Иллюзорея, или Иллюзорная реальность

Ирина Красовская, 2020

Мечтательная Мила проживает свою жизнь, как роман или трагедию, пишет сценарии и исполняет в них главные роли. Сны смешиваются с былью, прошлое вторгается в настоящее. В интернете с ней знакомится моряк, везущий опасный груз на корабле в Австралию. Они ведут трогательную и страстную переписку. Но прекрасный принц оказывается не тем, за кого себя выдаёт.

Глава 8 Палачи

Вечером Мила расчёсывалась перед старинным зеркалом. Природа, а скорее мама, наградили её великолепными густыми волосами, которым всегда завидовали подружки. Гребень скользил по длинным каштановым волосам, Мила напевала песенку — детскую колыбельную, улыбаясь себе в зеркале. Она вспоминала все слова Германа и свой первый несмелый ответ ему, желала себе и ему спокойного сладкого сна, представляя его силуэт в отражении рядом с собой.

Этой же ночью ей снова приснился сон, граничащий с реальностью. С полным ощущением своего присутствия себя в теле пятидесятилетней женщины, одиноко спящей на широкой кровати. Одновременно, она ощущала себя девушкой, одетой в богато украшенное светло-зелёное платье. Её волосы уложены в сложную причёску с бриллиантами, корсет сдавливал рёбра, а руки, унизанные перстнями, едва касались клавесина. Она знала эту прекрасную мелодию наизусть, из глаз капали слёзы на клавиши. В двух шагах от неё, играл на флейте её любимый граф, в белом припудренном парике и сиреневом нарядном костюме, он тоже тихо и обречённо плакал.

Версаль. Вечер. Свечи. Розы. Они знали, что завтра по решению Революционного трибунала, их поведут на эшафот и будут казнить на площади при народе. Единственной виной была их молодость, красота и богатство. Свой последний день жизни перед казнью они решили провести вдвоём, не меняя привычек, наполняя его музыкой, нежностью и сладостью объятий. Они любили друг друга, были одним целым, и умерев в один день, поклялись никогда не расставаться и после смерти. Грустная и нежная мелодия звучала, журчала, плыла, уносила их печали и мольбы к Богу, давала надежду, пока не раздался сухой скользящий звук лезвия, вонзающийся в дерево и корзины наполнились.

Мила проснулась с громким криком, как будто выныривая из-под толщи воды, задыхаясь от невыносимой внутренней боли и холодного страха, парализующего всё тело, болело горло.

Ужасный звук топора, вонзающегося в дерево, ещё звучал в ушах, и снова перед глазами Милы ожила ещё одна картинка из её прошлого.

Когда Женьке исполнилось два года, жить в двухкомнатной квартире с родителями и сестрой стало невыносимо. У Милы с первым мужем не было средств снимать квартиру, поэтому им пришлось переехать из отчего дома в рабочее общежитие без удобств, с полуразваленной кирпичной печкой в захудалой проходной кухоньке без окон. Этот двухэтажный барак был наскоро сбит из досок и разного подручного материала для пленных немцев после окончания войны. Здесь они жили и восстанавливали разрушенную спичечную фабрику, которая находилась за деревянным забором.

Временное жильё, оставшееся на балансе, в конце XX века стало подменным фондом предприятия, где работал простым рабочим её муж Леонид. В барак селились на неопределённый срок молодые не амбициозные семьи, полукриминальные элементы и спившиеся одинокие дедушки. В подвалах бегали крупные крысы в поисках хоть какой-нибудь еды, опрокидывали редкие банки с вареньем, а в коридорах носились орды играющих в войнушку детей, таскающих дохлых грызунов за облезлые хвосты.

В тот вечер Лёня, высокий худощавый мужчина с флегматичным характером, быстро пьянеющий от одной рюмки алкоголя, подрался с соседом, выбил тому передний зуб. А сам спрятался дома, как трусливый мальчик. Мила вернулась после работы, в то время она работала учителем французского языка, и принялась готовить ужин в маленькой кухне. Как фокусник, из небольшого набора продуктов, что они могли себе позволить в момент перестройки и страшного дефицита, пыталась приготовить полноценный ужин. Лёня, укрывшись с головой в одеяло, спал или искусно притворялся. Мила не догадывалась об этом происшествии. Её голова была занята размышлениями о предстоящем собрании с родителями учеников.

