Чужая кожа

Ирина Лобусова, 2019

Познакомившись со знаменитым фотографом Виргом Сафиным, провинциальная журналистка Тамара получает приглашение переехать в столицу, тем самым полностью изменив свою жизнь. Вирг Сафин – самая загадочная звезда современности. Его личность невероятно таинственна, никто не знает его настоящего имени, истории появления в мире шоу-бизнеса. Но многие верят, что его уникальные фотографии обладают мистическими свойствами и, обнажая тайную сущность человека, предсказывают судьбу. Некоторые пытались разгадать секретную технику Вирга Сафина, но… С первых же дней пребывания в доме Сафина Тамара, получившая новое имя Мара, погружается в мир странностей и тайн. В доме есть даже башня, вход в которую запрещен всем обитателям дома, в том числе и Маре. Это студия фотографа. Потеряв голову от страсти к таинственному художнику, Мара дает себе слово проникнуть в студию-башню и разгадать страшную тайну Вирга Сафина. К этому подталкивают и внешние обстоятельства: Витольд Комаровский – друг и деловой партнер фотографа зверски убит в собственном доме, а в организации убийства подозревают самого Сафина.

Глава 3

Звонил мой мобильный телефон. На часах было десять минут четвертого утра. Глухая тьма. Даже уличное освещение за окном отключили, поэтому комната была погружена во мрак. Схватила мобильник и не поверила своим глазам — мне звонит Вирг Сафин.

Голос его был сух, холоден и деловит. Говорил так, словно звонил деловому партнеру.

— Гостиница «Ройял Палас». Жду завтра в 7 вечера. Как подойдешь к дверям, перезвони.

— Я…

— И будь добра, прекрати мне названивать! У меня уже инстинкт раздражения выработался от твоих звонков!

Отбой. Тупо уставившись в телефон, я пыталась понять, что это было. То ли обещание, то ли угроза. Может, и то, и другое вместе. Очень странный человек.

Почему? Я не находила ответа на вопросы, которые нависли надо мной страшными, безмолвными призраками. Этому звонку было суждено изменить всю мою жизнь.

Я зажгла прикроватную лампу. Чтобы окончательно успокоиться, встала и залпом выпила рюмку водки. Затем села на кровать, пытаясь успокоиться. Вирг Сафин все-таки мне позвонил.

Невозможность вдруг стала реальностью. Что изменилось? Я не знала. Но я твердо знала, что ни за что на свете не скажу об этом Ксюхе. Мои отношения с Виргом Сафиным — это глубочайшая тайна всех времен и народов. А моя тайна умрет вместе со мной.

Ломая голову над нарядом, я остановилась на самом простом варианте: темно-зеленое короткое платье, выгодно облегающее мою фигуру, и черные туфли на шпильке. Ровно в семь, хлопнув дверцей такси, я застыла на ступеньках дорогой гостиницы, глядя на хрустальные люстры в глубине холла.

Подойдя ко входу в отель и увидев свое отражение в стеклянной двери, я вдруг показалась себе пугалом: ни дать ни взять — проститутка из сельской местности в поисках клиента. Думать так было глупо. Я потянулась к телефону. Люстры в бешеной круговерти закружились в моих глазах. Он моментально сбросил звонок.

Дверь открылась. Напротив меня возник один из охранников в черной униформе. Сафин послал за мною охранника. Самолюбие сжалось, получив такой серьезный щелчок.

— Пожалуйста, следуйте за мной. Вас ждут.

Весь день до семи часов мое не на шутку разыгравшееся воображение рисовало мне романтический вечер, и свечи, зажженные в честь нас двоих.

Но за банкетным столом в роскошном золотом зале ресторана сидело человек 30 — не меньше. И среди них был Вирг Сафин.

Я увидела его сразу, еще с порога. Он сидел в середине стола, смеялся, шутил, ловил на себе чужие восхищенные взгляды. А рядом с ним… Это был удар, полностью нокаутирующий мое самолюбие с залетом в полную кому. Рядом с ним сидела та самая девица, с которой он ушел с вечеринки в галерее: длинноногая блондинка с длинными волосами и пышной грудью. И Сафин обнимал ее за плечи.

