Магия дружбы

Ирина Лазаренко, 2018

Никто не знает, сколько правды в историях про демонов, что понемногу захватывают и меняют землю. Ясно одно: мир становится иным, и охранявшие его духи уходят в другие края. Но мало кто верит в грозящую опасность. Между человечеством и чуждой угрозой остаются только маги. К тому же маги не всегда хорошо относятся к людям, а люди не всегда рады магам. Похоже на «Ведьмака» Сапковского»? Да! Но здесь их пятеро – пятеро юных магов и магинь, отягощенных более собственными задачами, чем спасением мира. И что должно произойти, чтобы маги захотели принять на себя груз ответственности за целый мир? Встречайте первую книгу цикла «Неизлечимые», написанную в лучших традициях классической фэнтези!

Фантомная травма (пять лет до выпуска)

Вам приходилось видеть, как обучают магов в Школе? Немудрено, что выпускники столь безответственны.

Ученики, запертые в наполненном магами городе, не видят настоящей жизни, не касаются людских забот, мысленно не примеряют на них свой дар.

Мы хорошо учим этих детей магии, но почти не касаемся их разума и душ.

Из записки, сопровождающей предложения по изменению учебной программы, которые не были одобрены

К магическому поединку, как водится, привела сущая ерунда.

Четыре молодых мага сидели в библиотеке и обсуждали магистра Дорала, по большей части сходясь на том, что магистр — злой и нехороший троллий брат.

— Вот как он говорит, когда не хочет ничего объяснять? — спросила Умма, скорчила сердитую рожу и передразнила магистра: — Колдовство!

— Не так надо! — Оль развел руки, выпучил светлые глаза и прошипел: — Колдовство-о!

Умма и Кинфер рассмеялись.

— Точно так он и делает! — подтвердила магичка. — Я его спрашиваю: а как вы протащите в школу монстров? А как в учебной комнате найдется место, чтоб сдавать экзамен? А он и отвечает…

— Колдовство-о! — повторил Оль и развел руками.

Он был невысоким, белобрысым и крепко сбитым, с плавным простецким говором и немного неуклюжими движениями. Магистры считали парня тугодумом — зато он мог похвастать отменной памятью и почти всегда пребывал в благодушном настроении. Когда Оль принимался паясничать, это выглядело и само по себе потешно, и вдвойне — потому что передразнивал он очень похоже.

Поэтому снова рассмеялись все, кроме Бивилки — та хмурила тонкие бровки, отчего ее ореховые глаза казались черными, морщила нос, качала головой — словом, всеми способами показывала, что не одобряет подобных разговоров за спиной у магистра. Девушка сидела на широком деревянном подоконнике и болтала ногами, а когда наклоняла голову, слушая друзей, становилась еще больше похожей на встрепанную птичку.

— А если завтра кто-нибудь зашибется до смерти на его экзамене? Так он с той же приговоркой выдаст изломанное тело гробовщику, да и думать забудет! — с чувством закончила Умма.

— До смерти? — переспросил Кинфер, мягко развернул голову девушки щекой к окну, полюбовался профилем. — Ты паникуешь. Как обычно.

Умма мотнула головой, высвобождая подбородок из цепких пальцев эльфа, и отодвинулась на ладонь — потом на скамеечке закончилось место.

— Да? А если на тебя спустят медведя или упыря, а ты не отобьешься — что будет?

— Глупости говоришь, — эльф накрутил на палец прядку светлых волос Уммы и смотрел, как на ней играет свет, — зачем ему спускать на нас упырей и медведей?

— Дорал верит в опытный подход, — без улыбки напомнила со своего подоконника Бивилка. — Что написано на дверях его учебной комнаты?

Снова голос подал развалившийся за писчим столом Оль:

— Там написано: «Оборонная магия — нужный предмет: с нею ты маг, без нее ты паштет!»

Кинфер обернулся к Олю:

— А ты что думаешь? Дорал может спустить на нас медведя?

— Ну, как по мне, не шибко дивно, если медведь будет бешеный.

Эльф нахмурился.

— Вы сговорились нести ерунду? Это только базовый курс, а у нас своих, основных еще четыре штуки. — Кинфер поглядел на кислые лица друзей и добавил: — На боевых магов Дорал еще может спустить медведей, а нас гонять не станет.

— Он всех гоняет, — уперся Оль, — целителей — и тех вон…

— Правильно делает, — влезла Бивилка. — Упыри и медведи нападают на всех, а не только на боевых магов!

— Но мы же первогодки! С нами так еще нельзя! К тому же он опекатор нашей связки, а не просто наставник. Разве опекатор может нас угробить?

Гулко грохотнула дверь, заскрипели петли, затем раздался такой звук, будто кто-то перецепился через высокий деревянный порожек — в библиотеке появился Шадек.

— Бдыщевая деревяшка! — заявил он порожку. — А вы чего сюда забились? Учились плохо? Не заслужили вылазки на природу перед экзаменом?

Бивилка скорчила надменную гримасу.

— Будешь так задирать нос — споткнешься, дорогуша, — сказал ей Шадек.

— А ты сам-то поедешь или послушаешь свою совесть? — не осталась в долгу Бивилка. — Тебе ж, разгильдяю, все равно не сдать экзамена — значит, и прогулки тебе не положено!

— Это я-то не сдам экзамен? — Шадек сделал два размашистых шага и навис над Бивилкой. — Да я с ним только так расправлюсь, дорогуша! Даже хворым, сонным и стоя на одной ноге с завязанными глазами, ясно тебе?

Бивилка снова скорчила рожицу. Шадек обернулся к друзьям:

— Вы видите, да? Если не сбить с нее три горсти спеси — она завтра до учебной комнаты не доберется. Как ты смотришь на поединок, дорогуша?

— Не называй меня дорогушей! — Девушка принялась было слезать с подоконника, но была остановлена повелительным окриком Оля:

— А ну сидеть, Билка!

— Оль, — укоризненно протянула Умма.

— Ничего не «Оль»! — отрезал парень. — Какой еще поединок? Где им тут безобразничать, а? Снова стопчут весь укропчик на заднем дворе? Или вновь устроят свою возню в саду, еще охапку веток нашинкуют? Нет? Может, опять побегут на пустырь за городской таверной и устроят там новое пожарище? И кому опять влетит? Снова нам всем? Дудочки! Сидеть, Билка!

Девушка виновато улыбнулась и снова принялась махать ногами.

— А мы в лесу подеремся, — решил Шадек. — Как тебе мысль о полуночной прогулке в моей компании, дорогуша?

Бивилка немедленно покраснела. Кинфер прыснул. Шадек хлопнул в ладоши:

— Собирайтесь, бесценные! Нас ждут вредные магистры, долгая поездка, целая ночь на природе и еще что-нибудь забавное. Наверняка!

* * *

Бивилка всегда собиралась долго. Невообразимо: она в единый вздох находила верные заклинания, ингредиенты и ответы на заковыристые вопросы магистров, но выбор одной юбки из трех ежедневно ставил ее в тупик.

Из двух путей (помочь Бивилке или непрестанно ее поторапливать) Умма выбрала третий: открыла окошко, улеглась животом на широкий подоконник и наблюдала за происходящим во дворе, щурясь на солнце. Оно устроилось точно над башней восточного крыла Школы, прямо напротив комнаты магичек.

Умма вытянула шею, силясь разглядеть кусты под окнами. Со второго этажа видно было плохо, но, кажется, иглушки уже выкинули бутоны. Непременно завтра по возвращении нужно будет сорвать несколько штук да засушить впрок, для настоек.

От ворот донесся бодрый рявк: магесса Шава вела в Школу группу новичков. Их было пятеро: четыре подлетка и взрослая женщина. Начать обучение в Школе можно было в любом возрасте, но так повелось, что маги обычно приезжали сюда в пятнадцать лет, когда заканчивали обучение у жрецов при божемольнях.

— Живее! Кучнее! — командовала гостями магесса.

Умма стала гадать: сколько из этих пятерых останутся — двое, трое, ни одного? Многие маги, приехавшие в Тамбо — город, где находилась Школа, — после разговора с магистрами шли на попятный. Нежданно обнаруживали, что здесь ждут не медовые пряники, а выматывающие занятия, требовательные наставники, строгие правила, и все это на протяжении шести лет.

Умма и сама в первые дни хотела сбежать отсюда, хотя бежать ей было некуда. Но со временем полюбила Школу. Ее узкие коридоры и высокие потолки, запах пыли в библиотеке, магический огонь, денно и нощно горящий в стенных нишах. Необычные фигурные окошки и плодовые деревья у ворот, уютные учебные комнаты и большие прохладные залы для общих занятий. Вечерами во всей верхней части самой высокой башни зажигают несчетное число огней, и тогда кажется, что над городом Тамбо парит величественный пылающий призрак. А когда пробираешься среди ночи в какой-нибудь укромный уголок, на тебя смотрят вырезанные прямо в стенах лица выдающихся магов прошлого, и кажется, что одни осуждающе прикрывают глаза, а другие ухмыляются в свои каменные усы.

