Проклятый лес

Ирина Зволинская, 2022

Маршал могущественной империи принимает странное решение – удочерить взрослую дочь изгнанников, хранителей Леса. Девушка дружна с его дочерью, умна и воспитана. Казалось бы, почему бы не помочь сиротке? Только я не сирота. Он получил надо мной неограниченную власть. Лишил семьи и имени. Гениальный стратег, он уготовил мне роль пешки в своей шахматной партии и учел всё. Кроме чувств. Ведь когда в политику вмешается любовь, и разменная пешка может стать ферзём.Первая часть трилогии

Глава 1

Я выросла на окраине империи, в самой северной ее части. Буквально в нескольких шагах от старой крепости, в которой и проживало наше семейство, гордо величающее себя наследниками самого Эдинга, начинался таинственный и необыкновенно прекрасный Эдинбургский лес. Хоть и были у меня некоторые сомнения относительно родства с великим героем древности, в словах моего дорогого родителя присутствовала логика.

— Если мы потомки Эдинга, — спрашивала я, — то почему носим имя Бонков?

— Алиана, — отвечал отец, — твой великий предок завещал своим потомкам охранять лес. Даже войдя в состав империи, мы не позволили новой власти распоряжаться на нашей земле, отстояли лес и его богатства. Так разве важно имя, если есть суть?

Сказать по правде, наш лес не нуждался в заступниках и вполне мог позаботиться о себе сам. Скорее мы, Бонки, защищали людей от леса, а не наоборот. Местные жители, воспитанные на давних сказках и преданиях, старались лишний раз не заходить в чащу, а если возникала такая нужда, не ходили туда без сопровождения кого-то из Бонков. И правильно делали.

Лес редко отпускал чужаков.

Наша семья, которая состояла всего-то из пяти человек: я, маман, отец и двое младших мальчишек — братьев-близнецов, была благородной. На бумаге.

Где-то в кладовке, в старом сундуке, лежала перевязанная красной ленточкой, свернутая в трубочку грамота, которая гласила, что Бонки род древний, быть нам баронами да баронессами, и в жилах наших (согласно грамоте) течет голубая кровь. На деле же мы были бедны как церковные мыши и, чтобы выучить дочь (для успешного замужества, конечно), вынуждены были отправить меня на обучение в один из закрытых пансионов на государственной дотации. Потому что позволить себе нанять учителей мы не могли.

Едва мне исполнилось четырнадцать, папа и мама снарядили для такой цели телегу, а в телегу запрягли единственную нашу кобылу Морковку. Морковка, которая, по словам отца, являлась самой лучшей и экономичной заменой внедорожника, с трудом и очень медленно довезла нас до железнодорожной станции. Самой северной, а потому малоиспользуемой станции нашей страны. Тетушка Лидия, родная сестра моего отца, продала нам билет и, утерев слезы, обняла меня, да так, что кости затрещали. Мама, глядючи на такую картину, разревелась белугой, и бедный папа, разрываясь между положенными напутствиями для дочери и утешением жены, скакал между нами двоими. Последнее, что я запомнила, это покрасневший мамин нос и растерянного отца — тетушка вынесла родителям огромную бутыль коньяка — для успокоения.

«Хорошо, что близнецы дома, — решила я, — иначе коньяк бы понадобился всему поезду».

Дорога заняла почти неделю. За это время несколько раз у меня сменились соседи, вернее соседки. Тетя оформила билет в женский вагон, за что я много раз произнесла ей мысленное «спасибо». Пассажиры мужского пола в дороге скучали, напивались и на остановках выходили пошатывающимися и сильно нуждающимися в женском обществе. Что касается моих невольных попутчиц, это были дамы разного возраста, небогатые, но и не так чтобы бедные (попробуй-ка купи билет). Кто-то ехал к родственникам, кто-то к жениху, кто-то к новому месту работы по распределению после окончания обучения, а в одном из крупных городов, уже на исходе путешествия, в поезд вошла моя ровесница.

