Без четверти полночь

Ирина Игнатьева, 2021

Работа инспектора Киры понятна и проста: учет, контроль, при необходимости – ликвидация единиц нечистой силы. Некогда рассуждать, о чем эта нечисть думает, что ей движет, кроме желания убивать или бесконечного голода. Ведь у некоторых экземпляров и головы-то нет, а у кого – аж по две или три! Так было, пока Кира не начала ощущать то же, что НЕживые… Видеть глазами утонувшей водяницы, что борется за власть в лесном озере, читать мысли своего двойника-мертвеца, мечтающего о свободе, и даже управлять огромным псом-гибридом в жестокой драке. А все из-за того, что бабушкино проклятье пробудилось, сдвинув с места стрелки часов-тату на Кирином запястье. И теперь, пока стрелки бегут к двенадцати, вся городская нежить вместе с магическим Ковеном охотиться за «новоиспеченной ведьмой». Но ведьмой ли? Станет ясно, когда наступит полночь.

Глава 2. Наследство

Шесть лет назад.

Печь сердито загудела и выплюнула столб жара. На её памяти вряд ли кто позволял себе подобное кощунство: ливануть в топку бензина и поджечь деревяшки вместе с мусором, бумагой и, судя по запаху, не так давно сдохшей внутри мышью или крысой.

«Хорошо хоть отскочить успела! И додумалась не бросать туда зажигалку, а поискать в доме спички…»

Старая бабушкина дача простаивала в заброшенном посёлке, заросшем одичавшими плодовыми и бурьяном. Среди таких же забытых летних домиков, когда-то с любовью построенных заботливыми руками. Поэтому место показалось мне вполне подходящим, чтобы схорониться от жаждущих расправы кредиторов.

Я наконец стащила насквозь промокшую толстовку и джинсы: майка и бельё остались относительно сухими. Достала спортивный костюм и тёплые носки и порадовалась собственной предусмотрительности. Хоть и в дикой спешке, но собраться я успела основательно — прихватила достаточно одежды и прилично запаслась едой. В сарае же нашлась старая, наполовину заправленная керосинка и чугунный котелок с крышкой.

«Знатная добыча! Знала бы бабушка, что я когда-нибудь приеду сюда по собственному желанию и буду так радоваться, что эта деревянная развалюшка ещё жива!» — и с такими мыслями я принялась отмывать дом от толстенного слоя пыли и следов мышиного царствования, чтобы хоть спать не противно было.

К вечеру, когда наконец закончила, дождь уже стих. Можно было и поужинать.

«„Доширак“ мне в помощь!» — я жадно уплетала дешёвую лапшу, наспех зажёвывая бутербродом и прикидывала, как жить дальше после того, как влипла в крупные неприятности. Знала ведь, кого собираюсь кинуть на деньги, но надеялась всё-таки выйти из аферы победителем, а не потенциальным трупом, с кучей бабла при себе и совершенно без возможности как-то им воспользоваться. Оставалось только пересидеть недельку-другую и попытаться выехать в другую страну. Благо, до границы с Казахстаном было недалеко, оттуда уже можно было и куда-нибудь потеплее и подальше.

За такими размышлениями прошло ещё часа два. Совсем стемнело, и на заброшенный посёлок опустилась тишина.

«Надо же, раньше ночи здесь были наполнены столькими звуками: и сверчки тебе, и сова жила у соседа дяди Миши под крышей. И лягушачий хор: так орали, что аж сюда долетало! Хотя может, уже и речки-то нет?.. Луна сегодня огромная, жёлтая, брр! Не люблю такие ночи… Да…» — меня только стало клонить в сон, как какой-то шорох на крыше вывел из тепла сытой дрёмы.

«Грёбаные мыши! Надо было травилку купить, раскидать по углам».

Звук повторился, теперь уже в двух местах. Я снова закрыла глаза.

«Чёрт с ними, здесь грызунов море, и все непуганые».

Сознание медленно потухло…

… — Это твоё наследство, птичка моя! — говорит бабушка и обводит любящим взглядом старенький дом. — Здесь тебя всегда примут, защитят. Даже когда меня уж не будет.

— От кого защищать-то, бабуль? Да и кому я, кроме тебя, нужна. — отмахиваюсь и сижу дальше, ласково перебирая тёплую белую шёрстку прильнувшей к бедру кошки. А бабушка по странной привычке обращается уж к хвостатой мурлыке:

— Мы своих не бросаем, да, Марусь?..

