Неоконченный романс

Ирина Мельникова

Журналистка Елена после гибели мужа бросила все: родителей, друзей, работу, уехала в небольшой таежный поселок и устроилась работать учительницей. И хотя к ней проявили интерес много местных кавалеров, в ее сердце не было места никому, кроме мужа… С появлением нового директора лесхоза Алексея Ковалева все изменилось. Это была любовь с первого взгляда, но отношения двух гордых самолюбивых людей ждали серьезные испытания. Узнав о давно пропавшем в тайге караване с золотом, Елена и Алексей отправились на поиски и попали в самое настоящее бандитское логово…

Глава 3

В любое время года Лена привыкла просыпаться в пять часов утра. В прошлом она эти утренние часы отводила работе над очередной статьей. Материалы, написанные на свежую голову и пустой желудок, получались яркими, нетрадиционными по теме и духу. Изящные по стилю, с тонкой иронией, ее статьи нашли своего читателя. В одном из своих посланий отец сообщил, что нет-нет да и появится в редакции письмо с вопросом: куда исчезла интересная молодая журналистка Елена Максимова? Под этим псевдонимом она печаталась в газете, потому что фамилии отца и мужа слишком уж были на слуху.

Часто вечерами, лежа в постели, она вспоминала свою работу в молодежной газете как череду шумных, суетливых дней, ежедневную редакционную сумятицу. Бесконечные командировки, ругань редакторов и споры за традиционной чашечкой кофе, а то и стаканом вина с неизменной банкой рыбных консервов на закуску. Лена очень любила эти часы, когда очередной номер газеты подписан в печать и можно немножко расслабиться, поболтать о чем-то отвлеченном, возвышенно-нереальном…

Много курили, используя зачастую чайные чашки вместо пепельниц. Стульев не хватало, поэтому усаживались прямо на пол, откуда-то появлялась гитара, и до поздней ночи звучали песни о войне и про любовь, вспоминали командировки на Кавказ, особенно в Чечню.

Кое-кто из журналистской братии уже не раз и не два побывал там, а Виталия Якубовского, симпатягу и хохотуна, одного из лучших фотокорреспондентов газеты, привезли домой в цинковом гробу.

Был — и нет человека, только на стене осталась большая фотография мужчины в камуфляже, запыленного до неузнаваемости и в обнимку с таким же грязным и усталым десантником, которая напоминала всей редакционной братии, что жил на белом свете такой веселый и славный парень — Виталька Якубовский.

Его жену, милую, черноглазую Галину, оставшуюся с годовалым Яшкой на руках, опекала вся редакция.

Вскоре она уже работала машинисткой в техническом отделе, а Яшке нашли няньку в лице одной из ушедших на пенсию корректорш. Маленькая, хрупкая Галина никогда ни на что не жаловалась. На небольшую пенсию и свою мизерную зарплату выживала, как могла. А Яшка — всеобщий любимец и баловень — постепенно становился настолько похожим на Витальку, что старейший фотокорреспондент газеты Петр Кириллович Глазьев на своем лучшем фотоаппарате поклялся сделать из паренька классного фотографа. Лена с Галиной никогда не были в особо приятельских отношениях, да и по работе редко сталкивались, но именно Галя первой оказалась рядом с Леной, когда та получила сообщение о гибели Сережи. Галя позвонила на телевидение и добилась, чтобы отца Лены отозвали из Таджикистана, где он готовил очередную серию телерепортажей о российских пограничниках.

Она успокаивала Лениных отца и мать, страшно переживавших смерть зятя и страдавших за дочь, впавшую в состояние прострации и ни на что не реагировавшую.

