Pro-life

Ирина Замотина, 2019

Что вы сделаете, если вам предложат увеличить продолжительность жизни до ста двадцати лет? Вы моментально согласитесь или возьмёте паузу для раздумий? Изменится ли ваше решение, если цена у долгой жизни окажется слишком высока? Например, гибель будущих поколений. Вы будете жить долго и счастливо, зато ваши правнуки никогда не родятся. Герои книги Pro-life уже попытались найти свои ответы, попробуйте и вы.Содержит нецензурную брань.

Глава 4

Максим достал любимую приставку и осторожно воткнул провод в старенькую панель телевизора. У него было всего две игры для этой приставки, да и те он прошёл уже несколько раз. Несмотря на мамин запрет, он частенько шлялся по помойкам в надежде найти выброшенную карточку с игрой — приставку он добыл именно так и теперь постоянно восстанавливал. Бабушка даже считала даром его умение разбираться и ковыряться в технике. Удивительно. Там же всё было так просто… Просто бабушка плохо видела, поэтому она не понимала, как там все устроено.

Экран медленно загорелся, и перед мальчиком возникло изображение старинного европейского городка, по которому ему предстояло путешествовать вместе с главным героем. Максим никогда не был заграницей, но был уверен, что там очень красиво и люди носят только старинную одежду. Вообще последнее время были очень популярны ремейки старых фильмов и игр. Максиму, которому удалось реанимировать древний бабушкин компьютер, позволявший смотреть оригиналы, это казалось странным. Ведь старые версии были самыми настоящими.

Он часто представлял себя героем того или иного фильма или игры, воображал, что однажды из щуплого бледного мальчишки превратится в спецагента или командира космического корабля. Мальчик рисовал будущие приключения на старых обоях и с гордостью показывал их бабушке — пожалуй, единственному близкому человеку. Других детей в их районе почти не было. Максим не понимал этот феномен, но бабушка говорила, что это из-за бедности. Никто не хотел иметь дело с большим количеством проблем. Кроме того, в народе витала надежда, что вскоре Теломеразин разрешат и его можно будет принимать в любом возрасте. При этом многие женщины были убеждены, что он поможет только бездетным. Странный предрассудок, но он, усиленный интернет-форумами и слухами, захватывал всё больше умов.

Мальчик осознавал свою уникальность, но смириться с ней было тяжело. Ведь большинство взрослых: соседей, прохожих — смотрели на него как-то свысока, а на его родителей, если они были рядом, с презрением. К счастью, из-за врождённой патологии органов слуха — отсутствия слуховых проходов и сильнейшей деформации ушных раковин — Максим почти не слышал их комментариев. Достаточно было снять слуховой аппарат или выкрутить громкость. Нехватку двух пальцев на левой руке и хромоту скрыть было сложнее.

В их доме жило около пятидесяти человек. Все они обитали в крохотных квартирках с блочными стенами, втиснутых между толстыми плитами бывших древних девятиэтажек. Говорили, что это жилье было построено почти век назад и уже давно находилось в аварийном состоянии. Здесь не было современных окон или систем безопасности — только сырость и бетон. Большинство квартир стояло пустыми. Часть жильцов каждые полгода переселялась из одной квартиры в другую, оставляя после себя груды мусора и вездесущую вонь.

Жильё было почти бесплатным, хоть и мало пригодным для полноценного существования. Такие дома заполнялись провинциалами, приехавшими в поисках лучшей жизни поближе к столице. Порой Максиму даже казалось, что в их дом ссылают за провинности, поэтому все друг друга не любят. Отец, вечно уставший, злой и поздно приходивший с работы, часто напивался и жаловался на то, что «эти уроды у него уже в печёнках сидят и он больше не может видеть все их свинячьи рыла». Максим с трудом себе представлял, как выглядит свинячье рыло, но догадывался, что как-то неприятно.

