Бог счастливого случая

Ирина Грин, 2018

Ася в ужасе – ее лучшая подруга Кристина пропала! Спустя некоторое время Ася получила от нее сообщение со странной просьбой – позаботиться о псе редкой породы кане-корсо, которого Кристина подобрала в зимнем парке с огромной раной на боку. Но поиски хозяина собаки обернулись для Аси расследованием убийства… Устав от суеты и непогоды, Кристина решила улететь на край света – в Австралию. В аэропорту Сиднея она познакомилась с испуганной молодой женщиной и ее маленькой дочкой. Лина, мать-одиночка из российской глубинки, недавно вышла замуж за пожилого австралийца, с которым познакомилась через брачное агентство, но их почему-то никто не встретил… Повороты судьбы причудливы – никогда нельзя быть до конца уверенным, куда они заведут. Безоблачная стезя может вести в никуда, а путь бед и поражений окажется дорогой к удаче…

Глава 4

Подъезжая к ветеринарной клинике «Пес и кот», Тимур обратил внимание на невысокого молодого человека в темно-синей куртке с торчащими из-под капюшона светло-русыми вихрами. Тимур, ни разу не видевший Федора Лебедева, готов был голову дать на отсечение, что это он и есть. Несмотря на довольно объемный рюкзак за плечами, молодой человек пританцовывал на месте то ли от холода, то ли от нетерпения. Скорее от нетерпения, потому что, заметив вылезающего из автомобиля Рыбака, он завопил:

— Ну что так долго! — и Тимур понял, что не ошибся.

На ходу представив Федора Асе и Молчанову, Рыбак направился к клинике. Следом шла Ася, ведя на кожаном поясе от Кристининой дубленки пса, Молчанов с Лебедевым замыкали шествие. Администратор на ресепшен, может, и удивилась такому большому количеству сопровождающих на одну собаку, но виду не подала. Уточнив у посетителей цель визита, она кивнула и коротко сказала:

— Пятый кабинет.

Коридор ветеринарной клиники был пуст, и лишь возле одного из кабинетов на стуле сидела девушка с белоснежным шпицем на руках. При виде собрата шпиц залился истеричным лаем, но пес даже ухом не повел. Прошел мимо, не удостоив нарушителя спокойствия взглядом.

— Вот она, порода, — заметил Лебедев.

«Или воспитание», — мысленно добавил Тимур.

В пятом кабинете их встретила девушка по имени Ольга Олеговна (во всяком случае, так было написано у нее на бейджике). На вид Ольге Олеговне было лет семнадцать, и она сурово сдвигала брови к переносице, чтобы казаться старше.

— Вы на чипирование? — спросила Ольга Олеговна и, не дождавшись ответа, одобрила: — Это правильное решение. Теперь, если собака потеряется, вы всегда сможете ее найти. Процедура для животного абсолютно безболезненная, при введении под кожу чип обрастает подкожным жиром и фиксируется на одном месте. Благодаря тому, что мы используем только сертифицированные микрочипы, они не приходят в негодность и служат в течение всей жизни собаки. А еще они позволяют считывать информацию на расстоянии и даже под водой.

— Ага, это особенно актуально, — хмыкнул Лебедев.

Ольга Олеговна, до этого говорившая четко, слегка монотонно, будто читавшая наизусть заученный доклад, запнулась:

— Что вы сказали? — Девушка впервые обратила внимание на Федора. До этого она обращалась преимущественно к Тимуру и изредка к Асе.

— Я сказал, под водой — это здорово. Где у вас тут бассейн? Мы именно с целью прочитать чип пришли. И хочется в бассейне.

— Прочитать? — С Ольги Олеговны слетела вся серьезность. Она смущенно посмотрела на Тимура.

— Да, — подтвердил тот. — Дело в том, что собаку эту мы нашли и теперь разыскиваем ее хозяина. Это же возможно?

— Возможно, — неуверенно сказала Ольга. — Вооб — ще-то…

— Не тяните пса за хвост, — вмешался в разговор Лебедев. — Есть у вас сканер?

При этих словах девушка заметно занервничала, и Тимуру захотелось дать невоспитанному программисту в лоб.

— Есть, — поборов волнение, Ольга взяла со стола прибор, — сейчас.

Она шагнула к псу. Штука в руках у девушки ему, очевидно, не понравилась. Скосив глаза, он следил за движениями Ольги, готовый в любой момент принять меры по защите собственной персоны.

— Вы же сказали, что на расстоянии можно прочитать, — язвительно заметил Лебедев, от которого не укрылась реакция пса.

— Федор, будь любезен, заткнись, пожалуйста, — с угрозой в голосе прошипел Рыбак.

— А я что? Вы же прослушали рекламный ролик: на расстоянии, под водой…

Тем временем Ольга поднесла сканер к голове собаки.

Глядя на ее неуверенные движения, Тимур понял, что опыта в подобных действиях у нее нет, к тому же девушка не верит в успех.

— Понимаете, этот способ идентификации у нас еще не очень широко применяется, поэтому, — она провела сканером над холкой животного, просканировала спину, — я бы не рассчитывала на положительный результат. И потом, в России не существует единой базы… Около десяти списков… Одно дело наши городские собаки… И чип может выйти из строя. И… — сканер пронзительно пискнул.

— Есть! — радостно вскрикнул Федор.

Однако Ольга его радости не разделяла.

— Сейчас попробуем, — сев за компьютер, она занялась поиском.

Поиск затягивался. Федор несколько раз порывался отодвинуть девушку и завладеть клавиатурой. Рыбак, которого чересчур эксцентричное поведение Лебедева уже изрядно утомило, предложил ему выйти прогуляться. Федор только собрался ответить, и тут девушка неуверенно произнесла:

— Я, кажется, нашла. Сейчас. Вот: питомник Primo, Милан, Джозеф Порто Дель Пуэнто.

— Это кто такой? Хозяин? — спросил Тимур и вдруг краем глаза увидел, как настороженно дернулось ухо пса. — Это ты? — Тимур присел на корточки перед животным. — Тебя зовут Джозеф Порто Дель Пуэнто?

Ухо не двигалось.

— Во всяком случае, этот чип был поставлен именно собаке с таким именем, — уверенно сказала девушка. — Думаю, у него было какое-то домашнее имя, например, Джо или Джон.

— Значит, тебя зовут Джон? — спросила Ася.

Пес поднял голову и посмотрел на нее длинным грустным взглядом.

— Точно Джон. Отличное имя! — обрадовалась Ася.

— Ну и что нам это дает? — сам у себя спросил Рыбак.

— Понятно что! — заявил Лебедев. — Мы с вами, Иван Станиславович, отправляемся в Италию.

— Это еще зачем? — поинтересовался Рыбак.

— Ну как зачем? Найдем питомник, узнаем, кому продали собаку…

— С этим я и без тебя разберусь. Спрашивается, зачем ты мне в Италии? Назови хотя бы одну причину. Уж если на то пошло, я бы лучше с Асей поехал, — сказал Рыбак, и Ася раскраснелась от удовольствия.

— Она останется с Джоном, — возразил Лебедев. — Не женское это дело — заниматься поисками. К тому же я инфу в Сеть заброшу, народ будет звонить, приходить…

— Еще не хватало, чтобы приходили! — возмутился Иван, живо представив в Асиной квартире толпы желающих посочувствовать потерянной собачке и помочь найти хозяина. Во время работы в милиции он сталкивался с категорией доброхотов, считающих своим долгом позвонить по объявлениям о поисках очевидцев и пропавших граждан, а то и лично посетить близлежащее отделение. И пусть нужной информацией они не владели, но знали тысячу и одну историю, в которые обязательно нужно было посвятить сотрудников милиции.

— Может, хватит препираться? Мы Ольге Олеговне мешаем работать, — предпринял попытку затушить разгорающийся огонь спора Тимур.

— Что вы! — живо возразила Ольга. — Совсем даже не мешаете. Наоборот, мне очень интересно, найдете вы хозяина собаки или нет.

— А вы дайте телефончик, — хитро улыбнулся Лебедев, — я, если что, позвоню.

— Конечно, — девушка смутилась и, записав телефон на листке с логотипом клиники, протянула его Федору: — Позвоните, пожалуйста.

Тимур мысленно усмехнулся — ему понравилась ловкость, с которой Лебедев заполучил номер.

