Светить, любить и прощать

Ирина Мартова, 2019

В новой книге Ирины Мартовой «Светить, любить и прощать…» автор увлекательно и психологически точно рассказывает о судьбах удивительных женщин-коллег и подруг, которые, несмотря на сложности, возникающие на их жизненном пути, сумели не потерять себя в суматохе дней и сохранить свой свет в душе.

Глава 14

Поля не торопясь шла по деревне.

Настроение, светлое и предпразднично легкое, заставляло беспричинно улыбаться.

Все вокруг казалось спокойным и безмятежным.

— Мороз и солнце, — вдруг подумалось Поле, — точно, как в стихах! Погода нынче редкостная для наших мест: ни ветра тебе, ни метели, ни дождя со снегом. Чудеса да и только! Как раз для праздника природа расстаралась.

Она опять улыбнулась, задумчиво посмотрев куда-то в даль.

Надо же, ведь завтра Новый год!

Даже не верится…

Год пролетел как-то незаметно — словно птица махнула крылом! Хорошего, правда, ничего не случилось, но ведь и плохого не было… И слава Богу! Поля вздохнула: вспоминать ничего не нужно, но и сожалеть не о чем… До чего же хорошо!

Женщина остановилась у края тропинки.

Как там у поэта? Вот моя деревня, вот мой дом родной…

Поля вдруг почувствовала, как глаза ее повлажнели. Это занесенное снегом поселение, раскинувшееся по холмам и окруженное, словно подковой, с одной стороны густым лесом, и есть ее родной дом, который она покидала надолго только однажды. Да и то, быстро одумавшись, через два года вернулась обратно, съедаемая тоской и отчаянием.

Поля, прищурившись, удивленно покачала головой.

Красота какая! Надо же… Хоть картины пиши!

Большая деревня лежала перед ней, словно на ладони.

Зимой она казалась огромным странным животным, прикорнувшим у опушки спящего леса.

Дома, замерзшие и съежившиеся от морозов и снегопадов, глядели на мир маленькими оконцами. Засыпанные снегом крыши, утыканные дымящимися трубами, будто теплые шапки, надежно укрывали небольшие домишки. Воздух, густо пропахший запахами горящих в печках дров и угля, сверкал и переливался в лучах яркого солнца, вдруг появившегося на полинявших небесах.

Поля довольно ухмыльнулась, поправив болтающуюся на плече объемную почтальонскую сумку.

Так вот и стояла бы…И любовалась милым краем.

Она вздохнула: «Вот так живешь всю жизнь, работаешь здесь, ходишь по улицам, а потом вдруг остановишься на мгновение, взглянешь вокруг и сердце обомлеет, зайдется, заколотится… Нет на свете места милее».

Женщина, поправив платок, улыбнулась своим сентиментальным мыслям. Осторожно оглянулась… Не подслушал ли кто ее умильные мысли?

И тут же поспешно шагнула вперед. Все, хватит мечтать. Пора. Надо идти.

В принципе, сегодня можно было и не выходить на работу: ну, какая перед праздником почта? Писем теперь почти не пишут, открытки новогодние тоже давно не шлют, а праздничные телеграммы уж и подавно стали лишь сладким воспоминанием, но привычка каждодневного общения с односельчанами оказалась непреодолимой.

Сегодня было студено. Мороз, разыгравшийся не на шутку и решивший напомнить о себе, стремительно пополз по спине, азартно пощипывая позвоночник, примораживая раскрасневшиеся щеки и замерзающие колени. Почувствовав это, женщина решительно повела плечами и, стряхнув легкое оцепенение, быстро двинулась вперед по крепко утоптанной тропинке, вьющейся вдоль поблекших от снега и дождей палисадников и невысоких заборов. Надо спешить…

Но вдруг что-то странное, появившееся внезапно вдали, привлекло ее внимание.

Еще и не спустившись с холма, Поля заметила где-то в самом дальнем конце длинной улицы что-то необычное. Это странное пятно, поднимающееся к небу, на глазах разрасталось, темнело, расплывалось по сторонам.

