Гуси-лебеди. Хозяйка Дремучего леса

Ирина Валерьевна Дынина, 2023

Надоели попаданки? Ну, простите. Я не специально – Нет, этого не может быть! Только не со мной! У этой девушки, что, хвост? Глазам не верю! В кустах притаился мельник-оборотень? Какой ужас!В один, далеко не прекрасный миг, привычная жизнь Алёны накрылась медным тазом. Погибла Алёна в родном мире и возродилась в другом, стараниями коварной ведьмы.И, понеслось – милые убийцы-оборотни, меркантильные русалки, похотливая нежить, конкурс на звание невесты Болотного царя, принцы-изгнанники, странные слуги и амбициозные королевы. Алёна получила и некоторые бонусы – молодое, красивое тело, подругу-жабу и друга-кота, легкомысленного дракона-собутыльника и перспективу карьерного роста.Всего-то и надо – обуздать волшебную силу, прибить злую колдунью и спасти прекрасного принца.В приключениях участвуют:Неунывающая попаданка.Злая королева и прочие заговорщики.Разнообразная нечисть и нежить.Принцы и королевичи. Много. Целая гусиная стая.Волшебные предметы, которые, себе на уме.

Глава 2

— Не делай людям добра, не получишь в ответ черной неблагодарности. — подумала несчастная Алёна Дмитриевна, попав под колеса, летевшего с приличной скоростью, автомобиля.

Вернее, не так — когда её тело совершив стремительный кульбит, очутилось под колесами и умерло, Алёна ни о чём таком не думала. Она даже испугаться не успела, не то, что о чем-то там подумать. И, воспарив над всколыхнувшейся толпой бесплотным духом, она еще ни о чем таком не задумалась, не приняв произошедшего и не ощутив себя мертвой.

Подумала она, заметив, как на полусогнутых, поминутно оглядываясь и вздрагивая от громких звуков, с места трагического происшествия убегает её родная племянница, Юлька.

— Ах, ты, коза шелудивая! — всплеснув полупрозрачными руками, возмутилась Алёна Дмитриевна, в этот самый момент припомнив тот самый толчок в спину, отправивший её на встречу с колесами автомобиля. — Неблагодарная дрянь! Ты убила меня, маленькая дурочка.

И после этих слов Алёна Дмитриевна увидела… Нет, не свет в конце тоннеля, как это любят описывать различные фантасты в своих романах, а некое завихрение, возмутившее спокойный воздух. Завихрение, напоминающее по виду этакий торнадо — явление в этих широтах странное и необычное, захватив всё прилегающее пространство, затащило в, алчно разверзнутую пасть воронки, бесплотную фигуру, орущей от страха, Алёны Дмитриевны и, жадно чавкнув, схлопнулось, втянувшись неизвестно куда.

Алёна Дмитриевна, ощутив смертельную опасность, грозящую её, уже и без того пострадавшей, душе, продолжая орать и размахивать руками, пропала, растворившись в небытие.

На краткий миг перед глазами, истошно орущей Алёны Дмитриевны Почесухи, мелькнул полуразмытый лик незнакомой, страшной старухи, а затем, исчез, словно его никогда и не было.

И лишь старый ворон, черный, неряшливый и жирный, суматошно захлопав крыльями, проводил необычное явление долгим взглядом, остекленевших от ужаса, глаз и с громким лязгом захлопнул, разинутый в удивлении, клюв.

*

— И-и-и! — верещала несчастна Почесуха, ощутив, как чья-то крепкая рука, решительно ухватив её за волосы, тащит куда-то жертву страшного дорожного происшествия, поступая с той самой жертвой совершенно безжалостно и не обращая внимания на слабое трепыхание щуплой тушки уволакиваемого объекта.

Было больно! Очень больно! Кто не верит, пусть сам попробует, каково это, чувствовать, как с головы, заживо сдирают кожу вместе с волосами.

— У-у-у! — завывала Алёна Дмитриевна, колошматя по воде руками, отплевываясь и захлебываясь одновременно. — Больно, блин… Отпустите!

Её продолжали тащить, немилосердно дергая за косу и вытягивая вверх из толщи мокрой и холодной воды.

— Омут, мутный омут, что напротив мыска. — неожиданная мысль слегка отрезвила, продолжавшую вопить и трепыхаться, Алёну Дмитриевну. — Самое гиблое место на нашей Корче. Ой, мамочка!

— Да не дергайся ты, припадочная, — бурчал кто-то над ухом приятным, низким голосом. — совсем уморила! Мавкой стать захотела, дурочка или в русалки метишь? Так нет, не будет тебе такого несчастья. Ох, ты, горюшко, кому сказала, не дрыгайся!

— Вода? — запаниковала Алёна Дмитриевна, в голове которой всё перемешалось и перепуталось, точно в овощном рагу. — Мокрая и холодная. Но, почему, вода? Я, что, утонула? Где? В бассейне? Почему утонула? Меня же, вроде как, машиной переехало? Я, совершенно точно помню, как Юлька, поганка неблагодарная, толчком в спину, отправила под колеса, летящего на скорости автомобиля, мою бренную тушку.

Воды было полно — она плескалась и сковывала движения, а, ошалевшая от непонятностей, Алёна Дмитриевна, вяло шевеля плавниками, то есть, пардон, руками, делала слабые попытки плыть. По-собачьи.

— Совсем ты меня уморила. — женский голос прозвучал рядом, словно гром среди ясного неба, заставив Алёну Дмитриевну пошатнуться и вновь уронить лицо в воду. Благо, оказалось, что дно уже, вот оно, обнаружилось прямо под ногами — топкое, илистое, поросшее какими-то колючими водяными растениями, но такое желанное и почти родное. Безопасное. Алёна Дмитриевна, на полном серьёзе, изъявила готовность плюхнуться на колени и целовать раскисшую грязь под ногами.

— Вставай уже, горюшко луковое. — неизвестная женщина продолжала отдавать команды четким, приятным голосом. — Выползай на бережок, Алёнушка. Поверь, русалка из тебя получится скверная.

— Какую-то Алёнушку требуют на берег. — мысли вяло копошились в голове Алёны Дмитриевны, но руки женщины уверенно вцепившись в ивовые ветви, тянули тело на твердь земную, подальше от воды. — Я, тоже, как мне кажется, накупалась. Пора бы и вылезти. Нет, ну что за дичь мне приснилась — измена Олега, Юлька, машина та, дурацкая и глубокая река, с холодной водой. Я, что, перепила и у меня глюки пошли косяками? — сама себя спрашивала женщина, выволакивая собственное бренное тельце на топкий бережок. — Нет, не может быть. Я — нормальная, стрессоустойчивая дама. Меня поленом не перешибешь, а уж снов пугаться? Глупости и дурости. Не про меня.

Дрожа от холода и стуча зубами — на дне реки, по всей видимости, били холодные ключи, Алёна Дмитриевна, едва оказавшись на берегу, сразу же подставила, насквозь промокшую тушку, ласковым солнечным лучам.

Она вся устала, точно на ней пахали огород, используя вместо мотоблока. Каждая жилка в теле тряслась и стенала. Очень хотелось спать, прямо здесь, на холодной земле, разве что, заползя под куст для удобства.

— Чего разлеглась? — женский голос зудел над ухом, точно надоедливый комариный писк. — А, где твое: «Спасибо, Полюшка за то, что не дала сгинуть, утопнув в реке, душе безвинной?» Неблагодарная ты девица, Алёнка, как я погляжу.

— Опять какую-то Алёнку ругают. — равнодушно подумала Алёна Дмитриевна. — Странный сон, весь какой-то излишне реалистичный. Даже не верится, что в моём рациональном разуме зародились подобные фантазии, словно сойдя со страниц дешевой книжонки. Может, я, и в самом деле, кукушкой поехала, прямо в кабинете Максима Аароновича?