А Ивану было совсем не весело. Ну не придурок этот Лебедев? В Италию он, видите ли, собрался. Легко сказать! А на какие шиши он, Иван Рыбак, поедет в эту самую Италию? Как-то не очень удачно стартанула новая фирма. Понятно, что сразу чего-то ожидать бессмысленно, но одно дело, если бы хозяин искал собаку. Можно было бы хоть на что-то рассчитывать. А получается, что заказчик у них — собака. Лицо без какого-либо имущественного и процессуального статуса. Пусть породистая, пусть дорогая, но абсолютно без денег. Если хозяин не отыщется, то пес останется у них. В маленькой Асиной квартирке. От этой мысли Ивана прямо передернуло. Ну зачем им такая здоровая собака! Она же полквартиры займет. И Ася будет вокруг нее суетиться… От этой мысли стало совсем тошно. «Уж не ревную ли я?» — подумал Иван и подвел итог грустным мыслям: выход один — рыть землю в поисках хозяина.

Погрузившись в раздумья, он немного замешкался, а когда опомнился, Аси с Тимуром и Лебедевым в кабинете уже не было. Он догнал их возле входа, где они рассматривали многочисленные поводки, намордники, шлейки и прочую амуницию для животных. По совету администратора, выполнявшей одновременно роль продавца, они купили рулетку с брезентовым поводком для выгула и короткий поводок-водилку.

— Ну и какие у нас теперь планы? — спросил Тимур, когда все, включая Лебедева, загрузились в машину.

— Я считаю, нужно напечатать объявления и развесить их в парке, — сказала Ася.

— Может, нужно поискать в Интернете информацию об этом итальянском питомнике — адреса, телефоны? — предложил Рыбак.

— Отлично, — кивнул Лебедев. — Предлагаю отправиться ко мне, благо совсем рядом. У меня и комп есть, и принтер.

— Надо бы Джона покормить, — сказала Ася.

— Я бы сильно не рассчитывал на Италию, — заметил Рыбак, оставаясь на своей волне. — Собака явно местная. Думаю, можно попробовать узнать, не обращался ли кто-нибудь в полицию по поводу пропажи собаки, это раз. И два — не находили ли в парке или рядом с ним труп.

— Ты думаешь… — Ася поежилась.

— Не исключаю.

— Как у вас все сложно, Иван Станиславович! — возмутился Лебедев. — Сразу о самом плохом думаете. А что, если у Джона просто сработал основной инстинкт? Взял и ломанул за, извините за выражение, собакой женского рода…

— Джон, по всему видно, парень воспитанный, не будет он так с хозяином поступать, — включился в разговор Молчанов.

— Думаете? — парировал Лебедев. — Не стоит ставить на одну чашку весов врожденные инстинкты, а на другую — приобретенные правила хорошего тона.

Тимур спорить не стал.

— Считаю, что все версии имеют право на жизнь, — сказал он, поворачивая ключ в замке зажигания, и, обращаясь к Лебедеву, спросил: — Куда ехать?

* * *

Ужин, заказанный мистером Эдгертоном, был под стать гостиничному номеру. Бутылка шампанского, которая так и осталась стоять в серебряном ведерке, сочные стейки, морепродукты, зелень, клубника, бананы. Леночка облюбовала блюдо с нарезанным кубиком ананасом, а Лина с меланхоличным видом клевала виноград. Обстановка была настолько гнетущей, что Кристина быстренько проглотила стейк и, сообщив, что хочет немного прогуляться, направилась к двери.

— Ты же вернешься? — В голосе Лины было столько грусти пополам со страхом, что у Кристины перехватило горло, и она смогла только кивнуть в ответ. — У нас номер заказан на двоих взрослых и ребенка, поэтому никто не будет возражать, если…

В холле гостиницы было пусто, лишь Элен Саксон восседала за администраторской стойкой.

При виде Кристины она заулыбалась.

— Мадам понравился ужин?

— Да, все было просто замечательно, — поблагодарила Кристина. — Скажите, пожалуйста, где здесь можно посмотреть кенгуру? Я обещала ребенку.

— О, конечно, тут совсем недалеко есть отличный зоопарк. Всего пятнадцать минут на пароме — и вы на месте. Кстати, с парома отличный вид на Опера-хауз и мост Харбор-Бридж. По мосту есть отдельная экскурсия, а можно просто погулять, совершенно бесплатно. А если вы любитель экстрима… — последнее слово Саксон выговорила с явным неодобрением, и Кристина поспешила ее уверить, что она и экстрим — вещи абсолютно несовместимые. Ей показалось, что Саксон вздохнула с облегчением. — Так вот, — продолжала администратор после мимолетной паузы, — для экстремалов существует экскурсия на самый верх моста.

Кристина вспомнила вздымающие в небо арки, после чего представила, как карабкается по ним вверх. А рядом Лина в королевском платье и Леночка с крыльями и волшебной палочкой. Еще то зрелище.

Заметив ее улыбку, Саксон сказала:

— Вы не подумайте, всем участникам экскурсии выдают специальную одежду и альпинистское снаряжение.

— И много желающих?

— Хватает, — Саксон поджала губы. Она явно не одобряла такое безрассудство своих клиентов.

— Обязательно поднимитесь на Сиднейскую башню, лучше всего вечером — и народу поменьше, и вид просто сногсшибательный. А еще, если есть время, закажите тур в Голубые горы и парк животных. Уверена, ваша девочка будет в восторге. Кстати, билет на нее покупать не нужно.

Уверив доброжелательную администраторшу, что они обязательно последуют ее рекомендациям, Кристина направилась к выходу.

— Вы собираетесь гулять одна вечером? — остановила ее миссис Саксон.

— Пройдусь немного, — Кристина улыбнулась, — очень хочется подышать настоящим австралийским воздухом.

— Да, у нас особый воздух, — Саксон понимающе кивнула, тронула узел платка на шее.

Стеклянные двери разъехались, выпуская Кристину в австралийский вечер. Мягкий, приятно прохладный, он будто принял ее в свои объятия. Она шла по улице в сторону гавани и улыбалась Австралии, а Австралия дарила ей улыбки встречных прохожих.

В отель она вернулась за полночь. В номере царил полумрак, нарушаемый лишь ночником возле детской кроватки. Лина спала на диване, предоставив Кристине супружеское ложе. Прихватив со столика с остатками ужина яблоко, Кристина тихо проскользнула в спальню. Здесь все было предусмотрено для счастливого семейного отдыха: большая кровать, лежа на которой можно любоваться океаном, и ванная комната с набором всевозможных средств в одноразовых упаковках с логотипом отеля, белыми тапочками и белыми же велюровыми халатами. Только сейчас Кристина почувствовала, как она устала за этот бесконечный день. Попытка смыть усталость с помощью душа не удалась. Из всех желаний осталось одно — провалиться в сон, и как можно глубже. Но стоило коснуться головой подушки, как какой-то звук, тревожный и еле уловимый, разбудил засыпающий слух. Приподняв голову, Кристина вслушалась в ночные звуки. Тихая музыка, доносящаяся откуда-то снизу… Не то. Приглушенный разговор в коридоре, стук закрывающейся двери. Не то. И вдруг — тихий всхлип почти рядом. И еще один. Лина? Третий всхлип развеял сомнения — в соседней комнате тихо плачет девушка, которую Кристина встретила в аэропорту. И что тут будешь делать? Как там в моцартовской колыбельной? Что там за шум за стеной? Что нам за дело, родной? Глазки скорее сомкни… Легко сказать — сомкни. А если не получается?

Натянув халат, Кристина вышла в соседнюю комнату.

— Лина?

Девушка молчала.

— Да ладно, я же знаю, что ты не спишь!

— Не сплю, — горестно вздохнула Лина.

— Давай рассказывай. — Кристина подтащила к дивану кресло и устроилась в нем поудобнее. — Хотя нет, не так. — Она пододвинула столик с остатками ужина, вытащила из ведерка, где вместо льда давно уже плескалась вода, бутылку с шампанским, наполнила бокалы и протянула один Лине. — Вот теперь — рассказывай.

— Да что рассказывать?… — Лина задумалась.

— Все, что хочешь, — сказала Кристина, — главное — рассказывай.

