Лугорские хроники

Ирина Зяблева, 2023

Живущим в эпоху перемен посвящается. Из-под обломков разрушенной империи упорно пробиваются ростки новой жизни. Взрослея и оглядываясь вокруг, каждый неизменно задаёт себе вечные вопросы и пробует на вкус вечные слова. Любовь. Дружба. Верность. Набьют ли они оскомину или наполнятся смыслом? Останутся неразгаданными символами в старинных книгах или воплотятся в поступки, способные изменить ход истории? Делая выбор, мы бросаем камни в воду, и круги расходятся всё дальше и дальше, задевая чужие судьбы. Как знать, чем обернутся в итоге глупые ошибки, умные разговоры и благие намерения…

Пролог

Первый удар Большого колокола грянул над площадью, взметнул пёстрое море голов, рук и праздничных одежд и, отражённый многоголосьем возбуждённой толпы, понёсся по окрестностям, возглашая: «Сейчас начнётся!»

Испуганный мальчик выронил пирожок и схватился за голову, затыкая уши перепачканными ладошками.

— Ах ты ж! Два лепа на ветер! Шкодник ты этакий! — запричитала мать, растерянно глядя, как чей-то сапог вдавливает в грязь разноцветную посыпку вместе с медовой сдобой и ягодной начинкой.

Было жалко и пирожка, и денег, и перепуганного сына. Рука уже потянулась, чтобы дать ему подзатыльник, но колокол ударил снова, и мальчик зарыдал — громко, не сдерживаясь, взахлёб.

— Ну будет, будет! — мать принялась лихорадочно трясти его, гладить по голове и целовать в лоб. — Ну что ты, как маленький. Это же колокол. Вон там, видишь? Смотри, как блестит!

Грянул третий удар.

— Это храм Предвечного Атия. Будешь плакать — Атий на тебя рассердится…

Четвёртый.

— Нет, нет! Он не будет сердиться! Он добрый! Он сердится только на плохих людей, у которых нечистый огонь внутри!

Пятый.

— Да уймись ты! Смотри — вон Великий яр сидит. Совсем близко. Сейчас услышит, как ты ревёшь…

Шестой.

— А вокруг — смотри, какие нарядные стражи! Это Когти Пардуса…

Седьмой.

— Чшшш… Не плачь! А то чистые братья придут, спросят: почему мальчик плачет?

Восьмой.

— А мы ответим: «Кто плачет? Никто у нас не плачет! Мы пришли на очищение посмотреть!»

Девятый.

— Все знатные яры Лугории собрались. Когда ещё такое увидишь?

Десятый.

— Сейчас заразу сожгут — и всем лучше станет! И мой зайчик плакать перестанет…

Одиннадцатый.

— Да замолчи ты уже! Сейчас прогонят нас — и я не увижу ничего из-за тебя!

Двенадцатый.

Все замерли — и Великий яр Эгрис в окружении верных стражей, и знатные яры, и пестрая толпа, и лоточники с пирожками, и чистые братья, и даже плачущий мальчик на руках у матери…

Двери храма оставались закрытыми.

Знатные лугорцы начали недовольно посматривать в сторону белоснежных стен и блистающих позолотой ворот храма, а толпа — перешёптываться. Через несколько минут высокие двери распахнулись, и небольшая процессия двинулась в сторону круга очищения. Послушники посохами расчищали путь Пречистому отцу Арфазию, высокому и тощему старику в тяжёлой белой рясе, расшитой золотом. Его монашеский капюшон был украшен жемчугами в виде стрелы в круге — символа веры чистиан. Следом в окружении монахов шла женщина, тоже в белом и тоже с символом веры в руках. Но на этом сходство заканчивалось. Женщина лет сорока еле волочилась на опухших ногах с разбитыми пальцами, её руки безвольно висели вдоль тела. Длинная нижняя рубаха и бумажная корона на голове составляли всё её одеяние. В толпе засвистели и закричали на разные голоса:

— Келеагоново отродье! Чистым огнём нечистый сожжём!

Велияр сохранял невозмутимый вид, но все понимали: опоздание Пречистого отца можно расценивать по-разному. Поэтому все с нетерпением ждали, что тот скажет в своё оправдание. Арфазий не стал бы Пречистым, если бы не понимал таких вещей, поэтому, заняв своё место на помосте, поклонился Эгрису и произнёс:

— Долгих лет и славной жизни Велияру, да хранит его Предвечный Атий. В нашем опоздании виновна эта преступница: ей вздумалось падать в обморок, отнимая время у благородных и досточтимых лугорцев. Только за то, что заставила ждать Велияра, она уже достойна наказания.

Толпа опять заулюлюкала, но, стоило Эгрису поднять руку, все замолчали.

— Долгих лет и славной жизни Пречистому Арфазию и всем отцам веры. Приступайте.

Старик степенно поклонился и сел на своё место. Дородный послушник вышел вперёд, прочистил горло и зычным басом начал зачитывать приговор:

— Именем Пречистого отца Арфазия, с благоволения Велияра Эгриса, во славу Предвечного Атия и наших предков, в год двести двадцать шестой от подписания договора у Злат-камня, сия женщина именем Свонда, жена селянина Гараха из поселения Малый Жом, что во владениях стовольского яра Тинела, под весом доказательств и улик созналась, что нечистым огнём проклятых, да не упомянуты будь их имена, сожгла посевы односельчан, а также наводила сглаз и портила воду в колодцах, отчего произошёл мор скота. За сии преступления она приговаривается к смерти через огонь. Да очистится душа её от скверны.

— Да очистится, — благоговейно повторили все присутствующие, и женщину повели к костру.

Она покорно плелась вслед за храмовниками, глядя в землю и не замечая ничего вокруг. Только однажды застонала, когда её приковывали к столбу. Такая покорность раздражала толпу — многим хотелось чего-то повеселее.

— Эй, нечистая! Сотвори что-нибудь напоследок! Покажи огонь Владык!

Один из послушников зажёг факел от огня священной лампады, что вынесли из храма специально для этого, и медленно пошёл в направлении костра. Рёв толпы нарастал.

Храмовник наклонился и поджёг сухой хворост. Многие захлопали и начали дружно кричать:

— Чистым огнём нечистый сожжём!

Огонь быстро разгорался. Женщина закашлялась от дыма. Язык пламени лизнул подол её рубахи, и та загорелась. Крик женщины утонул в радостном рёве толпы. Люди жадно смотрели, как огонь пожирает одежду, волосы, бумажную корону, как извивается смуглое тело, быстро покрываясь волдырями и чернея, как кожа лопается, из ран сочится кровь, как обугливается плоть, обнажая мясо и кости…

Женщина дёрнулась в последний раз и замерла. Запах горелой плоти, смешиваясь с запахом дыма, растекался по площади, достигая самых дальних рядов. Кого-то затошнило, а кому-то захотелось баранины на вертеле.

Этот запах достиг крепостной стены Нового замка, у края которой стояли другая женщина и другой мальчик. Женщина сжимала плечи мальчика и повторяла:

— Смотри, Дамиан, смотри.

— Ей же больно! Зачем они это делают? — спросил мальчик.

— Затем, что она тоже любила делать светлячков. И играть в игры, как мы с тобой. А плохие люди этого не любят. Они злые. Если они узнают — нас с тобой тоже сожгут. Будет очень-очень больно.

— Я не хочу! — заплакал мальчик.

— Тогда поклянись, что ты никому не скажешь. Что никто-никто не узнает о нашей тайне.

— И папа?

— Да. И папа. Ты же видишь, что он сидит там, рядом с ними, и смотрит?

— Да.

— Он не защитит нас. Никто не защитит нас. Только мы с тобой должны знать эту тайну. Клянёшься?

— Да, мамочка. Я клянусь.

С этого дня он почти перестал разговаривать. Зато по ночам кричал, пугая нянек, и вскакивал, дрожа и обливаясь слезами. Ему стал часто сниться один и тот же сон: огромный храмовник в белой рясе идёт за ним с горящим факелом. Мальчик хочет убежать, но ноги не слушаются, он падает и ползёт, но страшный человек всё ближе, вот-вот он коснётся факелом его одежды, и она загорится, и будет больно, так больно… Мальчик снова кричал и просыпался. Мама иногда приходила к нему, чтобы успокоить, но чаще была занята. Как-то слуги доложили ей, что мальчик сложил костёр из веточек, поставил в середину своего любимого деревянного всадника и поджёг его. И внимательно смотрел, как сгорают конь и всадник…

Эгрис не заметил, как затихли все звуки во дворе замка. Последние донесения с границ Улгая настораживали. Эти неуёмные ченудары на своих косматых лошадках опять что-то замышляли. Но не только это. Было что-то ещё, что вызывало смутную тревогу. Улгай, Улгай… Ах да. Сегодняшний разговор с яром Улгая. Что-то насчёт сына… Эгрис стал припоминать и обдумывать их беседу.

Яр Улгая Каримир Гервий, верный страж Закатного перевала, по ту сторону которого обитали племена ченударов, время от времени выплёскиваясь очередной волной на земли Лугории, и сам по бабке был ченударом. Невысокий, крепкий, обветренный, он редко бывал в столице, сторонясь придворной толкотни. А сегодня вдруг сам попросил о встрече наедине. Эгрис думал, что речь пойдёт о ремонте Соколиной башни, что охраняла дорогу через перевал. Она и зашла, а потом Каримир вдруг сбился и, осторожно подбирая слова, начал справляться о здоровье наследника. А потом так же неожиданно заговорил о своём младшем сыне:

— Я, Великий яр, к чему… хм… у меня младшой-то тоже… это который от второй жены моей, Ланы… здоровьем некрепок. Так я его в учение отдал к яру Алданию, у него замок на озере… ну как замок… так, старый дом каменный. Но зато воздух там, говорят, живительный, да и от чужих глаз подальше…

Эгрис никак не мог понять, к чему тот клонит. Каримир выжидательно посмотрел, но, не дождавшись ответа, ещё более сбивчиво продолжил:

— Так это я всё к чему… Воздух там, говорят… Так что если подлечиться, то самое оно…

Эгрис тогда сухо прервал его и ушёл. Но этот странный разговор никак не выходил из головы. Мало кто вот так осмеливался говорить о здоровье наследника Дамиана, единственного сына Великого яра Эгриса. Хотя за спиной давно уже шептались, что с мальчиком что-то не то. Внешне весь в отца, повадками он больше походил на мать. А за Великой ярой давно уже замечали разные странности. Она то выгоняла всех из своих покоев и надолго закрывалась изнутри, то безудержно веселилась ночами напролёт, то вдруг замирала посреди беседы… Да много чего примечали обитатели замка, но осмеливались говорить об этом только шёпотом.

Великий яр отложил бумаги, погасил светильник и вышел в коридор. Стражники у двери вытянулись, стукнув древками копий о каменный пол. Со скамейки в нише поднялся Смотритель, разминая затёкшие ноги.

— На сегодня всё, Гудон. Запри эту комнату и ступай отдыхать.

— Спокойных снов, Великий яр, — поклонился Смотритель.

Эгрис отправился в свои покои, но по дороге решил заглянуть в комнату сына. Утренний разговор всё ещё звенел навязчивым комаром где-то на краю сознания.

В комнате было темно и тихо. Оставив стражников снаружи, яр, стараясь не шуметь, сделал несколько шагов и замер. В камине ещё мерцали угли, и в их тусклом свете он различил сидящего на постели мальчика. Неподалёку сладко сопела старая нянька. Мальчик смотрел на отца и не двигался.

При свете дня он походил на бога ветров Эвью, каким его изображали на храмовых фресках. Кудрявые светлые волосы, серые глаза, стройная фигура вызывали непритворное восхищение благородных яр и их служанок. Но сейчас, в темноте, светлые глаза казались огромными чёрными дырами, в глубине которых еле-еле светились огоньки, будто искры от костра, и было в этом что-то неправильное. И уже не младший сын Пречистого Атия приходил на ум, а злобный дух ченударских пустынь… Эгрис чуть не отпрянул, но тут же взял себя в руки. Великий яр испугался собственного сына. Хорош, нечего сказать. Разозлившись на себя, он широко улыбнулся и подошёл к ребёнку.

— Почему ты не спишь, Дамиан? Тебе не холодно?

Сев рядом, он обнял сына. Тот ничего не сказал, но крепко прижался в ответ. Эгрису показалось, что мальчик дрожит то ли от холода, то ли от страха, и он решил зажечь светильник. Осторожно попытавшись расцепить объятия, он вдруг услышал шёпот:

— Не надо. Не уходи, — и мальчик ещё крепче вцепился в его руку.

— Я не ухожу. Я только хотел…

— Я сам!

Мальчик соскочил с постели, взял с полки незажжённый светильник и быстро вернулся. Мельком глянув на спящую няньку, он встал к ней спиной и хитро улыбнулся отцу, будто желая его удивить и обрадовать. Эгрис улыбнулся в ответ и уже хотел позвать стражников, чтобы те принесли горящий светильник из коридора… но тут…

Наследник Великого яра, будущий правитель Лугории, поднял правую руку, сложил пальцы, и над ними вспыхнул язычок огня. Холодного голубого огня.

На этот раз Эгрис не сдержал себя и отшатнулся. Огонь погас, мальчик вздрогнул всем телом и испуганно посмотрел на него.

— Ой! Прости меня, прости! Матушка не велела никому говорить про нашу тайну, а я забыл! Какой же я глупый, глупый! Теперь меня сожгут… — шептал он, глотая слёзы, икая от ужаса, но при этом не срываясь на крик и громкий плач.

Эгрис не мог пошевелиться, будто заживо погребённый снежной лавиной. В голове билась только одна мысль:"Нет. Нет. Этого не может быть". Но неотвратимая правда вставала перед глазами, и все эти странности последних лет вспыхивали в памяти раскалёнными иглами и находили простое, но такое жуткое объяснение: его сын проклят и обречён.

Велияр с трудом очнулся и посмотрел на мальчика. Тот беззвучно плакал и смотрел на отца, словно ожидая приговора. Эгрис заставил себя пошевелиться, выговорил непослушными губами"ложись спать"и почти выскочил из комнаты.

Наутро Великий яр велел позвать яра Улгая и долго о чём-то с ним говорил. А вскорости в замке произошли резкие перемены: наследник был отправлен на обучение, но куда именно — тщательно скрывалось, чтобы не проведали шпионы Свирта. А ещё через месяц Великая яра занемогла и уехала к целебным источникам, бьющим в пещерах Большой Гряды. Да так там и осталась.

Глава 1

Свежий ветер развевал полотнища знамён на башнях Нового замка. Смотритель уже несколько дней почти не спал, бегая по замку и лично проверяя каждую подготовленную комнату, каждую прибывшую подводу. Его рвение подогревала не только важность предстоящего события, но и кое-какие слухи о том, что благородная яра Антония им недовольна. А попасть в опалу к яре Антонии с некоторых пор стало очень, очень опасно.

Благородные яры со всех концов Лугории уже стекались к Новому замку в предвкушении щедрых пиров, состязаний и свежих новостей. Великий яр созывал их не только отметить ежегодный праздник последнего колоса, но и приветствовать долгожданное возвращение наследника Дамиана. Целых шесть лет он обучался всему, что должно знать и уметь первому из благородных яров, и вот настало время вернуться в отчий дом и занять положенное по праву рождения место рядом с Великим яром.

Но не только это занимало умы знатных лугорцев и их всеведущих слуг. Имя яры Антонии слетало с языков ничуть не реже. Как и имя её маленького сына Энриса. Многие были уверены, что Великий яр вот-вот признает его своим побочным отпрыском. Поговаривали даже, что яра Антония уже устала ждать, когда, наконец, придёт горестная весть о кончине вечно больной Великой яры…

Дамиан совершенно не торопил свой небольшой отряд. Да и куда торопиться? Погода прекрасная, до начала празднований ещё несколько дней, ничто не мешает им насладиться путешествием. Икизы, крепкие улгайские лошадки, шли спокойным размеренным шагом. Дамиан огляделся по сторонам и вдруг поймал себя на мысли, как было бы здорово развернуть коня и помчаться обратно к замку на озере, к вечно шумящим огромным соснам, к любимому Деду… Ему, должно быть, сейчас так одиноко, хоть он и ни за что не признается в этом… А ведь когда-то, в самый первый день, Дамиан ужасно испугался чужого злого старика, к которому его привезли. И даже разрыдался ночью, а Каримир его утешал:

— Не обращай внимания, Дед сегодня не в духе. А вообще он добрый.

— Он твой дед?

— Почти.

— Как это?

— Он был другом моего деда. Давным-давно, когда меня ещё не было.

— А почему он не в духе?

— Потому что мы свалились на его голову.

Дамиан так удивился, что перестал всхлипывать.

— Я не валился на его голову.

— Я тоже. Это так говорят. Давай спать, завтра всё по-другому будет.

Дамиан поверил этому рассудительному мальчику, успокоился и быстро уснул. А завтра действительно всё было по-другому. Дед отвёз их на лодке на другой берег, и там, подальше от людских глаз, началось его первое занятие. Дед сделал едва уловимое движение, и в воздухе появился голубой огонь. Не крошечный язычок, а огромный шар размером с кулак Дамиана или даже Каримира! Дед взмахнул рукой, и огонь исчез.

— Будете звать меня Наставник. А теперь покажи, Одуванчик, на что ты способен.

Так и стал Дед звать его Одуванчиком за светлые кудрявые волосы, пока Дамиан не обиделся настолько, что пошёл к рыжей Нане и попросил состричь их под корень.

