое замужество? Мое замужестве на танцплощадке в городском саду осталось. О Стасике не беспокойся, сама знаешь, он мне не племянник, а родной сын. Как Ромка тебе.

Через полтора месяца Зои не стало. А Кире и погоревать некогда было: заботы, проблемы, бумаги. Вот когда она пожалела, что рядом нет Алиски, которая обладала талантом все быстро улаживать.

И вдруг Алиска объявилась. Впряглась вместе с Кирой в дела, привлекла знакомых, друзей, и скоро семейство Величко вселилось в хорошую трехкомнатную квартиру почти в центре Нижнего. Для этого пришлось продать родительскую и ту, что получила Кира от комбината.

Сидя на кухне в новой квартире, Алиса поведала о том, какой сволочью оказался её второй муж Олег, как не оценил счастья быть рядом с несравненной Алисой.

— Мне что же паранджу надеть? Глаз ни на кого не поднимать? Устроил, понимаешь ли, сцену ревности. Если ты ревнуешь, то я-то при чем? Это твои проблемы. Ну, потанцевала с молодым человеком, ну проводил он меня домой, что здесь такого? Зачем придумывать то, чего не было!

— А что действительно ничего не было? — спросила Кира.

— Ну, как тебе сказать, — замялась подруга. — Понимаешь, паренек меня довез до дома и стал приставать в машине, но я, конечно, дала ему по рукам. А он такой бесцеремонный, хи-хи, начал лапать…Пока я думала, как достойно выйти из этой ситуации, мой благоверный вышел из подъезда и прямо к машине. Орать начал, драться полез. Скажи, не идиот ли?

— И что теперь?

— Как что? Развод. Не могу же я с таким грубияном жить. Вот только Иришку жалко, она так к отцу привязана.

— Подожди, какая Иришка? У тебя же Ниночка.

— Ну да, Ниночка. От Николая, а Иришка от Олега.

— Поздравляю, я и не знала…

— Ну да, я не сообщила, — Алиска потянулась к стакану. — Давай, подружка, выпьем. За наши не сложившиеся женские судьбы. Если бы можно было все вернуть, начать сначала. Вот ты мне скажи, ты бы тогда снова с Вадимом связалась? Ну, признайся?

— Нет.

— Но ведь любила его?

— Не помню.

— Какой ты все-таки сухарь, Кирка! Не по-о-о-мню, — передразнила она. — А я вот все помню, и какой я была дурой, и как сама себя любви лишила. Эх, Виталик! Моя самая большая ошибка в жизни!

— Перестань.

Время близилось к полуночи. Ромка со Стасиком спали на расстеленных по полу матрасах.

— Кто нас теперь замуж возьмет с таким приданным? — Алиска кивнула на спящих мальчишек. — У нас с тобой на двоих четверо детей и ни одного мужа.

— Ты-то у нас одна недолго будешь. Претендентов на твою руку, я думаю, полным-полно. А про Виталика забудь, сколько можно одно и то же: «самая большая ошибка»? Был Виталик и сплыл!

— А вот и не сплыл! — рыжие глаза Алиски загорелись. — Знаешь, с кем я недавно столкнулась возле лифта? С Виталиком! Я из-за него свой этаж проехала, а он на шестом вышел. Представляешь, узнал меня, так мило поздоровался…

— А ты что же?

— А ничего! Вышла я на седьмом и пешком на свой поскакала. Но по пути кое с кем перемолвилась, информацию раздобыла. Мой Виталик, оказалось, теперь не какой-то там мнс, а директор «Транснижа». Знаешь, фирма, которая…

— Знаю.

Кира действительно знала, чем занимаются в «Трансниже», потому что недавно готовила для них документы на покупку земли под застройку. И с директором «Транснижа» Виталием Федоровичем Шаловым встречалась. Он произвел на неё сильное впечатление: умеет мужик масштабно мыслить и в то же время не упускать из виду мелочей, общительный, но серьезный, не красавец, но элегантен, обладает отменным чувством юмора и энциклопедически подкован.

Так вот значит, о ком столько лет твердила Алиска! Вот кто прячется за её вечным «самая большая ошибка». Теперь Кира может от души посочувствовать подруге — та действительно совершила большую ошибку.

— Все, больше никаких мужиков, — хлопнула ладонью по коленке подвыпившая Алиска. — Сколько можно терпеть их тиранию! Вот ты живешь с детьми, карьеру сделала, а я? Из-за этих сволочей как была секретаршей, так и осталась. А я ведь почти четыре года на экономическом проучилась. Что же я места лучше не найду? Все, решено! Мужики по боку, да здравствует карьерный рост!

Но надо знать Алису Борчукову. Уже через год телефон Киры вновь разрывался от звонков. На этот раз героем дня был Карен, топ-менеджер огромного универсама.

— Мы подали заявление в ЗАГС, — радостно верещала Алиса. — На свадьбу приедет вся его многочисленная родня. Ах, Карен! Знаешь, подружка, он настоящий мачо, как Бандерос! И, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить, девчонок моих принял как родных. Ну, там конфеты, игрушки, в воскресенье в парк «Швейцария» водил. Сегодня за мной заедет, наши умрут, увидев его тачку. У нас таких авто три штуки в городе! Летом своим ходом к нему на родину поедем.

— А он откуда родом?

— То ли Сухуми, то ли Батуми, я не помню. Какая разница? Мы же не собираемся там жить. Кстати, поздравь: я в интересном положении!

Что тут сказать? Алиска в своем репертуаре — еще марш Мендельсона не прозвучал, а она уже беременна.

— Не поторопилась?

— Ничего ты не понимаешь! Карен сам из многодетной семьи, для него дети — божье благословение. Он как узнал, меня на руках весь вечер носил. Знаешь, Кирка, может, я хоть теперь забуду о Виталике, о своей самой большой ошибке.

Ну и слава Богу, подумала Кира, собирая со стола бумаги. Она больше не услышит о «большой ошибке». С Виталием Шаловым им приходится нередко встречаться, и когда она на него смотрит, то в ушах звучит Алискин голос: «Моя самая большая ошибка». Однажды Шалов даже спросил её, отчего у неё при встрече с ним такое выражение лица? Кира, конечно, ушла от объяснения, не могла же она поведать ему, что для её подруги он стал «большой ошибкой»?

Алиска вышла замуж за Карена, благополучно родила черноглазую Каринку и на три года погрузилась в домашние хлопоты. Встречаться подругам было некогда, так, иногда, по телефону обменивались последними новостями.

— Ты замуж не собираешься? — привычно спрашивала Алиса. — Что ты заладила: дела да дела! У тебя просто талант какой-то не видеть мужчин. Сколько лет работаешь, общается преимущественно с начальниками, а судьбу все никак не устроишь! Учись у меня, уж я своего счастья не упущу. Знаешь, как Карен моих дочек любит? Обожает! А твои ребята без мужского пригляда. Кстати, как они?

— Нормально.

— А у меня с Нинкой проблема — та еще егоза. Боюсь я за неё! В голове не учеба, а парни. И в кого безголовая уродилась? Николай, помнится такой уравновешенный, серьезный был.

Действительно, усмехнулась про себя Кира, чьи гены у Ниночки?

— Так хочется на работу, — вдруг вздыхает подруга. — Засиделась я дома, как считаешь? Дети — муж, муж — дети…А мы ведь с тобой девушки еще молодые, перспективные! Я тут подумала, а не перейти ли мне на работу в другую фирму?

