Киборг-национализм, или Украинский национализм в эпоху постнационализма

Ирина Жеребкина, 2019

Критический анализ идеологии национализма (на материале идеологии украинского национализма двух майданных революций и их идеологических предпосылок) осуществляется в книге на основе методологии Эссекской школы дискурс-анализа (Э. Лаклау и Ш. Муфф). Основное методологическое понятие в книге – понятие микстуры дискурса национализма с другими политическими дискурсами – выводится авторами из исследований идеологии Люблянской школы (С. Жижек, Р. Салецл). В книге также исследуются механизмы функционирования идеологии национализма в политиках массовой мобилизации в майданных революциях в Украине и влияние идеологии национализма на теории и практики украинского постколониализма и феминизма.

В оформлении обложки использована работа Анатолия Осмоловского «Украинка»

© И. А. Жеребкина, С. В. Жеребкин, 2019

© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2019

Предисловие

Почему киборг-национализм?

Поскольку сегодня национализм, как констатировала Юлия Кристева, способен болезненно и даже смертельно поразить нас своей логикой даже без того, что называется этнонационализмом и порождаемыми им глокальными войнами, эта книжка посвящается критическому анализу украинского, кажущегося немодифицируемым национализма, к которому мы применили благодаря Донне Харауэй определение киборг-национализма — в отличие от установки тех, кто использует у Харауэй только её ставку на техногуманизм. Итак, киборг в используемом нами контексте — онтология национализма, на базе которой производится соответствующая политика (националистическая). Понятие онтологии, обратим внимание, вновь модная сегодня Харауэй не отвергает. «Киборг — наша онтология; от неё идёт наша политика», — заявляет Харауэй в «Манифесте киборгов».^[1] Но для дискурса национализма, как нам кажется, это-то и важно. Потому что киборг-национализм — это национализм неклассический, трансформативный, в котором производится 1) создание националистической социальной реальности и одновременно 2) вымысла, изменяющего мир. Отсюда следует понимание угнетения, возможности и освобождения, а также риторической стратегии нашей книжки и её политического метода.

«Воплощение киборга — за рамками истории спасения»,^[2] пишет Харауэй, предлагая феминисткам политические стратегии, позволяющие настолько акселерировать национализм, что он становится не в состоянии поддерживать свою собственную философско-теологическую надежду на посюстороннее спасение. В «Могут ли угнетенные говорить?» Гаятри Спивак сформулировала, что такой надежды нет, так как угнетённые не говорят, но совершают телесные жесты. Фредрик Джеймисон также уже давно констатирует, говоря о современном политическом (не мыслимом сегодня без политик, инфицированных национализмом), что переосмысление и реполитизация левой политики возможны только изнутри капиталистической логики, поскольку снаружи более не найти мыслительной точки, обеспечивающей успокаивающую иллюзию критической дистанции.

Вот тут нам и может помочь понятие киборга. Ведь она или он привержен иронии и перверсии, которые не принимают всерьез незыблемость традиционных матриц господства. В этом смысле киборг, конечно, лишён невинности, как лишён её и национализм, не смотря на то, что он способен казаться таковым.

Поэтому хотя мы и использовали в этой книге эдиповские нарративы, но передаваемые в терминах логики комического, не как выражение цинизма или безверия, а как способ реализации критической политической стратегии. Как пишет Де Валь, «Кем будут киборги — вопрос радикальный; ответ на него — дело выживания. Политика есть и у шимпанзе, и у артефактов, так почему бы ей не быть у нас?»^[3] (феминисток, уточним мы).

Харауэй формулирует свой миф о киборгах как миф о 1) нарушенных границах (в том числе традиционного национализма), 2) сильно действующих разнообразных и неожидаемых, фактически невозможных сплавах тендерно маркированных людей и 3) опасных эмансипаторных политических возможностях, несущих угрозу общепринятым доксам. Ведь, по её мнению, потребность в объединении людей, пытающихся в мировом масштабе сопротивляться токсичности господства, обнаруживающего себя в том числе как «постнационализм», никогда не была настолько острой, насколько она остра и опасна сегодня.

Такой мы и писали эту книгу — как вид политической работы со слегка смещённым под влиянием философии углом зрения, обусловленным связью не по крови, но по выбору в ситуации феминистской жажды, даже химической реакции, бросающих вызов интернациональному национализму в ситуации глобального «националистического ренессанса».

Примечания

1

Харауэй Донна. Манифест киборгов: наука, технология и социалистический феминизм 1980-ых гг. Пер. А.Гараджи // Гендерная теория и искусство. Под ред. Люмилы Бредихной и Кети Дипуэлл. Антология: 1970-2000, М.: РОССПЭН, 2005, с. 324.

2

Там же, с. 325.

3

Де Валь Франс. Политика у шимпанзе: власть и секс у приматов. М.: ГУ ВШЭ, 2014, с. 122.