Дважды два

Ирина Калитина, 2018

Война искалечила тела и души людей. Вернувшись в разрушенные жилища, они умирали от ран, или не могли излечиться от фронтовых сто грамм, или не справлялись с трудностями послевоенной жизни. Их дети, не понимавшие, что происходит вокруг, нуждались в поддержке и помощи профессиональных педагогов…

Счастливая пора золотого детства

«Работа» Маше не понравилась. Чужая комната, незнакомые люди, мамы нет. Девочка зашлась в крике. Никто не обратил на это внимания. Она забралась под стол, покрытый, как и дома, белой скатертью. Под этим «шатром» одно место оказалось занятым икающим и всхлипывающим рыжеволосым мальчишкой в очках.

— Мама заберёт меня отсюда, — неровно вздыхая, сказала девочка, не уверенная в этом.

— А меня папа заберёт раньше.

Насчёт папы возразить было нечего и Маша перевела разговор на другую тему:

— Ты умеешь рисовать бабочку?

— Нет, только гармошку, давай, вылезем отсюда, я тебе покажу.

— Не хочу. Посидим ещё. Зачем ты снял ботинки?

— Я не успел их надеть, Елена Сергеевна обозвала меня копушей, а ребята — Профессором из-за очков.

— Давай, помогу.

Повозились, зашнуровали. Машу удивила неловкость нового знакомого.

Следующим утром, она несла «на работу» рисунок бабочки, завёрнутый мамой в газету, подарок другу.

Кроме привычки прятаться под столом, у двоих «отверженных» обнаружилось ещё одно сходство: оба считали несъедобной пищу в детском саду. Маша признавала сырую морковку, кочерыжку от капусты, яблоко, орехи, а кормили кашей, молочным супом, макаронами и бутербродом: тонким жёстким пластом сыра, изогнувшимся на куске серого батона.

Другие дети, позавтракав, убегали играть, а двое оставались за своими столиками. Широкоплечая, здоровая няня с круглым лицом, мясистым носом, и сильными, не женскими руками подходила сначала к Профессору.

— А, почему Алёшенька ничего не кушает? Попробуй кашку, — зачерпывала ложкой субстанцию из тарелки.

Наивный Профессор открывал рот, чтобы ответить, и няня вставляла туда ложку с кашей. Мальчик давился, кашлял, внутри туловища что-то начинало двигаться, проглоченное вылезало наружу.

— Елена Сергеевна, — кричала громадина сиплым голосом, — Лёша сегодня не может есть, я в этом убедилась, отпускаю играть.

Маша понимала в чём «промашка» Профессора. Когда няня-бегемот, подсаживалась к ней, опуская на детский стульчик одну из ягодиц, девочка сильнее сжимала губы. Никакие угрозы не могли заставить её открыть рот. Женщина говорила, что Маша — самый плохой ребёнок в группе и очень упрямая.

На занятиях с воспитательницей девочка услышала: «У лукоморья дуб зелёный…», замерла от восторга и запомнила эту, красиво изложенную, историю.

В процессе обучения счёту, на вопрос: «Сколько колёс у двух трёхколёсных велосипедов и больше ли, чем у трёх двухколёсных?», ответила сразу, мгновенно, расположив в своей голове велосипеды, разделённые на две группы, и сосчитав у них колёса. Единственно, что удивило Машу, почему для других детей задание оказалось сложным: смотрели оторопело на воспитательницу, и, молча, хлопали ресницами. А Профессор, вообще, не понял вопроса, и его очки от удивления съехали на бок.

«Зачем они претворяются, что не знают? — удивилась девочка, — наверное, так играют».

Летом детей вывозили за город, «на дачу». Старшие, «опытные» ребята показали младшим щавель и заячью капусту на полянке. Внутренний голос подсказал Маше, что, именно, их и нужно есть вместо манной каши по утрам, что она и делала, оглядываясь, не увидят ли воспитатели.

Летний ужас — «санитарные дни», девочка думала, что захлебнётся, когда нянечка, ухватив за волосы, опускала её голову в таз, мыло щипало глаза, вместо воздуха она вдыхала воду, чихала и кашляла. Потом тело растирали жёсткой мочалкой и окатывали водой или слишком горячей, или слишком холодной.

По достижении семи лет на торжественном празднике, Маша получила, «Удостоверение об окончании детского сада», подготовленное вручную. «Храни этот документ, как память о счастливой поре золотого детства», — было написано на нём.