— В какую?

— Ну не знаю, может, в «Трансниж»? Ты не в курсе, Виталик женился или все еще страдает по мне?

— Страдает?

— Ну да! А ты думаешь, почему он до сих пор не женат?

— И почему же?

— Меня забыть не может!

Что тут ответить? Подруга живет в уверенности, что все мужчины только о ней и думают! Хотя чему тут удивляться. Даже на четвертом десятке Алиска сто очков вперед даст любой киношной красотке. Она может такое лицо состряпать, что до сих пор её в общественных местах не иначе, как девушка, не называют.

А ведь я завидую подруге, вдруг подловила себя Кира. Но тут же отвергла предположение: да нет, нисколько! Это мне можно позавидовать: дом, сыновья, успешная карьера. Вот только… с каждым годом все сильнее любви хочется и человека рядом надежного, понимающего. Да где ж его взять? Свадебный поезд так и не остановился на её станции, просвистел мимо.

Иногда Кира фантазировала, какого мужчину ей хотелось бы видеть рядом. Образ получался размытым, неконкретным. Только в последнее время что-то стало прорисовываться. Например, ежик темно-русых волос, широкие прямые брови, чуть выдвинутый вперед подбородок.

Совсем как у Шалова. У «Алискиной ошибки». Последнее время Шалов предпочитает иметь дело только с их юридической конторой, поэтому Кире приходится часто видеться с директором «Транснижа», и каждый раз она открывает в нем все новые качества, так редко встречающиеся у знакомых ей мужчин.

— Ты опять в отпуск с ребятами? — в трубку слышно, как Алиска что-то жует. — Опять в поход или на байдарках? Ты можешь хоть раз позволить себе съездить в хороший санаторий или дом отдыха, прочувствовать все прелести курортной жизни?

— А Ромка со Стасом?

— Пусть в спортлагерь едут.

— Нет, я так не могу. Я скучать буду. И вообще, зачем мне, совершенно здоровой бабе, в санаторий?

— С ума сойти! В санаторий не лечиться ездят, а…

— Знаю, знаю, ты мне уже объясняла. Но это не для меня.

— Ты не исправима, подруга. С таким гонором так и останешься в девках. Твои пацаны обзаведутся семьями и станут тебе внучат подкидывать. А ты знаешь, какое самое главное предназначение женщины?

— Ну и какое же?

— Быть женщиной! Понимаешь, женщиной! Не мамой, не бабушкой, а любимой и любящей женщиной.

— Вот как ты, — стала заводиться Кира. — Ты любишь — тебя любят, ты разлюбила — тебя разлюбили. И так сто раз.

— Ну и что? Зато будет что в старости вспомнить. Я вообще удивляюсь, как ты Ромку родила, как только Вадим смог тебя уговорить?

— Хватит! Нашла, что вспомнить. Ни в какой санаторий я не поеду, работы полно.

— Врешь! Летом у юристов затишье. Кого хочешь обмануть?

Алиска бросила трубку.

Но Кира в общем-то не врала, она действительно набрала работы. К тому же «Трансниж» собирается расширяться, открывать филиалы, и Шалов предложил ей взять на себя всю юридическую волокиту. Не может же она отказать постоянному и такому выгодному клиенту? А санаторий…Санаторий подождет. Вот состарится она, обзаведется хроническими недугами, тогда и отправится лечиться. А пока работать, работать и работать. Кстати, мальчишек и впрямь надо в спортлагерь отправить. В этом Алиска права.

Начало осени принесло неожиданное повышение Киры в должности и…развод Алисы с Кареном.

— Ну, сколько можно! — кричала в трубку Кира, узнав об этом. — Ты отдаешь себе отчет в том, что делаешь? Подумала о дочерях? Им каково? Жить в ожидании, что мать опять приведет в дом чужого мужика, которого нужно называть папой?

— Ты ничего не понимаешь! — кричит в ответ Алиска. — Я не могу жить с человеком, который меня не уважает! Я только тем и занималась, что встречала, кормила и обстирывала его многочисленных родственников. Бабушки, тети, братья, сестры! Я превратилась в прислугу у собственного мужа! И он, между прочим, всю эту работу по обслуживанию родни считает чисто женской. Он хоть раз помог мне? Не-е-е-ет!

— А зачем нужно было рожать? Если на то пошло, то встречайся на стороне, но не торопись в загс, а тем более в роддом.

— Я порядочная женщина и не позволяю себе…

— Это ты без мужа не позволяешь, а со штампом в паспорте очень даже позволяешь!

— Да-а-а, я считала тебя подругой, а ты! Спасибо за сочувствие, спасибо за такое мнение обо мне, — на том конце провода послышались всхлипывания, грозящие перейти в бурные рыдания.

— Алис, подожди, не кипятись, — пошла на попятную Кира. — Давай обсудим. Не бросай трубку!

Но все бесполезно. Алиса заливается слезами, слышно, как старшая Нина пытается её успокоить, а потом частые гудки.

Теперь тащись через весь город, думает Кира, отпаивай несчастную жертву любви валерианой и коньяком, а у неё на сегодня были совершенно другие планы. Надо звонить и объяснять, почему она сегодня в ресторан не пойдет, хотя и новое платье наготове и в парикмахерскую успела, и вообще многого ожидала от сегодняшнего вечера. Но сможет ли она веселиться, когда Алиска, единственная подруга, в слезах? Ладно, ресторан откладывается.

…На часах в кабинете 18.50. Алиска, наверное, уже ждет в кафе. Опять будет в лицах представлять ссору с очередным возлюбленным. Боже, когда же она успокоится?

Кира просматривает бумаги. Вроде все учла, можно на завтра назначать встречу с клиентом. А сейчас бегом в кафе.

Кира выруливает с автостоянки и направляется в сторону парка, к заветному кафе «Старый пруд», где Алиска уже ждет за столиком. Не дав подруге устроиться, начинает выплескивать на неё эмоции и слова, давно выученные Кирой наизусть. Вот сейчас она в черных красках разрисует моральный облик своего нового дружка, потом напомнит, что такая, как она, одна на миллион, потом съест два пирожных, выпьет три чашки крепкого кофе и, устремив затуманенный тоской взгляд в окно, заговорит о «самой большой ошибке» в своей жизни.

А Кира будет сидеть, тянуть из стакана минералку, делать вид что слушает, кивать в нужных словах головой и двигать возмущенно бровями и подыскивать слова, чтобы объявить подруге о том, что она, наконец-то, выходит замуж. Что «самая большая ошибка» её лучшей подруги стала самой большой любовью для неё, Киры.

Два мороженых

Моя подруга Таня работает в школе. Сами знаете, какие там заработки — одна нервотрепка да головная боль. В августе же у ее дочери Жанны день рождения — двадцать пять исполняется. Решила Таня не флакон духов подарить или очередную кухонную вещь, а сделать дочке основательный подарок. Поездила по магазинам и нашла симпатичный плащик.

— Цвет кофе с молоком, — объясняла она мне по телефону, — потайная застежка, а у горла такая блестящая прямоугольная штучка. Короче надо брать.

Надо, конечно, но на тот момент у моей подруги была только сотня долларов, а плащик стоил пятьсот. Где еще четыреста взять? Задумалась она. А на другой день купила газету «Из рук в руки» и давай по объявлениям названивать. Номеров тридцать отзвонила, пока не наткнулась: «Требуется рабочая в усадьбу. Заработок в месяц 500 долларов».

