Совещательная комната. Сборник рассказов о студентах

Ирина Вячеславовна Сердюк, 2020

В сборнике представлены рассказы трех студентов о начале самостоятельного пути в жизни. Личные истории раскрывают внутренний мир их авторов и рисуют реалистичные портреты современников. Рассказ "Фотостудия" знакомит читателя с попыткой студента-географа подработать в фотостудии. Рассказ "Школа игры" посвящен поиску ребенком своего "я" через обучение музыке. Рассказ "Практика" показывает первые шаги в профессии студента-юриста.

Фотостудия

Мой школьный друг Борис, фотограф, как-то попросил заменить его в фотостудии. Сам он подрядился фотографировать свадьбу, и я, будучи студентом-старшекурсником, был не прочь подработать в субботу. С графическими программами я был знаком неплохо, поскольку как начинающий картограф, уже устроился в частное архитектурное бюро.

Накануне Борис подробно описал, как добраться до фотостудии. Она скромно именовалась «Мастер». Сначала на троллейбусе, потом захожу в магазин «Канцтовары» и поднимаюсь на второй этаж. Надо не перепутать с фотостудией «Астра», в которой работали слабослышашие фотографы, у них соседняя с магазином дверь. Я поинтересовался, зачем так близко располагаются друг к другу две фотостудии. Борис, еще в юности отличавшийся коммерческой хваткой, объяснил, что это нам не конкуренты — они работают в другом «сегменте»: оборудование попроще, следовательно, цены пониже, клиенты экономные. В «Мастере» меня встретит Лина из художественного салона, что делит с фотостудией второй этаж. Прейскурант и бумагу найду, компьютер знаю. Борис добавил, что по всем вопросам я могу обращаться к Лине, особенно если будут заказывать портреты. За ней «небольшой должок», так что поможет.

За полчаса до открытия я был в фотостудии. Лина показала мое рабочее место, и, проверив оборудование, я стал изучать обстановку, пока не подошли клиенты. Внизу в «Канцтоварах» было тихо, девушки-продавщицы перед открытием пили чай. Лина расположилась наискосок от меня за витриной с красками, кистями, карандашами в окружении приятных для глаза романтических картин природы, хорошей погоды и памятников архитектуры. Она выглядела строго и стройно в белой накрахмаленной блузке и элегантных брюках. Ее движения были очень графичны, даже когда она раскладывала товары и развешивала образцы багета. Я не вытерпел и спросил:

— Лина, простите, Вы учились танцевать?

— Да.

— И по-французски, наверно, говорите?

— Само собой. А Вас как зовут?

— Максим.

Почему по-французски? Было не до иронии. Ей просто шло говорить на языке русской аристократии 19 века… Долго разглядывать Лину казалось неприличным, и мне стоило немало труда переключиться на картины. Дело в том, что на моем географическом факультете чаще попадались девушки спортивного вида, пропахшие костром походницы, а такие, как она, совсем не встречались.

Пейзажи я мог оценить со знанием дела, так как многие изображенные места посетил как турист или на практике с курсом. Конечно, на продажу не выставлялись творчески переработанные уродливые факты нашей действительности, которые некоторые художники пропускают через себя. Не было и жанровых сцен. Выделялось несколько портретов счастливых детей на лоне природы. Я считал себя дилетантом в живописи и пришел к выводу, что ее основное современное направление — релаксационно-развлекательное. Сбоку от арки, отделявшей пространство художественного салона от территории фотостудии, неприметно висела с моей стороны гравюра на меди. Вероятно, ей не хватило места в салоне. Это единственное, что зацепило с первого взгляда, то ли из-за того, что я вообще давно не видел гравюр, то ли из-за необычного стиля, то ли из-за сюжета. На гравюре был детально изображен Дом Пашкова и улица перед ним периода первой половины 19 века. Это чувствовалось по одежде прохожих. Рядом с Домом и за ним виднелись две церкви, которых теперь нет. Моховая была полна прохожими разных сословий, одна молодая парочка приникла к забору, вот напылил экипаж, запряженный тройкой, мужик-разносчик предлагал пироги, господа в цилиндрах неспеша прогуливались, дамы судачили о последних новостях. Еще я узнал сирень, которую видел там прошлой весной, когда занимался в отделе картографических изданий Ленинки, расположенной как раз в Доме Пашкова. Казалось, ее сладкий запах до сих пор окутывает меня.

