Дети Свободы. Евангелие XXI века

Ирина Нестерова

Жизнь Корниэля резко меняется, когда в гостиной его загородного дома появляется Ангел-Хранитель. Что поведает ему житель Небахат, и каковым будет его новый мир? Эта аллегорическая книга написана посредством юнгианских синхроний, мистических сновидений и глубокого анализа воспоминаний.

Коридорами сознания

Ибо лучшее среди снадобий есть Мудрость.

— Евангелие от Ессеев

Эгрегоры

структурные элементы реальности, или Матрицы; программы божественного аппарата, регулирующие функционирование людей, объединённых в отдельные группы по признаку их морально-этического, национального, религиозного, профессионального или иного подобия.

Астральное тело

один из семи компонентов тонкого тела или ауры.

Нижний астрал

место временного обитания душ после разложения сосуда

Т. К.

Изменения, случившиеся в тот миг с Корниэлем, невозможно было выразить никакими словами. Они были настолько впечатляющими, что в сравнении с ними воспоминания о человеческой жизни померкли.

Внезапное постижение «Я», его великолепия и гармонии с внешним миром, обретение нового взора — все это говорило об одном: следующим шагом к Вершине было Осознание.

Вольнодумец

Открыв глаза, Корниэль вздрогнул. Больше не было ни зеленой листвы, ни прекрасных роз, ни мягкого света. Кромешная темнота.

Вместо белоснежной мантии к телу прилегала уютная одежда. И, что было самым приятным, она была его собственной. Корниэль любил черный цвет, — он с точностью передавал состояние его души: легкость, свобода, бесконечность.

Нащупав под собой простынь, он впал в агонию: «Неужто гроб? Но я ведь завещал себя кремировать!»

Однако, взмахнув перед собой руками, надеясь все же не уткнуться ими в крышку гроба, Корниэль вздохнул с облегчением: «Комната…»

Затем он принялся ощупывать свой аккуратный нос, высокие скулы и прямоугольный подбородок. Его лицо было гладким, а значит, жизнь после смерти ему вовсе не померещилась — он все еще был молод. Широкие брови и копна густых белых волос говорили о том же. Бегая глазами в пространстве, он пытался хоть что-то разглядеть — тщетно.

Положив руки на грудь, Корниэль обнаружил небольшой сосуд грушевидной формы. Неожиданно из фиала начал исходить нежно-голубой свет. Будто маленький клубок дыма, он тонкой линией устремился вверх, разделяясь на блуждающие огоньки.

Корниэль поднялся. Под ногами заскрипел деревянный пол. По всей видимости, это был домик из сруба, и пахло в нем соответственно. Он уже ощущал этот аромат прежде, но никак не мог вспомнить где.

На какое-то мгновение он даже позволил себе надежду на то, что очутился в мире детства — крохотный домик в Англси, который ему довелось покинуть против его воли.

Когда огоньки достигли потолка и полностью осветили комнату, Корниэль оцепенел. С макушки до пят его пронзило током — увиденное казалось призрачной химерой. Однако тут же послышался женский голос — нежный, мелодичный, голос, который тот запомнил на всю его жизнь.

— Ты?.. — прошептал Корниэль, не веря своим глазам.

Слезы попросились наружу, но он их мужественно сдержал. Первым делом решил, что бредит, но, вспомнив слова Хранителя, взял себя в руки.

— Здравствуй, мой милый альв.

Невысокого роста женщина с седовласой головой и безупречно гладкой кожей стояла напротив него. Большие голубые глаза блестели от влаги, а тонкие губы-ниточки изогнулись в нежной улыбке. Обрамленная орнаментом юбка зашелестела по деревянному полу, и женщина подошла вплотную.

— С возвращением, сын мой, — негромко сказала она и ринулась Корниэлю в объятия.

Гладя светлую голову, она вбирала в себя судорожные всхлипы, которые Корниэлю было больше не под силу сдерживать.