Лена отказывалась пить и есть, сидела у гроба мужа с почерневшим, осунувшимся лицом. И когда никакие уговоры не помогали, Галина чуть ли не силком уводила в соседнюю комнату то мать, то дочь и по очереди отпаивала их сердечными каплями и крепким черным кофе…

Лена рывком поднялась с постели. Видно, вчерашние передряги дали о себе знать. На часах уже почти шесть, а она еще нежится под одеялом. Стоит только немного расслабиться, и сразу тяжелые мысли лезут в голову, оставляя неприятный осадок на весь день. Правда, вечерняя драка вспоминалась смутно, будто все произошло не с ней, а с другим человеком в другом мире.

Вчера после встречи с Филиппом и его друзьями она спокойно доехала на велосипеде до дома, но не сразу вошла во двор, а выпустила на улицу соскучившегося по воле Рогдая — большую сибирскую лайку, которую еще щенком подарили ей Мухины. Дождалась, пока он досыта набегается по обширной лужайке перед домом, сделает все свои собачьи дела в укромном уголке. Во дворе это ему под угрозой трепки категорически запрещалось. Завела во двор велосипед, поставила его под навес и спокойно отправилась в дом. Приняла душ, по привычке включила телевизор, выпила на ночь стаканчик простокваши, посмотрела вечерние новости и легла спать. Спала крепко, не просыпаясь и без сновидений.

Девушка не ведала, что Илька всю ночь прикладывал Филиппу холодные компрессы, чтобы хоть как-то уменьшить синяки под глазами. Его приятели, не дождавшись первого утреннего автобуса, уехали на попутке в район, глухо матерясь и проклиная белый свет.

И вздумай вдруг участковый расспросить очевидцев об их особых приметах, то бабка Лушка, по кличке Сыроежка, собиравшая ранним утром пивные бутылки в сквере у Дома культуры, объяснила бы ему, что один из них заметно хромал, а другой шел, широко расставляя ноги и придерживая рукой мотню штанов. Но бабку никто расспрашивать не собирался, так как оба уркагана за помощью к ментам, по известной причине, не обратились, а решили поутру смыться, чтобы самих не замели куда следует.

В тот самый момент, когда бабка Лушка, оттерев последнюю бутылку от пыли ветхим грязным фартуком, проводила взглядом грузовик с двумя скукожившимися приятелями Филиппа, Лена надела шорты и длинную футболку с надписью «Kiss me sweetly, my love»,^[2] выпустила Рогдая и отправилась на свою обычную утреннюю пробежку.

Дом ее стоял на самой окраине поселка, на вершине холма. Напротив, тоже на холме, располагалась школа, а внизу, в долине, и по склонам холмов лежал поселок Привольный.

Утренний туман клубами опустился на дома, огороды и реку Казыгаш, которая разрезала поселок на две части и уходила на встречу с великой сибирской рекой. С юго-востока над поселком возвышался голец — горная вершина, лишенная растительности: Бяшка. С одной стороны он напоминал огромный коренной зуб какого-то доисторического животного, а с другой — голову горного козла с двумя каменными выступами-рогами, отчего и получил свое название. В скальных кулуарах гольца даже в самое жаркое лето лежали островки снега, а за ним, километрах в пяти от поселка, располагалось большое моренное озеро, любимое место отдыха всех привольчан и многочисленных туристов. Одно время его окрестности едва не превратились в мусорную свалку. Покойный директор Боровский своей монаршей волей запретил массовые гулянья и туристические маршруты без специального разрешения. С тех пор у озера были оборудованы места для отдыха.

Сторож, бывший сержант милиции Рябов, исправно собирал плату за пользование красотами сибирской природы. За исключительно богатый опыт в применении горячительных напитков по их прямому назначению, то есть с целью обогрева и смазки изношенных частей своего видавшего виды организма, старик получил прозвище Абсолют, которым гордился и охотно на него откликался.

Самой изношенной частью, по мнению Абсолюта, у него было горло, которому доставалась большая часть ночных возлияний сторожа при озере. Несколько оставшихся капель он любил демонстративно вылить на ладонь и, задрав рубаху, протереть поясницу: она была второй по степени изношенности деталью организма отставного сержанта Рябова.

