Элиас (Илья) Бикерман. Петербургский пролог / Elias Bickerman. Petersburg Prologue

Ирина Левинская

Книга посвящена российскому периоду жизни великого историка древности Элиаса (Ильи) Бикермана (1897–1981). В 2010 году A. Баумгартен опубликовал на английском языке его биографию. Однако важная часть жизни Бикермана в ней осталась в тени: Баумгартен не владеет русским языком и не имел доступа к российским архивам, в котором хранятся документы, проливающие свет на события в жизни Бикермана до эмиграции в 1922 году В данной работе на основании архивных документов заполняется эта лакуна, особенно досадная, поскольку российский период имел формообразующее значение для творчества Бикермана, именно годам юности и ученичества в Санкт-Петербурге он обязан основой своего обширного интеллектуального фундамента. Второй задачей книги является опровержение теории Баумгартена, согласно которой в знаменитой книге Бикермана «Бог Маккавеев» строгий научный анализ был подменен личными эмоциями и идеологическими соображениями, уходящими корнями в российское происхождение ученого. Завершается книга переводом одной из статей Бикермана и библиографией его работ. The book describes the Russian period of the life of Elias Bickerman (1897-1981) who was among the greatest historians of the ancient period of his generation. In 2010 A. Baumgarten published a biography of Bickerman. However, Baumgarten did not know the Russian language and had no access to documents in the Russian archives, therefore, he neglects an important part of Bickerman’s life – the period before he emigrated from Russia in 1922. This book, which draws on archival documents, aims to fill this lacuna. It is particularly valuable because the Russian period had an enormous importance for Bickerman’s scholarly work. It was his youth in St Petersburg and his study at Petrograd University that laid the foundation stone for his intellectual development and thus was crucial for his future scholarly achievements. The second aim of the book is to challenge Baumgarten’s theory that in Bickerman’s famous book “The God of Maccabees” personal emotions and ideological considerations, rooted in Bickerman’s Russian background, were substituted for rational historical analysis. The book includes the bibliography of Bickerman’s works and a translation of one of his articles.

Студент Императорского Петроградского университета

Начало Первой мировой войны Бикерман застал гимназистом. Как вспоминает его брат, «мы вернулись в школу, как обычно, в сентябре, и война почти не повлияла на нашу жизнь. Все были настроены в высшей степени патриотично и ненавидели немецких поджигателей войны»¹⁵³. Лето 1915 г. семья провела в Сиверской. Поездка на Черное море в военное время казалась опасной и слишком дорогой. Отец было подумывал отправить семейство на берег Финского залива, но во время войны евреям было запрещено жить на побережье. Но никакие антиеврейские меры, «правительственные глупости», как их назовет в своих мемуарах Яков Бикерман, не могли поколебать патриотического настрoя семьи¹⁵⁴.

В 1915 г. Илья окончил гимназию, в отличие от младшего брата, без золотой медали¹⁵⁵, но с достаточно хорошими оценками¹⁵⁶. Он решил поступать на историко-филологический факультет Петроградского университета — выбор для еврея не характерный, поскольку был тупиковым с точки зрения карьеры: возможность занимать государственные должности для евреев была существенно затруднена, а преподаватели средних и высших государственных учебных заведений были государственными служащими¹⁵⁷. Университетские должности имели четко определенные соответствия с Табелью о рангах. Так, ректор университета приравнивался к действительному статскому советнику (IV класс), декан и ординарный профессор — к статскому советнику (V класс), экстраординарный профессор — к коллежскому советнику (VI класс) и т. д.¹⁵⁸ Студенты-евреи иронично называли историко-филологический и физико-математический факультеты, выпускники которых не имели никаких перспектив получить работу по специальности в средней или высшей школе, бесхлебными¹⁵⁹.

Справедливости ради следует сказать, что историко-филологический факультет был неприемлем и для некоторых русских абитуриентов. Как отметил А. Е. Иванов, их отпугивала «перспектива своей профессиональной незащищенности по получении университетского диплома»¹⁶⁰. В. В. Вересаев в своих «Воспоминаниях» сформулировал это опасение с исчерпывающей точностью: «Я давно уже решил по окончании курса (Вересаев сначала окончил историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета. — И. Л.) поступить на медицинский факультет… С филологического факультета кем я мог выйти? Учителем… ну, профессором. Признает тебя начальство неблагонадежным, — и все твои знания некуда будет применить, и ты будешь выброшен из жизни. А работа врача нужна везде и всегда, независимо от того, как к тебе относится начальство»¹⁶¹.