Подруга обрадовалась — это даже больше, чем она планировала.

— Слушай, — звоню я ей, — а не тяжело тебе будет рабочей? Ты всю жизнь у доски, больше головой работаешь, чем руками. Стоит ли соглашаться?

Но Таня уже загорелась. Поехала на встречу с хозяевами. А я подумала: ну что же, она родом из деревни, для неё сельский труд, даже основательно подзабытый, все же не в новинку. Зато жиры свои растрясет и к новому учебному году постройнеет — будет чем перед коллегами похвастать.

Встретились мы с Таней уже осенью в кафе, заказали пломбир, пирожные.

— Как дела? Купила Жанке плащ?

— Конечно.

— Тяжело было работать у богатых?

— Конечно.

А сама смеется.

— Хочешь, расскажу?

— Давай!

И вот что Таня рассказала. Объявление в газету дали действительно владельцы усадьбы, что расположена в районе западного шоссе. Добралась она туда на рейсовом автобусе. Метров через сто от остановки начинался высоченный бетонный забор, а метров через пятьдесят в нем обнаружились стальные ворота с красной кнопкой под козырьком и видеокамерой сверху. Таня нажала кнопку — вышел охранник.

— Я по объявлению.

Охранник окинул ироническим взглядом рыхлую фигуру претендентки.

— Пошли.

Моя подруга ни разу не видела, как живут богатые, поэтому откровенно пялилась на трехэтажный особняк со стеклянными галереями, огромными балконами с коваными решетками, на блестящие машины, возле которых лениво похаживал парень в комбинезоне. Слева и чуть вглубь стоял еще один дом — двухэтажный. И оттуда подпрыгивающей походкой неслась молодая женщина.

— Хозяйка, — буркнул охранник.

— Здра-а-аа-вствуйте, — поздоровалась та. — Вы, наверное, по объявлению, — то ли спросила, то ли констатировала факт.

Она с интересом смотрела на Таню, Таня — на неё. Охранник тоже с минуту смотрел на них обоих, а потом, многозначительно хмыкнув, пошел к воротам.

Хозяйка усадьбы ростом была с Таню, но раза в три меньше в объемах. Светлые волосы она подобрала под фирменный козырек, фирменный же комбинезон обтягивал ее фигуру. Кроссовки и перчатки тоже были с нашивками известного производителя. Судя по выпачканным в земле перчаткам, хозяйка возилась в земле.

Алла Борисовна (так звали хозяйку) повела Таню к двухэтажному дому, как оказалось, гостевому, а по пути показывала и рассказывала, что предстоит сделать в усадьбе за лето.

Хозяйка Тане, в общем-то, понравилась. Пришли они в гостевой домик. Комната, где предстояло жить подруге, была похожа на гостиничный номер-люкс: спальный гарнитур белого цвета, японский телевизор, холодильный шкаф, кондиционер. Здесь была отдельная ванная комната и широченная лоджия, откуда открывался вид на заливной луг, ограниченный лесополосой.

Не останавливаясь ни на секунду, Алла Борисовна делилась планами обустройства и мечтами о будущих праздниках, собираться на которые будут «коллеги и друзья Кирилла».

Кирилл, сообразила Таня, хозяин усадьбы и муж Аллы Борисовны.

Пока подруга выкладывала свои вещи из сумки и раскладывала в шкафу, хозяйка принесла ей футболку, перчатки и козырек, как и у неё самой. Наверное, подумала подруга, рабочая одежда закупалась оптом, и всех, кто здесь работал, оделяли ею.

— Только комбинезона нет…, — хозяйка замялась, — вашего размера. Но мы что-нибудь придумаем. А сейчас идемте пить кофе.

Вслед за Аллой Борисовной Таня спустилась на первый этаж и вошла в галерею, где по одной стене тянулась барная стойка с кофейным автоматом и ящичками для кофе и различных приправ.

Поставив перед новой работницей чашку кофе со сливками и придвинув вазочку с конфетами, хозяйка забралась с ногами на одно из кресел и с улыбкой посмотрела на Таню, словно поощряя рассказать о себе. Но Таня о себе не стала рассказывать, а с ходу брякнула, что собирается поработать лишь месяц, так как её нужны пятьсот долларов.

Зря она это сказала. Очевидно, Алла Борисовна считала, что только она вправе устанавливать сроки пребывания в усадьбе, а все должны быть счастливы, что попали именно в эту усадьбу и благодарить судьбу и мечтать провести здесь остаток жизни. Наверное, до Тани все так и было, и каждый нанимающийся на работу планировал продержаться здесь как можно дольше. Но Тане-то нужны были только пятьсот долларов, в не «вечное счастье» в богатой усадьбе.

Мало сказать, что хозяйка в этот момент в лице изменилась. Наверное, и кофе её вмиг стал горьким, потому что она отставила чашку с таким видом, словно Таня туда плюнула.

— Пойдемте, я покажу вам, что нужно делать, — а в голосе металл.

Подруга не успела глотка из чашки сделать, поднялась и, боясь отстать, побежала за прыткой хозяйкой на территорию позади дома, размером чуть меньше футбольного поля.

Да-а-а-а, объем работы, причем самой черной, под силу был разве бригаде, а не единственной разнорабочей. Полчаса Алла Борисовна инструктировала Таню, что нужно сделать до вечера. При этом хозяйка нет-нет да и дернет плечиком, и фыркнет возмущенно, никак не успокаиваясь по поводу «вероломства» новой работницы.

Таня уже кляла себя, что самой себе навредила. Ну что ей стоило промолчать, а черед месяц попросить расчета, сославшись на какую-нибудь уважительную причину.

Но слово не воробей, и Танина честность обернулась для неё долгими часами изнурительной работы. День за днем ей приходилось вскапывать огромные клумбы, полоть грядки, таскать кирпичи, возить тачки с навозом, чистить бассейн, грузить строительный мусор, участвовать в разгрузке стройматериалов.

Начинался её рабочий день в семь утра и заканчивался в восемь вечера, два перерыва на отдых и еду. Вечером полчаса на прохладный душ, полчаса на обработку мозолей и смазывание обгоревшей на солнцепеке кожи. До постели Таня еле добиралась, спала без снов, не меняя положения тела.

Понемногу задний двор преображался: тут и там радовали глаз высаженные в готовые клумбы привезенные в горшочках невиданные для средней полосы России цветы, лохматые экзотические растения оккупировали огромные вазоны, дорожки из разноцветной брусчатки разбегались в разные стороны.

Тяжело было Тане поначалу, а потом она втянулась — деревенская закваска сказывалась. К тому же Танин живот и другие выпуклые места к четвертой неделе стали более плоскими, а выданная хозяйкой футболка теперь на ней болталась.

Но если к тяжелому труду моя подруга привыкла, то к тому, что с ней не общались другие работники усадьбы, её удручало. Она ведь общительная, компанейская, а тут почти месяц не с кем словом перекинуться, не считая самой хозяйки, которая, надо отдать ей должное, работала рядом с Таней. Она, правда, не брала в руки лопаты или мотыги, но часами колдовала над клумбами с совком или что-то подкрашивала, переставляла и так далее.

Отношения между ними так и не складывались. Алла Борисовна частенько прикрикивала на свою работницу, позволяла себе ехидные замечания в её адрес, хотя по возрасту годилась моей подруге в дочери. Но Таню трудно вывести из себя, в трудные минуты ей на помощь всегда приходит врожденное чувство юмора и уверенность в том, что «если жизнь преподнесла тебе лимон, сделай из него лимонад».