Вспомнив про ушлого адвоката, в офис которого она направлялась в тот самый момент, когда неблагодарная змея, впущенная в дом из милости, толкнула её прямо под колеса автомобиля, Алёна Дмитриевна глухо застонала, дёрнулась всем организмом и задрала голову вверх.

И, отшатнулась, шустро подпрыгнув прямо на четвереньках, путаясь ногами в подоле длинного сарафана и перебирая конечностями с похвальным старанием.

Прочь!

Прочь от этой странной, пугающе чуждой девицы.

Отпрыгнула прямо в колючий куст, в колючки которого и влетела своим задним местом, всей филейной частью.

— О-у-й! — завопила несчастная, не отводя перепуганного взгляда от странной особы, по пояс сидевшей в реке. — Прочь, пошла прочь, кому говорю! Кыш! Кыш!

— Смотрю я на тебя, Алёнка и удивляюсь прямо. — подперев бледное личико тонкой ладошкой, обладательница приятного голоса укоризненно покачала головой. — Ты, чи, совсем страх потеряла после того, как на дно ухнула, словно топор? Не боишься того, что я передумаю и тебя в реку обратно спихну, прямо в тот омут, хозяину речному на потеху?

— Боюсь. — честно призналась, поехавшая кукушкой Алёна Дмитриевна. На месте упомянутого речного хозяина, несчастной, ничего не соображающей женщине, почему-то представился не обычного вида мужик, бритый и в костюме, а, агроменного размера, рыба-сом, хищный и без костюма, весь поросший тиной и речными ракушками, но ужасно проглотистый и усатый.

— Чего ж, тогда, на рожон лезешь? — участливо поинтересовалась странная девица, по-прежнему торчавшая в холодной воде и не спешившая на бережок. — Спужалась, да?

Девица, беседующая с Алёной Дмитриевной и успешно проведшая акцию по спасению утопающей, одна штука, выглядела странненько.

Красивое лицо купальщицы отдавало легкой синевой, светлые, длинные волосы девицы колыхались на волнах, точно речные водоросли, темные глаза горели каким-то странным огнем. Вся она казалась слегка худощавой, недокормленной, но, в тоже время, приятно грудастой. Нижнюю часть тела длинноволосой пловчихи скрывала толща воды, но имелись у Алёны Дмитриевны подозрения в том, что и под водой всё обстояло не так ладно.

К тому же, девица плавала «топлес», ничуть не смущаясь собственной бесстыжей наготы и даже ни разу не зардевшись под пристальным взглядом недавней, почти утопленницы.

— Может на ней и трусов нет? — озадачилась мыслью Алёна Дмитриевна, незаметно кося глазами в сторону противоположного берега. — Может быть, девица приплыла со стороны нудистского пляжа и к нам, прямо сейчас, подгребёт группа поддержки — голенькие тетечки, счастливые обладательницы пухлых ляжек и отвислых животов и развязные дядечки, трясущие своими бубенцами? Б-р-р! — содрогнулась она. — Плавать голышом в холодной воде? То еще удовольствие — так и бубенцы отморозить можно.

— Замерзла, Алёнка? — участливым тоном поинтересовалась девушка из воды. — Так, стягивай сарафан и обсыхай. Меня не опасайся — от меня тебе вреда никакого не будет. Слово в том даю верное.

Алёна Дмитриевна вытаращила глаза — снимай сарафан? Какой, сарафан? Она, отродясь, в сарафанах не хаживала — руки у нее не особо красивые, чтобы публично обнажаться.

Но, как оказалось, сарафан имелся — длинный, мокрый, хлюпающий и ужасно противный.

— Мерзкая хламида едва не утянула меня на дно. — раздраженно подумала Алёна Дмитриевна, позабыв о приличиях и торопливо стягивая с себя странную одежонку. — В этой тряпке я похожа на тряпичную бабу, посаженную на чайник — такая же нелепая и страшная. Ф-р-р!

От сарафана женщина, в итоге, избавилась, но теплее ей от этого простого действия не стало — мокрая коса хлестала по голой спине, мерз зад и перед, потому что белье отсутствовало от слова совсем.

— Бросай сарафан на орешник. — командовала из воды длинноволосая девушка. — Сейчас солнышко проглянет, и ты согреешься. Да, не трясись — высохнет твой сарафан. Быстро высохнет, никто и не заметит, что ты разгуливаешь по берегу в непотребном виде. Не пужайся. И башмаки с ног стащи — нечего хорошую вещь портить. Просохнут, сама мне потом спасибо скажешь.

— Я и не боюсь. — Алёна Дмитриевна смирилась с тем, что с ней явно что-то не так — то ли ранняя деменция подкралась незаметно, то ли, ум за разум зашел и обратно выйти не может. — Подумаешь, не в том я возрасте, чтобы чего-то стесняться.

— И то, верно. — согласилась из воды девушка, незнакомая и от того очень подозрительная. — Перестарок ты уже, Алёнка. Подружки твои, чай, замужем давно, по ребятенку, а, то и двух, в люльке качают, одна ты в девках засиделась. Семнадцать весен, уж, когда минуло, а женихи всё мимо проходят, ни один сватов не заслал.

— Сорок два. — с достоинством поправила Алёна Дмитриевна, после происшествия с Олегом, решившая, что хватит ей уже вымолаживаться. Один раз попробовала, дурочка, так и всё на том. Обидно это — ощущать себя преданной и вывалянной в грязи.

И, всё-таки, что-то странное было в облике этой светловолосой девицы — синеватая кожа, вызывающе торчащие груди с набухшими сосками, сочные, алые губы, глаза — необычные, пугающе-мрачные, подернутые то ли дымкой, то ли, поволокой. И на берег девица выходить не спешила, а, водичка-то, температурой, совсем не такая, как в сезон отпусков, на крымском побережье.

— Чего таращишься? — неожиданно грубо поинтересовалась незнакомка и раздраженно хлопнула по воде ладонью. — Спасибо скажи, что на берег тебя выволокла, дуру неблагодарную. Кабы не я, то сейчас стояла бы ты на две реки, да батюшке-водяному в пояс кланялась!

— Кому кланялась? — Алёна Дмитриевна решила, что у нее, совершенно точно, что-то с ушами, иначе, с чего бы это, ей всяческая дичь слышится?

— Оглохла, что ли? — девица, по-птичьи, склонила голову на бок. — Водяному, кому же еще? Такие, как мы, все, как есть, хозяину речному служат, аль, забыла, чи?

— Такие, как ты? — переспросила Алёна, чувствуя себя очень странно.

«Кажется, — вздохнула Алёна Дмитриевна. — визит к отоларингологу, неизбежен, равно, как и к терапевту, психиатру и, может быть, к кому ещё. Все же, это очень неполезно, бултыхаться в холодной воде. Я — обычная женщина, а не моржиха, с десятисантиметровым запасом подкожного жира.»

— Такие, как я. — подтвердила девушка из воды, не делая ни малейшей попытки выйти на берег и погреться. На её синеватой коже застыли крупные капли воды, длинные, светлые волосы, по-прежнему плавали на поверхности. — Русалки.

Пока Алёна тупо переваривала услышанное, девица, странно изогнувшись, нырнула под воду, взметнув в воздух длинный, красиво переливающийся перламутровыми чешуйками в солнечных лучах, рыбий хвост и звонко ударила им по воде, окатив, впавшую в ступор, женщину холодными брызгами.

Брыкс! Не выдержав новой порции непонятностей, Алёна отшатнулась в сторону, подальше от рыбохвостой девки, да, оскользнувшись в жидкой грязи, запутавшись босыми ногами в длинной траве, бахнулась наземь, больно приложившись копчиком и, вдобавок ко всем прочим неприятностям, обратно сверзившись в холодную воду.

