Ведьмин корень

Ирина Владимировна Скидневская, 2023

Вторая книга цикла "Страна мурров". Дубъюк переживает тяжёлые дни – дети пропадают по-прежнему. Полиция, Хозяйка мурров Айлин Монца и её наследница Фанни прилагают все усилия, чтобы вычислить ведьму. Кто окажется трусом, а кто героем? Помогут ли мурры в борьбе со злом?Обложка книги создана с помощью нейросети midjourney.

Глава 4. К Додоне

1

— Как она, Длит? — спросила Айлин.

— Мается. Утром должна была приготовить яичницу, но на глаза попалась корица, она нажарила корицы и высыпала в рыбный бульон… ничего не соображает. Мы с ней обсудили её состояние и решили: пока она нас чем-нибудь не отравила, пусть собирается в поход к Додоне.

— Да, видимо, время пришло.

— У Ваззы в «Котофее» сегодня смена, она будет только к вечеру. Обойдёмся бутербродами, или лучше заказать горячие обеды с доставкой, на всех?

— Второе.

— Хорошо. Летка молодец, не бросает Викторию в беде. — Длит изобразила Летку: — Через два холма, ночью?! Я с вами пойду, мада, возьмём складную табуретку, по дороге будете отдыхать!

— Умница, — умилилась Айлин.

— Ей ещё гостинцы на себе тащить, Додона плетёный короб затребовала.

— Не отпускай их ночью, Длит.

— Постараюсь задержать до рассвета. Если что, пойду с ними.

— Где они сейчас?

— С утра гуляют с Леткой по парку. Там можно и покричать, если слишком прижмёт.

Айлин вздохнула.

— Столько лет терпела… Конечно, страшновато, но, что бы она ни выяснила, всё лучше, чем мучиться от неведения.

…Виктория брюк не носила, полагая, что они противопоказаны её пышной фигуре, но Айлин попросила Шотку подготовить удобную одежду, не стесняющую движений, в меру спортивную и элегантную. Так что перед походом к Додоне Шотка принесла в комнату Виктории умопомрачительный комплект: тёмно-красные брюки, в тон им — трикотажный жакет в растительных узорах, с большим мягким воротником, который при необходимости можно было набросить на голову и застегнуть, как капюшон, непромокаемые спортивные туфли и длинную чёрную куртку, украшенную серебристыми замками-молниями. Всё без примерки село идеально. Смущённая Виктория рассыпалась в благодарностях, получив в ответ от жующей жевательную резинку Шотки её обычное: «Ага».

Утром Викторию увёл к себе господин Куафюр и, как всегда, стонал от наслаждения, разгребая пальцами густые и мягкие пряди её блестящих чёрных волос.

— Два седых волоса, моя необыкновенная. Будем красить.

— Может, вырвем?

— Будем красить.

— Как скажешь, Одилонушка, — покорно согласилась Виктория, и вышла от него освежённая, со сложносочинённой косой, которая вопреки опасениям удобно легла по спине.

Потом Виктория с Леткой исходили, кажется, все дорожки в парке Спящей крепости, посидели на каждой скамейке и вдоволь налюбовались клумбами.

— Ох, Летка, надышалась я свежим воздухом до головной боли… Не пора ли мне к Додоне?

— А есть силы продержаться ещё немножко, мада? Помните, Додона говорила: терпи, пока не упадёшь…

— Кажется, резервы имеются, — тяжело вздохнула Виктория.

— Тогда давайте походим по дому? В Спящей крепости так много комнат, наверное, есть те, что вы не видели.

— Спасибо, Летка, это хорошая идея… В подвале я точно не была, а его, говорят, господин подвальщик преобразил…

— Ещё как! Не узнаете.

— Дядя Котас купил биотуалет и не разрешает на него взглянуть! — обиженно закричал бегавший вокруг них кругами Гонзарик.

Виктория с Леткой остановились и посмотрели на Гонзарика, а он, с надеждой, на них.

