Проклятый лес

Ирина Зволинская, 2022

Маршал могущественной империи принимает странное решение – удочерить взрослую дочь изгнанников, хранителей Леса. Девушка дружна с его дочерью, умна и воспитана. Казалось бы, почему бы не помочь сиротке? Только я не сирота. Он получил надо мной неограниченную власть. Лишил семьи и имени. Гениальный стратег, он уготовил мне роль пешки в своей шахматной партии и учел всё. Кроме чувств. Ведь когда в политику вмешается любовь, и разменная пешка может стать ферзём.Первая часть трилогии

Глава 6

Мне не удалось выполнить просьбу горничной. Господин Холд покинул дом рано утром, а после завтрака водитель сообщил нам с Элизабет, что готов отвезти нас в пансион, и с маршалом мы не встретились. Впервые за время нашей с Лиззи дружбы я испытывала подобие сожаления по этому поводу.

Несмотря на небольшой размер столичной резиденции Холдов, извиниться перед Кети мне тоже не довелось. На вопрос, где я могу найти девушку, горничная, прислуживавшая накануне Элизабет, недоуменно пожала плечами.

Господин маршал, вероятно, расстался с Кети, не дожидаясь утра. Вряд ли мое слово могло повлиять на это решение, и все же я чувствовала себя виноватой.

Нет ничего хуже, чем дать обещание и затем не выполнить его.

В автомобиль я садилась с невеселыми мыслями и таким же невеселым лицом. Ночная беседа с господином Николасом не выходила у меня из головы, я многократно прокручивала в памяти наш разговор, чтобы в конечном итоге прийти к одному-единственному выводу: я ничего не понимаю!

Что тоже не добавило мне настроения.

Лиззи посмотрела на мою непривычно кислую физиономию, перевела взгляд на наручные часы и задумчиво сказала:

— У нас будет несколько часов. — Она легонько постучала ногтем по циферблату. — Заедем в поместье или пройдемся по магазинам?

— В поместье! — не скрывая паники в голосе, заявила я. — Знаю я твои «пару часов». Сначала мы скупим всю галантерею, потом ты заведешь меня в магазин одежды и заставишь быть чем-то вроде заводного манекена, следующим номером будут ювелирные лавки. Там ты застрянешь на неопределенный срок, в конце концов мы опоздаем в колледж и получим нагоняй не только от директрисы, но и от госпожи Дианы. Нет уж, спасибо. Лучше уж чай в компании с Никки!

— Черт, а я так надеялась! — прыснула подруга.

Водитель укоризненно покосился на нас.

— То есть я хотела сказать, нет так нет, — поправилась Лиззи.

Мужчина завел автомобиль. Машина начала движение. Я подмигнула подруге и высунула язык, изображая уставшую после пробежки собаку. Мы давно знали, что все сказанное в присутствии подчиненных отца Элизабет так или иначе становится известно маршалу. Лиззи не раз получала втык за излишне вольную манеру вести себя, но на меня жесткие требования Холда-старшего не распространялись, и я дурачилась с удвоенной силой, чтобы хоть немного скрасить серые будни дочери второго лица империи.

Мне несложно побыть клоуном, если это сделает ее хоть немного счастливее.

Через полгода Элизабет ждет представление ко двору, за Весенним балом состоится ее помолвка, а затем и брак, который оставит нашу дружбу в прошлом. Разве что ей повезет немного больше, чем госпоже Диане, и будущий муж Лиззи позволит нам редкие встречи.

Я сдержала тяжелый вздох и улыбнулась подруге. Кто знает, что ждет нас дальше? Может быть, я излишне пессимистична, да и господин Николас еще не озвучивал свое окончательное решение относительно будущего дочери.

Впрочем, не озвучил он его только потому, что не посчитал это нужным.

— Что это? — заметила я странное движение вдалеке.

— Где? — Лиззи проследила за моим взглядом и нахмурилась.

