На роду написано

Ирина Габба (2025)

История жизни одной семьи в трех поколениях — влияние рода на судьбы потомков, отпечаток происходящих в мире событий и простого человеческого фактора. На роду написано, жить так, а не иначе. Или выражение это ошибочное? Что предопределяет жизненную линию? Ее кривизну, взлеты и векторы? Может все надумано? И вершитель собственной судьбы сам человек?

Глава 1. Молодым захотелось на волю

Сельское собрание было делом привычным. Но не в этот раз. Люди добирались до клуба как могли — уровень воды хоть и упал немного, но нисколько не облегчил им жизнь. Местами грязь была настолько непроходимой, что в нее пришлось бросить немало деревяшек, штакетников и лавок. В ход шли даже небольшие деревья и кустарники. Все жили надеждой — Озерки убывают, и скоро жизнь повернет в привычное русло. Как стало известно еще до собрания, власти все же разрешили всему селу перебраться выше. Приезжали, осматривали степень затопления, делали прогнозы на следующий год. Они оказались спорными. Но дабы перестраховаться и снять с себя груз ответственности, чиновники порешали, чтобы каждый сельчанин принял о переезде самостоятельное решение. Все это и было озвучено Семеном Силантиевичем перед пришедшими на собрание жителями. Переезд планировался вместе с домом и имуществом. Жилище необходимо было разобрать, перенести на новое место и собрать. Помощь от главы тоже полагалась — ремонт ветхих частей домов, не переживших переезд, власть брала на себя. Но не больше пятидесяти процентов от одного жилища. Как оценивать этот процент, власти не объяснили,"добродушно"перекинув это бремя на Семена Силантиевича.

— А я переезжать не буду! — закричал кто-то из толпы.

— И я не буду! — поддержал мужчина где-то в углу.

— Почему? Почему не хотите? — глава не мог скрыть удивления.

— У меня мужа, к примеру, нет, — возмутилась одна из женщин. — Кто мне дом разберет и заново соберет, а?

— Этот вопрос мы решим, — начал успокаивать ее Семен Силантиевич. — Переезжать будем по очереди, дом за домом, двор за двором. Начнем с улицы, которая находится ближе всех к Озеркам.

— А у меня крыша ветхая, если ее разобрать, потом точно не собрать будет! — выкрикнул мужчина из середины толпы.

— Ничего страшного, с крышей поможем обязательно, — говоря это, глава был не совсем уверен в своих словах, но желал, чтобы люди приняли решение о перемене места единогласно.

— Тогда перееду, так и быть уж, — с одолжением согласился мужчина. — Раз крышу новую обещают.

— А у меня сенцы прохудились! — выкрикнул еще кто-то.

— Конечно! Все посмотрим, оценим, возместим, — уверил его представитель власти.

— Хитрые какие! Смотри-ка на них! — собрание не обошлось без Евдокии. — Дармоеды!

— Евдокия, ругаться дома будешь! Здесь даже не думай начинать! — поставил ее на место глава.

После объявления голосования и подсчета рук стало понятно, что село разделилось — одна часть была готова двинуться с места, другая — нет. Это, конечно, совсем не удовлетворило Семена Силантиевича, ведь переезд станет возможным только при готовности к перемене места как минимум семидесяти пяти процентов населения. Дав односельчанам еще одну неделю на размышления, глава распустил собрание.

— И что решили? — спросила Нина у мужа, не успел тот войти в дом.

— Что? Что? — перебила ее свекровь. — Кто-то хочет переезжать, а кто-то нет.

— А почему не хотят-то?

— Дураки потому что! — озвучила свое мнение Евдокия и устало рухнула на лавку.

— А мы-то что будем делать? — еще не поняла Нина.

— Переезжать, конечно, — уверенно ответит ей муж.

— Ну слава богу.

— Бога-то к чему вспомнила вдруг? — усмехнулась старушка.

— Мам, — перебил ее Антип, — может попросим у главы добавить нам материала?

— Для чего это? — Евдокия нахмурилась и пристально посмотрела на сына.

— Еще комнатку пристроим, и не тесно будет в новом доме.

— Вы там собираетесь со мной, что ли, жить? — по лицу старушки видно было, что эта новость ей явно не по душе.