В соответствии с законом евреи имели право получать научные степени, а следовательно, и определенные привилегии в виде чинопроизводства в соответствии с Табелью о рангах. В Положении от 9 декабря 1804 г. «Об устройстве евреев», принятом при Александре I, пункт 5 гласил: «Те из евреев, кои способностями своими достигнут в университетах известных степеней отличия в медицине, хирургии, физике, математике и других знаниях, будут в оных признаваемы и производимы в университетские степени наравне с прочими российскими подданными». Однако, как видно из пункта 43 Положения, это отнюдь не означало, что все евреи получили равные с их христианскими коллегами права: «Евреи, отличившиеся знаниями или важными Государству заслугами, будут соразмерно тому отличаемы и награждаемы». Более того, отсутствие в пункте 5 Положения 1804 г. полного списка дисциплин, по которым евреи могли получать степени, давало возможность для отказа в получении степеней по неупомянутым в списке дисциплинам¹⁶². Точки над i были поставлены в 1819 г., когда по решению министра духовных дел и народного просвещения А. Н. Голицына студенты иудейского вероисповедания по получении диплома не исключались из подушно-податного состояния и, следовательно, не могли получать ученые степени, поскольку на них могли претендовать только лица, из этого состояния исключенные¹⁶³.

Второе положение «Об устройстве евреев» было принято 13 апреля 1835 г. В соответствии с ним евреи получили право на получение ученых степеней на тех же основаниях, что и остальные российские подданные, но не имели права на чинопроизводство. Исключение составляли те, кто получил докторскую степень «по засвидетельствованию Министра Народного Просвещения об отличных способностях их, но не иначе, как с Высочайшего разрешения»¹⁶⁴. С 1 февраля 1840 г. и евреи, окончившие университеты, и те, кто получал степени, были исключены из подушного оклада. В особо привилегированное положение были поставлены выпускники медицинских факультетов¹⁶⁵.

Положение 13 апреля 1835 г. было отменено 27 ноября 1861 г. Новые правила были более либеральными: «Евреи, имеющие дипломы на ученые степени доктора медицины и хирургии или доктора медицины, а равно дипломы на ученые степени доктора, магистра или кандидата по другим Факультетам Университета, допускаются в службу по всем ведомствам без ограничения места пребывания их чертою, для постоянной оседлости Евреев определенною; им разрешается также постоянное пребывание во всех губерниях и областях Империи для занятия торговлею и промышленностью»¹⁶⁶. Формально эти правила действовали вплоть до падения Российской империи. Теоретически евреи, имеющие научные степени, могли поступить на государственную службу, в том числе в университеты, однако на практике это не выполнялось¹⁶⁷: в России, как известно, суровость законов умерялась необязательностью их исполнения, но и мягкими законами также можно было пренебречь.

Обсуждая антисемитизм, существовавший в немецкой академической среде, куда попал Бикерман после эмиграции из России, Баумгартен ставит на одну доску российские и немецкие университеты: «Антисемитизм в академической среде создал невозможно парадоксальную ситуацию для евреев: с одной стороны, житейская мудрость подсказывала, что для еврея было слишком опасным излишне акцентировать свое еврейство, и евреи избегали еврейскую тематику, а с другой, антисемиты считали, что евреи должны заниматься исключительно еврейскими предметами, что они не были достаточно “чистыми” или достаточно “интеллектуальными”, чтобы овладеть классическими предметами. В результате академического антисемитизма многие евреи в России и Германии или отказывались от своего еврейства, чтобы заниматься классикой, или предпочитали работать исключительно в области иудаики. Бикерман не хотел быть ограниченным этой разновидностью академического антисемитизма»¹⁶⁸. Далее, впрочем, Баумгартен отмечает, что карьера филолога-классика в дореволюционной России для некрестившегося еврея была невозможна, а во Франции и Германии — серьезно затруднена. Это справедливо: с точки зрения вхождения евреев в академический мир ситуации в России и Германии были различны. На с. 99−108 в главе «Евреи в академическом мире в Веймарский период» Баумгартен подробно разбирает положение евреев в немецких университетах. Он ссылается на статью А. Павличек, в которой она, изучив архивы Прусского министерства образования, пришла к выводу о том, что положение как тех евреев, которые сохранили верность иудаизму, так и выкрестов в имперский и Веймарский периоды было существенно лучше, чем это принято считать. На всех факультетах в Берлине между 1871 и 1933 гг. получили назначение 1932 преподавателя. И них 458 (24 %) были евреями, причем 267 (около 60 %) открыто исповедовали иудаизм или, во всяком случае, называли себя евреями. Но при этом нельзя сказать, что антисемитизма в германском академическом мире не было. Известны случаи, когда при назначении на профессорскую должность еврейская национальность кандидата служила препятствием, особенно в тех областях, которые считались важными для формирования германской идентичности: философия, классическая филология, немецкая литература, история современного искусства и средневековая история. Противники апеллировали к христианству: Германия была и есть христианское государство, в котором евреи представляют терпимое (в лучшем случае) меньшинство. Христианские идеи составляют в нем основу немецкой науки, и если немцы рассчитывают оставаться христианами, то евреи в качестве учителей в немецком государстве неприемлемы. Но это мнение, хотя бы и высказанное достаточно влиятельными и известными учеными, не меняло общую картину: евреи могли преподавать и занимать профессорские должности в германских университетах, хотя для них это было сложнее, чем для их немецких коллег. Нет нужды говорить, что российские евреи о таком могли только мечтать.