На последней неделе своего пребывания в усадьбе довелось Тане увидеться с хозяином. Однажды утром Таня вышла во двор, а там лысоватый мужчина в шортах и с голым торсом ходит, меряя землю шагами, а в руках молоток и колышки, из кармана шортов змеится тонкий шнур.

Не успела Таня поздороваться с незнакомцем, как откуда ни возьмись Алла Борисовна.

— Кирилл, это рабочая…я говорила тебе.

— Угу, — Кирилл забил первый колышек и привязал к нему шнурок.

— Я думаю, здесь… — Алла Борисовна развела в сторону руками.

— Отойди, — буркнул муж и забил второй колышек между кроссовками жены.

Алла Борисовна оказалась умницей: тихой мышкой покинула двор, и скоро её звонкие приказы звучали со стороны оранжереи. Кирилл Андреевич оказался мужчиной за сорок, обыкновенной наружности, немногословным.

— Давай туда и туда, — не глядя на Таню, сказал хозяин. — Потом вправо и больше выровнять.

Что в конечном итоге имел в виду Кирилл Андреевич, подруга не поняла, но встала рядом и, шестым чувством угадывая, что делать, начала копать. Взялся за лопату и хозяин.

Ближе к полудню на земле стал вырисовываться силуэт двух-, а в некоторых местах трехуровневого котлованчика. В короткие перекуры ни Таня, ни Кирилл Андреевич не перемолвились ни словом, Только пару раз мужчина украдкой вскидывал на работницу глаза, вернее, как подозревала она, на её грудь, которая хорошо просматривалась под намокшей от пота футболкой.

Работали до обеда. После обеда и получасового отдыха хозяин выкатил из-под навеса тачку, в которой погромыхивала огромная совковая лопата. В дальнем углу усадьбы, под кленами, были навалены кучи чернозема, песка и какой-то смеси. Этим-то и нужно было заполнить вырытый котлованчик. Вначале они возили песок, потом смесь, потом чернозем. Таня лопатой нагружала тачку, хозяин тачку отвозил и аккуратно сваливал её содержимое в котлованчик так, чтобы не нарушить границ уровней. И так часа три не меньше. Опять перекур. Опять хозяин молчит, и только глазами зырк-зырк.

А солнце в этот день! А жара! А духота! Подруга моя уже ни рук, ни спины не чувствовала. Страшно хотелось пить, а еще больше снять одежду и в воду. Под вылинявшей футболкой пот ручьями стекал по жаркому телу, высыхал, а на этот слой лился следующий. И так бесконечно долго.

И что интересно, привыкшая к тяжелому труду, Таня чуть жива от жары и тяжеленной лопаты, а Кирилл Андреевич только изредка стряхнет с носа капельки пота, подтянет сползающие с животика шорты и катит очередную тачку.

Но кончилась и эта работа. Вот сидят они в тенечке. Рядом шланг, из него тонкой струйкой ледяная вода. Кирилл Андреевич берет шланг, отвинчивает посильнее кран и окачивает себя. По покрасневшим плечам, спине, животу льется вода, он направляет шланг на голову, в лицо, крякает от удовольствия. Тане очень хочется того же, но она стесняется. Неожиданно шлаг вырывается из рук мужчины и окачивает Таню. Футболка вмиг намокает, и под тканью проявляются аппетитные округлости. Мужчина несколько мгновений смотрит, а потом пинает своевольный шланг и, отвернувшись, начинает стряхивать с себя остатки воды.

Полчаса отдыха позади. Теперь Таня и хозяин разравнивают землю в котлованчике, утрамбовывая землю в местах, где один уровень переходит в другой.

Скоро ли конец, вздыхает про себя Таня, из последних сил тягая взад-вперед трамбовочный каток. Они укатывают землю по очереди, но Таня замечает, что Кирилл Андреевич катает минут 20-30, а ей дает не более пяти-семи.

Только в начале девятого вечера котлованчик готов и теперь напоминал трехступенчатую террасу, подобную тем, которые видела моя подруга на юге. Там на таких террасах виноград сажали. А здесь что будет?

Без сил подруга опускается на нагретую за день землю. Ноги гудят, спину раздирает подзабытый в последние годы радикулит. Испачканные в земле руки мелко подрагивают, от духоты на части раскалывается голова. Через минуту рядом опустился Кирилл Андреевич. У подруги мелькнула мысль, что она грязная, потная, а рядом как-никак мужчина. От него тоже пахло потом, но запах не отвращал, а странно притягивал. Подруга, прикрыв глаза, отдыхала, наслаждаясь вырвавшимся откуда-то свежим ветерком и близостью мужчины, который хоть и смотрел больше на котлованчик, но изредка взглядывал и на неё. Он сидит тут, думала Таня, хотя давно мог оказаться в джакузи, и ловкие руки его женушки ласково бы терли его плечи, грудь, спину…

Молчание затягивалось. Нужно было что-то сказать. А что? В голове Тани мыслей ноль. И тут…

— Кирилл Андреевич, а вам не кажется, что за такую ударную работу мне полагается премия?

Хозяин вскинул голову. В его зрачках Таня явственно разглядела окошечки с цифрами — олигарх подсчитывал, сколько отвалить разнорабочей, которая весь день плечом к плечу пахала рядом с ним. Вот пролетела сотня рублей, потом промелькнула десятка с лицом американского президента.

— И сколько? — хозяин напрягся.

— Я считаю… — Таня нарочно тянула, глядя, как цифры в зрачках-окошечках забегали с ускорением. — Считаю…, что два мороженных будет в самый раз.

Ни звука, ни движение в ответ. Тане показалось, что хозяин просто не может сосчитать, сколько стоят две порции мороженого. А когда сообразил, что она попросила… Моя подруга не специалист считывать мысли и эмоции с лиц собеседников, но даже она увидела там такое!

… — Знаешь, — продолжала она рассказывать, приканчивая второе пирожное, — там было много чего: изумление, радость, насмешка и уважение, детские воспоминания и мысли о будущем. Моя просьба задела его за живое, это точно. А ты считаешь, я должна была денег попросить?

Я так не считала. Просто в очередной раз восхитилась мудростью и отменным чувством юмора своей подруги.

— А дальше что?

— Дальше…

Придя к себе в комнату, Таня на час погрузилась в ванную. Душистая пена, мягкий шампунь и упругая мочалка в виде косматого колобка вернули ей силы. Она подсчитала, что до конца её добровольной барщины осталось четыре дня, а там расчет, и она в тот же день помчится в магазин за плащом для Жанки.

Ополоснувшись под прохладным душем и завернувшись в простыню, Таня вышла из ванной комнаты. В комнате кроме неё никого не было, а на столе у окна стояли два вафельных стаканчика с поблескивающим кремовым глянцем пломбиром.

Таня села к столу, подперла рукой голову и уставилась на мороженное. Какие мысли мелькали в этот момент в голове, она не поделилась, но когда она очнулась от сладких грез, перед ней стояли два вафельных стаканчика, заполненные растаявшей молочной смесью.