Дед сказал им, что Огонь Владык — никакое не проклятие, а великий дар, нужно только научиться им управлять. Когда мудрые Владыки правили этими землями, не было ни Лугории, ни Свирта, а была единая благословенная Утрари-Матри. И если среди людей рождался ребёнок с Огнём Владык в крови, его забирали на Келе-Агон, большой остров на реке Иликоне, и воспитывали сообразно его способностям.

А потом случилась беда. Келе-Агон содрогнулся, осветился ярким светом, страшный гул прокатился по всей Утрари-Матри, и всё заволокла непроглядная тьма. Люди сходили с ума и умирали от ужаса. Три дня стояла великая тьма, потом начала понемногу рассеиваться. И жуткие зрелища открывались тем, кто остался в живых. Весь прекрасный Келе-Агон с его золотыми башнями и ажурными шпилями исчез, на его месте остались несколько дымящихся островков. В руины превратились и ближайшие к нему поселения. Сгорел и обрушился Белый замок, построенный когда-то на берегу напротив острова, дабы знатнейшие из людей лицезрели мощь и величие Владык и без промедления исполняли все их приказы. Исчезли разом и сами Владыки, и их наместники. Выжившие пытались наладить жизнь заново, но тёмные времена только начинались. Неурожайные годы следовали один за одним. Рыба в реке, грибы и ягоды в лесах стали ядовитыми. После дождей трава чернела и сохла. Разбойники нападали на дома в поисках припасов. Все окрестности Келе-Агона на правом берегу Иликона вымерли, и до сих пор никто и не думал заселять их заново. Само упоминание о Ржавых землях вызывало лишь ужас и горькие слёзы.

Немного осталось твердынь спокойствия в этом море хаоса. Обитатели уцелевших замков давали отпор грабителям и растягивали запасы как могли. Сильнейшие и мудрейшие брали власть в свои руки. С яростью и отчаянием боролись они за жизнь — свою и тех, кто им доверился. Может быть, поэтому их потомки и стали зваться ярами.

Медленно, очень медленно природа оживала, а с ней оживали и люди. Яры стали кроить и перекраивать свои владения, снова полилась человеческая кровь. Тогда собрались яры на Торжище у Злат-камня, долго спорили и решили так: быть землям по правому берегу Иликона под властью Великого яра Трая, а земли по левому берегу берёт под свою защиту предводитель Явин. Так и образовались Лугория и Свирт.

Всё это и многое другое Дед рассказывал ученикам после занятий владения Огнём, а старый улгайский сотник Мышлёна обучал их военному делу. Наравне с детьми слуг помогали они по хозяйству: таскали воду, рубили дрова, пасли коней, удили рыбу…

Так и пролетели шесть лет, и вот, как гром среди ясного неба, объявился на пороге гонец с приказом от Великого яра: к концу лета, перед праздником последнего колоса, прибыть в Новый замок. Дед долго и заковыристо ругался, на чём свет понося и Великого яра, и всех его прихлебателей, а потом ушёл и заперся у себя в башне. Вот так неожиданно прервалось их обучение.

За несколько дней до отъезда Дед вызвал их к себе и проворчал:

— Рано. Ох, рано… Но что поделать. Доучиваться сами будете. Тайну Огня храните, как жизнь свою. Доверяйте только самым надёжным. Друг друга не теряйте, ближе уже никого не найдёте. А это вам от меня. Чтобы помнили Деда…

Он открыл небольшой ларец и достал два камня на серебряных цепочках: один золотистый, другой белый. Мальчики ахнули. Они много раз видели, на что способен багровый камень Деда, и мечтали о таком же. Когда-то камни огня выдавались каждому закончившему обучение, но то было при Владыках, ещё в дотеменные времена…

— Зимний свет, — торжественно произнёс Дед, протягивая Дамиану желтоватый полупрозрачный кристалл, словно присыпанный золотистыми искрами.

Камень и впрямь напоминал отвердевший по чьему-то велению свет неяркого зимнего солнца, вобравший в себя и сверкание первого снега, и мерцание вздыбившихся глыб замёрзшего Иликона.

— Имя этого камня — Вершина, — продолжил наставник, отдавая камень Каримиру.

Тот осторожно принял молочно-белый кристалл с дымчатыми гранями. Словно кто-то взял одну из ледяных вершин Большой гряды, утопающую в утреннем тумане, и уменьшил в тысячи раз.

— Никогда их не снимайте, — напутствовал Дед. — Первое время просто носите, дайте камню себя вобрать. Потом делайте, как учил. И вот ещё: как наберёте силу, попробуйте их соединить. Если я всё правильно сделал, должно сработать.

— Что? — в один голос спросили мальчики.

— Тогда и узнаете. Только будьте осторожны.

— Да, наставник.

На пути в столицу мальчики то и дело отставали от отряда и пробовали силу камней: чаще всего мысленно общались на расстоянии, но пару раз и создавали огонь, когда никого рядом точно не было.

Но дорога неумолимо вела вперёд, и вот уже показались на горизонте башни Нового замка…

Эгрис решил скрыться от суеты переполненного замка на смотровой площадке западной башни. Ему хотелось остаться наедине со своими мыслями и ещё раз всё обдумать. Приезд наследника так или иначе приводил к серьёзным переменам. Антония в последние дни была просто невыносима, и Каримир от неё не отставал. Каждый из них гнул свою линию, и каждый был по-своему убедителен. Каримир — преданный друг, с которым они делили одну страшную тайну на двоих; с которым за последние годы сделали немало такого, за что прежние правители их бы прокляли. Когда скончался Арфазий, ретивый старик, сжёгший заживо немало проклятых (настоящих или оклеветанных — это уже другой вопрос), они нашли на замену глупого податливого толстяка Вонифатия II, при котором костры как-то незаметно погасли вместе с особенно упорными поборниками очищения. Грозный лик Вонифатия Святого, обещавшего очистить Лугорию от скверны, всё чаще скрывали под золотыми окладами и парчовыми ризами. Тексты священных книг при переписи едва заметно сокращались и изменялись. По совету Каримира Эгрис возродил древний праздник последнего колоса, когда яры вместе с простыми жнецами выходили в поле сжать последние колосья, связать последний сноп, с почётом отнести его во двор и поставить посреди щедро накрытого стола, а потом пировать три дня и три ночи.

Время от времени Эгрис с небольшим отрядом верных стражей наведывался в укромный замок на озере. И каждый раз уверялся, что сделал правильный выбор, послушав улгайского яра. Робкий, неуверенный мальчик постепенно превращался в крепкого духом и телом наследника Великого яра славной Лугории. А то, что в его жилах течёт огонь Владык… Может быть, это и спасёт Лугорию. Ведь Иликон не такой уж и широкий, а за ним с каждым днём крепнет Свирт.

Эгрис нахмурился. С тех пор, как повелителем Свирта стал Златан, духи войны зашевелились с новой силой. Ужасы тёмных времён коснулись земель Свирта не так сильно. Морские ветры быстро развеяли пожарища, море же дало и пропитание. Да и вообще на плоскогорьях Свирта жило куда меньше людей, чем в речных долинах Лугории, так что ненависть к Владыкам за случившееся не переросла там в жажду уничтожить всё, с ними связанное. Не было на том берегу Иликона всеобщего Очищения, не было у них своего Вонифатия Грозного. Наоборот, правители Свирта потихоньку собирали осколки былого могущества: книги, камни огня и всё остальное, связанное с Владыками. И женились только на женщинах, наделённых Даром Огня. Златан был канои (так называли себя когда-то посвящённые), целое крыло замка он отдал учёным для исследований наследия Владык, желая разгадать все их тайны и достичь вершин их могущества. Да и самого себя, отринув всякий страх, он повелел именовать Владыкой. А Лугория манила его не только плодородными долинами и сочными лугами, но и отрогами Большой Гряды, внутри которой, если верить книгам и преданиям, скрывались целые подземные города ушедших Владык. И как смогут простые воины Лугории противостоять молниям смертоносного огня?! Поэтому Эгрис и не выдал сына, как требовали законы чистоты. И его мать не выдал, а отправил в одну из небольших горных крепостей. Хотя, пожалуй, её-то было не жалко и сжечь, столько крови она попила из мужа своими выходками. Жизнь в постоянном страхе сделала её подозрительной, озлобленной на весь мир, истеричной и жестокой. И таким же она воспитывала их сына…

Разговор тогда выдался очень непростым. Эгрис долго обдумывал его. Как заставить её говорить откровенно? Как самому не впасть в ярость и не натворить глупостей? Их женили почти детьми, даже не удосужившись познакомить перед этим. Всё ради блага Лугории… Они исполнили свой долг, родив наследника через два года после сочетания, и разошлись по разным сторонам Нового замка. Молодой красивый Велияр не скучал по ночам в одинокой холодной постели, но его жену это совершенно не трогало. Взамен он не обращал внимания на её капризы. Так было до недавних пор.

— Долгих лет и славной жизни Великому яру, — присела она в поклоне, и Эгрису послышалась насмешка в её голосе.

— Проходи, Кенна. Нам нужно поговорить.

Она вошла, села напротив и замерла в ожидании. Эгрис чувствовал её напряжение. Как бы снова не сорваться на пустую ссору…

— У меня к тебе есть предложение, Кенна. Ты в последнее время неважно выглядишь, и лекари посоветовали отправить тебя на лечение…

— Какие лекари?! У меня есть Риэнди, но он ничего…

— Ты можешь не перебивать? Я тебя очень прошу. Это касается нашего сына.

— Что с Дамианом?

Эгрис сжал кулаки и резко выдохнул. Кенна замерла. Через какое-то время он продолжил:

— Так вот… Дамиану лекари тоже советуют уехать подальше от Нового замка… и от Чистого Храма… Похоже, у вас с ним одинаковая болезнь.

Они оба настороженно замерли.

— Я не понимаю, о чём…

— Кенна! Я всё знаю. И я пытаюсь вас спасти.

Она продолжала молчать, но её взгляд… Так смотрит затравленный зверь, умирающий, но готовый на отчаянный прыжок.

— Я не знаю, как это получилось. Почему Малый круг выбрал тебя. Чистые отцы же устраивают какие-то проверки… Но сейчас не об этом. Нужно спасти Дамиана…

— Хочешь узнать? — вдруг заговорила она. — Думаешь, я этого хотела? Быть поближе к Чистому Храму? Каждую секунду думать только об одном? Их проверки… Я легко справилась, потому что меня научили…

— Кто?

— Зачем тебе? Их тоже на костёр отправишь?

— Их много?

— Они есть. Мы есть. Но мы не портим ваш скот, не наводим порчу, что там ещё… это так нелепо… как будто мы какие-то мелкие хрыгры, а не потомки Владык с огнём в крови. Эгрис, сравни вот это, — она щёлкнула пальцами, и появился маленький светящийся шарик, — и чадящий дым от костра с этим ужасным, невыносимым запахом… Знаешь, почему я ем только сладости? И не ем мясо? Я каждый раз думаю: а вдруг вы хотите меня накормить той женщиной? Или маленьким мальчиком, таким же, как Дамиан?!

Эгрис, отшатнувшись от светящегося шара, едва её слышал. Вот он, огонь Владык. Смертоносное оружие, от которого нет защиты. Ни железо, ни камень не удержат его.

Заметив его страх, Кенна замолчала. Эгрис боится? Её?! Ту, которая сама всю жизнь провела в страхе? А ведь это всего лишь безобидный светлячок, даже не молния…

От осознания этой мысли она вдруг ощутила такую внезапную вспышку торжества и наслаждения, какую не ощущала и по ночам. Эгрис её боится. Теперь они на равных. Откинувшись в кресле, она убрала светлячок и улыбнулась.

— Так что ты хотел предложить мне, Эгрис?

Он очнулся и сразу же резко изменился в лице. Кенна увидела злость, готовую вот-вот обернуться яростью. Кажется, надо было убрать светлячок пораньше…

— Эгрис, это был всего лишь светлячок, он никак не мог тебе навредить, — извиняющимся тоном принялась объяснять она. — Сила собирает пылинки из воздуха, и они светятся…

Он взял себя в руки и холодно ответил:

— Ничего не хочу об этом слышать. Но если ты ещё раз при мне такое сделаешь…

— Никогда. Обещаю, — она поняла, что Эгрис на грани.

— Так вот… Ты уедешь в Лотию и будешь там, пока я не разрешу вернуться.

— А Дамиан?

— О нём я позабочусь. Если ты всё не испортишь какой-нибудь глупостью вроде этой, он сможет избежать костра. И ты тоже.

— Я… хорошо, я уеду…

Он разрешил ей взять с собой всё, что пожелает: слуг, драгоценности, собачек, учителя музыки. Только не венец Велияры.

Больше они не виделись.

Мысли Эгриса резко поменяли направление. Он вспомнил другую женщину и другого сына. Ах, Антония… Он влюбился, как мальчишка, и был счастлив впервые в жизни, и благодарил всех пречистых богов за такой дар. И Антония той сладкой солнечной весной тоже была счастлива и не просила о большем… Или она с самого начала так умело притворялась? Нет, нет… Эгрис каждый раз гнал прочь подобные сомнения, но они всё чаще возвращались. Сначала она, как ребёнок, радовалась каждой побрякушке. Потом стала просить за своих многочисленных родственников, их пристроили на хлебные места, а самой Антонии Эгрис подарил небольшое, но приносящее хороший доход владение в Ярских землях. А уж когда речь зашла о ребёнке… Ей оказалось мало и всех южных покоев, и свиты, достойной самой Великой яры. Сначала намёками, будто рассказывая свои сны, а потом уже и открыто она стала уговаривать Эгриса развестись и признать их сына.

Узнав об этом, Каримир прискакал в Новый замок, попросил о срочной встрече и сказал, что пришло время возвращать наследника. Он уже обучен всему, что касается тайных знаний Владык, а теперь пришла пора обучать его управлению страной. А то совсем одичает наследник в этой глухомани наедине со стариком…

Улгайский яр, конечно, лукавил, не упоминая о своём сыне. Разумеется, Каримир-младший последует за Дамианом в столицу и станет его правой рукой, ближайшим другом и советником. Впрочем, Эгрису нравился этот спокойный паренёк и то, как он влиял на его сына. Пожалуй, стоит сделать его капитаном коготков!

Эгрис усмехнулся. Многие из Когтей Пардуса, его личной стражи, были когда-то такими же юнцами. Но лучшие мастера меча, лука и копья сделали из них настоящих воинов, мягкие коготки превратились в смертоносные когти.

— Великий яр! — окликнул его стражник со стены. — Сигнал со сторожевой башни.

Эгрис кивнул и стал спускаться по лестнице.

Глава 2

Новый замок построили сто лет назад подальше от развалин Белого замка и поближе к Торговому пути. Большой зал украшали знамёна всех благородных яров, принёсших присягу верности Великому яру. Над троном сиял золотой пардус Траинов на багровом поле, справа чернела Соколиная башня на бело-зелёном поле, знамя Улгая. А в самом дальнем и тёмном углу затаилась серая сова на синем поле — знамя вечно мятежных яров Беринкрома. Вот и нынешний яр Никай в который раз не явился на зов Великого яра, сославшись на неведомую хворь, скосившую половину Тмени. Вместо себя он прислал тугоухого и косноязычного племянника, из путаных речей которого разобрали только, что из-за этой хвори яр потерял сына, жену и чуть сам не отправился к чистым богам. Причину сочли уважительной (да и нечего тащить в столицу всякие хвори), племянник затерялся в толпе, и про Беринкром забыли. Все с нетерпением ожидали приезда наследника.

— Где же наш прекрасный мальчик? — вопрошала престарелая яра Катика, заядлая сплетница, и косилась в сторону Антонии. Та стояла в окружении своей свиты и внимательно следила за происходящим, но в разговоры не вмешивалась.

— Великий яр Лугории, Хранитель чистоты Эгрис из рода Траинов! — выкрикнул глашатай, все затихли и поклонились. Эгрис вошёл быстрым уверенным шагом и занял своё место на троне.

— Наследник Великого яра Лугории Дамиан из рода Траинов!

Все обернулись. В зал вошёл смуглый от загара мальчик с коротко стрижеными, выцветшими на солнце волосами. Чувствуя на себе сотни вопрошающих, изучающих взглядов, он заставлял себя идти ровно, не спотыкаясь и не опуская голову. Он больше не будет бояться. Пусть боятся его. Пусть забудут робкого малыша, кричавшего по ночам от страха. Как забыл его он, Дамиан Траин, наследник лугорского престола.

И придворные, не выдержав ответного взгляда серых внимательных глаз, склонялись ещё ниже. Вот оно, будущее Лугории: в багряной тунике с пардусом, в парадном плаще с меховым воротником, с золотым обручем на светлых волосах. Идёт, придерживая рукоять меча крепкой рукой.

Следом за Дамианом вошёл ещё один мальчик постарше. Чёрно-бело-зелёная одежда, чуть раскосые глаза, каштановые волосы, высокие скулы не оставляли сомнений в его происхождении. Глашатай не прокричал его имя, да это и не требовалось: Каримир, третий сын улгайского яра Каримира, вызывал не меньше любопытных взглядов, чем наследник.

Антония сжала губы и еле заметно нахмурилась. Прихлебатели столько раз говорили ей, что наследник хвор и чуть ли не юродив, что её несравненный Энрис — надежда и спасение Лугории…

Дамиан подошёл к отцу, преклонил колено (как и Каримир позади него) и громко произнёс:

— Великий яр! Твой верный сын возвратился и готов служить тебе и Лугории.

— Встань, сын мой Дамиан. Я принимаю твою верность и твою службу.

Дамиан поднялся, подошёл и встал по правую руку от отца. Даже у самых злобных завистников не закралось бы сомнений в их родстве. Прямой нос, брови вразлёт, уверенная сила в движениях. Сын своего отца. И только четверо из находящихся здесь и сейчас (включая их самих) знали, насколько различны эти двое.