Я проснулась от скрипа и тут же села. Света с улицы хватало, чтобы глаза быстро привыкли, и я беглым взглядом оценила обстановку: дверь в дом неспешно покачивалась, а на пороге, словно статуэтка, замерла чья-то облезлая кошка.

— Брысь! — я нашарила рукой какую-то тряпку и, скомкав, запустила в гостью. Животное не шелохнулось, только вспыхнули зелёными бликами круглые глаза, хотя свет падал с другой стороны. Я шикнула ещё раз и нарочито подалась вперёд, сделав вид, что собираюсь бросить в нахалку ещё что-то и случайно задела локтем керосинку на столе сбоку от дивана.

Раздался звон, но вместо резкого запаха горючего в нос ударила вонь нафталина и болотной сырости. Я прочихалась и потёрла было переносицу, но быстро отдернула руку от лица — она почему-то стала липкой.

«В чём это? От тряпки, чтоли?» — я удивлённо посмотрела на ладони — теперь обе покрылись невесть откуда взявшимися пятнами. Но хуже всего было то, что пятна тут же стали быстро расползаться, покрывая и запястья. Подскочив, я бросилась к ведру с водой.

«Не смывается! Какого хрена она не смывается?!» — принялась стягивать олимпийку, потому что манжеты противно намокли.

Руки почернели по локоть.

— Мяу! — послышалось с порога. Я повернула голову, но кошка успела исчезнуть. Зато с улицы донеслась приглушённая ругань.

— Не уйдёт — здесь бежать некуда!

— Главное, чтобы деньги при ней были, а то опять тащиться куда-то уже сил нет! Вторые сутки на ногах!

Я в панике заметалась по дому: липкая дрянь, по ощущениям, уже покрыла плечи и продолжила растекаться дальше, а на улице ждали суровые ребята, встреча с которыми пугала не меньше.

«Подпол! У бабки был подпол!» — внезапно вспыхнула мысль, когда то, что покрыло мою кожу, стало потихоньку сжиматься, стягивая охваченные конечности, как резиновая перчатка, из которой откачали воздух. Или как плотная плёнка.

Подпол всегда оставался для меня под запретом. Бабушка вроде как хранила там самогон, пряча от загребущих ручонок соседей и зоркого взгляда участкового. Не сразу удалось нашарить крышку подполья и её поднять, пришлось отодвинуть кое-как тяжеленную кровать со ржавой металлической сеткой. Я мешком свалилась внутрь, больно ударившись хребтом, а крышка сама собой тихо опустилась, запечатав меня в темноте подвала.

«Ненадолго…» — отозвалось в уже почти угасшем сознании: плёнка, сжав горло, добралась до головы…

…Дом полыхал.

— Девки в избе не было, — рапортовал по телефону один из парней. — Денег тоже. Всё пролезли, и другие дома осмотрели. Да, подожгли дачки, чтоб некуда ей было… Да, понял.

Мужчина положил трубку. Зло сплюнув, посмотрел на горящую дачу.

— Диман, глянь, Диман, что это за…

Огонь обрисовал фигуру, что появилась прямо из пламени и теперь неспешно брела в сторону застывших гостей. Те инстинктивно попятились.

— По машинам! Валим, валим!

Кусок доски, охваченный языками пламени, со свистом пробил грудину первому.

«Это с какой же дурью надо было броси….» — мысль напарника, Димы, оборвалась, не успев до конца созреть в раскроенном ещё одним «снарядом» черепе.

А старая дача продолжала гореть…

…Воздух ворвался в лёгкие, обдавая грудь волной боли. А потом она схлынула. Будто испарилась. Вместе с остатками чёрной «плёнки». Я пришла в себя среди догорающего посёлка: уже рассвело. Огонь доедал ещё и остатки джипов. Рядом валялись тела моих «гостей».

— Мяу?

Кошка сидела напротив, преданно заглядывая мне в лицо. Память отказывалась сотрудничать: сообразить, как выбралась из подвала и очутилась на улице, никак не получалось.

— Спряталась, твою мать! Только деньги выкопаю и свалю подальше… — сказав это вслух, я словно придала себе смелости, и, пошатываясь, поднялась на ноги. Хотела было взять на руки кошку, но та снова успела слинять.