— Ну да, — неуверенно ответил Антип.

— Ни за что! Ни за что на свете я с вами жить не буду! — начала размахивать руками хозяйка дома.

— Нам наш домик тоже перевозить на новое место? — спросила удивленно Нина, поглядывая то на мужа, то на свекровь.

В воздухе повисла тишина. Молчание стало настолько гнетущим, что Антип, не выдержав, вышел во двор. Следом выбежала и Нина. Она давно предлагала мужу уехать из этого села в местность, где их никто не знает, туда, где нет его матери. И сейчас наконец-то увидела в его глазах искорку надежды для себя. Как устала она слышать постоянные упреки со стороны свекрови, что она сирота, брошенка и никому не нужна, кроме ее сына. Насытилась молодая женщина и рассказами о том, настолько плохими были ее родители и братья. Прошло всего пять лет со дня смерти матери и отца, а все в селе напоминало о них. Кардинальная перемена места — то, о чем мечтала Нина все эти годы. Но, оставшись одна, она не хотела докучать братьям и их семьям, а потом в своих чувствах ей признался Антип — самый скромный сельский парнишка. Смущаясь и робея перед ней, он каждый день приходил к ее осиротевшему дому и спрашивал, чем ей помочь. А дел было много, особенно тех, с которыми хрупкой девушке справиться сложно. Так и прикипели друг к другу. Не чувствовала она к нему огромной любви и какой-то необъемлемой страсти, но была безмерно благодарна за помощь и поддержку, которую Антип оказал ей в самый непростой период жизни.

Оттого ночами юноша часто спрашивал у нее:"Любишь ли ты меня?"А Нина молчала в ответ, не зная, что ответить. Говорить"да"стеснялась, да и не была уверена. Ответить"нет"считала неправильным. Он стал ее единственной опорой, поэтому расстраивать его или огорчать ей совсем не хотелось. Братья разъехались по другим селам и городам, она вышла замуж — родительский дом опустел. Ветхая избушка быстро превратилась в труху и отошла сельскому совету. На ее месте тут же возвели барак для вновь прибывших колхозников. А Нина и не подозревала, что крик первенца станет настолько невыносимым для ушей ее свекрови, что та быстренько переселит их в бывший пчелиный домик. Приняла она это смиренно, поскольку видела, что Антип не перечит капризам матери. В открытую Нина никогда не враждовала с Евдокией, все выговаривая мужу. Он же надеялся, что время все исправит и настанет час, когда в их доме поселятся мир и покой. Но проходило время, а ничего не менялось. Характер матери становился все несноснее. Тяжело было ей угодить, чем-то порадовать, смягчить. Вспышки родительского гнева Антип часто объяснял тяжелыми военными годами, которые пришлось пережить его матери, оставшись без мужа и поднимая детей в одиночку. Нина же часто сравнивала свекровь со своей покойной матушкой, которая тоже многое повидала на своем веку, но никогда не повышала голоса на домочадцев.

— Теперь-то ты видишь, что она никогда-никогда меня не примет? — спросила Антипа Нина, тихонько подойдя сзади и обняв его за плечи.

— Вижу, но никак не могу понять. Никак, — сокрушался молодой мужчина, чувствую себя неспособным защитить жену и детей.

— Давай переедем куда-нибудь подальше отсюда? Прошу тебя, — Нина всем телом прижалась к нему.

— А куда?

— Да хоть куда, хоть куда, — она продолжала держать его за плечи.

— Вот так взять и бросить ее я тоже не могу, — начал рассуждать Антип. — Надо хотя бы дом перенести, обустроить в нем все, как было, а потом уже думать, куда податься.

— Хорошо, — вздохнула молодая женщина, понимая, что еще не скоро сможет избавиться от причины ее последних переживаний.

— Потерпишь? — с надеждой в голосе спросил он.

— Конечно, потерплю, — согласила она. — Пять лет терпела и еще немного потерплю. Только обещай, что мы переедем. Обещай.

— Обещаю, — уверенно ответил Антип, развернулся к жене и, улыбаясь, спросил, — пойдем, что ли, терпеть?

— Пойдем, что ли, — вздыхая, проговорила она, не в первый раз смиренно последовав за своим мужем.