Зять

Я дважды была замужем и дважды развелась. Первый муж ушел от меня, закрутив служебный роман с директором фирмы, в которой работал начальником охраны. С ним мы прожили семнадцать лет, нажили дочь Елену, трехкомнатную квартиру, дачку в шесть пресловутых соток, на которую нас безотказно возила не первой молодости «шестерка». После развода мне достались Ленка, квартира и воспоминания о счастливом до некоторых пор браке. Муж продал причитающиеся ему дачку и машину и купил новый «форд», но, как я предполагаю, не без финансовой поддержки новой супруги.

Второй муж у меня был военным-отставником, а потому упертым и слишком прямолинейным. Он очень хотел наследника, поэтому у нас появился Васька, названный так в честь Василия Ивановича Чапаева, любимого исторического и киношного героя супруга.

Те, кто знает меня хорошо, не могли понять, зачем я за него вышла. Да я и сама не понимаю. Наверное, чтобы не носить клейма «брошенки». Любви между мной и вторым супругом особой не было. Но он не пил, по бабам не шлялся, свободное время проводил в гараже, натирая до блеска и что-то подкручивая на новенькой «Волге», которую мы купили с ним в первый год совместной жизни и за которую расплачивались пять лет из семи, что прожили вместе.

Елене к тому времени исполнилось двадцать два года. Она никогда не упрекала меня за то, что я повторно вышла замуж, обожала всем сердцем Ваську, но к его отцу относилась с едва скрываемой неприязнью. Мужа подобное отношение «младшей по званию» не устраивало, он все время навязывал уже взрослой девушке свое представление о том, как ей вести себя, что говорить, что делать.

— Отцепись, — сквозь зубы цедила Ленка, не желая выслушивать наставления, как она говорила, чужого мужика, и демонстративно захлопывала за собой дверь. — Отставник!

Последнее слово особенно нервировало мужа, и он едва сдерживался, чтобы не наговорить в ответ резких слов. Я не вмешивалась. Конфликт отцов и детей существовал всегда, думала я, к тому же мечтала, что Ленка не сегодня-завтра выйдет замуж и уйдет к такому же «чужому мужику», который со временем станет «родным».

Но Ленка оставалась в девках, хотя её подружки уже по второму разу сбегали в загс. И если бы она дома сидела! Ничего подобного! Дочка после института сумела устроиться в контору, занимающуюся проектированием каких-то зданий, и, насколько я знала, коллеги у неё были в основном мужчины. Кроме того, дочь не бросила плавание, которым занималась с малолетства, и имела звание мастера спорта. Среди её товарищей по бассейну тоже в основном были парни, да еще какие — сплошь Аполлоны! К тому же Ленка — девка хозяйственная, заботливая, отменная кулинарка и чистюля. Весь дом на ней. А личное счастье дочки все не складывалось.

Я старалась не показывать своего беспокойства по поводу Ленкиной неустроенности, но видела, что та переживает и где-то даже завидует своим подружкам, встречая их на улице с колясками.

Не знаю, до каких пор дочка сидела бы в девках, но, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло.

Работа забирает меня без остатка, и домой я не прихожу, а приползаю. Из-за этого я как-то просмотрела зарождение серьезного конфликта между дочерью и мужем, не заметила, как её презрение к отчиму сменилось ненавистью. И главное, ни он, ни она в свои взаимоотношения меня не посвящали.

Поводом для последнего скандала послужила пустячная Васькина шалость. Муж накинулся на мальчишку, Ленка встала на защиту брата. Уже потом сынок мне рассказал, какими словами муж обзывал Ленку, как смеялся над тем, что её никто замуж не берет. Я же попала, как говорится, к кульминации.

… — Дрянь! — неслось из-за закрытой двери. — Проходимка! Это ты дома, перед матерью, скромница! Думаешь, я не знаю, чем ты в бассейне занимаешься?! Отец твой б…н, и ты в него!

Я как назло никак не могла попасть ключом в скважину — руки затряслись, а с другой стороны двери, не слыша моей возни, отставник продолжал поносить мою дочь и бывшего супруга.

— Яблоко от яблони не далеко падает! Бросил тебя папаша, а я к тебе со всей душой. Тебе бы со мной ласковей быть, а ты нос воротишь. Не ценишь ты хорошего отношения!

— Идиот! Не смей трогать моего отца! Ты и мизинца его не стоишь!

— Что же он бросил тебя, променял такую красавицу и умницу на богатую старуху? Видали мы альфонсов!

— Сам альфонс! Тупой! Одна извилина в голове, да и та от фуражки!

Ключ наконец-то встал как надо, дверь поддалась и со всего маху откинулась вглубь квартиры. Звука пощечины я не услышала, но первое, что мне бросилось в глаза, это бледное лицо дочери с расплывающимся алым пятном на левой щеке. Еще я увидела Ваську, прижавшегося к ноге сестры, и супруга, разгоряченного скандалом, набычившегося, с кулаками наготове.

Для всех я появилась неожиданно, потому что так рано с работы меня никто не ждал. Да я бы и не появилась дома до восьми, но в тот день у меня разболелся коренной зуб. Я с работы отправилась в клинику, а оттуда шофер отвез меня прямо домой, так как для меня нет ничего страшнее, когда отходит заморозка. Это время я предпочитаю проводить в постели с хорошей дозой обезболивающего или на крайний случай коньяка.

Но я стояла в дверях и боли в развороченной десне не чувствовала, зато чувствовала, как ледяная ярость затопила меня по самые ноздри. В такие моменты люди и совершают убийства. Но своего супруга я не убила, хотя и следовало.

— Д-д-даю т-т-тебе, — вдруг стала заикаться я, — двадцать минут. И чтобы т-т-тебя здесь н-н-не было. Шагом марш!

И он ушел. Правда, не через двадцать минут, а гораздо позднее, потому что ему потребовалось время, чтобы собрать свои пожитки, потом прочитать мне проповедь о том, какая я плохая мать и потому неправильно воспитала дочь. Потом он стал уверять в этом Ваську, но тот быстренько скрылся в комнате у Ленки и не показывался на глаза отцу, пока тот не захлопнул за собой дверь.

Второй развод я пережила гораздо легче, чем первый, вот только перед Ленкой мне было стыдно, и я дала себе слова никогда больше не выходить замуж. Хватит, сорок два почти. Говорят, что первый муж от Бога, второй — от людей, третий — от сатаны. Не хватало мне еще нечистой силы в доме.

Вечер после развода я провела в гостях у Симы Капир, задушевной подружки и многодетной матери. С Симой мы дружим со школы, где все десять лет просидели за одной партой. В школьные годы Сима была худой, как щепка, я же, напротив, носила кличку «жиртрест». С течением времени мои килограммы будто перетекли в тело Симы, и теперь она с трудом помещалась на стуле в собственной кухне, загроможденной кастрюлями, огромными сковородками, казанами и гусятницами.

— Давай закусывай, — в который раз просит меня Сима, подкладывая на тарелку кусок тушеной говядины. — Смотри, до чего дошла — кости да кожа. И что в тебе мужики находят, не понимаю. Помяни мое слово, и полугода не пройдет, как ты снова замуж выйдешь.

— Я? Замуж? Смеешься…

— Да какой тут смех, — Сима аппетитно надкусила очередную плюшку с джемом. — Твое бы счастье да Ленке. А то девке двадцать два, а она безмужняя. Рожать когда будет? — прошлась подруга по больному месту.

— Сама нос..чей не спю..лю, — с трудом выговорила я. Только у Симы я позволяю себе напиться. Знаю, не осудит, ночью до унитаза доведет, а утром крепким чаем отпоит и отправит домой на такси или с безотказным Аркадием, который, как я подозреваю, побаивается перечить женушке.