Все ограничения можно было снять, приняв крещение. Как правило, это помогало: университетскими профессорами были выкресты Д. А. Хвольсон, Ф. Ю. Левинсон-Лессинг, Е. В. Тарле (последний крестился в православие не из карьерных соображений, а по романтической причине — ради заключения брака с любимой девушкой). Однако иногда и крещение положения не спасало: так, например, министр народного просвещения (1898–1901) Н. П. Боголепов не допустил к занятиям по подготовке к профессорскому званию историка литературы выкреста П. С. Когана. В 1902 г. попечитель Московского учебного округа П. А. Некрасов не утвердил решение юридического факультета об оставлении на кафедре финансового права для приготовления к профессорскому званию М. И. Фридмана. Не только сам Фридман, но его родители были выкрестами. Объясняя причину своего решения, Некрасов сообщил декану юридического факультета, что «привлечение лиц еврейского происхождения, хотя бы и принявших православие, крайне не желательно, тем более что и до поступления в университет евреи часто принимают христианство, а потому решение подобных дел… требовало бы большей осторожности»¹⁶⁹. В течение двух лет Фридман пытался оспорить решение попечителя учебного округа, но безрезультатно.

Принять крещение ради карьеры соглашались немногие и после тяжелых колебаний. Дело было не в религиозности студентов-евреев, мечтавших о научном или педагогическом поприще, — многие из них к религии относились индифферентно или даже отрицательно¹⁷⁰, а в моральной стороне вопроса.

Известный филолог-классик и новолатинский поэт Яков Маркович Боровский, человек религии абсолютно чуждый, окончил знаменитую Санкт-Петербургскую Шестую гимназию, в которой для желающих был факультатив по древнегреческому языку (вызвавший поначалу большой интерес у гимназистов, вскоре, впрочем, его утративших, за исключением братьев-близнецов Боровских), мечтал заниматься классикой, но был вынужден поступить в Политехнический институт. Только после Февральской революции, когда все ограничения для евреев были сняты, он смог со спокойной совестью перевестись на вожделенный историко-филологический факультет университета.

Известный историк античности Соломон Яковлевич Лурье, будучи атеистом, долго колебался, следует ли ему принять крещение ради того, чтобы остаться в университете «для подготовки к профессорскому званию» (как бы сейчас сказали, в аспирантуре). Характерно, что первоначально он поступал в Петербургский технологический институт именно потому, что понимал, что в столь любимой им области занятий классическими древностями перспектив у него нет. Крещение как решение всех проблем им тогда не рассматривалось. И только случайная тройка по сочинению помешала ему поступить в Технологический институт и стать инженером. Под влиянием уговоров отца, который так же, как и Иосиф Бикерман, вырос в местечковой религиозной семье и порвал со своим прошлым, он все же крестился в лютеранской церкви, но считал крещение «гнуснейшим из компромиссов». Как отметил один из студентов, отвечая на анкету 1913 г., распространенную среди евреев, учившихся в высших учебных заведениях Москвы, «еврей не имеет права быть ренегатом вследствие тяжелого положения его братьев»¹⁷¹

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

153

Two Bikermans. P. 99.

154

Two Bikermans. P. 101.