Я развернулась, чтобы уйти, но охранник взял меня под локоть и буквально силой подвел к столу. Так я оказалась напротив Сафина. Официант тут же налил мне шампанского и положил какую-то закуску, но у меня совершенно не было аппетита. Казалось, меня вообще вырвет, если я прикоснусь к еде. Чтобы успокоиться, я залпом выпила шампанское. Глядя на меня, Сафин нахмурился, но я стойко выдержала его взгляд.

— Как тебя зовут? Я забыл, — сказал Сафин.

Вообще-то я не называла ему своего имени, потому что он не спрашивал, но это было долго объяснять. Поэтому я просто назвала свое имя. Услышав его, с первых же слов Сафин огорошил меня, будто ударом по голове:

— Тамара. Царица Тамара. Никакая ты не царица. И не будешь ею, можешь не смотреть на меня так. Мне нравятся простые имена — Маша, Оля. А твое имя слишком претенциозно. Оно такое же претенциозное и наглое, как и ты сама!

Окружающие угодливо захихикали. Сначала я не знала, что сказать, но выпитое шампанское ударило мне в голову и придумало за меня. И я не выдержала.

— Лучше носить имя мертвой царицы, чем вообще не иметь имени — никакого, совсем.

За столом повисла мертвая тишина, и я подумала, что сейчас меня выгонят. Сама напросилась. Но вместе этого Сафин вдруг поднялся из-за стола и, улыбаясь, протянул мне руку:

— Пойдем.

Совершенно обалдев, я вложила свою руку в его ладонь и пошла за ним, как, наверное, пошла бы и на край света. Судьба моя решилась именно в тот самый момент. Собственно, в этом моменте не было ничего обыкновенного. Но для меня Вирг Сафин был настоящей иконой. И, как к иконе, я пала к его ногам.

— У нас очень мало времени, — сказал Вирг Сафин, усаживая меня на небольшую банкетку в отдаленном полутемном вестибюле гостиницы, устраиваясь на диване напротив, — говорить здесь нельзя. Я хочу, чтобы ты поехала со мной в Киев. Когда ты сможешь приехать?

Я ожидала все что угодно, но только не этого. Я так онемела, что даже забыла задать главный вопрос: зачем.

— Я… не знаю… На следующей неделе, наверное. Отпрошусь с работы.

— Вообще уволься с работы. Тебе больше не нужно работать. Это смешно.

— А… на сколько приехать?

— Насколько захочешь. Сколько сможешь меня выдержать, столько и будешь со мной. До тех пор, пока сама не захочешь все порвать. Теперь все зависит от тебя. Со мной очень сложно. Я знаю. Но если ты сможешь выдержать, ты останешься со мной надолго, если же ты захочешь уехать, я дам тебе денег и отпущу домой.

Совершенно ошарашенная и сбитая с толку, я вдруг поймала себя на мысли, что не отрываясь смотрю на небольшой серебряный медальон, который был виден в отвороте рубашки Сафина. Этот медальон чем-то похож на мой: серебро на черной полоске кожи, я вроде бы уловила странные очертания кельтского креста.

— Я хочу, чтобы ты приехала. Я не знаю зачем, но ты мне нужна. Все это время я думаю о тебе. Я не знаю почему, но ты не выходишь из моих мыслей. Ты нужна мне, хотя я и не понимаю зачем, — говорил Сафин, убивая меня одним звуком своего голоса вернее, чем пистолетным выстрелом.

Бросить все? Уехать к этому человеку? К человеку, который, сидя напротив, не отрывает от меня глаз, но даже не пытается прикоснуться? Запросто!

Я повторила бы миллион раз, но тогда было достаточно одного только слова. Я сказала «да».

Подхватив тяжеленную сумку, я спустилась на несколько ступенек вниз в посадочный зал. Самолет вылетал через полтора часа, но почти все места ожидания были заняты. Этот рейс был популярен.

Я сжалась на остром уголке пластикового стула. Невыносимо воняло какими-то химикатами. Отравленный воздух (авиационное топливо, масла, дезинфекция) проникал сквозь множество вращающихся дверей вместе с людьми, втекающими в прожорливые недра аэропорта.

Честно говоря, лететь на самолете мне предстояло первый раз в жизни, и от этого было немного не по себе. Но не слишком. Я огляделась по сторонам — вокруг не было знакомых лиц. Меня никто не провожал. Для всей этой толпы я была чужой. И я сделала свой выбор — быть чужой до конца жизни.