— Плюх! — соприкоснувшись с прохладной водичкой, почти высохшая и согревшаяся на берегу, Алёна, промокнув по новой, принялась испуганно колотить по воде руками, отгоняя чешуйчатый страх, удачно прикидывавшийся обычной любительницей заплывов на дальнюю дистанцию.

— Русалки — коварны, злопамятны и мстительны. — вспомнила Алёна Дмитриевна рассказы своей старенькой бабушки со стороны матери. — Нет большей радости для нежити хвостатой, чем погубить душу невинную, утопив безжалостно в глубоком омуте и отправив на суд батюшки-водяного хозяина.

Отползая прочь от жуткой нежити, несчастная жертва незапланированных водных процедур, постоянно держала рыбохвостую в поле своего зрения. Умом она, конечно же, понимала, что, происходящее с ней здесь и сейчас, дичь полнейшая, бред, рожденный воспаленным воображением, галлюцинация на почве нервного стресса или, ещё какой-либо, лабуды, но, вдруг? Вдруг, происходящее, реально?

— Второй раз спасать не стану. — серьезно предупредила та самая обладательница рыбьего хвоста. — И моему терпению есть предел, Алёнка. Утоплю, как есть, утоплю, водяному хозяину на поживу, а себе какую-другую дурочку выловлю.

— Не надо меня топить. — торопливо выбравшись на берег — прямо, дежавю какое-то, Алёна Дмитриевна принялась обтираться слегка просохшим сарафаном. — Я всё осознала и очень благодарна за то, что вы меня выловили и на берег вытащили.

Кстати, в этот раз она приняла во внимание совет незнакомки и башмаки с ног стащила, аккуратно поставив подальше от воды.

Обувка, на первый взгляд, выглядела прочной, пусть и странного фасона, но, не босиком же бродить, на самом деле?

Девица, спрятав хвост под воду — нет, ну как раздражает то, чего не понимаешь и во что не веришь, и с ожиданием уставилась на Алёну Дмитриевну, зубы которой принялись лязгать и всячески демонстрировать недовольство происходящим.

— Хорош стучать зубами, не поможет. — холодно и, как-то лениво, произнесла русалка. Да-да, русалка, потому, как хвост, будь он неладен, снова высунулся из воды и шлепнул по её поверхности, разгоняя волну.

— Имплант, да? — пытаясь выхватить рациональное зерно в череде странностей и несуразностей, Алёна искренне надеялась отыскать всему происходящему разумное объяснение. — Нет, я, конечно же, слышала, что женщин в мужиков переделывать умеют и мужиков в баб, но, вот, что теперь еще и хвосты рыбьи людям отращивать научились, так, о том, даже в «Русских сенсациях» не рассказывали. Одного не пойму, — обмотавшись сарафаном, прикрыв срам и попытавшись успокоиться, что, учитывая сложившуюся ситуацию, было не так просто, спросила Алёна. — вот, на фига? Это же теперь всю жизнь, вот так, с хвостом?

— Ну, да. — так называемая русалка нервно передернула плечами. — Обычное же дело — хвост, он, завсегда, вырастает. Как же, русалке и без хвоста?

— А, на работу, как ходить? — прищурила глаза Алёна Дмитриевна. Кукушка-кукушкой, пусть и поехавшая, но ощущение, что её где-то пытаются надуть, женщину не покидало. — С хвостом?

— Вся моя работа — людей топить. — нахмурила брови странная девица, незаметно приблизившись к Алёне Дмитриевне, стоявшей у самой воды. — а, коли кто, любопытный дюже, того могу прямо сейчас притопить, дабы неповадно было вопросы глупые задавать! — и ощерилась, выставив на всеобщее обозрение длинные, узкие зубы, невесть каким образом помещающиеся во рту. Прямо, как у пираньи какой!

Зубы внушали и пугали, куда больше, чем рыбий хвост.

Алёна Дмитриевна, на всякий случай, от воды отошла подальше и уселась задницей на мягкую кочку. Кочка приглушенно квакнула, Алёна взвилась в воздух, а огромная, пупырчатая жаба, широко разевая рот и раздувшись от злости, тяжело поскакала прочь, смешно подпрыгивая и плюхая светлым брюхом по мокрой траве.

Второй раз на кочку Алёна Дмитриевна присаживалась осмотрительно — вдруг там целый выводок отвратительных земноводных притаился? Не раздавить бы, невзначай — неприятное это дело, кишки чужие с собственного зада смывать, да ещё холодной водой.

— Агату зачем обидела? — русалка улыбалась, продолжая демонстрировать недоутопленнице свои длинные, пугающе острые, зубы. — Агата, — пояснила хвостатая девица. — старейшая в наших краях жаба. Гляди, как бы задница бородавками не покрылась. Ты, Алёнка и без того невестой незавидной считалась, а уж с бородавками, так, во век себе жениха не отыщешь.

— Больно надобно. — буркнула Алёна Дмитриевна, осознав, что, эта вот, хвостатая дамочка, её, случайно, с кем-то перепутала. И, хорошо, что обознавшись, спасать бросилась. Вот, хоть убей, но казалось Алёне Дмитриевне, что самостоятельно ей из этой речки, ни в жизнь не выплыть.

— Никого обижать не хотела. — пожала плечами женщина, смиряясь с тем, что с кукушкой, и впрямь, проблемы наметились и, развернувшись корпусом в сторону орешника, язвительно произнесла. — Извините.

Удивительно, но её услышали — тяжело шлепая, из-под куста выползла толстая жаба и, удовлетворенно квакнув, поспешила по своим жабьим делам, ловко переваливаясь среди, поросших травой, кочек.

— А? О? — только и смогла, что выдавить из себя Алёна Дмитриевна, невежливо тыкая пальцем в жабу. — Она меня, что, понимает?

— Знаешь, в отличие от некоторых, — хмыкнула русалка, шлепая хвостом. — Агата, жаба воспитанная и вежеству обученная. Живет долго, потому что. Не бойся — простила она тебя. Понимает, что не со зла ты на нее задом плюхнулось. Не будет у тебя на попе бородавок.

— Бородавки — это инфекционное. — презрительно фыркнула Алёна Дмитриевна. — И жабы к ним никакого отношения не имеют.

Где-то вдалеке насмешливо квакнули, и Алёна поежилась, пытаясь растянуть сарафан и прикрыть всю поверхность собственного тела.

— Какая-то ты неправильная девица. — внезапно насторожилась русалка и уставилась в лицо Алёны Дмитриевны колючим, полным подозрения, взглядом. — Чувствую чужое в тебе. Лик тот же, а все остальное, другое!

Алёна Дмитриевна Почесуха нахмурилась — что ж, по всей видимости, в этой странной местности, из реки, исходят какие-то ядовитые миазмы. Газ галлюциногенный. Вот она и надышалась, газом этим, потому и мерещится всякое. Глазам. И, слышится, разное. Ушам.

— Да ты, не Алёнка! — ахнула русалка и от неожиданного открытия, потеряв равновесие, с головой погрузилась в воду.

— Эй, девушка, вы куда? — переполошилась Алёна Дмитриевна, вскакивая с нагретой кочки и бросившись к воде. — Вернитесь! Нам необходимо срочно попасть в поликлинику, антидот вколоть, а то, мало ли какие последствия могут случиться.

Стало страшно — одна, голая, если не считать подозрительного и мокрого сарафана, на незнакомом берегу неизвестной речки, в компании слуховых и прочих галлюцинаций. Алёна Дмитриевна, не смотря на весь свой опыт, ещё ни разу не попадала в подобную ситуацию.

— Не попадала. — убедившись в том, что хвостатый мутант не спешит выныривать обратно, Алёна устало плюхнулась обратно на обжитую кочку. — Но, попала.. Попала?