— Да, глотка у меня нынче совсем не та. Раньше, бывало, рявкнешь: «Шаг влево, шаг вправо — стреляю без предупреждения!» — и тишина. Идут себе в колонне, дыхнуть боятся: а вдруг осерчаю. Сейчас орешь день-деньской, а порядку никакого. Видно, исчерпал я свои жизненные ресурсы, — горестно вздыхал вечерком у костра ветеран милиции, прижимая к груди очередную, презентованную туристами фляжку. — Теперь люди пошли непугливые, неуважительные и нескромные. Все хотят получить сразу, лезут напролом, кровушку проливают почем зря, — жаловался старик, глядя в пламя костра помутневшими от воспоминаний глазами. Туристы его не слушали, целовались, рассказывали анекдоты, пили вино и тихо напевали старые, не вчера придуманные песни…

Сейчас время туристов еще не подошло. Ночи стояли холодные, а в горах зачастую выпадал снег, и шли нудные затяжные дожди. Сезон туристов наступит позже, ближе к июлю. Поэтому можно не опасаться, что на тропе, проложенной вокруг озера, встретишь незнакомых. Не все отдыхающие ведут себя по-джентльменски, увидев в тайге одинокую красивую девушку.

Пару раз Лене не без помощи Рогдая пришлось отбивать атаки подвыпивших приезжих. Поэтому летом, в самый наплыв туристов, она обычно бегала в противоположном направлении, вдоль реки, хотя маршрут там был не такой удобный. Кое-где тропа пересекала курумники — россыпи камней и покрытые толстым слоем мха пустоши.

С собой Лена прихватила пару банок пива для старика и несколько кусочков сахара, чтобы побаловать своего любимца мерина Гнедка. Она уже неделю не видела Абсолюта. С раннего утра он обходил свои владения, приводил в порядок места стоянок, обустраивал кострища, развозил на старом мерине огромные мусорные баки, любовно разрисованные березками и мухоморами. С буквами у него получалось похуже, но надписи вроде:

«Мусор наш первейший враг,

Спрячь его скорее в бак!» —

были хоть и кривоватыми, зато виднелись издалека.

В прошлом году Лена со своим классом отдыхала на озере. Дежурные вывалили в бак ведро картофельных очисток прямо на голову местному бомжу. Оказывается, собирая пивные бутылки, которые в народе любовно прозвали «чебурашками», и успешно сдавая их в местные магазины, бичи распределили между собой баки и добывали себе на жизнь, ныряя туда и обратно после очередного поступления отходов.

Итак, время туристов и бичей еще не наступило. Воздух был упоительно чист, молодая листва не успела потемнеть, только что взошедшее солнце едва согревало воздух, и у бежавших рысцой по утоптанной тропе Лены и Рогдая при дыхании вырывался легкий парок.

С тропы на склоне горы хорошо был виден поселок. По центральной улице двигалось стадо коров. Лена пригляделась: действительно, у многих хозяек в руках вместе с хворостиной были ведра. Привольчане знали по прежнему опыту, что с начальством лучше не связываться. От директора в поселке зависело слишком многое, и жители, не дожидаясь крутых мер, бросили все силы на борьбу за удаление коровьих лепешек с поселковых улиц.

На огородах там и тут виднелись разноцветные фигурки. Люди вышли посадить картофель пораньше, чтобы успеть до дневной жары. От конторы лесхоза в сторону трассы потянулась цепочка автобусов. Основные плантации картофеля находились в подтаежной зоне, километрах в пятидесяти от Привольного. В дни массовой посадки, прополки или сбора картофеля поселок почти полностью безлюдел. Дома оставались лишь старики, совсем малые дети да такие безлошадные интеллигенты, как Лена, которым вполне хватало пары мешков картошки с приусадебного участка.

