Праздник Святой Смерти

Ирина Лобусова, 2020

Зинаида Крестовская, став полноправным сотрудником НКВД, получает важное задание. Однако даже после многих лет работы в морге, когда, как она думала, ее уже ничем не испугать, это задание шокирует: одну за другой в городе находят мертвыми маленьких девочек. Они из разных социальных слоев, не были знакомы, объединяет их только то, что они в нарядных платьях и их лица покрыты театральным гримом… Крестовская должна найти того, кто это сделал. Она пытается отказаться от выполнения этого задания, однако ее жизнь ей уже не принадлежит – она принадлежит другому человеку…

Глава 5

Зина Крестовская провела по волосам щеткой, повернула голову так, чтобы локоны освещал солнечный закатный свет, и старательно улыбнулась. Несмотря на то, что это было не очень естественно, получилось даже неплохо. С серыми мышиными космами было покончено. Теперь в светлых прядях пышных волос роскошно золотилось солнце, даже в самом конце дня.

Волосы были в порядке. Зина провела по губам яркой розовой помадой. Она тут же показалась ей пошлой. Зина поморщилась, но вытирать не стала. Пошлая? Ну и ладно! Крестовской было на это плевать. В этот день, вернее, вечер Зине хотелось быть легкомысленной, веселой, даже пошлой… Какой угодно — дурочкой, хохотушкой, кокеткой, но только не женщиной с пистолетом у пояса. Не сотрудницей НКВД.

В этот вечер у нее было свидание — впервые за столько месяцев. И она хотела насладиться этим сполна.

После завершения дела о Змее Сварога — Зина называла про себя это «Делом о змеях» — на нее просто обрушилась новая жизнь. И с такой силой, что у Крестовской просто перехватило дух. И на фоне всех этих событий Зина почти сумела пережить мучительный уход Виктора Барга. А ведь в самом начале, даже несмотря на дружеское участие Бершадова, она думала, что будет мучительно страдать по ночам.

Но новая жизнь была такой, что на страдания просто не оставалось времени. Да Зина и не хотела их.

Сразу после завершения «Дела о змеях» Крестовская стала уже официальным сотрудником НКВД. Бершадов вызвал ее в управление, где в отделе кадров она подписала все необходимые документы, потом получила новую форму. Синяя, с иголочки, она очень шла Зине. Но носить ее было почему-то стыдно. Крестовская испытывала какие-то странные чувства, глядя на нашивки формы. Они вызывали у нее несколько двойственные ощущения: с одной стороны, эта форма была ее гордостью, с другой — словно ее жгла. И Зина пока никак не могла решить, что пере — весит.

А потому, несмотря на то что в этой форме она выглядела настоящей красоткой, Крестовская решила надевать ее только по большим праздникам — когда будет официальная необходимость. К счастью, ходить на работу можно было и в гражданском, и для Зины это был очень большой плюс.

Ей выделили кабинет на самом последнем этаже управления. Это привело ее в полный восторг, несмотря на то что кабинетом это помещение сложно было назвать.

Маленькая, узкая клетушка, почти два на два, под самой крышей, с узеньким, словно выдавленным в потолке окном. В это окно, забранное густой решеткой, как и все окна в главном административном здании НКВД, был виден только крошечный кусочек неба и ничего больше. Даже деревьев не было видно — этаж ведь был самым высоким.

Воздуха и света окошко не давало никакого, поэтому в клетушке должен был все время гореть электрический свет. Но Зина и тому была рада. Смотреть на небо оказалось очень даже не скучно — небо постоянно было в движении, и оно все время менялось. А потому в эту клетушку заглядывала то ослепительно-ясная лазурь, то наползали свинцово-пасмурные облака…

Небо было свободой Зины. И, оторвавшись от работы, глядя на тучи — белые, пушистые или мрачные, серые, словно заполненные слезами, — она испытывала странную смесь спокойствия и умиротворения, особенно странную и необычную здесь, в этих стенах.

В самом же кабинете стоял большой, почти во всю стену, письменный стол, словно состоящий из двух частей — одна часть была отведена под письменные бумаги и папки с документами, другая — занята печатной машинкой. Напротив стола размещался шкаф для папок, тоже почти во всю стену. Две лампы — одна под потолком, другая — на письменном столе — довершали обстановку. Еще, конечно, два стула — один за столом, другой — напротив. Вот, собственно, и все.

Но этот кабинет, эта узкая клетушечка показалась Зине царскими палатами в самый первый момент, как только она сюда вошла. Ведь это был ЕЕ ЛИЧНЫЙ КАБИНЕТ! Для нее одной! Это словно придавало ей определенный статус. Словно все то, чем она занималась раньше по собственному почину, превратилось в настоящее серьезное дело. И Зина как будто выросла в своих собственных глазах.