Ужасная догадка молнией прожгла мозги несчастной женщине, и без того подкошенной подлой изменой близких людей.

А, вдруг?

Бред, конечно собачий, но?

Но, вдруг?

— Попала.. — потерянно прошептала бизнес-вумен и очень сильно побледнела от страшной догадки.

Как и многие, она, конечно же, читала фантастические романы, преимущественно, написанные женщинами и о женщинах. О всяких-разных дамочках, имевших счастье/несчастье попасть в другие миры, в своем/чужом теле и нашедших там любовь/смерть — это уж, насколько хватало авторской фантазии.

— Не может быть. — растерянно пробормотала Алёна Дмитриевна, вновь подскакивая с кочки. — Только не я..

Но, уже через несколько минут, несчастная женщина, кусая собственные губы, колотила себя руками по голым ляжкам, не в силах смириться с дурацкой ситуацией, в которой она оказалась, благодаря чьему то злому умыслу.

Она попала. Конкретно, потому что, местность, по которой протекала неширокая и, в общем-то, сонная речушка, названная русалкой Корчей, никак не могла находиться в окрестностях города Каменска, в котором, до некоторых пор, жила и работала Алёна Дмитриевна Почесуха.

Речка была чистой, то есть — абсолютно чистой, вода — прозрачной, рыбы, плещущиеся в воде — настоящими. К тому же, поблизости, в поле зрения растерянной Алёны Дмитриевны, не наблюдалось ни одной пластиковой бутылки или, целлофанового пакета, или, обертки от жвачки, конфетки или, какого иного мусора.

А, так, не бывает. Так, просто — не бывает. Мусор — вездесущ. Он неистребим, как тараканы и вскоре захватит власть над всей планетой, не считаясь с желанием человека. И погубит эту самую планету. Не понадобится никакой внешней агрессии, никаких инопланетных чужих — человечество просто задохнется, сгинув под миллиардами тонн самого обычного хлама.

В данной местности, мусора не было вообще — трава зеленела, блестела на солнце вода, квакали лягушки и стрекотали кузнечики.

И, следов от самолетов в небе не наблюдалось от слова совсем. Светило солнце, плыли облака, игривый ветерок трепал волосы на голове, а самолеты не летали, хотя, в последнее тревожное время, гул над городом стоял постоянный, нарушая покой обывателей.

— Так не бывает. — вздохнула Алёна Дмитриевна, убедившись в том, что с экологией всё в порядке. — Я же, точно помню.. Помню!

Женщина вновь подскочила, покинув многострадальную кочку и принялась внимательно разглядывать собственное, неприлично обнаженное тело.

Стало еще хуже — тело, совершенно точно, не её.

Алёне Дмитриевне, к её великой досаде, давно исполнилось сорок два года. Не девочка и даже не молодая женщина. Так, дамочка средних лет, худощавая, местами морщинистая, обогащенная целлюлитом, вставными зубами и красящая волосы в темный цвет, дабы скрыть седину.

Теперь же она резко изменилась. Помолодела, блин, точно яблок молодильных натрескалась или попала к чудо-хирургу, вернувшему ей цветущий вид. Выпуклости, опять же, появились, и спереди и сзади, как по мановению волшебной палочки. Очень доже симпатичные передние выпуклости, задорные и упругие, нагло выпирающие.

Ну, в общем, случись это раньше, Алёна Дмитриевна чувствовала бы себя на седьмом небе от счастья, а так, даже с учетом тех самых, приятных бонусов, пока что, ощущала себя словно на минус каком-то этаже здания, находящегося в самом эпицентре землятрясения — того и гляди, привалит. И, совершенно точно, что не счастьем.

И, неясно… Что же дальше?

— Куда уплыла, хвостатая? — Алёна бегала по берегу, жадно всматриваясь в водную гладь. — Греби обратно, кому сказала! Обстоятельства требуют внятных объяснений, а то кукушка, совсем того, кукукнулась!

Было очень страшно — вот так торчать на берегу, одной, в голом виде и без документов. А, вдруг маньяк какой фентезийный объявится внезапно или, стражи порядка, с этими самыми…

Алёна Дмитриевна напряглась, пытаясь вспомнить разновидности различных орудий убийств. Была она как-то на одной выставке, где демонстрировались всяческие приспособления, преимущественно, глубоко древние и слегка пожеванные временем. Очень впечатляли — такой фиговиной, если по голове жахнуть, обычным сотрясением не отделаешься.

— Алебарда! — осенило Алёну Дмитриевну. — Точно — с алебардами те мужики бегали или с… бердышами? — снова слегка подвисла бедная женщина. — А, может еще с какой железякой, их там, помнится, богато было.

— Бердышами охрана царя-батюшки вооружена. — слегка дребезжащий голос за спиной заставил Алёну Дмитриевну взвиться в воздух. Судорожно хватая сарафан, она резко развернулась и вновь едва не плюхнулась в воду.

Прежняя русалка раздвоилась, но раздвоилась как-то странно — с одной стороны плескалась та самая хвостатая, спасшая Алёну от утопления и назвавшаяся Полюшкой, с другой — почти такая же, только лет на сорок старше. Русалка, так сказать, пенсионер, заслуженная работница водных просторов и мастер по увлечению на дно несчастных утопленников.

— Здрасьте. — Алёна Дмитриевна, слегка прикрыв обретённые выпуклости просохшим сарафаном, уставилась на парочку хвостатых дам с ожиданием. — Надеюсь, вы мне все объясните, женщины, потому что, сама я в происходящем бардаке разобраться не могу.

— Чего тут разбираться-то? — удивилась престарелая русалка. — Все ясно же.

— Кому как. — возразила Алёна Дмитриевна. — Мне, вот, не очень. Позвольте представиться — меня зовут..

— Цыц! — неожиданно грубо и резко прервала церемонию знакомства та самая русалка-пенсионерка. — Молчи, глупая! И откуда ты на нашу голову свалилась такая? — она укоризненно взглянула на свою, более молодую товарку. — Вот скажи, Полька — зачем ты её, бестолковку горемычную, спасала-то? Небось, помощи какой возжелала в уплату за услугу?

Полька скромно потупилась, но, Алёна Дмитриевна была готова поставить в заклад свои новенькие, приятные выпуклости на то, что, да, возжелала!

— Ладно, то ваши дела, потом сами разберётесь. — махнула рукой старшая. — Меня Матрёной зовут, я уж лет триста, как в этой речушке проживаю. Сторожил, можно сказать.

— Сколько? — ахнула Алёна Дмитриевна. — Люди столько не живут.

— Так то, люди. — хмыкнула русалка пренебрежительно. — Да и, как сказать — не живут. С этим утверждением и поспорить можно.

Алёна Дмитриевна растерянно молчала.

— А, ты, стало быть, теперича, Алёнка наша. — задумчиво произнесла Матрена. — Н-да, девица, не повезло тебе. Угораздило ж тебе, душа чужая, в Аленку из Рябиновки попасть. Эх, и без того жизнь у девки несладкая была, а уж теперь…

— С этого места, можно поподробней — в какую-такую Алёнку? — аккуратно поинтересовалась Алёна Дмитриевна, замирая от дурных предчувствий. Ей самой, из всех Алёнок, знакома была только та, которая шоколадка. Вот догадывалась она о том, что что-то здесь не так — слишком уж гладко для реальной жизни. Под машину попала и, вместо того, чтобы окочуриться, очутилась в другом мире, в теле молоденькой девицы с весьма неплохой, можно сказать модельной фигуркой. Не утонула, опять же, в плюс, с русалками знакомство свела полезное. Где же ложка дёгтя? Когда ей, Алёне Дмитриевне, счет выставят?