На широком проспекте плотными рядами шли автомобили, по тротуару куда-то спешили люди, высотки делового центра упирались в небо, но стандартную картинку большого города разрывала группа странно одетых мужчин с баллончиками краски в руках. Широкие белые комбинезоны, на подобии костюмов химзащиты маски, еще более усиливающие это сходство. Они стремительно двигались, разрезая обывательский поток, будто нож масло. Прохожие старательно обтекали их, кто — останавливаясь и провожая взглядом, а кто — шарахаясь, как от прокаженных.

— Не волнуйтесь, — сообщил нам водитель и с громким щелчком заблокировал двери автомобиля.

Слова его, естественно, возымели ровно противоположное действие.

Я вцепилась в сиденье и с тревогой уставилась в затемненное стекло. «Белые халаты» остановились у невысокого на фоне небоскребов собора. Словно по команде они подняли руки, а затем светлый камень храма будто кровью залила красная краска.

— Черт возьми, что они делают? — с ужасом выдохнула я.

— Радикалы, — поморщился наш провожатый. — Сейчас их разгонят.

И действительно. Наряд военной полиции, я поняла это по нашивкам, уже бежал к вандалам, на ходу опуская на лицо пластиковые шлемы и доставая дубинки.

Белые бросились врассыпную. Кто-то кинулся в толпу, кто-то побежал наперерез военным, а один из них на бешеной скорости ворвался на проезжую часть. Загорелся зеленый, наш водитель нажал на педаль газа, и «белый комбинезон», который в этот миг огибал нашу машину спереди, кулаком ударил в лобовое стекло, а затем, как циркач, отскочил от движущегося автомобиля.

— Твою мать! — зло выругался военный.

Я сделала рваный вдох. Острый взгляд, который, как мне показалось, этот человек кинул на меня, разъедал до самых костей, невзирая на маску, закрывавшую его лицо.

— Чего они хотят? — отогнала я неприятное ощущение.

Военные задержали большую часть «белых» и теперь вели их, закованных в наручники, заставляя низко держать голову. Только одному из них удалось уйти.

Тому, кто только что чуть было не попал под колеса нашего автомобиля.

— Так известно чего, — водитель свернул с проспекта на тихую улочку, — прав, свобод и анархии. Устоявшаяся в империи преемственность власти их не устраивает.

— Допустим, — согласилась Элизабет со словами мужчины. — Но соборы-то зачем красить? Еще и красным…

— Кто же поймет этих радикалов, — отмахнулся от вопроса водитель.

— «И демона кровь красна», — задумчиво повторила я строчку, выбитую на потолке семейной усыпальницы Бонков.

— Что это? — нахмурилась Элизабет. — Звучит устрашающе.

— Девиз моей семьи, — пояснила я подруге.

— Не думала, что вы такие кровожадные, — шутливо ткнула она меня в плечо.

— Дай же мне отведать твоей кро-о-овушки! — воскликнула я, потянувшись руками к шее Лиззи. — Кстати, какого она у тебя цвета? — облизнулась я.

— Голубая, понятное дело, — засмеялась Элизабет. — Я все-таки Холд.

— Как и госпожа Алиана, — подал голос военный.

Веселость разом слетела с нас обеих.

— Стекло цело? — Элизабет поправила ворот блузки и пригладила волосы.

— Что ему будет? — хмыкнул мужчина. — Его и пуля не возьмет.

Я посмотрела в окно. Наш автомобиль вновь мчался по широкому проспекту. Мы давно покинули деловой центр, небоскребы остались далеко позади, как и малоэтажная парадная часть города. Это была жилая окраина, серая и безликая. И только редкие рекламные плакаты сияли яркими пятнами на фоне бетонных коробок домов.

«Служба в имперской армии — гарантия твоего будущего», — говорила реклама. А на огромных агитационных фотографиях господин Николас Холд в алом мундире приветствовал парад на площади перед императорским дворцом.

Александра на плакатах не было.

— Смотри, что у меня есть, — тихонько шепнула мне Лиззи и дернула за рукав.

Я с радостью повернулась к подруге. Холд-старший действовал на меня как удав на кролика: смотреть на него было страшно, но и оторвать взгляд не выходило никак.

— Что? — с интересом спросила я.