* * *

Всем своим жизненным неудачам Лина нашла простое объяснение. Виновато имя, данное ей при рождении матерью. Ну как, скажите на милость, могло зародиться в голове простой сельской девушки, никогда не уезжавшей дальше районного центра, нелепое имечко Каролина? Как результат — кличка Корова, прилепившаяся к дочери с самого детства. Корова, Муму и пренебрежительно сморщенный нос, намекающий на исходящий от девочки запах коровьего навоза. Маленькая ростом, крепко сбитая, Лина ужасно комплексовала по этому поводу. Наотрез отказалась от материных пирогов, ежедневно перед школой мылась под душем. Но все старания были тщетны. Стоило ей ступить на школьное крыльцо, как за спиной обязательно кто-то начинал реготать: «Корова пришла, молочка принесла». Лина с нетерпением ожидала окончания школы, чтобы сбежать из ненавистной деревни. Вот только куда? Трезво оценивая финансовые возможности матери, она понимала, что шансы на счастливое будущее у нее невелики. Единственное учебное заведение, куда она сможет поступить, — медицинское училище в расположенном поблизости Андреевске. Жить можно в общежитии и попутно работать в районной больнице санитаркой. Зарплата, конечно, копеечная, но на еду хватит. А с остальным можно повременить. Три года пролетят быстро, зато потом можно устроиться работать на «Скорую» или в поликлинику. В школу, детский сад, да мало ли куда? В том, что в конце концов ей обязательно повезет, Лина не сомневалась. Главное — поступить, причем обязательно на бюджет. А конкурс там — ого-го! Таких, как Лина, пруд пруди. И Лина с головой погрузилась в учебу, благо дурацкое имя отбило у нее желание посещать места, где проводила свободное время сельская молодежь. Хватило пары раз. Из всех школьных предметов ей не давался только английский. Но преградой для поставленной цели это не являлось, и Лина особенно не заморачивалась иностранной грамматикой.

Но когда после окончания девятого класса настало время решительных действий, Лина испугалась. А вдруг ее, пятнадцатилетнюю, не возьмут на работу? На что она будет жить? Посоветоваться было не с кем. Промаявшись две недели, она съездила в Андреевск и выяснила, что поступать вполне можно после десятого и даже после одиннадцатого класса. Весной мать сломала руку, и все заботы по дому и огороду легли на плечи Лины. «В следующем году я обязательно уеду, что бы ни случилось», — пообещала она себе.

Год пролетел быстро. На выпускной Лина твердо решила не ходить. Не хотелось. Да и надеть нечего. Можно было, конечно, съездить в район, походить по магазинам. А нет, так купить ткани и попросить соседку тетю Полину сшить что-нибудь праздничное. Но зачем? Чтобы нарваться на пренебрежительное: «Корова! Фу-у!» Но у матери на этот счет были свои соображения. За неделю до выпускного, в воскресенье, с самого утра, она отправилась в Андреевск, а вернувшись, сунула в руки выбежавшей на крыльцо дочери пакет:

— Держи! Это тебе.

Обычно мать привозила из райцентра неподъемные баулы — не ездить же каждый день за мелочовкой. Не по росту сильная Лина помогала втащить сумки на кухню, разложить покупки по местам и напоить вымотанную дорогой мать чаем с вареньем. А тут приехала с почти пустыми руками, вид какой-то необычный.

— Мне? — недоверчиво переспросила Лина.

— Ну не мне же! — передразнила мать. — Доставай. Смотри. Назад не повезу. Если что — Полинку попросим подогнать. Да куда в кухню тащишь, дурында! В гостиную иди! Сейчас руки помою…

На ходу развернувшись и ни грамма не обидевшись на «дурынду», Лина понеслась в комнату. Поставила пакет на стол. Прислушалась к шуму воды в кухне. И не стала ждать. По одному извлекла на свет платье из нежно-лилового шелка, коробку с бархатными туфельками на высоком каблуке в тон и ободок для волос с лилово-золотистой розой. У Лины даже в горле пересохло от такой красоты. У матери был свой критерий в выборе одежды — чтобы годилась и в пир, и в мир. Слова эти так часто повторялись в их доме, населенном двумя женщинами, матерью и дочерью, что смысл их стерся, как рисунок на застиранных простынях. Пир — еще понятно, Лина помнила картинку с длинными, заставленными снедью столами из книжки о царе Салтане: «Царь Салтан за пир честной…» А мир? Это как? Ответа не было.

Купленное матерью платье для пира не годилось — не ты заляпаешь, так на тебя что-нибудь уронят. Оставался мир.

Дрожащими от волнения руками Лина надела платье. Непривычно мягкая струящаяся ткань обняла и развернула поникшие плечи, подчеркнув робкую грудь и тонкую талию, закрутилась вокруг ног. Сунув ступни в туфли, Лина подошла к зеркалу. Стащила резинку с косы, распустила волосы, приподняла их ободком и застыла. Перед ней стояла незнакомая девушка с лучащимися счастьем глазами, в которых отражался весь мир, ликующий и радостный. Лина крутнулась в одну сторону, затем в другую, платье разлеталось крыльями бабочки, а затем мягкой кошкой льнуло к ногам. Странное дело — воздушное, практически невесомое платье создавало чувство уверенности в себе и прямо какой-то отчаянной неуязвимости, словно рыцарская кольчуга.

— Ма?

На секунду охватило сомнение — мать любит ее, вон какое шикарное платье купила, а она собирается сбежать. Как последняя…

Додумать не успела. Мать зашла в комнату, на ходу вытирая руки полотенцем. Большие обветренные руки потерявшим от многочисленных стирок цвет и форму полотенцем.

— Ну что? Как раз? Я боялась, что длинно будет. А вроде и ничего. Будешь чуток подол приподнимать, когда по ступенькам спускаться. И сойдет. Я и не думала, что ты у меня такая сисястая. Надо было лифчик купить.

И счастье ушло вместе с уверенностью и неуязвимостью. «Сисястая» — Лина ссутулилась, стянула с головы ободок и пошла в свою комнату. Вернулась, заплетая на ходу косу, уже в привычной юбке и толстовке — и в пир, и в мир.

— Ладно, не бери в голову. Туфли дома поноси, а то с непривычки каблуки переломаешь. Попрошу Зинку, чтобы тебе какую-нибудь прическу сварганила. А то ходишь распустехой. Пора уже о будущем задуматься.

Лина вскинула глаза на мать — о чем это она?

А та продолжала:

— В доме нужен мужик. Скоро восемнадцать, самая пора замуж. Девки в школе уже вовсю невестятся, а ты… Эх! Ну что ты волком смотришь! Хоть бы спасибо сказала!

Лина не знала, что и сказать. Как-то не приняты у них были разговоры по душам. Сначала у матери, в одиночку поднимавшую дочь, не хватало на них времени, а потом, когда девочка из обузы превратилась в помощницу, сделала свое дело привычка. То есть отсутствие привычки делиться мыслями, потаенными и не очень. Незаметно выросшая дочь не хотела пускать в свою уже порядком устоявшуюся жизнь мать. По этой-то причине та не знала о планах дочери, а дочь впервые услышала, о каком будущем для нее мечтает мать.

— Мам, я… — Лина запнулась — ну как сейчас сказать о своих планах? К стыду своему, она только сейчас поняла, что матери в них места нет. Нужно было что-то сказать, но момент был упущен. Мать развернулась и вышла из комнаты, унося с собой невысказанные упреки. Маленький росток доверия и взаимопонимания увял, едва успев проклюнуться.

На выпускной Лина все-таки пошла. Соседка Зинаида, окончившая парикмахерские курсы, долго билась над ее прической, а потом попросту уложила волосы сзади вокруг ободка пышным валиком и закрепила шпильками.

— Это греческая прическа, — сказала она, оглядывая свое творение. — Очень даже неплохо. Ты, Каролинка, просто красотулечка. Еще бы росту добавить сантиметров двадцать — и на подиум.

— Ага, на подиум, — хмыкнула Лина, но хмыкнула скорее для проформы — увиденное в зеркале ей нравилось. А уж когда к прическе присоединилось платье с туфельками… «Я всегда буду носить такие красивые платья», — пообещала она своему отражению.

Фурора ее появление на выпускном не произвело. На балу была своя королева — Милка Никифорова. Высокая, крепкая, с крупными белыми зубами, которые она с удовольствием демонстрировала, улыбаясь и слегка запрокидывая голову назад. При этом на щеках ее появлялись задорные ямочки. У Милки было еще одно неотразимое оружие — ямочки на ногах, сзади, чуть выше коленок. Позже, уже в училище, Лина узнала, что ямочки эти — страшный бич женщин под названием «целлюлит». Но тогда, в школе, они не слышали такого слова. Мальчишки млели, глядя на никифоровские ямочки, а девчонки завидовали.