Вперёд вышел яр Улгая:

— Великий яр! Позволь представить тебе моего младшего сына Каримира. Прими его верность и службу.

— Встань, Каримир, сын Каримира Улгайского. Принимаю твою верность и службу. Слушайте мой указ: отныне создаётся агема наследника, в которую будут приняты сыновья благородных яров, дабы вместе с наследником постигать различные науки, быть его мечом и щитом. Капитаном агемы наследника назначаю Каримира из рода Гервия, сына яра Улгая. Объявить сей указ во всех замках благородных яров.

Радостный гул пронёсся по толпе знатных лугорцев. По традиции, первые сыновья оставались в замке и становились правителями земель предков, а младшие шли на службу к яру и его наследнику, где могли со временем стать богаче и знатнее старших братьев. Многие яры, надеясь на возрождение традиции, привезли сыновей с собой на праздник последнего колоса, так что агема стала пополняться юными воинами уже на следующий день.

Быстро пролетели праздничные дни, разъехались яры по своим владениям, и закипела в замке повседневная жизнь. Эгрис велел приспособить под жильё коготков Толстую башню, стоявшую как можно дальше от покоев Антонии. Но всё равно выслушивал постоянные жалобы на шум и пыль от стройки, на крики и выходки злых мальчишек, на то, что наследник не проявляет к ней должного уважения…

Дамиан и вправду не знал, как себя вести с этой красивой, но холодной и вздорной женщиной. Мать он почти не помнил, в замке на озере о них пеклась Нана, кухарка из селян, которая могла и подуть на ушибленное колено, и рассказать сказку, и напечь сладких пирожков. Мальчикам было с ней тепло и уютно. Здесь же всё сразу оказалось очень сложно. Дамиан не скучал по матери и не горел желанием заиметь другую, тем более в лице Антонии. С отцом он виделся редко и в основном в присутствии посторонних, как будто Эгрис намеренно держал его на расстоянии. Так что Дамиан почти всё время проводил с Каримиром и другими коготками.

Каримир ответственно подошёл к своей новой роли и старался не упускать ничего важного. Он установил распорядок дня, к которому привык в замке на озере: ранний подъём, часовая зарядка, завтрак, занятия, обед, обучение воинским искусствам и только вечером свободное время.

Вокруг замка тоже шло строительство. От стоявшей здесь когда-то деревеньки не осталось и следа. Вдоль дороги, ведущей от Нового замка к Торговому пути, росли, соревнуясь в роскоши, столичные дома яров. Вдоль двух речек разрастались ремесленная и торговая слободы. Поселение вокруг замка всё больше походило на столицу, уже давно перешагнув за границы старой обветшалой крепостной стены. И одним из главных вопросов последних заседаний Малого круга был такой: где взять средства на строительство новой стены?

Другой вопрос — о названии столицы — открыто не задавался, но висел в воздухе. Раньше обходились названием Новый замок, но теперь требовалось дать имя главному городу Лугории. И опять неугомонная Антония вмешивалась в дела уважаемых яров, составлявших Малый круг советников Великого яра. Её сторонники во всех углах шептали, что Эгрис мечтает назвать город в честь своей возлюбленной. Но тут многие яры восставали: назвать столицу могучей Лугории, земли их предков именем ярской полюбовницы?! Ни за что! И многие перешли на сторону Каримира в их давней распре с Антонией.

Яр Каримир тоже не терял даром время. Став советником Малого круга, он окончательно передал управление Улгаем старшему сыну Евсеверу, а сам отстроил большой дом неподалёку от Нового замка и с головой окунулся в водовороты придворной жизни. На его стороне были многие яры (особенно те, чьи сыновья поступили в агему), старые вояки, чуявшие угрозу со стороны Свирта, и Когти Пардуса, личная стража Великого яра. На стороне Антонии выступали братья чистиане, особенно оставшиеся поборники борьбы со скверной во главе с чистым Отисом, многочисленная её родня (в том числе начальник городской стражи Лоткий) и многие торговцы, получавшие пошлинные послабления в обмен на заморские ткани и украшения для прекрасной яры.

Отис отложил перо и разогнул пальцы, хрустнув суставами. Да, старость берёт своё. Буквы расплываются перед глазами, рука дрожит, колени ноют, чуя непогоду. Дайте мне, чистые боги, сил и времени свершить то, что задумал. Иначе как же покажусь, чем оправдаюсь перед вами, когда придёт пора?

В дверь робко постучали.

— Что? — недовольно рявкнул Отис.

— Чистый отец, туточки яр Витлиам… нижайше просит… — донёсся из-за двери голос послушника.

Витлиам… Ах да. Один из тех, чьи сыновья служат этому отродью.

— Пусть войдёт, — велел Отис.

В полутёмную жарко натопленную комнату бочком протиснулся высокий толстяк с густой курчавой бородой и яркими, будто накрашенными губами. Отис невольно поморщился. Он не раз с позором выгонял из храма девиц, посмевших явиться с накрашенными губами или подведёнными глазами. Хочешь быть лучше, чем сотворили тебя чистые боги? Значит, мнишь себя выше их. А это уже ересью попахивает…

Толстяк принял неудовольствие чистого отца на свой счёт и замер в неуклюжем поклоне. Отис вопросительно нахмурил кустистые брови и откинулся на спинку кресла. Яр сообразил, что его молчание только усугубляет ситуацию, и торопливо произнёс:

— Пречистый Отис, я…

— Ну-ну! Пречистый у нас один — Вонифатий. Не путай, сын мой.

— Как скажете, чистый отец. Только для нас, истинных сынов веры, только Вы один…

— Будет, будет, — подобревшим голосом прервал его Отис. — Так с чем пожаловал, яр Витлиам?

— Защити, отец! За сына своего прошу. Измываются, непотребства всякие творят. Вот! — с этими словами яр вытащил из-за пазухи и протянул Отису помятый клочок бумаги, исписанный корявым почерком.

Отис насторожился. Неужели его молитвы услышаны? Нетерпеливым жестом он велел яру подойти, выхватил послание и принялся читать. Разбирать каракули удавалось с трудом, но старик чувствовал: вот оно, то самое. Крючок, на который он подцепит и вытащит на свет затаившуюся скверну. Глаза заблестели, в висках застучало. Чистые боги на его стороне! Они посылают помощь, они надеются. Не проворонь, Отис, не упусти скверну! Выжги её святым огнём, где бы она ни затаилась, в какую бы щель ни заползла, какой бы облик ни приняла. Пусть даже это облик самого наследника престола… Будь твёрдым до конца, исполни свой долг. Твои братья на небесах ждут и молятся за тебя.

Оторвавшись от чтения, Отис посмотрел на яра тем пронзительным взглядом, от которого у многих душа уходила в пятки, а колени сами собой подгибались.

— Неслыханную весть принёс ты мне, яр Витлиам. Если всё это правда…

— Правда, чистый отец!

— Твой сын подтвердит свои слова перед судом?

— Перед судом? — растерянно повторил яр.

— Лугория в опасности, а ты блеешь, как овца! Твой сын смелее тебя, он не побоялся сразиться со злом, вывести его на чистую воду! Скверна подползла к самому престолу. Нельзя медлить!

— Скверна?! — лицо яра посерело.

— Мы должны всё выяснить. Найдутся и другие храбрецы, кто не станет молчать. Приведи их ко мне. Не дадим злу растерзать детей наших. Спаси Лугорию — и Лугория вознаградит тебя.

Витлиам внимал словам старца, исполняясь ужасом и восхищением. Сам неистовый Отис призывает его на борьбу со злом. Ах, как же хочется незаметно исчезнуть отсюда и появиться у себя в замке, и чтобы слуги несли жареного поросёнка, и индюка в яблоках, и пышный сырный пирог, и холодное тёмное пиво… Яр судорожно сглотнул и испуганно уставился на старика, покрываясь холодным потом. Сколько он пропустил мимо ушей, размечтавшись о пиве?

— Да, чистый отец! Спасём Лугорию! — воскликнул он, прижимая руки к груди.

— То-то. Сегодня же переговори с ярами. Завтра жду вас здесь. Ступай.

Яр выметнулся из комнаты, снаружи послышался его топот. А Отис снова склонился над письмом его сына. Только бы всё сделать правильно, только бы ничего не упустить…

На третий день толпа встревоженных яров окружила Эгриса, когда тот собирался ехать на охоту.

— Великий яр! Правосудия!

— Ты — надежда и опора. Защити!

Яры упали на колени перед изумлённым Эгрисом, а один из них — Витам? Литиан? Да как же его? — протянул свиток. Эгрис молча принял и развернул его.

Так скоро. Не прошло и месяца с приезда Дамиана. Может быть, надо было подержать его вдали ещё год-другой? Но сожалеть некогда, нужно принимать решение.

Эгрис перечитал послание. Понятно, чьи уши торчат из-за этих витиеватых строк. Чистого Отиса. Нет, ни одного прямого обвинения, ни одного упоминания о скверне или нечистом огне. Всё рядом да около. И не наследника обвиняют, а Каримира-младшего. Будто устроил какое-то тайное еретическое общество, прикрываясь своей властью над их детьми, и заставляет невинных отроков творить непотребства. Будто морит их голодом, издевается всячески, велит раздеваться догола и бегать в таком виде ночью по городу, выкрикивая ченударские заклинания, призывающие злых духов. Посему просят нижайше благородные яры оградить их сыновей и самого наследника от обезумевшего улгайского ярича.

Эгрис не торопясь свернул свиток, обводя взглядом молчаливых яров. Наветы выглядели до того нелепо, что хотелось рассмеяться, порвать прошение и поехать на охоту. Но нет, нельзя. Эта охота намного важнее. И добыча в этой охоте — его сын, а приманка — сын яра Каримира. Загонщики — вот они, окружили, молчат настороженно, ждут. И охотник — неистовый старик в чёрной рясе, что засел в белоснежном храме — тоже ждёт. Все ждут его решения. Его промаха.

— Что ж, благородные яры. Мы проведём дознание со всем тщанием. И виновные будут наказаны. Повелеваю Первому Когтю собрать Малый круг. Сегодня же.

Отойдя подальше от возбуждённых яров, Эгрис велел немедленно позвать наследника и капитана младшей агемы, а советников пригласить позже, ближе к вечеру.

Дамиан был до этого в зале Малого круга два раза, Каримир же попал сюда впервые, поэтому не смог сдержать восхищённого вздоха при виде мозаики во всю стену, изображающей схватку Ару-воина с огромным драконом. Поймав суровый взгляд Эгриса, Каримир опомнился и поклонился, ругая себя за ротозейство.

Эгрис переводил взгляд с сына на его друга и обратно. Мальчишки как мальчишки. Удивлены, растеряны, немного напуганы, но стараются не показать вида. Не зная их тайны, и не догадаешься, что перед тобой… кто? Могучие колдуны с нечистым огнём в крови? Наследники древних Владык? Проклятие или дар? Спасение или гибель многострадальной Лугории?

— Рассказывайте, — бросил велияр, обрывая затянувшееся молчание.

— О чём… отец? — спросил Дамиан.

Это «отец» до сих пор даётся ему с трудом, подумал Эгрис. Отвык. Они оба отвыкли.

— О тайном еретическом обществе.

Удивились. Похоже, что искренне.

— О чём? — переспросил Дамиан.

Такие разные — и такие похожие. Будто два клинка, выкованные одним мастером. Рукояти, навершия, ножны у каждого свои, а закалка — одна на двоих.

— О том, чем по ночам занимаетесь.

Переглянулись. Значит, есть, что скрывать. Эгрис нахмурился.

— Каримир. Ты — капитан агемы, с тебя и спрос. Почему младшие когти бегают голыми по городу?

Насупились, глаза опустили. Выходит, правда.

— Было? — с нажимом спросил Эгрис.

— Да, Великий яр, — ответили оба в один голос.

— Мне что, клещами из вас вытаскивать? Дамиан!

— Ну было… Мы на речку бегали купаться, а кто-то одежду стибрил. Вот и пришлось…

— Купаться? Осень же, вода холодная.

— На озере холоднее… Мы привыкли, круглый год купались.

— И остальных заставляли?

— Почему заставляли? Просто сказали: кто не прыгнет, тот девчонка…

— И все прыгнули?

— Все.

— А что за ченударские заклинания вы кричали на весь город?

Мальчишки опять смутились.

— Это не заклинания… — начал Каримир.

— Это улгайцы так ругаются, — закончил Дамиан.

Велияр усмехнулся в бороду.

— А в холодной кто у тебя сидит? — спросил он Каримира.

— Никто, Великий яр. Сидел младший коготь Шим, но уже вышел.

— Сын яра Витлиама?

— Да, Великий яр.

— За что?

— За неподчинение приказу. Отказался идти на тренировку.

— Ленивый боров. Мне такие в агеме не нужны, — хмыкнул Дамиан.

Жуткое еретическое общество таяло на глазах, оборачиваясь обычными мальчишескими выходками. Теперь нужно только убедить в этом остальных. Если, конечно, Отис не припрятал в рукаве ещё что-нибудь.

Разбирательство затянулось на две недели. Вызывали увальня Шима, вызывали его отца Витлиама, вызывали капитана младшей агемы Каримира и всех коготков, даже свидетелей-горожан и сторожа, гонявшего похитителей поздних яблок из замкового сада.

Коготки вздыхали и признавались в краже яблок.

Наследник улыбался и признавался, что это он придумал состязание: кто принесёт больше яблок и не попадётся — тот и выиграл. Каримир был против, но уступил, ведь Дамиан — наследник, а коготки — его верные стражи.

Отис был вне себя. Витлиам трусливо предал его, как и остальные. Под взглядами Эгриса и советников Малого круга этот толстяк мямлил что-то невразумительное, стараясь вывернуться наизнанку. Не так понял. Проявил излишнее рвение. За сыночка переволновался. Готов вложиться в строительство… Вот из-за таких скверна ещё прячется по углам, набрасываясь исподтишка с отравленным кинжалом в тот самый миг, когда ты уже думаешь, что победил. Сколько чистых братьев полегло в этой схватке из-за трусливых предателей!

Отис попытался вернуться к ночным купаниям голышом. Если не в ереси, то в распутстве и склонении ко греху он сможет обвинить это улгайское отродье!

Но тут и Эгрис, и остальные встали на дыбы, наотрез отказавшись вызывать мальчишек по второму разу. Есть у многоуважаемого чистого отца доказательства? Младший коготь Шим писал о чём-то подобном в своём письме? Нет. И нечего на их сыновей напраслину наводить. Отроки непорочны и чисты. А дабы и впредь оставались таковыми — внесём в устав агемы новые правила. Чтоб друг перед другом не обнажаться, слов непотребных избегать, а за воровство — хоть яблок, хоть иного чего — битыми быть прилюдно. Но на первый раз простить.

Отис же, продолжая печься о чистоте агемцев, предложил селить их в отдельные комнаты. Пусть разорятся упрямые яры, пусть затянется шумная бестолковая стройка… а там и другой случай подвернётся.

Яры шумно согласились. Агемцы — лучшие из лучших, первые яричи Лугории, наши сыновья, так не пожалеем для них ничего! Под радостные крики яр Каримир ухнул кулаком по столу и провозгласил:

— Отдаю свой новый дом под агему! Он всё равно пустует, и комнат хватит на всех!

Яры возликовали. То, что грозило несмываемым позором, потом — излишним расточительством, обернулось теперь шутливой историей ко всеобщему удовольствию. Только чистый Отис сурово хмурится, ну так на то он и поборник чистоты, ему положено кругом нечисть вынюхивать.

Когда же благородные яры пожелали посетить своих отпрысков в новом доме, их пустили. Один раз. И сказали, что новым уставом агемы запрещены посещения посторонних. Потому что агема растит воинов, а не маменькиных сосунков.

Эгрис с Каримиром довольно улыбались. Первый удар отбит. Более того — удалось так ловко спрятать агему на виду у всех, что не подкопаешься. Всё сделано по настоянию благородных яров и под присмотром чистого Отиса. Просторный дом с большим двором для тренировок, с отдельным выходом за городскую стену к берёзовой рощице, вокруг которой можно бегать по утрам, не беспокоя порядочных горожан — можно ли желать лучшего для их сыновей?

Глава 3

Ника спряталась в саду, в своём тайном месте, и старалась сдержать слёзы, вспоминая разговор с яром (она никогда не называла его отцом, даже в мыслях). Яр Никай, до этого почти не обращавший внимания на существование дочери, вдруг велел привести её, окинул тяжёлым взглядом и коротко приказал:

— Через два дня отправишься с торговым обозом в Стоволье, в монастырь чистой Литории. Пусть обучат тебя чему положено. А то похожа на огородное пугало, какой яр возьмёт такую в жёны. Ступай, готовься к отъезду.

Мысли путались в голове. Стоволье, монастырь… Ника всю жизнь провела в родном Беринкроме, облазила все окрестные леса, видела устье Иликона и отроги Большой гряды, но про остальные владения только слышала от слуг. Бескрайние поля Стоволья, сочные луга Улгая, торжища Роздани и рудники Лотии — всё это казалось таким же сказочно далёким, как и золотые башни Келе-Агона. Жажда увидеть мир, страх надолго покинуть родной дом, пусть и опустевший со смертью матушки и братика, желание убежать подальше от сурового взгляда яра и пугающее слово «монастырь» — всё перемешалось в бедной маленькой голове.