Казалось, ничего уже не могло удивить его. Но душа была вновь чиста и открыта, и все чувства ощущались с новой силой. Стоять там в объятиях матери, в которой он нуждался всю свою жизнь, было большим чудом, чем все то, что могла предложить ему Вершина. Прижавшись к ней что есть силы, Корниэль отклонился, чтобы вновь заглянуть в родные глаза.

— Как же я рад тебя видеть… — подавив дрожь, сказал он.

Осыпав сына поцелуями, Уна выбрала самый мягкий из стульев и предложила ему присесть.

— Ни о чем не тревожься, дорогой, — тихим голосом прошептала она, — у тебя будет самый лучший Наставник. Скорее всего, мы не сможем видеться часто, но помни, милый, я всегда с тобой, — держа сына за руки, Уна улыбалась сквозь слезы. — Я так ждала этой встречи!

Уна была сердобольной, трепетной женщиной, какой Корниэль ее и запомнил, и сказанное после удивило его не меньше.

— Мы, Воины, бываем такими тонкослезыми — обняв сына, она снова всплакнула, но, увидев женский силуэт за темным оконным стеклом, тут же взяла себя в руки. — Время не ждет.

Схватив Корниэля за руку, она вывела его из дома и направилась к озеру. Огоньки света последовали за ней.

Изабэль

Вселенная — это удивительное зелье из слез страданий и слез радости. Сунь палец в варево и оближи его, после этого ты постигнешь «смерть», жизнь и великий круг существования.

Знания, секреты, искусство магии и любви откроются тебе. А главное, ты обретешь Мудрость.

Вольнодумец

— Я часто прихожу сюда. Здесь я нахожу свой покой.

Корниэль в оцепенении взирал на открывшиеся перед ним дали. Мать также смотрела вдоль берега, холодный ветер развевал ее серебряные локоны. Берег был в точности таким, каким Корниэль его запомнил. Все было таким же, как тогда. Кроме одного.

Сняв с себя кофту и мягкие ботинки, Корниэль смочил ноги. Холод больше не тревожил его. Поэтому, недолго думая, он нырнул под воду.

Ангелы…

Однажды он уже слышал это слово, когда, грея костяшки у костра, внимал рассказам местных мальчиков. Сын пастора тогда казался посмешищем, так как твердил, что видел в чаще леса существо, светившееся ярким голубым светом.

«Но дело в том, что речь идет не о людях вовсе…»

Неужели сын пастора был прав?

Корниэль торопливо вернулся на берег.

— Расскажи мне все, — решительности у него было не отнять.

В воздухе воцарилась тишина. И лишь спустя несколько секунд тихим шепотом Уна ответила:

— Всему свое время, милый.

— А отец? Отец тоже здесь?

Оборачиваясь по сторонам, Корниэль изучал каждый сантиметр округи.

— Нет, милый. Истина едина, но найти ее можно за разными дверьми, — подойдя ближе, Уна положила руку ему на плечо. — Однако есть человек, знакомству с которым ты будешь непременно рад.

— О ком ты говоришь?

— М-м… Пусть это будет сюрпризом, — Уна всегда так говорила, когда наверняка была уверена в том, что это сработает.

Они оба улыбнулись. Улыбка сделала их похожими.

— Ты должен познать свою историю без ошибочных догадок и самобичевания. Иногда правда гораздо ближе, чем нам кажется.

Корниэль запустил камешек в воду. Тот запрыгал по ее поверхности, как водомер.

— Все началось здесь, здесь была твоя первая травма.

— Она связана с тобой? — спросил Корниэль, отведя взгляд в сторону.

Уна вдохнула поглубже. Она тщательно готовилась к этому разговору, но теперь все мысли, казалось, исчезли от волнения.

— Все в нашей жизни приходит в назначенное время. Ты не виноват в моей смерти, слышишь?

Раздался тихий шлепок, и у самой воды возникла стройная фигура в черном.

— Кто это?

Фигура осмотрелась, будто пытаясь сориентироваться, а затем, сменив курс, растворилась в густом черном пепле.