Лиззи достала из сумочки сшитую скрепками и отпечатанную на машинке рукопись.

— Мне передал это Эдриан, — довольно сообщила она. — Это один из экземпляров его докторской диссертации.

— Ух ты! — Я с любопытством взглянула на бумаги.

«Физиология экстраординарности. Магия как продуцируемый гипофизом гормон», — прочитала я.

— Это секретное исследование, — гордо сообщила мне подруга и погладила научную работу Слоуна.

— Какое доверие. — Я задвигала бровями.

Эдриан был единственным молодым мужчиной, приглашенным в числе высокопоставленных гостей на ужин к Холдам. Наверняка это было неспроста. Но если именно его кандидатуру господин Николас рассматривал в качестве будущего супруга для дочери… это было бы чудесно. Увлеченный наукой в целом и медициной в частности, симпатичный, приятный в общении, он мог бы составить отличную партию Лиззи и даже позволить ей учиться дальше. И возможно, наша дружба не стала бы его раздражать.

Я была бы счастлива, если бы мои домыслы оказались правдой.

— Да какое уж тут доверие, — печально вздохнула Лиззи и глазами показала на военного за рулем. — Я должна отдать его сегодня же. Не возражаешь, если в дороге я буду читать?

— Конечно! — с готовностью согласилась я. — А потом и мне расскажешь, что там написано. Только человеческим языком, ладно?

— Ладно, — рассмеялась Лиззи и с чистой совестью уткнулась в диссертацию Эдриана.

Я с нежностью посмотрела на подругу. Она увлеченно читала текст, глаза ее горели. Если бы господин Холд видел ее сейчас, то, уверена, не смог бы отказать в дальнейшем образовании. Только вот он не видел. К сожалению, между отцом и дочерью не было и капли близости.

Что и неудивительно, если учесть, что ни дочь, ни отец не жили в Южном. Когда бы они успели стать настоящей семьей?

Лиззи действительно читала всю дорогу. Она изредка удивленно качала головой, а потом смотрела в окно, чтобы убедиться — дочитать еще есть время. Я тихонько посмеивалась над госпожой Холд и любовалась ею. Время в пути пролетело незаметно.

Когда автомобиль остановился у кованых ворот поместья, Лиззи со вздохом отложила уже трижды перечитанный текст.

— Как бы я хотела присоединиться к этому исследованию, — сообщила мне подруга.

— Свой гипоталамус не дам! — отрезала я.

— Гипофиз! — поправила меня Лиззи, изображая любимый жест нашего учителя математики — подвинула дужку несуществующих очков к переносице.

Я хихикнула. Ворота приветливо распахнулись. Подруга протянула документы водителю. Мужчина забрал диссертацию Слоуна и, вежливо поблагодарив, убрал ее во внутренний карман пиджака, предварительно свернув трубочкой. Завел мотор и подогнал машину к широкому крыльцу поместья.

— Мои ноги… — кряхтя, вышла я из автомобиля. — Это ужасно! — потерла затекшую от долгого сидения поясницу.

— Не плачь, старушка! — Элизабет вышла следом и хлопнула меня пониже спины. — Как говорит госпожа Клаус, движение — жизнь, три круга вокруг столовой!

— Жестокая, — пробурчала я.

— Я или госпожа Клаус? — Лиззи с удовольствием потянулась.

— Вы обе. Но если в отношении госпожи Клаус это хоть как-то объяснимо, она все-таки преподает нам физподготовку, то относительно тебя вообще непостижимо. Я бы даже сказала, бесчеловечно.

Мы рассмеялись, а затем затихли. Наш водитель покинул автомобиль вслед за нами и теперь сосредоточенно осматривал капот на предмет вмятин и повреждений.

— Что-то не так? — вежливо поинтересовалась я.

— Нет-нет, просто осматриваю машину на всякий случай, — ответил он и вернулся за руль, чтобы откатить машину в гараж.

— Девочки! — выбежала на крыльцо госпожа Диана. — Хорошо, что вы решили заехать! — обняла она нас с Лиззи поочередно.

— Алиана предпочла вас с Никки покупкам! — пожаловалась на меня Элизабет.