Жили привольчане вне зависимости от политических катаклизмов в достатке, так как почти за триста лет потомкам староверов и донских казаков, обживавших когда-то эти дикие, суровые места, в кровь и в пот прочно въелось понимание: в этой жизни нужно полагаться только на собственный ум, крепкие руки и хорошие отношения с соседями.

Выбрав для жизни Привольный словно по наитию, Лена нисколько не была разочарована. Односельчане не плакали, не ныли и не надеялись на помощь государства. Держали коров, свиней, кур, гектарами выращивали картошку и лук, табак и садовую клубнику. Она вызревала здесь на удивление крупной и ароматной. Нигде в округе не удавалось собирать такие обильные урожаи. В начале июля горожане буквально ломились в Привольный. Самосбором ягода обходилась раза в два, а то и в три дешевле, чем на городских рынках.

Тайга, начинавшаяся сразу за последними домами, давала весомый приварок в кастрюли охочим до работы привольчанам, и они умело пользовались ее щедротами. Рыба, черемша, папоротник… С наступлением первых теплых дней большинство жителей выходило в тайгу на заготовку припасов. Затем наступала пора ягод, грибов, которых в окрестных лесах хоть косой коси. В сентябре приступали к сбору кедровых орехов, которые потом отправляли в магазины края, а недавно, еще при старом директоре, заключили прямые договоры с некоторыми ближними и дальними городами на поставку таежных деликатесов в свежем, консервированном и копченом виде.

Хороший доход давала пушнина. На долгие четыре-пять зимних месяцев многие мужчины уходили в тайгу, добывали соболя, белку, колонка. За медом с лесхозовской пасеки выстраивались очереди на рынках и в магазинах, а соленый папоротник продавали за валюту в Японию, Китай и даже в Сингапур.

Да, новый директор получил в наследство крепкое, с хорошо организованным и отлаженным производством хозяйство. Вот почему так волновался и гудел поселок: от знаний и деловой хватки нового начальства зависели в первую очередь благосостояние и покой каждого из его жителей.

Но основной заботой привольчан все-таки был маралий заказник. Несколько тысяч гектаров тайги, на которых водилась большая часть поредевшего маральего стада Сибири, а кое-где и дикие северные олени, были взяты человеком под защиту. Отстрел животных был категорически запрещен. Часть маралов проживала в огромном, отгороженном от трассы частоколом загоне. Работники биостанции и егеря наблюдали за состоянием животных, подкармливали их в зимнее время, выхаживали родившийся слабым молодняк. Покой маралов нарушался один раз в год: в середине лета созревают панты, наливаются кровью молодые рога оленей. Отпиливают их в специальных станках и повторяют эту неприятную для оленя, но необходимую для человека операцию лет шестнадцать-восемнадцать, пока марал не одряхлеет. Срезанные панты освобождают от кожного покрова, сушат в специальной камере…

Вот этих благородных животных, едва ли не самых совершенных существ на планете, варварски истребляли браконьеры. В прошлом году, случалось, марала убивали только из-за пары пантов, а мясо оставляли нетронутым.

…Озеро вынырнуло из-за небольшого уступа, как всегда, неожиданно. Бяшка навис над ним мрачной громадой отвесных, метров под пятьсот, откосов. Напротив мощные кедры, пробиваясь сквозь нагромождения огромных валунов, густыми шапками вершин скрывали линию горизонта. Посреди озера возвышался небольшой остров, скорее гигантский обломок скалы, сброшенный страшной силой с гольца. За многие годы он покрылся тонким слоем таежной почвы, зарослями кашкары и бадана. На этом островке и возвышался знаменитый шест сержанта Рябова, на котором он каждое утро торжественно поднимал флаг России.

Метрах в пятидесяти от берега озера, в окружении древних, с длинными седыми лохмами мха-бородача елей, словно порождение сказочной фантазии, стояла избушка Абсолюта. Ее крыша из лиственницы была покрыта толстым слоем пожелтевшей хвои, обломками коры и ветками деревьев, и уже на глазах Лены, года два назад, на ней выросла карликовая березка, распустившая свои мелкие, с копейку, листочки.