Когда, чувствуя себя немножко Золушкой, Лина вошла в школьный зал, потенциальные «принцы» лишь на пару мгновений уделили ей внимание, а потом, подобно подсолнухам, снова обратили головы к своей блистательной королеве. Платье у Милки, нежно-абрикосовое, с открытыми плечами и неизменно короткой юбкой, было красивым, хотя и не таким роскошным, как у Лины, а на ногах — простецкие балетки без каблуков. Но что-то было в ней неуловимо притягательное, причем не только для мальчишек. Лине очень хотелось дружить с Никифоровой, но желание свое она задвинула подальше, в самые потаенные закутки души, и поэтому чрезвычайно обрадовалась, когда в перерыве между сладким столом, организованным родительским комитетом, и танцами, когда мальчишки торопливо растаскивали по углам столы и дерматиновые стулья, оставшаяся без поклонников Милка подошла к ней и предложила:

— Курнем, что ли?

Лина не курила, даже не пробовала никогда, но отказаться не смогла. Зайдя за угол школьного здания, Никифорова привычным движением достала из бюстгальтера тонко-длинную пачку сигарет (и откуда только брала — в селе такие точно не продавались), протянула пачку Лине. Ну как тут не возьмешь? Тем более что к ним, на ходу доставая из кармана зажигалку, уже спешил Олег Видный — главный Милкин ухажер. Целиком оправдывая свою фамилию, он и впрямь был видным — высокий, атлетически сложенный, с вьющимися русыми волосами и глазами, от которых многие девчонки в классе теряли покой.

Мила затянулась и, запрокинув голову, выпустила дым в наливающееся вечерней синевой небо. Лина последовала ее примеру, закашлялась. Милка принялась колотить ее по спине.

— Что? Не пошло? А ты чего стоишь? — прикрикнула она на Видного. — Видишь — плохо человеку. Принеси запить!

Через несколько секунд запыхавшийся Видный сунул в руку Лины пластиковую бутылку без этикетки:

— Держи!

От кашля слезились глаза, Лина схватила бутылку. Жидкость обожгла и без того саднящее горло.

— Что это? — с трудом выдавила из себя Лина.

— Это компот, — с ухмылкой ответил Видный. — Смородиновый компотик.

— Придурок! Воды надо было принести! — крикнула Милка, и ухмылка мигом слетела с его лица.

— Мил, ну я же думал…

— Думал он! — осадила незадачливого ухажера Никифорова. — Иди отсюда, мы как-нибудь сами… Без сопливых!

Видный безропотно побрел прочь, а Милка потащила Лину к скамейке возле спортивной площадки.

— Посиди тут, — сказала она, присаживаясь на край и хлопая ладонью по нагревшемуся за день дереву, — а то лицо сильно заплаканное. Ты что, не курила никогда?

— Да… то есть нет, — Лина покачала головой.

— Сказала бы, я же не знала, — в голосе Милы слышалось явное сожаление.

— Ничего, нужно же когда-нибудь попробовать, — сказала Лина, тронутая этим сожалением.

— Я не думала, что ты такая, — заметила Мила, задумчиво накручивая локон на палец.

— Какая?

— Простая! Мне казалось, ты гордая, всех сторонишься… Жалко, что школа закончилась. Мы бы с тобой задали шороху… И куда ты теперь?

Лина вдруг поняла, что ей тоже жалко расставаться со школой. Для нее в этот вечер многое было вновь — и особенно неожиданное внимание королевы класса. Причем внимание это было искренним, не показным, не имеющим под собой никакой корыстной подоплеки — в этом Лина была абсолютно уверена. Не избалованную вниманием со стороны матери Лину тянуло к сидящей рядом однокласснице. Незаметно для себя она выложила все свои планы на будущее.

— Здорово, — сказала Никифорова, — хотя я бы не хотела работать в больнице. На врача мозгов не хватит, а горшки таскать… — она взяла у Лины бутылку, которую принес Видный, и глотнула темно-фиолетовой жидкости. Отерла губы тыльной стороной ладони и горько добавила: — Этого добра и здесь хватает. Принцессами нам с тобой точно не стать.

Не ожидавшая таких слов от королевы класса, Лина посмотрела на одноклассницу. По искусно нарумяненной щеке скользнула темная от туши слеза. Упала на грудь, образовав кляксу на нежно-абрикосовом шелке. Задрав голову кверху, Милка принялась энергично обмахивать глаза ладонями, бурча под нос: «Не хватало еще, чтобы глаза потекли».

— Посмотри, не размазались? — Она повернула лицо к Лине.

— Нормально, — кивнула Лина и, сама не зная почему, взяла у Милки бутылку.

Жидкость уже не обжигала. Приторно-сладкая, она действительно напоминала компот.

В школе грянула музыка.

— Побежали! — Милка вскочила и потянула Лину за руку. — Оторвемся напоследок.

Девчонок в классе было больше, чем парней, поэтому танцы были только быстрыми. Выпускники отплясывали с какой-то лихой неистовостью, передавая по кругу бутылку со смородиновой настойкой. Каждый раз, попадая в Линины руки, бутылка оказывалась почти полной. Неужели никто не пьет? Ну и пусть! Лина отпивала глоток, и от этого становилось еще веселее. В какой-то момент из греческой прически выпали шпильки, и ничем не сдерживаемые волосы разметались по плечам, вздымаясь упругой волной в такт музыки. Это было здорово!

Усталость подобралась незаметно. В какой-то момент Лина поняла, что нужно срочно присесть. В противном случае ноги подогнутся, и она упадет. Выйдя из зала, Лина с удовольствием окунулась в свежую прохладу летнего вечера. Стертые в кровь ступни болели так сильно, что она сняла туфли и остаток пути до скамейки у спортивной площадки прошла босиком. Аккуратно поставила туфли на скамейку, присела рядом. Посидела немножко, а потом прилегла, обещая самой себе: я только на минуточку, на минуточку…

Проснулась она от холодной сырости. На востоке уже разгоралась заря. Кругом стояла тишина, такая глубокая, словно все кругом вымерло. Вытащив из-под головы туфли, Лина попыталась их надеть, но ступни отозвались такой резкой болью, что она отказалась от этой мысли и побрела домой босиком, заранее предчувствуя, как отнесется мать к ее столь позднему появлению.

Но дом встретил ее темными прямоугольниками окон — мать спала. Лина с облегчением вздохнула и тихо скользнула в ванную. Посмотрела на себя в зеркало и пришла в ужас. Вид такой, словно на обратном пути лошади понесли, Золушка на полном ходу вывалилась из кареты и к тому же, судя по темным пятнам на юбке, угодила в кучу навоза. Восхитительно-лиловое платье превратилось в тряпку. Такая даже для мытья пола не годится, потому что синтетическая ткань плохо впитывает воду.

Замочив платье в большом пластиковом тазу с трещиной на изумрудно-зеленом боку, Лина встала под душ, тщательно вымыла волосы, завернула их в полотенце и, накинув халат, направилась в свою комнату, замирая на каждой скрипнувшей половице.

— Что с платьем? — разбудил ее возмущенный голос матери.

— Все нормально, — пробормотала она, еще не проснувшись окончательно, — я сейчас постираю. Сок пролила.

— Сок? Ну-ну.

Скрипнула дверь в комнату, затем хлопнула входная дверь, и Лина поняла, что мать куда-то ушла. Села на кровати, ощущая неприятную боль и ломоту во всем теле — начиная от макушки и заканчивая кончиками пальцев. Да, повеселились на славу. Она откинула одеяло, посмотрела на свои многострадальные ноги. На пальцах — сбитые водянки. Чуть выше колена, с внутренней стороны бедра, — здоровенный синяк. «Упала я с этой скамейки, что ли?» — подумала Лина.

Для того чтобы встать с постели, пришлось сделать над собой изрядное усилие. Лина быстро выстирала платье, вывесила на веревке под старым абрикосом — чтобы в теньке, не на солнце, и одновременно на сквозняке. Авось высохнет до прихода матери. Села на крыльцо, поджав под себя коленки. Что же там случилось, на скамейке возле спортивной площадки? Сколько ни вспоминала, на память приходила только душная темнота, из которой отчаянно хотелось вырваться. Словно в ночном кошмаре.

— Лина, привет! — У калитки стояла Милка. — Ты как? — И, не дождавшись ответа, потрясла руками с кошельком и хозяйственной сумкой. — Я в магазин. Хочешь, вместе пойдем?

Лина потрясла головой.

— Что, плохо? — сочувственно спросила Никифорова. Скрипнула калитка, и Милка, в три шага миновав двор, уселась рядом на крыльце.

— Мы тебя вчера искали. Хотела позвонить, да телефона твоего никто не знает. Я боялась, что тебе плохо станет. Как ни гляну, ты все хлобысь и хлобысь смородиновку словно воду. А она такая штука опасная.

— Опасная, — подтвердила Лина.