Одно тут не нравилось Умме и Кинферу — раздельные жилища для магов и магичек, разнесенные по разным крылам Школы и защищенные магическими барьерами от неутвержденных посещений.

Когда Умма пришла в Школу, у нее появился не только новый дом, но и друзья. Впервые.

— Ты чего пыхтишь? — Бивилка бросила на кровать рубашку, шерстяную юбку и курточку, снова нырнула в сундук.

Они заканчивали первый год обучения, уже хорошо понимали свои возможности и редко задумывались об ответственности, и всё, чем они занимались в Магической Школе, конечно, должно было обеспечить им интересную и необыкновенную жизнь, полную удивительных приключений.

Когда тебе четырнадцать, пятнадцать или даже шестнадцать лет — будущее может быть только таким и никаким более.

Вредный магистр Дорал утверждал, что даже выпускники, эти очень-очень взрослые маги «подвержены тем же опасным заблуждениям, потому что мы заперли их здесь, как наседок в курятнике, и готовим к чему угодно, но не к жизни в большом мире».

Вспомнив свои первые дни в Школе, Умма вдруг подумала, что там, за привычными и надежными стенами — огромный сложный мир, с которым она так и не научилась уживаться. И жалобно спросила:

— Бивочка, а что мы будем делать после Школы?

— Нашла о чем печалиться, — отмахнулась подруга, — до того еще пять лет!

Умма и Бивилка были одновременно и похожими, и очень разными. Обе невысокие, тоненькие, светловолосые, но Бивилка — щуплая, блеклая, с вечно разлохмаченной соломенной косичкой и мелкими чертами лица, а Умма — точеная, гибкая, с роскошными густыми волосами и сияющим глубоким взглядом. Бивилка походила на шустрого воробушка, а Умма была красавицей — не хуже эллорских эльфиек, как уверял Кинфер. Это не мешало искренней дружбе двух молоденьких магичек: Бивилка была не завистлива, а Умма — не горделива.

Непохожими они были и по натуре. Умма — осторожная, спокойная, не любящая потрясений. Бивилка — любознательная, целеустремленная и очень рассудительная для своих четырнадцати лет. Сказывалось бабушкино воспитание.

— Но куда мы пойдем после Школы? — жалобно спросила Умма.

Гости одолели двор, и девушка сползла с подоконника.

— Куда захотим, — Бивилка пожала плечами. — Или куда назначат. А что?

— Там, снаружи, все другое, — Умма вздохнула и обернулась на ярко-голубое небо. Небо было совершенно безмятежным и на ее тревоги желало плевать.

— Прорвемся, Уммочка, — уверенно заявила подруга, — мы ж маги!

— Колдовство! — повеселела Умма и красивым пассом сотворила на подоконнике фиолетовый цветок с мясистыми листками. Подергала его за лепестки. Цветок стал обиженно таять.

— Целый год учебы, — в комнату мягким кошачьим шагом скользнул Шадек, — целый год труда. Сколько новых знаний, перечитанных книг, доведенных до икоты магистров! Не сосчитать, не повторить. А твои фантомы, Умма, все такая же вялая дрянь!

Девушка возмущенно выпрямилась, уперла руки в бока.

— А стать неподражаема, — поднял ладони Шадек, — кто б спорил!

Умма махнула рукой. Шадек двинул пальцами, и подушка, не долетев до него, зависла в воздухе.

— Вот явится сюда магесса Шава да надает вам промеж рог за колдовство в жилом крыле, — Бивилка захлопнула крышку сундука и с укоризной посмотрела на друзей.

В руке у нее победным знаменем развевались бело-голубые носочки.

Подушка тут же упала на пол. С магессой шутки были плохи.

Умма уселась на крышку сундука.

— Тебе по делу дали допуск в женское жилище, Шадек? Или нарочно, чтобы фантомы мои обругать?

— Так все первогодки на природу собираются, магистры барьер снесли до выезда, — парень подмигнул. — Я б к вам раньше зашел, но едва ступил через порог, как другие магички едва не растащили меня по кусочкам!

Подушка все-таки настигла своего героя. Бивилка с видом победителя отряхнула ладони, но щеки у нее пылали и глаза она опускала.

— Нет на тебя магессы Шавы, дорогуша, — сказал Шадек и обнял подушку.

— А я не магией, я ручками, — Бивилка помахала ладошками с обкусанными ногтями. — И прекрати называть меня дорогушей!

— Нет предела женскому коварству, — Шадек развалился на кровати Уммы, — и ни в жизнь не поймешь, чего от вас ждать. Чисто осы злющие! А ежели такая оса — еще и магичка, так это смесь поядреней тех, что варит в своей лаборатории ма…

Вторая подушка с уханьем накрыла оратора.

— Вот тебе! — звонко воскликнула Умма.

Бивилка рассмеялась.

— А ну брысь с Умминой кровати, Шадек! — рявкнул Кинфер, рывком открывая дверь. — А вы чего сидите? Ехать пора, вас одних дожидаемся! По телегам, по телегам и вперед, к честно незаслуженному отдыху!

* * *

На природу ехали связками — каждая группа учеников расселась по телегам, которыми правили их магистры, и занималась своими делами, редко когда переглядываясь или переговариваясь с другими.

Шестеро целителей наперебой называли встреченные по дороге растения, а замешкавшимся ученикам раздавали щелбаны. Магесса Улайла, пожилая сухонькая магесса, наблюдала за игрой с живейшим интересом — похоже, она сама бы с удовольствием в нее включилась, если б положение позволяло.

Боевые маги, трое хмурых парней, негромко переговаривались, сдвинув головы, и делали вид, что происходящее вокруг их не занимает. Однако все знали, что эти трое замечают всё и всегда. Их опекатор правил телегой с таким же непроницаемым выражением лица.

Вторая пятерка бытовых магов затеяла шумную возню и так напугала свою лошадку, что магистр Эйрин едва ее успокоил. Коняшка еще долго норовила обернуться, обиженно трясла головой и фыркала, давая понять, что она думает о всяких шебутных магах и цветной дряни, которую те разбрасывают над ушами честных лошадей.

Еще троих учеников, как обычно, не было вовсе. Факультет Сопредельных Магических Наук, где пригревали орков и гномов, жил своей собственной жизнью.

— Магистр, почему вы не позвали орков? — спросила Умма тихонько.

Кинфер, правивший телегой, все равно услышал и обернулся, страшно нахмурив брови.

— Сопредельщики не изучают боевую магию, — напомнил Дорал и тут же спросил: — Что это означает?

— Что с нами не поехали три бесподобных красавца, — еще тише, порозовев от смущения, ответила девушка.

Кинфер снова обернулся и погрозил ей пальцем.

— Нет, Умма, неправильно, — терпеливо поправил магистр. — Это означает, что сопредельщики не сдают экзамен. А из этого следует что?

— Что им не положено выезда на природу перед экзаменом. Я знаю. Но можно же было пригласить их? Так, за компанию?

— Эй, Оль! — повысил голос Кинфер. — А тебе не было видения о том, как кто-то балованный не научился вовремя закрывать рот и договорился у меня до…

— Было, было, — заверил Оль. — У меня по три раза за месяц такие видения, и что замечательно — непременно сбываются, — обернулся к Доралу. — Точно вам говорю, магистр, прорицательство — это самое мое!

— Напрасно шутишь, — ответил наставник, — у тебя действительно хорошие способности к прорицанию. Я всемерно поддержу тебя, если со второго года ты выберешь этот уклон.

Довольный Оль откинулся на борт телеги. Услышать от Дорала что-то подобное одобрению — не каждый день такое бывает.

Магистр нередко заставлял учеников ощущать себя неловкими и недалекими. Не потому что стремился сделать именно это, а потому что первогодки все никак не желали приучаться думать своей головой и больше надеялись на чужие. А тут Дорал с его невыносимой манерой пересыпать объяснения наводящими вопросами.

Магистр был молод, лет около тридцати. Высокий, сухощавый, с живым лицом и горящими глазами, с вечно растрепанными волосами до плеч, он выглядел человеком, забывшим повзрослеть и способным, страшно сказать, на дурачество. Ученики считали его своим в большей степени, чем любого другого магистра — пусть Дорал и «драл по три шкуры на занятиях», как уверял тот же Шадек, но молодые маги чувствовали некую свою схожесть с ним. Он многое знал, многое прощал, и с ним было интересно. Когда ученики не злились на него, то очень хотели вырасти такими же умными, все знающими и уверенными в себе, а еще такими же высокими, чтобы быть с Доралом на равных во всех отношениях.

— Ну а вы? — Магистр оглядел остальных магов, на каждом задержав спокойный и строгий взгляд. — Выбрали уклоны? До второго года учебы осталось три месяца, напоминаю на всякий случай, так что вам уже следует определиться. Умма?