Приглядевшись, Полина охнула, содрогнувшись от страшной догадки…

Над крохотным домиком, приютившимся почти у околицы, вился зловещим бесформенным облаком темный, почти черный дым, вырывающийся упругим столбом не из трубы, как ему полагалось, а почему-то из окон… Подгоняемая дурным предчувствием, Поля кинулась вперед, холодея от жутких мыслей, вереницей пронесшихся в голове. Бежать пришлось долго. Длинные улицы деревни казались ей бесконечным лабиринтом. Сил хватило не на долго, выдохшись, она остановилась, тяжело дыша и, схватив телефон, стала лихорадочно звонить в контору, чтобы вызвать пожарных. На другом конце провода никто не отвечал…

Сердито кинув бесполезную трубку телефона в сумку, Поля снова понеслась вперед, беспокойно вглядываясь вдаль и то и дело проваливаясь в снег по щиколотку.

Ужасные мысли холодили сердце. О чем только не думалось в эти долгие минуты…

Поля спешила изо всех сил туда, где упрямо клубились клоки черного дыма, поднимающиеся к небу и расплывающиеся вокруг мрачной тучей.

Туда, к околице, уже бежали испуганные мужики, торопились полуодетые соседки, неслись отчаянно лающие собаки…

Деревенский народ издавна боится пожаров. Этот парализующий страх пришел к людям от предков и, пережив столетия, так и остался навсегда в их душах, вызывая необъяснимый трепет и отчаяние.

Сельчане, охваченные паникой и тревогой, сейчас слились в едином порыве…

Кто-то громко голосил, кто-то бежал, натягивал на ходу тулупы и куртки, схватив ведра и толпясь у колодцев… Все взволнованно переговаривались, суетились, сбиваясь по мере приближения к горящему дому в большую гудящую толпу, похожую на вышедшую из берегов бурлящую реку.

Когда Поля, задыхаясь от быстрого шага, наконец, оказалась рядом, дом уже вовсю полыхал. Он был похож на огромный догорающий факел, тяжело оседающий, озаряющий небо снопами пугающе шипящих и гудящих искр и медленно превращающийся в черный обгоревший сруб. Люди, испуганно галдящие, теперь стояли небольшими кучками и скорбно глядели на уже почти сгоревший дом, рядом с которым суетились пожарные.

Прильнув к женщинам, Поля, тяжело дыша и оглядываясь вокруг, кивнула на пожарище:

— Господи! Что? Что тут такое?

Полногрудая пожилая сельчанка в валенках на босу ногу удивленно взглянула на нее:

— Да ты что, Поль? Не видишь? Сгорел дом-то…

Она всхлипнула, громко сморкаясь:

— Вот беда! Ах, беда какая!

Другая соседка, посмотрела на почтальоншу заплаканными красными глазами, покачала головой и заторопилась, зачастила:

— Ой, Полечка, никто и не знает, с чего началось-то… Я слышу, народ побежал! Мой мужик как вскочил, как закричал, я прямо вся похолодела от ужаса. Прибежали, а тут уже все трещит, полыхает… Люди говорят, вспыхнуло в одно мгновение. Ой, ой! Здесь же эти жили, которые…

Поля кивнула:

— Приезжие. Знаю…

Соседка махнула рукой:

— Да, да, да… Те, что летом переехали к нам в деревню. Вот горе-то! Она-то баба такая хорошая, спокойная, улыбчивая. Полы в конторе по вечерам мыла. А мужика-то у нее не было. Одна ведь горемыка с двумя детьми билась, и вот… Надо же! Ой, горе какое!

Поля, вздрогнув, наклонилась поближе:

— А что? Что с ней? А?

Полногрудая сельчанка пожала плечами:

— Да кто его знает… Дети-то на улице играли, а она в доме была. Одна. Как вспыхнуло, никто и не видел. Никого ж не было рядом… Она-то там, в доме так и осталась. Пожарные, как приехали, так дверь выбили, вытащили ее, но говорят, обгорела бедняжка сильно. Ой, горемычная… Надо же!

Поля похолодела:

— Жива хоть?

— А кто его знает… «Скорая» ее уже увезла, но фельдшерица наша даже побелела, как ее увидела. Говорит, страшно смотреть… Господи, спаси ее!

Соседка истово перекрестилась.

Поля, охнув, нервно схватила заплаканную женщину за рукав:

— А дети? Дети-то ее где? Живы?

Та, шмыгнув покрасневшим носом, вдруг бестолково зарыдала, заголосила:

— Ой, детоньки, миленькие… Да что ж за беда такая!

Потом, утерев слезы ладошкой, затихла и кивнула в сторону:

— Живы. Вон бедняжки стоят… Ишь, как воробушки нахохлились! Что теперь будет-то? Вот судьба! Отца нет, а теперь и мать вон как попала…В детский дом теперь, наверное, отвезут, куда ж их еще… Ох, сиротиночки!