— Туфли хоть не потеряла?

— Нет, — во рту пересохло, и Лина встала, чтобы сходить в дом за водой.

— Ладно, я побегу, — Милка решила, что Лина таким образом хочет от нее отделаться. А у Лины не было сил ее остановить.

У калитки Милка столкнулась с возвращавшейся откуда-то матерью. Поздоровалась и, не дождавшись ответа, поспешила дальше. Лина заметила, что на ней те же самые балетки, что были вчера вечером. И в пир, и в мир.

— Зачем она приходила? — зло спросила мать. — Это ты с ней вчера кувыркалась?

— Почему кувыркалась?

— Потому что больше она ни к чему не приучена. Вся в мать беспутную. Та в шестнадцать лет родила, и эта, глядишь, вот-вот принесет.

— В шестнадцать? — переспросила Лина, не знакомая с этой стороной сельской жизни.

— Или в семнадцать, какая разница? И в кого превратилась! Да ты небось видела ее не раз — Семеновна!

Семеновна? Особой дружбы между жителями села не было — так, на уровне «здравствуйте», но Семеновну Лина знала. Изредка сталкивалась с ней в магазине. Рано состарившаяся, она никак не тянула на мать Милки Никифоровой. В лучшем случае — на бабушку…

— Чтоб ноги ее тут больше не было! — Мать не замечала, что кричит на всю улицу.

— Мама, давай в дом зайдем, — Лина поднялась, распахнула дверь. — И знаешь, — добавила она, когда мать, пройдя в комнату, тяжело опустилась на диван, — я уже взрослая и сама могу решать, кого выбирать в друзья. Тебя не понять — то хочешь, чтобы я поскорее вышла замуж, даже платье купила, то не водись с Милкой. Ты уж как-нибудь определись.

Мать не ответила. Она вообще перестала разговаривать с дочерью. Не замечала, будто той не было. Это молчание тревожило Лину. Ей столько нужно было обсудить с матерью, поговорить о своих планах, в конце концов, попросить денег на первые месяцы. Но слова будто цеплялись за маленькие крючки, выросшие внутри горла, и Лина тоже молчала.

Так же молча через три недели после выпускного она положила на стол аккуратно сложенное, выстиранное и отутюженное платье, рядом поставила вычищенные туфли, в один из которых засунула записку: «Мама, я уехала в Андреевск поступать в медицинское училище». Долго думала, как подписать — «до свиданья» или «прощай». Написала нейтральное: «Твоя дочь Каролина».

Первые дни были просто ужасными. В общежитии затеяли ремонт, и на всех абитуриентов мест не хватило. Лина оказалась в числе обделенных, и пришлось срочно решать вопрос крыши над головой. Маленькой суммы, собранной Линой, хватило на оплату комнаты во времянке. На экзамены — изложение и биологию — ходила пешком. Питалась в основном завариваемой кипятком вермишелью. Из желаний осталось только одно — поступить. И у нее получилось. В последний понедельник августа, отыскав свою фамилию в списках принятых, Лина почувствовала себя самым счастливым человеком на земле. Почти так же, как когда надела платье, подаренное матерью. Захотелось поделиться с ней радостью, но денег оставалось в обрез, да и потом она не знала, придется ли матери по вкусу эта новость.

С началом занятий она поселилась в небольшой комнатке, где жили две студентки второго курса — Анюта и Лариса.

— Как-как, Каролина? — переспросила Лариса, когда Лина назвала свое имя. — А как мама тебя называла, чтобы короче?

— Лина? — наугад спросила Анюта, и Каролина согласно закивала: «Да, да, Лина».

Так она обрела новое имя, а с ним — абсолютно новую жизнь. Соседки по комнате помогли ей устроиться на работу ночной нянечкой в детский сад. Жизнь ускорилась, словно кадры в старом кино. Недели пролетали как один день. Лина как могла приспосабливалась к новым условиям. Единственное, к чему привыкала дольше всего, — к воде. Дома вода была из скважины, свежая, холодная. Откроешь кран, наклонишь голову и хватаешь струю губами. Брызги летят в лицо, и от этого хочется смеяться и чихать. Однажды Лариса, зайдя на кухню, увидела, как Лина пьет воду из-под крана.

— С ума сошла! — воскликнула она. — Отравиться хочешь?

И ведь как в воду глядела! Стоило Лине утром на ходу выпить полстаканчика чая, как ее тут же скрутил рвотный спазм. Еле добежала до туалета. Хорошо, что кругом пусть начинающие, но все-таки медики. Не дали умереть соседке. Но на следующий день все повторилось. Дней десять Лина промучилась, а потом организм привык, понял, что вода теперь будет только такая, и бунтовать перестал.

В октябре, когда осень позолотила верхушки кленов на аллее перед медучилищем, на перемене между парами Лину отыскала Милка Никифорова.

— Привет! — радостно закричала она, подбежала, обняла подругу. — Каролинка, какая ты стала!

— Какая? — удивилась Лина.

— Не знаю! Другая совсем, — Мила пробежалась взглядом по ее фигуре. — Деловая какая-то. И поправилась, что ли?

Лина пожала плечами. Конечно, если есть одни макароны, о стройной фигуре остается только мечтать.

— А ты здесь какими судьбами? — свернула она с неприятной темы.

— Я замуж выхожу, — Никифорова засияла. — За Видного!

— Поздравляю! — промолвила Лина.

— Да я бы, может, и не вышла, но такое дело. Закуришь? — Милка полезла в сумку и вытащила пачку сигарет. Судя по изрядно потрепанному виду, ту же самую, сигаретой из которой угощала Лину еще на выпускном.

— Нет, я не курю, — Лина энергично замотала головой.

— Я тоже бросила. Да и не курила, так, для понту, — Милка сунула пачку обратно в сумку. — Короче, замуж выхожу по залету. Я бы еще погуляла. Хотя мама говорит, что ранние дети — это хорошо.

Лина вспомнила изможденную, рано состарившуюся мать Никифоровой.

— Я вот чего хотела тебя попросить, — продолжала Милка, — походи со мной по магазинам. Хочу платье купить наподобие того, что у тебя на выпускном было, только, сама понимаешь, белое. И туфли. Мать плохо себя чувствует, жениху нельзя до свадьбы на невесту в платье смотреть — примета плохая. А наши девчонки от зависти могут чего плохого насоветовать. Поэтому я и решила тебя попросить. Поможешь? — Милка состроила жалобную гримаску.

Лина после ночного дежурства в детском саду очень хотела спать, но разве могла она отказать единственной подруге?

— А знаешь, Каролинка, давай ты будешь у меня свидетельницей? — спросила Милка, когда они, купив все необходимое, сидели на автостанции в ожидании автобуса.

Лина ужас как не хотела. Поездка никак не вписывалась в ее график, нужно было отпрашиваться с работы, потом как-то отрабатывать практику. А еще придется держать ответ перед матерью… Но она только обреченно кивнула:

— Хорошо.

— Здорово! — Милка порывисто чмокнула ее в щеку.

Лина несколько раз хотела позвонить Милке, придумывала достаточно веские причины для отказа и все-таки поехала.

— Ну ты раскабанела! — «поприветствовала» ее мать. — Ты, часом, не беременна?

Лина понимала, что в матери говорит обида, постаралась улыбнуться в ответ:

— Нет, мама, некогда глупостями заниматься. Учусь, работаю… Не до того. Я тебе немного денег привезла…

Денег было совсем мало, и, честно говоря, Лине и самой они были нужны. Она долго думала — отдавать их матери или нет, и все же решила отдать, в глубине души надеясь, что мать откажется. Мать не отказалась. Молча сосчитала, сложила купюры пополам и сунула за пазуху. Затем, все так же молча, вынула из шифоньера Линино платье с выпускного, вытащила туфли.

— Ну, гуляй!

На свадьбу Лина попала в первый раз, и почти единственным воспоминанием об этом торжественном событии осталась утренняя головная боль — за похищенную невесту пришлось выпить целый стакан вина.

Через две недели, на практике по сестринскому делу, Лина потеряла сознание. Очнулась от резкого запаха нашатырного спирта.

— Ничего, — одобряюще улыбнулась преподаватель Инна Сергеевна, протирая ваткой с нашатырем виски девушки, — в твоем положении это бывает.

— В каком положении? — Лина приподнялась с пола, стараясь не обращать внимания на отчаянное головокружение.