Едва она вселилась в кабинет, как на нее буквально обрушились папки с делами — почти так же, как когда-то, когда она раньше в морге писала все официальные бумажки. Работа ее заключалась в следующем. Она внимательно просматривала дела, которые либо были закрыты, либо числились вечными «висяками», писала по каждому свои заключения и соображения и тщательно выбирала те дела, в которых было что-то мистическое, необъяснимое — например, как в деле с оборотнем лугару.

Этими делами она заполняла свой шкаф, создавая нечто вроде секретного архива. Остальные, неинтересные, как называла их про себя, Зина возвращала Бершадову.

Так же время от времени она делала вскрытия в морге — в основном по ночам, вдвоем с Кобылянским, с которым продолжала сохранять теплые, дружеские отношения. Реже присутствовала на допросах в кабинете Бершадова или других следователей. Иногда это были допросы с применением методов физического воздействия, пыток, проще говоря. После чего старательно приходила в себя. Присутствие на допросах зависело от заданий, которые ей давал Бершадов. Он был ее непосредственным начальником.

Несмотря на то что официально Крестовская числилась сотрудником медицинской службы, все в управлении знали, что она относится к секретному отделу Бершадова и непосредственно подчиняется только ему.

Для выполнения своей работы Зине пришлось научиться печатать на машинке. Она даже взяла несколько уроков у одной из штатных машинисток управления. Сначала было тяжело, даже болели пальцы. Но очень скоро Зина разобралась что к чему и стала стучать на машинке с приличной скоростью. Это очень помогало ей в работе, так как приходилось печатать очень много — начиная от протоколов вскрытия и медицинских документов с анализами, историями болезней и диагнозами, по которым она давала заключения, и заканчивая другими следственными бумагами, заключения по которым приходилось делать во многих делах.

В первую же неделю работы Зина перезнакомилась почти со всеми сотрудниками управления. Еженедельно по понедельникам в кабинете Бершадова — огромном, торжественном, просторном, с мебелью из красного дерева, с кожаными диванами и портретами вождей в золоченных рамах — Ленина, Сталина и, чуть ниже, Дзержинского — происходили совещания, на которых раздавались поручения и задания сотрудникам, обсуждались дела.

Помимо таких больших, официальных совещаний, были и малые, когда в кабинет вызывались несколько сотрудников. Это происходило почти ежедневно.

Допросы в парадном, начальственном, кабинете Бершадова не проводились. Допрашивали либо в кабинетах других следователей, с мебелью попроще, либо — если планировалось физическое воздействие — в подвалах, где были камеры и где содержались заключенные.

К счастью, в подвалы, в страшные подвалы НКВД, ужас которых Зина теперь смогла полностью оценить, ей пришлось спускаться всего дважды. И обязательным для нее стало вступление в партию — без этого в НКВД не работали. Ей пришлось изучить достаточно много материала по марксизму-ленинизму и даже сдавать экзамен, но для нее Бершадов устроил все по упрощенной и более быстрой процедуре. И очень скоро Крестовская получила новенький, хрустящий, пахнувший типографской краской билет члена партии большевиков.

Но самое настоящее знакомство со всеми сотрудниками произошло в столовой, где Зина ежедневно обедала. Там в обеденный перерыв собирались почти все.

К удивлению Крестовской, в управлении работало достаточно много женщин. Мужчины занимались в основном оперативно-следственной работой, а женщины — дознавательной и административной. Но, верная своим убеждениям никогда и нигде больше не заводить друзей, Зина ни с кем не сошлась близко. Единственный человек, с которым она общалась более-менее дружески, был Григорий Бершадов.

Они по-прежнему были на «ты», но Зина очень старалась не обращаться так к нему при остальных сотрудниках.

В секретном отделе Бершадова работали в основном мужчины. Женщин было очень мало, всего три, включая ее саму, и Зина лишний раз убедилась, что Бершадов не особенно доверяет женщинам. Встретили они ее очень настороженно.

Первой было лет пятьдесят, она казалась опытной, закаленной в боях, железобетонной большевичкой, почти всегда ходила в форме. Второй была изумительная красотка лет 25-ти — длинноногая блондинка с пышными формами и кукольным личиком, от которого не могли отвести глаз все мужчины. Когда Крестовская впервые ее увидела, то просто поразилась: что делает в НКВД такая красота? Ей бы пойти в артистки и сниматься в кино! Однако она предпочла такой суровый, жестокий мир мужчин.

Красотка-блондинка кокетничала со всеми в отделе и была заметно влюблена в Бершадова. Однако после тщательного изучения его реакции на девицу Зина пришла к выводу, что между ними ничего нет. Бершадов явно был не из тех, кого легко соблазнить пышными формами и смазливенькой мор — дочкой.