— Травоведение и живология, — быстро ответила девушка и пояснила удивленному магистру: — Все прочее еще хуже. Я спокойного хочу, без трясок.

— Дело полезное, — подбирая слова, заговорил Дорал, — но далеко ты на нем не уедешь. Травоведов редко ставят гласными магами, а для переезжего у тебя, не обижайся, неподходящий нрав. Вот в паре с Олем вы бы сработались — гласной парой в большой город, два мага земного начала — достойная, надежная связка. Нет? Чем же ты хочешь заниматься? Поселишься в лесной избушке и будешь готовить составы от кожной зудянки на все селения окрест?

— Отчего это в избушке? — обиделась Умма. — Как раз напротив: устроюсь в каком-нибудь городе побольше, где каждый сам по себе. Только не гласником, а так… Буду понемножку людям помогать без лишнего внимания. Чем плохо-то?

— Ничем, — признал Дорал, но недоуменная морщинка у него на лбу не разгладилась. — А ты, Кинфер, что решил?

— Порталогия, — скупо бросил эльф.

— Прекрасно! — обрадовался магистр. — Обратите внимание: уклон на перемещения в пространстве — очень удачный выбор для мага, завязанного на воздушное начало! Гласником пойдешь?

— Не знаю, — все так же неохотно ответил Кинфер. — Там видно будет. Может, гласником, а может, в Эллоре поселюсь.

Теперь Умма посмотрела на Кинфера с негодованием, и тот почувствовал ее взгляд, повел плечами, словно устраиваясь в тесной рубашке, но не обернулся.

Шадек скорчил кислую рожу, наклонился к Умме и шепнул:

— Вот увидишь: осенью припрется из своего Эллора с заметиной в ухе, чисто коза из общинного стада.

— Бивилка? — спросил Дорал с таким живым интересом, что стало ясно: за любимую ученицу у него душа болит всерьез и загодя.

— Искательство, — серьезно ответила она.

Бивилке удалось поразить магистра: такого он не ожидал.

— Не знаю, девочка. Не уверен. Отдаю должное твоим устремлениям, но одобрить не могу. Не по тебе такой воз. Подумай еще.

— Искательство, — упрямо повторила Бивилка. — Меня научили: применять свой дар нужно полно, чтоб не было стыдно за недоданное. У меня сильный дар с водным началом, я смогу обучиться искательству — значит, не имею права браться за меньшее.

— Научиться-то сможешь — а использовать? Временами приходится искать — и находить! — страшное. Ты надорвешься. Я снова повторяю: тебе, самой молодой в вашей связке, стоит с двойной оглядкой подходить к некоторым разделам магии. Упорства и способностей тебе не занимать, а вот эмоциональной стойкости недостает — и в силу возраста, и по водной сути… Впрочем, на уклонных занятиях тебе дадут начальное представление об обратной стороне такого выбора. Передумать успеешь, и я буду рад, если передумаешь.

Бивилка упрямо сжала губы.

— И у нас остался Шадек, — с напускной веселостью продолжал Дорал. — Какой уклон ты выбрал, мой друг?

— Никакого, — насупился парень. — И выбирать не буду. Нечего меня в рамки пихать!

— Шадек, уклоны — это не ограничения, а…

— Еще какие! Как подписи на склянках аптекаря: вот состав от зубной боли, а вот — от хриплого кашля. Вот маг для того, вот маг для этого!

— Так вот, уклоны — не ограничения, а возможность углубленно изучать то направление магии, в котором твои таланты раскроются более полно.

— Они и без того раскроются.

— Как знаешь, — неожиданно легко отступил магистр и улыбнулся каким-то мыслям.

Дождавшись, пока друзья начнут тихонько переговариваться между собой, Умма вернулась к волновавшей ее теме, шепотом спросив:

— Магистр, а орки всегда такие, бесталанные к магии?

— Умма, сколько орков ты видела в Школе? И где они учились?

Магистр говорил негромко, но не понижая голоса нарочно, и Умма подумала, что другие наверняка все услышали. Ей стало неловко. Снова.

— Десятка два, — ответила девушка, ощущая себя еще и очень глупой. — На Сопредельном.

— Какой вывод из этого можно сделать?

— Что у орков редко бывает дар. И он всегда слабый. Отчего это так?

— Наверняка никто не скажет. Наиболее правдивым мне кажется вот какое объяснение: Божиня дает рога только бодливым коровам. Как ты знаешь, орки очень сдержаны в своих чувствах — не потому, что не проявляют их, а потому что не испытывают. Чтобы, скажем, расстроить или прогневать орка, нужно приложить значительные усилия. А что говорится в Преданиях про магию?

Услышав вопрос магистра, Шадек тихонько застонал и спрятал лицо в ладонях. Бивилка посмотрела на него осуждающе. К счастью, Дорал ответа не ждал и продолжил сам:

— Божиня дает магический дар тем, кто расположен использовать его для помощи другим людям. Приход к пониманию того, что дар необходимо применять во благо и для защиты ближних, и называется путем жизнепознания мага. А орки не могут пройти по нему именно в силу своей… душевной черствости, назовем это так. Определение не совсем верное, но мы немного упростим, согласны? К слову, у гномов, которые тебя, Умма, по понятным причинам не интересуют, тоже редко и слабо проявляется магический дар. И этому тоже есть хорошее объяснение: главным для гнома является его семья, и поставить общество выше своей многочисленной родни гном не может. Значит, что? Значит, гном тоже не способен пройти путь жизнепознания мага, и способности ему ни к чему.

— Но у некоторых они все-таки проявляются.

— Очень скромные. Говоря по правде, я не понимаю, зачем орки и гномы тратят время на учебу в Школе. Не поймите ошибочно: я всецело за то, чтобы все маги проходили обучение, могли пользоваться своим даром в полной мере и понимали свое призвание. Но те возможности, которые получают орки и гномы, потратив шесть лет на обучение, не дают почти ничего — ни им, ни людям.

— Люди, люди, — себе под нос пробурчал Шадек. — Только и слышишь, как мы выучимся и побежим делать всех их счастливыми.

— А чем плохо-то? — Оль добродушно улыбался. — Любой человек помогает другим: пекарь, аптекарь, рыбак да скорняк. А маги сколько всего могут — ого-го! Один толковый гласник может цельную деревню в порядке держать. Чем тебе не по нраву? Это ж здорово, что мы такие уродились! Хочешь, чтоб маги были бесполезней скорняков?

— Да плевал я на пользу! — Шадек стукнул кулаком об ладонь. — Первым делом хорошо должно быть мне, а не кому попало. Что мне до чужих людей? Друзей выручать — это я понимаю. А ради незнакомцев жилы рвать — обойдутся!

Дорал вздохнул.

— Все говорят нам о долге, — продолжал Шадек, распаляясь, — вот такенную плешь проели нудежом про то, как маги всем чего-то должны. Отчего никто не говорит, что другие тоже что-то должны магам? И ни одна орясина не скажет главного, ради чего мы за все это взялись! Мы что, просто так побросали свои дома и ввязались быть должными Школе всю жизнь? Нет же, мы сделали это потому, что быть магом — просто немыслимо здорово, а все прочее может катиться куда пожелает!

Дорал смешно изогнул брови, посмотрел на Шадека так, как мать глядит на не в меру взрослое дитя.

— И что же, предел твоих желаний — взять этот здоровский дар в охапку и бегать с ним кругами по всему миру, визжа от восторга?

— Вы так говорите, магистр, словно в этом есть что-то плохое.

Кинфер хмыкнул — не понять, одобрительно или нет.

Бивилка смотрела на Шадека зачарованно, но то и дело хмурясь, все пыталась что-то сказать и не могла понять, чего в ее чувствах больше: порицания недостойной мага позицией или же тихого восхищения честностью и прямотой друга. Бивилка глазела на Шадека с таким самозабвенно-глупым лицом, что Умма пнула ее под коленку и сделала страшные глаза.

Оль выслушал тираду друга внимательно и хотел было поспорить, но с лёта не смог сложить слова красиво и махнул рукой.

— Шестнадцать лет — самый подходящий возраст для того, чтоб считать себя главным человеком в Идорисе, — спокойно проговорил Дорал. — Я бы сказал, что в этом нет ничего страшного, что за пять лет твое мнение еще поменяется. Но беда в том, что это неправда. Наш подход к обучению молодых магов не способствует таким изменениям. Я много говорю о том, что Школа выпускает поразительно неподготовленных к жизни магов. Мы зря запираем вас в городе, вы тут забываете, как живут обычные люди, вы не примеряете свои таланты на их повседневную жизнь. Впрочем, это очень обширная тема для обсуждения. Наверное, требуется участить ваши занятия со жрецом.

— В Преданиях говорится, что всякий маг должен сам проложить тропку на путь жизнепознания и не годится ему действовать по принуждению! — забеспокоился Шадек. — Заставите слушать жреца хоть на вздох дольше нынешнего — сбегу из Школы!

