Персонажи

Ирина Голыбина, 2021

Герои романов Ирины Голыбиной неидеальны, с глубоким знанием психологии она прописывает их со всеми недостатками и слабостями, свойственными людям. И читателю только остается гадать, чем закончится история отношений этих сложных, многогранных личностей, будто перенесенных в книгу из реальной жизни. В романе «Персонаж(и)» главный герой Максим, главврач и совладелец частной психоневрологической лечебницы, состоятельный, привлекательный и интересный мужчина, терпит неудачи в личной жизни. Это невезение или закономерность? Станет ли его новая любовь, Юля, счастливым билетом? Все не так просто, ведь люди – не персонажи, а индивидуальности со своими желаниями и взглядами.

Глава 3

Наутро, оставшись один, Максим решил посмотреть наконец город как следует. Надел кеды, захватил бейсболку с козырьком и бутылку воды, загрузил в телефон карту и отправился. Ноги сами понесли к порту, но там, на набережной, устроили детский спортивный фестиваль. Максима это совсем не обрадовало, и он сбежал в путаницу переулков, где ювелирные лавки чередовались с продуктовыми, бродили неприглядного вида мигранты, а туристы, опасливо озираясь, ускоряли шаг. В одном таком переулке он натолкнулся на церковку, в подвальном этаже которой торговали прессой и сигаретами. Казалось, церковь стесняется такого соседства, мечтает оторваться от земли и взлететь — ее шпиль был устремлен в небо, а чтобы рассмотреть фасад, приходилось запрокидывать голову.

Чуть дальше на стене ему попались яркие граффити, которые так и просились в кадр; он сфотографировал их отдельно, а потом себя на их фоне. Подумал, что с его работой рисунок в тему: граффити изображали мозг с глазами, русалку со щупальцами и мартышек, катающихся с детской горки. Что-то в этом роде ему регулярно описывали пациенты, пересказывая свои галлюцинации.

Кеды начали нещадно натирать ноги; он и забыл, что они неудачные, привез с собой. Поколебавшись, Максим зашел в обувной магазин, попросил первые попавшиеся кроссовки, примерил, но отверг. Продавец, лопоча по-итальянски, стал предлагать другие, но разговора у них не вышло, Максим ни слова не понимал. Пришлось тыкать пальцем, выбирать наобум. Тем не менее он купил подходящие — белые, с удобной пружинящей подошвой. Там же, в магазине, надел их, а кеды выбросил в мусорное ведро.

Идти стало легче, прогулка уже доставляла удовольствие, и скоро он оказался на широкой мощеной улице с разноцветными особняками по обеим сторонам, исключительно пешеходной. Он брел не спеша, разглядывая причудливые лепные орнаменты на стенах: мрачных котов (наверное, это были львы), ушастых чертей и мускулистых атлантов с отколотыми носами. На приметном доме из темно-красного кирпича ему бросились в глаза афиши, приглашающие осмотреть выставку картин и интерьеров; Максим заплатил в кассе шесть евро за билет, поднялся по беломраморной лестнице в зал на первом этаже. Из интересного там был только потолок, весь расписной, в амурах и мадоннах. Из-за ярких красок он казался новоделом, как и люстры, и обивка на мебели.

Естественно, это некогда был дворец, принадлежавший семье аристократов, и Максим осмотрел еще спальню, тоже разрисованную фресками, с маленькой кроваткой под пологом и картинами на стенах. Рядом с ним кто-то сказал по-английски, что на крыше есть смотровая площадка, и Максим, отыскав лестницу, потопал наверх. Подниматься пришлось долго, но оно того стоило: с крыши распахивался во все стороны вид на город, древний маяк — самый высокий в Европе — и море, бьющее в глаза своей синевой. Максиму стало жаль, что Алены нет рядом; хотелось взять ее за руку, обнять, постоять бок о бок. Глядя на Геную сверху, поискать их дом, площадь перед ним, театр, памятник — да хоть бы и ее парфюмерный магазин.