Как только Озерки освободили село, а земля начала понемногу подсыхать, было объявлено о втором собрании и голосовании. На этот раз желающих переехать повыше было куда больше. По подсчетам голосов согласных оказалось около восьмидесяти процентов. Упирающихся же Семен Силантиевич предупредил, что чем позже они решатся перенести свои дома, тем хуже участок им достанется на новом месте. Работа закипела. Ту семью, чье жилище готовилось к сносу и восстановлению, обязательно нужно было приютить. Для этого сначала спрашивали добровольцев, а когда те закончились, гостеприимных назначали принудительно — не спать же людям на улице, пока их дом разбирают. Каких только страстей не случалось в ту пору. Мужики, как коты по весне, начинали делить территорию. Бабы никак не могли разобраться, кому принадлежит кухня — две хозяйки в доме стали настоящим адом друг для друга. А бывало и такое, когда муж жену мог"перепутать"и лечь не к своей пассии. Вот шум-то тогда поднимался, на все село. Драка начиналась такая, что очевидцы боялись вмешиваться. В ход шли вилы, лопаты и даже топоры. Только глава мог разнять рассвирепевших. А в тот период делать ему это приходилось часто. Чудом обошлось без серьезных жертв. Врача из района вызывать не пришлось.

Переезд занял без малого семь месяцев — с апреля по октябрь. На старом месте осталось двеннадцать дворов самых упертых. На всякий случай для них местными жителями была оборудована небольшая дамба. Но Семен Силантиевич предупредил оставшихся, что в случае серьезного наводнения она, конечно же, не спасет ни людей, ни их имущество. В основном покидать засиженное место не хотели старики, наивно полагая, что не каждую весну Озерки станут наводнять их — никогда не наводняли и дальше не будут. Глава махнул рукой, понимая, что переубеждать людей не имеет смысла, но пообещал — если вода все же придет снова, он обязательно поможет им переехать.

Много плодовых деревьев осталось на старом месте. И огороды люди засадили на прежних участках. Верхние-то не вспаханные, не готовые. Новые улицы Ольховки располагались практичнее — было несколько переулков. Раньше село было вытянутым, состояло из одной длинной улицы и нескольких домов на отшибе, а сейчас по своему периметру больше напоминало квадрат. Новая планировка Ольховки строго согласовывалась с властями из района, была ими утверждена и подписана. Чиновники никак не могли решить, где будет располагаться перестроенный колхоз. Так и не придя к единому мнению по окончанию пастбищного сезона, всю скотину пришлось перегнать в соседнее село, разместив поголовье в чужом коллективном хозяйстве. Коровкам пришлось изрядно потесниться. Была идея забить самых немощных и старых, но Семен Силантиевич не позволил.

— Антипушка, а вы когда свой барак перенесете-то? — спросила как-то Евдокия сына, видя, что тот не торопится разбирать ветхий домишко.

— Никогда мам, никогда, — многозначительно ответил он, с улыбкой поглядывая на жену и детей.

— Как это никогда? Со мной будете жить? — глаза старушки прищурились.

— Нет, Евдокия Якуповна, — Нина так и не научилась называть свекровь мамой. — Мы решили переехать в другое село.

— Это в какое же, интересно?

— Пока точно не знаем, — спокойно ответил Антип. — Говорят, что в километрах, примерно, ста скоро будет строится новый город, а возле этого места есть русская деревня. Такеево вроде. Завтра схожу к главе, поговорю, узнаю.

— Семен Силантиевич тебя ни за что из родного села не выпустит, — уверенно заявила старушка, скрестив на груди руки.

— Это не ему решать, — смело проговорила Нина. — Он мужчина мудрый, поймет.

— Я тоже думаю, что проблем с главой не будет, — поддержал жену Антип.

— Меня одну оставишь, что ли, сынок? — жалобно произнесла Евдокия, внутренне сопротивляясь его решению.

— Ты в родном селе остаешься, мам.

— А нам хочется жить поближе к городу, — добавила Нина, стараясь выражаться мягче и ласковее.

Ругани никому не хотелось. Переезд изрядно измотал Евдокию. Дети, каждый день орущие и наводящие беспорядок, тоже с лихвой надоели ей. На том и порешили — молодым захотелось на волю и удерживать их старушка не стала.