— Здравствуйте, — поздоровалась девочка.

— Добрый день. — Я поднялась с сиденья и приветственно кивнула.

— Я Лиззи, — представилась она, протянула мне ладошку и сняла шляпку.

— Ана, — так же как и она, я представилась домашним именем, отмечая про себя, как красиво рассыпались по ее плечам каштановые кудри.

Я такой красотой похвастаться не могла, потому что была обладательницей абсолютно прямых светлых волос и совершенно бесцветных серых глаз. В общем, типичная северянка.

— Я еду в Колледж Святой Джоанны, — заявила девочка. — А ты?

— И я, — радостно ей улыбнулась.

— Давай дружить? — отразилась в ее теплых карих глазах моя улыбка.

— Давай! — немедленно согласилась я.

С того дня и началась моя дружба с Элизабет, как я потом узнала, дочерью одного из самых высокопоставленных лиц империи. Отец ее был нашим маршалом.

В поезде находилось несколько человек охраны, мужчины в форме периодически заглядывали в наше купе, и, когда я уже всерьез забеспокоилась, она вынуждена была открыть мне причину такого внимания.

— А почему ты едешь в пансион? — прямо спросила я.

— Так решил отец, — грустно ответила она, но потом вдруг вскинулась и добавила: — Ну и ладно! Дома у меня даже друзей нет, а теперь есть ты!

Мы приехали на место. Мне даже не пришлось тратиться, чтобы нанять транспорт. Лиззи встречали, и я поехала вместе с ней. Несколько наших ровесниц и девочек постарше с завистью смотрели на то, как военные таскают тяжелые сумки.

Как же меня невзлюбили в пансионе… Еще бы. Непонятно кто, непонятно откуда (не было здесь больше северян, папа-то выбирал, где подешевле, а дешевле оказалось в самом сердце страны), и непонятно по какой причине затесалась в подруги к Элизабет Холд. Кстати, больше подруг Лиззи почему-то не завела. Может быть, потому, что комнаты наши были рассчитаны на двоих, а мы сразу заселились вместе. Может быть, потому, что у нас и времени-то свободного не было. А может быть, ей и меня одной было достаточно?

Учили нас хорошо и многому. Сказать по правде, нас учили слишком хорошо для самого дешевого пансиона империи. Точные науки, литература, три иностранных языка, танцы, хорошие манеры. А когда среди предметов появилась геральдика, я догадалась спросить у Лиззи, что это за пансион такой?

— Ты серьезно не в курсе? — с недоверием посмотрела на меня подруга.

— Я только знаю, что тут дешево, — ответила я с набитым ртом. Кормили нас тоже отлично, но и это я приняла как данность.

— Это тебе тут дешево, — ответила Элизабет, — а другим сюда попасть практически нереально.

— А мне тогда с чего такая честь? — Я даже жевать перестала.

— Ана, нет, ну ты точно из леса! — расхохоталась она. — Да с того, что империя за тебя платит.

— Ну и пусть платит! — решила я. — Раз уж ей так хочется…

Самым любимым моим предметом была история. Очень уж мне нравилось представлять себя в старинной одежде, с кринолином и огромной юбкой, как у принцессы. Наверное, это потому, что форменное платье мне порядком надоело. А еще я ждала, когда, наконец, дойдет до истории моего родного края. Эдинбург присоединился к империи последним, и событие это до сих пор было окутано множеством тайн.

Я заметила, про Эдинбург вообще говорили мало, даже в новостях. Редкий сюжет касался нашей провинции, и то как-то мимоходом. Впрочем, у меня дома телевизор отсутствовал, как и у большинства жителей севера. Обижаться на такое невнимание было некому.

На Рождество у нас была индейка. На Пасху куличи. Девочки постарше просили танцев и мальчиков. Танцы были, а в мальчиках нам отказали.

