Двойка по поведению

Ирина Левит, 2020

В престижной гимназии убивают учительницу. При этом похищена тетрадь, куда она записывала все прегрешения гимназистов, а также несколько личных вещей, среди которых золотое кольцо с натуральным рубином. Убитая, известная своим скверным характером, портила кровь многим: ученикам, их родителям, коллегам. Под подозрение попадают самые разные люди. Но во всем этом вместе с полицией разберется профессиональный психолог и просто любитель совать нос в чужие дела Аркадий Казик. Роман порадует всех поклонников классического детектива.

Глава 6

Из своих 26 лет почти половину жизни Лиза Саранцева была связана с одной школой. Здесь она училась с первого класса, сюда же ее пригласили через два года после окончания педуниверситета на работу, явно дав понять: подобное приглашение — знак особого доверия и приверженности традициям. Под традициями понималось то, что из каких стен вышла в те и вернулась. И подразумевалось, что молодой педагог никак не вправе посрамить родное заведение.

— Подавляющее большинство наших выпускников — успешные люди, а некоторые становятся наставниками следующих поколений наших учеников, — заявила однажды на общешкольном собрании директор, указав на Саранцеву.

Трех других учителей, также выпестованных в родном гнезде, Кира Анатольевна в разное время уже приводила в пример.

Вообще-то в Двадцатую гимназию Лиза попала по воле обстоятельств. Ее родители были инженерами-наладчиками на заводе, который в 90-е годы купила компания, занимающаяся газовым оборудованием. Родители считались хорошими спецами, на предприятии их оставили, но новые условия работы вынудили их месяцами трудиться «вахтовым методом» далеко от родного города. На это время дочку переселяли к бабушке.

Когда настал срок идти в первый класс, на семейном совете решили: школу надо выбирать рядом с бабушкиной квартирой, поскольку мотаться на другой конец города, где обитали Саранцевы, крайне неудобно. Опять же и школа поблизости была не абы какая, а очень даже хорошая, туда многие стремились, но попасть могли либо по месту жительства, то есть согласно прописке, либо по блату. Никакого блата в самой школе Саранцевы не имели. А прописку в бабушкиной квартире сделали.

Лиза оказалась самой маленькой в классе, что и следовало ожидать. Она почти всегда и везде была самой маленькой. Вот такой уродилась — Дюймовочкой с нежным точеным личиком, белокурыми волосиками, голубыми глазками, маленьким вздернутым носиком и аккуратным ротиком.

Первого сентября она стояла в шеренге первоклашек с пышным бантом, который лишь немногим уступал размерам ее головы, и букетом из трех гладиолусов, которые почему-то считались наиболее приличествующими подобному случаю. Гладиолусы были высокими, сочными, и всю торжественную линейку Лиза боялась, что не справится с их тяжестью. Она очень старалась, чтобы букет возвышался с надлежащей горделивостью, но руки немели, и цветы постоянно норовили упереться своими тугими остриями в асфальт.

Вот именно эту борьбу с непременным атрибутом первого сентября Лиза и запомнила лучше всего. А еще слова неизвестной женщины, произнесенные с умилением и сочувствием: «Надо же, какая куколка! А ведь вырастет, и куда все денется?»

Но ничего никуда не делось. Лиза выросла лишь до метра пятидесяти пяти, сохранив ту же кукольную внешность — личико, волосики, глазки, носик, ротик… И даже фигурка была кукольная — округлая попка, округлая грудка, тоненькая талия. Как сказала ей однажды университетская подружка (в полном соответствии с модой высокая, худая и плоская со всех сторон): «Тебя, Лизок, можно на сервант поставить вместо статуэтки».

До того как стать учительницей, к своей внешности Лиза относилась весьма благосклонно. Но после…

«К сожалению, вы не производите впечатление педагога, — заявила ей директор школы, куда она пришла сразу после педуниверситета. — Я понимаю, вам трудно изменить облик, но тогда вы должны выработать определенную манеру поведения. Иначе у вас возникнут проблемы с учащимися».