Посадочный зал залило ослепительным солнцем, которое проникало сквозь огромные стеклянные стены — из-за них аэропорт был похож на аквариум. Хорошая погода означала, что ничто не задержит наш рейс.

Я видела, как из-за угла стеклянной стены в небо взмыл огромный белоснежный лайнер. Это было так здорово, что у меня захватило дух! На электронном табло высветился номер моего рейса, и вслед за толпой я пошла к самолету.

Мое место было в середине салона, у прохода. Возле окна устроился молодой человек с дорогим ноутбуком, заткнув уши наушниками в тот момент, когда опустился в кресло. Он отключился от внешнего мира и вообще на меня не смотрел. Место между нами было свободным. Я положила туда свою сумку, предварительно вытащив дорогущую книжонку — небольшой глянцевый альбом.

Эта красота, стоящая целое состояние, была прощальным подарком моей Ксюхи. Я так и не решилась сказать ей всю правду. Наплела, что еду в Киев на заработки. Устроилась, мол, на несколько месяцев в компьютерную фирму, по контракту. А там — будет видно. Продлят контракт — останусь. Нет — вернусь обратно. Врать Ксюхе было легко.

Накануне моего отъезда Ксюха принесла мне подарочный альбом, купленный в одном из дорогих салонов города. Она словно чувствовала, что только эта вещь поможет продержаться мне в нелегком пути. Репродукции фотографий Вирга Сафина. Достав книгу из сумки, я прижала ее к груди.

— Ты о нем думаешь? Ну, скажи честно! — накануне отъезда Ксюха засиделась у меня допоздна. Мы пили водку, много говорили и даже плакали. Причем никто из нас не знал, почему. Мне было стыдно ей лгать — от этого у меня разрывалось сердце, но я прекрасно понимала, что вступаю на слишком скользкую тропу. С такими людьми, как Сафин следует соблюдать максимальную осторожность. И если я хочу вернуться домой, если не хочу, чтобы где-то в темной подворотне мне перерезали горло, следует поменьше чесать языком. Я ни секунды не сомневалась в том, что Вирг Сафин именно так и сделает. Для меня какая-то особенная, арктическая безжалостность с легкостью читалась в его глазах.

— О ком я должна думать? — притворилась идиоткой (собственно, почему притворилась?).

— О Сафине, конечно. Жалеешь, что ничего не вышло тогда?

Я пожала плечами. А что я должна была сказать? Ксюху не просто было сбить с темы — Вирг Сафин нравился ей точно так же, как и мне.

— У Сафина вид извращенца.

— Брось! У него вид героя-любовника.

— Ага, такого героя, который в самый патетический момент заедет тебе кулаком в нос.

Рассмеявшись, я представила себе эту замечательную картину — Ксюха рассмеялась тоже. Я же продолжала хохотать до слез.

— А я все-таки рада, что у тебя с ним ничего не получилось, — сказала Ксюха, — такой мужчина явно не для нас.

— Что ты имеешь в виду? — нахмурилась я.

— Он не такой, как мы. Он с другой планеты. Инопланетянин. Ты же слышала, что инопланетяне живут среди нас. Так вот: он — инопланетянин. Это он. Человек, не имеющий ни сердца, ни совести, ни элементарного представления о простых, понятных нам человеческих чувствах. И это не его вина, просто он не такой, как все. Женщина, которая будет с ним, всегда будет несчастной.

Я налила себе и Ксюхе еще водки. За это следовало выпить. За мою поездку в бездну неизвестности, в чужой город, к жестокому и злобному зверю.

— А все равно хорошо, что у вас ничего не вышло, — не унималась Ксюха, — что он стал бы с тобой делать? Ты же его старше!

— Не намного… — возразила я.

— Ой, только вот мне не надо! Виргу 34, а тебе, между прочим, уже стукнуло 38. Ты старше его ровно на четыре года. Что он стал бы делать с тобой? С ним всегда девчонки до 20 — лет 17-ти.

Ксюха ударила меня по больному месту. Я сама просыпалась от этого в холодном поту по ночам. Мне — 38. Сафину — 34. Я старше его ровно на четыре года. Толстая деревенская старуха с разницей в четыре года. Вселенский кошмар. Четыре — это число несчастья.

— Ведь всем известно, что четыре — это число несчастья, — повторила мою мысль Ксюха, — к тому же, Вирг Сафин — Скорпион. Нет ничего хуже мужчины-Скорпиона, это все знают. Но самое отвратительное, что и ты — Скорпион! А что будут делать вместе два Скорпиона? Вы друг друга просто поубиваете. У вас день рождения даже почти совпадает.