Худенькая бабенка, прибежавшая последней, сердито ткнула полногрудую соседку в бок:

— Не каркай ты! Грех это! Может, обойдется еще… Откачают в больнице!

Женщины замолчали.

Смахивая слезы, громко сморкаясь и тревожно оглядываясь, они, не сговариваясь, отошли подальше от обугленного остова сгоревшего дома.

Громкий детский плач ударил по ушам, словно хлыст наездника. Сразу очнувшись от оцепенения, бабы разом обернулись туда, где возле деревенского полицейского испуганно топтались малыши. Перепачканные сажей, зареванные, без рукавичек, они стояли, прижавшись друг к другу и растерянно глядели на взрослых людей, беспомощно толпящихся у их бывшего дома.

Полю будто в спину толкнули.

Не думая ни о чем, еще не осознавая своего порыва и не понимая, что делает, она решительно шагнула к мужчине в форме полицейского, заполняющему какие-то бумаги на капоте служебной машины:

— Можно спросить?

Полицейский, шмыгнув замерзшим носом, недовольно покосился:

— Здорово, коли не шутишь…

Поля шагнула еще ближе, чувствуя, как колотится сердце:

— Здравствуйте… Скажите, а что с ними будет? С детьми?

Мужчина раздраженно поднял глаза от исписанных листков:

— Как что? Определим пока, куда следует…

Поля, нахмурившись, умоляюще схватила его за рукав:

— А куда? Куда следует? Я не поняла… Это что значит?

Полицейский опять удивленно вскинул на нее глаза и сердито сдвинул брови:

— Руки убери!

А потом добавил:

— Это значит, что разберутся… Тебе-то чего нужно?

Женщина пожала плечами:

— Ничего… Просто хотела узнать, куда их теперь отправят?

Мужчина, оглядев ее с ног до головы, пробормотал:

— Да ты что, с луны свалились? Как это куда? Туда, куда положено…

Вздохнул и, сжалившись, уточнил:

— Сейчас, я думаю, в приют или еще куда-то… Ну, а потом уже социальные работники документы в детский дом подготовят. Это уж как положено, так и сделают, нас с тобой не спросят.

Поля ахнула:

— Почему? Ну, почему сразу приют, детский дом?! А? Ведь их мать жива еще… Говорят же, что жива! Слышите?! И, дай Бог, будет жить. Вы что? Что за бессердечие!

Мужчина, опешив от такого натиска, опять сердито засопел и, покраснев, гневно выпалил, еле сдерживаясь:

— Вот пристала! Пиявка! Да я-то при чем? А куда? Ну? Куда прикажешь их девать? Дом сгорел, родственников нет, мать в больнице… Ишь ты, сердобольная какая… Все вы добренькие, когда вас не касается! Любите указывать да учить людей! Надо же, все такие грамотные теперь стали!

Выпалив все это, полицейский зло сплюнул в сторону, вздохнул и, скосив глаза на притихшую Полю, резко махнул рукой:

— Все, все, все…И нечего тут стоять! Иди своей дорогой. Уходи, не стой над душой…

Насупившись, Поля сделала шаг назад, помолчала, задумчиво глядя вдаль, потом снова медленно перевела взгляд на потупившихся, грязных, испуганных детей, жмущихся друг к другу и вдруг, будто что-то решив для себя, опять осторожно тронула разгневанного полицейского за рукав:

— Извините, извините… Не сердитесь! Я только спрошу. И сразу уйду. Сразу — обещаю! Скажите, а можно, — она замялась, не зная, как объяснить грозному блюстителю порядка свою просьбу, — как Вы думаете, можно мне их взять к себе?

Хмурый мужчина, обомлев от неожиданности и странности просьбы, подозрительно сдвинул брови:

— Что? Ты что, сдурела? А ну-ка, иди отсюда!

Однако, увидев, что Поля упрямо стоит, не сдвинувшись ни на сантиметр, покачал головой от изумления:

— Ты что — ненормальная? Ты хоть понимаешь, о чем просишь? А? Как это — к себе? Это что? Собачонка или кукла?

Но Поля, уже собравшись с духом, огрызнулась:

— А Вы не кричите!

Полицейский просто остолбенел от такой наглости и, наклонившись к женщине, зло зашипел:

— Убирайся отсюда, а то протокол составлю! Ну-ка, пошла вон!