Загрустив, он решил возвращаться домой, но по пути попалась остановка фуникулера, на котором можно было забраться в самую высокую часть города. Он сел в зеленый вагончик, кондуктор дал звонок, и начался подъем. Сверху Максим рассматривал дворики, провода, крыши домов; постепенно пейзаж из городского становился деревенским, под ним проплывали мощеные патио, крошечные бассейны, арки, увитые виноградом. Конечную остановку фуникулер делал в парке на холме. Там было безлюдно, видимо из-за жары, хотя и попадались периодически упорные итальянские бегуны, жилистые и загорелые, в полной амуниции и с фитнес-браслетами на запястьях. За одним из таких семенил, вывалив набок розовый язык, пятнистый бульдог с торчащими ушами.

Максим выбрал тенистый уголок, сел на траву. В телефоне накопились сообщения, в основном от коллег, хоть те и обещали не беспокоить. Что с бюджетом на следующий квартал — нужны еще деньги на ремонт в новом здании. Или пока его заморозить? Максим возмутился, сразу ответил, что деньги будут, ремонт надо продолжать. Он в глубине души очень рассчитывал заниматься санаторием за городом, а не торчать в клинике каждый день. Ленка ничего не писала и фотографий не сбрасывала. Надо думать, увлеклась шопингом.

Он посидел, зажмурив глаза, минут десять, едва не задремал. Хотелось есть — обед он пропустил, а время уже перевалило за четыре. В рюкзаке нашелся завалявшийся с Москвы протеиновый батончик, но голода тот не утолил, надо было спускаться назад, в город, искать какое-нибудь симпатичное местечко, чтобы перекусить. Максиму запомнился бар возле театра; там вроде кормили весь день, а не только в обед и ужин, как в большинстве итальянских ресторанов. Туда он и направился, сойдя с фуникулера, заказал себе пасту, ориентируясь по фотографиям в меню, и лемон-соду, которую успел полюбить.

Паста была получше, чем у экономного Джованни: вся купалась в сыре и вкусно пахла свежемолотым черным перцем. Официант, ставя перед ним тарелку, громко озвучил название — «качио э пепе». Получается, «пепе» — это перец? А «качио» что? Спросить бы, да не у кого. За соседним столиком сидела девушка с книгой и пивным бокалом. Заметив, что Максим смотрит в ее сторону, она показала сигарету и вопросительно подняла брови: зажигалки не будет? Максим помотал головой, улыбнулся, словно извиняясь. Зажигалку девушке подал официант, хоть это и не входило в его обязанности. Наверное, просто понравилась.

Максим понял, что скучает по такому общению, случайным знакомствам. С этой итальянкой он не против был бы заговорить. Резкая, сухая, с длинными тонкими пальцами, девушка отпивала свое пиво, перелистывала нетерпеливо страницы книги. Максим наклонил голову, как будто пытается разглядеть название. Она показала обложку: «Tender is the Night». Надо же, на английском! Да еще и Фицджеральд; «Ночь нежна» — один из любимых его романов.

— Говорите по-английски? — спросила его девушка с итальянским акцентом, и Максим кивнул, предлагая ей пересесть ближе.

Девушка засмеялась, захлопнула книгу и переставила бокал к нему на стол. Затянулась, кольцами выпустила дым.

— Откуда вы?

— Из России, — ответил Максим, — Москва.

— О, русский! — воскликнула девушка оживленно.

— Как вас зовут? Я Максим, — пока он использовал самые избитые, вертевшиеся на языке вопросы и фразы.

— Маддалена, — девушка протянула ему узкую ладонь.

— Живете здесь?

— Нет, в Пизе. Учусь в университете. Приехала на один день. А вы?

— Моя теща… мать моей жены… мы приехали в отпуск.

— Ваша жена итальянка?

— Нет, русская.

Максим понял, что так ничего не объяснит, добавил:

— Мать моей жены замужем. Ее муж живет в Италии. Он итальянец.

Девушка покивала: ясно.

— Любите Фицджеральда? — Максим решил переходить к теме поинтереснее.

— Не знаю. Я только что купила книгу.

— Но начало вам нравится?

— Нравится герой. Но героиня — нет. Она наивная.

— Она очень молода. Жена героя взрослая, она интереснее. Она сумасшедшая.

— Давверо? — это девушка спросила по-итальянски, соскочив с английского, но Максим все равно понял: серьезно?

— Да. У нее шизофрения. Главный герой, ее муж, — врач.

— Он ее лечит?

— Нет, так нельзя. Врач не может жениться на пациентке.

— Почему? Я знаю врача, хирурга, он женился на женщине, которой делал операцию.

— Главный герой психиатр. Психиатры на пациентках не женятся.