— Что, интересуешься временем самодержца Николая Павловича? Кем были твои предки тогда?

Это был запах вовсе не сирени, а духов подошедшей ко мне Лины. Ее вопрос был еще более неожиданным.

— Предки? Тульские крестьяне. А у тебя?

— Мои тогда жили заграницей, неважно. Возьми лучше парижский бульвар времен третьей республики или то анапское побережье.

Я взглянул на «побережье». На песчаном пляже, шлепая по уходящим волнам, резвились дети неопределенного пола и внешности.

— Там нет духа времени. Только гравюру бы взял, да денег столько нет.

— Тогда посмотри комикс про колобка, раз интересуешься духом времени, а денег нет. Смешной.

Она достала из-за прилавка и протянула лист формата А4 с отпечатанной на нем серией черно-белых картинок, рассказывающих нехитрую историю Колобка.

Оказывается, он ушел от бабушки и дедушки ночью. Луна ярко освещала дорогу. Колобок очень захотел быть похожим на Луну, а для начала поближе познакомиться, вообразив, что она — его сестра. Но Луна не соглашалась признавать родство. Тогда Колобок приставил высокую лестницу к уличному фонарю, утверждая, что не только он, но и круглый плафон фонаря, родственники Луны. Однако потерял равновесие, сам слетел с лестницы, разбив плафон. Луна с сожалением смотрела вниз. Падший Колобок увидел отражение Луны в луже, сравнил со своим, прыгнул в лужу и вылез грязным. Теперь он доказывал, что у него тоже пятна, как у Луны. Но она по-прежнему не признавала братца-самозванца. Проходящая мимо Лиса отказалась съесть чумазого Колобка, и он бил себя в грудь, утверждая, что такой же несъедобный, как Луна. Наконец, рассвело, Луна побледнела и совсем пропала. Колобок остался ни с чем.

Я не успел изучить комикс до конца, так как появилась первая посетительница фотостудии. Пожилая женщина попросила «скопировать» фотографию и отпечатать копию в хорошем качестве. На фото старик общался с подростком. Глаза женщины были печальны, руки слегка дрожали.

— Это для Вас или для мальчика?

— Для внука.

Я посчитал стоимость работ за вычетом цветокоррекции, так как не хотел обременять женщину лишними расходами. Цена, похоже, ее не слишком волновала. Получив заказ, женщина спросила, не смогу ли я сейчас зайти к ней домой и сфотографировать часы. Мы видели друг друга первый раз в жизни, ее доверчивость, говорящая об одиночестве, поразила меня. Отказываться было жутко неудобно:

— Простите, я на работе сейчас. Почему бы Вам не принести часы сюда, чтобы сфотографировать?

— Они же напольные. Вот внук советует продать через интернет. А для этого, говорит, надо фото, он знает, где разместить объявление.

Внук, видимо, забыл, что у бабушки не было ни цифрового фотоаппарата, ни мобильного телефона с камерой. Я уже был готов купить эти часы, но ставить некуда.

— Знаете, Вы попросите внука сфотографировать на хороший фотоаппарат, а если он не сможет, то оставьте телефон на всякий случай. Я вечером позвоню и зайду.

— Жаль, что не сможете…

И ушла, не оставив телефона. Вроде бы и оправдание у меня нашлось, но все же чувство досады не оставляло. Вскоре подошла молодая женщина и оставила на несрочную печать штук двести фотографий новорожденной девочки по имени Есения. Девочка в роддоме, в коляске с номером «Есения 777», на руках у счастливого папы, у счастливой, но уставшей мамы и других родственников, в кроватке, девочка с бантиком на лысой головке, с приставленными ушами Микки-Мауса… Есения в розовых ползунках и с розовыми погремушками замелькала на принтере.