155

В выпуске Якова Бикермана было трое медалистов, и все они были евреями. «Сейчас уже невозможно сказать, был или не был выбор медалистов в какой-то пусть незначительной степени определен пониманием того, что для евреев медали были необходимостью и лишь тщеславной роскошью для остальных», — пишет Яков Бикерман (Two Bikermans. P. 105 f.). Действительно, процентная норма вызывала глубокое возмущение не только в университетских кругах (в Московском университете, например, ее пытались игнорировать, см.: Иванов А. Е. Еврейское студенчество в Российской империи начала XX века. Каким оно было? Опыт социокультурного портретирования. М., 2007. С. 67), но и среди гимназистов. Характерна история, рассказанная Паустовским (Аттестат зрелости // Собрание сочинений в восьми томах. Т. 4. М.: Художественная литература, 1967): «Перед экзаменами в саду была устроена сходка. На нее созвали всех гимназистов нашего класса, кроме евреев. Евреи об этой сходке ничего не должны были знать. На сходке было решено, что лучшие ученики из русских и поляков должны на экзаменах хотя бы по одному предмету схватить четверку, чтобы не получить золотой медали. Мы решили отдать все золотые медали евреям. Без этих медалей их не принимали в университет».

156

В аттестате у Ильи были четыре четверки: по математике, физике, космографии, французскому языку (ЦГИА СПб. Ф. 14. Оп. 3. Д. 67391. Л. 3).

157

Судьба выдающегося английского латиниста и поэта Хаусмана, который после неудачи на выпускных экзаменах в Оксфордском университете в течение 10 лет проработал клерком в патентном бюро, публикуя одну за другой блестящие статьи в научных журналах (при этом не церемонясь с коллегами и раздавая критические удары направо и налево), в результате чего английский ученый мир постепенно осознал, что лучший латинист своего времени находится в свободном полете, и это положение немедленно исправил, пригласив Хаусмана занять кафедру сначала в Университетском колледже Лондона, а затем в Кембриджском университете, для российских евреев была недостижимой мечтой. В Российской империи не было университета, который смог бы пригласить блестящего ученого занять кафедру, если он был евреем.

158

Иванов А. Е. Ученые степени в Российской империи XVIII — 1917 г. М., 1994. С. 60.

159

Иванов А. Е. Еврейское студенчество в Российской империи начала XX века. С. 109.

160

Иванов А. Е. Студенчество России конца XIX — начала XX века. Социально-историческая судьба. М., 1999. С. 41.

161

Вересаев В. В. Воспоминания. М., 1982. С. 335.

162

Иванов. Еврейское студенчество. С. 15 сл.

163

Иванов. Еврейское студенчество. С. 18 сл.

164

Леванда В. О. Полный хронологический сборник законов и положений, касающихся евреев, от Уложения Царя Алексея Михайловича до настоящего времени, от 1649−1873 г. Извлечения из Полных Собраний Законов Российской Империи. СПб., 1874. С. 375, § 111.

165

Иванов. Еврейское студенчество. С. 21−24.

166

Леванда. Полный хронологический сборник законов. С. 972.

167

Гимпельсон Я. И. Законы о евреях. Систематический обзор действующих законоположений о евреях с разъяснениями правительствующего Сената и центральных правительственных установлений. Часть II. Петроград, 1915. С. 441−442; Мыш М. И. Руководство к русским законам о евреях. Изд. 4-е. СПб, 1914. С. 469.

168

Baumgarten. Bickerman. P. 216–217.

169

Иванов А. Е. Ученые степени в Российской империи. XVIII в. — 1917 г. М.: ИРИ РАН, 1994. С. 94.

170

По данным анкетирования среди еврейских студентов и курсисток Киева в 1910 г. верующих было среди студентов 10,4 %, среди курсисток 9,9 %, неверующих же 30,3 % и 40,1 % соответственно. Отрицательно относились к религии (под отрицательным отношением авторы анкеты понимали признание необходимость бороться с религией) 13,3 % и 8.9 %, безразличны к религии 30 % и 34,9 %. Студенческая анкета Санкт-Петербургского технологического института, проведенная в 1909 г., дает 8 % религиозных евреев (среди православных религиозными оказываются 12 %). К характеристике еврейского студенчества (По данным анкеты среди еврейского студенчества г. Киева в ноябре 1910 г.). Киев, 1913. С. 64, перепеч.: Иванов. Еврейское студенчество. С. 310.

171

Шейнис Д. И. Еврейское студенчество в Москве. По данным анкеты 1913 г. М., 1913. С. 46 = Иванов. Еврейское студенчество. С. 380. Анкета, проведенная среди студентов и курсисток еврейской национальности в 1910 г. в Киеве, показала, что к переходу в другие религии отрицательно относилось почти ¾ опрошенных. К характеристике еврейского студенчества. С. 60 = Иванов. Еврейское студенчество. С. 306.