— Это несправедливо. А откуда вы знаете, что не женятся? Вы психиатр?

Максим закрыл лицо ладонью:

— Да!

Девушка присмотрелась к нему повнимательнее:

— Вы похожи на психиатра.

— Давверо? — повторил Максим ее слово.

— У вас такой взгляд… Вы все знаете про человека.

Ее слова польстили ему, хоть и не были правдой.

— Это не так. Про вас я ничего не знаю.

— Можете спросить.

Девушка откровенно флиртовала, и стоило бы притормозить, но Максиму хотелось поговорить хоть с кем-нибудь. Вопрос возник сам:

— Вы замужем?

Девушка удивилась:

— Нет. Мне двадцать восемь лет. Я студентка.

Естественно, в Европе двадцать восемь — практически детство.

— Что изучаете?

— Архитектуру. Я буду строить дома.

— А чем занимаетесь в свободное время?

Маддалена — так ее звали? — сразу выпалила:

— Катаюсь на лыжах и плаваю. А вы?

— Читаю книги.

Максиму понравился их словесный пинг-понг, вынужденно короткие фразы. Маддалена отпила пиво, затушила в пепельнице сигарету.

— Где ваша жена?

— Поехала в аутлет. Они поехали с матерью. Я остался в городе. Ходил гулять.

— Что посмотрели?

— Музей, палаццо Россо. И парк. Туда ездит… — Максим забыл, как будет фуникулер, потом перед глазами всплыла табличка на остановке, — фониколаре!

— Я посмотрела центральную улицу. Ела мороженое. Купила билет в театр.

— В этот? — Максим показал пальцем на Театро Карло Феличе у них за спиной.

— Да. Я люблю оперу.

— Я был в театре вчера. Слушал «Тоску».

— Пуччини! — глаза Маддалены заблестели, она восторженно взмахнула рукой. — Это великий композитор!

— Да. Но я не понял ни слова.

— Неважно. В опере говорит сердце.

— Я хочу выучить итальянский язык. Он сложный?

— Нет. Вы говорите по-английски. Вам будет легко.

Максим сам не знал, почему сказал так: мысль учить итальянский у него промелькнула случайно, лишь пару раз, когда не получалось с кем-то объясниться. Но теперь он испытал неожиданную радость оттого, что выразил ее вслух. Действительно, почему бы нет? Ленка постоянно рвется к матери, хорошо бы хоть кто-то из них знал язык. Надо и ее позвать с собой, найти хорошие курсы.

Маддалена отставила пустой бокал, поглядела на часы.

— Скоро начнется спектакль. Мне пора идти. У вас есть фейсбук? Я подпишусь.

Максим покачал головой: фейсбука нет. И вообще никаких соцсетей. И так пациенты бесконечно досаждают, им только дай контакт, пропадешь. Этого он Маддалене, конечно, не сказал, просто поднялся, чтобы попрощаться. Они снова пожали друг другу руки, и она направилась в сторону театральных дверей.

Максим остался в баре наблюдать за публикой. Зрители забегали на аперитив перед спектаклем; многие просили кофе с десертом, кусали эклеры или вилочкой разламывали «Наполеон». Максим подошел к холодной витрине, выбрал пирожные, по-английски с трудом объяснил, что хочет забрать их с собой — пусть сложат в коробку.

Алена еще не вернулась, квартира стояла пустая, тишина давила на уши. Он включил музыку в портативной колонке, вышел на балкон. Внизу, на террасках, отдыхали местные жители, кто-то даже жарил рыбу на переносном гриле. В окне напротив работал телевизор, голубое свечение от него ложилось на прозрачные занавески.

Максим лег в спальне на кровать и вызвал Сашку по видеосвязи. Дочь ответила сразу, будто ждала звонка.

— Ну, как Италия? Чем занимаешься?

— Лежу, отдыхаю. Весь день по городу ходил.

— Один? Где Алена твоя?

— Поехала с матерью в аутлет.

— Ну естественно! А ты?

— В музее был. На фуникулере катался. Даже с итальянкой познакомился в баре.

— Ничего себе! Приятное знакомство?

— Вполне. Студентка, знает английский.

— Все молодеют твои подружки, да? Надеюсь, следующая будет совершеннолетней.

Максим рассмеялся шутке дочери, заверил ее, что со школьницами в разговоры не вступает.

