Дача Сельвинского. Жители. Соседи. Гости

Ирина Николаевна Зорина

История одной дачи в писательском посёлке Переделкино от лица её жителя — рассказ о прежних и нынешних обитателях дома, о литературном окружении, о временах ушедших и настоящих. В книге собраны биографические зарисовки и воспоминания о писателях и публицистах, дипломатах и политиках — Илье Сельвинском, Андрее Вознесенском, Юрии Карякине, Булате Окуджаве, Фазиле Искандере и других, а также о побывавших здесь нобелевских лауреатах: Габриэле Гарсии Маркесе, Гюнтере Грассе, Светлане Алексиевич.

Андрей Вознесенский

В начале 1960-х в Переделкине жили уже молодые поэты-шестидесятники: Евгений Евтушенко, Роберт Рождественский, Белла Ахмадулина. У Ахмадулиной собирались не только соседи, но и весь творческий авангард того времени: приезжали Владимир Высоцкий и Майя Плисецкая, гостили иностранные писатели и журналисты. В годы Оттепели писательский посёлок стал центром притяжения столичной интеллигенции.

Андрей Вознесенский поселился на первом этаже бывшей дачи Сельвинского. Он прожил здесь до 1980 года, а после смерти Константина Федина перебрался на его дачу, поближе к дому Пастернака, в дом №2 по улице Павленко. Вспоминал он об этом так:

Я оказался в Переделкине благодаря аллергии. Она внезапно у меня началась в городе — стало лицо краснеть и опухать, и я заметил, что после дня за городом становится легче. <…> Просить у начальства я никогда ничего не умел — не в силу какого-то особенного нонконформизма, а просто потому, что это отдельное искусство. <…> Тогда за одолжение могли потребовать что-то сказать или написать… Но тут на даче крупного советского литературного генерала, детского писателя по совместительству, обосновались собственные его дети — он жил в другом доме — и прожгли там пол, готовя прямо в помещении шашлык. От дачи они отказались, половина её досталась пролетарскому поэту Василию Казину, глубокому старику, а две комнаты без кухни — нам.

«Нам» — означало Андрею и Зое. К этому времени его муза Оза — Зоя Богуславская — уже стала женой. Красивая, очень умная женщина (редкое сочетание!) прожила с поэтом сорок шесть лет. Она была ему женой и возлюбленной, матерью и нянькой, первым читателем и критиком, менеджером, продюсером и вообще организатором жизни. Зоя была с ним рядом до последней минуты. Ушёл он 1 июня 2010 года, на семьдесят восьмом году жизни, после тяжёлой болезни. Асфальт возле его калитки в тот день был усыпан алыми лепестками роз.

Сама Зоя Богуславская — известный критик, прозаик. В 1991 году она создала знаменитую премию «Триумф». Но в историю нашей культурной жизни она, конечно, вошла ещё и как жена, а после смерти Вознесенского — как вдова великого поэта. Она сразу поняла и верно оценила его поэтический талант. Принимала и достойно проживала его увлечения. Но при всех своих увлечениях, Андрей знал, что жить он может только с Зоей. Это была его надёжная гавань.

Я так уверенно говорю об этом, потому что с 1966 года нас сдружила Таганка, и с тех пор мы были с ними, особенно с Зоей, близки. Потом уже, в девяностые, когда мы с Юрием Карякиным поселились на Даче Сельвинского, Андрей захаживал к нам по доброй дружбе.

К концу оттепельных шестидесятых Вознесенский был уже известным поэтом-авангардистом. Он буквально взорвал поэзию экзотикой ритма и рифмы. Его называли «голосом эпохи». Он первым создал собственный особый «образ поэта». На сцене он распахивал свой белый удлинённый костюм, под которым оказывалось кроваво-красное одеяние, и кричал: «Я — Гойя!». И публике, особенно той, что не знала русского языка, уже был не нужен текст.

Помню, когда я свою книгу о великом испанце назвала «Я — Гойя», потому что это был дословный перевод с испанского «Soy Goya», один придирчивый мой знакомый читатель заметил: «Книжка хорошая. Название плохое, сразу вспоминаешь Вознесенского». Но Вознесенский завораживал публику. Его знала Европа, ему аплодировали Нью-Йорк и Париж.