— Да, в нашу Алёнку из Рябиновки. — вздохнула Полюшка. — Хорошая девушка она была, Алёнка, только в деревне не любили её, ведьмой считали.

— Ведьмой? — озадаченно приоткрыла рот несчастная попаданка по имени Алёна. Ничего такого ведьминского она в себе не ощущала.

— Погодь, Полька, — сердито рыкнула Матрена на свою молодую товарку. — Вишь, не в себе девка. Неизвестно еще, откуда её баба Яга выдернула. А, ну, как, не выдержит и топиться пойдет с таких-то новостей? Тогда, спасай-не спасай, а, конец, всё равно, один.

— Топиться — не пойду. — категорически заявила Алёна Дмитриевна. — Хватит одного раза, когда я под машину попала. Больше умирать что-то не хочется. Итак, чуть разумом не тронулась, пока меня Полина из речки вытаскивала. Воды нахлебалась и чуть не поседела от страха.

Старшая русалка недоверчиво покосилась на Алёну, но промолчала — больно решительный вид девушки, которая раньше, всё больше помалкивала и от деревенского люда стороной ходила. Оно и понятно — любой не понравится, когда вслед, сквозь зубы, шипят: «Ведьма».

— Баба Яга? — внезапно очнулась Алёна. — Вы это серьезно сказали? Сказочный персонаж — баба Яга, Костяная нога?

— Может и Костяная. — хмыкнула старшая русалка. — Я, как-то не присматривалась. Да и видела её, всего-то, один раз, когда она над Корчей в своей ступе пролетала. Ноги нам она не показывала, а так, как и положено — старуха лютая, седая и страшная.

Алёна Дмитриевна Почесуха напрягла память, пошевелила извилинами, припомнила странный вихрь, почти торнадо и ту самую, безобразную, старушечью физиономию, растворившуюся в воздухе.

Думала, глюки такие, а оказалось..

Оказалось, все гораздо печальнее.

Алёна отлично соображала и поняла, что это «жу-жу-жу», неспроста. Никто не станет просто так подарки раздаривать незнакомым иномирянкам, сорока двух лет от роду.

— Так это взаправду всё? — развела руками женщина в теле девицы. — Не шутка? Не розыгрыш и не предсмертный бред?

— Какие уж тут шутки, коли в деле баба Яга замешана? — удивились русалки и уставились на Алёну одинаковыми глазами, в которых плескалось здоровое опасение и даже, страх. — С бабой Ягой плохи шутки. Она, хоть в последнее время и не особо по округе шастает, но может и гусей-лебедей послать, а от них мало где скрыться получится.

— Так я, что — в сказку попала? — удивилась Алёна, присев обратно на кочку. — Баба Яга, гуси-лебеди.. Сейчас вы скажите, что и братец Иванушка где-то поблизости бродит.

— Нигде он не бродит. — сурово поджала губы старшая русалка. — Некогда ему бродить, Ивану-то. В Берестене он. В стольном граде, под началом боярина Вырвень-Дуба службу служит, в детях дружинных, государевых, обретается.

— Офигеть! — удивилась Алёна Дмитриевна, ерзая попой по многострадальной кочке. Более приличных слов для описания ситуации она отыскать не сумела. — Дичь какая-то. Не верится мне как-то.

— Может быть тебя еще раз в речке искупать? — предложила молодая русалка. — Чтоб поверилось лучше?

— Не надо. — отказалась Алёна Дмитриевна и отошла ближе к орешнику. — Хватит с меня на сегодня купаний. И без того голова болит, простыла, скорей всего.

Младшая русалка прыснула, а старшая брови нахмурила.

— Голова у тебя не от того болит. — заявила русалка Полина. — Не простыла ты, Алёнка. А болит потому, что сын мельника Антипка, в тебя огромным камнем кинул, едва голову не пробив. Ты от удара того сомлела и под воду ушла. Совсем бы потонула, кабы я не подоспела.

— Камнем? — в голове у Алёны Дмитриевны началось твориться что-то невероятное — мелькали какие-то неясные обрывки воспоминаний, чьи-то незнакомые лица, крики.

— Антипка, говоришь? — призадумалась Алёна Дмитриевна и вздрогнула, куда-то провалившись.

*

— Ну вот, Лизавета, свет Матвеевна, — погоняя мохноногую лошадку, тянущую воз с добром, обратился к своей супруге справный мужик, в стеганом кафтане, широких штанах и шапке, отороченной лисьим мехом. — почти добрались мы до Рябиновки. Славно съездили в город — расторговались, с сынком повидались, Алёнке, вон, нашей, обновок накупили.

— На кой ляд ей обновки, коли она цельными днями дома сидит? — сердито засопела Лизавета Матвеевна. — Со двора на улицу метлой не выгонишь. Пошла бы, с девчатами, да с парнями по деревне прогулялась, глядишь и жениха бы отыскала, а, то, люди над нами уж смеяться начали. Семнадцать лет Алёнке нашей, а все в девках прозябает. Давно уже пора косу девичью на женский манер переплести, да внучатами нас порадовать.

— Откуда они возьмутся, женихи те? — сердито зыркнула на мать своими хмуро-серыми глазами Алёнка. — Сама же знаешь, что наши, деревенские меня ведьмой считают. Никогда мне замуж не выйти, коли я в Рябиновке останусь.

— В, город тебя, что ли, свезть, — задумчиво почесал бороду Алёнкин отец, Прокопий Евстигнеевич. — к тётке Анфисе отправить? В ученицы отдать к швее? Будешь золотом по шёлку вышивать, глядишь и судьбу себе вышьешь?

— Можно подумать, в доме тётки Анфисы меня привечать станут. — фыркнула Алёнка недовольно — тётку свою, материну сестру двоеюродную, девушка терпеть не могла. — Тётка моя, сплетница известная. К нам в Рябиновку приезжает и сразу отправляется по соседям шастать, новости последние подбирать. Она, как и все прочие, меня ведьмой считает. Нет, не будет мне счастья ни в Рябиновке нашей, ни в граде княжеском. Если только в Берестень меня отправите, в стольный град, к дядьке Афанасию, да и то, сомневаюсь я — дурная слава, она, как прилипнет, так хвостом и потянется.

— Ох, ты ж! — Прокопий Евстигнеевич, внезапно натянул вожжи и заставил лошадку остановиться — впереди, перекрыв проезд, на дороге лежало поваленное дерево. Здоровенное дерево, такое враз не оттащишь.

— Ишь, ты. — хозяин сдвинул шапку на затылок. — Надо же — напасть какая, ни пройти, ни объехать. И, чего, спрашивается, упало? Вроде, бури не было, и ветер-братец здорово не озоровал?

Алёнка внезапно почувствовала неладное — в груди у неё захолодело, в кистях рук закололо. С ней иногда случалось странное — словно лед внутри просыпался и ворочаться начинал. Случалось, обычно, перед чем-то нехорошим. Помнится, было так в детстве далеком, перед тем, как Ванюшку маленького, те птицы поганые, на своих крыльях унесли, потом еще, когда бабку Ташу бык буйный копытами в землю втоптал, а еще, когда в Рябиновке пожар большой случился и десяток домов выгорели, да в тот год, когда дождем, все лето, землю било, и когда язва пришла, да мор напал…

От того, может быть, Алёнку и ведьмой считали люди деревенские? Завсегда девчонка дурное чувствовала и не было от той напасти спасения.

Легко соскочив с воза, девушка, настороженная и пребывающая в сильном волнении, бросилась вперед, пытаясь рассмотреть что-то, одной ей известное.

Так и есть!

Алёнка всплеснула руками и суматошно замахала, пытаясь предупредить отца.

— Разбойники, тятенька! Сторожитеся! Беда, беда! Ствол-то, подрублен, от того дерево и свалилось.