Утром, после третьей чашки крепкого чая, Сима посоветовала мне взять инициативу в руки и самой подыскать жениха для Ленки.

— Такие дела нельзя пускать на самотек, — напутствовала она меня в дверях. — Если себе двух мужей нашла, так уж одного для дочери найдешь.

Легко ей говорить! А где я его найду? Хорошие на дороге не валяются, в ресторан не пойдешь — еще подумают, что я к малолеткам пристаю. Не станешь же каждому объяснять, что жених нужен не мне, а моей дочери.

Пока ехала до дому в такси, все прикидывала, с кем Ленку познакомить. Через несколько минут поняла, что себе очередного мужа легче найти. Мне вдруг вспомнилось, как однажды она пришла со свадьбы своей одноклассницы и часа два в подробностях описывала гостей. Особенно досталось мужской половине: кретины, уроды, недоумки, сексуально озабоченные.

— А нормальные там были? — со смешком спросила я.

— Парочка была…да и то тупые.

Я смотрела на свою дочурку и недоумевала, какого лешего ей надо, какого принца заморского она ждет? Конечно, выглядит она на все сто, не то что я. Меня и в юности никто красавицей бы не назвал, а сейчас и подавно. Раньше я хоть на аппетитную булочку была похожа — круглая, бело-розовая, блондинисто-кудрявая, а сейчас худая, бледная, под мальчишку стриженная. Удивительно, как мне удалось два раза замуж выскочить? Правда, глаза у меня ничего, озорные, с искоркой, и рот, словно лук Купидона, да родинка над губой…

Не доезжая нескольких кварталов до дома, такси застряло в пробке.

— Теперь простоишь час, — недовольно пробурчал водитель, а я в очередной раз подумала, что нужно срочно покупать машину. Муженек при разводе «Волгу» себе взял, хотя кредит я платила. Ну да ладно, сейчас с деньгами проблем нет. Зарабатываю я в последнее время прилично, иномарку потяну запросто. Нужно только время выбрать, по салонам пройтись.

— Возьмите, — протянула я деньги водителю такси. — Остановитесь у аптеки.

Водитель рад был избавиться от меня, а значит, не торчать в пробке. Не успела я пройти и десяти шагов, как он свернул в ближайшую подворотню, проигнорировав «кирпич». Я же бодренько зашагала к дому, радуясь погожему осеннему дню, предстоящему выходному и предвкушая удовольствие от покупки в ближайшее время классной машины. Только одно мне не давало покоя: за кого бы Ленку замуж отдать. А то пропадает зря умница-красавица-спортсменка.

В середине октября мне наконец-то удалось выкроить время и отправиться в разрекламированный автосалон. Я уже приблизительно знала, какую машину хочу, но все равно решила осмотреть все, что нынче предлагают, как написано при входе, «состоятельным клиентам».

Пока я бродила от одного авто к другому с умным видом, заметила важную семейную пару, которая выбирала машину из дорогих. Их консультировал парень лет тридцати, может чуть больше, среднего роста, крепкий, темноволосый. Он чем-то привлек мое внимание, и я повернула в ту же сторону, куда он повел своих покупателей. Проходя мимо, высмотрела имя продавца-консультанта на бейджике: «Владимир Владимирович Новый». Фамилия, конечно, классная, и паренек ничего. Улыбка очаровательная. Правда, ростом не вышел, моя Ленка на полголовы выше будет, но рост ведь не главное. Главное, чтобы человек был хороший, а паренек мне очень понравился. Было в нем что-то такое, что отличало от других консультантов. Вначале я не поняла, что именно, а потом догадалась: другие старались во что бы то ни стало впарить покупателем машину, а он оказался из честных, поэтому не столько говорил о достоинствах того или иного авто, сколько перечислял невидимые глазу недостатки.

Его словам внимали не только потенциальные покупатели и я, но и менеджер, ловко спрятавшийся за огромным блестящим монстром из семейства Мерседесов. Минут через десять семейная пара с задумчивым видом покинула автосалон, а к В.В. Новому из засады вышел менеджер и ну распекать бедного консультанта за излишнюю честность. Парень даже не оправдывался, но, упрямо нагнув голову, показывал тем самым, что остается при своем мнении: мол, покупатель должен не кота в мешке покупать, а иметь реальное представление, с какими трудностями ему придется столкнуться при покупке дорогущей машины.

— Еще раз… — проскрежетал менеджер, — и пойдешь искать другую работу.

С минуту парень стоял, по-видимому, обмозговывая перспективы, потом тряхнул головой, развернулся на сто восемьдесят градусов и…увидел меня. Я подумала, что он засмущается, догадавшись, что я слышала, как его распекал старший, но ничуть не бывало. Он глянул в сторону менеджера, который с улыбкой «добро пожаловать» встречал очередного солидного клиента, и состроил уморительную рожицу, а потом по-мальчишески подмигнул мне. В.В. Новый все больше нравился мне, и если первый контакт состоялся, то за вторым дело не встанет.

Через полчаса мы маршировали вдоль разноцветных машин средней стоимости, выбирая подходящую для меня. Парень во всеуслышание расхваливал мне очередной шедевр, а потом тихо, на ушко, выдавал подкапотные тайны. Причем с таким юмором и таким знанием дела, что я просто влюбилась в него. Осталось найти повод и пригласить его к себе, а там познакомить с Ленкой.

Ничего лучшего, чем купить машину сейчас и попросить Нового довезти меня до дома я придумать не смогла, поэтому еще через час я стала владелицей симпатичной машинки темно-брусничного цвета, а еще через сорок минут мы с В.В. подъезжали к нашему дому.

— Сейчас ключи от гаража вынесу, — невинно проговорила я, хотя знала, что ключи вынесет Ленка, она же проводит парня до гаража, а там…

Что будет там, мне ясно представилось: «Ох, ах, разрешите представиться…у меня сегодня свободный вечер…где-то я вас уже видела…». Вот и славненько получится! Будет у меня, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить, и зять, и семейный автомеханик.

Ленка в тот вечер действительно пришла из гаража поздно, была задумчива, на мои вопросы отвечала невпопад. Я ликовала! Потом набрала номер Симы Капир и долго расхваливала себя, свою проницательность и ловкость свахи. Подруга скучно ответила, что ничего другого и не ожидала, но заранее поздравлять не стала, потому что тоже была суеверной.

Но напрасно она боялась: через месяц ухаживаний Владимир Владимирович Новый сделал моей дочери предложение, а еще через два стал законным супругом, а я соответственно стала именоваться тещей.

Если кто-то подумал, что у нас все сложилось хорошо, то сильно ошибся, потому что у нас, в отдельно взятой квартире на четвертом этаже типовой девятиэтажки наступила райская жизнь. И все благодаря В.В.!

Во-первых, в доме появился настоящий хозяин. Нет, не такой, что только приказывает и дает ценные указания, а настоящий, который с первых дней взял на себя ответственность за всё и вся. Он упорядочил нашу слегка безалаберную жизнь, введя обязательные завтраки и ужины всей семьей, воскресные вылазки на природу с шашлыками или печеной картошкой. Он следил за наполняемостью холодильника, бензобака машины, за тем, чтобы его молодая жена не ходила в холод в тонких колготках, чтобы Васька не сидел часами за компьютером, а ежевечернее прочитывал хоть пару страниц из книжки. Благодаря настойчивости зятя я в самые кратчайшие сроки «опломбировала» все зубы, а он терпеливо ждал меня у кабинета, потом бережно, под локоток, вел к машине, а дома суетился возле меня не хуже классической нянюшки.