— Это, безусловно, приятно, — рассмеялась Диана. — Хоть одна из моих девочек не мотовка! Но Никки нет дома. Вам придется обойтись моей компанией.

— Ушел на прогулку? — понятливо спросила Элизабет.

— Да, уехал с водителем, — тяжело вздохнула Диана. — Его нет с самого утра.

— Не волнуйся, он ведь не один. — Лиззи погладила мать по плечу.

Диана согласно кивнула.

— И не сообщил, когда вернется? — уточнила я.

— Он все-таки Холд, — почти точь-в-точь повторила Диана недавние слова Элизабет. — Никки не считает нужным отчитываться перед кем-либо. Даже перед своим отцом.

Я почти не удивилась. Николас-младший, несмотря на все свои странности, рос достойным сыном Холда-старшего. Маршал ни во что не ставил жену, а Никки — мать.

Если бы Ральф и Рэндольф ушли из крепости, не предупредив маму, то она в прямом смысле оборвала бы им уши по возвращении. И неважно, что мальчишкам уже по восемнадцать.

Как они выросли? Какими стали?

Тоска по родным, которую я отчаянно гнала из сердца, сдавила грудь.

Мама, папа, братцы «Р», как же мне вас не хватает…

Как наяву я увидела нашу крепость. Острые зубцы башен, серую каменную кладку, темные коридоры подземелья и семейную усыпальницу, вырезанную в сердце скалы, на которой и стояло мрачное, но такое любимое мною семейное гнездо Бонков.

А за дверью склепа был потайной выход в лес.

Я вспомнила, как радовался Рэндольф этой находке, как горели его глаза, когда он делился с близнецом своим открытием. Ральф тогда страшно боялся темноты и наотрез отказывался идти с братом исследовать подземелье. Он ничуть не поверил, братья разругались в пух и прах, и я, как старшая, решила разбить их спор, подтвердив или опровергнув наличие этого хода.

И мы с Рэндольфом, кряхтя от натуги, сдвинули статую Эдинга, закрывавшую узкий проход в скале.

— Ты думаешь, нам стоит туда идти? — Я опасливо заглянула в проем.

— Струсила? — скрестил руки на груди Рэндольф и презрительно фыркнул: — Девчонка!

И я вошла.

В темном лазе пахло лесом. Ни ветерка, ни отблеска света, ни звука. Не слышно было и наших шагов, здесь и времени, кажется, не существовало — так долго мы шли.

Но любопытство наше было вознаграждено многократно. Мы действительно вышли в Эдинбургский лес, и как же сильно нам досталось за это от мамы!

Она нашла нас почти сразу, наверное, не прошло и пары минут. Схватила нас обоих за уши и затолкала обратно в проход. Это Ральф рассказал родителям о нашей вылазке, и, конечно, тем же вечером Рэндольф хорошенько отметелил ябеду. Нам ведь было запрещено ходить в склеп без сопровождения, но когда детей останавливали запреты?

Ухо у меня болело долго. Папа вдобавок всыпал нам с Рэном ремня, так что болели у нас не только уши. И все же это было одним из самых счастливых моих воспоминаний, потому что я никогда не видела места красивее. Только насмерть перепуганное лицо мамы немного умерило тогда мой восторг.

— Чему ты улыбаешься? — тихонько толкнула меня Элизабет, вырывая из воспоминаний.

— Я подумала, что если Никки нет, значит, и шоколадный торт с ним можно не делить! — состроила я радостную физиономию.

— Точно! — подхватила мой тон Диана. — Сам виноват!

Госпожа Диана приказала накрыть нам в столовой. Мы пили чай и смеялись, болтали о пустяках, все трое делали вид, что безоговорочно счастливы, и все трое врали друг другу.

Вскоре к чаепитию незаметно присоединился Никки. Диана ни о чем не спрашивала сына, он ничего не говорил. Сел на свободный стул на другом конце огромного стола и смотрел перед собой. Длинные волосы закрывали его лицо, плечи были опущены.

«О чем же ты думаешь?» — посмотрела я на него.