Отец проворно потянулся за рогатиной, а Лизавета Матвеевна — за самострелом. Людьми они были неробкими, от того и в путешествие налегке никогда не отправлялись.

Но, не успели — из леса вылетела черная стрела и ударила Елизавету Матвеевну прямо в грудь с левой стороны. Не успев пикнуть, женщина упала на землю уже бездыханным телом.

Алёнка пронзительно закричала, пытаясь предупредить отца, но, вторая стрела вылетела вслед за первой, попав Прокопию в шею. Захлебываясь кровью, мужик кулем свалился с телеги, распластавшись рядом с погибшей супругой.

Из густых придорожных зарослей выскочила пара лиходеев — широкоплечих, кудлатых, вооруженных ладными самострелами.

Алёнка сдавленно ахнула — она признала деревенского мельника Прохора Онуфриева и его младшего сына Антипку.

— Антип? — Алёнка попятилась. — А, где же, старший? Где Василько?

Василько вывалился из кустов совсем рядом, в шагах десяти от перепуганной Алёнки. В глазах парня плескалась злая ярость, рот щерился в кривой ухмылке.

— Вот ты где, ведьма! — коротко хохотнул парень. — Теперь не убежишь.

Алёнка продолжала пятиться, понимая, что мельнику и его сынам не нужны живые свидетели их темных дел. Не в первый раз, наверное, они на дороге шалят и грабят прохожих, но, что б, вот так, в открытую, напасть на собственных соседей?

— Девку, девку хватай! — завопил Прохор Онуфриев, добивая дубинкой, постанывающего от боли Прокопия. — Не дайте ей уйти. Шевелитесь, парни, не ровен час, кого нечистый принесёт.

Тяжелая дубина, с размаху, опустилась на голову Алёнкиного отца, послышался влажный хруст, и девушка поняла, что всё кончено — отец и мать убиты, а она осталась одна среди лихих людей.

И, только теперь, очнувшись, Алёнка озаботилась собственной судьбой. Громко взвизгнув и высоко подпрыгнув в воздухе, она, юркой лаской, ловко выскользнув из растопыренных рук Василько, бросилась бежать, петляя среди кустов, точно всполошенный заяц.

Молодые ноги уносили девушку подальше от места трагедии, но и парни, сыновья местного богатея, не имели намерений оставлять в живых кого-то из свидетелей своих темных делишек.

Антип выстрелил и злая стрела, шершнем прогудев мимо, воткнулась в ствол ближайшей берёзки.

— Хватай-держи! — хохотал Василько, предвкушая отличное развлечение с молодой и красивой девушкой. — Лови ведьму! На костер нечистую силу!

На мгновение Алёнке показалось, что всё, ушла. До Рябиновки-то, рукой подать. Вон, уже и крыша завиднелись, и сизый дым на теми крышами вверх ползет.

— Еще немного. — девушка затравленно оглянулась назад — разбойники ломились через лес, точно молодые лоси. — Почти спасена..

Но, не тут-то было — дорогу девушке преградила речка. В этом месте, Корча, петляя, извивалась особенно прихотливо и Аленка, с размаху влетев в холодную воду, застыла неподалеку от берега. Дальше идти было боязно — Корча, речка коварная, богата на омуты, ямы глыбокие, стремнину и всяких тварей, речку эту обживших.

— Выходи на берег, ведьма. — довольный Василько поигрывал тяжелой дубинкой и лыбился. Второй, Антип, отложив в сторону самострел, достал обычную пращу и подобрал подходящий голыш. — Выходи добром. Все равно помирать, так хоть развлечешься напоследок. Все слаще бабой умереть, чем девкой, никем не целованной.

Алёнка затравленно огляделась — помощи ждать неоткуда. Болтали про мельника и сынов его, помнится, разное — мол, лихими делишками семья Онуфриевых занимается, чуть ли не с нечистью дружбу водит, да разбоем промышляет на большой дороге. Отец Алёнкин, всё не верил, отмахивался от бабских сплетен — мол, брехня, быть того не может, чтобы такой крепкий хозяин, как Прохор, да татем стал ночным? Вот и до отмахивался — сам погиб и близких не уберег.

— Сюда иди, кому говорю! — приказал Василько, понимая, что бежать Алёнке некуда. Не в речке же тонуть, на самом то, деле? — Оглохла от страха, убогая?

Но, Алёнка, призвав на помощь всю свою смелость, побрела к середине реки — авось, повезет и она доберется до противоположного берега, тем и спасется. Дай час — набегут деревенские, да и помогут ей. Пусть её саму, после той, давней истории с гусями-лебедями, считают ведьмой, но маменька с тятенькой с соседями завсегда дружбу водили, да и братец её, Иванушка, в стольном граде, чай не лаптем щи хлебает.

— Уйдёт девка! — вопил недовольный мельник, тряся кулаками. — Чаго застыли истуканами, дурни? Дави её, пока не сбежала.

Василько, мечтавший о том, как бы завалить Алёнку с ближайшие кусты, сиганул в воду с разбегу. Холодна вода в Корче, да и сама река сурова, да неприветлива. Вот и остановился парень близко от берега, дальше не сунулся, потому как была причина на то. Антипка дожидаться никого не стал — раскрутил пращу над головой, да и попал, куда целился.

Аленка, пытавшаяся брести по глубокой воде, почувствовала, как что-то тяжелое ударило её по затылку. Ноги у девушки подломились и она, как была, вся, с головой под воду ушла.

Василько и Антипка топтались на берегу, всматриваясь в речную рябь — не вынесет ли девку на берег, но сердитый рык отца прервал то бесполезное занятие.

— Хватит на воду глазеть. — рявкнул Прохор, воровато озираясь по сторонам. — Ведите лошадь в лес, да тащите добро в схрон.

— А, что с убитыми делать, тятенька? — разочарованный тем, что Алёнка предпочла утонуть, но не очутиться в его жарких объятиях, скреб макушку Василько.

— В, овраг бросьте, волкам на поживу. Будет младшим братьям нынче радость, да пиршество. — буркнул мельник, заткнув за пояс увесистую дубинку. — Пошевеливайтесь, увальни деревенские.

— Как бы Ванька ихний, дружинников боярских за собой не приволок. — остерег отца более сообразительный, чем брат, Антип. — Говорят, что богатырь Веливол благоволит к нему, привечает. Прокопий болтал — мол, челядинцем своим сделать обещал.

— Вот и доболтался. — хмыкнул мельник. — Где богатырь именитый, а где Ванька, ведьмы деревенской брат никчёмный? Пустое то, больше верь бабским языкам, они у них длинные.

И разбойничье семейство покинуло берег Корчи, не заметив, как среди волн мелькнул серебристый хвост.

А, там, ухватив девушку за волосы, русалка потащила Алёнку к берегу и где-то, на самой середине реки, в несчастную девчонку и вселилась душа некой Алёны Дмитриевны Почесухи, погибшей в своем мире и возродившейся в этом.

*

— Дела.. — протянула Алёна Дмитриевна, теперь уже, Алёнка, девица семнадцати лет от роду, весьма фигуристая с виду. — Что ж, им всё с рук так и сойдет, что ли? Убили людей, а управу на разбойников не сыскать? Здесь, что — ни полиции, ни иных силовых структур не имеется? За порядком кто следит? Кто людей от бандитов оберегать поставлен?

— Так на то дружина княжеская имеется. — пожала плечами старшая русалка. — Да богатыри, что заставой в разных местах стоят. Они покой людской хранят, от разбойников, нечисти и нежити, жителей страны нашей оберегают.