— Здесь небезопасно, — прошептала мать и оглянулась. — Ты был не простым человеком, милый. Тебя ждут великие дела. Нам следует поторопиться.

Корниэль топтался на месте, будто намереваясь спросить о чем-то еще, но Уна, поспешив к дому, поволокла его за собой.

Посреди главной комнаты стоял неприметный письменный стол — черное дерево было совсем не тронуто временем. Подойдя ближе, Корниэль увидел руническую доску с символами, которых раньше не встречал.

— Похоже на руны…

— Руны, камни, числа и даже места, — мать водила руками в воздухе, — все это — проводники энергии.

— А звезды?

— Звезды — указатели пути.

Уна достала из сундука сухую одежду и передала ее сыну.

— Спасибо, — улыбнулся он. — То есть это проводники между духовным и материальным миром?

— Верно, сын. Почти верно, — ее лицо приняло важный вид. Было заметно — Уна гордится своими знаниями. — Нет существенной разницы между началом материальным и началом духовным. Все мы в том или ином виде — энергия, разница лишь в условиях. Если бы человек, не постигший духовной свободы, имел все условия для использования такой силы, мы бы давно проиграли войну.

— Свободы?

— Не путай со вседозволенностью, — подчеркнула мать, приподняв один из камешков на доске. — В первую очередь, Свобода — это ответственность.

— Согласен…

Корниэль криво улыбнулся — в его голове мелькнул призрак прошлого.

— Контроль — грязное слово, — продолжила Уна. — У Свободы — собственная дисциплина. Это Осознанность.

Корниэль с неподдельным интересом следил за тем, как мать выкладывала руны по какой-то особой схеме. Подойдя к окну, он задернул занавески и выглянул в крохотную щель — на берегу не было ни души. Нахмурившись, он вернулся к матери.

— Исследование и понимание своих переживаний — неотъемлемый шаг на пути к Свободе. Наши эмоции — это не конечный результат. Не действие добивается наших слез, а слезы побуждают нас к действию. Как ни странно, но человек управляет своей жизнью, и скоро ты в этом убедишься.

— Я стану Хранителем? — в глазах Корниэля зарождалось сияние.

Увидев, как радужка начинает излучать свет, Уна насторожилась. Подойдя ближе, она схватила сына за щеки и заглянула ему в глаза.

— Как ты себя чувствуешь?

— Эй, ты чего? Все отлично! — отшатнулся Корниэль.

Поведение матери тревожило его. Еще несколько минут назад он был полностью уверен, что направляется в «рай», но спешка матери говорила о наличии вариантов.

Вернувшись к рунической доске, женщина подозвала к себе сына.

— Ты оставишь это здесь? — удивился Корниэль. Среди застеленной брезентом мебели встречались атрибуты магии, диковинные сувениры и личные вещи. — Ты выкупила наш дом?

Уна засмеялась и снисходительно посмотрела на сына.

— Это эскиз моего Мира, Эль, — маленький кусочек Межмирия.

Не до конца понимая сказанного, Корниэль осмотрелся и подошел ближе. Как только он коснулся формулы, в ушах хлопнуло, и все вокруг исчезло.

Уна стояла напротив сына и с любопытством наблюдала за тем, как тот, вдыхая выжимки света, выравнивал равновесие.

— Со временем ты привыкнешь, — с улыбкой сказала она, протягивая Корниэлю руку.

Тот отказался принимать помощь и, как истинный джентльмен, поцеловал руку матери.

— Все в порядке.

Местность была сырой и угрюмой, но это не делало ее менее привлекательной. Пробравшись сквозь лесные заросли, они направились в сторону помпезной усадьбы, одиноко красовавшейся неподалеку. Это был старейшей постройки дом, находившийся в одном из пригородов Туманного Альбиона.

Уна указала на ряд деревьев, которые росли вдоль серой стены. Около минуты они шли по песчаной дороге, ведущей к главному входу.

— Если постараться, можно услышать, о чем они думают, — расплываясь в блаженной улыбке, Уна прильнула к пальметте, раскинувшей свои многочисленные ветви.