— Как в каком? Ты разве не знаешь? Я давно заметила, — голова закружилась, в глазах потемнело, и Лина, боясь снова упасть, вцепилась в спинку стула. — Ты сядь, сядь. Девочки, что смотрите, дайте воды кто-нибудь, — обратилась Инна Сергеевна к притихшим одногруппницам. — Уже наверняка второй триместр.

— Нет, — Лина прикусила губу и замотала головой, — этого не может быть. Я никогда… ни с кем… понимаете?

— Понимаю, — Инна Сергеевна усмехнулась. — И такое бывает. Ты на всякий случай тест купи.

Тест покупать отчаянно не хотелось — денег и так ни на что не хватало. Но по дороге домой ноги сами занесли Лину в аптеку. А через полчаса она уже с недоверием барана, изучающего новые ворота, рассматривала две полоски, свидетельствующие о правоте Инны Сергеевны. Но ведь этого не может быть. Или может? Вдруг вспомнился выпускной, скамейка, душный ночной кошмар, грязное платье. Неужели она до такой степени набралась, что ничего не почувствовала? Ужас! Лина смотрела на полоски, а в голове сама собой складывалась история о безнадежно влюбленном в нее парне. Он ходил, пытался обратить на себя ее внимание. Наверное, как и Милка, думал, что она гордая. Боялся ее. А на выпускном увидел ее, такую нарядную, и не сдержался. Фантазии уносили девушку все дальше. Она представляла его, отца своего ребенка. Что он сейчас делает? Вспоминает о ней? Что будет, когда он узнает о ребенке? Лина попыталась представить эту сцену, но яркой картинки не получилось. Все было укутано густой кисеей тумана. Высокий, очень высокий мужчина с букетом цветов, которые в деревне называли бульдонешами, — белоснежные шары на тоненьких веточках, — подошел к ней, обнял и выдохнул в макушку:

— Каролина, будь моей женой.

Вся следующая неделя была посвящена решению извечного вопроса всех времен и народов: что делать? Вариант аборта даже не рассматривался. Как можно оборвать единственную ниточку, связывающую ее с человеком, который ее любил? Сейчас Лина даже о матери думала с непривычной теплотой — ведь если бы не платье, ничего этого не было бы. И ребенка без помощи матери ей не поднять, как ни старайся. Лина, конечно, предприняла определенные шаги — до предела сократила расходы и взяла дополнительную подработку. Но денег все равно было катастрофически мало. Деньги, деньги, деньги! Все упиралось в них, а вернее, в их полное отсутствие.

На Новый год Лина поехала домой, к матери. Сдаваться. Долго обдумывала, как рассказать о своей беременности, тщательно составляла первую фразу, но слова не понадобились. Стоило ей стащить пальто, как по остановившемуся взгляду матери она поняла: слов не нужно.

— И кто отец? — спросила мать, садясь в кресло у окна.

— Мам, я… — растерялась Лина. Она как-то не подумала, что этот вопрос будет первым.

— Он собирается жениться?

— Я не знаю, — Лина замотала головой.

— А про ребенка ты ему хотя бы сообщила? Он с вашего училища? Живет с тобой в общежитии? Он женат?

Каждый вопрос — как пощечина. Лина молчала, лишь все ниже и ниже опускала голову.

— Ладно, я сама с ним поговорю. Не хочет жениться, так пусть хоть деньги дает на ребенка.

— Мама, — Лина подняла голову и твердо сказала: — Я не знаю, кто отец, — и повторила для уверенности: — Не знаю.

— Ты что, совсем дура? Как такое может быть?

— Мама, прости, я устала. Давай потом поговорим.

— Ну, нет уж! Раз начали, давай закончим. Я не позволю тебе еще и ребенка посадить на мою шею. Хватит того, что я тебя одна тащила столько лет. Думала — все, отстрелялась. Теперь можно и для себя пожить. Оказывается, нет. Эпопея продолжается. Только теперь уже в двойном размере. И главное, у меня никто ничего не спросил. Вот так запросто — на тебе, мама, внучка, нянчийся! А если я не хочу? Имею я право не хотеть? Ты хочешь ломать свою жизнь — на здоровье. А мою оставь мне!

Лина встала, медленно пошла к дверям.

— Ты куда? Я еще не закончила!

На ходу застегивая пальто, Лина открыла дверь. Морозный ветер бросил в лицо горсть снега.

— Куда ты попрешься? Автобусы не ходят!

У калитки Лина остановилась. Куда теперь? А что, если пойти туда, где все это началось? На скамейку возле школьной спортивной площадки?

Она шла по улице, заглядывая в ярко освещенные окна. Кое-где светились праздничным убранством елки. Некоторые развесили гирлянды на деревьях в саду. Мелькание разноцветных огней, мягко похрустывающий под ногами снег создавали сказочную атмосферу, предвкушение чудес. Вот сейчас она закроет глаза, а когда откроет…

В конце дороги показалась чья-то фигура. Полная, с оттопыренными в стороны руками и осторожно, неуклюже ступающими ногами. Лица не видно, но и по телосложению понятно — не принц. Фигура приблизилась, и Лина мысленно поправила себя: не принцесса. Потому что это была женщина. А еще через несколько шагов женщина взвизгнула и, позабыв об осторожности, бросилась к Лине.

— Каролинка! — это была Милка.

Охваченная радостью узнавания, Каролина попыталась удержать подругу, не справилась, и девушки с хохотом повалились на снег. Долго вставали, скользя и падая, потом поднимали друг друга, отряхивали и потихоньку осматривали.

— Ты, случайно, не того? — осторожно спросила Милка.

— Чего — того? — засмеялась Лина. — Хочешь спросить, не сошла ли я с ума?

— Точно! Только сумасшедший разгуливает ночью по морозу.

— Значит, мы с тобой, Никифорова, обе сумасшедшие, — Лина засмеялась, чмокнула Милку в щеку.

Эта версия нравилась ей больше, чем рассказ о матери, вышвырнувшей ее за дверь, словно нашкодившего кота. Хотя, если быть справедливой, никто ее за дверь не вышвыривал, она сама…

— Я хотела спросить, не беременная ты? — решила расставить точки над «i» Милка. — Я — да, а ты? Уж очень ты смахиваешь на изрядно беременную.

— Беременная, — тихо сказала Лина, готовясь к повторению шквала вопросов об отце ребенка.

Но Милку интересовало другое.

— И когда рожать? — спросила она, внимательно разглядывая Лину, словно в глаза у нее был вмонтирован аппарат УЗИ.

— В конце марта!

— Здорово! Каролинка! Вот здорово! А у меня в начале апреля! Может, вместе родим. Будем вместе в колясках катать! Представляешь, как здорово!

Говорила она слишком громко, и веселье казалось Лине несколько нарочитым. Нет, конечно же, Милка искренне радовалась встрече, но что-то омрачало эту радость.

— Ты куда сейчас? — спросила Милка.

— Не знаю, просто гуляю.

— Знаешь, пошли ко мне. Чаю попьем. Все лучше, чем снег топтать.

— А Олег что скажет? — осторожно поинтересовалась Лина.

— Видный, что ли? Так мы не к нему, к мамке моей. Задрал меня этот Видный, и, похоже, окончательно.

— Подожди, вы что, поссорились? — Лина остановилась, взяла подругу за рукав, вопросительно заглянула в глаза.

— Не обращай внимания. Это не в первый и не в последний раз. Знаешь, что лучшее в отношениях с парнем?

— Что?

Милка освободила руку из Лининых пальцев и медленно побрела по дороге, роняя на ходу:

— Самое лучшее — это первый поцелуй. А потом начинается муть голубая: отношения, секс, свадьба, дети, носки, жратва… — она остановилась, запрокинула лицо к небу и жалобно завыла:

— У-у-у-у! Ненавижу-у-у-у!

И пошла дальше так быстро, что Лина едва поспевала за ней.

— Мил, может, не надо так, сгоряча? Завтра по-другому посмотришь на все это, — задыхаясь от быстрой ходьбы, крикнула в спину подруги Лина и остановилась, пытаясь отдышаться.

— Если бы ты знала, сколько было таких завтраков! — Милка обернулась, увидела, что подруга безнадежно отстала, и потопала назад. — Каждый раз уговариваю себя как дура. А теперь точно решила: с Нового года начинаю новую жизнь. Лучше никакого мужа, чем такой.

— А ребенок? Он же тоже имеет право решать! — привела последний довод Лина.

— Вырастет и решит. Захочет жить с отцом — отпущу. Если он к тому времени не сопьется окончательно.

— Постой, он что — пьет? Я не думала…

— Так и я не думала. А он как начал на свадьбе, так со стакана и не слезает. Хорошо хоть ребенка по трезвому сделали, а то получился бы урод.