Несколько человек пришли за своими фотографиями, ожидавшими их со вчерашнего дня. Потом я рутинно печатал фото с отдыха, со свадеб, праздников, принял несколько заказов на реставрацию старых фотографий. Одна девушка в белой шубке потребовала выдать ламинированные меню для пекарни, расположенной в этом же доме. Пересчитывая заказ, она бросала на меня такой взгляд, как будто я был ее личным врагом. Сообщив, что теперь все в порядке, гордо удалилась. На мой вопросительный взгляд Лина объяснила, что вчера эта девушка устроила скандал в фотостудии. Прозрачные края у части меню были обрезаны не по формату: то три миллиметра, то семь. А у другой части — одинаковые. Она накричала на Бориса, сказала все 100 штук переделывать, ламинат кончился, очередь скопилась огромная. Клиенты начали ругать и девушку за то, что сама не хочет обрезать лишнее, и студию за то, что маленькая, и Бориса за нерасторопность. Еле-еле все пришли в себя и успокоились, начав обсуждать рецепты блинов для празднования приближающейся Масленицы.

Тут надо мной выросла крупная дама и попросила оформить ее фото как «портрет», протянув флэшку. Суть услуги «портрет» заключалась в том, что соответственно отретушированное лицо современного человека помещалось в какой-либо исторический антураж от каменного века с пещерами и шкурами до 19 века с его роскошными интерьерами и костюмами. Наши клиенты, как правило, выбирали образы преуспевающего дворянства. Я сразу понял, что с дамой лучше не рисковать, вспомнил совет Бориса и позвал Лину как «лучшего специалиста по портретам». Она не удивилась и по-деловому обратилась к даме:

— Пожалуйста, мы к Вашим услугам. Какой Вы хотели бы портрет?

Дама замялась. «Неужели каменный век?!» — я уже начал представлять ее у очага за разделкой туши для получения шкуры.

— Максим, иди замени меня. Вон старичок-художник пришел, узнай, чего хочет.

Я медленно отправился на место Лины. Воображение не унималось. А если она хочет… Что же тут такого? У витрины с красками мои мысли перебил старик с добрым морщинистым лицом. Он слегка окал:

— Что, парнишко, заказы есть? Я смотрю мою осень-то купили.

— Парную весну еще просили, — отозвалась Лина из-за моего компьютера, видимо, уже обрабатывая фотографию.

— Ишь их! Солоно будет. Робята-то до лета подождут?

— О чем Вы говорите, Михаил Николаевич, ждать сейчас не любят.

— Ладом! Ходко молоды пишут, а я весну весной. Не стоит весну зимой начинать. Натко мою визитку, передай им.

Он протянул мне визитку с телефоном и адресом в Белозерске и тепло простился со всеми присутствующими, даже с теми, кого видел мельком и впервые. Когда он ушел, стало совсем тихо, только немного ворчал принтер, медленно выпуская портрет. Никто так и не проронил ни слова, пока заказ дамы не вылез целиком. Лина аккуратно убрала его в большой конверт, получила деньги, а посетительница удалилась с загадочной улыбкой.

— Надеюсь, это не что-нибудь неприличное, — я постарался съехидничать как можно деликатнее. Все же очень хотелось узнать, что за портрет.

— Не все клиенты, особенно женщины, любят выставлять напоказ свои тайные мечты. Хотя ты в данном случае просто посредник между клиентом и компьютером. Мужчины, кстати, относятся к этому проще: под Ермолова, под Давыдова, главное, чтоб был генерал или хотя бы полковник. Часто не себя, а начальников приносят, или жены — мужей. Мундиры сейчас хорошо идут. Глупо, да?

— Да. Но зачем же вы это предлагаете? Это же вранье!

— А почему тебе интересно, какой образ она выбрала?

— Если бы она не смутилась, мне было бы, наверное, не так интересно.

— И все же тебе интересно. Мы закон не нарушаем и порно не печатаем. Мало ли причин для смущения. Может, некоторым и совестно, что не в свою шкуру лезут. В любом случае тебе приоткрывают свой внутренний мир. По выбранному образу ты можешь догадаться, каких отношений не хватает человеку.

— Я ведь ее больше никогда не увижу. Если это не порно, то скажи, что она выбрала!

— Графиню Самойлову, покидающую бал. У Брюллова, помнишь? Там еще дочка была. Ее, кстати, типаж. Дочку тоже вставили. Ты мне визитку Михаила Николаевича не забудь отдать. Он замечательный человек. Надо теперь с заказчиками объясняться, что весна в Белозерске начинается и заканчивается не тогда, как там, где они привыкли отдыхать.