Ника смотрела на старые деревья, по которым они с Илиником совсем недавно лазили, играя в разбойников. Вон на тех ветках у них было логово, где они обсуждали, как ловчее украсть пирожки с кухни. А вон там у них были качели…

И вдруг всё переменилось. Слуги испуганно шептались, служанки плакали, матушка закрылась в своих покоях… Ника всё чаще слышала страшное слово «хворь». Эта хворь представлялась ей страшной скрюченной старухой, которая бродила по замку ночами, и кого она коснётся, тот утром не проснётся. В замке стали появляться странные люди, которых звали лекарями и знахарями. Один из них сказал, что хвори поселяются в волосах, и всех в замке коротко остригли, а волосы сожгли на костре из сушёного мха под заунывное пение знахаря и его помощника. Ника тому знахарю не поверила: ну как старуха могла поселиться в её волосах? Шарпынья лопотень какая-то! Все служанки рыдали, прощаясь со своими косами. Девочка тоже всхлипывала, вспоминая, как матушка расчёсывала резным гребнем её непослушные густые волосы, как они после мытья завивались колечками, а матушка улыбалась и приговаривала: «Я колечко завиваю, Эвью-ветра призываю. Ты лети, лети по кругу, отыщи мне мила друга!» Ника была рада, когда глупого лекаря выгнали из замка.

Другой лекарь заставил всех пить ужасное снадобье из толчёных кореньев и сушёных жуков. От этого питья многих мутило и выворачивало, но лекарь говорил, что так и надо, это хворь выходит из тела. Третий лекарь сказал, что нужно непременно носить на шее луковицу, и этот был хуже всех. Нику заставляли надевать бусы из очищенных луковиц, из-за которых она всё время плакала, чихала, тёрла глаза и вообще вся чесалась.

Но никакие снадобья и заговоры не помогли. Матушка, Илиник и многие слуги умерли от этой проклятой старухи-хвори, и яр Никай прогнал всех лекарей, а двоих даже велел высечь. С тех пор в Беринкроме стало тихо, пусто и холодно. И всё равно это был её дом.

Но ослушаться яра было немыслимо, и Ника, утерев слёзы, отправилась собирать вещи.

Во время сборов выяснилось, что Нике нечего надеть в дорогу: из старых платьев она выросла, а о пошиве новых после смерти матери никто не озаботился. Яр только отмахнулся досадливо:

— Я и так даю этим чистюлям кучу сребров, пусть сами её и оденут.

Служанка Пина побоялась дальше надоедать яру такими пустяками и решила поступить по своему разумению, тем более что она-то и должна была сопровождать ярскую дочку в Стоволье. Она перетрясла сундуки и подобрала кое-что из тёплой одежды умершего Илиника: длинный дорожный плащ, дублет и штаны почти впору.

— Вот и славно, вот и умница Пина! Оно и сподручнее мальчиком-то в дороге прикинуться, а то всякое, яринка, бывает. Да и волосы у Вас как раз обрезаны после болезни. И плащик-то какой добротный, тёплый, новый совсем! Вот и будете братика любимого вспоминать, светлого сокола нашего… — Пина сделала вид, будто смахивает слезу. Она до сих пор побаивалась, что кто-то узнает, что это она стащила два отреза дорогой ткани из сундука покойной хозяйки.

Сопровождать Нику и её служанку отрядили долговязого Фома, который до этого работал на конюшне. Яр вручил ему запечатанный сундучок с письмом к настоятельнице монастыря и оплатой за год обучения. И добавил:

— Головой отвечаешь. Из-под земли достану.

И Фом не сомневался — достанет.

Через два дня ранним утром из Беринкрома отправился обоз с пушниной и мёдом, а вместе с ним покинула родное гнездо Дариника, дочь яра Никая, хозяина замка Беринкрома, владетеля Тмени.

Обоз шёл до Ухони, городка в Стоволье, где проводились осенние торги.

На перекрёстке у Драконьего Хвоста, где расходятся дороги на Тмень, Улгай и Стоволье, хозяин каравана достал заветный бурдюк с лучшей тменской настойкой и резную чашу. Налив чашу до краёв, он поднял руки к небу и воскликнул:

— Эвью Могучий, бог странников, покровитель тех, кто вечно в дороге! Не оставь нас на нашем пути. Молим тебя о хорошей погоде, добрых попутчиках и лёгкой дороге. Помоги нам, Эвью-ветер!

Он с поклоном вылил настойку в дорожную пыль, и обоз тронулся дальше.

До Ухони путешественники добрались без приключений — видимо, Эвью услышал их. Там Пина и Фом распрощались с торговцами и должны были отправиться дальше по дороге на север. Но грозный яр был далеко, а праздничный город так манил невиданными зрелищами, что путешественники решили задержаться хотя бы до вечера. Лавки с заморскими товарами, акробаты и фокусники, диковинные звери и странные люди — всё вызывало восторг и удивление, всё поражало новизной и яркостью. Они и опомниться не успели, как наступил вечер. До постоялого двора у трёх дорог, где велел им ночевать яр, нужно было ехать ещё часа три, но и лошади, и они сами уже так устали, что решили искать ночлег в городе. Фом стал расспрашивать у прохожих, и с третьей попытки они нашли гостиницу со свободными комнатами, грязную и на задворках, но выбирать уже не приходилось. На ужин им подали похлёбку и пиво. После второй кружки Фом потянулся, чтобы ослабить пояс, и уронил мешок, в котором был спрятан хозяйский сундук. Тихо звякнули монеты, но некоторые из постояльцев услышали этот звон.

После сытного ужина слуга отвёл их наверх, в самую дальнюю каморку с грубо сколоченными лежанками. Около тёплой трубы дымохода под потолком была пристроена ещё одна постель, куда и забралась Ника. Положив мешок под голову и укрывшись плащом, она быстро уснула.

Разбудили её странные звуки. Какое-то мычание, бульканье, возня, и всё это в кромешной темноте. От страха Ника не могла пошевелиться. Потом кто-то зажёг светильник и стал шарить по комнате. В мельтешении света и тени Ника увидела на полу Фома, он дёргался и издавал те самые булькающие звуки. Чужих было двое. Они, наконец, нашли сундук и склонились над ним. Один светил, другой пытался открыть. Под напором ножа что-то лязгнуло, и крышка отскочила. Один из грабителей схватил лежавший сверху свиток, и оба разом вскрикнули от радости, увидев богатую добычу.

Вдруг дверь открылась, и в комнату шагнула Пина со свечой. На секунду все замерли, а потом Пина истошно заорала, грабитель уронил светильник, подскочил к ней и ткнул в живот, а второй в ту же секунду схватил сундук с серебром, и они оба выскочили. Из упавшего светильника брызнуло горящее масло и потекло огненной змейкой к брошенному свитку. Он задымил, а потом нехотя загорелся. Змейка поползла дальше, к неподвижному телу Фома. Дыма становилось всё больше. Ника закашлялась. Это её и спасло: услышав кашель, один из слуг схватил её и вытащил на свежий воздух, пока остальные тушили пожар.

Крики и беготня привлекли внимание проезжавших мимо стражников. Быстро разобравшись, в чём дело, они бросились в погоню. Грабителей нашли неподалёку: они судорожно ползали по грязи, собирая рассыпавшиеся монеты. Завидев стражников, они бросились наутёк. Одному удалось сбежать, другого схватили и привели на место преступления. Там до сих пор все бегали и кричали. Десятник велел всем успокоиться и потребовал хозяина этой грязной дыры. Тот немедленно явился, причитая и охая, но под суровым взглядом десятника взял себя в руки и стал припоминать, что вечером его славную уютную гостиницу изволил посетить молодой яр с двумя слугами. Они не назвались, но, судя по говору и совам на плаще мальчика, это беринкромцы. Потом постояльцы разошлись спать, и хозяин, дав последние наставления слугам, тоже отправился на боковую. Разбудили его крики и запах гари.

Выслушав его сбивчивый рассказ, десятник поднялся наверх. Огонь потушили, дым почти весь выветрился. Тела слуг никто не трогал. Пима так и лежала у входа, Фом — у лежанки. Десятник стал внимательно осматриваться и заметил на полу обгоревший кусок бумаги. Присев на корточки, он стал изучать то, что осталось от свитка. Сквозь копоть едва проглядывали отдельные слова. Поднеся свечу как можно ближе, десятник попытался прочитать хоть что-то. Оттиск печати оплавился, но всё ещё можно было угадать крылья летящей птицы. Десятнику показалось, что он различил слова «Беринкром», «наследника» и «с почтением». Как можно осторожнее взяв обгоревший клочок и ещё раз осмотревшись, десятник спустился вниз.

— А где мальчик? — спросил он.

Мальчика нашли лежащим на лавке в углу, он тяжело дышал и время от времени кашлял. Серая сова Беринкрома на его плаще была той же птицей, что и на печати сгоревшего свитка, и на сундуке со сребрами. Герб самого Никая, хозяина буреломов и болот Тменского леса, посреди которого прятался старинный замок Беринкром.

Десятник озадаченно хмыкнул и склонился над мальчиком:

— Ты меня слышишь? Смотри на меня. Как твоё имя? Эй! Кто твой отец?

Ника снова и снова вглядывалась в два потока, стремящиеся навстречу друг другу. Один был густой и чёрный, второй огненный. Они то ли составляли волшебный узор, то ли сплетались в бесконечной схватке. И невозможно было оторвать глаз от этого действа.

Но кто-то посторонний пытался разрушить волшебство. Всё вокруг неприятно задёргалось, и Ника поняла, что её трясут за плечо. Она недовольно скосила глаза, и посреди картинки возникли слова:

— Кто твой отец? Яр Никай?

— Да, — выдохнула Ника и отвернулась от этого назойливого и грубого обратно в волшебный мир. Там Фом мастерил деревянные кораблики и пускал их по чёрно-багровой реке, которая почему-то вытекала из его шеи. А Илиник дул в их тряпичные паруса, и матушка звонко смеялась, и было так хорошо…

— Яр десятник! Яр десятник! Я дала мальчику вина. Он столько, бедняжка, пережил. Сначала чуть не зарезали, потом чуть не сгорел заживо… Вот судьба-то злодейка! — причитала служанка гостиницы.

— Я не яр. Ладно. Берём его с собой, пусть сотник разбирается.

Наутро Ника проснулась в незнакомом месте совершенно разбитой. От одежды несло гарью, голова болела, и очень хотелось пить. Она кое-как села и осмотрелась. Ни Пимы, ни Фома поблизости не было. И вдруг как будто голову пронзило острой иглой: Ника вспомнила лежащего в луже крови Фома, оседающую наземь Пиму, блеск ножа и застилающий всё едкий дым… А дальше — ничего, провал, пустота. Может, она всё ещё у грабителей? Но эта светлая чистая комната не походила на логово преступников. Ника осторожно подошла к двери и толкнула, та легко отворилась. Дальше был коридор с множеством таких же простых деревянных дверей. Почти все были закрыты, но из-за одной доносились голоса. Ника бесшумно подкралась и стала слушать.

— И что ты мне тычешь этой сажей? Ничего тут не разберёшь.

— Да ты глаза-то разуй. А ещё сотник. Вот тут смотри:"бер"… и дальше"к"и"м"в конце. Беринкром!

— Ну и что? С чего ты взял, что малец не из слуг? Бедновата одежонка-то. Да и сын яра Никая же помер в том году.

— Да чего одежонка… А монеты? А послание? Я так рассуждаю: если не сын, то, значит, близкий родич, которого яр отправил в отряд коготков.

— Похоже, правда твоя. Как проснётся, расспросим.

Ника, боясь быть застигнутой врасплох, шмыгнула обратно в комнату и легла, притворяясь спящей. Это что, стражники ее, что ли, обзывали мальцом? Девочку с мальчиком перепутали, вот смешные! Сейчас она пойдёт и скажет им, что она дочь яра Никая, что она едет в монастырь… какой-то там пречистый… где её воспитают как положено, чтобы яр нашёл ей подходящего мужа… А они про коготки какие-то говорят… И тут Ника вспомнила. Об этом болтали всю дорогу мальчишки — сыновья обозников, с которыми она ехала из Беринкрома. Что, если бы они были из благородных, то поехали бы в Новый замок и записались в отряд коготков, а по-благородному — в агему. Там и плащи выдают с пряжками из чистого золота, и всяким боевым наукам обучают, а главный у них — сам наследник яра. А ещё говорят, что он сын русалки… На этом месте болтун получил хорошую затрещину и был послан за водой.

Коготки, коготки… Ника представила прекрасный Новый замок и прекрасного наследника, который собирал отряд верных друзей, и как они вместе обучаются таинственным наукам, и его мать-русалку с золотым хвостом… И какая же чудесная жизнь ожидает этих людей! А у неё впереди скучный монастырь со скучными молитвами, а потом и ещё хуже — какой-нибудь ужасный муж, похожий на её отца, который будет кричать на неё и запрещать гулять в лесу.

Ника опять вспомнила стражников, которые приняли её за мальчика. И даже подсказали, за какого именно. У яра Никая было три сестры, всех их выдали за мелких тменских яров. Иногда они приезжали погостить в Беринкром, когда ещё был жив Илиник. И один из них был даже немного похож на Нику. Виндар, вот как его звали. Виндар Вострин, сын Охмая, тменского яра. Их — небольшое владение называлось Востро лучье.

— Проснулся? Идём, сотник тебя требует, — сказал вошедший стражник, и голос его показался смутно знакомым.

Ника молча поднялась и пошла за ним. Сердце колотилось так, что вот-вот — и выпрыгнет наружу. Сказать правду? Или соврать? Врать нехорошо. А в монастырь хорошо? Нет, тоже нехорошо. А там русалки, и золотые плащи, и…

Они вошли в ту самую комнату, у которой Ника подслушивала. Сотник был таким же старым суровым дядькой, как и десятник. Но, вроде, не злился, а смотрел по-доброму.

— Ну что же, молодой яр, рассказывай, кто ты и откуда.

И Ника решилась.

— Я, благородные яры… я… Виндар.

Гром не грянул, и земля не разверзлась. Сглотнув ком в горле, Ника продолжила:

— Я из Тмени. Мой отец — яр Охмай…

— А что же ты мне сказал, что ты сын Никая?

— Я?! Н-нет… Моя матушка — сестра яра Никая.

— А! — обрадовался десятник. — Я ж говорил — родич!

— Погоди, — оборвал его сотник, — проверим. А в Ухони ты что делаешь?

— Еду… в Новый замок. Меня яр Никай отправил… в эту…

— В агему наследника? — опять подсказал десятник. Ника закивала, сердясь на себя за то, что забыла мудрёное слово.

— Хм… Что же, покрепче никого не нашлось в Беринкроме? — сотник оглядел её и покачал головой. — Ладно. Послание яра Никая сгорело, зато монеты на твоё обучение в целости. Я сам напишу капитану Когтей, как всё получилось. Завтра отправляем в Новый замок повозку с кое-чем, заодно и тебя доставим. А там уж пусть решают, выйдет из тебя Коготь Пардуса или нет.

Глава 4

— Этот яр Никай опять над нами издевается! Ты видел, кого он прислал? Дыгровой праматери отродье! Тощего вонючего недоноска! Его же с лошади ветром сдует! — негодовал Пирон, один из верных Каримиру улгайцев, приставленный помощником к Каримиру-младшему.

Капитан коготков оторвался от задания по грамматике и тяжело вздохнул:

— Не кричи. Кто кого прислал?

Пирон молча протянул ему письмо от капитана Когтей и ещё одно, от сотника городской стражи торгового города Ухони. Каримир внимательно их прочитал, заодно отмечая грамматические ошибки. Капитан Когтей коротко писал, что направляет в агему наследника племянника яра Никая из Беринкрома. Незнакомый же сотник во всех подробностях описал злоключения путешественников из далёкой Тмени, не забыв отметить, что именно стража Ухони спасла молодого яра и его добро.

— Пирон, пойди посмотри мечи, что от кузнеца привезли. И проверь, не надо ли ещё воды натаскать.

Пирон недовольно махнул рукой и вышел. Каримир ещё раз пробежал глазами по строчкам и отправился смотреть на новоприбывшего.

Зрелище действительно было жалкое. Грязный худой мальчик с отросшими волосами, закутанный в длинный дорожный плащ, походил больше на бродяжку, чем на сына благородного яра. Но большие карие глаза смотрели отчаянно и дерзко.

— Я Каримир Улгайский, капитан агемы наследника. — Каримир посмотрел на мальчика и чуть приоткрылся.

Дед научил их умению вопрошать, для этого нужно сжать руками виски вопрошаемого и проникнуть в его голову, прочитать мысли, воспринять чувства, сломать все барьеры и стать одним целым на время. Но тогда он раскроет себя, ибо это — умение Владык. Вместо этого Каримир научился чуть приоткрываться, настраивая зрение по-особому, и видеть если не мысли, то хотя бы настроение человека напротив. Он легко различал светлую радость и тёмные помыслы, покой и скрываемое возбуждение. Все они имели свои цвета и переливались над головой невидимым венцом.

— Я… Виндар Вострин из Беринкрома…

«Зачем я сказала, что из Беринкрома? Вот же тупица! Почему он так смотрит?»

Ника смешалась и замолчала.

Каримир почувствовал волнение, страх и смущение. Этот мальчик чего-то сильно боялся, но… тьмы в нём не было. Каримир закрыл глаза на пару мгновений, а потом как ни в чём не бывало улыбнулся:

— Добро пожаловать в агему наследника, Виндар из Беринкрома. Пойдём, я покажу тебе твою комнату. Сегодня отдохнёшь и смоешь дорожную грязь, а завтра начнётся твоё обучение. Первый удар — подъём, нужно быстро одеться и выбежать во двор.

— Удар чего?