— И куда направишься? — участливо, почти издевательски-участливо спросил Дорал. — Домой? Ну что же, если там тебя, на зависть большей части прочих магов, ожидают с хлебом-квасом… Ведь твои родители — не маги, я не ошибаюсь?

— Не ошибаетесь, — выражение лица Шадека было непроницаемым. — Не ожидают.

— Как и многих других, кто принял решение учиться в Школе, — магистр хотел похлопать Шадека по плечу, но опустил руку, увидев выражение его лица. — Рядовые ортайцы нечасто поддерживают своих детей в подобных начинаниях, справедливо считая, что в сущности теряют их. Шесть лет учебы — в то время, когда в любом хозяйстве пригодилась бы лишняя пара рук, в то время, как ваши погодки заводят семьи и собственных детей. А потом что? Должность гласного мага в каком-нибудь городе, не обязательно ортайском, или жизнь переезжего мага, собственные представления о мире, обширные возможности, совсем иные интересы. Маг, пришедший учиться в Школу, обретает возможность в полной мере использовать свой дар — но и жертвует многим. Можно сказать, что на алтарь магии он кладет всю свою привычную жизнь. Редко какая семья одобрит подобное.

— Мы-то думали, ты такая ж пришибленная, как бабка, — очень тихим и очень противным голосом протянула Умма, — а ты еще свихнутее, зараза! Та хоть тишком чаровала, из деревни носа не двигала, а ты вона куда наладилася!

— И жрецы всерьез думают, что мы идем на все это ради помощи чужим людям, — едко добавил Шадек и отвернулся.

— Все равно ты придешь именно к этому, как бы ни брыкался, — Дорал вытянул скрещенные в лодыжках ноги и принялся собирать со штанин соломинки. — Ты же знаешь: маги иногда даже погибают, спасая людей от напасти. И заметь, не оттого, что их к этому принуждают… А в сей вздох мы возвращаемся к магическим талантам гномов. Представляете, как редко встречаются гномы, способные оставить свои семьи так, как это вынуждены делать многие из вас?

Молодые маги понимающе закивали.

— Получается что? Получается, что раз Божиня создала их семьянинами, то по замыслу самой же Божини магический дар гномам ни к чему.

— Тем хуже для них, бесталанных, — заявил Кинфер и на всякий случай грозно обернулся к Умме. — И для лишенных дара, и для тех, кому не по зубам оборонная магия. Пусть сидят себе в Школе тихонечко, нам и без них хорошо!

В Тамбо ученики были почти заперты в течение всех шести лет обучения. Им не воспрещалось перемещаться по городу и выбираться за его пределы, но лишь в свободное время, которым отнюдь не баловали. После заката ворота Школы запирались, и даже маги последних лет обучения предпочли бы месяц питаться холодной овсянкой, чем не успеть вернуться в Школу до заката и навлечь на себя гнев магессы Шавы.

Уехать из Тамбо можно было лишь на месяц отвязки один раз в год. Эти отвязки, да короткие вылазки в город, да еще редкие выезды на природу вроде нынешнего — вот и все внешкольные радости учеников.

Теперь, удалившись достаточно далеко от Тамбо, они поначалу воспринимали все окружающее с жадным восторгом. Редко когда приятные, но непримечательные весенние пейзажи удостаивались такого внимания.

Однако за время пути умиляться поднадоело даже целителям. Тележки все ехали и ехали, наставники молчали, цель поездки никак не показывалась.

Шадек с прищуром следил за темной стеной высоченных сосен у левого края тракта. В свете заката лес становился похожим на гигантскую щетинистую тучу, между зубьями которой растекается живой кровящий огонь.

— Эй, цаца ушастая, — Шадек дернул Кинфера за рукав, — это что, пизлыкский лес?

Неподалеку оглушительно застрекотал кузнечик.

— Пизлыкский, — кивнул Кинфер. — Боишься троллей?

— Весь трепещу, — кисло протянул Шадек, не сводя с бора глаз.

— Тролли почти не выходят из чащоб, — подала сзади голос Бивилка. — А еще же они неагрессивны и разумны.

— Да? — не поверил Шадек и прищурился на лес с еще большим подозрением.

Бивилка облокотилась о борт рядом с ним.

— Тролли живут во всех краях Идориса, где есть большие леса. Они не опасны, а некоторые даже знают общую речь.

Шадек смотрел на Бивилку так, словно ожидал, что она вот-вот расхохочется, но магичка была спокойна и серьезна. Дорал молчал, отвернувшись.

Телега целителей под управлением магессы свернула с тракта, нырнула в длинные тени, направилась к зловещей зубастой туче.

— Да будет вам, — не поверил эльф. — Отдых под сенью пизлыкского леса?

Боевые маги повернули следом за целителями.

— Однако, — вновь заговорила Бивилка, — в этих лесах все-таки водятся опасные создания — оборотни, змеи, мавки, кикиморы…

Девушка умолкла.

— Драконы, — подсказал Кинфер. — Демоны. Слоны.

— Не смешно, — строго ответила ему Бивилка.

Дорал хлопнул Кинфера по плечу, указал подбородком на тропку, и эльф послушно направил телегу следом за остальными.

* * *

После заката похолодало. В темноте лес уже не выглядел жутким — просто очень большим и чуточку пугающим, словно древний гигант, прикорнувший неподалеку от тракта. Молодые маги, завернувшись в куртки и обхватив кружки с вином, сгрудились вокруг трех костров. Магистры развели для себя четвертый. Шатер у них был попросторней ученических палаток, да и вино наверняка получше, зато ели все одно и то же: холодное сало с мясными прожилками, свежие ржаные ковриги, овощи и зелень с пришкольного огорода, на котором оттачивали умения травоведы.

Оля упросили рассказать байку. Друзья очень любили его истории: про людей и магов, про красавиц и чудовищ, про дальние страны и придуманные края. Обычно Оля упрашивать не приходилось, он и сам был рад рассказать новую сказку, но сегодня присутствие боевых магов его смущало. И напрасно: те, хотя и хранили обычное непроницаемое молчание, смотрели и слушали очень внимательно.

— И тут береза начинает стегать Пачерика ветвями и норовит, зараза, по глазам угодить. Через забор сигает волчище, клыки — во! И пасть в пене.

Боевые маги устроились рядом друг с другом и немного в сторонке от остальных. Они не разговаривали, были собранные и серьезные, и даже вино не оказало на них видимого влияния.

За эту вот вечную серьезность их и недолюбливали. Уважали — да. Но обходили стороной.

— Пачерик к забору — береза не пускает! К калитке — там волчище зубами клацает! Вперед напролом — а там гарпия здоровущая! Когти — вот такенные, клюв блестит от яда!

Умма слушала, разинув рот. Кинферу под влиянием вина и Олевой сказки мысль о бешеных медведях перестала казаться невозможной, и эльф гадал, что за чудище Дорал подсунет ему на экзамене. Шадек делал вид, что не слушает, похрустывал пальцами и бросал на Бивилку многозначительные взгляды. Та смущалась и дергала нитки из бело-голубых носочков.

— Пачерик назад, а там — сруб. Косой, черный, ставни заколочены. Пачерик было подумал — сруб заброшен, а потом глядь: дым из трубы валит. Оранжевый! Кто-то ждал Пачерика внутри, заманивал в ловушку. Но делать нечего — и бросился он внутрь!

Оль замолчал, сделал хороший глоток вина из своей кружки и поворошил длинной веткой поленья. Костер встрепенулся, разгорелся ярче.

— В доме — грязища, пыль, мракота. На потолке — паутина лохмами. Из угла — шипение, с чердака — чавканье. В печи — желтый огонь. На огне котел. Воняет — жуть. А у печи — старуха. Вся в черном! В руке — кочерга раскаленная! И смотрит на Пачерика!

В этот вздох отблеск костра выхватил из темноты женский силуэт в черном платье. Он медленно надвигался.

Кинфер и Умма вцепились друг в друга и заорали. Бивилка и Оль шарахнулись, стукнувшись плечами. Шадек тоже завопил и швырнул в темный силуэт кружку. Трое боевых магов невероятным образом откатились назад из сидяче-лежачего положения, исколов спины засохшей хвоей.

— Вы чем тут занимаетесь? — Магесса Улайла возникла в свете костра, потирая ушибленный кружкой бок. — Поеданием сушеных бдыщевых хвостов? Или по весне всем скопом взбесились?

Оль отнял ладони от лица:

— Хвалимся друг перед дружкой успехами в учебе.

Улайла окинула взглядом охающих боевых магов, помидорные уши Шадека и Умму, так и не отпустившую Кинфера.

— Ничего не хочу знать, — решила магесса. — На дворе ночь, впереди важный день — сей вздох всем в палатки и спать!

Боевые маги потирали спины. Умма, смутившись, отступила на шаг от эльфа. Шадек так и не поднял глаз. Магесса прищурилась:

— Спокойной ночи, мои бесценные, быть может, будущие маги.