Нашу беседу о нравах прервала маленькая шустрая собака породы чихуахуа, влетевшая на второй этаж. Она была в розовом комбинезоне со стразами. Голову собаки покрывал капюшончик. Животное стало носиться между фотостудией и художественным салоном и, наконец, выбрало живопись. Лина не на шутку тревожилась, когда собака замирала у какой-нибудь висевшей низко картины и начинала ее обнюхивать.

Тут показалась женщина в роскошной шубе, за которой поднимался по ступеням подросток лет 11-12.

— А, ты уже здесь! Здравствуйте! Не бойтесь, она вам ничего не сделает. Филька! Ко мне!

— Тут картины висят, — предупредила Лина.

— Картинами мы не интересуемся. Значит, надо сфотографировать мальчика. Веспассиан, подойди.

Только я успел подумать, что сегодня исключительно везет на имена, как рыже-розовый сверкающий комок переметнулся в зону моей ответственности. Я усадил Веспассиана на стул, Филька прыгнула ему на колени.

— Не, не, не. Мы тебя сегодня не фотографируем! — Филька мгновенно соскочила и унеслась смотреть картины. — Значит, на заграничный паспорт, на визу. Так куда ты едешь: в Швецию или в Швейцарию?

— Не помню, — отозвался Веспассиан. — Вроде в Швейцарию.

— Во как! И я забыла. Ну, ничего, тренер знает.

Меня опять распирало любопытство. К тому же Веспассиан сделал такое каменное лицо, что надо было вывести его из этого состояния каким-нибудь невинным вопросом, а то на паспортном контроле его просто не узнают по фото.

— Ты каким спортом занимаешься? — спросил я, изображая, что настраиваю камеру, но на самом деле выжидая, когда его лицо примет естественное выражение.

Веспассиан уже хотел ответить — я поймал момент мысли на лице и успел нажать на кнопку мыши — но мама опередила его. Пока фотография обрабатывалась, мы погрузились в череду баскетбольных достижений отрока. Конец ее был неожиданным:

— Вообще-то ему нравится футбол. Это он мне назло. Это я его на баскетбол ориентирую.

Я показал на мониторе фото маме Веспассиана. Она сказала, что не годится, и попросила переснять сына, заметив, что совершенно не вышла его прическа «под Криштиану Рональдо» и лицо «какое-то не такое». Я-то сразу и не понял, что за это за выбритая полоска волос сбоку. Ловить выражение его лица дальше было бесполезно. Мама руководила процессом, я же старался, чтобы лицо попало в шаблон для визы. Филька уже успокоилась и, высунув язык, развалилась на фоне черноморского побережья с детьми. Лина в это время подбирала своим клиентам багет. Наконец моя троица покинула фотостудию. Было слышно, что Филька задержалась в канцтоварах, чем вызвала немалый переполох. В окно я заметил, как Веспассиан погнал собачонку по заснеженному газону, отчего она выделывала невероятные пируэты.

Следующей посетительницей была молодая женщина с маленьким мальчиком. Они тоже пришли фотографироваться на загранпаспорт. С женщиной проблем не возникло, а трехлетний Федя вовсе не собирался сниматься, несмотря на все уговоры. Как только я включал дополнительное освещение, он начинал уползать со стула и плакать. Потом мама утешала его какое-то время. После пятой попытки малыш сильно пнул стул и вцепился в штатив. Когда же я отобрал штатив, то Федя так разорался, что уши заложило. Пришлось признать, что его невозможно сфотографировать, и попросить женщину прийти в другой раз. Она стала уговаривать меня подождать, пока ребенок успокоится, мол, времени у них мало до отъезда. Я же убеждал, что фотографировать его сейчас нельзя из-за нервного перевозбуждения. Освободившаяся Лина принесла из подсобки ноутбук и предложила показать мультфильм мальчику. Мы поставили компьютер под фотоаппаратом. Ребенок немного поморщился, когда я добавил освещения, но потом продолжал спокойно следить за приключениями героев «Ну, погоди!». Вот и все. Когда клиенты ушли, я поблагодарил Лину за находчивость. Оказалось, что этот трюк с мультфильмом придумал Борис.