— Услышишь. Одежду тебе принесут. Если что-то нужно будет, спрашивай у меня или у Пирона, который тебя сюда привёл.

Увидев бочонок с горячей водой, Ника застонала. С самого Беринкрома она не мылась, только иногда умывалась в ручьях по дороге. А кусок душистого мыла привёл её в такой восторг, что слёзы сами собой брызнули из глаз. Ника бережно положила на лавку новую одежду: льняную рубаху, тёмные шерстяные штаны и кожаную безрукавку в бронзовых заклёпках. В безрукавку она просто влюбилась с первого взгляда. Ещё ей выдали тёплый стёганый кафтан, белую тунику с вышитым гербом наследника и плащ с застёжками в виде лапы пардуса с выпущенными когтями. Застёжки были не золотые, а бронзовые, но это нисколько не уменьшило её восторгов. И ещё слуга сказал, что нужно будет сшить сапоги по ноге, но сапожник уехал за новой кожей, так что через пару дней.

Ника с остервенением тёрла себя мочалкой, размышляя, как здорово всё пока получается и что же будет завтра.

А вечером пришёл цирюльник и остриг ей волосы так коротко, что она совсем стала похожа на мальчика.

Когда Ника шла обратно к себе в комнату, пытаясь не заблудиться, раздались топот, крики и смех — это мальчишки возвращались с вечерних занятий. Из-за угла вдруг выскочили двое и побежали прямо на неё, истово гогоча и мотая головами, всячески изображая лошадей. На каждом из них восседал всадник. Они неслись наперегонки, ничего не замечая вокруг. Ника прижалась к стенке. Вдруг один из коней споткнулся, и всадник, не удержавшись, свалился, едва не задев Нику. Ловко кувыркнувшись, он вскочил на ноги и только тут заметил невольного зрителя.

— Тот самый новенький? — спросил он. Сзади уже подбегали остальные, незадачливый конь потирал ушибленное колено.

— Да, — ответил Каримир. — Виндар из Беринкрома, перед тобой Дамиан, наследник Великого яра Лугории.

Ника настолько растерялась, что чуть не присела в поклоне, как учила её матушка. Нелепо дёрнувшись, она снова замерла. Каримир подошёл и прошептал:

— Встань на одно колено.

Она тут же бухнулась на колено и выпалила:

— Великий наследник… то есть…

Кто-то загоготал, остальные подхватили. Дамиан улыбнулся.

— Наследник Великого яра, прими мою верность и службу, — тихо подсказал Каримир.

На этот раз Ника не ошиблась и повторила слово в слово.

— Встань, Беринкром. Принимаю твою верность и службу. Завтра познакомимся поближе, а сейчас переодеваемся и на ужин!

Все разбежались по комнатам. Ника села на кровать и со злости пнула подушку. Опять она всё испортила! Ну почему она такая глупая?! Так опозориться перед наследником! Все над ней смеялись, и он тоже. Ну и поделом. Заслужила!

За ужином она села в самом дальнем конце стола и старалась не поднимать голову. Остальные её почти не замечали, только большой громкий Грон, тот самый упавший конь, заметил в шутку:

— Я что-то не понял: так кто перед кем сегодня колено-то преклонил?

Каримир бросил короткий взгляд через плечо, и Грон тут же перевёл разговор на другую тему.

Утром её разбудил резкий громкий звук, Ника подскочила и побежала к окну. Большой металлический диск посреди двора ещё дрожал после удара. Тут же завозились, зашумели просыпавшиеся коготки. Ника поняла: это и был первый удар.

Она выбежала во двор последней, на ходу шнуруя безрукавку. Каримир сделал вид, что не заметил, хотя других ругал без снисхождения. И тут началось…

Ника раньше часто убегала в лес, лазила по деревьям, стреляла из детского лука… Но это ни в какое сравнение не шло с подготовкой будущих Когтей Пардуса. Первая же пробежка показала ей, что она тут самая хилая и слабая.

Когда она, согнувшись в три погибели и ловя ртом воздух, доковыляла до тренировочной площадки, остальные уже разобрали деревянные мечи и выстроились перед наставником. Ника растерянно остановилась.

— Виндар! — окликнул капитан, — возьми меч и встань в строй.

Ника пошла к корзине, чувствуя на себе десятки насмешливых и презрительных взглядов, и схватила первый попавшийся меч.

— Высокая стойка! — скомандовал наставник, и все дружно шагнули левой ногой вперёд и подняли мечи над головой.

Ника поспешно встала в самый конец строя и попыталась сделать то же, что и сосед слева. Наставник неторопливо пошёл вдоль строя замерших мальчишек.

— Не напрягай плечи, — сказал он Каримиру и шагнул к следующему. — Ты меня на танец хочешь пригласить?

— Нет, мастер Тиарин, — растерянно ответил худой высокий мальчишка с растрёпанными волосами.

— Тогда зачем ты мне кланяешься? Спина прямая!

Когда мастер Тиарин дошёл до Ники, она уже еле держала меч над головой. Рука дрожала, пот заливал глаза, и вообще хотелось провалиться сквозь землю или убежать куда подальше. Мастер осмотрел её, словно неведомую зверюшку, и осведомился:

— А это из-под какой юбки выползло?

Мальчишки рассмеялись, кто-то выкрикнул:

— Беринкром прислал лучшего бойца!

— Беринкром? Тогда странно, что у него все руки и ноги на месте, — ответил наставник, и все снова рассмеялись. — Даже не буду спрашивать, держал ли ты в руках меч. Виль!

— Да, мастер Тиарин!

— Покажешь ему основные стойки.

— Приказ ясен, мастер Тиарин.

— Враг справа! — вдруг крикнул наставник, и все развернулись. — Ноги не перекрещивать! Тебя кто-то укусил?

— Нет, мастер…

— Тогда почему ты скачешь, как ужаленный?

Мастер снова пошёл вдоль строя, отдавая команды и делая язвительные замечания. Ника пыталась повторять за остальными стойки и движения, сгорая от обиды и стыда, но получалось из рук вон плохо, и она сама это понимала. Слёзы мешались с потом, и она тайком утирала их, надеясь, что никто не замечает. Она мечтала только об одном: чтобы этот позор когда-нибудь закончился.

Когда остальные встали в пары и принялись отрабатывать новый удар, к ней подошёл тот самый Виль, совсем немного уступавший в росте и ширине плеч вчерашнему весельчаку, изображавшему коня. Ника съёжилась и замерла.

— Не бойся, тут ничего сложного. Многие из них тоже ничего не умели, когда сюда пришли. Не будешь лениться — быстро догонишь, — спокойно сказал Виль.

Ника только кивнула в ответ и шмыгнула носом.

— Эта плакса кого-то догонит? — вмешался долговязый рыжий мальчишка и презрительно усмехнулся. — Да его через неделю обратно к мамочке отправят, вот увидишь. Какой из него Коготь?

— Не мешай нам, Нил, у тебя своё задание, — ответил Виль.

— Поспорим? Вспомни Шима. Или того, ушастого. Так же хныкал. А как домой ехать велели — только пятками сверкал. И этот скоро засверкает.

— Посмотрим, — пожал плечами Виль и обернулся к новенькому. — Отдохнул? Начнём с высокой стойки.

За ужином Ника держалась подальше от других и мечтала только об одном: дойти до постели и рухнуть, забыть этот кошмарный день, дать отдохнуть трясущимся рукам и ногам… Но даже это у неё не получилось.

Час или два после отбоя она ворочалась, не в силах избавиться от назойливых голосов и издевательского смеха в голове. «Да его через неделю к мамочке отправят…» — всё повторял и повторял противный рыжий мальчишка. А если и вправду отправят? Что тогда будет?!

Ника вскочила, кое-как оделась и выскользнула из комнаты, стараясь не шуметь. Главный вход сейчас закрыт, но ещё днём она заметила небольшое окно, через которое мальчишки вылезали на задний двор, когда опаздывали на тренировку.

Ника тихо отодвинула щеколду и открыла ставни. И тут же поёжилась от холода. Вернуться бы за кафтаном… Но нет. Она решительно перекинула ноги через подоконник и прыгнула в темноту.

Ущербная луна хоть и слабо, но всё же освещала задний двор. Корзина с деревянными мечами стояла неподалёку, укрытая на ночь дерюгой. Ника наощупь ухватила первый попавшийся меч и вернулась на задний двор. Так… Верхняя стойка. Враг справа… разворот…

Ника изо всех сил махнула мечом, разрубая мнимого врага, и набухшая влагой деревянная палка едва не выскользнула из руки, потянув её за собой.

— Ты так руку вывихнешь, — раздалось из темноты, и Ника подскочила на месте.

Из тени вышла фигура, и Ника с ужасом узнала наследника.

— Только не реви опять — терпеть не могу, — предупредил он. — Возьми за рукоять у самого перекрестья. Разверни. Нет, не так…

Дамиан подошёл, взял её руку с мечом и показал замах.

— Колени больше согни. Носок отведи. Ещё раз.

Каждый раз он делал новые замечания, и вот, наконец, у неё получилось. Руки и ноги двигались куда нужно, спина не горбилась, меч замер ровно на уровне лица противника…

— На сегодня хватит, — кивнул Дамиан. — Спать, Беринкром.

— Я ещё…

— Нет. Надо выкладываться днём, а ночью отсыпаться. Завтра и так всё тело болеть будет. И прекращай эти ночные вылазки.

— Да… наследник…

— Надо говорить «приказ ясен».

— Приказ ясен, — вздохнула Ника.

Она шла обратно вслед за Дамианом, а мысли в голове скакали галопом, обгоняя друг друга. Сам наследник тренировал её! Значит, он не собирается выгонять её? Обидно, что нужно было прерваться именно в тот миг, когда у неё наконец-то начало получаться. Как бы не забыть до завтра все эти движения…

На следующее утро она еле заставила себя проснуться и встать с постели. Нестерпимо хотелось лечь обратно и проспать весь день. Всё тело ныло, глаза слипались, мысли путались… Ника уже начала сомневаться, была ли ночная тренировка на самом деле или просто приснилась ей. На пробежке выступающие из земли корни и камни будто сами бросались под ноги, и Ника несколько раз упала, заработав ещё пару синяков. И, конечно, снова пришла последней. Но зато вчерашние движения не забылись, да и плакать она сегодня не собиралась, пропуская мимо ушей все насмешки злых мальчишек.

Очень быстро выяснилось, что Ника хоть как-то могла соревноваться с остальными только в верховой езде и стрельбе из лука, в остальном безнадёжно проигрывала. Даже на занятиях с учёными наставниками поначалу она молчала и растерянно хлопала глазами, сдерживая слёзы. Ведь никто в Беринкроме и не думал обучать её истории, грамматике, географии и прочим премудростям. Только научили худо-бедно читать и писать, вышивать и играть на лютне.

По ночам она иногда всё-таки плакала в подушку от усталости и бессилия, но так, чтобы никто не слышал. Мальчишки над ней посмеивались и сторонились. Долгими осенними вечерами вместо застолий и буйных игрищ она открывала книгу за книгой и продиралась сквозь непонятные заумные слова, пытаясь вникнуть в их смысл. Иногда она, не выдержав, со злостью бросала книгу и горестно восклицала:

— Это шарпынья лопотень какая-то!

Но судьба и тут преподнесла ей утешительный дар в виде добродушного увальня по имени Роска. В доме его отца, стовольского яра, было много книг, и Роска прочёл их все. Как самых слабых воинов, этих двоих часто ставили в пару на занятиях. Насмешки коготков и тяга к знаниям быстро сблизили их. Роска объяснял трудные места, помогал с заданиями и рассказывал много такого, чего не было в её книгах. А однажды вдруг спросил:

— А что такое «шарпынья лопотень»?

— Ну это… Шарпынь — это такой лесной народец, очень вредный, у нас в тменских лесах обитает. Их говор похож на… лопотень. Это когда младенцы говорить не умеют, а лопочут что-то по-своему. И когда в лес по грибы пойдёшь и вдруг такую лопотень услышишь — нужно бежать со всех ног, не оглядываясь. Иначе уснёшь — и всё, никогда никто тебя больше не увидит.

Поначалу между мальчишками нередко вспыхивали ссоры. Мерились силой, ловкостью, знатностью, богатством. Но капитан и наследник как-то очень быстро разбирались, кто же на самом деле виноват. Драчунов и задир сажали в холодную, чтобы остыли. Или ставили в пару и велели биться до первой крови, а потом мириться. Или бежать лишний круг на тренировках. Или наизусть пересказывать устав агемы… Три раза. Или лучше пять.

Зарядили осенние дожди, тренировки всё чаще проводились в большой пристройке, которую коготки прозвали ристалищем. Вообще, по части прозвищ мастаком оказался рыжий Нил. С его лёгкой руки Грон стал зваться Конь-Спотыкач, а потом это как-то незаметно переделалось в Конягу. Дамиана все, конечно же, звали Пардусом. К Каримиру насмешливые клички не клеились, он так и остался Капитаном.

Нику поначалу прозвали Совой, но потом она стала Святошей за то, что так тщательно соблюдала все правила устава. Она втайне радовалась и даже подыгрывала, притворяясь набожным чистианином.

Роску прозвали Звездочётом за то, что он знал все созвездия и все предания, с ними связанные. Во время тренировок мальчишки всё чаще пошучивали, что Звездочёт и Святоша никак не годятся в Когти Пардуса, зато им самая дорога в учёные мужи.

Но усилия не проходили даром. На месте кровавых волдырей появились мозоли, рука всё увереннее держала деревянный, а потом и настоящий меч, да и в беге Ника стала уже обгонять некоторых коготков. А в науках она быстро выбилась в первые ученики, схватывая всё на лету. Постепенно к её причудам привыкли, и даже рыжий Нил всё реже насмешничал и всё чаще просил помочь разобрать какую-нибудь битву из прошлого. Это было одним из заданий: изучить план местности, расположение войск, решения командиров, а потом обдумать и высказать свои мысли: в чём ошибки проигравших? Что можно было сделать? Как переломить ход битвы? Ника любила такие задания и старалась придумать самое лучшее решение. Капитан всё чаще хвалил её за острый ум, и даже Пардус иногда бросал одобрительный взгляд.

Глава 5

Звон тупых детских мечей разлетался в морозном воздухе, отражаясь от холодных каменных стен ристалища. Коготки привычно отрабатывали удары. Роска старался сделать выпад с разворотом таким же быстрым и чётким, как у Капитана. Он в сотый раз ринулся в воображаемую атаку, поскользнулся и, размахивая руками, грохнулся наземь. И не один. За пару секунд до этого Дамиан решил перевести дух, отошёл на край площадки и снял шлем. И тут же получил сзади удар мечом по голове. Он без сознания рухнул на землю, кровь лилась из раны. Все коготки подбежали и в ужасе уставились на него.

Каримир подлетел и склонился над Дамианом, обхватив его голову руками. Потом чиркнул взглядом по обступившим их мальчишкам и скомандовал:

— Закройте нас. Заприте дверь. Никто не должен видеть.

Привыкшие исполнять приказы своего капитана, коготки захлопнули тяжёлую дверь и сомкнулись тесным кругом. Ни слуг, ни посторонних поблизости не было.

Каримир дёрнул цепочку на шее и достал из-под рубахи белый камень. Мальчишки знали, что у наследника такой же, только золотой. Ещё раз быстро посмотрев по сторонам, капитан правой рукой коснулся камня, а левую положил на висок Дамиана. И закрыл глаза.

Кто-то ахнул, кто-то еле сдержал вопль. Внутри камня словно взорвалась маленькая радуга, он запульсировал всеми цветами, и не камень это уже был, а… как будто крошечное солнце сверкало в руке Каримира. А вокруг головы Дамиана воздух задрожал, сгустился и засиял. Запахло летом, грозой и степными травами…

Дамиан шевельнулся, и волшебный огонь исчез. Каримир вздохнул, возвращаясь откуда-то из неведомых далей, и открыл глаза. Все молчали. Дамиан сел и потрогал место ушиба. Волосы были в засохшей крови, но свежая уже не текла. Он посмотрел на друга. Каримир дёрнул плечом, словно говоря: «Что сделано, то сделано», и помог ему подняться.

— Что ж, теперь вы знаете нашу тайну, — спокойно сказал Капитан.

Первым опомнился Роска.

— Дамиан… я… я не хотел…

— Просто поклянись, что не выдашь нас, — оборвал его Пардус.

— Я клянусь. Жизнью клянусь. Никогда!

— И я клянусь. Если кто-то окажется предателем, я сам его убью, — тяжело промолвил Коняга и посмотрел на других.

И все по очереди поклялись, что никогда и ни за что не выдадут страшную тайну.

Ночью Ника долго не могла уснуть. Сегодня она увидела настоящую магию Владык. Ту самую, которая творила и разрушала прекрасные города, исцеляла и убивала. И которая может дать могущество, а может привести на костёр. Чистый Отис будет брызгать слюной от радости, если узнает… Ну нет! Гнилую грушу он получит, а не Капитана! И не Пардуса! Эти двое и раньше были для Ники недосягаемыми, почти идеальными, а теперь стали и вовсе полубогами.

— Но Вы точно уверены в этом?

— К превеликой моей скорби, да, благородная яра.

— Откуда?

— Чтобы бороться с врагом, нужно как следует его изучить. Посему у нас имеется… подопытное животное. В день пречистой братии оно оказалось очень близко и… почуяло нечистую кровь.

— И второй?

— О да.

— Но слова этого Вашего… животного мы не можем использовать.

— Благородная яра, как всегда, права.

— Что же делать? Я уверена, в Вашей мудрой голове уже созрел план. Да?

— Мальчишки определённо знают.

— Это тоже Ваше животное почуяло?