— Только вот боюсь, Летка, не попрёт ли он нас, праздных гуляк? — задумчиво спросила Виктория, погладив мальчика по белокурой вихрастой голове.

— Да к нему в первое время весь дом ходил, как на экскурсию. Не переживайте, он ни на кого не обращает внимания, шуршит себе бумагами.

— Какой выдержанный человек… Для меня на кухне главное, чтоб не отвлекали и чтоб никто под ногами не путался. А то, когда блины пеку или крем «коза-коза» взбиваю, могу психануть.

— Я знаю, — кивнула Летка.

— Бедная ты моя… Я, наверное, бываю невыносимой, а ты обо мне заботишься, как о родной… Прости меня, дуру…

— Да вы что, мада… У вас душа добрее, чем у многих.

— А как я на тебя кричу! А после себя проклинаю…

— Ничего, иногда полезно. Если мной не руководить, что получится-то? Только и буду чесать языком с утра до вечера и ничего не успею.

— Это ты-то? Самая расторопная девчонка на свете?

— Не думайте о плохом, поберегите силы. Такой день настал!

…Даймон в своей комнатке занимался физическими упражнениями по собственной системе, когда туда, задыхаясь и с выражением муки на лице, вошла Виктория, а за ней рослая помощница поварихи, тоже выглядевшая довольно уставшей. Женщины молча встали возле единственной свободной стены и стали наблюдать за пыхтевшим на полу Даймоном. Увязавшийся за ними перевозбуждённый Гонзарик то убегал, то снова появлялся. Даймон давно наложил запрет на его нескончаемую болтовню, так что в подвале Гонзарик не смел рта раскрыть и по этой причине чувствовал себя отвратительно.

Не прошло и минуты, как к ним присоединилась распорядительница по кухне Лорна. Вазза, подменившая Викторию, просила, чтобы ей хотя бы на часок выделили помощницу, поэтому Лорна спустилась в подвал за Леткой. Там ей открылось завораживающее зрелище. Здоровенный, босой, в спортивных штанах и с обнажённым мускулистым торсом господин Даймон демонстрировал чудеса атлетизма: отжимался от пола на одной руке, в темпе приседал и, гибкий, как змея, совершал немыслимые растяжки и завихрения. У Лорны перехватило дыхание, она позабыла обо всём на свете, встала рядом с Леткой, безвольно опустив руки, и погрузилась в сладостное созерцание.

— Дамы, ничего, что я тут…? Не мешаю? — не прекращая занятий, спросил Даймон. Он незаметно приглядывался к довольно внушительному животу Виктории — та дышала шумно, равномерно и с болезненными гримасами, как роженица при схватках.

— Нет, — проронила Виктория.

Летка заботливо промокнула ей салфеткой вспотевшее лицо, а Лорна с глупой улыбкой помотала головой.

Гонзарик обнаружил, что соседняя коморка, где стоял биотуалет, случайно не заперта на ключ, обрадовался, долго хлопал крышкой устройства и, услышав, что запрет на разговоры снят, вприпрыжку прибежал к Даймону.

— Дядя Котас, а можно попробовать ваш туалет?!

— Наверху у себя попробуй, — ответил Даймон, который в это время стоял на голове и делал «ножницы». — Или сходи в сад и удобри грушу.

Гонзарик с раскрытым ртом обдумал услышанное и снова убежал.

— Господин Даймон, мы нагулялись и решили к вам заглянуть, — заплетающимся языком сказала Летка. — Не удивляйтесь нашему приходу…

— Да что вы, даже и не думал. У меня всегда открыто, дверей не запираю. Можете в любое время тут… стоять. Даже ночью. Посмотрите, как я сплю.

— Ночью я, наверное, не смогу, — тяжело дыша, сказала Виктория, расценившая это предложение как жест сочувствия.

— Есть что-то, что я должен знать? — Даймон закончил упражнения для пресса, в которых использовалась прикрученная к стене металлическая скоба, и уселся на велотренажёр.