Толстые, в два обхвата, бревна, маленькие подслеповатые окошки. Красотой избушка не блистала, но это было прочное и уютное жилище. Огромная русская печь — средоточие жизни в глухое зимнее время… Лена любила посидеть после мороза около ласкового обогревателя, когда живительное тепло словно переливается в тело, наполняя его новыми силами. Подружиться с Абсолютом ей помогло умение слушать. Как и большинство одиноких людей, старик любил поговорить, воспоминания о прожитой жизни были бесконечны и порой утомительны из-за множества повторов и отступлений от темы. Тут пригодилась ее журналистская сноровка управлять разговором, а главное, выуживать даже из никчемной болтовни нужную информацию.

Выглянувшее из-за горы и окрасившее Бяшку в розовые тона солнце заставило Лену зажмурить глаза. Полоски легкого тумана скользили над озером, в воде вовсю играл хариус, выбрасывая над поверхностью гибкое серебристое тело в погоне за мошкой или комаром. Флаг был на месте, но лодка у небольшого деревянного причала отсутствовала. Значит, старик уже уплыл на другой берег озера, где и находилось его основное место работы.

Оглядевшись по сторонам, девушка вошла в избушку, двери в ней никогда не запирались.

* * *

— А че мне прятать? — говорил обычно Абсолют. — Ружжо всегда при мне, а если чашки-ложки или подушку в лес сволокут, так это дело наживное. А так запоры увидят, непременно залезут: вдруг там сокровища несметные? Найти ничего не найдут, а со злости напакостят.

Лена потрогала плиту. Она еще не остыла, и наваристые щи в кастрюле тоже были горячими. По многолетней привычке отставной сержант варил обед с большим запасом: а вдруг нагрянут нежданные гости, но обычно хлебал потом щи и кашу целую неделю. Оставив на столе банки с пивом, Лена прихватила в сенках эмалированное ведро. Где-то недалеко в лесу дико заорала кедровка, дробным стуком отозвался трудяга-дятел… Над тайгой занимался чудесный день!

Девушка подошла к загону, где томился от безделья ее старый приятель Гнедко. Мерин охотно смахнул с ее ладони сахар, потянулся, ткнулся в руки большой тяжелой головой. Лена ласково шлепнула его по бархатистым губам:

— Полакомился — и хватит, сластена!

Окликнув Рогдая, она спустилась по деревянным мосткам к самой воде.

Пес оставил напрасные надежды внезапно атаковать крупных, копошившихся в загоне кур. Пестрые несушки, возбужденно квохча, не сводили с него глаз, и Рогдай недовольно потрусил на берег. Лена, зябко ежась, сбросила одежду и, выхватив из озера ведро воды, не раздумывая, вылила на себя. Охнув, как от ожога, приплясывая на месте от возбуждения, она натянула на себя шорты и футболку, подвязала волосы жгутом из косынки. Весело засмеялась, глядя, как Рогдай, сердито пофыркивая, яростно стряхивает брызги, попавшие на него.

— Ах ты лентяй! — Схватив собаку за мохнатые щеки, она потащила ее к воде. Какое-то время Лена пыталась оттолкнуть юркого пса от берега подальше, но от холодной воды заломило ноги, и девушка поспешила на сушу, стараясь увернуться от метнувшейся следом лайки, извергающей во все стороны водопады ледяных брызг. Бросив взгляд на часы, Лена увидела, что катастрофически опаздывает: до прихода Веры оставалось чуть больше часа…

Сунув ноги в кроссовки, Лена помчалась вверх по склону горы, но звонкий лай Рогдая заставил ее оглянуться. На камне сиротливо белел бюстгальтер, опять она забыла эту важную часть своего туалета.