— Оно умеет не только чуять. Оно умеет заставить говорить. Коготки — ещё не Когти, они легко ломаются.

— Когда?

— Как только представится случай, благородная яра.

Чистый Отис проводил яру Антонию и вернулся к чистым братьям.

— Антония на нашей стороне? — спросил один из них.

— Антония на стороне тех, кто сделает Энриса наследником, — с усмешкой ответил Отис. — И здесь наши пути сходятся. Но большего от неё ждать не нужно. Только мы с вами, братья, можем спасти Лугорию. Двести лет наше братство борется со скверной. Двести долгих лет… Но расслабляться нельзя ни на миг. Только ты решишь, что победил, как зло нанесёт удар со спины. Мы отправляем братьев очищать Лотию и Улгай, а скверна вдруг проросла здесь, в самом сердце Лугории. В семье Великого яра. Свиртянские изменники подсунули ему порченую невесту, и она произвела на свет порченый плод. Великий яр в сетях предателей, его разум опутан этим келеагоновым отродьем. Наш с вами священный долг — вырубить заразу под корень. Антония и её сын — вот наше знамя, надежда на очищение. Когда начинает гнить палец — его отсекают, чтобы остальное тело продолжило жить. Мы — то лезвие, что отсечёт скверну от тела Лугории. Лезвие очищения!

— Лезвие очищения, — повторили братья.

Дамиан прочитал послание от отца и досадливо поморщился.

— Что? — спросил Каримир.

— У одного из бывших Когтей сын родился. Отец едет к нему на чистины и меня с собой берёт.

— Далеко это?

— В Лотии, аж за Торговым путём.

— Если праздники затянутся, вернёшься нескоро.

— Думаю, они затянутся. Вопли Антонии уже за городской стеной слышно.

Каримир покачал головой, но промолчал. Все знали, что Антония скоро подарит Великому яру очередного отпрыска. Эгрис был очень рад этому, а ещё больше он был рад улизнуть на время хоть куда-нибудь, например, к старому боевому другу в лотийские отроги.

Великий яр с наследником уехали в сопровождении Когтей Пардуса. Жизнь в доме улгайского яра шла своим чередом, но без хозяина: Каримир-старший срочно уехал в Соколиную башню разбираться с ченударами, угнавшими табун лошадей вместе с пастухами.

— Капитану младшей агемы от пречистого Вонифатия Второго! — вестовой протянул свиток и вышел. Каримир взломал печать и развернул послание.

— Чего этот чистюля хочет? — настороженно спросил Гиран.

— Чтобы мы завтра явились в храм на службу в честь павших за чистоту воинов.

— Мы пойдём? — спросил Звездочёт.

— Придётся. Но будем настороже. Все помнят про паука?

Коготки согласно загалдели. Недавно они решили, что Тайному Еретическому Обществу, как они себя теперь называли в память о том летнем переполохе, нужны тайные символы и сигналы. Рыжий Нил предложил в случае тревоги кричать «Паук!», и все согласились.

На следующее утро, надев выходные туники и знаменитые плащи с застёжками в виде когтей, младшая агема явилась на службу. Храм сиял белоснежной чистотой. Прихожане благоговейно слушали песнопения о славных героях прошлого, отдавших жизнь за чистоту и процветание Лугории.

По окончании службы пречистый подозвал к себе Каримира и ласково сказал:

— Какие все красавцы. Вижу, что воины из вас выйдут славные. А давно ли вы, дети мои, исповедовались?

Этот вопрос застал Каримира врасплох. Считалось, что коготков исповедует улгайский священник, живший в их доме, но тот уехал вместе с Каримиром-старшим.

— Как только чистый Сона вернётся…

— Зачем же ждать? В такой светлый день самое время очиститься ото всех грехов.

— Пречистый, сегодня так много людей, все исповедники заняты…

— Не волнуйся, дитя моё. В моей келье вас уже ждёт мой личный исповедник. Ступайте, ступайте. Чистому телу — чистый дух.

Каримир решил пойти на исповедь первым и узнать, что кроется за этим внезапным предложением. Но, пока он говорил с пречистым, коготков уже увели в другой конец храма. Пробираясь сквозь толпу, он с ужасом увидел, как внезапно открылась тяжёлая дверь, и храмовники почти втолкнули внутрь кого-то из них. Дверь захлопнулась, два послушника встали безмолвными стражами около неё. Затевать драку в храме?.. Коготки растерялись.

— Кто там? — зло спросил капитан.

Все осмотрелись, и кто-то ответил:

— Святоша…

Когда Нику резко толкнули в спину, вынудив шагнуть в темноту кельи, она потянулась за кинжалом… Но его не было. Входящие в храм оставляли оружие в специальном притворе, ибо зачем чистым орудия убийства в обиталище богов?

Выпрямившись, она огляделась. За маленьким столом сидели двое в белоснежных рясах. И одним из них был чистый Отис, а второй… второй вызывал даже большее отвращение: зеленовато-бледный, с сухой шелушащейся кожей и красными белками глаз, он был словно порождение чьего-то дурного сна.

Отис приторно улыбнулся:

— Ты пришёл исповедаться, сын мой? Подойди, не бойся. Это благое намерение. В чистоте должны содержать мы и тело своё, и дух.

Ника осторожно подошла. В конце концов, что могут сделать эти два немощных старика? За дверью стоят верные коготки во главе с отважным Капитаном. И она не будет бояться, просто соврёт что-нибудь и спокойно выйдет отсюда.

— Сядь, вот сюда. Тебя исповедует чистый Хига.

Ника села, не поднимая глаз на этого мерзкого типа. Она ждала вопросов о содеянных грехах, но вдруг заметила, что Хига подался вперёд и тянет к ней свою руку. Она в ужасе отшатнулась, стул под ней качнулся, их глаза встретились. Но это были уже не глаза, а омуты, они втягивали, поглощали, повелевали… Она безвольно откинулась на спинку стула, и тот стал падать. Жуткие омуты исчезли, и, уже в падении, Ника жутко заорала:

— Паук!!!

Стул опрокинулся, она больно ударилась головой. Но ещё за мгновение до этого дверь распахнулась, и в комнату влетел разъярённый Капитан с повисшими на нём храмовниками, а следом пытались прорваться и другие коготки. Хига опустил капюшон на лицо. Отис встал, изображая оскорблённое негодование.

— Кто смеет прерывать тайну исповеди? Я наложу на вас епитимью!

Храмовники, наконец, отпустили Каримира, но встали по бокам.

— Простите, чистый Отис. Я услышал крики и подумал, что кому-то нужна помощь.

— Мальчик случайно упал.

— Паук, Капитан. Я увидел паука.

— Я понял, Виндар. — Каримир помог ей подняться и шагнул вперёд, встав между ней и Отисом. — Ещё раз простите, чистые отцы, но Виндара нужно срочно отвести к лекарю. Он жутко боится пауков.

Коготки сзади стояли плотной стеной, готовые исполнить любой приказ Капитана. И Отис понял: сегодня он проиграл. Чуть заметным жестом велев храмовникам отойти, он холодно произнёс:

— Непотребно срывать тайну исповеди, хоть бы и небеса рушились на землю. Вот наказание для всей агемы: завтра на заре прийти, встать на колени и десять раз пропеть покаянную молитву. Да очистят вас боги.

— Как повелит чистый отец, — ответил Каримир, но в его голосе не было ни капли почтения.

Почти выбежав из храма, они молча направились к дому.

— Как голова? — спросил Каримир.

— Ерунда. Капитан, там…

Но Каримир прервал разговор и поспешил дальше. Только закрыв на засов крепкие ворота дома, он чуть успокоился. Велев остальным идти на тренировку, он отвёл Нику в свою комнату и только там сказал:

— А теперь рассказывай. Всё, до последней мелочи.

Ника рассказала.

— Да, я почуял, когда он начал вопрошать. Виндар. Ты ведь ничего не скрываешь от меня?

— Капитан…

— Мне важно знать, что он успел увидеть в тебе.

— Увидеть… во мне?.. — у неё внутри будто всё исчезло, она падала, падала в бездонную непроглядную дыру, и не могла упасть.

— Да. Он такой же, как я. Он заставил тебя открыться. И я не знаю, что он успел сделать и что успел разнюхать. Но могу узнать. Я должен пройти по его следу в твоей голове.

— Капитан…

— Не бойся. Я сохраню твои секреты. Но это необходимо.

— Сохранишь? Ты никому не расскажешь? — слёзы ручьями текли по лицу, ноги подкашивались.

— Если это не нарушает нашу клятву верности.

— Нет. Но…

— Виндар. Это надо сделать быстро. След пропадает.

Ника кивнула. Всё. Это конец.

Тёмные глаза Каримира замерцали расплавленным серебром, и всё исчезло.

Спустя бесконечность она медленно очнулась. Боясь пошевелиться, боясь поднять глаза, боясь вдохнуть, она ожидала смертного приговора. Каримир тоже молчал. Давно он не был так ошарашен и сбит с толку.

— Девчонка???

Она кивнула и только тогда посмела поднять глаза. Каримир выругался по-ченударски:

— Дыгр ангвара эс кари… как такое вообще могло произойти?

— Ты же всё теперь знаешь.

— Нет. Я только прошёл по его следам. Слава Ару, он ничего не успел узнать. А потом… В общем, я понял, что ты не Виндар. А кто?

— Дариника.

— Дариника… а дальше?

— Дочь яра Никая из Беринкрома. И ты обещал сохранить мою тайну.

— Что???

— Ну я же храню твою! И я обещала жизнь за неё отдать! А ты?

— Ты что, хочешь остаться как ни в чём не бывало? Девчонка в агеме наследника?!

— А что изменилось, капитан? Ты был в моей голове. Скажи: я хочу тебя предать? Я нарушила клятву?

— Нет. Но это неважно.

— Почему? И что тогда важно?

— Ты солгала.

— Тогда убей меня сейчас. Я не вернусь в Беринкром. Давай, залезь опять в мою голову и проверь, вру я или нет.

— Ты ещё и чокнутая.

— Отец ненавидит меня. За то, что Илиник умер, а я нет. Он отправил меня в монастырь, лишь бы с глаз долой. Мне некуда возвращаться. Каримир…

— И что я, по-твоему, должен сделать?!

— Ничего! Сохрани мою тайну, как я храню твою. Я не подведу тебя, Капитан. Хоть раз подводила?

— Не плачь. Ревёшь, как девчонка. Мне надо подумать. Иди в свою комнату и умойся. И не выходи никуда.

Ника кое-как дошла до кровати и рухнула на неё. И провалилась в беспамятство.

Очнулась она поздно вечером от того, что Каримир тряс её за плечо.

— Ты почему не ужинала? Решила себя голодом уморить?

— Я… голова болит.

— Значит, всё-таки ударилась. Раздеться сама сможешь? Я принесу воду и лёд.

— Капитан! Сначала скажи.

Каримир замер в дверях. И сказал с тяжёлым вздохом:

— Я сохраню твою тайну.

Когда он вернулся с кувшином и полотенцем, чтобы приложить холод к голове, Ника спросила:

— А ты можешь… ну как тогда, с Пардусом?

— Нет. Огонь тебя убьёт, а не исцелит. Так что спи, сон — хороший лекарь.

— Капитан… спасибо. Ты лучший на свете капитан.

— Не знаю, чего мне это будет стоить. Нам обоим… И имей в виду: никаких поблажек. Или ты коготок Виндар, или ноги в руки и домой.

— Не надо никаких поблажек, — кивнула она и провалилась в сон.

Глава 6

На следующее утро коготки (все, кроме Ники) пришли в храм в сопровождении десятка улгайских вояк, весело оттарабанили на разные лады все положенные молитвы и спокойно ушли.

Антония родила девочку, Эгрис с наследником вернулись из путешествия. Яр Каримир задерживался в Соколиной башне.

Для Ники ничего не изменилось. Полностью доверившись Капитану, она стала увереннее и спокойнее.

Дамиан остался доволен поездкой:

— Знаешь, мы так много говорили обо всём. О нашей с тобой силе, о матери, об Антонии… Он как будто стал другим человеком, особенно когда приехали в Тербин. Этот его старый друг, Дюн, когда-то вытащил отца из воды, а сам чуть не погиб. Он так промёрз, пока добирались до жилья, что еле выжил и уже не мог оставаться Когтем. Они оба так обрадовались этой встрече, да и остальные Когти тоже. Знаешь, они иногда вели себя прямо как мы. А теперь ты рассказывай.

Каримир поведал о случае в храме.

— Почему не связался со мной?

— Тот канои исчез. Что-то выпытать у Святоши он не успел.

— Ты уверен?

— Да. Я порылся у него в голове.

— Этот Святоша всегда был со странностями. И что же он скрывает?

— Я обещал не рассказывать. Ничего такого, что тебе может повредить.

— Ладно. Пошли на тренировку.

— Этот воронёнок, главный из коготков, чуть не нашёл Хигу. Пришлось срочно спрятать его подальше, — Отис сжал в кулаке золотой круг — символ чистоты.

— Что же дальше, чистый Отис? Мы отступим?

— Ни за что. Иначе братья, смотрящие на нас из небесных храмов Пречистых богов, не примут нас. Антонию пока трогать не будем — пусть растит наследников. Я недавно связался с яром Никаем, он готов обсудить наши планы.

— Но чистый Отис! Говорят, что он снюхался со Свиртом! А это же исчадие скверны!

— Если клинок отравлен — что ж. Убей врага, а затем выброси этот клинок. Чем больше они перебьют друг друга — тем лучше для нас. Примем яра Никая и выслушаем его.

С наступлением тепла стали совершать конные вылазки, иногда с ночёвкой в охотничьем домике посреди Ярова бора. Там Дамиан и Каримир, уже не таясь, проводили свои особые тренировки по владению силой огня. Они метали молнию в дерево, и то загоралось. Они сотворяли бело-голубые шары, и те медленно плыли по воздуху, а потом взрывались со страшной силой. Они молча общались на любом расстоянии, учились искусству вопрошания (с разрешения коготков) и делали ещё много такого, от чего волосы дыбом вставали.

Как-то раз, забравшись в самую глушь, они решились-таки попробовать соединить камни. Оставив коготков подальше, они спустились в овраг с ручейком и скалистыми выступами. Каримир вызвался первым попробовать силу двух камней. Дамиан нехотя снял Зимний свет и передал ему, а сам отошёл подальше. Каримир надел камень, соединил кристаллы плоскими гранями и замер. Дамиан почувствовал гудение и потрескивание в воздухе. Такой невиданной мощи он ещё никогда не ощущал. Каримир весь засветился, закричал и выбросил огромный поток огня прямо перед собой. Скала взорвалась, осколки полетели в разные стороны. Каримир упал, Дамиан бросился к нему. На шум взрыва уже бежали встревоженные коготки. Они увидели на дне оврага большой дымящийся кусок скалы, причём камень не просто раскололся, он оплавился по краям. А рядом, чуть не придавленный им, лежал Капитан. Пардус подбежал первым, приподнял его и начал осматривать. Каримир открыл глаза.

— Живой?

— Живой. Это было так… как будто вся сила этого леса собралась во мне, и я чуть сам не взорвался.

— Да, я видел. Дед разгадал ещё одну тайну Владык. Встать можешь?

Каримир попытался подняться, но со стоном рухнул обратно.

— Я так испугался, что выбросил всю силу без остатка.

Дамиан осторожно снял с его шеи свой камень:

— Холодный. Я не могу сейчас исцелить тебя.

Он обернулся к коготкам и скомандовал:

— Сделайте носилки, отнесём его в домик.

— Может, послать за лекарем?

— Нет. Сила вернётся, нам нужно только время.

В домике Каримира отмыли и уложили, он тут же уснул. Остальные сели у камина и стали тихонько обсуждать случившееся.

— Пардус, что это было?

— Это называется сила двух камней. Если камни настроены друг на друга, вместе они вбирают такую огромную силу… Кто видел ветряные столбы на море или в пустыне?

— Я.

— И я видел.

— Вот примерно так. Сила сгущается и становится такой мощью, что можно взорвать гору. Так Владыки проделали расселину в Большой гряде для Торгового пути и много чего ещё.

— И Келе-Агон так взорвался?

— Нет, там было что-то другое. Не просто сила, а что-то, из-за чего люди болели и умирали без счёта. За это Владык и прокляли. И никто не знал, как лечить эту напасть. Многие сходили с ума и творили страшные вещи. Но это никак не связано с силой огня, храмовники врут.

Дамиан замолчал, глядя на огонь. Это и многое другое рассказал им Дед. Но не всем можно поделиться даже с верными коготками. У Деда тоже были свои тайны, и в одну из них Дамиан случайно проник. Он узнал, с каким камнем сонастроен красный камень наставника.

Давным-давно Дед тоже был молодым, и был у него друг. Они вместе колесили по Лугории, ища всё, что осталось от Владык. Они были как братья и сделали побратимами свои камни. Но потом случилась какая-то история, о которой Дед не любил рассказывать. Его друг чуть не угодил на костёр и еле успел сбежать в Свирт. Там он продолжил свои изыскания и со временем стал известным учёным. Молодой правитель Свирта Златан оценил его старания, приблизил, дал безграничные возможности и требовал только одного: знаний Владык. И теперь старый друг наставника был известен по обе стороны Иликона как великий и ужасный колдун Лирник. И ещё Дамиан знал, что Лирник перекопал уже все развалины и подземелья Свирта и теперь посылает смертников на руины Келе-Агона, и те привозят ему чудесные находки. А когда он распотрошит остатки древней цитадели Владык, его алчный взор устремится дальше, на Лугорию…

Наутро Зимний свет снова наполнился силой огня, и Пардус залечил раны Каримира. Тот проспал ещё сутки, а потом очнулся как ни в чём не бывало.