— Неправда. У меня 13 ноября, а у Вирга Сафина — 8-го.

— Но все равно — оба дня рождения в ноябре. А это плохая примета. Два Скорпиона не могут быть вместе. Хорошо, что ты никогда это не поймешь.

А может, и правда не пойму как истинный Скорпион, — подумала я.

— Интересно, кто Вирг Сафин по национальности? — задумалась Ксюха, — и как его зовут по-настоящему. Вирг — это же не имя. Жаль, что в интернете ни о национальности, ни об имени ничего нет.

— Половец, — сказала я, — когда-то была такая национальность. Древняя, как мир. И если от этой национальности хоть что-то осталось, то это — Вирг Сафин. Он — половец. Иначе просто никак.

Мне хотелось плакать после визита Ксюхи. Я открыла окно и высунулась до пояса. Холодный воздух сразу же вонзил в мою кожу тысячи раскаленных иголок, и я заплакала.

Квартира казалась слишком пустой. Было решено, что сын останется с мамой, а я запру квартиру и отдам маме ключи. Мы попрощаемся возле дома. Потом — все.

Я плакала, когда зазвонил телефон.

— Мара, ты собралась? — сказал Сафин.

— Как ты меня назвал? — удивилась я.

— Я буду называть тебя Мара. Потому что ты — мое привидение. Тайное в готическом замке, — Сафин усмехнулся, а я не знала, что и думать, — не волнуйся, все будет хорошо. Мой водитель встретит тебя в аэропорту.

— А как я тебя буду называть?

— Ну, не знаю. Сама придумаешь. Если захочешь, то мой господин, — Сафин снова усмехнулся, а у меня от этого смеха пошли мурашки по коже. Куда я еду? К кому?

Обед в самолете подали через час полета. Я поела, хотя у меня не было аппетита. Все было красиво запаковано в коробочки, покрытые блестящей фольгой.

Покончив с обедом и несколько секунд посмотрев в иллюминатор (ничего, кроме гряды белоснежных облаков), я открыла альбом Сафина.

С первой же страницы на меня смотрело удивительно красивое девичье лицо. Это была совсем молодая девушка лет 14–16. Я никогда не видела такой одухотворенной красоты. Было очень сложно представить, что это лицо не нарисовано кистью художника, а лицо реального, живого человека, снятое на фотокамеру. Странно было представить, что человек может обладать такой красотой.

Как и все фотографии Сафина, этот снимок смотрелся сквозь легкую дымку. Впрочем, и сама девушка была закутана в вуаль, свисавшую с ее головы. Подпись под фотографией была «Ангел». На следующей фотографии, как бы изнанке этой, первой была изображена та же девушка, но уже со спины. Вуали не было, и лицо ее было плохо различимо. Наклонив голову влево и скрестив на груди руки, девушка стояла спиной. Ее лицо полностью закрывали распущенные длинные волосы.

Портрет был сделан до колен. В этот раз девушка была обнажена. Ее обнаженные спина и ягодицы поражали скульптурной и, опять-таки, нечеловеческой красотой. А на спине, где должны быть лопатки, находились два прямых кровоточащих шрама, страшные раны с кусками мяса и стекающими по спине каплями крови. Раны были параллельны друг другу. Это оставляло такое жуткое впечатление, что перед этим фото хотелось замереть. Фотография оставляла ощущение странной, приглушенной боли. Такую боль испытываешь, когда видишь надругательство над красотой. Раньше там, на спине, были крылья, которые заживо вырвали из спины. Кто-то причинил неземному созданию чудовищную и жестокую боль.

Фотография подписана «Ангел без крыльев». И было ясно, как день, кто вырвал эти крылья, кто надругался над красотой. Мир. Кровавый современный молох, требующий все новых и новых жертв на свой изуверский алтарь потребления.

Я закрыла альбом, потому что не могла на это смотреть. Словно не эта девушка, а я испытывала такую жестокую боль и это мне вырвали крылья.

А, может, и девушка на снимке, и я были вовсе не причем? Может, эту жестокую боль ангела, которому люди вырвали крылья ради шутки или забавы, или ради удачного снимка, испытывал совсем другой человек? Может, ее испытывал Вирг Сафин?