В.В. встречал Ленку после работы или тренировки и «под конвоем» вел домой, чтобы, не дай Бог, её хулиганы не обидели. Дочь же шутила, что неизвестно, кто кого охраняет, намекая на свой гренадерский рост и развитую мускулатуру пловчихи. Зять к её насмешкам относился спокойно, а когда однажды зимой при встрече с пьяными показал, на что способен, то Ленка вообще перестала сомневаться в его силах.

Весной никто из нашего семейства не почувствовал авитаминоза, потому что В.В. вырастил на подоконнике зеленую травку, которую гордо именовал петрушкой и лучком. Мы с Васькой ели зелень без всякого сопротивления, а Ленка отказывалась, мотивируя отказ запахом изо рта.

— Я не против, — говорил В.В., — а с другими тебе не целоваться.

— Так мне, может, и не разговаривать с людьми?

— Разговаривай, но при чем здесь петрушка и лучок?

— На, почувствуй, — дышала на супруга Ленка.

— Весной пахнет, — блаженно жмурился В.В. — На будущий год лимон постараюсь вырастить…

— Тебе что лимонов в магазине не хватает? — всплеснула руками Ленка.

— Да они не первой свежести, в них витаминов не осталось. То ли дело свои лимончики, прямо с деревца, свеженькие, пахучие.

Зять это так вкусно произносил, что и у меня, и у Васьки начинала бешено выделяться слюна. Мы уже представляли, как порежем желтый плод на ровные тонкие дольки, посыплем их сахаром, а потом положим по кружочку в чай и будем наслаждаться. Ленка наших чаяний не разделяла, лимонов не хотела и вообще вела себя в последнее время с В.В. по-свински. Например, запрещала В.В. встречать её после работы, из бассейна шла со своими ребятами, а мужу приходилось тащиться сзади, и она не обращала на него внимания. Дома его заботы о себе воспринимала с раздражением, кривилась, когда он старался угодить ей.

Обижать такого зятя, каким был В.В., я не могла позволить, и однажды завела с дочерью разговор.

— Что тебя не устраивает? — напрямик спросила я.

— Все устраивает, — ответила Ленка, закрываясь глянцевым журналом.

— Тогда объясни, почему с Владимиром ты ведешь себя просто по-хамски?

Дочь молчала, я ждала ответа. Не дождавшись, стала перечислять достоинства В.В., обратила внимание на то, как изменилась, причем в лучшую сторону, наша жизнь, как доволен Васька, что у него появился старший друг.

— Да не спорю я, — отбросила в сторону журнал дочь. — Вовка хороший, очень хороший. Только…

— Что?

— Не люблю я его, — вдруг тихо сказала Ленка, закусывая нижнюю губу. — Не люблю. Вышла за него, потому что приспичило. Стыдно стало: все давно замужем, а я хожу невостребованная. Думала, поживем, я привыкну к нему. Ты вот со своим отставником тоже не по большой любви сошлась. Правда?

Я промолчала. Конечно, я могла возразить дочке, придумать что-то в свое оправдание, но ведь ей этого не нужно. И так мне стало обидно, что я своими стараниями выдать поскорее дочь замуж поставила и её, и Вовку в дурацкое положение. Правду люди говорят, что в такие дела нечего соваться. Но ведь я хотела только добра.

— Дочка, Вовка такой замечательный, присмотрись. Ну где сейчас такого положительного найдешь? Нарвешься на пьяницу или наркомана…

— Ты еще про отца скажи, который ушел к другой. Мама! Я ведь только сейчас поняла, что главное не замуж выйти, а влюбиться! Понимаешь, мне этого не хватает.

— Чего? — я начала злиться. — Страданий по любимому, бессонных ночей в ожидании? Или счастья остаться одной, а он, твой любимый, в это время будет обнимать другую и не факт, что та, другая, лучше тебя. Бывает наоборот…

— Ну и что? Вот вы с отцом любили друг друга, между вами страсть была. А я вышла за Вовку, потому что никому другому не нужна-а-а-а… — Ленка заревела.

Ну что мне оставалось делать? В утешении дочь не нуждалась, другого мужа я не могла ей предложить. До слез было жалко и её, и Вовку. Он по моей милости оказался без вины виноватым. Что теперь будет?

Весна как-то быстро перетекла в лето, лето — в осень. Я по-прежнему все силы отдавала работе, игнорируя появляющиеся возможности вновь обрести семейное счастье. Домой я приходила поздно и с замиранием сердца открывала дверь. Боялась, что увижу ссорящихся молодых, споткнусь о собранные Вовкины чемоданы. Но пока все было тихо, мирно, и я молилась, чтобы Ленка забеременела и перестала думать о влюбленности. Я частенько разглядывала лицо Владимира незаметно для него и пробовала угадать, устраивает ли его семейная жизнь. Иногда он замечал мой взгляд, тотчас же отзывался улыбкой, шутил, и я не понимала, как можно было не любить такого человека.

Ничего особенного у нас не происходило, если не считать, что Владимир прочно завоевал наши с Васькой сердца. Мальчишка часами мог простаивать рядом, пока зять копался в машине, готовил обед или налаживал капающий кран. Вовка принимал обожание младшего брата жены, потихоньку приучал к мужской работе по дому, не жалел времени, чтобы сходить с ним на футбол, на аттракционы или просто посидеть рядом, когда тот старательно учил уроки.

И опять я ничего не заметила. Уже в который раз! Десять лет назад я не заметила, как отдалился от меня первый муж, и очнулась, когда он собрал вещи и ушел от меня. Год назад я не заметила, какую опасность представлял для Ленки мой второй супруг, и только мой ранний приход с работы положил конец противостоянию дочери и отставника. Сейчас я тоже ничего не замечала, пока однажды Ленка не вернулась домой. Ни в семь, ни в девять, ни в двенадцать часов ночи.

Это была страшная ночь для меня, Владимира и даже Васьки, который как встал у балкона, откуда просматривается дорожка к нашему дому, так часов до трех ночи не сдвинулся с места. Зато мы с зятем до седьмого пота бегали по району, обошли и обзвонили всех друзей и знакомых, побывали в трех отделениях милиции, двух приемных покоях и напугали, наверное, всех ночных сторожей, неожиданно появляясь перед ними в расхристанном виде.

На следующее утро я писала заявление о пропаже дочери, когда зазвонил мой сотовый. Ленка сообщала, что с ней все в порядке, она жива, здорова, скоро придет домой. Силы оставили меня, и я на трясущихся от усталости и переживаний ногах поплелась домой, чтобы сообщить «радостную» весть Владимиру.

Но Ленка появилась дома на четвертый день. И только для того, чтобы собрать свои вещи. У порога её ждал, как она нам объявила, жених.

— Ты соображаешь? — зашипела я на неё. — Какой жених, у тебя муж…

— Вова, — высунулась из шифоньера Ленка, — я развожусь с тобой. Ты извини, что все так вышло, но я полюбила другого.

— Другой — это он? — кивнула я в сторону стоящего у порога молодого мужика.

— Да, — подняв бровки, ухмыльнулась Ленка. — Тебя что-то не устраивает? А-а-а-а, поняла! Не тот выбор, да? Пусть, но это мой выбор!