Мама Максима Рита тоже чаще всего была занята. Её русые волосы совсем потускнели, и она часто плакала, стоя на кухне спиной к мальчику и что-то постоянно нарезая. Пожалуй, первая его ассоциация с мамой, — это её вздрагивающая спина с огромным шрамом словно от ожога. Она сутками работала сиделкой у одного пожилого господина, который «никак не хотел умирать, но при этом, старый хрыч, напрочь отказывался принимать лекарства». Мальчик плохо понимал, что такое старость, но благодаря рекламе твёрдо усвоил, что её надо бояться.

«И почему старость — это самый страшный недуг? — Порой размышлял он, гуляя по улицам города. — Вот бабушка, к примеру, болеет целым списком заболеваний: и аритмия, и подагра и даже загадочная глаукома, и она часто себя плохо чувствует. Но старостью же она не болеет? Кстати, интересно, как выглядит эта глаукома? Наверное, она похожа на насекомое. Как на картинке в энциклопедии».

Максим не понимал, почему часто от мыслей о бабушке ему становилось грустно. Она была очень-очень хорошая. Она научила его читать и писать, при этом она часто читала на память рифмованные строчки каких-то поэтов. Максим не понимал большую часть, поскольку в них использовалось много старых слов, но ему очень нравился ритм. Было в них что-то музыкально-напевное, слова складывались в единую тонкую мелодию, кружившуюся в воздухе и рисовавшую невиданные узоры и цветы.

Вдруг из соседней комнаты раздался слабый кашель, а затем едва различимый бабушкин голос позвал:

— Максим, солнышко, подойди, пожалуйста…

Максим резко вскочил и, нажав на паузу, заковылял на зов. Бабушка полулежала в большом кресле рядом с яркой лампой в форме солнца. Её комната была маленькой, почти крошечной. А стены были увешаны плетёнными ручными коврами и ковриками — их бабушка уже много лет продавала в дорогой магазин, где их заворачивали в красивую обёртку и перепродавали за гораздо большую цену. Но потом стиль «натурэль» с обилием жжёного дерева и ткани вышел из моды, уступив место пластику и металлу — бабушкины ковры стали никому не нужны, но она, повинуясь старой привычке, не переставала их плести.

Мальчик медленно подошёл к старушке и присел на колени рядом с креслом. Она выглядела уставшей и измученной. Привычные морщины казались более глубокими и острыми, уголки губ опустились, а руки неподвижно лежали на животе. Максим аккуратно взял её руку. От неё пахло пылью и чем-то пряным.

— Сынок, сходи, пожалуйста, за лекарством к Джо, — тихо прошептала она. — Деньги там! — Бабушка неопределённо кивнула в сторону невысокого шкафа.

Максим невольно поджал губы. Он знал, что без лекарства — светло-голубой пробирки — бабушке станет только хуже. Она время от времени просила его об этой услуге. Всего-то нужно было выйти на улицу, пройти три квартала, проследив, что за тобой никто не идёт, подняться на верхний этаж и войти в душную вонючую комнату… Но делать это было неприятно. Каким-то шестым чувством мальчик догадывался, что, если родители узнают об этой услуге, они совсем не обрадуются, да и полицейские, как-то заметив его выходящим из дома, подозрительно покосились. Но бабушка каждый раз оживала после приёма лекарства, так что, наверное, всё было только к лучшему.

— Да, ба, конечно. Я принесу! — нарочито бодрым голосом отозвался Максим и вытер нос клетчатой манжетой старой отцовской рубашки. — Ты только подожди немного, а я приду и чаю тебе ещё сделаю! — Он улыбнулся, стараясь казаться весёлым. Быстро направился к шкафу, приподнялся на цыпочки и достал тонкий пластиковый браслет с чипом, куда начислялись социальные выплаты. Покопавшись ещё немного, он нашёл прочную ленту, продел её в браслет и, обвязав вокруг шеи, убрал под майку.

— Ба, я мигом!