Лицо девочки без крыльев врезалось в мою память так, что это стало почти физическим ощущением. Так, словно мне в реальности произвели операцию. Я захлопнула альбом, откинулась на высокую спинку кресла и закрыла глаза. В этот момент кто-то прикоснулся к моему плечу, и в этом прикосновении было достаточно твердости, чтобы я сразу же открыла глаза. Надо мной склонилась элегантная стюардесса с профессиональной дежурной улыбкой:

— Простите, пожалуйста, это вы Тамара?.. — она четко и правильно произнесла мою фамилию.

— Да, — удивилась я, — это я.

— Вы можете подтвердить это — показать мне паспорт? Простите за настойчивость, но мне сказали удостовериться в этом.

Ничего не понимая, я достала из сумки паспорт и, раскрыв, протянула ей. Прочитав мою фамилию, стюардесса кивнула и удалилась. Прошло минут пять. А потом — потом произошло нечто!

Как только стюардесса появилась в начале салона, глаза всех пассажиров тут же были прикованы к ней. Точнее, не к ней, а к тому, что она несла в руках. А в руках у нее был самый роскошный букет алых роз, какой мне доводилось только видеть в своей жизни! Розы были живыми, настоящими и благоухали так, что аромат их тут же распространился на весь салон. Упакованы розы тоже были очень красиво: перевязаны внизу блестящей лентой, образующей бант в виде сердца. По краям бант был расшит золотым.

Приблизившись, стюардесса протянула букет мне.

— Это вам. Нам поручили вручить вам этот букет, как только мы будем в самой высокой точке полета, и самолет максимально наберет высоту. Прошу вас!

Потеряв дар речи от роскоши этого невероятного букета и завистливых глаз пассажиров (особенно женщины сходили от зависти с ума), я осторожно взяла букет. Розовые бутоны были небольшие, но очень изящные, словно скульптурные. Поражал их удивительно яркий, сочный и чистый алый цвет. Я вдохнула пьянящий аромат глубже и увидела белый конверт между роз.

Раскрыв небольшой прямоугольник-записку и еще не прочитав, я уже знала, от кого. «В самой высокой точке неба я дарю тебе свое сердце. Вирг Сафин».

Мои пальцы задрожали, и записка едва не выпала из рук. Я была не просто потрясена и покорена чарующей романтичностью этого жеста. Можно сказать, была буквально сражена наповал. Этот пугающий человек внезапно раскрыл передо мной такие прекрасные глубины своего сердца, что все слова и сравнения в одно мгновение вылетели из головы!

Задыхаясь от слез, которых я стеснялась, я зарыла лицо в роскошь розового букета (целых 15 алых роз!), и несколько минут пыталась прийти в себя. Затем, поцеловав узкий прямоугольник записки, я спрятала ее в карман на груди.

Я не знала, что ждет меня в будущем, но точно поняла, что человек, который мог так красиво преподнести мне цветы, не может быть абсолютно плохим. Не знаю, какой налет черного, дьявольского мрака оставили на нем прожитые годы, слава и его образ жизни, но я отыщу в глубинах его сердца место, где хранятся такие же прекрасные и чистые чувства, как эти розы. Пусть даже мне придется изрезать на кусочки, растереть в ладонях все его сердце. Я их все равно найду. И, приняв это странное решение, я вдруг почувствовала себя увереннее. Мой ответ был сформулирован так же четко: «В самой высокой точке неба я навсегда подарила тебе свое сердце. Мара».

А потом — снова белый лайнер. Белый воздушный лайнер — ангел, перепачканный бензином. Громоздкая птица, плененная людьми. Без крыльев. Птица, лишенная крыльев.

И когда белоснежный лайнер пошел на посадку, а от потери высоты воздух подступил к горлу, я закрыла глаза и произнесла нечто вроде придуманной в ту самую минуту молитвы: «Господи, прости меня не за то, что я уже совершила, а за то, что еще совершу».

Ангел с искусственными крыльями стремительно шел на посадку, теряя высоту. И я теряла ее тоже. Я понятия не имела, какому Богу молюсь. Здесь, в небе, я была очень близко к любому. Думаю, Бог должен был меня простить, хотя бы за то, что отныне и навсегда место любой возможной иконы заняло для меня узкое лицо с раскосыми азиатскими глазами. Ныне и присно, и во веки веков. Аминь.