Чертыхнувшись, Лена вернулась, сунула его в задний карман шортов и устремилась по тропинке домой.

* * *

Рогдай рыскал по кустам, что-то выискивая и периодически кого-то вспугивая. Иногда он выскакивал на тропинку прямо ей под ноги. Удостоверившись, что хозяйка жива-здорова и не намерена оставлять его один на один с дикой природой, снова шмыгал в заросли молодого ельника.

После холодного обливания бежалось особенно легко. Лифчик не стеснял грудь, дышалось свободно, а тело горело, как от неуемных ласк умелого любовника.

Тихий скрип веток впереди по курсу она бы и не расслышала, если бы не Рогдай. Он сел у ее ног, потом встал в охотничью стойку, насторожил уши и вытянул голову в сторону шума. Оглянувшись, словно попросил: «Дай команду!»

Но Лена прижала палец к губам и погладила собаку по взъерошенному загривку, чтобы успокоился. Человек шел по тропе, безмятежно насвистывая бодрый мотивчик. По всей видимости, никто ни на кого не собирался нападать. Но тут из-за кустов показалась огромная кавказская овчарка. Рогдай вырвался из рук хозяйки и ринулся изо всех своих немалых собачьих сил на ее защиту. Собаки сцепились в смертельной схватке. Издавая утробные рыки, они катались по земле, превратившись в огромный, визжащий, лохматый пепельно-черный клубок. В стороны летели мох, земля, мелкие камни. На какой-то миг они отскочили в разные стороны, но тут же, злобно ощерясь, опять кинулись друг на друга. Из кустов выбежал мужчина и, схватив тяжелый сук, подскочил к дерущимся псам.

— Что вы делаете! — закричала Лена. — Вы же их покалечите! Хватайте за задние лапы!

Мужчина отбросил палку.

— Знать бы, где тут задние, а где передние!..

Изловчившись, он ухватил кавказца за мохнатые ляжки и потянул в сторону. Собака завизжала и отпустила загривок злобно огрызавшегося Рогдая. Лена не успела проделать тот же маневр, и пес мертвой хваткой вцепился в руку незнакомца.

— Что стоишь, корова, хватай его, пока он меня не сожрал!

Мужчина упал на землю, пытаясь ногами отбиться от Рогдая. Лене кое-как удалось оттащить осатаневшего пса от поверженной жертвы.

Собаки наконец-то поняли, что их хозяева не пытаются хватать друг друга за горло, но заняли на всякий случай удобные позиции. Легли, вытянув передние лапы и, тяжело дыша, со свесившимися чуть ли не до земли языками, принялись внимательно наблюдать за развитием событий.

Кровь заливала рану. Незнакомец положил поврежденную руку на камень и пытался остановить кровь носовым платком. Опустившись рядом с ним на колени, Лена сдернула с головы косынку и, коснувшись рукой краев раны, покачала головой.

— Повезло вам. Медведя он отпускает, только когда тот перестанет дышать!

— Дьявол, а не собака, чуть без руки не остался, — проворчал незнакомец и попытался отобрать у Лены косынку, чтобы наложить жгут.

— Рогдай — медвежатник и вашу собаку, очевидно, принял за медведя. Притом она выскочила так неожиданно. — Лена пресекла его попытку и наложила жгут чуть повыше локтя. Кровь перестала течь, но оставлять рану открытой не следовало.

Лена поймала себя на мысли, что до сих пор не разглядела этого человека. По всему видно, что он в поселке недавно и не знает ее. Рука у него была загорелой, мускулистой и покрыта легким, едва заметным темным пушком. Тепло, исходившее от нее, самым непостижимым образом перетекало в ее ладони и распространялось по всему телу.

