Солнце Эльгомайзы

Ирина Верехтина, 2019

Конец третьего тысячелетия. Дальний космос, звёздные экспедиции, открытие новых миров. А люди остались людьми: одними движет жажда наживы, другими жажда приключений, третьи хотят испытать невозможное – всё равно какой ценой. Четырнадцати членам экипажа предстоят четыре месяца полёта к Проциону Эльгомайза в созвездии Малого Пса. В ограниченном пространстве корабля это станет испытанием скорее психологического плана, чем космического. Каждый получит то, о чём мечтал. Но мечты сбудутся не так, как им хотелось.Иллюстрация взята с сайта бесплатных обоев на рабочий стол nastolСодержит нецензурную брань.

Часть 1. Уравнение со всеми неизвестными

Капитан

Андрей Балабанов, капитан звездолёта «Сайпан», хмуря брови, изучал список экипажа, отпечатанный издевательским старославянским шрифтом на первой странице бортового дневника — по мнению Андрея, тоже издевательского: сработанного под старину, в кожаной обложке с металлическими уголками. Кожа была настоящей, а уголки серебряными. Дмитрий Волокушин, единоличный владелец звездолёта, с удовольствием наблюдал, как глаза капитана потемнели от ярости: шрифт был стилизованный, с ятями, ерами, юсами и прочей ижицей. Не продраться!

Непременным условием участия Балабанова в экспедиции на Процион Эльгомайзу было — вести бортовой дневник, в котором фиксировались ситуации, отношения, шутки, выходки и выверты членов экипажа — иными словами, поведенческий компонент Я-концепции. Поведенческая компонента, как выразился Волокушин. Разница заключалась в том, что компонент это составная часть чего-либо, а компонента — составляющая часть. Впрочем, Андрей не видел особой разницы. И Волокушин ему объяснил.

Компонент (книжный общеупотребительный термин) это, так сказать, физическая упаковка самостоятельных логических элементов. То есть состав.

Тогда как компонента — термин сугубо физический. Составляющая компонента, например, экологической системы, это — опад листьев на поверхности лесной почвы (сохраняются два-три года), ствол упавшего дерева (сохраняется до десяти лет), гумусный слой почвы (сохраняется сотни лет), торф на болоте (сохраняется тысячи лет). Свойства системы напрямую зависят от взаимодействия между составляющими.

— Теперь понимаешь разницу? Вот ты космолётчик, можно сказать, элита, а не знаешь ни фига. Учат вас, учат… пятнадцать лет учат, и всё равно дураки! — приложил Волокушин оторопевшего Андрея. Откуда у доктора психологических наук такие знания об экологии? Он что, действительно гений? Балабанов воззрился на друга, как поп на икону.

— Гений я, гений, не сомневайся, — заверил его Волокушин. — А ты как был штурманом, так им и останешься.

Волокушин словно читал его мысли. Стать космонавигатором Андрею хотелось лет с пяти, а звездоплавание означало для него единственно возможную форму существования.

— Чему ты улыбаешься? Радуешься, что дурак? — Димыч перешёл границу. Сейчас отправим его обратно, с ускорением mg…

— Сам ты дурак. Дай тебе кораблём управлять, угробишь ведь. Потому что не знаешь ни фига, только в чужих мозгах ковыряться умеешь, — парировал Андрей.

— Сам смотри не угробь… — проворчал представитель журнала Forbes, которого никто не посмел бы назвать в глаза дураком, но он был счастлив услышать «правду» от друга. Единственного друга, с которым сейчас расставался на десять земных лет, и кто знает, увидятся ли они…

Дмитрий Волокушин сделал всё, чтобы — увиделись. Чтобы команда «Сайпана», составленная им вопреки инструкциям и правилам, вернулась на Землю. Вернулась людьми, а не человеконенавистниками, которым предстоял курс реабилитации в клинике.