Перед тем, как выйти, Максим выглянул в глазок, и, убедившись, что там нет ничего подозрительного, прислонил большой палец к считывателю. Замок с писком открылся, мальчик шмыгнул в щель и тут же закрыл, прижав её спиной. По богатому опыту проживания в этом доме, названном Северной Лагуной, он хорошо знал, что лучше не зевать на входе и выходе из квартиры, поскольку коридоры были узкими, тёмными и опасными.

Сам дом напоминал сеть разветвлённых коридоров с бесчисленным множеством дверей. За каждой — крошечная квартирка для одной-двух семей. Квартиры располагались впритык, и были столь причудливо расположены относительно друг друга, что широко распахнутая дверь одной квартиры, мешала попасть в другую. Семья Максима жила под самым чердаком, так что, оглядевшись по сторонам, он быстро захромал вглубь коридора к крутой лестнице. Это расстояние он всегда старался преодолеть как можно быстрее.

Влажный спёртый воздух, казалось, совершенно не двигался, обволакивая мягким грязным покрывалом. Шаги отдавались глухим эхо, а вокруг тусклой лампы кружились насекомые, отбрасывая гигантские тени на стены. Когда Максим пошёл вниз по ступенькам, сердце застучало громче. Он точно знал, что за ним никто не идёт, но оглядываться по какой-то причине не хотелось. С каждым пролётом лестницы мир наполнялся звуками и красками. Стены здесь были щедро украшены разноцветными граффити, на третьем этаже гулял кот с оторванным ухом.

Чуть запыхавшись, Максим преодолел последний пролёт и оказался на улице. Ему нравилось гулять по городу. Мальчик частенько слышал, что взрослые жаловались на огромное количество людей в городе и «что шагу ступить негде — везде толпы», но его это только радовало. За ними было так интересно наблюдать, а ещё интереснее, ускорившись, лавировать между всеми этими чересчур серьёзными взрослыми: высокомерными женщинами, дефилирующими от одного магазина к другому, напыщенными бизнесменами и финансистами, поджарыми полицейскими с автоматами и рабочими в ярко-оранжевой униформе. Мальчику нравилось жить вместе с городом, дышать его воздухом, пахнущим чистящими средствами и кофе, и чувствовать его ритм.

Максим пристроился за двумя молодыми мужчинами с широкими плечами и пошёл вслед за ними, невольно подслушав их диалог:

— Как у Славы-то дела? — спросил первый, одетый в красивый костюм с металлическим отливом.

— Нормально, — отозвался второй в больших очках с массивной оправой. Такие обычно носили дизайнеры или программисты, которым не хватало портативных интрокомов для работы в сети. — Его в проект пригласили, создание новой виртуальной реальности.

— Вау! — У первого даже рот вытянулся от удивления. — Как он так умудрился? С кем переспал?

Второй улыбнулся и ударил собеседника по плечу.

— Да ни с кем вроде… Просто в струю попал. Плюс он работал много и давно хотел свалить…

— Да, повезло парню…

При этих словах они дошли до перекрёстка и свернули, а Максим отправился прямо, пристроившись за пожилой дамой. До нужного дома оставалось совсем чуть-чуть: пройти через площадь, затем мимо красивого дома и зайти в первый подъезд.

Но его внимание тут же привлёк шум толпы. Люди что-то кричали, махали руками, а на больших светящихся досках у них было что-то написано. Мальчик удивился. На этой площади, насколько он знал, располагался Городской совет, и обычно здесь было чище и спокойнее, чем везде. Но сейчас маленький пятачок мостовой перед старинным низеньким особняком был полностью заполнен молодыми людьми. Они громко кричали и размахивали разноцветными плакатами. Приглядевшись, Максим смог прочитать содержание надписей: «Толстосумы — убийцы!», «Жизнь дороже денег!», «Свободин, перестань убивать свой народ!».

Худой парень с серыми волосами повесил на ухо небольшую гарнитуру, и его громогласный фальцет заполнил всю площадь:

— Мы требуем, чтобы правительство немедленно прекратило убивать собственных граждан!