— Это место кажется мне знакомым. Где мы? — спросил Корниэль, осматриваясь.

Верхняя часть готического строения была полностью увита девичьим виноградом, а сквозь витражное окно пробивался мягкий желтый свет.

— Еще бы, — иронично улыбнулась Уна, глядя на сына. — Зайдем?

Дверь была не заперта. Большой холл, обставленный в лучших английских традициях, восхищал своим убранством. В воздухе витал аромат ветивера, напомнивший Корниэлю о событиях той сладкой ночи. Едва он подумал о них, как перед его глазами появились кадры настоящего кино: одетый как лондонский денди, молодой и уверенный в себе Корниэль Поуп — перспективный студент Оксфордского университета, пронесся мимо, держа за руку кудрявую хохотушку.

— Ну же, Кэл, не беги так! Я на каблуках! — визжала девушка, не скрывая восторга.

— Тш… — пригрозил ей парень, пытаясь унять и свой смех тоже. — Нас не должны заметить!

Он помог спутнице снять туфли, и пара скрылась в арке, ведущей в другую часть дома.

Корниэль стоял в ступоре.

— Ты тоже это видела? — спросил он мать, встряхивая головой.

— Да, — ответила Уна, проводя пальцами по тонким линиям скульптуры, — устремив взгляд в сторону своего спутника, мраморная леди прижимала его руку к сердцу. — Ты непроизвольно «оживил» свои воспоминания. Скоро ты научишься ими управлять и использовать память как топливо для своей силы.

Корниэль закрыл лицо руками, долго и сильно тер его.

— Это было так давно. Я уже и не помню себя прожигателем отцовских денег.

— О да… — саркастически вставила Уна. — Но врожденное отсутствие страха никуда не исчезло.

— На самом деле, мне всегда страшно, — ответил Корниэль. — Но почему Эмили Ванг?

— Это — матрица твоей истории. Ты видишь то, что должен видеть, то, что даст тебе ответы.

— Хм… То есть у моей истории есть программист? А тестировщики тоже были?

Снисходительно улыбаясь, Уна взъерошила сыну волосы и направилась к арке. Корниэль поспешил за ней.

— Запомни, сын, все в этой жизни делается не с тобой, а для тебя.

Они оказались в небольшой купальне. Воспоминания Корниэля шли своим чередом — парочка находила забавным проникнуть в дом незнакомцев и устроить там дебош. Распивая шампанское прямо из бутылки, взломщики возбужденно беседовали в воде.

— Хранитель оформляет Книгу Жизни своего подопечного, будучи проводником энергии свыше, — продолжила Уна. — Не он решает, как человеку жить или что произойдет с ним в будущем. Но он помогает ему сделать правильный выбор.

— То есть Хранители — пророки?

Корниэль присел на край купальни.

— Можно сказать и так.

«Да, такое уж вряд ли забудешь…», — подумал он, разглядывая комнату. Она была душной и тесно заставленной тропическими растениями — влажные испарения от воды создавали уникальный микроклимат. Стройные ножки Эмили касались естественной гальки, устилающей дно купальни.

Корниэль пожал плечами и развел руки в стороны, как бы говоря, что молодость имеет преимущества. Уна замолчала и стояла в стороне, оставив сына наедине с прошлым.

Эмили радостно улыбалась, щуря от брызг глаза-пуговки. Корниэль улыбнулся в ответ, представив, будто девушка смотрит на него.

Купальня освещалась желтым светом ламп, делая атмосферу объемной и романтичной. Большие витражные окна, расположенные по кругу, играли разноцветными огоньками.

— Ты нравишься мне, — прошептал юный Поуп своей спутнице.

Подплыв к ней ближе, он коснулся губами кончика ее миниатюрного носа.

— Правда?

То ли от смущения, то ли от горячей воды, щечки Эмили порозовели, делая ее еще более привлекательной. От ее голоса у Корниэля все вибрировало внутри — по телу растеклись приятные волны ностальгии.

— Не воображай, будто не знаешь о моих чувствах.