Под ее тяжелым взглядом ученики рассеялись по палаткам в единый вздох.

* * *

Около полуночи он решил, что выжидал достаточно. После полного событий дня, проведенного на свежем воздухе, да после выпитого вина все нормальные люди и эльфы уже спали.

И не вполне нормальные магистры магии — тоже.

Он подобрался к девушке и наклонился над ней. Так низко, что она могла бы почувствовать его дыхание на своей шее. Но она крепко спала.

— Эй, дорогуша, какого демона? — Шадек потряс Бивилку за плечо.

Она проснулась и тут же села, чуть не стукнув Шадека лбом.

В палатке было светло: парень подвесил под пологом пульсирующий желтый шарик.

— Я… — Девушка потерла ладошками щеки и огляделась. — Я заснула.

— Правда? — изогнул бровь Шадек. — А я думал, уклоняешься от поединка, вероломная дева.

— Не надейся, — бело-голубые носочки вынырнули из-под одеяла и шурнули по полу в поисках ботинок. У матрасика оказался только один. Левый. — Я настаиваю, что талант, помноженный на знания и практику, стоит больше таланта, помноженного на чутье и везение, Шадек.

— А я настаиваю, что невыразимое занудство не к лицу молодой неглупой деве, — парировал Шадек. — Будь ты права — размазывала б меня по полю на каждом поединке, а у нас всегда ничья — и лишь потому, что я опасаюсь тебе навредить, дорогуша.

— Не называй меня так! — повысила голос Бивилка. — О, ботиночек!

— А как ты хочешь, чтобы я тебя называл? — промурлыкал Шадек и наклонился к девушке.

Бивилка немедленно залилась краской. Нахальные серо-голубые глаза оказались слишком близко. И длинные темные волосы. Тоже… нахальные. Так и хотелось зарыться в них ладошками.

Бивилка спрятала ладошки за спину.

— Зачем ты непрестанно смущаешь девочку, хищный аспид? — Кинфер протяжно зевнул и тоже сел, щурясь на светящийся желтый шарик.

Шадек обернулся к эльфу:

— Нет, ну а чего она?!

— Расшуме-елись, — Умма подняла голову, поморгала. — Уже пора?

— И они говорят — я раздолбай! — Шадек скорбно покачал головой. — Они позасыпали, а я раздолбай!

— А где Оль? — перевел тему Кинфер и внимательно оглядел палатку. Будто в ней было, где спрятаться.

— Он ищет подходящую полянку. Хоть кто-то не теряет времени!

— Сон — вовсе не зряшная трата времени, — Бивилка покрутила кистями. — Он помогает восстановить силы и освежить мозги. Сонный маг действует не так плодотворно!

— А, так вот зачем ты завалилась спать! — обрадовался Шадек. — Думаешь получить перевес в поединке? Вероломная дева!

— Да я, — задохнулась Бивилка, — да чтоб я такое, Шадек… Никогда! Я ж в открытую всегда. Чего-нибудь швырнуть в тебя или обругать — всегда пожалуйста, но вероломства во мне ни капли!

Полог палатки откинулся, и четверо магов дернулись. Повеяло прохладой, хвойным духом и грозовой свежестью, хотя небо было чистое, звездное.

В палатку ввалился раскрасневшийся Оль. Над головой у него светился серебристый шарик.

— Ага, готовы! — обрадовался он и упер руки в бока, став поперек себя шире. — Ну что, поединщики бесценные, полянка нашлась неподалеку. Это новость хорошая. А плохая — я б нам не советовал в лес вылезать.

— Там что-то есть? — шепотом спросила Умма.

Оль скривился. Серебряный шарик, висящий над его макушкой, кидал на лицо жутенькие тени.

— Ничего не видел, ничего не слышал. А неспокойно там было.

— Одному в ночном лесу ему было неспокойно — да с чего бы? — съязвил Кинфер. — Полянка недалеко, нас там будет пятеро… Эти двое умаются довольно быстро, и, если они не подожгут лес, совсем скоро можно будет вернуться и поспать.

Умма зевнула и откинула одеяло.

* * *

Полянка оказалась в самый раз, не придраться: достаточно просторная, неподалеку от лагеря и при этом надежно скрыта от него деревьями и густым подлеском.

Бивилка и Шадек стояли лицом к лицу: выпрямившиеся, с одинаково задранными носами и сосредоточенными лицами. В сторонке следили за действом остальные: Оль — с добродушной усмешкой, Умма — взволнованно посапывая, Кинфер — со скучающим выражением лица.

Наконец Шадек, в последний раз осмотревшись, глубоко вдохнул и мерно, четко, красивым глубоким голосом заговорил:

— Почитая убеждения магов, идущих дорогой поиска…

— Стремясь обрести справедливость и прикоснуться к истине, — напевно подхватила Бивилка.

— Не испытывая ожесточения…

— Не пытаясь уйти от назначенного…

Тут оба перевели дух и вместе закончили:

— Вызываю тебя на поединок и принимаю всю тяжесть возможных последствий.

— Это который раз? — вполголоса спросил Оль, полуобернувшись к эльфу. — Восьмой?

Кинфер кивнул.

— Когда им уже обрыднет? — Оль сложил руки на груди. — Как дети малые, право слово.

— Надеюсь, в этот раз лекарь не понадобится, — пробормотала Умма и дернула Кинфера за рукав. — Сходим потом на ту сторону? По-моему, там куст крушины.

Шадек медленно поднимал левую руку. Вокруг ладони колыхалось бледное оранжевое свечение. Правую так же медленно заводил за спину. По пальцам сновали тусклые голубые сполохи.

— Да не тревожься, — улыбнулся Умме Оль. — У нас в лагере целая палатка целителей!

Девушка вздохнула.

О том, что друзья пострадают всерьез, речи не шло: заклинаниями кидались в половину силы. Но после одного из поединков у Шадека осталось три длинных шрама на плече, а после другого у Бивилки до сих пор не сошел след ожога с левой ляжки. А уж без подвернутых ног, разбитых носов, подпаленных прядок и царапин не обошлась еще ни одна стычка.

Шадек бросил заклинание, Бивилка легко качнулась и без труда увернулась от огненного сполоха.

Кинфер проводил пламя встревоженным взглядом — лес! Но текучий огонек исчез сам, едва миновав верткую магичку. Та выставила перед собой слабенький щит и той же рукой метнула в Шадека пару широких голубых лезвий.

— Сдурела?! — охнула Умма, однако Шадек даже бровью не повел и неуловимым взмахом развернул клинки обратно.

Бивилка заметалась — было видно, как едва не заплелись друг о друга ноги в бело-голубых носочках. Клинки всосались в щит, и тот с комариным звяканьем лопнул. Другой рукой Шадек уже бросил следом длинную серебристую молнию.

— Да что он делает? — воскликнул Кинфер.

Бело-голубые носочки исполнили еще один хаотичный пляс, и от молнии Бивилка увернулась. С короткого замаха бросила в Шадека горсть болотно-зеленых шариков — парень ответил дугообразным щитом, по которому размазалось смердящее содержимое. Тут же следом Бивилка швырнула огненную Сеть, сильное атакующее заклинание.

— Ты глянь! — Оль аж рот разинул. — Это у ней-то вероломства ни капли? А когда у нее было время Сеть плести? Загодя ж ведь на руку подвесила!

Шадек прыгнул в сторону, прокатился по земле, избежав палящих ячеек на какую-то ладонь. Не вставая, запустил в Бивилку рой мошкары. Девушка взвизгнула и замахала руками.

Маг поднялся. Сеть, почернив опавшую хвою, исчезла.

— Они что, впрямь друг друга убить решили? — Кинфер обернулся к Олю.

— Еще одна такая выходка — я беру Билку в охапку и тащу в палатку, — решительно заявил тот. — А ты с Шадеком разбирайся.

Бивилка, отмахавшись, подняла ладони, нерешительно забормотала, не сводя глаз с рук Шадека. Тот небрежно выставил перед собой хрустально-прозрачный щит.

Но умирающая птица, брызжущая кровью и судорожно дергающая крыльями, свалилась ему на голову сверху.

— Ты что, разума лишилась?! — завопил Шадек, отбрасывая бьющуюся тушку.

Вытаращенные глаза и отвисшая челюсть Бивилки убедили его куда лучше растерянного:

— Это не я…

Все пятеро одновременно задрали головы, и почти тут же глазастый Кинфер воскликнул:

— Гарпия!

Бивилка и Шадек, разом забыв о своих разногласиях, отступили к друзьям. Сбившись в кучку, маги смотрели, как крупное, в половину человеческого роста существо закладывает неспешный вираж над поляной. В свете луны блеснул огромный крючковатый клюв и когти, которыми оканчивались крылья.

— Что она тут делает? — испуганно прошептала Умма.

Гарпия уселась на верхушку сосны.

— Символизирует, — ляпнул Кинфер.