Летка наморщила лоб.

— У мады Виктории скоро будет ребёнок…

— Значит, всё-таки ребёнок, — пробормотал Даймон, отдуваясь. — Здесь?

— Да. А почему нет?

— Ищу пятый угол, — вставила Виктория, плохо соображавшая, о чём они говорят.

— Хотели бы позаниматься, мада? Для разнообразия? — предложила Летка. — Встаньте спиной к стене, руки вверх. Возьмитесь за скобу и поднимайте то одну ногу, то другую — потихоньку, чтоб не перетрудиться. Простое упражнение.

— Могу, — согласилась Виктория.

Даймон мученически застонал:

— Э-эээ… Может, лучше не надо, в вашем положении? Я как-то не готов к скоропалительным результатам…

— Да почему? — возразила Летка. — Подвигается, взбодрится… Ей сейчас требуется мышечная радость.

В комнату стремительным шагом ворвалась ловисса Длит с хрустальным графинчиком в одной руке и напёрстком в другой.

— Вот вы где! Виктория, ну, как?!

— Господин Даймон в потрясающей форме, — прошептала едва державшаяся на ногах повариха.

— Я-то здесь при чём? — насторожился Даймон.

Виктория улыбнулась ему страшной клоунской улыбкой.

— Друзья для меня… сегодня постарались… Как вам… мой наряд?

Длит осторожно наполнила напёрсток тёмно-зелёной жидкостью из графинчика.

— Барри утверждает, у этого зелья замечательный успокоительный эффект.

— Давайте, мада, — поддержала Летка, — а то ходим без продыху с пяти утра. Осторожненько, не разлейте…

Виктория одним глотком осушила поднесённый напёрсток, и её так сильно потянуло в сон, что Летка едва успела довести её до узкой кровати, на спинке которой висел пушистый плед.

— Вы же не против, господин Даймон, чтобы Виктория поспала у вас часок-другой? — ради приличия спросила Длит; определённо, в случае возражения, Викторию было бы трудно разбудить и поднять на ноги.

— Да, можно? — Украдкой зевая, Летка тщательно укрыла спящую повариху пледом и подоткнула края. — Я бы и сама прилегла, но тут совсем нет места.

— Я и говорю, крепость хорошая, но маленькая, — налегая на педали, сказал Даймон.

— У вас расстроенный вид, — заметила Длит.

— Скорее, удивлённый. На миг почудилось, что мне вот-вот сделают предложение.

— Ей повезёт, — с несвойственным для неё кокетством сказала Лорна, пожирая Даймона глазами.

— Кому?! — рявкнул Даймон.

— Вашей избраннице…

— Кровать ненадёжная, — с сомнением сказала Летка. — Как бы мада не свалилась во сне.

Даймон слез с тренажёра и молча вышел.

— Лорна, почему ты здесь? — спросила Длит.

— Вазза хочет помочь Летке, мада…

— Ничего не перепутала?

— Ой!

— Скажи Ваззе, что Летке нужно отдохнуть. Я отправлю к ней Софию. Пусть приготовят корзинку с бутербродами и термос, неизвестно, какая ночь впереди.

Даймон откуда-то принёс и приставил к кровати основательную деревянную скамью, после этого Лорна с зевающей Леткой ушли, а Длит лукаво взглянула на Даймона.

— Надеюсь, вы нас извините. Виктория сама не своя. Да и Летка тоже.

— Только это я и понял, — проворчал Даймон, обтирая могучий торс влажным полотенцем.

— Они вам не сказали? — улыбнулась Длит.

— Нет. У меня же поначалу перебывало столько народу, я привык, вот и не сразу забеспокоился. Потом подумал, что это… нет, не массовый побег из психушки, интереснее… Роды.

— Нет-нет. В таком возрасте?

— Всякое бывает. Но ведь говорили про ребёнка?

— Удочерение.

