Ветчина бедняков

Ирина Лобусова, 2013

В маленьком провинциальном городке Южногорск исчезают дети. Легкое нажатие на кнопку пульта телевизора навсегда изменило жизнь главной героини Виктории, врача из частной клиники «Инфомед». По новостям шел сюжет о том, что в городе Южногорске пропали двое детей, близнецы, брат и сестра, малыши 7 лет. Пропавшие дети были ее племянниками, маленькими Стасиками (так прозвала их про себя из-за имен: Анастасия и Станислав), а их матерью была ее родная сестра Светлана… Она едет в Южногорск только с одной целью: найти Стасиков. Ей приходится идти на крайности: перебираться через заборы под током высокого напряжения, обороняться от свирепых собак, сутки сидеть по шею в вонючем болоте, ползком в зарослях пробираться мимо охраны, вооруженной автоматами. Она спасет Стасиков, но для этого выстрелит в человека. И откроет неожиданный финал – в котором друг окажется смертельным врагом.

Глава 4.

Диму Скворцова привезли в семь часов вечера. В пять минут восьмого к ней в ординаторскую поднялся молоденький фельдшер, дежуривший на приеме внизу. Она только — только прошла в кабинет, чтобы записать некоторые особенности истории болезни пациента, которого привезли днем. Когда фельдшер открыл дверь кабинета, лицо у него было растерянным…

— Виктория Алексеевна, там привезли ребенка лет трех… Я не знаю… такой странный случай…

— В каком смысле — странный?

— Не похоже, чтобы у них был наш полис со страховкой. Они принесли ребенка на руках. А вы же знаете наши правила…

— Что с ребенком?

— Вообщем, он… похоже, умирает или уже умер. Они говорят, что он упал с лестницы, но… Может, отправить их обратно?

— Ты что, с ума сошел?! — от резкости в ее голосе фельдшер попятился, — немедленно идем вниз!

Они сидели внизу, в приемном покое, две женщины разного возраста, и больше не подходящей пары нельзя было даже придумать. Первой была женщина лет 45–50, крашенная худощавая блондинка с нагловатым лицом, одетая со средним достатком, решительно сжимавшая в руках модную сумку. Она сидела с отстраненным выражением лица, как будто все происходящее ее нисколько не трогает, но за командной наглостью скрывалась растерянность. Второй была девица лет 20, худая крашенная брюнетка с длинными волосами и одутловатым лицом. На ней были туфли с высоченными шпильками, кружевные черные чулки, кожаная юбка, больше похожая на пояс и даже не закрывающая черные трусики, и узкая полоска малинового топа, из — под которой вываливалась тощая грудь. Девица была накрашена очень ярко и безвкусно. Длиннющие фиолетовые ногти (похожие на хищные когти птицы) нервно теребили серебристый мобильник. В некотором отдалении от них (если точно, то через стул от старшей из женин) лежало что-то, завернутое в большую белую простыню. На белой ткани отчетливо проступали обильные алые пятна.

При виде врача (то есть ее) они даже не встали, продолжая сидеть с таким же отрешенным видом, как будто они — случайные посетители, и сидят не в приемном покое больницы, а в метро.

— Что случилось? — они вздрогнули от ее вопроса. Ей было достаточно одного взгляда (все-таки высоко профессиональный врач), чтобы понять: девица находится под действием наркотика. Похоже, под приличной дозой героина, который и вызывал отстраненность, застывшую в ее мутных глазах.

— Что с ребенком? Где он?

Старшая встала, разворачивая белую простыню… Резким тоном сказала:

— Он упал с лестницы!

— Кто его родители?

— Я его мать, — отозвалась девица, даже не глядя в сторону ребенка.

— У вас есть страховой полим платной медицинской службы «Инфомед»? (она обязана была постоянно ставить раньше, чем спрашивать о симптомах болезни). Только Бог знал, каким нестерпимым грузом подчас давил этот вопрос на ее горло!).

— Нет, — сказала девица, — мы просто живем поблизости, через несколько домов, поэтому пришли сюда. Если что — я все заплачу наличными. Вы дайте ему какие-то таблетки, а в больницу его ложить не надо!

Она склонилась над холодеющим маленьким тельцем… Это был маленький мальчик, худенький, с цыплячьей шейкой, выглядывающей из потертого джемпера, непослушными рыжими вихрами и веснушками… Он был без сознания. Убогая одежда пропиталась кровью.

— Сколько ему лет? — они никак не отреагировали на ее вопрос. Она прикрикнула: — Сколько ребенку лет?!

— Три года и один месяц, — сказала старшая. И снова добавила (но уже менее уверенно) — он упал с лестницы.

— Вы бабушка? — спросила она.

— Нет. Я просто знакомая.

— Няня! — добавила мать, — она няня. Смотрела ребенка. Он у нее находился.

Она обернулась к фельдшеру, который стоял за ней с недовольным выражением лица. Резко бросила:

— носилки и приготовить смотровую! Всех собрать!

— Филипп Викторович будет недоволен… Он еще в прошлый раз заметил… У нас с вами будут неприятности…

— Я сказала — носилки! — и, не в силах выдержать ее взгляд, фельдшер поплелся выполнять приказание.