Никки вскинул голову и поймал мой взгляд.

— Шоколадный? — громко спросил меня мальчик и кивком головы показал на огромный нетронутый кусок торта на моей тарелке.

Диана запнулась на полуслове и испуганно уставилась на сына. Элизабет застыла, забыв сделать глоток.

Его голос ломался и скрежетал, задевая нервы. У меня задрожали руки. Перед глазами встало видение с младшим Холдом в лесу, а в животе заныло, неприятно напомнив о физической подоплеке вчерашнего обморока.

— Ты говоришь, — спокойно заметила я, стараясь ничем не выдать своих чувств.

— Иногда, — без тени эмоций подтвердил Никки, слово в слово повторяя диалог, которого не было.

— Шоколадный. — Я подвинула тарелку в его сторону.

Никки поднялся с места и направился в мою сторону. Я напряженно следила за каждым его шагом. Кажется, никогда он сам не подходил ко мне так близко, и этот внезапный порыв почему-то испугал меня.

«Господи, это ведь просто Никки, — напомнила я себе. — Немного странный, тихий, незаметный и неласковый котенок. Нашла кого бояться!»

— Садись. — Я указала на ближайший ко мне стул, тепло улыбнувшись подростку. — А я налью тебе чая.

Поднялась, чтобы взять с каменного острова еще одну фарфоровую чашку, поморщилась от нарастающей боли. Но Николас-младший остановил меня, неожиданно взяв за руку.

— До весны, — сказал мальчик и второй рукой коснулся моего живота.

От неожиданности я не могла сказать и слова. Там, где его ладонь соприкасалась с тканью юбки, я почувствовала мягкое пульсирующее тепло. Боль отступила, не успев как следует обосноваться в моем теле. А я изумленно смотрела на склонившуюся передо мной темную макушку Холда-младшего, забывая дышать.

Этот странный контакт закончился так же внезапно, как и начался. Никки отнял руку и отпустил меня, а затем молча покинул столовую. Яркое солнце заглянуло в высокие окна просторного помещения и мазнуло лучом по моему лицу.

— Что это было? — спросила Элизабет то ли у меня, то ли у мамы.

— Думаю, вам пора отправляться в пансион, — рывком встала с места госпожа Диана. — Я распоряжусь собрать вам остатки торта.

Госпожа Диана была чудесной хозяйкой, прекрасной матерью и не менее замечательной женой. Никаких объяснений насчет поведения Николаса-младшего от нее мы с Лиззи не получили. Пожалуй, умением говорить, ничего не сказав, она могла соперничать с господином Холдом. Я не стала настаивать, это бы ничего не дало. Женщина нервничала, хоть и не подавала вида. Не знай я ее достаточно хорошо, никогда бы не подумала, что она обеспокоена. И все же это было так.

Сын ли ее испугал, или она испугалась за сына?

Какая, в сущности, разница? Мне было довольно и собственных проблем.

Мы с Лиззи уехали в колледж через несколько минут. Нас буквально выставили за дверь. Диана клюнула нас обеих в щеки и, отговорившись срочными делами, ушла в дом. Элизабет недоуменно смотрела то на перевязанную синей лентой коробку с шоколадным тортом, то на закрытую дверь огромного дома.

— Итак, — задумчиво сказала она, — мы едем в пансион.

— Именно, — подтвердила я.

— Тебе не кажется, что мои родители чего-то недоговаривают? — поправила она ленту на коробке. — И что самое неприятное, делают это вдвоем.

Я рассмеялась глухо и немного нервно, а потом ответила:

— Что ты, Лиззи, как такое возможно?

— И ты туда же, — печально вздохнула подруга, и мы уселись в автомобиль.

Водитель отъехал от резных ворот особняка Холдов, оставляя резиденцию маршала и его семьи вместе с их тайнами и недомолвками далеко позади. Элизабет что-то недовольно бурчала себе под нос, я смотрела на изящный профиль подруги и ловила себя на странной мысли.

До конца нашего обучения оставалось полгода, и эти полгода — последние месяцы нашей с Лиззи свободы, если бы понятие «свобода» можно было к нам применить.