Руки немного тряслись, голова шла кругом — явно требовался перерыв. Последняя парочка здорово вымотала меня. Поставив табличку «Буду через 30 минут», я отправился за прогулку, прихватив бутерброды.

Меня волновали прежде всего фотографы «из другого сегмента», базирующиеся по соседству. Подкрепившись, я зашел в «Астру» якобы узнать цены. Два пенсионера по очереди объясняли парню-фотографу в футболке с буддийскими символами и слуховым аппаратом на ухе, как правильно печатать листовки одной из политических партий. Он упорно слушал их и время от времени поддакивал. Потом минут десять мы знакомились с историей подпольных типографий, тематикой газеты «Искра», особенностями советской пропаганды и современными трудностями. На стенах фотостудии были развешаны неплохие виды Бурятии и возле ксерокса — цены на печатную продукцию. Действительно, они были раза в два ниже, но и принтер — струйный. Деды заметили, что я отвлекся, и взяли паузу, которой тут же воспользовался парень. Он обратился ко мне, немного заикаясь:

— А Вы что-то хо-хотели? Извините, у нас тут на-надолго — большой за-заказ. Зайдите попозже или по-поднимитесь на второй этаж че-через «Канцтовары». Там тоже фотостудия есть.

Деды смерили меня прожигающими взглядами. Я узнал этот импульс: такой же горящий взгляд был у моего научного руководителя, когда он собирался затеять диспут на семинаре о социально-экономическом зонировании пространства. Глаза парня со слуховым аппаратом говорили о том, что он справится, а мне лучше убраться восвояси из зоны боевых действий. Я поблагодарил за совет и попрощался, не успев получить убойный вопрос о моем политическом кредо.

После перерыва на какое-то время в «Мастере» наступило затишье. Потом пришел растрепанный и взъерошенный мальчик примерно десяти-одиннадцати лет. Он попросил распечатать с флэшки портрет «одного ученого» в формате А4 и заламинировать. Было по-прежнему тихо, ни мама, ни папа его не поднимались.

— А деньги-то у тебя есть? Сто рублей будет стоить, — подстраховался я.

— Есть, — ответил пацан с видом заговорщика. — Я в школе в буфете не потратил, чтобы напечатать. Вот.

Он протянул купюру. Я открыл файл и узнал изображение Улугбека, в целом похожее на его мозаичный портрет в фойе перед актовым залом в Главном здании МГУ. Только внук Тамерлана здесь был в чалме и на фоне звездного неба. Мальчишка не производил впечатление интеллектуала и вряд ли посещал «лучший памятник победы СССР над фашизмом», как называл главное здание МГУ один из наших преподавателей. В начальной школе с трудами Улугбека не знакомят, насколько я помню. Физиономия хитрющая. Словом, я решил узнать его историю. Копать глубоко не пришлось, он сам все рассказал, пока я настраивал печать:

— У нас в классе два новых мальчика. Они приехали из Северной Осетии. А Тамара из нашего класса их обзывает узбеками. Они объяснили ей, что их народ — не узбеки, а осетины. А она — своё. Тогда они спросили у меня, почему она так их называет, им же обидно. Я сказал, что у нее противный характер, но не все одноклассники такие. А как с ней бороться? Бить-то нельзя. Она — девочка, а ее папа — полицейский. Он к нам в класс приходил про профессию рассказывать. Многие захотели полицейскими стать. В общем мы решили над ней пошутить. Если еще раз назовет их узбеками, то подарим ей портрет Улугбека. Я прочитал в Википедии, что это великий узбекский ученый. Положим его в конверт и напишем, что это приз за вежливость. Ну и лицо у нее будет! И ей станет стыдно, когда все засмеются. Вы с другой стороны только допишите, что это великий узбекский ученый, астроном и математик, а то она не догадается.

— Понятно. Сделаем. А откуда ты знаешь про ламинирование?

— У мамы спросил, как сделать картинку, чтоб нельзя было порвать. А то вдруг Тамара разозлится и порвет. А так можно этот приз передавать другим, если будут ругаться.

Паренек получил портрет и ушел. Знал бы Улугбек, что ему придется выступать в таком необычном амплуа! А дочка полицейского уже в таком возрасте думает, что ей все можно. Интересно, как бы она повела себя, скажем, на самаркандском базаре, когда ей предложили бы отведать жареной саранчи? И я на какое-то время мысленно перенесся на восточный базар, закрыв глаза…

— Молодой человек! Молодой человек! Вы что, уснули? — худощавая женщина средних лет трясла меня за плечо. — Может, Вам плохо?