Как-то во время охоты Ника отстала от остальных и ехала, неторопливо разглядывая весенний лес. На все лады щебетали птицы, солнечные зайчики скакали по свежим блестящим листочкам. Вдруг Ника заметила копошащийся светлый пушистый комок в корнях старого дерева. Она спешилась и осторожно подошла. Комок оказался большим бело-розовым щенком, которого портил небольшой нарост на лбу. Щенок скулил и явно был голоден. Ника посмотрела вокруг, ища его мать. Впереди слышались крики охотников. Из-за кустов выехал рыжий Нил.

— Что это у тебя там? А, химера.

— Кто?

— Так у нас называют порченых зверей. Раньше их полно по лесам бегало. Добей, чтоб не мучился.

Ника мотнула головой и взяла щенка на руки. Он стал лизать её пальцы.

— Всё равно Капитан не разрешит, — покачал головой Нил.

— Посмотрим.

Каримир с сомнением посмотрел на щенка и сказал, что в уставе про животных ничего не написано. Хотя в замок его точно не пустят. На умоляющий взгляд Ники он махнул рукой:

— Ладно. Пока отца нет, пусть живёт. Только во дворе.

Ника радостно подпрыгнула и побежала кормить щенка, потом устроила ему лежанку из старых вещей, выпрошенных у ворчливого Пирона. Она назвала щенка Флам и возилась с ним всё свободное время. Выкупанный и накормленный, он оказался очень милым и симпатичным. И очень быстро стал всеобщим любимцем.

Встреча чистого Отиса и яра Никая произошла в одном из небольших храмов Стоволья.

Отис смотрел из окна, как в ворота въезжает яр с небольшой свитой, и думал о том, как же метко даёт народ прозвища своим правителям. Яр Никай Берин, прозванный Беринкромским Шатуном, был выше среднего роста, широкоплечим и сутулым, словно медведь, вставший на задние лапы. И таким же опасным. Тяжёлая болезнь и смерть близких добавили седых волос в его русую бороду, но не сломили мятежный дух. Соскочив с коня, он цепким взглядом окинул двор и заметил Отиса. Тот, застигнутый врасплох, улыбнулся и сделал приглашающий жест. Тяжёлой размашистой походкой Никай вошёл внутрь.

— Рад нашей встрече, благородный яр.

— Благословите, чистый отец.

Отис вознёс руки и произнёс короткую молитву, после чего они приступили к делу.

— Вы хотели видеть меня, яр Никай.

— Да, чистый отец. Как Вы знаете, Тмень богата рыбой. И речной, из Иликона, и морской. Мы ловим рыбу, потрошим, солим или коптим, а потом отправляем на север, в Лугорию. И мы, как никто, знаем: рыба гниёт с головы. Думаю, чистый отец, эту истину уже никто не отрицает.

— Я не столь сведущ в рыбе, благородный яр…

— Да бросьте. Мы тут одни, и нечего юлить друг перед другом, чистый отец. Вся Лугория уже знает, что наследник порченый. Где же Ваши храмовники с чистым огнём и разящим мечом? Неужто они способны только свиртянских вдовушек очищать?

— Не забывайся, яр Никай. Мы здесь не для того, чтобы вдовушек обсуждать. Имеешь что — говори.

— Имею, чистый отец. Имею. Ты слышал сказ о тменском охотнике?

— Сказ?! Ты приехал рассказывать мне сказки?

— А ты послушай, чистый отец. Пошёл как-то охотник на медведя, да силы не рассчитал. Медведь рогатину сломал, охотника на дерево загнал, сам за ним карабкается. Тут бы сказке и конец, да заметил охотник внизу другого медведя. И стал шишки срывать да в того медведя бросать. Тот морду поднял — первого медведя увидал. Подпрыгнул и снизу вцепился. Слышал, чем сказка-то кончилась? Охотник тот две шкуры домой принёс.

— Занимательные у тебя истории, яр Никай. То рыбы, то медведи…

— В таких историях, чистый отец, главное — самому ни той рыбой, ни тем медведем не оказаться.

— Что же ты предлагаешь?

— Стравить медведей. Были у меня тут недавно человечки с той стороны. Говорят: «Вам ваши порченые не нужны — так отдайте их нам».

— Зачем?

— Для опытов. Их колдун готов хорошую цену дать. И заодно поможет их изловить. На всякого зверя — своя хитрость, чистый отец. На медведя с острогой не ходят. А эти-то посерьёзней медведя будут. Особенно когда вдвоём. Яд их не берёт — небось, пробовал уже? А раны они друг другу залечивают своим колдовским огнём.

— Келеагоново семя…

— Так вот: перво-наперво разлучить их надо. Дикаря улгайского от наследника отдалить.

— Пробовали уже. И не раз. Как с гуся вода…

— Наговорами тут не поможешь — они насквозь видят.

— Что же ты предлагаешь, яр Никай? И что твой колдун предлагает?

— Колдун поможет схватить воронёнка и переправить в Свирт, а взамен просит вот что: узнать, кто и где обучал их с наследником колдовскому искусству. Знаешь?

— Знаю. Антония сказала… Ладно, яр Никай. Поверим пока, что колдуну они нужны для опытов. А твоя цена какая будет?

— Моя цена известна — вольная Тмень.

— Зачем?

— А зачем птице крылья? Мы больше ста лет уже под Лугорией. Шлём и шлём обозы — с деревом, с пушниной, с рыбой, и конца-краю им нет. А что взамен? Где была Лугория, когда Тмень вымирала от хвори? Хоть одну подводу с хлебом прислали? Нет, чистый отец. Моё условие такое: вам — новый наследник Лугории от Лотии до Хвоста, нам — вольная Тмень и мирный договор. А все колдуны пускай в свой Свирт убираются.

Весна сменилась летом. Агема перебралась из города с его постоянными стройками на природу, разбив походный лагерь недалеко от охотничьего домика. После неудачной исповеди Отис затаился, Антонии тоже было не до них. Каримир выделил Нике с Фламом отдельную палатку, чтобы собака не мешала остальным. Никто уже не удивлялся, что Святоша ходит в любимчиках у Капитана.

Она каждый день тренировалась в стрельбе из лука и стала одной из лучших в этом деле. Но ей было далеко до Полоза — лотийского смуглого паренька с чёрными кудрями и серьгой в ухе. Он стрелял, как дышал. Выдох — выстрел. Эта лотийская манера стрельбы совсем не походила на лугорскую, да и лук его был устроен иначе. Ника решила по возвращении в город найти лотийских мастеров и заказать себе такой же, а потом просить Полоза научить её стрелять так же быстро и точно.

Ещё она подружилась с Равианом и Ястином, братьями из Ярских земель. Они так здорово пели на два голоса старинные песни о подвигах, что хотелось тут же схватить меч и броситься в жаркую сечу. А потом они вдруг переходили на скоморошьи прибаутки с небылицами, и коготки заливались от смеха. А иногда, особенно во время нудного моросящего дождя, они затягивали Плач о Ржавых землях, и у слушателей всё внутри сжималось от тоски и безысходности. Почти ни один вечер у костра не обходился без их песен.

За звание первого силача в агеме сражались Коняга и Сом. Когда они дрались на кулаках — остальные бросали тренировку и шли смотреть. Коняга был шумный и весёлый, Сом — молчаливый и сосредоточенный.

Ещё одним развлечением были бои на мешках. На высоких пеньках укрепили гладкое обтёсанное бревно. Противники босиком и с мешками, набитыми листьями, встречались на середине и дубасили друг друга, пока один или оба не падали вниз. Здесь побеждали самые ловкие, чаще всего рыжий Нил, Борей или Жук.

Самым благородным оружием, конечно же, считался меч, и тренировкам на мечах отводилось больше всего времени. Когда Пардус вставал в пару с Капитаном, их боевой танец мог длиться почти бесконечно. Иногда в пылу схватки друзья забывались, и их мечи начинали искрить, а камни — светиться, это ужасало и завораживало.

Накануне прошёл дождь, и на утренней тренировке все перепачкались в грязи. Поэтому послеобеденные часы были отданы стирке, сушке и приведению себя в порядок. Ника, со злостью тыкая иголкой, пыталась зашить порванные штаны и бормотала:

— Келеагоново отродье… свалилось на мою голову… приди только…

— Что это со Святошей? — спросил Борей у Роски.

— Флам с грязными лапами в палатку забежал и всю одежду загваздал, — ответил тот.

— Хм… да уж… — неопределённо сказал Борей и пошёл вешать отстиранную рубаху.

На поляну влетел запыхавшийся Нил и закричал:

— Слыхали? В Приовражье бродячий цирк приехал!

Коготки побросали работу и подбежали к нему с разных сторон.

— Цирк? В эту дыру? Чего они там забыли?

— А топотамы у них есть?

— А волшебники?

— Ну приехал и приехал, — пожал плечами Сом. — Нам-то что?

— А то, — перебивая остальных, ответил ему Нил, — что их Пардус специально для нас позвал!

— Шутишь?!

— Поспорим? Завтра после обеда все идём в Приовражье! Сам слышал!

Поднялся недоверчиво-радостный шум.

Каримир вышел из-за поворота на поляну, и все бросились к нему.

— Капитан! Это правда?

— Или Рыжий опять что-то задумал?

— Смотря что он успел наболтать, — улыбнулся Каримир. — Завтра после обеда все, кроме дозорных, идут в Приовражье.

В ответ послышались возмущённые крики дозорных и радостные — всех остальных.

— Подготовьте туники и плащи, вечером проверю, — добавил Каримир и пошёл к своей палатке.

Ника схватилась за голову. Плащ, заляпанный собачьими лапами, она даже не начинала отчищать. А ночью ещё и дежурить у костра!!!

Она торопилась изо всех сил и чуть не опоздала к вечерней проверке. Если смотреть придирчиво, пятна на плаще ещё были кое-где видны. «Колдунья-Сова, помоги мне! Пусть Капитан не заметит!» — молилась она про себя, стараясь не дёргаться от волнения, когда Каримир начал осмотр. Он подходил всё ближе, ближе, бросил взгляд на её одежду… и прошёл молча. Дариника облегчённо выдохнула, благодаря богиню.

Ночью, сидя у костра, она думала о бродячем цирке. Интересно, а там будут ручные медведи? Или глотатели огня? Или какие-нибудь заморские диковинки? Вот бы ещё раз увидеть маленьких обезьянок, которые так забавно чешутся и ругаются друг на друга!

Ника так живо представила этих обезьянок, что тут же захотела с ними поиграть. Они так весело скакали, потряхивая рыжими хвостами… Ника побежала за одной из них, пытаясь погладить её сверкающую шёрстку…

— Виндар! — вдруг раздался над ухом чей-то голос.

Ника вздрогнула… и очнулась. И в тот же миг поняла, что голос принадлежит Капитану. Волна ужаса захлестнула с головой, унося остатки сна, и Ника попыталась вскочить, но так неуклюже, что чуть не ступила в костёр. Вернее, в тлеющие угли — костёр успел погаснуть, пока она спала.

Ника встала перед Капитаном, виновато опустив голову.

— Три дня в холодной, — сказал он.

Холодная — каморка в подвале охотничьего домика, куда сажали под замок нерадивых агемцев. Нике ещё ни разу не приходилось там сидеть, да ещё и сразу три дня, а ведь завтра…

— А ведь завтра… — проговорила она растерянно, но Каримир жёстко перебил.

— Завтра? Никакого завтра нет. Ты убит. Я убит. Пардус убит. Все убиты. Завтра нас сожгут на этой самой поляне. И хорошо — не придётся отвечать перед Великим яром. Если для тебя всё это игра…

— Нет!

— Не кричи.

— Мне… сейчас идти?

— Утром. Приказ ясен?

— Приказ ясен, Капитан.

Каримир пошёл проверять остальных дозорных, а Дариника стала подбрасывать ветки в затухающий костёр, ругая себя, Капитана и свою несчастную судьбу. Ну подумаешь — уснула на минуточку. Зачем же сразу в холодную? Да ещё и про игру сказал. Не верит, что для неё это серьёзно. Ну и подумаешь… А она ему докажет! Вот просидит все три дня и ни капли не испугается! Даже ночью… А остальные завтра пойдут на обезьянок смотреть… Злые слёзы наворачивались сами собой, и Ника размазывала их по щекам, тяжело вздыхая. Как же несправедливо устроен этот мир!

Растолкав очередного кострового, она ушла в свою палатку, но уснуть смогла только под утро. А утром её разбудил Виль и отвёл в холодную.

Глядя в окошко под самым потолком, она тоскливо слушала весёлый гвалт мальчишеских голосов. Вот они завтракают, вот побежали на тренировку… Мимо окна кто-то прошёл, и Ника отшатнулась, узнав сапоги Пардуса. И очередная волна стыда и ужаса окатила её. «Я убит. Пардус убит. Все убиты». В ушах раздался булькающий звук, а перед глазами снова разливались две реки — кровавая и огненная. Только это уже не Фом лежал перед ней с перерезанным горлом, а Каримир… А рядом… Ника вскрикнула и начала яростно трясти головой, отгоняя видение. Три дня — так три дня. Сама виновата.

Перед самым обедом, когда от костра потянулись ароматные запахи и в животе забурчало, дверь вдруг открылась, и в каморку вошёл Нил. Не успела Ника открыть рот, как дверь захлопнулась, и послышался скрежет замка.

— А ты что натворил? — удивилась она, но не слишком сильно.

— Да ничего такого… Просто наш Капитан шуток не понимает.

После обеда к окну подошёл Роска. Ему было неловко, что он сейчас пойдёт веселиться, а друзья останутся в тёмном холодном подвале.

— Эй! Достанете? — протянул он что-то в окошко.

Это оказались карамельные груши. Ника знала, что груша ей не положена, а положена только вода с куском хлеба, но… Ведь она и так лишится цирка, разве это не достаточно суровое наказание? А Нил вон свою уже умял и ни на миг не замешкался. Ника сглотнула слюну и откусила сочную мякоть…

— А я всё равно пойду, — упрямо сказал Рыжий.

— Как это?

— Вот так… — загадочно ответил он. — Если слово дашь, что не проболтаешься, то и тебя с собой возьму.

— А… приказ?

— Да мы издалека одним глазком посмотрим и бегом назад, никто не узнает.

— А решётка?

— Не проболтаешься? — сурово спросил Нил.

— Нет…

— Эта решётка — одно название. Петли прогнили давно.

— А дозорные?

— Сегодня Жук в дозоре, он меня не выдаст. Идёшь?

Ника замерла. Обезьянки, медведи, волшебники… Это музыка и смех донеслись издалека или просто показалось?

«Я убит. Пардус убит. Все убиты»…

«Одним глазком и бегом назад, никто не узнает»…

Рыжие обезьянки с огромными глазами…

«Если для тебя это игра»…

— Нет, — покачала она головой, — не могу.

— Почему?

— Не могу — и всё.

— Святоша… — презрительно протянул Рыжий. — Хочешь быть чище Вонифатия? Перед Капитаном выслужиться?

— Заткнись, Рыжий! Хочешь идти — иди, а меня не трогай.

— А не проболтаешься?

— Сказал же — не проболтаюсь. Я… спать хочу, понял?

— Как знаешь, — дёрнул плечами Нил.

Он подвинул лавку к окну и осторожно выставил решётку — было понятно, что делает он это не в первый раз. Обернувшись, Нил хитро подмигнул и одним ловким движением вытолкнул себя наружу. И исчез.

Ника в очередной раз тяжело вздохнула, посмотрела долгим взглядом на такую близкую свободу и… решительно легла на топчан. И быстро провалилась в сон — сказались волнения этого дня и бессонная ночь.

Её разбудили скрежет и скрип открываемой двери. С трудом разлепив глаза, она посмотрела на вошедшего… и вскочила.

— Где Нил? — обманчиво-спокойным голосом спросил Каримир.

— Я… — остальные слова так и остались несказанными.

Сказать «Я не знаю»? Но она знала.

Сказать «Он убежал посмотреть»? Но она обещала не проболтаться…

Похолодев, она с трудом подняла голову… и встретила взгляд Капитана. Тот самый, прожигающий насквозь и пробирающий до дрожи.

Каримир очнулся и посмотрел на окно без решётки. Ника ждала, не смея даже дышать. Молчание длилось так долго, что она не выдержала и спросила:

— Ещё три дня?

Каримир снова посмотрел на неё, но теперь уже не тем взглядом, а обычным, и коротко ответил:

— Нет.

Ника в ужасе уставилась на него. Неужели он сейчас выгонит её из агемы?

Выдержав паузу, он продолжил:

— Как выйдешь — три дня по три лишних круга. Приказ ясен?

— Да, — радостно выдохнула она. — Только…

— Что? — нахмурился Капитан.

— Я ещё… грушу съел…

— Четыре дня.

— Да… то есть — приказ ясен, Капитан! — улыбнулась она.

С Рыжим Каримир обошёлся намного суровее — заставил целый месяц чистить общий котёл.

Десять кругов, общих для всех, Ника пробежала, лишь слегка запыхавшись. Но после второго лишнего, едва добежав до поляны, бессильно упала на траву.

— Ну что, я всё ещё лучший капитан? — ехидно спросил Каримир, наклоняясь над ней.

— Да…

— «Лучший»… Да Первый Коготь меня иногда так за… Уж лучше бы я десять лишних кругов пробежал.

Ника от изумления так и замерла, позабыв вдохнуть.

— Отдышался, Виндар? Ещё круг, — как ни в чём не бывало, сказал Каримир.