Проблемы конечно же возникли. Парни пытались с ней заигрывать, девчонки хихикали, в школьной столовой ее пару раз нагло вытолкнули из очереди, спутав со старшеклассницей.

И тогда Лиза за себя взялась. Светлые волосы она зачесала назад и стянула в узел, овальные очочки заменила на прямоугольные стеклышки, одеваться стала строго и вести себя начала с подчеркнутым достоинством. При этом ей хватило ума понять, что внешние преображения (не слишком, прямо скажем, впечатляющие) не создадут ей авторитет, если не удастся стать по-настоящему хорошим педагогом. К исходу второго года работы она уже считалась очень перспективным специалистом, а победа в конкурсе «Лучший молодой учитель» оказалась исключительно приятной, хотя и несколько неожиданной.

С Роговой Лиза знакома не была — она окончила гимназию за месяц до прихода нового директора. Но большинство педагогов знала прекрасно, и это ее несколько смущало. Трудно ощутить себя полноправным коллегой среди тех, кто еще относительно недавно ставил тебе оценки в дневник.

Кира Анатольевна несказанно изумилась, когда на предложение перейти работать в Двадцатую гимназию Лиза ответила, что подумает.

— Н-да?.. — хмыкнула Рогова и дала на раздумья три дня.

Лизе хватило и двух. Потому как на следующий день она случайно встретила на улице Пирогову.

С Галиной Антоновной у Лизы всегда были отношения, которые принято называть «ровными». По химии она имела твердую четверку, заработанную не талантом и интересом к предмету, а усидчивостью, ответственностью и обязательностью. То есть теми качествами, которые Пирогова считала достойной заменой и таланту, и интересу. В своем легендарном кондуите учительница химии никогда не ставила против фамилии Саранцевой замечания, что уже можно было расценить как большую похвалу.

— Я слышала, тебя пригласили к нам на работу, — с ходу заявила Пирогова.

— От кого слышали? — удивилась Лиза столь быстро разлетевшейся информации.

— Естественно, от Капитолины Кондратьевны, — произнесла Галина Антоновна таким тоном, словно это было озвучено во всех телевизионных новостях, причем на всех каналах. — Она же всегда все и обо всем знает. Капитолина Кондратьевна с ее исключительной осведомленностью — это же почти символ нашей гимназии. Или… — Пирогова криво усмехнулась, — клеймо.

— Так она по-прежнему работает?

По Лизиным прикидкам, Капитоша уже несколько лет как могла позволить себе заслуженный отдых. Опять же Лизе всегда казалось, что новая метла по-новому метет, выметая в первую очередь секретаря прежнего директора.

— А что ей станется? Выглядит прекрасно, чувствует себя замечательно, начальству, как обычно, предана, а Рогова — умная женщина, понимает, что такого вездесущего секретаря она себе сроду не найдет. Так ты идешь к нам на работу?

— Я думаю… — призналась Лиза. — У меня сомнения…

— Что?! Сомнения?

Прозвучало это примерно так же, как на уроке, когда Галина Антоновна спрашивала какого-нибудь нерадивого: «Ты не знаешь точной формулировки? Ты не успел как следует подготовиться?» А дальше неизменно следовал вердикт: «Садись. Два».

Лизе на мгновение показалось, будто сейчас именно это она и услышит: ей полагается двойка, причем по поведению, потому что она не просто неразумная, но еще и неблагодарная.

Про двойку и про «неблагодарную» Пирогова, разумеется, ничего не сказала, но по поводу неразумности выразилась весьма пространно и, как всегда, непререкаемо. А в заключение добавила, что лично она готова до конца жизни служить родной гимназии.

Кто бы мог предположить, что этот самый конец наступит так скоро и так отвратительно?

Лиза только дважды сталкивалась со смертью — четыре года назад, когда умерла бабушка, и сейчас, когда убили Галину Антоновну. При виде мертвой бабушки Лиза искренне плакала. При виде мертвой учительницы искренне изумлялась: кто? как? зачем?