— Саш, дай-ка мне контакт курсов, где ты учила французский! Они на Тверской?

— А зачем? Тоже собрался парле франсэ?

— Нет, хочу узнать, есть ли у них итальянский.

— Есть, точно знаю. Думаешь, тебе надо?

— Думаю, да. Тут неплохо, но язык не помешает. Ленка ни слова не знает, так, подай-принеси. Я бы позанимался.

— Ладно, я сброшу сайт.

— Ну спасибо, очень тебе обязан. Что сама делаешь?

— Да ничего. Ездила к матери вчера. Они с бабушкой в своем репертуаре — собачились весь вечер. Мама задумала бабушку в пансионат для престарелых переселить, чтобы одной остаться в квартире. Та ни в какую. Причем пансионат неплохой, где-то под Воскресенском. Но ты же знаешь бабушку — ей лишь бы матери насолить.

Да, Анна Ивановна следует намеченному курсу, подумал Максим. Трешку, значит, сдать, в материной квартире одной обосноваться. Там дорогая мебель, ремонт — все как бывшей нравится. Будет к себе любовников водить. А то и подселит кого. Впрочем, его это больше не касается.

— Ты в их дела не лезь, — посоветовал дочери Максим. — Пусть сами разбираются.

— Я и не собираюсь. Пап, мне работать пора. Я тебе потом перезвоню.

Они попрощались, и Максим написал сообщение Алене, спрашивая, когда ее ждать. Вместо ответа раздался звонок в дверь: жена пришла и была готова принимать восторги и комплименты. Она притащила целый ворох бумажных и пластиковых пакетов, начала выгружать покупки на кровать, хвастаться. Максим похвалил несколько платьев, которые Алена примерила, покрутил в руках изящные золотистые босоножки. Жена раскраснелась, глаза сверкали: похоже, с тещей угостилась после шопинга коктейлем.

Для барахла, которое она накупила, требовался отдельный чемодан; Максим гадал, как они все это увезут. Но Алена проявила предусмотрительность: оказывается, у нее была с собой большая складная сумка, в которую она и собиралась сгрузить добычу. Они улетали через пару дней, Артем оставался у бабушки на все лето. Максим знал, что будет скучать по Алениному сыну, но сама она радовалась, что не придется готовить на всю семью, возить его к репетиторам и на спорт. Долгожданное повышение должно было вот-вот случиться, жена томилась в ожидании.

Перед отъездом они еще разок побывали в гостях у тещи с Джованни, дали Артему последние наставления: вести себя хорошо, слушаться бабушку и ее мужа. Убедившись, что ребенок в надежных руках, Максим успокоился и летел назад в Москву, готовый опять впрягаться в рабочую лямку. Когда шасси самолета оторвалось от земли, они с Аленой переглянулись, улыбаясь. Хорошо отдохнули, набрались впечатлений.

— Ну что, полетишь еще в Италию со мной? — щуря глаза, спросила жена.

— А у меня есть выбор? — пошутил Максим в ответ.

— Не-а.

— Я так и думал.

В середине июля дошли наконец руки записаться на курсы итальянского языка. Алена, получив свое повышение, погрузилась с головой в работу — теперь она была не ассистентом, а полноправным сотрудником службы персонала, отвечала за делопроизводство. И не возила больше на вытрезвление перепивших директоров. Чтобы разведать обстановку, Максим сам поехал на Пушкинскую, прошелся по коридорам «Известия-Холла», где находились учебные аудитории. Впечатление было скорее положительное — чистенько, аккуратно. Он зарегистрировался на пробный урок, почитал на сайте курсов про преподавателя. По договору в группу набирали максимум восемь человек, минимум три. У них пока было пятеро.

Первое занятие назначили на вторник, в половине десятого утра. Максим специально освободил себе утреннее время, чтобы к двенадцати быть в клинике. Пришел пораньше, купил в кофейне на первом этаже стакан латте — большой, чтобы на полтора часа хватило. Поднялся на шестой этаж, нашел аудиторию, номер которой ему прислали по СМС. Там сидела только женщина с бегающими глазками, в сером свитере и ожерелье из поддельного жемчуга. На руке такой же браслет, пальцы перебирают разложенные по столу карандаши и ручки. Что тут у нас, ОКР? Максим одернул себя — не на работе, нечего у всех высматривать диагноз. Спросил:

— Это 5D?