От последней фразы у Лины по спине побежали мурашки. По трезвому! А у нее все с точностью до наоборот.

Кто точно выпил, так это Милкина мать.

— Девчонки, привет! — радостно приветствовала она дочь и Лину. — Что, не сидится у мужа под боком? А это кто у нас такой? — Пальцы Никифоровой-старшей принялись расстегивать Линино пальто. — Признавайтесь, замерзли? Может, по рюмочке?

— Мама, — с укором оборвала мать Милка, — ну сколько можно!

— Да я совсем чуть-чуть, — женщина улыбнулась. — Чуть-чуть не считается. Правда, детка? Тебя как зовут?

— Лина.

— А меня Галина. Можешь называть меня тетя Галя. Смотри, как здорово: Лина — Галина. Прямо стихи?

— Лина? — переспросила Милка.

— Это девчонки в училище так придумали, — объяснила Лина, — а мне нравится. Лучше, чем Каролина.

— Здорово! Я тебя тоже буду так называть — Лина. Хорошо?

Потом они пили чай с вареньем и булками. Довольно вкусными булками.

— А ты сама откуда, Лина?

— Мам, я же тебе говорила, — поспешила ответить Милка. — Лина в Андреевске учится, в медицинском училище.

— Это хорошо, что учится. Учиться, учиться и учиться! — не без иронии в голосе заявила Галина. — Вот у меня дочь не хочет учиться. Замуж захотела. А я ей говорю: замуж-то — оно не напасть, лишь бы замужем не… Того… — Галина помотала головой в поисках ускользнувшей мысли. — А у тебя, к примеру, есть муж?

— Мам, ну хватит! Какая разница — есть, нет?

— Никакой, — согласилась мать. — Мужа нет, а ребеночек?

— Ребеночек есть, — успела ответить Лина. — Это мой ребеночек.

— Вот и у нас есть ребеночек, — мать выразительно кивнула.

— Все, мам, — Милка в зародыше оборвала неприятный разговор, — мы пойдем спать.

— Идите, — покладисто согласилась мать.

В Милкиной комнате было тепло и уютно. Скользнув под одеяло в розовом пододеяльнике с огромными красными сердцами, Лина сразу уснула. Сквозь сон она слышала какой-то стук. Может, еще кто-то пришел угоститься булками Никифоровой-старшей, а может, это ветер стучал в окно.

— Я тут вот что подумала, — сказала тетя Галя утром, когда Лина с Милкой появились на кухне в поисках очередной порции булок с чаем. — У меня у двоюродной сестры в Андреевске квартира двухкомнатная от мужа осталась. Она в ней не живет, говорит, тоскует по мужу. Я попрошу, чтобы тебя пустила. Подожди головой качать. Денег она с тебя не возьмет, а за квартирой в любом случае присмотр нужен. Все лучше, чем с дитем в общежитии. Я ей уже позвонила, пока вы спали. Она тебя ждет. Да не благодари, потом поблагодаришь, как устроишься на новом месте. Ты только к матери сходи. Она вчера прибегала, искала тебя. Волновалась.

«Значит, действительно был стук», — подумала Лина, а на душе внезапно стало тепло и радостно — все-таки мать волновалась за нее. И Милка переживает. И тетя Галя не осталась равнодушной к ее судьбе. А еще где-то есть человек, который любил ее и, может быть, еще немножко любит.

Квартира сестры тети Гали ей понравилась. Главное — до училища рукой подать. А еще рядом был небольшой сквер, где, наверное, будет здорово гулять с коляской.

Незаметно пролетели январь и февраль. Восьмого марта с утра Лина отправилась на прогулку. Ходить было уже тяжеловато, поэтому, дойдя до сквера, она примостилась на ближайшую скамеечку, мысленно подсчитывая, сколько можно будет посидеть, пока холод не начнет подбираться к малышу. «Малыш» — так она называла ребенка, хотя УЗИ показало, что это девочка. Лина даже имя для нее придумала — Леночка. Нейтральное, трудно придумать какую-нибудь дразнилку, даже самому злому языку не к чему прицепиться. И звучит хорошо — Лена и Лина.

Подходя к дому, она увидела огромную Милку, сидящую на огромной картонной коробке.

— Сюрприз! — закричала та и, по давно заведенной привычке, вскочила и чмокнула Лину в щеку.

— Потише, потише! — попыталась Лина угомонить подругу. — Что это за посылка?

— Это Леночке твоей подарки. Наверху еще такая же. Свекор ехал в автосервис, попросила его подвезти меня. Он попер коробку наверх, а дверь закрыта. Бросил ее там. А вторую уже не потащил, здесь оставил. Еще возмущаться стал, что я тебя не предупредила. А что за сюрприз, если предупредить? Он такой же, как сынок. Два сапога пара. Никакой романтики. Одна суровая проза жизни. Да ты не бойся, сейчас я его враз наверх затащу.

Однако, сколько она ни старалась, у нее никак не получалось обхватить коробку.

— По-моему, у кого-то слишком большой живот, — засмеялась Лина, ловко подняв коробку.

— Это у тебя руки длиннее, — пыхтя от натуги, возразила Милка.

И хоть она почти не участвовала в доставке коробки в квартиру, устала почти как Лина, с которой пот лил градом. Дома девушки вывалили содержимое коробок на диван и до темноты с умилением рассматривали распашонки, ползунки, костюмчики, носочки, пинетки и прочее детское приданое. То ли от усталости, то ли от неудобной позы у Лины заболела спина. К ночи боль усилилась, пришлось вызвать «Скорую», и к утру в мире прибавился еще один житель — девочка по имени Лена. Ясно, что Милка домой не поехала — как можно оставить подругу одну!

Забирали Лину из роддома вдвоем — мать и Милка. Привезли домой, поохали, поахали. Леночка таращила голубые глазищи, размахивала кулачками. Вечером мать засобиралась домой.

— Ты, дочка, зла на меня не держи. Захочешь домой вернуться — я только рада буду, — тут голос ее дрогнул, она всхлипнула. — Неладно как-то у нас с тобой получилось. Пошла я, а то опоздаю на автобус. Сама знаешь, как потом добираться. Никак. Держи, я тут собрала немного, — она вытащила из сумки конверт. — Тебе и Леночке.

— Нет, мама, не надо денег, — Лина решительным жестом отстранила материну руку. — Ты не думай, я не обижаюсь. Но денег не возьму. Выкрутимся.

— Каролинка, зря ты, дочка…

Она повернулась и медленно пошла к входной двери. У порога остановилась, хотела что-то сказать, а потом покачала головой и ушла. Навсегда. Летом рейсовый автобус, в котором она ехала в Андреевск, на железнодорожном переезде протаранил товарный состав. Из-за аномальной жары не выдержала электроника. Врачи сказали, что мать умерла мгновенно. Но от этого было не легче. Раз за разом прокручивая сцену прощания, Лина корила себя за черствость, неуместную гордость, глупость, в конце концов. Кто знает, как повернулись бы события, окликни она тогда мать, возьми у нее эти деньги… К этим грустным мыслям прибавилась тревога за Леночку. Хотя малютка была на редкость крепкой и здоровой, Лина всегда держала в голове обстоятельства, благодаря которым она появилась на свет, ждала от природы какого-либо подвоха. Сама того не замечая, Лина погружалась в трясину депрессии. Спасение пришло в лице окончательно рассорившейся с мужем Милки Никифоровой. Сын Илья, ставший причиной скоропалительного брака, этот же брак и разрушил. Горластый, капризный, он постоянно требовал к себе внимания. Милкиному супругу тоже хотелось быть в центре вселенной, но ему в последнее время все чаще и чаще приходилось отираться на ее задворках. Видный чувствовал себя обделенным и компенсировал недополученное тепло алкоголем. Милка уже несколько раз уходила к матери. Потом возвращалась, поддавшись на увещевания свекра и свекрови. Какое-то время Видный держался, а потом все возвращалось на круги своя.

В очередной раз, собрав вещички, Милка уехала к подруге в Андреевск, здраво полагая, что найти ее там будет сложнее.

Жить в двухкомнатной квартире с двумя младенцами оказалось одновременно и сложнее, и проще. Сложнее, потому что, если начинал кричать один ребенок, вопль тут же подхватывал другой. Просто круговая порука какая-то! А легче, потому что, пока кто-то один выгуливает обоих детей, другой может заняться своими делами — убрать, приготовить еду, подготовиться к экзамену и даже поспать. Лина потихоньку приходила в себя.