— Лен, давай я тебе помогу.

Вовка взял из рук жены ком одежды, положил в кресло, а потом начал аккуратно складывать в большую спортивную сумку. Ленка металась по квартире, хватая то одно, то другое, а Вовка, не говоря ни слова, паковал вещи. Через час с небольшим Ленка с женихом исчезли, а квартиру накрыла такая тишина, что хотелось собрать весь имеющийся в доме хрусталь и грохнуть об пол. И чтобы в мелкие осколки, в пыль.

Наш маленький рай кончился. Все, чему я так радовалась, рухнуло в одночасье. Ленка с видом победителя ушла, не обернувшись ни на съежившегося в углу дивана Ваську, ни на меня, ни на мужа, который через силу приводил в порядок квартиру после погрома, устроенного сбежавшей женой. Наверное, где-то жизнь продолжалась, но в нашей квартире она замерла надолго.

Все последующие дни и недели были похожи своей тусклостью, молчанием и нежеланием о чем-то думать, что-то делать.

Дочь за это время позвонила дважды. В первый раз, чтобы похвастаться, какое счастье свалилось на неё, второй для того, чтобы сообщить о дне развода.

Вовка, казалось, меньше нас с Васькой переживал её уход. Без истерик и суеты он продолжал заботиться о нас, решать с Васькой задачки, подвозить меня на работу и с работы, готовить завтраки и ужины. Вот только похудел он сильно, да уголки глаз как-то печально опустились. Глядя на него, мне хотелось плакать, а иногда я готова была разыскать Елену и притащить её домой. Но я понимала, что это бесполезно.

Вечером, накануне развода, я завела разговор с зятем.

— Я соглашусь на развод, — без всякого выражения сказал он. — Если она с тем… счастлива, зачем настаивать…

— Да она горячку порет, — начала я.

— А любовь и должна быть горячей, а не как у нас — чуть теплой.

Потом посмотрел на меня виновато и ушел к себе.

На следующий день после развода я пила кофе на кухне в одиночестве. Из комнаты Володи не доносилось ни звука, хотя пора было на работу, Васька тоже спал, потому что привык, что по утрам его будит не мать, а Володя.

Я понимала, что зятю сейчас трудно показаться мне на глаза, да и я чувствовала себя очень виноватой и перед ним, и перед дочерью. Стараясь не шуметь, я поставила чашку в мойку, собрала сумку и к выходу. Глянув на себя в зеркало, и автоматически отметив, что выгляжу не лучшим образом, сунула в сумку косметичку, решив «нарисовать лицо» перед началом работы.

Весь день я была сама не своя, путалась в документах, напрочь забыла о важных звонках, несколько раз порывалась съездить домой, поглядеть, что там и как. Честно сказать, в тот момент я переживала гораздо сильнее, чем после разрыва со своими мужьями. Там было больше злости, ревности, а здесь…

Здесь было что-то другое, но что, я не могла пока понять. Одно знала наверняка: я не хочу, чтобы Володя от нас уходил. Ни я, ни Васька не сможем без него, и дело тут не в том, что зять отлично готовит, взял на себя большую часть бытовых проблем, а потому что без него нам станет холодно и тоскливо. Пропадет чувство защищенности, желание спешить домой. Жить без Вовкиной солнечной улыбки, без его ласковых глаз, без его шуток и розыгрышей, если он уйдет…

А, собственно, ему и идти некуда. Опять к старшей сестре, у которой тридцать шесть квадратов на пятерых? А если не к ней, то куда? Я не могла допустить, чтобы Вовка мыкался по съемным квартирам. Пусть поживет у нас, а там видно будет. Ленка может жить, где угодно и с кем угодно, но Володю мы не отпустим, ведь он нам не чужой.

Эта мысль меня немного успокоила, и я смогла провести важное совещание и ничего не напутать, хотя несколько раз ловила на себе удивленные взгляды коллег. Но часа в четыре сердце как в тиски схватило, будто почуяло неладное. Бросила все дела, в машину и домой. Перед рынком в пробку попала, начала нервничать. Схватила сотовый, звоню зятю — не доступен. Я чуть из машины не выскочила, да на мое счастье впереди машины пошли живей, и вскоре я была у дома. Выбираясь из машины, молилась об одном: успеть!

Как до квартиры добежала — не вспомнить. Жму на кнопку звонка — тишина. В отчаянии стала колотить кулаком в дверь:

— Вова, Володя, открой! Я знаю, ты дома!

С чего я решила, что он дома? Рабочее же время…Но действительно, за дверью послышались шаги, и Вова открыл мне.

— Ключи потеряла? — первое, что спросил он.

— Какие ключи? — без сил опустилась я на корточки в прихожей. — Как сумасшедшая неслась, думала…

Вовка стоял, прислонившись к одежному шкафчику, и так глядел! Так глядел! А глаза! Плакал, наверное. Я как подумала о том, что у него на душе сейчас, так сама и разрыдалась. Сижу, реву белугой (хорошо, не накрасилась в это день, а то было бы еще то зрелище). Зять стоял, стоял, а потом опустился рядом, обнял одной рукой, прижал к своему плечу.

— Лен-ка-а-а, — захлебываюсь я слезами, — она не пло-ха-я-а-а-а.. Просто любо-о-о-овь.

— Знаю, — отвечает мне зять. — Она меня не любила. Нравился я ей, но не больше. А я, дурак, видел же! Надо было мне уйти еще тогда, до свадьбы…

— А что же не ушел? — спрашиваю с обидой за дочь.

— Хорошо мне с вами было. Почувствовал себя как в родной семье. Меня ведь сестра после смерти родителей растила. А у неё своя семья, я вечно был лишним. Нет, не думай, что она меня обижала, просто ей не до меня было. У вас другое дело. Вы мне сразу родными стали. Я во время свадьбы с Леной поклялся про себя, что мы будем самой счастливой семьей: и ты, и мы с Ленкой и Васька. Веришь?

Я качнула головой. Мне хоть неудобно было сидеть на корточках, но вставать не хотелось. Так и сидела бы в прихожей, обнявшись, оплакивая несбывшееся.

Щелкнул замок, в дверь протиснулся Васька. Вечно улыбающееся лицо сына на это раз было серьезно и даже печально. Он молча прошел, бросил в угол ранец и, не раздеваясь, тоже сел в ряд с нами, только справа от Вовки.

Сколько мы так просидели, не знаю. Первым поднялся зять, потянул за руки меня, потом Ваську, потом помог мне раздеться. Я зашла в зал и чуть не споткнулась о сумку. Поняла — Вовка уходит.

Всхлипнул за моей спиной Васька. А зять взял в одну руку сумку, в другую куртку, легко поцеловал меня в щеку, подмигнул Ваське и двинулся к выходу. Я стояла, как деревянная, а внутри все ныло и болело. Это неправильно, твердил кто-то внутри меня, так не должно быть, он не должен уйти.

Я вылетела в прихожую в тот момент, когда Вовка клал ключи от квартиры на телефонную полочку.

— Прощайте.

— Нет! — сказала я, а потом громче. — Нет! Ты член нашей семьи, и ты должен жить с нами, потому что мы без тебя не сможет, и тебе без нас будет плохо. А Ленка…Что Ленка? Ей сейчас хорошо, так почему всем нам должно быть плохо?!

Конец ознакомительного фрагмента.