Толпа заулюлюкала, поддерживая оратора. Максим, привлечённый необычностью ситуации, вышел из людского потока, и застыл около мусороперерабатывающего контейнера. Оратор продолжал:

— Каждый житель планеты должен знать правду! Свободин лишает нас права на жизнь!

На последних словах толпа буквально взревела, бросая в здание городского совета камни, оставлявшие на серых стенах царапины. Кто-то даже швырнул бутылку, разлетевшуюся на сотни маленьких блестящих осколков, которые упали на толпу. Но несмотря на шум и крики, прохожие не обращали внимания на протестующих, лишь слегка изменяя траекторию движения, чтобы обойти происходящее стороной. Все сохраняли спокойствие и даже равнодушие.

Максим оторопел. Он сталкивался с таким впервые, и с замиранием сердца следил за протестом: тщедушными студентами, повязавшими на половину лица или руку чёрные повязки с ярко-алыми кукишами, девушками в спортивной одежде. Мальчик не понимал, почему, но сейчас они были объединены единым порывом ненависти и агрессии. Волна ярости долетала даже до него, державшегося в отдалении. Было страшно, но уйти не получалось — слишком интересно. Вдруг внимание мальчика привлекала пара: долговязый парень с хвостиком и большим носом и хрупкая девушка с короткой стрижкой. Он настойчиво тянул девушку прочь из толпы, порываясь уйти, но она сопротивлялась и не давала себя увести. Максим не слышал, о чём они говорили, но оба активно жестикулировали. Наконец парень схватил её за локоть и потащил за собой по направлению к Максиму, а она, упираясь, ударила его по спине.

Максим испугался и спрятался за контейнер, осторожно наблюдая. Девушка, несмотря на агрессию, даже ему понравилась: у неё было красивое лицо, как у женщин в журналах, и его любимый мультяшный герой на майке. Хотелось ей помочь.

— Мэри, пойдём! Пожалуйста! Сейчас фараоны приедут. Всех загребут! Тебе нельзя здесь оставаться. Это опасно! — раздражённо тараторил юноша, волоча за собой подругу.

— Но! Но! Мы не можем предать своих! Это низко! — Лицо девушки полыхало гневом.

— Если тебя вырубят и отправят на программу социализации — пользы от этого никому не будет! Я за тебя отвечаю, и я не за этим сюда тебя привёл!

Максим понял, что не он один заботится о девушке, и чуть сильнее вжался в контейнер.

— Сашка, мать твою! Мы не можем так поступить! — Мэри с тоской оглянулась на бесновавшуюся толпу, но её спутник был настойчивее. Он изменил направление, чтобы обогнуть контейнер и клумбу, при этом сильнее сжимая хватку, чтобы не дать пленнице вырваться. Та всё ещё упиралась и шла медленно, оглядываясь назад. Когда они прошли мимо его укрытия, Максим и девушка встретились взглядом. У неё были добрые светлые глаза. Только сейчас они были наполнены слезами, от чего казались ещё больше и старше.

— Там — ребёнок! — вдруг закричала она, поворачиваясь к другу.

— Не придумывай! — ответил тот, подходя к припаркованному автомобилю и усаживая девушку в него. Мэри ещё что-то говорила, но Максим уже не мог ничего разобрать. Авто взмыло вверх и полетело к транспортной линии. В эту же секунду в небе раздалась противная полицейская сирена, и на площадь вылетело несколько пузатых полицейских фургончиков. Они зависли в воздухе. На мостовую высадился отряд полицейских. Толпа, как капелька ртути, тут же рассыпалась на несколько частей, и все ринулись в разные стороны. Но четверо полицейских одновременно подбросили по маленькой коробочке в воздух, те, перевернувшись, трансформировались в зелёные переливающиеся сети и быстро опустились на группы людей, прижав протестующих к земле. Оставшихся быстро обезвредили с помощью электрических обездвиживающих пуль. Жертвы одна за другой падали ниц. Их тут же подбирали и отправляли в чёрный кузов.

Напуганный Максим вскочил и быстро похромал прочь от площади.