Хозяин корабля упёрто настаивал на рукописном варианте дневника. Андрей снял колпачок с раритетной гелевой ручки, которыми не пишут уже лет двести, перевернул её шариком вниз и, обхватив большим и указательным пальцами, плотно прижал к бумаге. Воспитанников космошколы учили многому, что изжило себя на Земле, но могло пригодиться в чужих мирах.

Дневник капитану полагалось вести параллельно с компьютерным бортовым журналом, где отмечались условные координаты «Сайпана» (условные потому, что при скорости, в тридцать раз превышающей световую, определить точные координаты невозможно), причины, повлёкшие изменение траектории полёта, аварийные ситуации и иные «сопутствующие аксессуары», как выразился далёкий от космоса Волокушин, а Андрей не посмел возразить.

Потому что именно Волокушин вытащил его из депрессии после экспедиции в систему 40 Эридана, из которого Андрей вернулся седым. Проведя полгода в реабилитационной клинике «За гранью», он заявил медкомиссии, что больше никогда и никуда не полетит. К такому же выводу — правда, в несколько ином ракурсе — пришёл экипаж звездолёта «Бенетнаш» класса дальний грузо-пассажирский, дружно заявивший, что с Олегом Бабаниным (тогда его звали Олегом) никогда и никуда не полетит.

Через год Олега Бабанина, космолётчика класса «А», больше не существовало: для всех он навсегда остался в клинике, с неизлечимым диагнозом, для Волокушина — главврача и владельца клиники — он стал Андреем Балабановым. С новым Стандартом Личности, дипломом Космоакадемии и водительскими правами космолётчика класса «G». А ещё они стали друзьями. Без официоза господин Волокушин называл господина Балабанова Андрюхой, а Андрей в зависимости от настроения и ситуации именовал его Димкой, Димоном (с ударением на первом слоге) и Димычем. И через два года согласился на эксперимент: полугодовой полёт без анабиозных камер.

Эти два года он водил солнечники — грузовые и экскурсионные транспортники, курсировавшие в пределах Солнечной системы. Слово «солнечник» навязчиво напоминало рыбу-камбалу, лениво шевелящую плавниками. Андрей ненавидел себя — за класс «G». За тупорылые неповоротливые солнечники. За пассажиров — по мнению Андрея, таких же неповоротливых и тупорылых. За то, что не смог отказаться от профессии. За то, что капитаном ему больше не быть: космические новости распространяются с космической скоростью, и о решении, принятом Олегом Бабаниным по праву капитанского единоначалия на Инте Игрек, солнцеподобной звезде звёздной системы 40 Эридана, узнала вся планета.

Правда была страшной, поступок капитана — бесчеловечным, презрение экипажа — заслуженным. С ним никто больше не полетит, никогда.

Экипаж

В бортовом дневнике была заполнена одна страница. Остальные предстоит написать Андрею Балабанову, капитану звездолёта «Сайпан» класса экстра-универсал, цель полёта — двойная звезда Процион Эльгомайза, созвездие Малого Пса, дальность полёта 3,5 парсек, длительность полёта пять плюс пять земных лет (при скорости, равной тридцати световых, это шесть плюс шесть месяцев относительного времени). Страхование жизни не предусмотрено. Анабиоз не предусмотрен. Вознаграждение по прибытии на землю (оплата после доставки, пошутил Волокушин, и Андрея передёрнуло. Шутка была циничной, ведь речь шла о людях. Живых людях, которые для Волокушина были…

Додумать мысль до конца было слишком больно, и Андрей не стал её додумывать. Через пять месяцев его мнение о «живых людях» и о «садисте-экспериментаторе» Волокушине — мнение резко изменится. А пока список экипажа звучал «обещающе»:

1. Капитан Андрей Балабанов, класс «G».

2. Помощник капитана, штурман-навигатор Бернард Барнс, класс «А».

3. Штурман-пилот Пётр Коржик, класс «В».

4. Штурман-навигатор Лех Золтовски, класс «А».