— Что? — Оль оторвал взгляд от страшной птицы.

Эльф потер лоб, сам не вполне понимая сказанное.

— Гарпия — символ мести, — решил он наконец. — И она прилетела на место поединка.

Гарпия встряхнулась, осыпая с веток иглы, издала глухой крик, похожий на смешок. В темноте было непонятно, смотрит она на магов или им лишь чудится.

Захлопали гигантские крылья, и на другую сосну село второе существо, неотличимое от первого.

— В Ортае ведь не водятся гарпии, — озадаченно заметила Бивилка. — Только в Даэли и восточной Алонике!

Третья гарпия спикировала на поляну, растопырила крылья, наклонила голову и зашипела.

Маги попятились.

— Предлагаю кликать наставников, — решил Оль.

После недолгой паузы Кинфер озвучил то, о чем наверняка подумал каждый:

— А что мы им скажем? Что пошли среди ночи в лес набить друг другу лица, а тут вдруг гарпии, разберитесь с ними, пожалуйста?

Захлопали крылья, и две другие гарпии тоже приземлились на поляну.

— Давайте уйдем, — взмолилась Умма. — А потом уже решим, что делать.

— Давайте, — кивнул Шадек, оценивающе оглядывая крупных недружелюбных полуптиц. — Не драться же с ними.

— Х-ха! — заявила одна из гарпий и сильно скребнула лапой. На земле осталась глубокая борозда.

— Уходим, — согласился Оль.

Гарпии, вопреки тайным опасениям магов, вдогонку не кинулись. Но все пятеро спокойно вздохнули только шагов через полсотни, когда странная полянка скрылась за деревьями.

— Нет гарпий в Ортае, ну нет же! — надрывно шептала Бивилка. — И еще они не переносят хвойные деревья, селятся только в лиственных лесах. Очень редко — в смешанных. Но чтоб гарпия уселась на сосну?..

— Дорал разберется, — отмахнулся Кинфер. — Или не разберется, если ничего ему не скажем. Честно говоря, я бы сделал вид, что ничего не видел, и лег уже спать.

— Гарпии не любят сосны? — переспросил Шадек. — Смола клеит перышки?

— Им не нравится сущность, истекающая от хвойного дерева, — без улыбки пояснила Бивилка. — Гарпии очень чувствительны к ней, она для них так же неприятна, как для нас — беспрерывный грохот.

— Какие нежные, — удивился Оль. — А с виду ведь не скажешь! Чучело чучелом, страшенное же, а на деле ты глянь, какая неженка! Сосенка ей звучит не так, ну ты подумай!

— Внешность обманна, — протянул Шадек и рассеянным взмахом подвесил над головой желтый светящийся шарик: в лесу было много темнее, чем на полянке. — Возьми хоть нашу Бивилку: вроде как ничего такого, просто невзрачная дева с излишним усердием к учению…

Переступая через торчащие корневища, парень умолк.

— Ну а на деле? — не выдержала Бивилка.

Девушка старалась, чтобы голос ее звучал легкомысленно и весело, но получилось все равно смущенно и взволнованно.

— А на деле — умная, вредная и злющая как змея, — отрезал Шадек и принялся что-то высматривать наверху.

Бивилка надулась и уставилась под ноги.

— Значит, наставникам говорить не хотите? — спустя время нарушила молчание Умма.

Оль и Кинфер решительно помотали головами. Бивилка дулась. Шадек продолжал что-то высматривать.

— Но гарпии очень опасны, а там их целых три, — настаивала Умма. — Вдобавок это просто странно! Гарпии летают по Ортаю, хотя их не должно здесь быть. И сидят на соснах, на которых не должны сидеть. А неподалеку — лагерь, в котором все спят!

— Хотя не должны спать! — вытаращил глаза Кинфер. — Давайте их разбудим! Расскажем про гарпий, сидящих на соснах посреди Ортая. Заодно расскажем, зачем нас носило ночью по лесам.

— А если они нападут на лагерь? — Умма остановилась. — Они могут убить нескольких человек, пока остальные что-нибудь сделают! Мы должны оповестить наставников, даже если нам влетит за это!

— Мы не можем ни о чем оповестить наставников, — сказал Шадек и тоже остановился. — Мы заблудились.

* * *

— От лагеря мы шли вперед и вправо, от поляны наоборот — влево, а после — прямо, — размахивая руками, рассуждал Оль. — Я ведь сам ходил этим путем, вот только что же! Не могли мы заблукать. Где тут блукать-то? Две сотни шагов до лагеря!

— Мы уже больше прошли, — Шадек стоял, прислонясь плечом к сосенке и сунув руки в карманы штанов. Спокойно ждал, пока друзьям надоест спорить. — Если б мы шли правильно, то уже вернулись бы в лагерь. Или просто из леса вышли. А мы все еще в нем.

— Быть не может, — Бивилка сложила руки на груди. — Я никогда не блудю.

Шадек ухмыльнулся.

— Как мы могли не выйти хотя бы к опушке, если шли в нужную сторону? — недовольно спросил Кинфер.

Умма тоже привалилась к стволу дерева. Запоздало подумала, что смола угваздает жилетку, не очень новую, но очень любимую, сшитую из кусочков мягкой оленьей кожи.

Запал у друзей закончился: могли или не могли, а они заблудились.

Кинфер щелкнул пальцами, подвесив рядом с бледно-желтым светлячком Шадека еще один, медового цвета.

— И что будем делать? Вернемся на поляну и попробуем снова?

— Там гарпии, — напомнила Умма.

— Так они нас сожрать не пытались, — возразил Кинфер. — Мы обниматься к ним не бросимся, мы просто взглянем на полянку.

— Как-то мне не верится, что мы теперь ее найдем, — после недолгого молчания признался Оль. — И вообще, знаете, есть такая чуйка, будто неладно что-то с этим лесом. Пизлык все ж. Да еще и ночь.

Бивилка бочком придвинулась поближе к Шадеку. Умма искоса глянула на Кинфера. Тот покусывал губу, пялясь в какую-то точку над головами друзей, а потом вдруг спросил:

— А у кого-то из нас есть красные светляки?

— Светляки не бывают красными, — Бивилка посмотрела на него с укором. — Только золото и серебро. Иногда еще светлая зелень. Ты что, Кинфер?

— Плохо, — протянул эльф, — потому как за твоей спиной светятся две красные штуки.

Маги, пятясь и не сводя глаз с красных огоньков, сбились в кучу. Оль выставил перед собой щит и оглянулся на Бивилку.

— Что это такое?

Еще две пары огоньков появились справа и стали приближаться. Маги пятились. Щит плыл следом.

— Билка, — повторил Оль, — это чего?

— Да откуда мне знать?

— Ты же у нас самая ученая!

— Так меня не учили узнавать чудищ по блеску глаз!

Слева вынырнули еще шесть красных огоньков, покрупнее прочих.

— Может, резуны? — Под ногой Шадека громко хрустнула ветка, парень вздрогнул и добавил несколько слов шепотом.

— Резуны? — переспросил Кинфер и подхватил под локоть оступившуюся Умму.

— Ну эти, — смутился почему-то Шадек, — нетопыри-вампиры. Которые в лесах живут.

— Вампиры? В первый раз слышу о нетопырях-вампирах!

— Я ходил на расширенный курс живологии, — смутился Шадек.

— Резуны очень редкие, — влезла Бивилка. — Размножаются вяло, в Ортае их почти нет. Они больше в Даэли водятся…

–…как всякая прочая дрянь, — вставил Оль.

–…там условия для них лучше, сплошные леса. А в Ортае очень, очень мало резунов.

— И все они нынче здесь, да?

Под ногой Шадека снова хрустнуло, и парень опять вздрогнул.

Новые огоньки появлялись слева, справа и спереди. То одна, то другая пара рывками приближалась к магам.

— По-моему, пора бежать, — прошептала Умма и сжала пальцы Кинфера так, что он зашипел от боли.

Оль, сделав еще шаг назад, наступил ей на ногу.

— Пора, — согласился он.

Резуны будто бы только того и ждали, чтобы кинуться вперед.

Все смешалось — мелькание стволов, заполошенное дыхание, красноглазые тени слева и справа. Шарики света то слепили глаза, то путали тени, взмывая вверх. Засохшие иголки разъезжались под ногами, забивались в ботинки и кололи ноги.

Бежали маги так долго, что казалось, вот-вот должны выскочить с другой стороны многоверстового леса. В боку кололо, в груди стучало, дыхание перехватывало. А резуны и не думали отставать, казалось, что они держат скорость играючи. И не нападают лишь потому, что люди еще недостаточно вымотались и способны сопротивляться.

Когда впереди заблестела водная гладь, магам в первый вздох показалось, что это пелена пара над демоновым котлом, куда их сей вздох всей кучей сбросят.