Ничего не оставалось, как извиниться. Я, кажется, действительно отключился. Женщина принесла на печать 5 или 6 свадебных фото своей дочери. За сегодняшний день я уже напечатал несколько «типичных» свадеб: ЗАГС, прогулка по достопримечательностям, ресторан, тосты, танцы, родственники и друзья. Но эта свадьба была особенной. Жених и невеста оказались байкерами. В ЗАГС они прибыли на мотоциклах. Хрупкая невеста сидела, уцепившись за жениха сзади, выставив колени, а ее белое платье летело за ними. Друзья жениха были в брутальных кожаных куртках, а не в строгих костюмах. На паре фото молодая жена дефилировала на каком-то пустынном пляже в фате и белом купальнике. Наверное, у Бориса, привыкшего ко всяким неожиданностям от оригинальных посетителей, получилось бы спокойно напечатать эти фотографии, а я не смог. Женщина заметила мою усмешку:

— Ну да, у нас вся семья — байкеры. Я ее еще маленькую катала на своем байке. Потом и ей купили. А вообще я бухгалтером работаю — надо же как-то зарабатывать. Муж умер, из наших восьмидесятников до пятидесяти редко кто доживает.

— А кто это, восьмидесятники?

— У нас это те, кто к байкерскому движению присоединился в 80-е годы.

Я пожелал ей здоровья, успехов и внуков. Потом пришли бабушка с внучкой сфотографировать девочку для портфолио в школу танцев. Она прекрасно позировала, почти профессионально. При воспоминании о маленьком Феде по мне пробежали мурашки. Следующая женщина заказала сделать подписи на снимках к 30-летнему юбилею дочери, а потом составить из них календарь. Там, где дочь была совсем маленькой, надо было написать то и так, что и как она говорила в то время. Видимо ее мама вела дневник с записями этих слов и выражений: «Любись?» вместо «Любишь?», «Вкусная каса!» вместо «каша» и так далее. Сначала эта приторность была смешной, но вскоре утомила. Но в этот раз мне удалось сохранить спокойствие.

Чем дольше я выполнял заказы клиентов, тем сильнее начинал чувствовать себя врачом в поликлинике, кем-то вроде психотерапевта. Лина, видимо, выполняла, похожую функцию, помогая посетителям художественного салона выбирать картины и багет. Некоторые из них приходили со своими картинами. Меня поразила одна идиллическая немолодая пара, забиравшая заказ. Лысый супруг, по виду предприниматель или преподаватель, был в красивом темном костюме, несмотря на выходной день. Он почтительно следовал за своей второй половиной. Его жена, среднеазиатского происхождения, была одета просто, скромно, по-будничному. Когда Лина вынесла им картину из подсобки, жена молча вытерла слезу. Полотно было довольно большое, примерно 60 на 80 см. На фоне пронзительно голубого неба сверкала мечеть. Кажется, ее же писал Василий Верещагин во время поездки в Туркестан. Картину обрамляла богатая позолоченная рама.

— Как Вы хорошо раму подобрали! — обратился муж к Лине. — Совсем по-другому заиграла. Мы очень благодарны.

Расплатившись, они удалились. Жена, хотя и улыбалась, но так и не произнесла ни слова.

Вскоре в «Канцтоварах» послышалось необыкновенное оживление, как будто там опять завелась Филька. Но я напрасно напрягся — это вернулся Борис. Он поприветствовал Лину и меня, поставил сумку с аппаратурой и, приземлившись в кресло для посетителей, поинтересовался, как прошел день. Действительно, пора было закрываться. Борис выглядел усталым, но довольным. Я отрапортовал о выручке, выполненных работах и о принятых заказах.

— Ну, нормально для выходного, — одобрил он. — А я видел настоящую классическую тещу. «Тут встань! Фотографируй так!». Свет ее вообще не волнует, как и то, что пара устала и делает натянутые улыбки. Судья Арбитражного суда… Женит единственного сына-юриста на не единственной дочке бизнесмена и сотрудницы банка.