— Если есть какие-то проблемы, мы пойдем в другую больницу! — равнодушно бросила девица, — все равно уже время потеряно….

— Время потеряно? — переспросила, словно не понимая русский язык.

— Для моей работы! Я по ночам работаю! — заявила девица.

— Вы что… ребенок… он же… — она почти задохнулась, — он…

— А, отлежится, и ничего! — девица махнула рукой, — так уже бывало не раз! Но лучше все-таки дать пару таблеток.

Она не успела ответить — прибыли носилки. Она переложила ребенка на них, отшвырнув прямо на пол грязную простыню, и побежала вперед так быстро, как только хватало сил. Капельницы… раствор, быстро текущий в вену… Аппарат считывания сердечного ритма… Дорогостоящее оборудование современной реанимации… Все это могло обмануть кого угодно, но только не ее… Мальчик умирал. И вся эта бесполезная куча железа не сможет его спасти…. Мальчик умирал… В висках топором палача стучало самое страшное словно на земле: поздно. Слишком поздно. Поздно…. Опустив руки, она стояла, глядя в его лицо. Бледное маленькое лицо, с которого близкая смерть уже снимала прекрасные детские краски. Ее сердце пронизывали боль и отчаяние, настолько сильные, что не могла устоять на ногах. Темнота подступала к глазам. В сердце словно вонзался раскаленный нож. Она захлебывалась собственными отчаянием и беспомощностью….

Она вспомнила, что так уже было — однажды. Вспомнила совершенно не связанный с этим момент, но так уж устроена человеческая природа — пытаться амортизировать свою боль… Ее память словно ставила амортизирующий барьер из прошлого между тупым отчаянием и ее мозгом…. Это было на втором курсе, когда они проходили курс в анатомичке. В тот день им предстояло анатомировать труп ребенка. Мальчика пяти лет, умершего от врожденного порока сердца. Профессор, который вел курс, предложил ей сделать первый разрез (она была одной из лучших студенток в их группе). Она подошла к столу. Ребенок был как живой. Ей казалось, он спит. Просто спит, его надо немного потрясти за плечо и разбудить… она протянула руку и прикоснулась к его плечу, почувствовал пальцами твердый лед. Профессор удивился:

— Что вы делаете?!

Отчаяние и беспомощность… отчаяние и беспомощность, захватив в вихрь, чуть не сбили с ног, не разорвали ее мозг… отчаяние, чужая боль и беспомощность… Словно впервые в жизни с ее глаз спала пелена и она по — настоящему увидела жестокую неизбежность равнодушной смерти. Зарыдав, она бросилась прочь из морга. Никто не стал ее удерживать. Потом, запершись в женском туалете, она рыдала почти час, рыдала отчаянно, без остановки, словно у нее разорвалось сердце. Это был первый случай на весь институт. Обычно после работы в анатомичке студентки бежали в женский туалет не с рыданиями, а с жестокой рвотой…. На следующий день профессор сказал ей:

— Вы слишком остро воспринимаете чужую боль. Это плохое качество для врача. Иногда врач должен причинять боль, чтобы спасти от еще больших страданий.

Но что она могла сделать, если это были и отчаяние, и беспомощность? И вот теперь отчаяние и беспомощность снова упали на ее мозг, только удесятерились в своем размере.

Мальчик умирал. Она знала это так ясно, как знала свое имя. Он был почти мертв, когда его привезли в больницу. И только современное оборудование реанимации поддерживало в нем тоненькую нить жизни этот час, поддерживало, но все-таки не могло удержать до конца. С лица ребенка оттерли кровь. Но в уголках губ не исчезала алая тяжелая капля. С каждым вздохом, когда в его легкое вонзалось поломанное ребро, эта капля становилась все больше и больше. Он был очень красив, этот малыш с непокорными рыжими вихрами, которые вились из — под больничных проводов, словно протестуя против неизбежной жестокости смерти. И трогательные веснушки на восковой коже были похожи на маленькие погасшие солнца. Боль становилась все больше. Теперь это была боль не беспомощного перед лицом смерти врача, а боль женщины и матери — матери, чей сын спит дома в теплой кроватке. Трехлетний ребенок с травмами, не совместимыми с жизнью! Какие грехи мог так страшно искупать трехлетний малыш?