Подняв голову, девушка взглянула на незнакомца. Он привалился к камню и зажимал рану насквозь промокшим носовым платком. Глаза их встретились, и у Лены перехватило дыхание. Темные волосы и ярко-синие глаза сами по себе могут быть совершенно безобидными, но их комбинация — это просто динамит! Так и в этом случае. Мужчина был потрясающе, просто до неприличия красив! Выразительный рисунок густых черных бровей. Нос, правда, несколько коротковат, но правильной формы, с едва заметной горбинкой. Но главное — губы… Чуть полноватые, резко очерченные, они наводили на мысль о поцелуях, ласковых и страстных одновременно. Лена на миг будто ощутила их прикосновение — легкое, мягкое… почувствовала их сладковатый привкус, свежее дыхание… По мелькнувшей в его глазах искорке она поняла, что он испытывает то же самое: ошеломляющее чувство узнавания, соединения душ на каком-то более высоком, неподвластном их воле уровне.

Лена перевела дух, неосознанно провела кончиком языка по пересохшей верхней губе. Незнакомец легко вскочил на ноги.

— А моя спасительница, оказывается, очень даже симпатичная!

Рогдай приподнялся на лапы, сердито заворчал.

— Ну, зверюга, не трону я твою хозяйку, только кровь смою, — успокоил он собаку.

Ловко перепрыгивая с камня на камень, он спустился к небольшому ручью, громко журчавшему среди листьев медвежьей дудки. Лена сбежала следом.

Незнакомец тщательно смыл кровь, осмотрел руку.

— Ну и клыки у вашего пса! Запросто мог руку оттяпать.

— Извините меня за него. Вообще-то он умница и без команды ни на кого не бросается.

Незнакомец глянул на нее снизу вверх и засмеялся.

Зубы у него были отменными: ровными, белыми, и только клычок слева немного выдавался вперед, что придавало улыбке особое очарование.

— Конечно, мой Флинт тоже не паинька, но обленился, негодяй, за последнее время. Вот я и решил с утра пораньше погонять его, да и себя за компанию, по горам. А тут такой сюрприз — прекрасная незнакомка с псом-медвежатником.

Его взгляд скользнул по Лене. Девушка неожиданно для себя покраснела.

— Не говорите пошлостей. — Она склонилась к его руке. — Рану надо перевязать, чтобы грязь не попала. — Лена попыталась оторвать край от своей футболки, но упругий трикотаж не желал поддаваться, к тому же она вспомнила, что под ней ничего нет, и стушевалась еще больше.

Насмешливо посмотрев на ее зардевшееся лицо, незнакомец снял с себя майку и протянул ее девушке:

— Рвите по шву и перевязывайте.

Лена с трудом оторвала взгляд от его загорелой груди. Без какого-либо намека на следы подкожного жира и, похоже, состоящее из одних мускулов тело совсем не напоминало гору бицепсов и трицепсов, которыми так гордятся современные качки. Все в нем было гармонично. Черные вьющиеся волосы на груди, переходившие в тоненькую полоску, которая пряталась за поясом джинсовых шортов, волновали девушку какой-то особой, неприкрытой чувственностью.

Невольно взгляд Лены скользнул ниже… Ноги стройные, тоже мускулистые. Обрезанные выше колен джинсы вызывающе обтягивали его ягодицы. Девушка непроизвольно сглотнула и торопливо заговорила, заметив, что он перехватил ее взгляд:

— Тут километра через полтора мой дом, сразу же у тропы. Можете зайти, я вам по-настоящему перевяжу руку. А потом нужно обратиться в больницу, чтобы сделали укол от столбняка.

— Всегда готов! — Он поднял руку в почти забытом пионерском приветствии. — Ходить в гости — мое самое любимое занятие!

Лена хотела возразить, что в гости его как раз не приглашала, но этот знойный красавец свистнул своему лениво поднявшемуся псу и первым резво помчался по тропинке, ни разу не оглянувшись. Видимо, он был уверен, что ей ничего не остается, как следовать за ним.

Примечания

2

«Поцелуй меня сладко, моя любовь» (англ.).