Шли дни, закончился первый год обучения, дети собирались домой на каникулы. Я в числе немногих оставалась в пансионе. Не скажу, что это меня сильно огорчало, разве что я скучала по родным, но денег на билет не было, и я смирилась. В детстве многие вещи воспринимаются легче, да и мне клятвенно пообещали, что в следующем году я приеду домой. Я немного побаивалась остаться без Лиззи, во-первых, без нее мне было бы скучно, а во-вторых, две противные девчонки на год старше пообещали побить меня в туалете, как только она уедет.

Но она взяла меня с собой.

Семейство Холд, как это ни удивительно, проживало вовсе не в столице. Вернее, отец-то их жил по большей части именно там. А вот его жена, госпожа Диана, вместе с младшим братом Элизабет жили относительно рядом с нашим колледжем, в городе с дурацким названием Южный. Никакой фантазии…

Мама Лиззи радушно встретила нас, в отличие от брата. Николас, или Никки, как его звали дома, был болезненным ребенком и почти не говорил, а ведь ему было девять. Несмотря на это, мы с Элизабет часто брали его с собой, на прогулки и в комнату. Он нам не мешал, мы ему тоже, а госпожа Диана была счастлива, что младший и любимый сын не один. До моего появления в их доме он избегал даже сестры, а теперь они всей семьей вновь получили надежду на выздоровление ребенка.

На территории усадьбы был пруд, в нем даже водились караси. Мы, нарядившись в шорты и шляпы, ходили туда рыбачить. Из меня и Лиззи рыбачки были так себе, зато у тихого Никки всегда было полное ведро. В общем, он был у нас кем-то вроде котенка. Ходит рядом, особого внимания не требует. Еще и молчит. Только не погладить — он не выносил чужих прикосновений. Даже материнских.

За все лето отец Лиззи появился в доме лишь один раз. Высокий, кареглазый и темноволосый, как и дочь, он произвел на меня неизгладимое впечатление. Настолько неизгладимое, что в ответ на его приветствие я не смогла и рта раскрыть. Только хлопала глазами и тряслась как осиновый лист, так испугалась. Господин Николас Холд-старший, кажется, сказал что-то про наш лес, но я мало что поняла из его слов. Он даже на день рождения дочери не приехал. Но я совершенно по этому поводу не расстроилась.

На пятнадцатилетие Лиззи ее мама пригласила, о ужас, клоунов. Ей-богу, лучше бы гостей пригласили… Мы с подругой недоуменно смотрели на Бима и Бома, а Никки впервые за это лето разревелся. Клоунов пришлось выгнать, торт есть вдвоем, потому что госпожа Диана ушла из-за стола вместе с сыном.

— Плохая это была идея, — заметила я. — Хотя под макияжем Бима было вполне себе симпатичное лицо.

— А под трико у Бома отличные мускулы, — задергала бровями Лиззи.

Все же я действовала на нее разлагающе. Или она на меня, кто знает?

А какой у них был дом… Пять этажей, огромные колонны на входе, повсюду картины, а в бесконечных коридорах можно заблудиться. Да уж, не чета нашей развалине. Хотя свою развалину я все равно любила. Ведь за крепостью стоял лес. И как же сильно я по нему скучала.

Каникулы закончились, мы вернулись в пансион прямо накануне моего дня рождения. Родители прислали мне факс (а это не так-то просто, ближайшая почта была за много километров от нас, бедная Морковка!), братья пририсовали внизу картинку — я в короне и платье. Они знали, о чем мечтает сестрица! Лиззи подарила мне кольцо и серьги. Я была абсолютно счастлива.

Второй год обучения прошел почти так же, как первый. Спокойно и немного скучно. Начитавшись романтических книг, а также насмотревшись фильмов околоподобной тематики, мы страдали от отсутствия в нашей жизни мужчин.

Когда подошло время каникул и я уже который день караулила свой обещанный факс, мы с Элизабет договорились, что непременно заведем себе этим летом поклонников, чтобы было что обсуждать весь следующий год. Лиззи уехала, а мне пришла весточка от тети Анны. Мама заболела, и все наши деньги ушли на лекарства.