Крестовская часто вспоминала тот единственный момент откровенности Бершадова, когда он однажды рассказал ей, что был влюблен в женщину, на которой чуть не женился, а потом стал причиной ее смерти.

И Зина понимала, что та женщина наверняка была какой-то необыкновенной, если стала причиной серьезной сердечной раны для такого человека, как Бершадов.

Но несмотря на все эти перипетии, за которыми Крестовская весьма тщательно наблюдала, красотка отнеслась к ней более доброжелательно, чем железобетонная большевичка, и часто в столовой подсаживалась к Зине поболтать.

Но самые дружеские отношения, конечно, сложились у нее с Бершадовым. Очень часто в конце рабочего дня он заходил к ней в кабинет, и они разговаривали обо всем, как старые друзья. А еще изредка Бершадов на своей служебной машине подвозил Зину домой.

Он перестал относиться к ней с жестокостью и разговаривал без своего обычного ехидства. В первые дни это сильно ее настораживало, она постоянно ждала от него подвоха. Но потом постепенно привыкла и начала понимать, что понемногу, по крохам, сумела завоевать его доверие. И что это доверие очень важно не потерять.

Настоящим знакомством с сотрудниками стала встреча Нового, 1941 года, когда для управления было устроено пышное празднование.

Многие пришли с семьями. Был замечательный концерт. Зину даже уговорили поучаствовать в пирамиде — обязательном спортивном номере, который был на каждом концерте. И она получила просто невероятные впечатления!

В актовом зале были накрыты столики. Зина сидела вместе с Бершадовым и еще с несколькими сотрудниками. И с огромным удивлением увидела, что и Григорий умеет веселиться, пить шампанское и вести себя так же, как и все остальные люди! Более счастливого Нового года в жизни Крестовской еще не было!

Это был самый великолепный праздник за последние годы! Было весело, все пели, танцевали, улыбались друг другу. Шампанское лилось рекой. Зал был украшен разноцветными ватными шариками и ярким серпантином. Раскрасневшаяся от шампанского и от армянского коньяка, который, благодаря Бершадову, появился на их столике, Зина танцевала и пела вместе со всеми и никогда еще не чувствовала себя такой счастливой! Ощущение было просто восхитительно-пьянящим — словно у нее появилась семья.

За всю новогоднюю ночь Зина — о чудо! — ни разу не вспомнила о Викторе Барге, и даже мысленно не произнесла его имя. И это было замечательно!

Бершадов привез ее домой около пяти утра на своей служебной машине. И, распрощавшись у подъезда, тут же вручил ей большой бумажный пакет.

Дома она его раскрыла. На стол высыпались яркие большие ослепительно-оранжевые мандарины. Также в пакете оказались шоколадные конфеты, пачка ароматного бразильского кофе и палка копченой колбасы. Так Бершадов поздравлял ее с Новым годом. Зина даже прослезилась от радости.

А уже ложась спать, все время думала о том, что год, который начался таким чудесным, просто замечательным образом, будет для нее самым счастливым…

Преимущества работы в НКВД, официальной работы, когда соседи увидели ее в форме, Зина ощутила почти сразу.

Во-первых, ее стали бояться. Соседи, которые прежде хамили, лезли на рожон, теперь избегали ее десятой дорогой. Не важно, что оборотной стороной этой медали было то, что с ней перестали и разговаривать — Зина воспринимала это тоже как преимущество.

Во-вторых, был спецпаек. В конце каждой недели сотрудники НКВД получали паек, куда входили самые дефицитные, редкие продукты. Сгущенное молоко, вкуснейшая колбаса и настоящее сливочное масло дорогого стоили! Эти продукты ни за что нельзя было купить в советских магазинах. А когда в спецпайке появились шпроты, Зина просто не поверила своим глазам!

Третьим преимуществом стала сама работа. Зине на самом деле было ужасно интересно то, что она делала. Она буквально с головой погружалась в проходящие перед ней дела как в особую книгу жизни. Ее не смущала даже ужасающая жестокость, которой были наполнены все эти криминальные истории. И чем ужасней, загадочней и запутанней было дело, тем ей казалось оно интересней.

Работа увлекала ее, захватывала с головой, и это было самым ценным, что Крестовская приобрела в жизни. К тому же это отвлекало от всех дурных мыслей, хотя и не избавляло от них полностью.

Дурные мысли начинали лезть по ночам, и случалось это сразу после встречи Нового года. Буквально через две ночи после веселого и счастливого праздника Зине вдруг приснилось, что в постели она не одна. И тогда губами, руками, теплым телом, всем своим измученным сердцем она потянулась к этому фантому, который вдруг заполнил собой весь окружающий ее мир. Резко, сразу проснувшись от того, что рядом был только воздух, Крестовская даже заплакала от самого страшного в мире ощущения — ощущения невозможности счастливых моментов. О том, как могло бы быть и как не будет уже никогда…

Откровение о том, какую жестокую правду принес этот сон, обрушилось на нее со всей силой. И Зина плакала, кривя душой перед самою собой, обманывая себя так, как привыкла обманывать все эти месяцы.