К тому времени, как Андрей поселился на Даче Сельвинского, он уже пережил разнос Хрущёва в 1963 году и последовавшую опалу на шестидесятников. Он уже мало походил на того «изгоя», которого запечатлел в своём стихотворении 1963 года «Автопортрет»:

Он тощ, словно сучья.

Небрит и мордаст.

Под ним третьи сутки

трещит мой матрац.

Чугунная тень по стене нависает.

И губы вполхари, дымясь, полыхают.

«Приветик, — хрипит он, — российской поэзии.

Вам дать пистолетик? А, может быть, лезвие?

Вы — гений? Так будьте ж циничнее к хаосу…

А может, покаемся?…

В Театре на Таганке Юрий Любимов сделал два спектакля по поэзии Вознесенского: в 1965 году он поставил «Антимиры», которые были сыграны более тысячи раз, а в 1970-ом — «Берегите ваши лица».

С последним, который закрыли сразу после премьеры, у меня есть одно не очень приятное воспоминание о том, как мой муж Юрий Карякин невольно обидел Андрея.

Это было время, когда кончалась Оттепель и начались заморозки, ползучая реабилитация Сталина.

В мае—июне 1968 года началась травля Высоцкого в печати. В июле за публикацию на Западе работы «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе» был отстранён от работы «на объекте» академик Сахаров. Были принудительно помещены в психиатрические лечебницы известные писатели и учёные.

Именно в тот год Любимов задумал поэтический спектакль-метафору «Берегите ваши лица» по стихам Андрея Вознесенского. Откуда такое название? Вознесенский кричал о фарисействе, лжи, двуличии общества и, увы, о нас самих, породивших это время.

По режиссёрскому замыслу Юрия Любимова, роль Поэта должен был исполнить Владимир Высоцкий. Ему же предстояло спеть на сцене «Охоту на волков», написанную в августе 1968 года. Спектакль задумывался как экспериментальный, по принципу открытой режиссуры.

10 февраля 1970 года мы с Юрой Карякиным пришли на премьеру, не побывав ни разу на прогонах. Начался интересный, необычный спектакль-репетиция. И вдруг — запел Высоцкий. Он сидел, раскачиваясь на протянутых через сцену пяти канатах, изображавших нотный стан, и обращался прямо к нам, зрителям:

Рвусь из сил — и из всех сухожилий,

Но сегодня — опять как вчера:

Обложили меня, обложили —

Гонят весело на номера!

Когда он замолк, в зале наступила зловещая тишина. И — шквал аплодисментов. Его не отпускали. Зал был так наэлектризован, что, казалось, стоит Высоцкому пойти на выход, как все рванут за ним.

В антракте Андрей подошёл к нам, спросил у Карякина, что он думает о спектакле. И тот, как всегда предельно искренний и не знавший в ту минуту, что «Охота на волков» написана не Вознесенским, а Высоцким, выпалил: «Знаешь, Андрей, я ведь не большой твой поклонник, но только за одну „Охоту на волков“ поставил бы тебе при жизни памятник». Помнится, лицо Андрея исказилось, но он промолчал — всегда был поразительно сдержанным человеком. Повернулся и молча ушёл.

Уже 21 февраля Горком партии Москвы принял решение спектакль закрыть. Его закрыли навсегда. Даже в годы Перестройки он не был возобновлён.

Несмотря ни на что, в 1970-е годы Вознесенского стали много издавать, он выступал по телевидению и в 1978 году получил Государственную премию СССР. Удивительно, что его, как и Евтушенко, довольно легко выпускали на гастроли не только в страны народной демократии, но и в Западную Европу и США. Говорили, что брат президента Соединённых Штатов, Роберт Кеннеди, любил его стихи и даже пытался переводить их на английский язык. В США Андрей познакомился с драматургом Артуром Миллером, поэтом Алленом Гинзбергом, представителем бит-поколения, с Мерилин Монро. Голливудской кинодиве поэт посвятил стихотворение.

Я Мерлин, Мерлин. Я героиня

самоубийства и героина. <…>

невыносимо, когда бездарен,

когда талантлив — невыносимей…

Андрей дружил со многими деятелями искусства, был собеседником Сартра, Хайдеггера, Пикассо, встречался с Бобом Диланом. Они с Зоей и в переделкинском доме принимали многих именитых гостей.

Конец ознакомительного фрагмента.