Женщина кивнула, проследила глазами за тем, как он выбирает себе стул и усаживается. Сразу же за ним влетела высокая спортивная барышня, очень подтянутая, с поджатыми губами и мраморным, как у Снежной королевы, лицом. Потом еще одна, худенькая и тихая, лет сорока — та робко спросила, какие места свободны, хотя стол был большой, а их — всего четверо. Последней села с ним рядом полная дама, от которой на всю аудиторию запахло приторно-сладким парфюмом. Максим расстроился, что именно ему аромата достанется больше всего, но пересаживаться было бы невежливо, и он остался на своем стуле.

Преподавательница — ее звали Мария, — оказалась очень похожей на Маддалену, с которой он познакомился в Генуе возле театра: такая же сухая, резкая, с отрывистой манерой разговора и непоколебимой уверенностью в себе. Говорила она исключительно по-итальянски, хоть и была русской; Максим понял, что это такой принцип обучения, и возмущаться не стал. Остальные, кажется, удивились, что их сразу, с головой, погружают в новый язык — начали переглядываться и хмурить брови.

Мария предложила познакомиться: каждый должен был назвать свое имя, а потом найти в словаре название профессии и попытаться правильно произнести. Двух девушек, спортсменку и тихоню, звали Викториями; ОКР в жемчугах оказалась Маргаритой, а его надушенная соседка — Екатериной. Максим сомневался, что запомнит их имена, не говоря уже о профессиях, названия которых они кое-как читали с экранов телефонов. Свою он нашел быстро — «медико»; про психиатра решил не поминать, не мутить воду.

Дальше надо было выйти к доске и написать все слова, которые они знают на итальянском. Девушки оживились, стали вспоминать: пицца, аморе, просекко. Максим тоже написал, что пришло в голову: опера и апероль. Потом учились здороваться и спрашивать, как дела, благодарить, прощаться. Соседка Максима строчила в тетради, повторяя каждое слово за преподавателем вслух, чем сильно его раздражала. В конце занятия Мария сказала зайти к менеджерам, подписать договоры тем, кто согласен продолжать обучение.

Максим решил, что и преподаватель, и группа ему подходят, отправился в кабинет администрации, где ему заодно продали нужный учебник. Спортсменка, прежде чем подписать бумаги, повозмущалась, что все занятие было на итальянском, ей сложно так сразу понимать. Ее успокоили, заверили, что методика эффективная и она скоро привыкнет. Душистая дама сбежала — наверное, не понравилось что-то.

В результате в группе их оказалось четверо: Максим, ОКР и две Вики. Вместе они вышли из дверей «Известия-Холла», и Максим, попрощавшись, свернул к метро, заметив краем глаза, что остальные встали еще напоследок покурить. Он, может, и был не против обсудить первый урок, но не хотел задерживаться, спешил на работу.

В клинике было тихо, обход уже закончился, а амбулаторных пациентов к нему записывали на вторую половину дня. Он решил, что и в дальнейшем будет освобождать себе утро вторника и четверга, чтобы спокойно ездить на занятия. Позвал заведующую хозчастью, потребовал отчитаться по расходам на питание: заподозрил в последнее время, что она потихоньку списывает продукты, продает на сторону или забирает себе. У них кормили по первому разряду, работал специальный шеф-повар, и продукты были дорогие.

До вечера Максим принимал своих больных, со многими вел долгие разговоры, поскольку времени на каждого выделялось не меньше сорока минут. Мать одного из пациентов стационара, слегка в него влюбленная, попыталась позвать на обед, но Максим вежливо отказался, хоть и сердился в душе: сколько можно таскаться за ним?

Дома, вечером, рассказал Алене про новый опыт: он теперь умеет по-итальянски говорить «да» и «нет», здороваться и считать до десяти. Она слушала вполуха, не отрываясь от телефона. Спросила невпопад:

— И когда контрольная?

— Никогда, — ответил Максим, потянул телефон у нее из рук. — Ты меня не слушаешь?

— Извини, надо ответить, по работе, — Алена развернулась и убежала в спальню.

Максим посидел один за столом, полистал записи с урока. Вроде все слова запомнил, ничего не надо учить. Что там задано на дом? Страница десять–одиннадцать в учебнике, упражнения с первого по восьмое. Он быстро заполнил пробелы под картинками, посмеялся своему рвению, сфотографировал страницу и отправил Артему: смотри, я теперь ученик тоже!