Над озером расстилались рваные тонкие клоки тумана, меж ними блестела под луной вода. Берег вдавался в озеро длинной, в сотню шагов полосой, которая постепенно истончалась и заканчивалась каменистым островком с пологими берегами.

Запыхавшиеся маги добежали до островка и поняли, что дальше придется удирать вплавь. А потом сообразили: за ними больше не гонятся.

— Не хотят… вылезать из леса… — проговорил Оль.

Он стоял согнувшись, опершись руками на колени. Дышал хрипло, глубоко.

— А чего хотят? — Кинфер, отдуваясь, вытер лоб, откинул на спину длинные светлые волосы.

— Ждать? — стукнула зубами Бивилка. Она опиралась на руку Уммы и поджимала левую ногу.

— Чего ждать? Рассвета? — Умма заботливо поддерживала подругу, хотя сама пошатывалась.

В глубокой темной воде тяжело плюхнуло. Было видно, как разбежалась рябь.

Шадек огляделся. Островок выглядел совершенно беззащитным. Песчаная дорожка к лесу, два пологих каменистых берега, один отвесный. Несколько больших валунов и множество камней помельче. Пять молодых магов.

Пять магов, которые мало что видели в темноте, но которых из леса было видно очень хорошо.

— Мне кажется, — тихо сказал Шадек, — мы не убежали. Они загнали нас сюда.

Плюхнуло снова, уже громче. В мутном свете желтых шариков мелькнула над водой бледная, пучеглазая, почти человеческая голова. Вынырнула до половины объеденного носа и снова погрузилась в озеро.

— Утопарь, — обалдело прошептал Оль.

Заплюхало уже с двух сторон, там и сям под водой разбегалась рябь — не менее двух десятков существ быстро двигались от берегов озера к одинокому островку.

* * *

— Щиты! — сообразил Шадек. — Ставим щиты!

В длинном перечне опасных существ утопари занимали далеко не почетные места. Медлительную нежить с шаткими зубами и размягченными когтями можно было посчитать за угрозу только из вежливости: даже ребенок не станет дожидаться, пока вонючее месиво доплюхает до него и попытается зажевать насмерть.

Но если утопарей несколько десятков? И единственный путь к бегству занят летучими кровопийцами? К тому же молодые маги, зажатые на островке посреди ночного леса, прежде видели утопарей разве что на картинках.

Из тишины учебной комнаты нежить и, к примеру, драконы выглядели почти одинаково: все знали, что в Недре, самом северном крае Идориса, еще встречаются драконы, и все знали, что в Идорисе водятся утопари и другая нечисть. Но встречать эту самую нечисть ортайцам доводилось не так уж часто, а за городскими стенами о ней забывали вовсе.

— И что теперь? — Оль замкнул кольцо щитов последним полупрозрачным листом и обернулся к Шадеку.

Тот оглядел круг защитных ограждений — пять шагов в поперечнике, в середине — обескураженные маги — и честно признался:

— Не имею представления.

Первый утопарь, шатаясь, выбрался на берег. Был он на голову ниже взрослого мужчины и много тоньше, безволосый, сутулый, с большой головой. Серо-зеленая бескровная кожа мерзко блестела от воды и слизи.

С утробным ворчанием утопарь побрел к магам. Щитов словно и не заметил, пока не уперся в один из них. Уперся и продолжал брести, перебирая ногами на одном месте, пялился бессмысленными глазами на тех, кого не мог достать.

— Гадость, — сообщила Умма.

На берег выбрались еще три утопаря — в точности такие же, как первый. И сделали в точности то же, что и он.

— Щиты продавят, — шепнул Оль.

— Не продавят, — уверенно возразил Шадек.

Он стоял, сложив руки на груди, и наблюдал за вылезающей на берег нежитью со спокойным интересом.

— Поспорим? — предложил Оль и отступил на полшага.

Щиты постепенно облепляли. Мутно-голодных глаз становилось все больше.

— Что ставишь? — поднял бровь Шадек. — Дедулин фолиант с гравюрами?

— Хе, чего захотел!

Постукивания лбов и рук сливались в непрерывную чавкающую дробь. Вокруг щитов нарос уже целый пласт нежити, а утопари все продолжали вылезать из озера.

— Я боюсь. — Умма обхватила плечи руками. — Боюсь и замерзла. Как вы можете спокойно смотреть на эту мерзость? И еще шутите.

— Я вовсе не спокоен, — возразил Оль. — Мне они тоже не нравятся.

— Да не проломят они щиты, — отмахнулся Шадек. — Потому как и не ломают. Поупираются мордами, да расползутся с рассветом. Расползутся же?

Умма села прямо на землю.

— Я до рассвета с ума свихнусь. И закоченею. Был бы тут хворост — мы бы развели огонь.

Бивилка, до сих пор потерянно молчавшая, вдруг оживилась, сделала шаг к щитам, отделявшим магов от монстров. Те оживились и ускорили движения. Девушка тихонько зашептала что-то, выделывая обеими руками сложные пассы, а потом перебросила Сеть над ближайшим щитом прямо на утопарей.

Монстры отпрыгнули с неожиданной ловкостью, захрипели. Остановились поодаль, глядя на медленно тающие ячейки.

— Они боятся огня! — воскликнул Шадек.

— Поразительно, правда? — буркнула Бивилка, продолжая быстро выплетать новые Сети и выбрасывать их за щиты.

Друзья принялись помогать. Утопари сначала неохотно пятились, а потом развернулись и побрели в воду, враз потеряв интерес к магам.

— Вернутся, негодяи, — прозвучал в наступившей тишине голос Кинфера, — отмокнут и вернутся.

— Щиты не будем убирать, — решил Шадек. — А хворост давайте поищем. Согреться и впрямь очень хочется!

* * *

У самого обрыва нашлась крупная коряга, которую поначалу в темноте приняли за неровность почвы. Куски коры пошли на растопку.

— А что дальше? — спросила Умма. Одним боком она развернулась к костру, другой грела о Кинфера.

— Ожидать утра, чего ж еще, — Оль сидел, протянув к огню руки, поворачивал ладони вверх-вниз, — утром непотребство расползется и в лесу посветлеет.

— И что будем делать? Искать дорогу к лагерю? Кто помнит, как мы сюда бежали?

— Умма, не дури, — Шадек сидел ближе всех к костру, поджигал тонкие ветки и наблюдал, как по ним ползут огоньки. — Мы приехали с северо-запада, лагерь был западнее леса. Значит, пойдем на запад. К тому же, — кивнул на Бивилку, — эта вредина хорошо чует дорогу.

— Я никогда не блудю, — подтвердила девушка.

— При этом ночью мы потерялись в сотне шагов от опушки, — напомнил Кинфер, — а где она теперь — можно только гадать.

— Предлагаешь сидеть тут и плакать? — Умма закинула голову, поглядела на него снизу вверх.

Эльф легонько щелкнул ее по носу.

— Единое, что остается, — подытожил Оль, — двигать на запад с рассветом. В хорошем случае мы вскорости выйдем из леса, отыщем лагерь, а там нас Дорал придушит. В плохом случае мы из лесу не выйдем и сгинем в чаще. Толковый план.

Шадек хмыкнул:

— Если у кого есть другие мысли — я готов их выслушать, обдумать и обсмеять.

Бивилка, смешно задрав острый подбородок, смотрела на небо. Оно уже чуточку светлело или просто так казалось? И еще там, наверху, что-то двигалось — небольшое, темное, очень быстрое.

Девушка вскочила и заверещала, тыча пальцем вверх. Остальные тоже повскакивали.

— Это чего еще?! — Оль мотал головой, но существа носились стремительно, не давая разглядеть себя.

— Резуны! — Шадек выставил щит наверх. — Эти гады все тут раздолбают!

— Ну нет! — Кинфер принялся затыкивать второй ряд щитов. — Пусть лучше меня Дорал придушит!

Два нетопыря кинулись вниз, сложив крылья, и верхний щит с тихим звяканьем исчез. Третье существо спикировало на Оля, тот рухнул между щитами и костром, больно ударился подбородком, разбил губу. С неожиданным проворством увернулся от резуна, откатился, схватил его за крыло и с мощного размаха выкинул наружу. Умма тут же поставила сверху новый щит.

Бивилка кинулась к Олю.

— Я в порядке! — орал тот, размазывая по лицу кровь и грязь.

Резуны с разлета кидались на щиты, пробивали их с одного-двух ударов. Маги тут же ставили новые, но было ясно, что бесконечно так продолжаться не может: нетопырей было много, а запасам магической энергии имелся предел.

Маги понемногу выдыхались. Щиты становились все слабее, теперь они пробивались одним ударом. Несколько раз резуны успевали влететь в пробитую брешь — по счастью, всякий раз удавалось выкинуть животное обратно и тут же восстановить оборону.

— Заразы! — выплюнул Кинфер, спешно залатав очередную дыру. — Может, их тоже огнем?

В верхний щит снова стукнуло, снова пробив защиту.