Конечно, в ней была жалость к Пироговой, но изумления все же было больше. А вот страха не было вовсе.

…В прихожей зазвонил телефон. Лиза отставила в сторону тарелку с жареными цыплячьими крылышками, которые она ела исключительно руками, и побежала к раковине мыть промасленные пальцы. Ну не пачкать же жиром трубку?

На помывку у нее ушли секунды, однако Зое Ляховой, вероятно, показалось, что миновала вечность.

— Ты чего так долго не подходишь?! — проорала она.

— Руки я мыла. А ты что кричишь? — укорила Лиза.

— Я?! Кричу?! — поразилась Зойка. — Да ничего подобного! Ты же знаешь, у меня голос такой. Ты с мое покомандуй в спортзале! Это тебе не стихи про любовь нежным голосом читать.

— Ладно, — в тему стихов Лиза углубляться не стала, — ты что звонишь?

— Надо срочно встретиться, — мгновенно перешла на шепот Зойка. — Я к тебе могу домой приехать? Ты одна?

— Одна. А что случилось?

— Все объясню при встрече, — с непонятной суровостью пообещала Ляхова. — Диктуй адрес.

Нельзя сказать, чтобы они дружили или хотя бы приятельствовали — просто, как принято говорить, состояли в добрых отношениях, которые никогда не выходили за рамки школьного общения. А потому и этот звонок, и этот визит вызвали у Лизы недоумение. С чего бы вдруг?..

Зойка, скинув туфли, с ходу протопала на кухню и уселась за стол.

— Есть хочешь? — проявила гостеприимство Лиза.

— Ни есть, ни пить не хочу. Поговорить хочу.

Вид у Ляховой при этом был такой, что Лиза тут же принялась убирать тарелки с остатками еды — настолько ей собственный ужин показался неуместным.

— Не колготись! — приказала Зойка, и Лиза послушно села. — Просьба к тебе есть. Володи Гриневича касается.

Вот как раз с Гриневичем Ляхова по-настоящему дружила, и вся школа это знала. Порой кое-кто подтрунивал, что зря Зойка рано вышла замуж и нарожала двух детей, надо было Володю дождаться, а то он так и помрет холостяком. Зойка на это лишь лениво отмахивалась, дескать, Гриневич ей как младший брат и вообще не в ее вкусе, да и она не в его вкусе, так что муж не только не ревнует, но и вовсю привечает.

— Ты, конечно, можешь отказаться, — мрачно разрешила Зойка, — но тогда мне идти больше не к кому. А Володя тоже ни к кому не пойдет, потому что… идиот с принципами, — с досадой подытожила она.

— Так что случилось? — мгновенно стала серьезной Лиза. В конце концов, к Володе она относилась хорошо, а то, что Зойка назвала своего друга идиотом, означало: просьба будет непустяшная.

— Ты Гриневичу звонила вчера вечером на мобильник? — задала встречный вопрос Ляхова.

— Да. Мои соседи, родители Мухина, своего Валерку потеряли. Он телефон дома забыл, но вроде бы собирался вечером в школу в тренажерный зал. Вот они меня и попросили тренеру позвонить, они его номер не знали, да и неудобно им было. Я набрала Володю, тот мне ответил, что Валеры в зале нет. Вот и все.

— Замечательно. Тут мне Гриневич не соврал, — удовлетворенно потерла свои крепкие ладони Зойка. — Но вот тебе соврать придется. Если, конечно, согласишься. — Она посмотрела с надеждой.

— В каком смысле? — не поняла Лиза.

— В самом прямом. — Теперь Ляхова уже посмотрела почти умоляюще, но через секунду набычилась, заговорила сердито: — Понимаешь, полицейские сегодня Володьку трясли. Он ведь вчера в школе был, когда химозу убили. Но это ладно, не один он в школе околачивался. Только полицейские разузнали, что Володька из школы линял, а потом снова появился, но не слишком в себе. Так вот эти стражи порядка подозревают, что Володька мог в открытое окно к химозе влезть, ее там пристукнуть, а потом — назад.