Когда выкопала сумку, спрятанную позади деревянного туалета, первым делом я достала телефон и включила камеру в режиме зеркала. С экрана вытаращилась знакомая рожа: нос, губы, уши — всё на месте. Я со вздохом облегчения сунула телефон обратно. Пора было валить.

* * *

Над пепелищем сгоревшего дома лёгкий ветерок разносил остатки дыма. То, что столько лет держало эти стены, не давая совсем прийти в упадок, наконец покинуло их. Вместе с новой хозяйкой. Оставив только тихое эхо, отголосками мелькающее то тут, то там.

«Ведьмы своих не бросают».

… Наши дни.

— Меня сегодня никто не ждёт, что ли? — тяжёлые ботинки с глухим стуком приземлились на пол у порога. Да так и остались лежать бесформенной кучей.

«Правду говорят, к хорошему быстро привыкаешь, да, Хохлова? Что за тобой теперь обувь сразу убирают, тапочки наперегонки несут, пирожками балуют», — я устало пошлёпала в сторону кухни. Оттуда, как раскаты грома, доносился грохот падающих кастрюль, ковшей и другой посуды.

«При случае надо бы спросить, откуда взялось столько добра, если раньше была одна-разъединая сковородка».

С этими мыслями я толкнула плечом дверь в кухню и резко остановилась в проёме.

«Ну вот и узнали, почему они селятся поодиночке!»

Передо мной, ошалело застрявшей на входе, развернулась картина вполне себе апокалипсиса. Алые потёки на стенах, перевёрнутая мебель, выпотрошенные ящики и груды покорёженного металла и осколков на полу. Вершиной этого кухонного кургана мне почему-то показался невесть как приставший к оконному стеклу подгорелый блин.

Здесь случилась не ссора, нет. В моё отсутствие в квартире разразилась даже не битва, а целое побоище. И похоже, не в первый раз.

— Кирушка, а ты что же, дома уже? — из-под шлема-ковша показалась одна бородатая рожа. В густой рыжей растительности намертво запуталась чайная ложка.

— Да, Кирочка, а мы вот поспорили немного, с чем тебе по нраву пирожочки придутся больше: с капустой или сладкие? — второй домовой с трудом выкарабкался из опрокинутого мусорного ведра, задумчиво поскрёб заросший редкими пегими волосами затылок и виновато опустил глаза.

Я подняла валявшийся ближе всего стул, перевернула и присела.

— Территорию делите, значит… — домовые опасливо переглянулись. — Сферы влияния, так сказать.

Нехороший тон заставил нечисть вытянуться по струнке:

— Кирушка, да мы всё уберём мигом. Ты и голову домыть не успеешь, как ужо и настряпаем, и порядок наведём.

— Порядок — это хорошо, — я побарабанила пальцами по коленке, отбивая незатейливую мелодию, и домовые напряглись ещё сильнее. — Значит так, ребятки. Не Кирушка, а Кира Андреевна, как договаривались. Повторится — вернётесь в свой «отель» в очереди на снос. Я предупреждала: комфорт и одиночество мне гораздо приятнее ваших пирожков.

Встала и, уже повернувшись к выходу, буркнула через плечо:

— Терпеть не могу жареную капусту!

Вслед мне тут же донёсся один торжествующий «дзынь».

«Твою же» — было последнее, на что хватило уставшего мозга, и я, нервно похихикивая, поплелась в ванную.

* * *

Пирожков не было. Зато царил обещанный порядок, в чашке исходил ароматным паром любимый зелёный чай, а в тарелке рядом, пленяя запахом жареного теста, возвышалась приличная горка пухленьких румяных оладий. Домовые, сами того не зная, сковородковыми баталиями вытащили меня из болота ужаса и отчаяния. А горячая вода вернула мозг в рабочее состояние.

Провинившихся бородачей видно не было, и у меня невольно вырвался тихий смешок.

Возвращением в злосчастную многоэтажку я, конечно, домовых просто пугала. Привыкла уже как-то к заботе, уюту в квартире. К чистым выглаженным простыням, еле уловимому, но такому приятному запаху лаванды и розмарина. И даже, чего уж там, к этому их отвратительному «Кирушка»!