5. Космомеханик Семён Рабинович, класс «А».

6. Биолог Юозас Киндзюлис, класс «В».

7. Астрофизик Надежда Кислова, класс «А».

8. Оператор систем защиты Риото Ита, класс «А».

9. Оператор систем защиты Бэрген Тимирдэев, класс «А».

10. Врач широкого профиля Джеймс Кендал, класс «А».

11. Оператор тренажёрных машин Катерина Ветинская, класс «А».

12. Оператор систем жизнеобеспечения Кэли Конорс.

13. Оператор систем жизнеобеспечения Леона Лин.

14. Специалист сопровождения Михаил Перевозчиков.

Перед глазами вертелась пёстрая разноязычная карусель: англичанин, белорус, поляк, еврей, литовец, японец, якут, афроамериканец, болгарка, или чёрт разберёт, кто она, две англичанки или американки, чёрт их разберёт, и двое русских.

Волокушина хотелось убить, вот прямо сейчас. Последнего, четырнадцатого члена экипажа хотелось вычеркнуть из списка — вот прямо сейчас! И не впускать на корабль, даже если он будет рыдать и умолять. Какой, к чертям, сопровождающий? С сопровождающими летают инвалиды первой группы.

Какие, к дьяволу, системы жизнеобеспечения? Жизнеобеспечением (говоря человеческим языком, уборкой помещений и приготовлением пищи) занимались те, чья основная работа начнётся по прибытии на экзопланету. И уж тем более не требовали вмешательства оператора тренажёры. Железо тягать это вам не с лазертагами управляться. А женщина на корабле не сулит ничего хорошего, это ещё из прошлого тысячелетия известно.

«Твою ж мать!» — не выдержав, ругнулся Андрей, разглядев буквенно-цифровые обозначения у номеров 12 и 13. «Американки» оказались андроморфами, или биолюдьми. То есть, почти людьми. Их кожа мгновенно восстанавливалась после ожогов и не вступала во взаимодействие с едкими веществами. Комплексные соединения тантала и рутения в составе мышечной ткани выдерживали нечеловеческие нагрузки. Андроморфы не чувствовали страха, не проявляли агрессии, не выходили из себя, не испытывали любви. Не шутили и не рассказывали анекдотов. Не были способны к воспроизводству. В остальном они были людьми: нуждались в пище как в источнике энергии, обладали вкусовыми рецепторами, нуждались в сне для восстановления физических сил, могли испытывать привязанность, эмпатию, но никогда — ненависть. Их создатели называли биолюдей величайшим достижением человечества. Олег Бабанин, в миру Андрей Балабанов, называл их преступлением против человечества.

Корабль

Андрей рассматривал схему отсеков и переходов корабля (звездолёты по старой традиции называли кораблями, а космолётчиков звездоплавателями) и снова хмурил брови. Кают-компания на схеме именовалась кают-гостиной. Это можно было пережить. А вот то, чего пережить нельзя, но придётся, на схеме выглядело как неудачная шутка. «Шутки», однако же, занимали все внутренние помещения корабля. Андрей потёр глаза, отказываясь верить увиденному: каюты экипажа повышенной комфортности, кают-бильярдная… кают-кафе?? На звездолёте класса экстра-универсал?! А казино и варьете здесь часом нет?

Варьете на «Сайпане» отсутствовало. А жаль. Димка не додумался, дебилу ума не хватило, подумал Андрей о докторе психологических наук. Зато «дебил» додумался о казино, которое на корабле присутствовало — в виде зала игровых автоматов. Ещё на «Сайпкане» имелась библиотека, панорамный кинозал, тренажёрный зал-стадион, оранжерея на шесть солнечных ламп… Опаньки! Мы там что, по ходу дела огурчики-помидорчики выращивать будем? А что так скромно? Можно и арбузы. Гидропоника всё стерпит. А что ещё делать экипажу класса «А» в дальнем космосе? Только петрушку выращивать.