— Оно и заметно. — скривилась Алёна, нервно прохаживаясь по бережку. — Это, что ж, получается — мне теперь и податься некуда? Я ж, теперь, вроде как, сиротой считаюсь? Может быть, — Алёна Дмитриевна на мгновение прекратила беготню и замерла. — мне пособие какое от государства положено? Как пострадавшей от криминального элемента? А, мельника того, с сыновьями, надобно богатырям сдать, дабы они вздернули разбойничью семейку на ближайшей осине.

— Держи карман шире. — разочаровала попаданку русалка. — Не так всё просто. Не вы первые, не вы последние, кто от лихих людей беду поимели. Ты, коли жаловаться надумаешь, так до града живой не доберешься — убьют по дороге. Говорят, кто-то из ближников царских, делишки темные разбойничьи покрывает, потому на Онуфриевых и управы нет. К тому же, — старшая русалка поджала губы. — никто тебя в деревне и слушать не станет. Тебя же ведьмой деревенской считают, а ведьм у нас, в Берестяном царстве, не любят. Могут и в гибели родных обвинить, да и забить камнями.

— Вот уроды дурные. — высказалась Алёна Дмитриевна в адрес своих будущих соседей. — Как же быть в таком случае? Ой, — спохватилась она. — у меня же брат, вроде как, имеется? Ванька?

— Брат твой мал еще. — вмешалась русалка Полина. — Ему, всего-то, тринадцать лет. Отрок он, конечно же, справный, не иным чета, но зеленый совсем. И тебе в град к нему соваться нечего — забыла, что у мельника сообщники имеются? Одна у тебя дорога — к бабе Яге, тем более, что она весточку прислала, и сама тебя к себе требует.

Алёна Дмитриевна, то бишь, Алёнушка, вспомнив ту рожу страшную, которая ей в вихре сером привиделась, призадумалась — женщиной она была не робкой, сообразительной, хваткой и, порой, безжалостной. Иначе, никак. Иные, в бизнесе, особенно таком специфическом, как строительный, не выживали, разорялись и шли ко дну.

Вот и сама Алёна Дмитриевна не убереглась. Как говорится — и на старуху найдется проруха. Нашлась и на неё.

— Олежка, Олежка.. — качала головой Алёна Дмитриевна, прохаживаясь по бережку неведомой реки неведомого мира. — Подлец ты, Олежка, первостатейный. И не сам ты план этакий хитрый придумал. Чувствуется рука мастера интриг.

Русалки внимательно наблюдали за хаотичными метаниями девушки по берегу и то, что деревенская девчонка не бьется в рыданиях, не заламывает руки и не кидается обратно в речку, дабы утопиться, внушало рыбохвостым определенные надежды.

Ссориться с могущественной сущностью, такой, как баба Яга, живущая в дремучем лесу, русалкам не хотелось. У них, как бы, свой имелся господин и повелитель, хозяин местной речки, водяной, Карп Сазаныч, но баба Яга, есть баба Яга. Дюже злобная она женщина, могущественная и злопамятная.

Не зря деревенские болтали о том, что гуси-лебеди те, много лет назад, не просто так малолетнего Ванюшку унесли на своих крыльях в темный лес. Испытание то было, для сестры его, Алёнки. И Алёнка, испытание, выдержала, потому и требует нынче баба Яга, чтобы девица Алёнка из Рябиновки, к ней явилась по зову её, а иначе, не станет спокойствия в этих краях. Мстительная ведьма из Дремучего леса, могуществом большим обладает. Легко может старуха недобрая жизнь люду деревенскому поломать — порчу наслать на скотину, поля потравить, да мор напустить на малых детишек.

— Мается девка, мечется. — шепнула старшая русалка младшей. — Ты-то, лягуха лупоглазая, клубочек волшебный не потеряла, разом? Смотри, не утопи вещицу волшебную, ненароком.

— Как же, утопишь его. — скривилась русалка. — Он в воде не тонет, да и в огне, небось не горит. Сама баба Яга зачаровывала. Это вам не баран чихнул!

— Видать, преемницу старуха лютая себе ищет. — предположила Матрёна. — Состарилась совсем баба Яга, вот и желает ученицу взять, дабы было кому власть над нашими лесами и полями передать.

— Алёнку нашу? — округлила глаза младшая. — Куда уж ей, распутёхе?

— А, ты, не кудахтай, как курица глупая. — одернула старшая Полинку. — Не видишь, изменилась Алёнка наша. Как бы из девицы этой не вылупилось диво-дивное. Сдается мне, что из неё-то, баба Яга отличная получится, как бы не лучше нынешней.

— Надумала чего, девица? — Матрёне надоело ждать, и она решила поторопить девушку. — Ты, так и будешь, травку ноженьками утаптывать? Гляди, как бы беды не случилось — скоро пастух стадо на водопой погонит, да тебя приметит. А ты, до сих пор, шастаешь в непотребном виде, хотя, сарафан твой, высох давно.

— Кто бы говорил. — буркнула Алёна Дмитриевна, намекая на то, что русалки и сами не без греха. Вон как сиськами своими трясут, словно в стрип-баре танцы исполняют. Буркнуть — буркнула, но сарафан на себя натянула проворно. Мало того, что сама голым задом перед посторонними сверкает, так еще и пастуха местного шокировать? И без того, судя по всему, сплетен про Алёнку немало ходит — и ведьма она, и колдунья, и, вообще, человек нехороший. Такую прибить, самое благое дело. Глядишь, мельнику с сыновьями, ещё и премию какую выпишут от общества. За истребление, так сказать, нечисти в лице одной глупенькой девицы.

Но, Алёна Дмитриевна себя глупой не считала, а коли так, то..

— Полина, — обратилась нынешняя Алёнка к молодой русалке. — Я, кажется, что-то тебе задолжала. Услугу, да? За своё спасение? Хотелось бы расплатиться, за всё и сразу, а то такие проценты набегут, что и не унесешь.

Полина реплику про проценты мимо ушей пропустила — не знала русалка простая слов иноземных, а, вот то, что Алёнка про долг вспомнила, хвостатую порадовало.

— Поможешь мне в дельце одном и в расчете мы будем. — деловым тоном заговорила русалка. — Тебе, кстати, дельце моё, в радость станет — святое дело мельнику напакостить, да сынам его подлым.

Алёна Дмитриевна шишку на затылке пощупала, мимолетно порадовалась тому, что крепкая голова ей досталась, коли камень из пращи в ней дырку сделать не смог и кивнула.

— Излагай своё дело, не торопясь и по порядку.

Случай, как водится, выдался тёмный, мутный и неприятный.

Полюшка, странное дело, но молодая русалка не удивлялась тому, что Алёнка её не помнит — жила, как и Алёнка Васильева, некогда, в Рябиновке, пускай и на другом краю деревни. Девкой Полина справной, при своей земной жизни была, годками, лишь слегка постарше самой Алёнки, работящей, да фигуристой. Парни на молодуху заглядывались и всё ждали, пока она в пору девичества войдет, да заневестится. Тогда уж, можно к родителям зазнобы женихов засылать, да про свадебку сговариваться.

Только переборчивая Поля на парней деревенских смотреть не желала, всё носом крутила. Не хотела девушка за абы кого идти, а полюбился ей старший сын местного мельника, Василько.

Василько в ту пору первым женихом считался — красавец широкоплечий, да черноволосый, рукастый и говорливый. К тому ж, родители у парня не абы кто — папаня, тот и вовсе, мельник, а матушка, стряпуха знатная — такие пироги печет, что на весь край дух идет заманчивый. Ни у кого такие пироги не получались, как у тетки Фёклы Онуфриевой.

Загуляла Полинка с Васильком, задружила. Любовь про меж них пошла великая, да недолго только. Как призналась девка парню в том, что непраздна она, да о свадьбе заикнулась, так Василько вмиг суровым стал и строго-настрого наказал зазнобе про то не болтать никому, а сидеть тихо и помалкивать до поры, до времени.