От приятных размышлений отвлёк снова проснувшийся зуд на коже запястья.

Я, не переставая жевать, задумчиво оглядела изменившуюся татуировку.

«А что, если…»

Осознание было чётким и уверенным, без какого-либо волнения. Только холодная решимость.

Порывшись в паре ящиков и прихватив необходимое, направилась в коридор. Оставалось только накинуть прямо на пижаму куртку, влезть в кроссовки и быстро выскользнуть из квартиры.

«Пип-пип» — щёлкнула клавишей на брелоке сигнализации. Фары отозвались приветливыми вспышками, и я, небрежно кинув в салон моток пищевой плёнки и несколько припасённых приборов, села на заднее сиденье и захлопнула за собой дверку, отсекая последние сомнения.

Я бережно накрыла обивку, будто испачкать салон было наибольшей проблемой в этой истории, достала аптечку из-под переднего пассажирского сиденья и полупустую бутылку дешёвого коньяка из бардачка. Алкоголь вообще безотказно приманивал многих существ, нечисть чуяла его лучше любых магических ловушек или эликсиров. Но сейчас прозрачная коричневая жидкость не была приманкой, а обжигающим ручейком заструилась в горло. Подавив порыв фонтаном выплюнуть пойло обратно, я задержала дыхание секунд на тридцать. Пальцы разжались, и бутыль укатилась под водительское кресло.

Глубокий вдох. Пора.

Вместо стеклянного горлышка, в ладони теперь плотная деревянная рукоять. Резкий взмах. Секунда, чтобы решиться и быстро опустить тяжёлый кухонный топорик чуть выше ненавистной метки.

Боль пронзила не только руку, но и всё тело. От запястья, волнами по нервным окончаниям, тонкой иглой вонзившись в затылок. А топорик с бешеной скоростью отскочил в сторону, вдребезги разбивая стекло задней пассажирской двери.

Опомнившись где-то через минуту, я тут же, стараясь унять тошноту, заставила себя посмотреть на сотворённое безумство. И сама не поняла, что испытала сильнее: разочарование или облегчение.

«Не прокатило, — я жадно изучала взглядом ровную, без единой царапины, кожу. — Этого следовало ожидать».

И обречённо полезла искать укатившуюся бутылку.

* * *

Гулкий бас в трубке звучал добродушно и приветливо. И это успокаивало.

— Кир, чем порадуешь? — я почему-то представила, как собеседник довольно улыбается.

— Рома, она… Она движется. Стрелка… Как живая!

Пауза. Затем, резко ставший серьёзным, но по-прежнему спокойный голос, зазвучал в ухе вновь.

— Главное, не бесись. А то знаю я тебя — ещё придумаешь руку отрезать, — сказал, и моё лицо перекосило от такого попадания. — Сколько уже показывает?

— Почти что без десяти.

— Ты у себя? — спросил, а я в ответ отрицательно замычала, перебираясь на переднее сиденье. — Иди домой, Кир. За ночь ничего не изменится: метки так быстро не срабатывают, времени хватит поискать какое-то решение. Я поспрашиваю, подумаю денёк. Завтра вечерком заедешь в мастерскую, покажешь свои часики.

Прикрыть глаза. На пару секунд. И, смирившись, резко выдохнуть.

— Пойду. Домой.

Рома не ответил. Прощаться было необязательно. Сейчас мы оба ничего не могли решить и изменить ход событий.

Я отбросила телефон на соседнее сиденье, несколько раз куснула кончик языка, стараясь успокоиться. Вытянула руку, и пальцы крутанули прохладное колёсико магнитолы на максимум. Так громко, чтобы точно невозможно было услышать собственные мысли.

За ночь успела и поплакать, и позлиться, и даже смириться с необходимостью снова вернуться на злосчастную дачу, чтобы забрать камень. Но вот что с ним делать потом, не представляла совершенно. Уже из интереса ещё дважды попробовала отрезать руку. Или хотя бы поцарапать. Результат не поменялся.

На рассвете я позвонила в автосервис и вызвала пару знакомых гоблинов на эвакуаторе, чтобы отвезли машину на ремонт, вставили стекло.

«Разгребать кучи будем по мере их накопления!» — дождавшись, наконец, когда железного друга заберут с парковки, я направилась в сторону дома.

На лестничной клетке встречал запах мясного пирога.