Это было ужасное лето хотя бы потому, что вместо поклонника у меня завелись прыщи.

Зато я подружилась с оставшимися на лето двумя воспитанницами — Ванессой и Мэри. Не сразу, конечно, — сначала-то мы подрались. А потом в колледж вернулась Лиззи, посмотрела на мою симпатичную (в кавычках) физиономию и заявила:

— Красота — страшная сила!

— Страшная-страшная, — согласилась я. — Знаешь, какой у меня теперь отработанный удар левой? — И я выразительно помахала кулаком прямо перед ее лицом. Через пару дней в колледж приехала посылка с чудо-кремом от госпожи Дианы. Прыщи у меня прошли. А поклонник, о котором мне взахлеб рассказывала Элизабет, оказался выдумкой. Враль из Лиззи был никакой. А все потому, что вымышленный страстный мужчина ее мечты никак не мог определиться с собственным именем. Каждый раз представлялся по-разному.

Мы исправно учились, Элизабет потому, что не могла разочаровать отца, я так просто от скуки, а вернее от тоски. С каждым годом наш лес снился мне все чаще и чаще. Доходило до того, что, просыпаясь, я долго не могла определиться, где сон, где явь. Густой воздух, наполненный ароматом шишек и преющих игл, грибов и ягод. Барабанная дробь дятла, звук ломающихся от медвежьих лап веток и солнце, проникающее сквозь кроны деревьев, — все это я ощущала каждой клеточкой тела. Иногда даже чесалась, будто бы искусанная вездесущими мошками.

На уроках истории мы дошли до Эдинбурга. Наш лес значился на карте Валлийской империи как геомагнитная аномалия. Хорошо известный мне как жителю провинции факт. На территории Эдинбурга редкая техника не выходила из строя. Навигация так не работала в принципе, а компас крутился в разные стороны, как пьяный.

И еще мы были в составе империи на особом положении — практически автономны. Наиболее интересным было то, что у Эдинбурга фактически не было хозяина. А были только мы — Бонки. Лесники.

Наши денежные проблемы по-прежнему были неразрешимы, однако родители находили возможность выбраться из Эдинбурга до ближайшего городка соседней провинции — Серебряных Рудников. Там был телефон, и они звонили раз в несколько месяцев. Поочередно. Мама, папа, а потом и Ральф с Рэндольфом.

До окончания колледжа я еще трижды гостила в семействе Холд. Ничего не менялось в поместье, тот же пруд, чудесная госпожа Диана, вечное отсутствие хозяина дома (в эти визиты я его не видела), те же слуги, никаких новых лиц, разве что тихий Никки становился год от года выше ростом. Наверное, пошел в отца. Он отрастил длинную челку и теперь ходил, занавесив лицо. Разглядеть, на кого он походил тогда больше, на отца или мать, было невозможно.

Несмотря на то что семья была далеко, я не чувствовала себя несчастной. Мама Лиззи приняла меня как родную и искренне заботилась. Я привязалась к семейству Холд, забывая о том, что без господина Николаса они семьей не являлись. Никки не заговорил, напротив, редкие слова перестали срываться с его губ. Мальчик окончательно замкнулся.

И только перед тем, как ему должно было исполниться четырнадцать, когда встал вопрос о дальнейшем обучении младшего из Холдов, мы узнали его диагноз.

Никки был гением.

Незадолго до Рождества госпожа Диана позвонила в колледж и сообщила Элизабет о результатах теста младшего брата. Его интеллект не просто не подлежал сомнению, Николас решал задачи быстрее любой машины и мог с точностью до последнего цента предсказать стоимость акций на бирже.

Мог, но не хотел. Никто по-прежнему не мог достучаться до мальчика. Но отец гордился сыном. С таким стратегом ему не страшны были никакие войны.

Если Николас-младший решился бы ему помочь, конечно.