— Свет! — воскликнул Шадек и заткнул брешь очень тонким, почти прозрачным щитом.

Его почти тут же пробили снова, но за эти несколько вздохов Оль успел наколдовать большой светящийся шар и бросить его вверх. Оль тоже вымотался, шар ярко полыхнул голубым и почти тут же потух, но резуны ненадолго разлетелись.

Бивилка хлопнула себя ладонью по лбу:

— Вода! Они мокрыми не летают!

Умма выдохнула, зажмурилась, вытянула руку, будто что-то цепляя горстью, и на нетопырей, как раз решившихся на новый бросок, выплеснулось добрых полведра озерной воды.

Большая часть разлилась, в основном на магов, но немного попало и на резунов. Они запаниковали. С полдюжины, вереща, развернулись обратно к лесу. Остальные попытались собраться для новой атаки, но еще одна светящаяся сфера, брошенная Бивилкой, и новая порция воды, которую зачерпнул из озера Кинфер, разогнали нетопырей.

Растрепанные, тяжело дышащие, мокрые маги один за другим опускались на землю вокруг потухшего костра. Над лесом серело предрассветное небо.

Оль шипел и ворчал, осторожно трогая мизинцем подсохшую кровь на губе. Кинфер безуспешно пытался распутать длинные волосы. Девушки сидели рядом, обхватив колени, тихонько переговаривались.

— Только большой город, только травоведение! — шептала Умма. Она выглядела жалко — встрепанная, растерянная, чуть не плачущая. — Никогда! Никогда никаких лесов и резунов. Пакость и жуть! Как так можно? Тебе что, совсем не страшно?

— Страшно, — призналась Бивилка, — но не до того, чтобы взять в уклон травоведение.

— Верно, — окончательно расстроилась Умма, — я совсем бесполезная.

Кинфер оставил в покое свои волосы, подсел поближе, обнял девушку.

— Не бесполезная, а умная, способная и красивая. Только пугливая очень.

Умма засопела и, кажется, решила все-таки заплакать.

У Шадека разболелась голова, он кривился и тер пальцами виски, но по сторонам смотрел внимательно. Он ждал нового подвоха. И он первым заметил высокую тощую фигуру, вразвалку бредущую по песчаной насыпи от леса.

— Это что, шутка? — спросил маг и поднялся на ноги.

Остальные тоже встали.

Гравюра, изображающая это высокое костлявое создание с жесткой светлой шерстью, имелась в фолианте Оля. Но даже там дух-людоед был назван сказочным существом!

— Вендигий, — просипела Умма и покрепче вцепилась в Кинфера.

Пожиратель человеческой плоти приближался неспешно, скользящим плавным шагом. Он шел не охотиться — для этого жертва была слишком жалкой. Он намеревался поиграть со своим ранним завтраком.

Все сознавали, что вендигий много быстрее любого из них и много мощнее всех пятерых магов вместе взятых — измотанных, растерянных и напуганных молодых магов, переживших самую трудную ночь в своей жизни.

Но у них еще оставались какие-то крохи энергии.

— Его же не бывает, — у Бивилки стучали зубы, — это же неправда. Что нам делать?!

— Сосредоточиться, — серьезно ответил Шадек и хрустнул пальцами. — Сосредоточиться на жалких попытках не сдохнуть!

* * *

Они пришли в себя к полудню. Один за другим вылезали из палатки, щурились, обалдело оглядываясь, словно впервые видели опушку, деревья, другие палатки. Молча, с немыми вопросами в глазах сползлись к костру, у которого сидел Дорал.

Пряча улыбку, тот потянулся за свитком, щелкнул крышкой походной чернильницы.

— Первая пятерка факультета бытовой магии, — диктовал себе вслух наставник, водя по пергаменту пером, — экзамен по оборонной магии полным составом сдали успешно.

Ученики тупо смотрели на магистра и на пергамент, быстро покрывающийся вязью, а Дорал продолжал диктовать сам себе:

— Опознание монстров, совместные действия, подбор заклинаний, сила духа — все очень достойно. У вашей связки — великолепный результат! Только боевые маги показали себя в целом лучше, но даже они не догадались использовать против вендигия молнийку — тут вы, бесспорно, на высоте. Вспомнили о замедляющих свойствах заклинания? Очень хорошо. А идея с поджиганием его шерсти? Изящно! Если бы у вас осталось больше энергии, вы бы могли одолеть вендигия, ну а так — пришлось вас усыплять, не обессудьте.

— Экзамен? — речь наконец вернулась к Шадеку.

Дорал сделал широкий мах рукой:

— Это — западный полигон. Здесь первогодки сдают экзамены по боевой магии — чем все четыре связки и занимались минувшей ночью. А мы с магистрами отвечали за монстров, контроль и оценку ваших действий.

В лесу громко щебетали птицы. В поле трещали кузнечики.

— Экзамен, — тупо повторил Шадек.

Бивилка, решительно отодвинув парня, выступила вперед. Ее щеки покрылись пятнами, глаза блестели.

— Значит, вы притащили с собой гарпий и всю эту гадость, а потом взяли и спустили их на нас?

— Не дури, Бивочка, — Умма дернула ее за рукав, — где б магистр прятал монстров? В карманах?

Бивилка нахмурилась, ничего не придумала и без всякого почтения ткнула пальцем в Дорала.

— Самое время ему сказать «Колдовство!» и развести руками.

— Это были фантомы, — Шадек сунул руки в карманы. — Да, магистр?

Дорал кивнул, улыбаясь. Он вообще пребывал в прекрасном расположении духа.

— Ничего себе фантомы! — вскинулся Оль. — Во как у меня губу разнесло от их…

— От их чего? — Магистр помахал пером туда-сюда, словно говоря, что этот номер не пройдет. — Ты сам грохнулся, резуны тебя не трогали. Да и не могли.

— Фантомная травма, — пробормотал Кинфер. — Налицо. То есть на лице.

— Во! — Шадек повернулся к Умме. — Понимаешь, что такое настоящий, толково слепленный фантом?

Умма потупилась.

— Но как же вы сумели такое подстроить? — не унимался Оль. — Как было знать, что эти двое решат передраться? А если б мы нормальненько проспали всю ночь в палатке, а?

— Вот такого еще ни разу не случалось за восемь лет моей работы в Школе, — Дорал аккуратно свернул пергамент, захлопнул крышку чернильницы.

Заливались птицы. Трещали кузнечики.

— Зачем? — не унималась Бивилка. — Вы представляете, что это была за ночь?

— Опасности не свойственно приходить в определенное время и место, где ты поджидаешь ее, — посерьезнев, отрезал Дорал. — Она сама будет поджидать тебя там, где угодно ей, и степень готовности отразить эту опасность не определяется отточенными плясками в учебной комнате. Лишь такой экзамен, неожиданный, дает мне возможность понять, чему я смог научить вас.

— Поэтому за все годы никто не рассказал первогодкам о секрете западного полигона, — магесса Улайла подошла тихонько, остановилась рядом с Доралом. — Когда проходит первая злость — все понимают, что это правильно. А вдобавок подобный подход позволяет раскрыть истинную сущность человека, силу духа, отношения в связке… Знаете, сколько боевых магов отсеивается на подобных экзаменах?

— Обратите внимание, — оживился Дорал, — как повел себя Шадек! В единый вздох взял роль ведущего, принимал решения, защищал друзей, и в ваших глазах его право на первенство было неоспоримым. В трудных условиях вы доверились ему. А почему? А потому что, как я всегда говорил, этот парень очень ответственный, просто сам еще этого не знает.

Шадек фыркнул и отвернулся. Улайла кивнула:

— Талантливый, умный, упертый. Один из самых способных магов, что приходили в Школу на моей памяти. Будем считать твою лень, отсутствие целей и, к слову, отказ от изучения уклонов противовесом сильному дару. Будь ты тщеславным и целеустремленным, я бы постаралась вышвырнуть тебя из Школы, чтобы не вырастить ходячую опасность для мира.

— Выходит, я такой талантливый, то это извиняет мое раздолбайство? — оживился Шадек и обернулся к Бивилке. Та засопела и опустила глаза. — Ты все слышала? Вот и конец этим вечным спорам, кто из нас сильнее. Но я не держу зла за все твои выпады, дорогуша, и в знак примирения готов разрешить поклоняться мне!

— Ненавижу тебя, — бессильно призналась девушка и опустила голову еще ниже.

— Я знаю, в переводе с девичьего это значит «Я тебя люблю, но ты свинья».

Бивилка застонала, закрыла лицо ладошками и метнулась в палатку. Шадек почесал затылок и отправился следом.

— Магистр, — окликнул Оль.

Дорал обернулся.

— Получается, ночью вам четыре связки экзамен сдавали — это ж двадцать человек бегали по лесу от фантомов. И как вам удалось за всеми уследить? Да еще сделать так, чтоб мы друг друга не видали и не слыхали, а?

— Колдовство! — ответил Дорал, улыбнулся и развел руками.