Моисей Хасминский. Скульптура и графика

Ирина Михайловна Соловьёва

Книга знакомит с творческой судьбой российского скульптора Моисея Семёновича Хасминского, начавшего реализовывать свой скульпторский талант с начала 50-х годов ХХ столетия. Это было благодатное время, когда дух новизны и изменений, витавший в атмосфере с середины двадцатых годов ХХ века, пронизывал собою всё и вся, наполнял сознание художников новыми идеями и ви́дением. В новой России семимильными шагами шло преображение значимости скульптуры в жизни общества и человека…

«Живописец» — неосуществлённая мечта

Однажды Моисею Семёновичу задали вопрос: «Хотели бы вы поменять свою профессию скульптора на какую-нибудь другую?» На мгновение задумавшись, он ответил: «Да, и если так, то скорее всего — на живописца. У меня есть зрение колориста. А это очень важно для художника. Вот например, общеизвестно, что Суриков — колорист, а Репин — нет. Цвет в живописи имеет первостепенное значение, этим объясняется то, что мимо одних картин мы проходим, как бы не замечая их, а у других можем задержаться, восторгаясь потоками цвета, идущего от полотна, а краски воспринимаются, как живые. Я помню наши ребята с живописного факультета бегали смотреть на картину Репина в Третьяковку с длинным названием „Торжественное заседание Государственного совета 7 мая 1901 года в день столетнего юбилея со дня его учреждения“. Там экспонировалась сама картина и отдельные портреты-эскизы. Сначала Илья Ефимович делал предварительные наброски деятелей Госсовета и вот там у него был цвет, каждый из портретов был замечательный, но вот цвет общей картины — „хромал“, хотя в изначальных набросках — цвет был. Этому есть объяснение: Илья Ефимович писал портреты на пленере, где было светло и много воздуха, но общую картину он дорабатывал позже, в более затемнённых условиях помещения, поэтому картина смотрится несколько холодно».

Однажды судьба все-таки предоставила шанс Моисею Семёновичу приблизиться к осуществлению своей мечты. Он решил вылепить себя художником, работающим у мольберта. Сказано — сделано! Как-то раз в гостях у своих друзей-художников Рубановых, живущих по соседству, Моисей подошёл к мольберту, на котором стоял еще не законченный этюд-натюрморт, некоторое время он долго и внимательно рассматривал его, потом слегка дотронувшись пальцами до холста, нежно провёл рукой по подрамнику и неожиданно, смущённо обратившись к хозяйке, попросил её, чтобы она сфотографировала его как бы за работой над натюрмортом, объяснив, что эта картина всколыхнула в нем самые светлые, самые чистые воспоминания о занятиях живописью в Строгановке у преподавателя Кузнецова и его давнее желание стать живописцем. По задумке Моисея фотография послужила для него моделью, с которой он решил сделать свой скульптурный автопортрет «Живописец». Моисей взял палитру, правильно, со знанием дела зажал её в левой руке, а в большую скульпторскую ладонь правой — вложил кисть: дотронулся ею до холста, наклонил голову немного вбок, слегка прищурился, как это делают маститые живописцы и замер. Раздался щелчок затвора фотоаппарата. Время остановилось! Эта фотография навсегда вошла в историю жизни скульптора Хасминского, на мгновение дав ему надежду на осуществление его давней мечты. Но его задумке так и не суждено было осуществиться: несмотря на то, что композиция по фото была уже отлита в воске для будущего литья в металле, дальнейшая работа по осуществлению идеи, так и осталось незавершённой, а фотография, рассказавшая нам эту историю — сохранилась. Вот таким романтиком был этот удивительный, до конца преданный своему призванию человек.