В какой-то момент она услышала страшный стук чего-то металлического в дверь. Первым делом она подумала, что что-то упало в общем коридоре. Ничего не подозревающая, открыла деревянную дверь и увидела занесённый над собой топор. Сосед из пятнадцатой квартиры замахнулся и начал опускать топор над её плечом. И только её невинный и недоуменный взгляд, не понимающий происходящее, остановил трагический полёт смертельного удара. В его безумных белых от гнева глазах промелькнул страх, но рука опускалась по инерции.

Мила закрыла дверь, топор вонзился в дверное полотно и уголок металла пробил его. Только тогда она осознала, что снова некто невидимый её спас от верной смерти. Хорошо, что Женька в этот момент была в детском саду и ничего не видела. Силы покинули её, и она упала без сознания. Муж вместо полиции вызвал скорую и никаких пояснений по причине обморока не дал.

На утро Мила узнала, что у неё, кроме всего прочего, был непроизвольный выкидыш. Тем не менее, в суд на соседа она не подала, так как боялась за свою жизнь и за Женьку, опасалась угроз соседей. Они слишком мало зарабатывали, чтобы арендовать отдельное жильё, поэтому приходилось оставаться в послевоенном бараке, пропитанном негативными эмоциями до краёв.

Ей так хотелось поскорее уехать из этого ада с пьющими отцами, нещадно избивающими своих детей; от их слишком бесцеремонных и сварливых жён; от хронических рецидивистов-тюремщиков, пристающих к ней по вечерам; от наглых и любопытных тараканов; от общественного, не запирающегося изнутри, туалета, напротив футбольного поля, куда мальчишки специально колотили в дверь мячами; от зябкого зимнего холода, когда никакая печь не могла согреть и Женька постоянно кашляла; от осеннего дождя, проникающего сквозь дырявую раму, стекающего на деревянный пол.

Мила, в холодном поту, сидела на кровати, щупала себя за ноги, трогала лицо и волосы. Эмоциональный шок от пережитого был настолько силён, что она ещё частью сознания находилась в этой кухне между остывшей печкой, где уже начали отваливаться куски кирпича и оттуда выходил дым, видела синее эмалированное ведро, служившее умывальником, с такой же кружкой. Ей казалось, что она могла потрогать замочную скважину или небольшую цветную занавеску на внутреннем окне между кухней и комнатой, за которым виделся диванчик, где спала Женька. В центре единственной комнаты стояло кресло-качалка на круглом пёстром ковре, который её креативная мама связала деревянным крючком из кусков старой одежды.

И одновременно она ощупывала рукой пододеяльник у себя в спальне во Франции и видела своё испуганное отражение в зеркале, в которое она гляделась вчера перед сном. Сердце неровно стучало, то замирая, то учащённо прыгая. С маминых слов этот барак был разрушен лет пять назад. Как он мог так реально возникнуть в её памяти? Что можно было бы сделать, чтобы стереть эти картинки и болезненные воспоминания? Они жили совсем рядом, в параллельном пространстве, куда хотелось бы поскорее закрыть дверь и забыть, забыть…

Эта способность находиться одновременно в нескольких мирах появилась у неё ещё в детстве и как избавиться от этого свойства психики, она не знала. Даже про то, что она летала над телом после операции, она никому не рассказывала. Мила боялась того, что если она признается в своих экстраординарных способностях, то её отвезут в сумасшедший дом и оставят там навсегда.

Куда пропало её благодушное и гармоничное настроение? Как его восстановить? Так часто бывало, что после душевного подъёма, летания в облаках, она падала в воспоминания страха и боли. Всё это напоминало езду на американских горках, ментально-эмоциональные качели. Из какой логики выстраивались эти картинки и связанные с ними ощущения тела, их эмоциональный окрас и наполнение, мадлен Пруста, ласточки Андре Жида, возвращающие в детство?