Она пару раз приподнялась на цыпочки в самодовольной улыбке, но как только коснулась его тела, он спохватился и тут же отплыл назад.

— Прости меня… Я не могу.

От слов юного Поупа улыбка Корниэля тут же исчезла.

— Идиот! — бросил он, сжав плотно губы.

Уна продолжала стоять в стороне.

— Шарлотт ничего не остановило! — добавил он, продолжая злиться. — Ты — глупый идиот!

Корниэль не понимал, что разозлило его больше — измена Шарлотт или потеря Эмили. Но он как одержимый прыгнул в воду, минуя мраморные ступени. Оказавшись на дне и рассеяв собственное воспоминание, он ударился лицом, но ничего не почувствовал. Корниэль еще не мог контролировать свои эмоции. Он был подобен ребенку, познающему себя и мир заново. Вынырнув, он перевернулся на спину и в полной тишине то открывал, то закрывал глаза. Не понимая, что именно чувствует, он отсутствовал несколько минут.

— Если вы хотите, чтобы я простил ее — этого не будет, — прохрипел он, вернувшись в реальность.

Выбравшись наверх, он с укором посмотрел на мать.

— Этого не требуется, — спокойно ответила Уна. Она понимала, что он чувствует. Заправив спадающий на лицо локон, женщина присела рядом.

Корниэлю стало стыдно.

— Если ты что-то и должен сделать, так это понять свои чувства.

Следующие слова привели его в лучшее расположение духа.

— Ты не любил Шарлотт. Обрати внимание, ты был верным, но не любил.

После минутного молчания Корниэль негромко сказал:

— Эмили действительно очаровала меня.

На лице матери снова появилась улыбка.

— Ты был верен не Шарлотт. Ты был верен… Любви, — взяв сына за руки, сказала она. — Любви, как святой вере, как божеству, как самому себе.

— Почему же мне было так больно?

— Это боль твоего эго. Это крах твоей веры в ее любовь к тебе. Но Шарлотт не любила тебя также, как и ты не любил ее.

— Это все так сложно… — Корниэль вздохнул, положив голову на плечо матери.

В его синих, как небо, глазах отражались красочные блики света.

— Прости меня. Я не хотел.

— Я знаю…

— Мне не хватало ее…

— Разумеется. Но Любовь — это не привязанность, не дружба и не страсть вовсе.

— Но что же это?

Корниэль вопрошающе посмотрел в глаза матери. В его взгляде снова было то, чего он когда-то лишился — открытость.

— Родственность души. Любовь — это религия, альв. Истинная религия. Ведь мы ждем встречи с Творцами также, как ищем Любовь. Это — благодать, «небесное» блаженство. Она таится в человеке, в мечте, в творчестве. Она — во всем.

— Я всю жизнь чувствовал, что люблю того, кого не существует.

— Того, кого еще не встретил, — поправила его мать.

— Что с моими глазами?

Корниэля будто кипятком ошпарило. Встав на колени, он уставился на отражение в воде.

Словно дым от тлеющей сигареты, плавные линии света испарялись из его зрачков, окутывая широкие плечи туманным ореолом голубого цвета.

— Это энергия. Она наполняет тебя с тех самых пор, как ты получил свой фиал, — коснувшись кожаного шнурка, Уна успокаивающе поцеловала сына в лоб.

— А что же будет дальше?

Разглядывая свое отражение в воде, Корниэль заметно нервничал.

— Когда энергия слишком велика, мы помещаем ее в предметы. Этот фиал — твой личный накопитель силы. Когда ты сделаешь свой первый глоток из Источника, ты сможешь ею пользоваться. Сейчас же она — солнечный свет, пробивающийся сквозь оконные ставни.

Поток энергии был таким сильным, что уже невозможно было разглядеть белки глаз.

— Нам пора, — позвала Уна, указав на заднюю дверь.

— Мы уйдем по-человечески? — засмеялся Корниэль. От волнения его губы дрожали.

— Мы не уходим. За этой дверью нас ждет множество дверей.