Она лгала себе, что плачет от одиночества, от того, что у нее нет семьи и на всем белом свете нет ни одного близкого человека. Но это было неправдой: Зина плакала по Виктору Баргу. И только по нему одному.

Он пророс не только в ее душу, но и в тело, рос, существовал в движениях ее тела, в бесплодных и напрасных объятиях ее рук… Он был ее отравленным воздухом, который по ночам закрывал легкие плотной подушкой удушья. И он — она это понимала — был тем микроорганизмом, который будет существовать внутри ее тела всегда…

Проснувшись ранним утром, разбитая этим страшным сном, в который раз разбередившим всю ее душу, Зина принялась анализировать.

Какие эмоции испытываешь к человеку, которого никогда в жизни больше не встретишь? К человеку, который никогда больше не позвонит в твою дверь, не напишет тебе письмо, не окликнет по имени? К тому, чье имя ты больше не осмелишься произнести?

Думая о Викторе, Крестовская постоянно задавала себе этоти вопросы. Конечно, такие мысли приходили к ней и раньше, но она отбрасывала их из-за недостатка времени. И вот этот сон наконец-то заставил задуматься об этом всерьез.

Если бы ее спросили, любила ли она Виктора Барга, Зина с возмущением ответила бы: конечно нет! Думая о нем, она испытывала только злость и ненависть. Черная обида и возмущение душили ее. В душе она часто бросала ему оскорбительные, ранящие слова. Но… Почему она вообще думала о нем?

Пусть с ненавистью, возмущением, обидой, злобой… Думала… И этот сон показал, что эти мысли никуда не ушли. Всё получалось слишком печально. Необходимо было срочно отвлечься. Поэтому Зина пошла к Бершадову и сказала, что хочет научиться стрелять. И быстро.

Как сотруднику медицинской службы Крестовской не надо было сдавать нормативы по стрельбе. Но она уже пользовалась оружием. И даже стреляла в людей. И прекрасно понимала, исходя из прошлого, что, научившись, стрелять ей придется еще не один раз.

Бершадов отправил ее на подготовку по стрельбе. Инструктором был совсем молодой паренек. Он пренебрежительно посмотрел на Зину:

— Вам, конечно, еще не доводилось стрелять… Вот, посмотрите сначала…

— Стреляла… — перебила она его, сжимая в руке маленький пистолет вальтер, думая о том, что именно такое оружие выпросит у Бершадова. Пусть будет.

Когда Крестовская сняла пистолет с предохранителя, у паренька округлились глаза. А когда из пяти выстрелов она попала в центр мишени, почти в яблочко, три раза, то за спиной даже услышала аплодисменты…

Аплодировал сотрудник, которого Зина уже видела в общей столовой. Несколько раз в форме и однажды — в штатском. Высокий блондин с коренастой фигурой, какой-то простоватый на вид. Но Зина уже по опыту знала, что простоватых сотрудников НКВД не существует — это просто маскировка. А значит, под простой, располагающей к себе внешностью скрывается весьма опасный тип.

После занятий он подошел к ней:

— Разрешите представиться: Валентин Корниенко. Межведомственная охрана. Мы с вами уже виделись в столовой.

— Верно, — Зина, улыбнувшись, кивнула, — Зинаида Крестовская, 1-е управление НКВД.

— О, как все серьезно… Вижу, вам уже приходилось стрелять?

— Приходилось, — она убрала улыбку с лица.

— Я не буду вас спрашивать об этом, — мгновенно отреагировал ее новый знакомый, в котором Зина недаром сразу угадала проницательность. — Разрешите вас проводить?

Она разрешила. С тех пор они стали общаться. Несколько раз Валентин даже заходил к ней в кабинет. Ее новый знакомый был вдовцом — жена умерла от испанки с осложнениями. Ему было 42 года. Родом он был из Беляевки, но уже давно служил в Одессе.

И где-то через две недели он пригласил ее на самое настоящее свидание, и не просто так, а в Оперный театр!

Отказаться от такого приглашения было невозможно, даже несмотря на то что особого восторга от Валентина Зина не испытывала. Но… свидание! Впервые за все время!

Крестовская еще раз провела щеткой по волосам. Они лежали отлично. Еще раз подкрасила губы розовой помадой — да ладно, к голубому вечернему платью сойдет! Надела модные туфли, подхватила расшитую бисером вечернюю сумочку… И, сняв с вешалки шубку, так как март был холодный, напевая, вышла из дома в приподнятом настроении…