— Ф-фу! Гора с плеч. В какой-то момент мелькнула мысль, что повариха получила громадное наследство, она чудит, наплевала на работу и намерена завещать денежки самым любезным из своих подруг — слишком все вокруг суетились. О, вам смешно! А потом новый поворот и новая догадка: поиски жениха?

— Не то, не то и не то! Не отгадаете, даже если переберёте тысячу вариантов.

— Тогда сдаюсь… Берите меня в плен целиком и полностью… — Отшвырнув полотенце, Даймон шагнул к улыбающейся Длит и жадно привлёк к себе. Длит затрепетала, но, сопротивляясь, упёрлась руками Даймону в грудь.

— Дядя Котас! — заверещал под боком незаметно подошедший Гонзарик. — Я нечаянно оторвал крышку вашего чудесного биотуалета! Простите! Обещаю, такое никогда не повторится!

— Это проклятие, а не ребёнок! — взревел Даймон. — Молчать!

— Пойдём, мой хороший, — засмеялась Длит и осторожно, чтобы не выронить графинчик, выскользнула из объятий Даймона. — У дяди Лукаса полно забот: чинить оборудование, присматривать за Викторией… — За руку с Гонзариком они вышли из комнаты, и из коридора донеслось: — Проследите, чтобы у неё не мёрзли ноги!

…Сквозь сон Виктория почувствовала ароматный запах кофе и обнаружила, открыв глаза, что находится в незнакомой комнате, где сквозь окошко под низким потолком льётся золотистый солнечный свет.

— Боже… Где я?

— Доброе утро, Виктория… — Ухмыляющийся Даймон, в чёрных брюках и голубой рубашке с закатанными рукавами, отодвинул от кровати скамью, и Виктория смогла сесть, свесив ноги.

— Ох, господин Даймон… Как я здесь оказалась?

— Неужели не помните? Я вас похитил и заточил в своём подвале. Теперь у меня всегда будет свежая выпечка.

Повариха хихикнула.

— Я так хорошо выспалась… А вы? Мне неловко…

— Ничего, я привык к походным условиям, спал на матах. Кофе будете?

— Спасибо, запах отличный.

— Сахар?

— Да.

— Держите. — Даймон подал ей одноразовый стаканчик с кофе, который он варил на

маленькой плитке в углу, налил себе и уселся на скамью. — Вечером вам прислали бутерброды с кухни, я их съел.

— На здоровье! Спасибо, господин Даймон, вкус у кофе изумительный.

— А у вас опять руки трясутся.

— Колотит, — призналась Виктория смущённо. — Надо бежать.

— Расскажете, что происходит?

— Конечно, — с тяжёлым вздохом ответила Виктория, и через пять минут Даймон знал всё.

— И вы уверены, что ваш брат не имеет отношения к пропавшим детям, — сказал он, подумав.

— Уверена! Почему вы спрашиваете?

— Часто любовь затмевает разум. Справитесь с неприятным сюрпризом, если таковой случится?

— Не случится.

— Подождите. Вашего брата я не знал, и вас не хочу обидеть, но не вспоминается ли вам какая-нибудь странность, которую мысленно вы гнали от себя?

— Я понимаю, о чём вы, за двадцать лет страданий я узнала по этой теме всё. Говорят, люди из окружения психопата или насильника обычно ничего не подозревают, а бывает и по-другому. Женщина замечает, что муж слишком пристально смотрит на короткое платье дочери, или обнаруживает в его портфеле что-то странное вроде верёвки, но преступно ищет удобное оправдание, чтобы не создавать проблем себе, ему, всем, а потом… потом становится слишком поздно. Нет, я первая не пощадила бы его. Мой братишка был светлым человеком. Если и была одна заноза, которая до сих пор меня терзает, то не такого рода… Когда Брав пропал, его невеста ни разу не пришла к нам домой. Иногда я встречала её на улице, но она всегда проходила мимо, опустив глаза. Теперь я понимаю, что нужно было поговорить с ней откровенно, умолять рассказать всё, что знает, а я решила: она сомневается в Браве, и это меня задело. Глупая, ненужная гордость… И обида. Но… сожалеть поздно. Сегодня, надеюсь, всё станет ясно.