Полинка и помалкивала, опасаясь, что парень от неё откажется, да и бросит одну. Куда она потом, с пузом-то? Родители, прознав про блуд позорный, из дома выгонят и придется ей идти неизвестно куда, по дороге побираться, как последней нищенке.

Но однажды Василько заявился, под вечер приехал, никем не замеченный. Полинку на повозку усадил, да и повез далеко, на отдаленный хутор, где проживала бабка-повитуха Сунея, про которую болтали, что, мол ведьма она, да и служит богам старым, недобрым.

Полинка беды не почуяла — хорошо ей было, радостно от того, что Василько не забыл про неё, а что до бабки на хутор едут, так, мало ли. Может спрятать решил любый зазнобу свою, гнева родительского убоявшись.

Но, случилось дело плохое — старуха та, Полинку дурман-травой опоила, да и дитя невинное погубила, из чрева материнского вытравила колдовством недобрым, а когда очнулась девка от сна тяжкого, то любого и след простыл, как и не было его вовсе.

Полина в плач, в слезы, на бабку с упреками набросилась, а старуха, прогневавшись, сказала страшное.

— Василько повелел тебе забыть про него. Зачем ты ему теперь, порченная и пустобрюхая? После травок моих заговорённых, никогда уж не родить тебе, так и знай. А, теперь — вон пошла, дрянь распутная. Чтобы больше ко мне никогда приходить не смела!

Не поверила Полина словам тем лютым, да пешком, как была, измученная и пораненная, в Рябиновку потопала, к широкому двору, на котором мельник с семейством проживал.

Василько, как её на дороге приметил, так псов с цепи и спустил, а псы те, зверюги страшные, злобные и зубастые. Полинка в тот раз едва спаслась от клыков острых.

Не в силах совладать с горем своим, пошла она на речку, да в омут глубокий, головой и ухнула. К водяному, Карпу Сазанович попала на суд. У хозяина речного, с мельником, свои счеты имелись, стародавние. Не поделил что-то Карп Сазанович еще с дедом нынешнего мельника, так вражда и зародилась. Потому и определил водяной Полинку в русалки и наказал наблюдать за семейством подлым, дабы при первом же, удобном случае, им пакость какую учинить.

— И чем же это Онуфриевы водяному насолили, — в который раз удивилась Алёна Дмитриевна, сидя на кочке и поджав босые ноги. — коли он на них так осерчал?

— Договор они порушили с хозяином водяным. — шепнула Полинка, опасливо косясь на Матрену. Но, та, на девичье щебетание внимания не обращала — забралась Матрёна на ветку ивы, что низко над водой склонилась и принялась косы свои чесать. Косы у Матрёны дивные были, толстые, пушистые, даром, что годков ей немало исполнилось, а поди ты.. Полинки, той, кудри и то, пожиже достались.

— Онуфриевы, как мельницу на реке поставили, так и богатеть стали незамедлительно. — прошептала Полинка. — Со всей округи пшеницу им на помол везут, с боярского соизволения. Так и заматерели, первыми на Рябиновке стали, да по окрестным деревням никого богаче Онуфриевых не сыскать. А всё потому, что ряд они заключили с батюшкой-водяным.

— Понятное дело, — усмехнулась Алёна Дмитриевна, ничему не удивляясь. — взятку дали должностному лицу. Это же надо, — хмыкнула она. — мир иной, а порядки, как у нас. Не подмажешь, не поедешь.

— Правильно говоришь. — подтвердила Полинка, уважительно взглянув на девушку. — Обещались они каждого своего первенца водяному отдавать, в качестве откупного за покровительство, да, только, обманули они речного хозяина. Одного лишь младенчика притопили в заводи, да и то, потому что, квелым он уродился, да невзрачным. В остальном, Карп Сазанович, только что облизнулся и отдарка не дождался. Осерчал батюшка сильно, но Онуфриевы с кем-то сговорились и оберег возле мельницы своей поставили. Не достать теперь их речному хозяину. Сами же Онуфриевы к речке не подходят, опасаются мести водяного.

— И чем я помочь могу? — удивилась Алёна Дмитриевна, слегка поежившись. Водяного она, пока что не видела, но уже опасалась. Это надо же, за крышевание с толстосума местного, душу невинную требовать. Дитё, можно сказать, на свете пожить не успело, а его топить? — Лютые у вас здесь, как я погляжу, нравы. — неодобрительно произнесла она.

— Какие есть. — развела руками русалка. — Но, к делу вернемся. — ровным тоном произнесла рыбохвостая. — Вон, — кивнув головой вдаль, произнесла водяная девушка. — видишь мосток над водой?

— Вижу. — подтвердила Алёна Дмитриевна и насторожилась. Чуяла она, что не так-то просто будет ей перед русалкой местной долг закрыть.

— На тот мосток бабы местные белье полоскать ходят. — продолжала Полинка, улыбаясь каким-то, собственным мыслям. — И я туда ходила — белье постирать, с девчонками посмеяться. Эх, — взгрустнулось русалке. — хорошие были времена!

— Что дальше? — Алёна Дмитриевна торопила русалку. Время к вечеру и в желудке неудачливой попаданки уже урчало от голода. — Что мне делать на тех мостках?

— Ничего сложного. — русалка передернула плечами. — Прогуляешься на вечерней зорьке перед домом мельника, Василько с Антипкой тебя приметят, да и кинутся следом. Всего и надобно, чтобы кто-то из них на мостки те зашел. Как зайдет, долг твой и спишется. Дальше — моё дело. — и русалка злобно ощерилась, явив хищные, острые зубы, точь-в-точь, как у рыбы пираньи.

— А, сейчас как мне быть? — Алёна Дмитриевна с тоской взглянула на безмятежное небо, по которому медленно плыли пухлые облака. — До вечера еще дожить надо.

— Домой иди. — посоветовала ей русалка. — Там, тебя, уж точно, искать никто не станет. Онуфриевым и в голову не придет, что ты осмелишься в избу родную вернуться после гибели родителей. Отсидишься до вечера, а, там, сама знаешь, что делать.

Алёна Дмитриевна вздохнула — оставалось надеяться на память незадачливой Алёнки. Сама-то она в той Рябиновки дом девушки, ни в жизнь, не отыщет.

— Соседям на глаза не попадись. — предупредила русалка попаданку. — Огородами крадись, таись ото всех.

— Поняла, не дура. — шмыгнула носом Алёна Дмитриевна и махнула рукой. — Давай, хвостатая, до вечера. Не знаю, как, но один из двух на мостки точно прибежит. Обещаю.

В ответ лишь волна плеснула — оглянулась девушка, а русалок, точно ветром сдуло. Одна-одинешенька она на берегу осталась, если, конечно, не считать ту самую жабу Агату, которая сидела на ближайшей кочке, раздувшись от важности.

— Тебя-то мне и надобно. — обрадовалась Алёна Дмитриевна, ухватив жабу за толстую спинку. — Все не в одиночку куковать. Даже с жабой в компании и то, веселее, чем одной.

Жаба возмущенно запыхтела. Но, кто бы ещё её слушал!

Алёна Дмитриевна, шипя от раздражения — идти пришлось босиком, да по колючей траве — башмаки, так и не успели просохнуть, крадучись двинулась вперед. До вечера предстояло много дел переделать — отыскать родной дом Алёнки, плотно покушать, да собрать узелок в дорогу. И, волосы расчесать. И, отдохнуть. И, помыться.

В общем, предстояло много дел и все в тайне от любопытных соседей. А в деревне, как вы понимаете, каждый житель на виду.

— Раз уж так выпали карты, — решила Алёна Дмитриевна. — то, нужно играть. Лучше уж в этом сказочном мире быть деревенской девушкой Алёнушкой, чем в своем — трупом, упакованным в плотный, черный мешок.