Всю среду ждал следующего урока, почему-то хотелось снова оказаться в аудитории, послушать итальянскую речь. В четверг, выйдя из метро, встал в очередь за кофе; перед ним был парень в наушниках, явно с похмелья, и девушка, нетерпеливо встряхивавшая светлыми — пепельными — волосами. Забрав свой стакан, она двинулась к проходной, торопливо попросила гостевую карточку, проскочила турникет.

Максим прошел за ней следом, сел в тот же лифт. Они поднялись на шестой этаж, девушка стала высматривать номера аудиторий. Спросила у него, где тут 5D, и Максим понял, что они, видимо, в одной группе.

Девушка и правда оказалась новенькой; преподаватель попросила ее представиться, и та сказала: «Юлия».

— Ин итальяно, — поправила ее Мария, и та рассмеялась:

— Джулия. Ой, Джульетта!

Начался урок — алфавит, новые фразы и слова. Максим старался не отвлекаться, но все равно время от времени посматривал на новенькую, которая надела, вытащив из сумки, очки в роговой оправе, и убрала волосы за уши. Она писала в тетради так аккуратно, словно собиралась отправлять ее на конкурс конспектов; что-то подчеркивала зеленой ручкой, делала отметки в учебнике. Стоило Марии задать вопрос, и Юля вскидывала глаза, готовая отвечать, но потом притормаживала, давая сказать другим.

В конце им дали задание: организовать в мессенджере групповой чат, чтобы туда можно было сбрасывать домашние задания. Юля сразу же схватилась за телефон, начала записывать номера. Создала группу как администратор, всех в нее внесла и отправила первое сообщение — «Поздравляю с началом занятий». На аватарке у нее было забавное фото в карнавальном костюме и шапочке Малефисенты с рогами.

После урока девушки отправились перекурить; Максима подмывало остаться, послушать, о чем пойдет разговор, но он все-таки заставил себя спуститься в метро — поехал инспектировать новое здание, где скоро заканчивался ремонт. Он уже присмотрел помещение себе под кабинет — на первом этаже, солнечная сторона. Надо было заказывать мебель, и он дал кое-какие распоряжения по поводу стеллажей под документы и кресел для психотерапии.

Медицинское оборудование, кровати и сантехнику они заказали заранее; коробки хранились пока в подвале. Максим представлял себе, как будет приезжать сюда по утрам, проводить групповые сеансы, потом выходить в парк. Там уже разбивали клумбы, высаживали можжевельник и кусты с разноцветной листвой. Ждали пациентов удобные скамейки; в большой беседке планировались занятия йогой. Официально Максим становился главврачом санатория и рехаба, а клинику в городе передавал коллеге, тоже учредителю.

Санаторий сулил немалую прибыль, и Максим подумывал обновить Алене машину, может, и таунхаус сменить на отдельный дом, попросторнее. Жена жаловалась несколько раз, что не может расслабиться в постели, когда Артем спит через стену. Сейчас-то сына нет, но в конце августа теща посадит его в самолет, отправит домой обратно.

Выходные пролетели незаметно; чтобы побаловать Алену, Максим повез ее в рыболовный клуб под Москвой. Снял им коттеджик на двоих, сводил вечером в ресторан. Посреди открытой террасы там был бассейн, в котором плескались здоровенные рыбины — лососи и пара осетров. Их прямо оттуда вылавливали сачком и уносили на кухню готовить. Алена, понаблюдав за процессом, сказала, что рыбу не хочет; попросила себе жареный сыр и салат. Максима ее притворная сердобольность рассердила: можно подумать, стейки в супермаркете не делают из живых коров! А она ест их за милую душу, ловко жарит на сковороде. Опять Алена попросила вина, выпила одна целую бутылку и, придя в благостное расположение духа, предложила прогуляться вокруг пруда.

— Покатай меня на лодочке! — воскликнула громко, когда они подошли к берегу, и обхватила его руками за шею.

Максиму не очень хотелось садиться на весла, грести, возить ее, и он помотал головой, сказал, что спина болит.

— Ну пожалуйста, — настаивала жена, — немножко!

Она взяла его под локоть, Максим выдернул руку и случайно задел Алену по лицу. Глаза ее наполнились слезами, она схватилась за щеку и притворно охнула.