— Будьте мужественны.

— Вы знаете, что вы прекрасны?

— Ха-ха, — сказал Даймон, усмехнувшись.

2

День выдался солнечный. Они шли третий час и миновали первый холм. Едва ступая на распухшие ноги, Виктория тащила за собой плетёный короб на колёсиках, под крышку заполненный подарками для Додоны. Чтобы срезать путь, дорогу выбрали вдоль шоссе, но сейчас предстоял подъём на второй холм, и Летка волновалась.

— Давайте, я довезу вашу тяжесть хотя бы вон до того столба, мада?

— Опять! Хочешь мне всё испортить? Ты же знаешь, я всё должна сделать сама… как велела Додона… — Виктория остановилась и глотнула воды из пластиковой бутылки. — Во рту сохнет, и спина болит, а так ничего. Тяжельче было двадцать лет мучиться от неизвестности, так что сегодня, можно сказать, легко. Сегодня я эту ношу скину.

— Но на стуле-то посидеть можно?! — Летка махнула рукой, и медленно двигающийся вместе с ними чёрный автомобиль остановился. — Стул давай! — приняв промедление Виктории за согласие, крикнула Летка сидевшему за рулём Кристоферу.

— Ещё чего! — крикнула Виктория, задыхаясь. — Я что, умираю, чтоб мне стул подставлять? Кыш! Оба!

Кристофер пожал плечами, и автомобиль медленно тронулся с места.

— Имя-то братишке придумали? — через сотню шагов спросила Виктория.

— Нет! — с досадой ответила Летка. — Устали спорить. Одному нравится то, другому это. Мада, а у меня к Додоне тоже дело есть. Конечно, сначала ваше решим, а моё потом.

— Про женихов спросить тебе никакая Додона не нужна, ты сама гадалка.

— Да ну. Я же не гадаю. Просто ляпаю первое, что придёт в голову…

— Давай передохнём, и ты ляпнешь.

Они остановились, и Летка закатила глаза.

— Выйду за Мартона и через неделю сбегу от этого дятла. Выйду за Лапа — он ударит меня бутылкой по голове, и я… Ой! — Летка испуганно вытаращила глаза. — Что я сказала про Лапа?

— Ох, девонька, — сокрушённо сказала Виктория, берясь за ручку короба и трогаясь с места. — Зеленщика вычёркиваем однозначно.

— А за Мартона я теперь ни за что не пойду…

— Уже решила? Совсем ведь без претендентов останешься.

— Не хотела вам рассказывать…

— Что такое?

— В последнее время он сильно изменился. Опять стал выражаться. Как загнёт — у меня внутри всё сжимается. И несёт всякую чушь: «Молодым хорошо, они здоровые и красивые — почему я старый? Вот бы всё вернуть, ради такого ничего не жалко…»

— Ещё завидует. Никто его молодость не крал, — сердито сказала Виктория.

— Сам с собой разговаривает, бормочет про жаркие уста.

— Что-что?

— Хочет, чтоб девчонки его целовали жаркими устами.

— О боже… Хотят ли этого девчонки? И откуда слова-то такие знает? Уста…

— А позавчера приставал… Поймал в коридоре у ледника, к стене прижал, лапал…

— Этот тюлень?!

— Не тюлень, а скот. — У Летки от обиды дрожали губы. — Хватит, говорит, из себя изображать. Собралась всю жизнь невинной ходить? Небось, по ночам воешь. И тискает как бешеный. Так мерзко… И сам мерзкий, и слова его… У меня все руки в синяках. — Летка задрала рукав плаща и показала запястье. — А твоё какое дело, говорю. Как хочу, так и живу. Не муж — и не лапай. Чтоб я из-за тебя потом замуж не вышла? А он прямо взбесился. Увижу, говорит, что ты для кого-то расфуфырилась, задушу! Еле отбилась…

— Да он что, совсем рехнулся?!