Внезапно ее мысли приняли другое направление. Она вспомнила холодную констатацию фактов во время осмотра. Черная корка засохшей крови запеклась вокруг губ. Раздвинув губы (чтобы выяснить происхождение этой корки), она с огромным удивлением обнаружила, что у ребенка не хватает двух зубов на нижней челюсти. И эти зубы он не мог выбить при падении! Похоже, зубов не было там давно. Она похолодела: каким образом ребенок трех лет мог потерять два нижних зуба? Дальше — больше. На теле — застарелые синяки. Неправильная форма кисти руки (как после перелома, на который не накладывался гипс). Кровоизлияние в мозг и рванные раны на голове, под волосами. Сломанное ребро, которое врезалось (нет, вмялось!) в легкое. Кровавые раны на спине и какой-то обрыв вдоль позвоночника…. Обрыв… Вернее, разрыв. Не веря себе, она вызвала коллегу их хирургического отделения. Пожилой мужчина лет 60 — ти был в таком шоке, что почти не мог говорить. Но заключение его не вызывало сомнений… Поспешив выдать это страшное заключение, он поторопился сбежать из реанимации, как будто в ней поселилась чума. Когда он выбегал (забыв даже закрыть за собой дверь), глаза его подозрительно слезились. Она стояла у кровати, держа в своих застывших руках крошечную ладошку. Мальчик дышал тяжело. Все реже и реже… он распахнул глаза (удивительные черные глаза, похожие на две оливки) широко — широко, не жмурясь от яркого света ламп… с удивлением сделал круг глазами по комнате. Потом остановился на ней. Влажные детские глаза удивительной красоты. Глаза ангела. В них светилось спокойствие. И какая-то радость. Или не радость….. но это было очень трудно назвать…. Словно то, что он видел, то, что не могла видеть она сделало его старше и мудрее, чем целый мир. Он что-то прошептал. Она наклонилась ближе. Он повторил громко и отчетливо:

— Мама! — потом еще раз, внятно и разборчиво, — мама.

Из угла губ потекла обильная алая струя на простыню, на светлую грудку. Она наклонилась закрыть ему глаза. Он заснул и ушел. Фельдшер, отворачивая лицо, выдернул капельницу. Старшая медсестра плакала, по ее полному добродушному лицу катились потоки слез:

— Какой красивый мальчик… ужасная смерть… какая нелепая смерть — упасть с лестницы!

Она обернулась так резко, как будто ее ударили током. Что-то с громким звоном полетело на пол. Ее глаза были абсолютно сухи, а в голосе появилось что-то новое.

— Он не упал с лестницы! — звенящим голосом сказала она, — его убили! Его зверски избили, и смерть наступила не от падения с лестницы, а от побоев!

Старшая медсестра была так поражена, что даже перестала плакать. А фельдшер чуть не выронил из рук бутылку с физраствором. Оба уставились на нее.

— Его убили, — повторила она, — и побои эти были нанесены чем-то тяжелым. То есть металлическим, если перебит позвоночник. Только металлом….

И вышла из реанимации. В своей ординаторской она зашла в ванную, но в этот раз не стала рыдать. Просто умыла лицо холодной водой и на несколько минут закрыла глаза. Потом подошла к телефону и сделала три звонка: в милицию, в уголовный розыск и в прокуратуру.

Приехавшая милиция арестовала обоих женщин прямо в приемном покое больницы. Младшая так и не поняла, за что ее арестовывают, а старшая не противилась. Через сутки мать отпустили. Няня (после того, как в СИЗО ее избили товарки по камере — есть преступления, внушающие отвращение даже представителям криминального мира) призналась в убийстве ребенка и показала, где находился обрывок металлической трубы и молоток, которыми она нанесла увечья ребенку. Мать, 23-х летняя профессиональная проститутка, нашла няню по объявлению в газете. Мать работала по ночам в ресторане, днем спала и мечтала избавиться от ребенка. К тому же, она давно сидела на игле. Прочитав в газете о том, что опытная няня может присматривать за ребенком на дому, сплавила ей малыша. Ребенок должен был находиться у нее постоянно, няня за свои услуги получала 200 долларов в месяц. Няня, бывшая школьная учительница 47 лет, бездетная вдова, открыла в своей трехкомнатной квартире что-то типа частного детского сада для малышей. Мальчик стал четвертым ребенком, кроме него, у няни постоянно находились еще один мальчик и две девочки — 4,5 и 3, 5 лет. Побои и издевательства были обычным делом. Методом воспитания были кулаки, ремень и металлическая труба. Няня избивала ребенка на протяжении 6 месяцев. Наркоманка — мать за эти месяцы приезжала к ребенку всего 4 раза. В тот страшный день мальчик забрался в ванную и вылил на пол дорогой шампунь. В ванной меняли трубы. Взбешенная няня схватила обрывок металлической трубы и молоток, оставленные рабочими, и решила его проучить. Когда, захлебываясь кровью, ребенок упал на пол и потерял сознание, она перепугалась. Позвонила матери. Та велела везти его в ближайшую больницу и приехала туда из ресторана, злая, что ее оторвали от выгодного клиента. Троих остальных детей забрали из квартиры няни и поместили в больницу. Девочка 3, 5 лет умерла через сутки от кровоизлияния в мозг в результате постоянных ударов по голове. Остальных двух детей удалось спасти.

Процесс над няней — убийцей наделал много шуму. И на какое-то мгновение она оказалась в центре внимания как героиня, сумевшая обнаружить убийцу. Знакомые и друзья откровенно подтрунивали над ее временной славой, а на работе — сердились. На следующее утро после смерти ребенка и после ареста двух подозреваемых у нее дом раздался телефонный звонок. Металлическим голосом секретарша директора сообщила, что директор и владелец платной медицинской службы «Инфомед» Грабовский ждет ее в 3 часа дня у себя в офисе.