Полина отошла на несколько шагов и там, почувствовав свою безопасность, опять обернулась к взбешенному мужчине:

— Послушайте… Пожалуйста! Ну, пожалуйста… Ну, прошу Вас!

Тот, поражаясь ее упрямству, развел руками:

— До чего ж ты настырная! Ладно… Говори, но быстро…

Обрадованная Полина заспешила, засуетилась:

— Я правда не понимаю… Почему сразу в приют? Зачем? Они же маленькие! У нас в деревне люди всегда друг другу помогают… Всегда! И я хочу помочь, что здесь странного?

Полицейский разинул рот от удивления:

— Да какая помощь-то? Ты о чем? Не пойму я… Чего ты хочешь, липучка?

И Полина кинулась, как в омут:

— Пусть они у меня пока поживут?

Мужчина, растерявшись, сначала молча уставился на нее, переваривая услышанное, а потом хлопнул себя по лбу:

— Да ты сдурела, что ли? Господи! Головой же думать надо! Вот баба! Ты не понимаешь, что такими вещами не шутят! Это ж дети!

Терять было нечего, и Поля, сжав кулаки, отчаянно пошла в наступление:

— А я и не шучу! И нечего тут кричать! Вы же при исполнении… Полицейский устало выдохнул:

— Вот именно! А ты мне мешаешь, поняла? Иди отсюда!

Она, потоптавшись на месте, сделала шажок вперед:

— Вы только не кричите, не нервничайте, спокойно меня выслушайте… Ну, что тут такого? Жалко ведь их. Разрешите! Пожалуйста. Ну, почему нельзя? Пусть пока у меня поживут? А? А там видно будет. Ну, что Вы молчите?

Полицейский выпучил глаза и покраснел, как рак:

— Господи! Точно спятила, глупая! Это ж преступление! Да как же я могу тебе детей отдать? Тебе — чужому человеку!? Чужому! Понимаешь ты, горемычная?!

Бабы, услыхав их спор, несмело придвинулись поближе. А сообразив, в чем дело, громко и одобрительно загалдели все сразу:

— Ой, молодец, Полька!

— Ай да девка!

— Ишь, какая у нас почтальонша…

Полицейский, сдвинув брови, сердито глянул на толпящихся баб:

— А ну, замолчите! Не галдите, дайте разобраться… С ума тут с вами сойдешь!

Видя, что Поля не отступает, мужчина отложил в сторону свои бумажки, помолчал, внимательно посмотрел сначала на худенькую женщину, потом на перепуганных малышей. Конечно, ему и самому детей было жалко, да и с полоумной этой спорить надоело, но… Не положено законом чужих детей незнакомцам отдавать. Закон не велит — как тут ослушаться? Не ровен час — места лишишься! А то еще и накажут!

Мужчина вздохнул, опять раздраженно сплюнул в сторону и медленно достал телефон. Помолчал еще, о чем-то размышляя, и стал куда-то звонить. Бабы, сбившись в небольшую кучку, бурно обсуждали Полину и ее просьбу.

А Поля, чтобы отвлечься, шагнула к притихшим детям:

— Привет! Ну, как вы тут? Замерзли?

Мальчонка, обняв сестренку за плечи, несмело поднял на незнакомую женщину голубые заплаканные глаза:

— А ты кто?

Поля улыбнулась:

— Я — Поля. Полина. Я здешний почтальон. Разношу письма, пенсии, газеты. У меня сумка есть большая! А тебя-то как зовут?

Малыш доверчиво протянул ей замерзшую ручонку:

— Федор.

Он помолчал, обернулся к сестре, крепко державшуюся за его рукав, и ткнул в нее перепачканным в саже пальцем:

— А это Маруська. Сестра.

Поля ласково кивнула:

— Здравствуй, Маруся.

А потом кивнула им:

— Ну, и хорошо. Вот и познакомились. Слушай, Федор, пойдете ко мне?

Взмахнув белесыми ресницами, мальчуган немного подумал и тихо спросил:

— А мамка?

Поля печально вздохнула:

— Она сейчас в больнице. Дом-то ваш сгорел.

Мальчишка помолчал и как старший принял решение:

— Ладно. Пойдем.

Он опять помолчал и негромко добавил:

— Маруська есть хочет. Она маленькая. А я замерз.

Женщина, почувствовав, как отлегло от сердца, облегченно вздохнула:

— Ну, и Слава Богу! Сейчас пойдем. Я вас накормлю и спать уложу, и помою…

Конец ознакомительного фрагмента.