Да ёрш твою… через семь галактик в мёртвую звезду! Анабиозного отсека на корабле не было (!). Зато был… бассейн. Что себе позволяет чёртов Волокушин? Он что, думает, если миллиардер, так ему всё можно? Две анабиозных камеры всё же имелись — по выражению Волокушина, на всякий пожарный случай. Так что пять месяцев перелёта (а если «повезёт», полгода), плюс столько же обратно — опять-таки, если повезёт — они проведут в приятном обществе друг друга. Говоря языком математики, в ограниченном множестве. Очень сильно ограниченном… Так что без тренажёров не обойтись. Вот интересно, что будет делать операторша? Эта, как её… Катерина. Пульс мужикам измерять?

Но самое «интересное» Андрей проглядел. А увидев, не поверил своим глазам: напротив его фамилии в списке значился класс «G». Андрей провёл по глазам согнутыми указательными пальцами и прочитал ещё раз. Этого не может быть. Ему показалось.

Не показалось. Андрей Балабанов, капитан, класс «G».

Андрей остолбенело перечитал список в третий раз. Согласно действующим Правилам Общепланетной Федерации Космоплавания, капитан звёзолёта-дальника должен иметь класс «Альфа». «Бэту» присваивали за систематические нарушения инструкции (возврат нарушителю класса «А» маячил за горами). «Гамма» была для космолётчика чем-то вроде космической инвалидности с правом пилотирования солнечников — тупорылых транспортных барж, курсирующих в пределах Солнечной системы и ни парсеком дальше. Хуже была только «Дельта», которую присваивали уж не знаю за какие грехи… Но и класс «D», который штурманы прозвали дэшкой, получить было неимоверно сложно.

Волокушин назал его участие в экспедиции завершающей стадией лечения: самым страшным для звездолётчика было неверие в себя, а после Инты Игрек Андрей в себя не верил. Потому и — класс «G». И экипаж, с которым надо справиться, удержать своё лидерство. Иначе он навсегда останется пациентом клиники «За гранью».

Клиника предназначалась для звездолётчиков с диагнозом «неудачно слетали» и называлась реабилитационной, а по сути была психиатрической. Остров сумасшедших. Надо быть идиотом, чтобы так назвать звездолёт.

Впрочем, у идиота было имя. Дмитрий Волокушин, долларовый мультимиллиардер, владелец контрольного пакета акций корпорации «Flying Star» (англ.: летящая звезда), прославившийся тем, что расшифровал аббревиатуру ПОФК (нормативный справочник «Правила Общепланетной Федерации Космоплавания») как «пофиг».

Экспедиция на Процион, двойную звезду в созвездии Малого Пса, стала для Андрея подарком, от которого невозможно отказаться. Должность капитана. Вознаграждение в астрономической сумме с семью нулями. И ещё столько же при благоприятном исходе экспедиции. Интересно, что же такое узнал Диман об этой планетке, что раскошелился, профинансировав экспедицию из личного фонда… После того, как её отказалась финансировать Космофедерация. О причинах Андрей не знал. Зато он знал Димку Волокушина, который чуял прибыль за три космические мили, как зверь чует добычу.

Говоря о благоприятном исходе, Волокушин не имел в виду благополучный. Благополучный исход — это если они все вернутся живыми, благоприятный — если, улетая с пустыми руками, они вернутся с полными. Волокушин так и сказал. Ему было наплевать на экипаж, наплевать на их жизни. Его интересовала только прибыль.

Потому он и вспомнил об Андрее.

На предложение возглавить экспедицию Балабанов согласился не раздумывая. Для звездолётчика класса «А» Солнечная система — это как прогулочный дворик в тюрьме, где на звезды можно только смотреть. И никогда, ни при каких обстоятельствах, даже если тюремщики ослабят контроль — не подняться к ним.

Ему, добровольному узнику, предлагали свободу.