— Отцу боюсь говорить, он же взрывной, пришибёт его и в тюрьму сядет… а как мы без отца?

— Всё, — выдохнула Виктория, нервно обмахиваясь платочком, — этого тоже вон из списка. Вернёмся, я с ним поговорю ласково. На всю жизнь запомнит. Вот так женихи… что один, что второй… Летка, может, сядешь в машину к Кристоферу, отдохнёшь? Чего ты из-за меня мучаешься? Зачем?

— Чтобы вас поддержать, мада. И больше не предлагайте!

Откуда-то сверху неожиданно донеслось мяуканье. Виктория с Леткой задрали головы. Над ними тянулась линия фуникулёра, и из проезжавшей кабинки высунулась кошачья мордочка.

— Мада, гляньте, это ж Господин Миш! — ахнула Летка.

— Котенька наш… — Виктория помахала мурру платочком.

— Беспокоится о вас.

— Ой, ну, что ты, — засмущалась Виктория. — Просто ехал мимо.

Через час наконец поднялись на холм и остановились отдохнуть.

— Не нравится мне ваша Додона, и спрашивать у неё я ничего не стану, — с неприязнью сказала Летка. — Заставила вас три года на себя пахать. Я думала, вы к дочери ездите.

— Я и езжу, с гостинцами, раз в месяц. Она в Пшиннике живёт, это сто тридцать лиг от Дубъюка.

— Нашла себе бесплатную работницу… Пусть дочка за ней ухаживает!

— Не злись на неё, Летка. Она совсем одна, и помочь ей некому. Дочка давно погибла, а Тая ей не внучка, а уже правнучка. Внучка, Таина мать, в родах померла.

— Все умерли? Плохой знак. Ну, ладно, поработали вы на неё — зачем она вам новое испытание устроила? Терпеть да мучиться до потери рассудка, а потом пешком в такую даль.

— Не всё на свете можно объяснить. Ты вот меня слушаешься?

— Слушаюсь.

— А я её. Потому что нет у меня выбора.

Летка вздохнула.

— Ладно. Я заберу Таю, и мы подождём в машине. Неужели дошли, мада? Гляньте, вон уж поворот на нашу улицу! Улицу Сомнений…

Виктория остановилась, её колотило.

— Летка!

— А?

— Страшно мне… Смутил меня подвальщик… сомнение заронил…

— И он же велел вам быть мужественной.

— Я, наверное, не пойду на эту улицу Сомнений… со своими сомнениями…

— Вот здрасьте! — шутливо всплеснула руками Летка. — А дома не могли сказать? Сидели бы в тепле, чистые и красивые.

Виктория нервно рассмеялась.

— Устыдила…

— Надо закончить это дело, мада.

— Надо, Летка…

…На шумной улице Сомнений рабочий день был в разгаре, и клиентов у гадалок — не протолкнуться. Но ещё издалека Виктория заподозрила неладное. Додона не сидела возле дома на табурете, а на крючке, прицепленном к вывеске, не висел медный таз.

Они принялись колотить в запертую дверь, но в доме с закрытыми ставнями было тихо.

— Где же она? В магазин, что ли, пошла? — в тревоге говорила Летка, а У Виктории от жажды и дурного предчувствия спеклось в горле, и она не могла выдавить из себя ни слова.

Услышав шум, появилась соседка, которую все звали Нюхой, женщина слегка за тридцать, в домашнем халате, с разлетавшимися во все стороны светлыми волосами, кое-как прихваченными гребнем. Пока муж сапожничал, она с утра до ночи хлопотала по хозяйству, обихаживая шестерых детей. Наверное, она была единственной женщиной на улице Сомнений, которая не зарабатывала на жизнь гаданием, потому что занятие это откровенно презирала. Но Додоне она помогала, чем могла.