— Почему же теща? — вмешалась Лина. — Она — свекровь.

— Это как посмотреть. Вообще в анекдотах про тещу все тещи такие. Я не сразу отца жениха распознал, только когда дело дошло до ресторана. Такой тихий маленький мужичок сел с ней рядом. Вообще тише всех был. Невеста, как всегда, хороша. Жених по лицу копия мамы, а по характеру, кажется, папы.

— Что ж, богатая невеста? — Лина оживилась. — А себе кого присмотрел?

— Невесте — квартиру в приданое. Жениху тут же организовали место в банке топ-менеджером, так что она может вовсе не работать. Об этом он только на свадьбе узнал. Такой приятный сюрприз. Кстати, в банк его устроила старшая сестра невесты, особа еще молодая, незамужняя и довольно миловидная. Вот на нее-то я и положил глаз. Конечно, обидно, что она мне не ровня в финансовом отношении. Прямо как у Островского в «Бедность — не порок». Слышь, Макс, что делать-то?

Я попытался вспомнить, что там было у Островского в школьной программе по литературе, но почему-то купеческих персонажей заслонил смутный образ деда-агитатора, отчитывающего рано умершего отца молодой байкерши:

— Учиться, работать и лечиться!

Борис и Лина уставились на меня. Только шум дороги был слышен. Он наконец спросил:

— А лечиться-то от чего?

— Да в наше время гораздо проще сойти с ума, чем раньше, из-за денег и статусов. На что я тут у вас только не насмотрелся!

— Ладно, не спеши диагнозы расставлять. Ты вообще картограф, с людьми мало работаешь. Да, у нас тут что-то вроде арт-терапии, если не считать фото на документы. Я-то у тебя хотел совета спросить на счет кандидатуры, за которой стоит поухаживать. Телефон она мне дала как-то слишком легко, правда, я был не в меру галантен. С одной стороны, неравный брак, и я буду чувствовать себя вроде как обязанным ей. А с другой — почему неравный? У меня же есть достоинства, которые могут сравниться по силе с ее связами и независимым финансовым положением. Такое объединение ресурсов…

— Если она их, конечно, распознает, твои достоинства. А вдруг она не ради брака хочет познакомиться с тобой? — коварно вставила Лина.

— Это уж я постараюсь. Любовь и семейная жизнь — тоже творчество, — вздохнул Борис и, закрыв глаза, погрузился в раздумья.

Пока я собирал вещи, Лина, не обращая внимания на задремавшего Бориса, объяснила мне в чем дело. Обычно Борис советовался с ней на счет разных «кандидатур», с которыми он знакомился на свадьбах. Например, неделю назад была гримерша из какого-то театра. Ее он фотографировал больше, чем новобрачных, что их немало озадачило. Возможно, Лину задело то, что в этот раз он выбрал в советчики меня.

За ее объяснениями я и не заметил, как очнувшийся Борис начал разворачивать вошедшую в фотостудию запыхавшуюся женщину.

— Всё закрыто, зайдите завтра, рабочий день окончен — седьмой час.

Она просила сфотографировать ее на паспорт. Однако Борис был непреклонен, и женщине пришлось уйти. Лина не замедлила упрекнуть его в бюрократизме. Он оказался не на высоте:

— Да, это пару щелчков сделать. Еще быстрее можно в автомате в метро. Но ей же самой потом не понравится. Прибежала! А я не автомат — буду хоть полчаса фотографировать на паспорт, пока не найду позитив этого человека, чтобы можно было показать его другим людям и ему самому с лучшей стороны. Кто здесь хозяин? Я!

— Не заносись, театрал. Вижу, Островского в Малом насмотрелся. Проводишь?

Лина приоткрыла жалюзи на окне. Внизу, рядом с припаркованным автомобилем-купе, переминался какой-то мужчина в изящном пальто и без шапки. Одет он был явно не по погоде. Борис заговорил конспиративным тоном:

— Опять твой француз приехал? Ладно, пойдем втроем. Макс, ты парль франсэ, а то мало ли что? Должен он все-таки понять, что если не третий, то четвертый уж точно лишний? А ты, Лина, запиши новый должок за собой.

Одевшись, мы закрыли второй этаж и гордо последовали на троллейбус.