Лето, наполненное тренировками, занятиями, разговорами у костра, конными прогулками и многим другим, незаметно пролетело, и близился очередной праздник последнего колоса. Великий яр велел готовиться к переезду обратно в город.

На дороге было шумно и весело. Со всей Лугории стекались люди разных сословий. Торговцы везли свои товары на большую ярмарку, бродячие актёры и фокусники торопились застолбить лучшие места, молодые воины надеялись показать свои таланты на ристалищах, благородные яры везли подросших дочерей в поисках достойных женихов, а простой люд надеялся вкусно поесть задарма и поглазеть на всё это.

В первый день праздника вся знать во главе с Великим яром участвовала в обряде. Эгрис в белоснежных одеяниях, напоминая Бога Неба из старинных книг, торжественно перевязал сжатые колосья золотым кушаком, который сняла с себя и передала ему Антония, и вручил золотой сноп яру Лостину, хранителю велиярской казны. Затем все отправились в замок, чтобы пировать три дня и три ночи и прославлять богов, ниспославших богатый урожай.

Процессия растянулась на много поприщ. Стовольцы в соломенных шляпах и белых льняных одеждах с богатой вышивкой несли в корзинах караваи, сочные плоды и самые большие овощи; улгайки, звеня серебряными подвесками, спешили поднести богам знаменитые сырные пироги и скому — освежающий напиток из кобыльего молока; тменцы в тёмных шерстяных одеждах и мехах держали бочонки с мёдом и туеса с лесной ягодой…

Сноп торжественно установили во дворе замка на возвышении, покрытом дорогой заморской тканью, вокруг с почтением расставили дары и подношения, вознесли благодарственные молитвы Атию и Наиннаре, после чего Эгрис позвал всех на пир. По всему двору уже были расставлены столы с угощениями для горожан: бочонки с пивом и медвяницей, сыр, жареная рыба и птица, конская колбаса, орехи в меду…

Для знати же столы были накрыты в самом замке. Изысканные кушанья поражали взор и возбуждали аппетит. Тменские настойки на травах и ягодах, заморские вина, выдержанная улгайская медвяница соседствовали с зажаренными кабанами, огромными морскими рыбинами, пышными белыми хлебами… Блюда сменялись всю ночь, и гости обязаны были попробовать каждое.

На следующий день коготкам разрешили погулять по ярмарке, присмотреть нужные товары и повеселиться, но друг друга из виду не терять и лучше держаться по трое. Флама пришлось запереть в сарае. Дамиан и Каримир остались в замке: бесконечные приёмы и встречи сменяли друг друга, посланники Свирта, Нормарка, ченударских племён вручали дары и заверяли в вечной дружбе, а потом просили о тайных встречах, чтобы обсудить наиважнейшие вопросы, требующие незамедлительного решения. Эгрис требовал участия Дамиана во всех заседаниях Малого круга, а тот всюду брал с собой Каримира.

Ника гордо поправила блестящую пряжку плаща. Ей нравилось ловить на себе завистливые взгляды городских мальчишек. Ещё бы! Парадное одеяние младшей агемы у кого хочешь вызовет зависть! Только бы не забывать следить за кошельком, а то воришки так и шныряют в толпе со своими маленькими острыми ножичками. Вон у Коняги вчера кошелёк стащили. Как же он кричал! Да ещё такими заковыристыми словами, многих из которых Ника раньше не слышала.

Посмотрев немного выступление фокусников, они с Роской решили пройтись в поисках диковинных зверей, о которых говорили в толпе. Зазывалы наперебой расхваливали свои товары, бесчисленные зеваки сновали туда-сюда.

Вдруг кто-то схватил Нику за плечо, она резко обернулась. Перед ней был средних лет мужчина со смутно знакомым лицом. Переведя взгляд на его грудь, Ника похолодела. На его тунике красовался до боли знакомый герб: сверху летящая сова Беринкрома, а снизу три лука. Яр Охмай из Востра лучья собственной персоной.

— Я думаю, нам есть о чём поговорить. Согласен? — спросил яр и жестом пригласил Нику в небольшой шатёр.

Роска уже бежал на выручку, но Ника отрицательно покачала головой, отчаянно делая вид, что всё в порядке. Она кивнула яру и пошла за ним в шатёр.

Там было темно, и Ника не сразу разглядела стоящего в углу храмовника. Он откинул капюшон и спросил:

— Ты всё ещё боишься пауков?

Чистый Отис и яр Охмай улыбались. Ника с тоской подумала: «Может быть, пырнуть этого жуткого Отиса и убежать?»

— Что же ты не здороваешься со своим отцом, Виндар? Неужели так одичал в лесу, что забыл, как он выглядит?

— Да никакой это не Виндар! Говорю же Вам, чистый отец: в первый раз этого мальца вижу!

— Как?! — деланно удивился Отис. — Вы в этом уверены, благородный яр Охмай? Ведь это означало бы, что сей отрок хитростью и обманом пробрался в окружение наследника, злоумышляя против него! А в таком случае я обязан позвать стражу и схватить его.

Отис уже не скрывал торжества в голосе и хищного блеска в глазах. Он был зол на мальчишку, сорвавшего такой хороший план. Как жаль, что Хига сейчас далеко, он бы очень пригодился.

— Что же ты молчишь, негодяй? Язык проглотил? Отвечай чистому отцу, кто ты такой! — вмешался Охмай. — Или я иду за стражей!

— Нет! — молящим голоском пискнула Ника. Она решила попробовать соврать, как тогда в Ухони. А не получится — что ж, кинжал вот он, в ножнах. Но сначала чистого Отиса, а потом себя. — Прошу вас, благородные яры! Я всё скажу.

— Ну так говори, маленький лгун. Мы выслушаем тебя, а потом решим, что с тобой делать. Кто ты на самом деле и кто помог тебе проникнуть в агему?

— Я… побочный сын яра Никая.

— Опять врёшь!

— Нет, яр Охмай. Я видел всех вас в Беринкроме: и Виндара, и близнецов, и их матушку. Спросите что хотите про Беринкром. И даже в Востро лучье приезжал, я прислуживал молодому яру Илинику. Помните, как Вы устроили лучный турнир, а призом был белый пони с рыжей гривой?

Отис вопросительно посмотрел на яра, тот кивнул.

— Допустим, ты из Беринкрома. Но как ты докажешь, что яр Никай — твой отец?

— Если бы яр Никай был здесь, он бы подтвердил. — Ника развела руками. Старые слуги говорили, что она похожа на бабку, мать Никая.

Яр Охмай, вспомнив рождение близнецов и белого пони с рыжей гривой, неуверенно произнёс:

— Кажется, я смутно припоминаю его…

— А теперь расскажи самое главное: как ты проник в агему? — словно пригвождая к столбу, вопросил Отис.

— По приказу яра Никая. Только он велел никому-никому не говорить об этом.

Все были ошарашены, и Ника больше всех. А вдруг сейчас грянет гром, и в палатку войдёт сам яр Никай и накажет нечестивую лгунью?!

Отис обдумывал её слова. Возможно, Никай что-то замышляет в обход него, Отиса. Очень даже возможно. Но почему Охмай ничего не знал? Впрочем, он бы тоже не посвятил этого олуха в свои планы. Подсунуть шпиона в агему наследника… Да, это в духе интригана Никая. И улика против него.

— Что ж, мальчик, ты поступил верно, что открылся нам. Теперь ступай, но обещай явиться по моему зову.

— Я… благородные яры… я всем сердцем… да я ни за что… — Ника стала уже почти кричать, изображая восторг.

— Ступай! — недовольно шикнул Отис, и Ника вылетела из шатра. И нос к носу столкнулась с красным от возмущения Роской. Она схватила его и потащила как можно дальше.

— Ты подслушивал?

— Я… я думал, нужна помощь, а ты… ты — предатель!

— Не кричи! Ты ничего не знаешь!

— Я всё слышал!

— Что?

— Что ты не Виндар! Я всё скажу Капитану.

— Он знает.

— Что?!

— Роска, вспомни: Капитан лазил в мою голову. Он всё про меня знает.

— Но… — Роска совсем смешался. — Но ты обещал явиться по зову этого чистюли…

— Вот уж нет. Ничего я ему не обещал. А теперь послушай меня: забудь, что ты услышал. Капитан знает мою тайну, и он мне доверяет.

— А Пардус?

— Пардуса такой ерундой грузить не надо, у него и так полно забот. Или ты теперь и Капитану не доверяешь?

— Нет… то есть да… то есть доверяю.

— Роска, ты мой друг, и я не хочу тебе врать, как врал этим двоим. Но и правду я не могу тебе сказать. Давай так: вместе подойдём к Капитану, и он сам скажет тебе, что знает, кто я. Идёт?

— Но до тех пор я буду приглядывать за тобой.

— По рукам. А теперь пойдём выпьем сбитня, горло пересохло.

А между тем чистый Отис велел яру Охмаю держать язык за зубами и никому не говорить о том, что произошло. И пригрозил на всякий случай карами пречистых богов.

Но Охмай по дороге обратно в Тмень рассудил по-своему: Чистый Отис далеко, а грозный Никай близко, да и лицо этого мальчишки всё не давало покоя. Поэтому, решил Охмай, пусть яр Беринкрома сам разбирается со своими детьми.

Спустя месяц вестовой привез в агему послание от яра Охмая. Там говорилось, что яр тяжко занемог и слёзно просит отпустить сына попрощаться с отцом и вступить во владение Вострым лучьем, если яр не поправится и уйдёт к богам. И внизу стояло разрешение капитана Когтей Виндару Вострину покинуть агему наследника.

Каримир долго сидел, глядя на послание, потом вызвал коготка Вострина к себе.

Ника весело влетела и вытянулась в струнку:

— Капитан! Коготок Вострин явился!

— Садись. Читай.

Ника прочитала. Потом ещё раз. И замерла. Вот теперь действительно всё.

— Как думаешь, от кого это послание?

— Тут нечего думать. Печать отца. — Ника указала на оттиск летящей совы.

— Может быть, откроешься Пардусу?

— Нет. Он меня не простит. — Непрошеные слёзы брызнули из глаз.

— Для меня ты навсегда останешься коготком, одним из нас… Дариника.

— А ты навсегда останешься моим Капитаном.

С Пардусом попрощаться не получилось — он опять был в отъезде вместе с отцом. С остальными коготками Ника обнялась на прощание, в глубине души зная, что они больше никогда не увидятся. Теперь только верный Флам будет напоминать ей, что всё это было на самом деле. В последний раз маленький, но отважный коготок Виндар вскочил на коня и отправился в неизвестность. Большой розовый пёс с небольшим светлым рогом во лбу сопровождал его.

Глава 7

— Это всё, магестри?

— Касательно изысканий — да, Владыка.

— Что ещё?

— Относительно особых гостей. Уже известны сроки их прибытия?

— Кан Скур? — обернулся Златан к хранителю ключей и тайн.

— Да, Владыка. Яр Никай заверил, что у него всё готово. Это должно случиться дней через десять, плюс дорога.

— На этот раз вы всё предусмотрели?

— Думаю, да, Владыка. Наши тайные отряды дважды ходили к этому амбару, который они почему-то называют замком, но он был пуст. И наши шпионы постоянно следят за теми двумя.

— А старик?

— Исчез. Зато мы точно знаем, что мальчишки скоро поедут на юг и окажутся недалеко от владений яра Никая. Это очень удобный случай. Можно будет взять второго.

— Он действительно так хорош, что стоит наших усилий?

— Я уверен, Владыка. Он хорош и сам по себе, но на эту приманку можно поймать и другую добычу. Ту самую.

— Что ж, магестри, удачной охоты.

— Не пойдёшь? Точно?

— Отвяжись, Рыжий. Я спать хочу.

— Всю молодость проспишь, Звездочёт. Там такая шилохвостка появилась! Вчера на столе такое выплясывала — всю посуду побила.

— Старый Гриб её не убил?

— Мы заплатили. Так пойдёшь?

— Неа. Я завтра в дозоре.

— Ну спи. А мы идём.

— Куда это вы собрались? — в дверном проёме внезапно показался Пардус.

— Наследнику многая лета!

— Тише вы. А Капитан где?

— Его местный сотник вызвал.

— А вы, пока его нет, к Старому Грибу намылились?

— Да мы, Пардус, это… по кружечке всего…

— А меня, значит, с собой не зовёте? Что там за шилохвостка?

— Огонь-девка! Танцы заморские знает — закачаешься! А Капитан и не собирался сегодня идти — Глая заболела.

— Это которая улгайские песни поёт? Все, как одна, бесконечные и заунывные?

— Она самая!

— Тогда тем более идём!

Флам зарычал, и Ника проснулась. Снаружи доносились голоса разбуженных слуг, топот, затем скрип открываемых ворот. Ника подбежала к окну и разглядела в свете нескольких факелов отряд въезжающих всадников. Ворота тут же закрылись за ними, прибывшие спешились и скрылись внутри замка.

— Опять Никай что-то затеял, — шепнула она Фламу.

Тот зевнул и положил голову на лапы, намереваясь обратно заснуть.

А Нику разбирало любопытство, поэтому она оделась, зажгла светильник и выскользнула из комнаты.

Покои яра охранялись, а вот комнаты слуг и стражи… Ника шмыгнула в каморку, откуда было прекрасно слышно всё, о чём болтают стражники. Она прильнула ухом к стене и затаилась. За стеной оживлённо шептались, у новоприбывших выспрашивали всё новые подробности.

— Тихо, братцы. Яр злющий, как медведь по весне.

— Ну так Шатун — он и есть Шатун. Что, не вышло, что он задумал?

— Вышло, да не так.

— Не темни, рассказывай уже!

— Как бы он мне язык не отрезал…

— Да тут все свои, не бойся. Где были-то?

— Где были, там уже нет. Вы спросите лучше, чего мы там делали.

— Ну??? Я тебе сейчас сам язык отрежу! Говори уже, не тяни!

— Да ладно, не пугай. Так вот. Велено нам было переодеться в селян, будто мы на ярмарку приехали. Встретились там с другим яром. Помните, он до холодов приезжал в Беринкром?

— Это ушастый такой? Яр Морох?

— Он самый. Нас оставили коней сторожить, а яр с Паем, и тем яром, и его людьми ушли в ночь. А вернулись не одни.

— Да с кем вернулись-то?

— А незнамо с кем. На голове мешок, а на руках такие кандалы чудные. Не из железа, а пойми-разбери из чего.

— А дальше чего было?

— А ничего. Приехали вот. Яр велел этого в башню, и чтоб охрана у каждой двери, и чтоб ни одна мышь. А сам злющий. Ругался на этого Мороха, только мы не слыхали, за что.

Больше ничего нового стражник не рассказал. Ника послушала ещё немного и вернулась в свою комнату. Но так и не уснула до утра.

После возвращения в Беринкром прошло почти два бесконечно долгих года. Служба в агеме казалась уже полузабытым сном. Яр Никай, увидев её тогда в одежде с гербом Великого яра, скривился и велел срочно переодеться, а эту дрянь сжечь. Ника смогла спрятать только застёжку в виде лапы пардуса. Яр долго не мог определиться со своим отношением к её поступку. Раструбить на всю Лугорию, как его дочь облапошила Великого яра со всеми его когтями? Но тогда все узнают, что она целый год провела среди мужчин, а это несмываемый позор на весь его род. Когда он решил в качестве наказания убить жуткую собаку, Ника сказала:

— Тогда я сбегу и всем расскажу, где была.

Никай хотел высечь упрямую девчонку, но сдержался. Вместо этого он позвал в гости яру Марфу.

Ника, как все девочки Тмени, боялась эту грозную старуху. Яра Марфа была жрицей Колдуньи-Совы. Четырежды в году она проводила таинственные и жуткие обряды в Совьем доме — храме, сокрытом от чужих глаз посреди болот. Каждую весну, в двуедин день, когда Колдунья-Сова повстречала своего избранника и день сравнялся ночи, женщины приносили в Совий дом священную ель, украшали её и молили богиню о хорошем урожае. С этого дня тменцы издавна отсчитывали начало года. Летом, в Велик день, тменки приводили в Совий дом своих дочерей, и жрицы проводили обряд принятия под крыло. В двуединый день осени женщины благодарили богиню за урожай, а юные девушки молили послать им достойных мужей. Зимой же, в Долгую ночь, проводились такие обряды, на которые ни девочек, ни девушек не допускали. Ника слышала только про костры до неба и чаши с кровью…

Яра Марфа вошла, стуча посохом о каменные плиты, и обвела всех грозным взглядом. Ника, как и остальные, склонила голову и поприветствовала жрицу, скрестив запястья и изобразив ладонями взмах птичьих крыльев. Ника помнила, что при этом у мужчин сверху должна быть правая рука, а у женщин — левая. Тёмное шерстяное платье яры Марфы было украшено тесьмой по подолу, на рукавах и вдоль ворота. По этой тесьме любой тменец сразу определял, откуда родом женщина, к какому роду приросла и чем занимается её муж. Поверх платья, согласно обычаю, яра носила халок из яркой шерсти — два прямоугольных куска плотной ткани, скреплённых на плечах тесьмой, а на боках — шнуровкой или пуговицами. Халок говорил о достатке и знатности рода, украшался вышивкой, жемчугом и пряжками из золота и серебра. На голове у яры красовался теменник — суконная шапочка, скрывавшая волосы. У знатных женщин он был оторочен мехом и расшит бисером, простые селянки украшали его вышивкой и помпонами из шерсти. Теменник яры Марфы, помимо жемчуга и бисера, был украшен по бокам небольшими крыльями, искусно сплетёнными из серебряной проволоки — знаком жрицы Колдуньи-Совы.

Конец ознакомительного фрагмента.