— Извини, — тут же раскаялся он, — нечаянно получилось!

— Больно! — всхлипнула Алена. — Ты что руками размахиваешь! Осторожнее надо!

Вместо извинений он подвел ее к пирсу, усадил в лодку, к которой она так стремилась, и спросил, куда везти.

— На тот берег, — ответила Алена, быстро успокоившись, — где домики!

Домики предназначались для компаний, приезжавших порыбачить без ночевки; они стояли темные, но вдоль берега горели разноцветные фонари. Максим привязал лодку к деревянному колышку, они вылезли и пошли посмотреть, что там внутри.

В темноте Алена потянула его к себе, забралась на стол с деревянными скамьями по сторонам, откинулась на спину. Платье соблазнительно задралось, но Максиму стало вдруг неприятно, гадостно. Она была откровенно пьяна, смеялась, запрокидывая голову, подставляла для поцелуя шею. Максим схватил ее за запястья, сдернул на землю.

— Идем на воздух! Сейчас проветришься.

Алена не обиделась, пожала плечами — как хочешь. Они пешком обогнули пруд, вернулись к ресторану. Она стала выпрашивать перед сном еще вина или коктейль, но Максим сказал, уже строго, что с нее хватит. Проводил в коттедж, уложил на кровать, а сам заперся в ванной.

Выйдя, обнаружил, что жены нет; на столе в кухонном уголке остался стакан со следами губной помады, две пустые бутылочки из-под виски и открытая банка кока-колы. «Вот же овца», — выругался про себя, но искать не пошел, плюхнулся на диван и включил телевизор.

Полистал каналы, посмотрел дурацкий полицейский сериал, потом новости. Ленка не возвращалась, Максим начал беспокоиться и отправился все-таки в ресторан.

Она сидела у стойки, кокетничала с барменом. Официанты убирали посуду со столов, складывали скатерти; работал только бар на открытом воздухе, и кроме жены там осталась буквально пара человек. Подойдя ближе, Максим увидел у Ленки в руке зажженную сигарету, которую та быстро выкинула в траву. Он сел на высокий стул рядом, вздохнул.

— Будете что-нибудь? — спросил его бармен. — Закрываемся через пятнадцать минут.

— А дама что пьет? — поглядел Максим на жену. — Мне то же самое.

Бармен понятливо кивнул, налил ему виски-колу, всыпал в стакан пригоршню льда.

— На, — двинул Максим коктейль по стойке в Ленкину сторону, — угощайся! Сигареты с собой?

Она замотала головой, спрятала под локтем черную лаковую сумочку.

— Да не прячь ты их, ради бога! Ты хоть довольна? — он посмотрел на нее: сидит с виноватым видом, таращит накрашенные глаза. Явно не знает, что ответить.

— Ладно, допивай, и пойдем спать.

— Я больше не буду.

Максим не понял сначала, что она имеет в виду, подумал: «Детский сад какой-то». Потом сообразил, что это она отказывается пить его виски, и сам опрокинул стакан чуть ли не одним глотком. Со стуком опустил его на стойку, попросил счет. Они прошли с Ленкой по мощеной дорожке между соснами в коттедж, молча легли в кровать. Услышав, как жена ровно задышала, Максим поднялся на локте, заглянул ей в лицо. Выбрался из-под одеяла, поискал в шкафу ее сумку, достал оттуда зажигалку и сигареты. Примостился на лавке у террасы, выкурил одну, вторую, пока не начало тошнить. Опустил голову, рассматривая траву под ногами в свете неяркого фонаря, прибил комара на колене.

Вернувшись внутрь, прилег на диване, посмотрел в потолок, а потом вскочил и бросился в ванную, едва сдерживая рвотный позыв. Когда разогнулся над раковиной, из зеркала на него посмотрело худое, мрачное, раздраженное лицо. Максим провел по нему ладонью, вгляделся пристальней: одни глаза остались те же, ярко-серые. Но щетина седая, кожа тусклая, как у старика. Скоро ему пятьдесят. Время незаметно пролетит, как все последние годы. Нет уж, на Ленку с ее притворством и враньем по мелочам он его тратить не намерен. На сумасшедших пациенток тем более. Ему нужна свобода, а еще больше — счастье. Максим вытерся чистым полотенцем, швырнул его на пол и вышел из ванной, со щелчком захлопнув за собой дверь.