— Чушь какая! — возмутилась Лиза.

— Это для тебя — чушь, для меня — совершеннейшая чушь, а для стражей — совсем даже нет.

— А что Володя?

— Всякую лабуду нес. Вроде как пить захотел, к киоску поперся, да деньги забыл, на улице свежим воздухом дышал… Полицейские его жалкую дребедень быстро растрясли.

— А при чем здесь мой звонок?

— Твой — ни при чем. Только в звонке все и дело. Мне-то Володька врать не стал, хотя и всей правды, паразит, — Зойка горестно вздохнула, — не сказал. Там, понимаешь, вот что получилось. Сначала позвонила ты. А следом за тобой еще один человек позвонил и Володьку на разговор вызвал. Вот с этим человеком он и трепался на улице.

— Так это Володя и должен был полицейским рассказать. — Лиза недоуменно пожала плечами. — Зачем огород городить с киосками всякими да деньгами, когда все так просто?

— Должен был! — едва ли не взревела Ляхова. — Но не хочет! Уперся, гад! Даже мне не колется, кто ему мозги компостировал! Вроде как это никого не касается, отношение ни к чему не имеет и тому подобное. Стражи его прессовали, я его прессовала, а он ни в какую!

— Может, — осторожно предположила Лиза, — это что-то очень личное?.. Может, женщина?

— Женщина?! — зашлась сатанинским смехом Зойка. — Сейчас умру от хохота! Чего ему от меня бабу скрывать?! С какой такой дури?! Я что, баб его никогда не видела?! — И тут же стала серьезной. — Нет, это что-то другое. Но идея с женщиной самая подходящая. Я сама об этом с ходу подумала, потому и к тебе явилась. Не догадываешься, куда клоню?

— Не догадываюсь, — призналась Лиза.

— Тогда слушай. — Зойка навалилась на стол, придвинула свое лицо к Лизиному, зашептала жарко: — Я тебя прошу: скажи, что это ты Володьку на свиданку вытащила. Вроде как объясниться хотела… в неформальной обстановке…

— По поводу чего объясниться? — прошептала в ответ Лиза.

— Ну ты даешь! — Ляхова отпрянула. — По поводу любви! Вроде как неравнодушна ты к Володьке, а он не замечает. Вот тебя вдруг и приперло. Ну, бывает же такое? Вдруг окончательно нахлынет, и надо действовать. Немедленно! Вот ты и вызвала Володьку на разговор. А он мужик порядочный, не стал тебя закладывать. Полицейские ведь копаться бы стали — что да как. А он не захотел им правду выкладывать. Девичья честь и все такое…

— Зоя, ты с ума сошла! — оторопела Лиза. — Ты предлагаешь мне выставить себя влюбленной дурочкой?

— Да-а?! — вновь взревела Зойка. — А Володька шибко умным был, когда в твой первый год работы за тебя вступился?! Забыла, как те обалдуи из десятого класса тебя травили?! Разве что за задницу не щипали и всякие сальности болтали? А Володька тебя пожалел, пацанов тех в спортзал загнал и объяснил по-серьезному, что еще раз к тебе сунутся, он им морды начистит. И начистил бы, Володька свое слово держит. А, между прочим, двое из той оравы сынками сильно крутых папаш были. И через такое объяснение с мордами директриса Володьку махом бы из гимназии выперла, причем с волчьим билетом. А тебя никто не выгонит. Ты девица свободная, он парень тоже свободный, ну, посплетничают малость… Так ведь это ж ерунда. В любви обвинить — это ж не в убийстве! Или ты думаешь, Володька и впрямь химозу на тот свет отправил?

— Что ты! — совершенно искренне воскликнула Лиза. — Я совсем так не думаю! Я думаю, Володя очень хороший человек…

— Ну и?.. — Зойка в упор уставилась в Лизины глаза, аж в зрачки впилась.

— Я согласна, — тихо проговорила Лиза.

— Молодец! — с облегчением выдохнула Ляхова. — Теперь пойду Володьку трамбовать.