— Виктория! — удивлённо воскликнула она. — Я тебя не узнала. Ты чего здесь? К Додоне?

— Да, мы к ней, — сказала Летка. — Нам очень надо!

— Ой… — жалостно сказала Нюха. — А Додона-то померла, три дня назад. Мы скинулись по-соседски, схоронили. Зайдите, чайку попьёте. Чайник ещё горячий.

У Виктории потемнело в глазах, и она непременно упала бы, если бы женщины её не поддержали.

…В тесном доме с двумя комнатками негде было шагу ступить. Девочка-подросток убирала чашки с обеденного стола, мальчик помладше устроился с открытой книгой на другом конце стола. Через открытую дверь было видно, как во второй комнате две малышки играют с куклами на расстеленном на полу одеяле, а двое мальчиков расставляют на подоконнике солдатиков. Скромная обстановка, заношенная одежда, извёстка, сыпавшаяся с потолка, — в этом доме на всём лежала печать нужды.

— Сюда, сюда, — говорила Нюха, помогая гостям войти и поддерживая Викторию под руку. — Ты как, Виктория?

— Получше…

Виктория знала всех детей Нюхи, и сейчас они ей обрадовались.

— Проходите, садитесь за стол. — Нюха принялась наливать чай в вымытые дочерью чашки.

— Додона мне ничего не передавала? — через силу спросила Виктория.

— Мы не простились, она во сне умерла. А Тая-то как горюет…

— А где она?

Нюха указала ей за спину.

— Да вот же.

Виктория обернулась. Забившись в тёмный угол, на скамье у двери сидела бледненькая, с растрёпанными светлыми кудряшками, совершенно потерянная Тая. На ней был её лучший наряд, подаренный Викторией: платьице из красного бархата, белые колготки и чёрные лакированные туфельки. Из-под скамьи торчал наполовину медный таз Додоны.

— Три дня тут сидит, сухарь погрызёт, и всё, за стол не затащишь. Гулять не ходит, и волосы расчесать не даёт, лохматуля. — Нюха понизила голос. — Заговаривается, маму ждёт. Мама придёт, мама заберёт…

— Мама моя, что ли, пришла? — напряжённым голосом сказала в пространство Тая, прижимая к груди любимую старую куклу.

— Вот опять. Бедный ребёнок…

— Пришла, — ответила Виктория, садясь на скамью рядом. — Пришла за тобой…

Она посадила девочку к себе на колени, они обнялись и принялись плакать, а Летка стояла рядом и плакала горше всех.

— Это я виновата, мада… Отговаривала: терпите, терпите… А если б раньше, то, может, успели бы! И что я за бестолочь такая? А ведь казалось, что всё получится, правая рука чесалась…

— Кто виноват, так я сама, Летка… Перетерпела… Нюша, почему ж мне не сообщили про Додону?

— Откуда мы знали, что тебя это волнует? Два месяца не приходила, думали, ты завязала с визитами. Так ты что, забираешь Таю? — Нюха была поражена.

— Забирает она меня, забирает! — с непонятной обидой закричала Тая. — Я буду в Спящей крепости жить, с муррами, а не с вашей облезлой кошкой!

— Ну, и хорошо, Таечка, я за тебя рада, — ласково сказала Нюха. Тут она заметила, что мальчик с книжкой внимательно их слушает, и замахнулась на него кухонным полотенцем: — А ты читай! Горе моё! Вспоминай буквы!

— Тётенька, не бейте, — зажмурившись, жалобно сказал мальчик.

— Да разве ж я тебя бью? Тётенька… Вот! Вот что ещё у нас случилось-то… — пожаловалась гостям Нюха. — То ли головой ударился, то ли чо, память отшибло, даже буквы забыл, а ведь в классе лучше всех по чтению… Мамка я тебе, дурачок ты мой… — Нюха обняла испуганного мальчика и с чувством поцеловала в стриженую лопоухую голову. — Да вы пейте чай, пейте!