— Знаешь, Лина, я должна тебе сказать одну вещь, — начала как-то Милка. — Леночка твоя — Видного дочка. Он мне рассказал как-то по пьяни. Очень боится, что ты сдашь его.

— Нет, — Лина покачала головой, Видный никак не вписывался в нарисованную ее воображением картину с высоким мужчиной и бульдонешами, — это не он. Точно не он. Я же знаю!

— Ну как знаешь. А то можно было бы сделать экспертизу, в суд подать. Платил бы алименты как миленький.

— То-то он тебе платит.

Милка пожала плечами, и больше к этому разговору они не возвращались.

Прошло три года. Лина окончила медучилище. Она по-прежнему работала в детском саду, куда ходили оба ребенка. Милка после долгих поисков окончила курсы и устроилась секретарем в фирму, занимавшуюся прокатом строительного оборудования.

Как-то вечером, приведя детей из сада, Лина смотрела телевизор. Илья с Леночкой на полу что-то строили из кубиков.

— Представляешь, у нас девчонка одна — ничего особенного — выходит замуж, — с порога заявила вернувшаяся с работы Милка.

— Мама пришла, — радостно завопил Илюша и бросился к матери, попутно снеся половину постройки.

— Ну ты! — взвизгнула Леночка.

— Ничего, сейчас все поправим, — Лина погладила дочку по голове. — Только сначала покормим тетю Милу, хорошо?

— Ты корми, я сама, — обиженно ответила Леночка.

— И я, и я, — Илья примостился рядом с ней. — Сейчас все исправим. Не обижайся.

— И не думала, — буркнула Леночка.

Убедившись, что мир восстановлен, Мила отправилась на кухню.

— Ты слышала, что я тебе сказала? — спросила Милка, падая на табуретку. — Дай поесть чего-нибудь, а то сейчас умру от голода.

— Что девчонка выходит замуж? Слышала. Ну и что? — пожала плечами Лина.

— За француза! У него замок в Нормандии. Я фотки видела. Вот где красота!

— Прямо-таки замок, — недоверчиво усмехнулась Лина.

— Ну не замок, но дом крутой. А мы тут сидим, как две клуши.

— Тебе мало одного замужества?

— Это же совсем другое! Франция! О-о-о! — Милка мечтательно закатила глаза.

— Помнится, совсем недавно кто-то был ярым противником семейных отношений, — попыталась вернуть ее с небес на землю Лина.

— Ты что, не чувствуешь разницы между русскими и французскими семейными отношениями?

— Откровенно говоря, да. Чем тебе наши мужики не угодили? Неужели здесь не можешь найти?

— Много мы нашли за три года? — насупилась Милка. — Прямо в очередь женихи выстроились.

— Так мы вроде и не искали.

— Не обобщай! Это ты не искала, а я очень даже. Погулять все не против, а чтобы взял на себя ответственность за чужого ребенка… Нет таких.

— А иностранцы, значит, готовы?

— Они не то чтобы готовы, просто им нравятся русские женщины, и они готовы ради них на все.

— А чем наши отличаются от иностранных? Только не говори, что неземной красотой.

— А что? Красота тоже имеется, — Милка поправила прическу. — Скажешь, нет?

— Имеется, имеется, — успокоила ее Лина.

— Менталитет у нас другой, вот что. Иностранные женщины сориентированы на карьеру, а наши в большинстве своем — на семью. Вот тебе, например, нужна карьера?

— Не знаю, — Лина пожала плечами.

— Как не знаешь? Если бы хотела, уже давно в меде училась, а ты сидишь в своем саду… эх. Не хочешь думать о себе, подумай хотя бы о дочке. Она же у тебя красавицей растет. Просто принцесса. А что нужно девушке, чтобы быть настоящей принцессой? — Милка вопросительно посмотрела на Лину и сама ответила на свой вопрос: — Одно из двух: либо папа — король, либо муж — принц. Принцев на всех не хватит, значит, надо найти подходящего папу. Чем я и предлагаю заняться. Мне кажется, любая мать для своего ребенка…

С последней фразой поток воспоминаний подхватил Лину и понес по волнам памяти. Нежно-лиловое платье… Локоны греческой прически, выбившиеся из-под ободка… Мать оборачивается, глаза грустные, губы тихо шепчут: «Каролинка, зря ты, дочка…»

Видя, что подруга вошла в ступор, Милка подошла, энергично потрясла ее за плечо.

— Лин, ну давай попробуем. Всего делов-то — сделать профессиональные фотки.

— И чтоб одежды поменьше, — съязвила Лина.

— Нужно будет, и разденемся!

— Вот ты и раздевайся! А язык? Я же совсем не знаю языка, — продолжала упорствовать Лина.

— Выучишь! Поживешь несколько месяцев и выучишь. Лучший способ изучения языка — погружение. Это тебе любой препод скажет. Лин! Ну что ты такая серьезная? Давай хотя бы для смеха!

— Ну, если для смеха, — уступила Лина.

Смех обошелся недешево — пришлось купить новые платья и отдать крупную сумму фотографу. Но затея удалась. Милка нашла себе жениха сразу. Через полгода Лина снова была свидетельницей на свадьбе. Впрочем, свадьбы как таковой не было: зашли в ЗАГС, подписали документы, а потом с детьми съели по огромной порции мороженого в «Чебурашке». Еще через два месяца она расставалась с подругой, уезжающей с мужем в Германию. Полный улыбчивый Клаус не сводил глаз со своей красавицы жены. И Милка тоже улыбалась, и эта улыбка делала их похожими, словно супругов, проживших вместе не один десяток лет.

— Может, еще когда-нибудь увидимся, — сказала на прощание Милка, сжав Линину руку.

Обе они знали, что в обозримом будущем это вряд ли случится — Линин «жених» был родом из Австралии. Она долго и придирчиво изучала фотографии претендентов, сразу откладывая в сторону молодых красавцев. Хотелось чего-нибудь серьезного, основательного не столько для себя, сколько для дочки. Непонятно, что заставило ее остановить свой выбор на Арнольде Эдгертоне, отце двоих взрослых детей. Они обменялись несколькими письмами — Лина писала по-русски, потом переводила письма с помощью программы автоматического перевода. Затем они общались через Интернет с помощью переводчицы из агентства. Говорил больше Арнольд, а Лина смотрела ему в глаза и старалась понять, сможет ли когда-нибудь полюбить этого абсолютно чужого человека. Через месяц она уже ловила себя на том, что ждет этих встреч. Они уже научились обходиться без переводчицы. Лина интуитивно догадывалась, о чем говорит Арнольд, и либо качала головой, либо кивком подтверждала согласие.

Лина понимала, что вся эта затея — авантюра чистейшей воды, но идти на попятную уже не хотела. Для нее это было равносильно обману. Ведь Арнольд заплатил огромную по ее понятиям сумму. И за что, спрашивается, заплатил? За красивые глаза? Разве они у нее красивые? Вот у Милки — да, красивые. А у нее, Лины, самые что ни на есть обыкновенные.

Он приехал зимой. Шел снег. Они встретились в ресторане гостиницы, где агентство забронировало для него номер. Высокий, с сильно отросшими седыми волосами, зачесанными за уши, чем-то похожий на папу Карло из Леночкиной книжки про Буратино. Он обнял Лину, и она почувствовала себя игрушкой в этих больших и сильных руках. Хрупкой и беззащитной. Но страха не было. Только любопытство, сковывающая тело неловкость и злость на себя, бестолковую, не способную выучить язык. Дальше «привет» и «как поживаешь» у нее никак не получалось. И надежды на обещанное Милкой «погружение» не было никакой.

У переводчицы, очевидно, имелся большой опыт подобных встреч. Беседа за столиком была веселой и непринужденной. И остановки, вызванные необходимостью перевода, не прерывали нити разговора, смысл которого велся к одному: свадьбе — быть.

А потом переводчица вдруг засобиралась, и Лине стало по-настоящему страшно. Вот сейчас оно и произойдет — то самое. Чего у нее вроде бы и не было, а вроде и было. Арнольд взял ее за руку, взял с вешалки пальто и вывел из ресторана в холл гостиницы. Лина почувствовала, как намокли — хоть выжимай — ее пальцы в мощной ладони Арнольда. Он что-то спросил, Лина, конечно же, не поняла. Тогда Арнольд показал глазами на лифт, а затем на входную дверь и вопросительно поднял брови.

— Домой, мне надо домой! — Лина показала рукой на входную дверь и для верности ввернула одно из слов своего скудного запаса — Хоум. У меня ребенок. Чайлд.

Конец ознакомительного фрагмента.