— Иргиль, и меня не помнишь? — спросила Виктория, трясущимися руками поднося к губам чашку.

Он помотал головой. А ведь частенько забегал к Додоне, когда приходила Виктория, — ему тогда перепадали сладости.

Тая не отходила от Виктории ни на шаг, Летка сидела, опустив глаза.

— Теперь, наверное, дом Додоны продашь? — спросила Нюха у Виктории.

— Это Таино наследство, пусть пока стоит. Присмотришь?

— Конечно. Вот и нет больше нашей Додоны… Все считали её злой, но я-то знаю, что это не так. Просто она была одинокой и несчастной. И очень скрытной, а ведь знала столько тайн… Народу у неё достаточно перебывало. Но такой дар — не милость, а несчастье. Не дай бог, он к Тае перешёл.

— Не перешёл, — сердито прошептала Тая.

— Клиентов у неё было море, а жила в такой глухой бедности… хуже нас. Даже странно. Но… не моё дело чужие деньги считать.

— Совсем забыла… — спохватилась Виктория. Она полезла в сумку, достала деньги, завязанные в носовой платок и положила на стол. — Вот, возьми, Нюша, спасибо за хлопоты.

— Ой, тут, похоже, много… Столько не возьму! — Нюха отодвинула узелок.

— Много не мало, — твёрдо сказала Виктория, узелок переместился на прежнее место, а Летка не удержалась от укоризненного замечания:

— Ну, что же вы? Берите, пока дают.

Смущаясь, Нюха взяла узелок и засунула под халат, в глубокую ложбинку на груди.

— Я гостинцы везла Додоне… Сейчас… — Виктория оглянулась, ища глазами поклажу. — Летка, помоги, родная… Тащи сюда нашу тяжесть…

— Не дам! — заплакала Тая, вцепившись в короб. — Уйдите! — кричала она на обступивших её младших детей, которые принялись толкаться и незаметно щипать её. — Это было бабино, а теперь наше! Мамочка, не отдавай им ничего!

— Ну-ка, иди сюда, доча, — позвала Виктория и стала что-то шептать ей на ухо, а когда закончила, Тая настороженным взглядом обвела детей и взрослых.

Она откинула крышку короба, вытащила лежавший сверху тёплый халат и постояла, прижав халат к груди, а потом протянула его Нюхе:

— Это вам, тётя.

Нюха прослезилась от избытка чувств.

Тая выложила на стол расписную жестяную коробку, полную домашнего печенья, конфеты, засахаренные фрукты, орехи в шоколаде, несколько комплектов красивейшего постельного белья, покрывало, полотенца, скатерть — всё самого высокого качества, а также извлекла из бездонного короба Виктории чайный сервиз, шерстяной плед и шаль из козьего пуха.

Виктория кивала с одобрением:

— Берите и вспоминайте нас добрым словом.

Последние подарки — тапочки и жилет из овчины — перекочевали в медный таз, который раскрасневшаяся Тая вытащила из-под лавки.

— Это тоже вам, тётя Нюша, пусть он у вас остаётся, мне его не надо. Вы можете варенье в нём варить.

— Варенье нам не помешает, — со счастливой улыбкой пробормотала Нюха.

— Ой, не так, простите. — Тая выудила из груды подарков комплект постельного белья и вручила его Летке. — Этой тёте тоже надо, она мамочке помогает. Тётя Нюша, эту сумку на колёсиках тоже себе оставьте!

— Разошлась, — смущённо сказала Нюха, быстро рассовывая конфеты в протянутые детские руки. — Жалко, Додона не успела порадоваться подаркам…

— А уж нам-то как жалко, — сказала Летка.

— Мы с тобой потом, Нюша, съездим на могилку. Сегодня я, боюсь, не в состоянии, — сказала Виктория.

Конец ознакомительного фрагмента.