Ангел-искуситель

Ирина Буря, 2023

Получив разрешение небесного руководства на продолжение работы в образе человека, ангел-хранитель Татьяны вернулся на землю, преисполненный самых радостных ожиданий. В самом деле – все препятствия позади; теперь он может найти работу, отправиться в путешествие, жениться на любимой девушке и даже сделать ремонт в предоставленной ему квартире. Подумаешь, дополнительные обязанности – помочь советом молодому коллеге, у которого по неопытности возникли проблемы с охраняемой им подругой Татьяны!Но откуда же им всем знать, что к появлению этих проблем приложили руку силы, о которых они прежде и слыхом не слышали и противостоять которым не всегда удается даже светлому ангельскому сообществу…

… Переворачивать рог изобилия, соблюдая меры предосторожности — из него могут выпасть острые камни.

(Из Инструкции по технике безопасности пользования дарами судьбы)

Глава 1. Светлая полоса

На протяжении всей этой истории я не раз меняла свое отношение к тому, чем буду заниматься после смерти.

Да-да-да, я знаю, как это звучит. Но все дело в том, что это — не просто оборот речи; о самой возможности такого развития событий мне поведал мой ангел-хранитель. И нечего плечами пожимать — именно мой, и именно ангел-хранитель! Он появился в моей жизни три года назад, когда — окончательно убедившись в неспособности жить, как все — я решила в сердцах не слушать больше ничьих советов и поступать в любой ситуации по-своему. И — кто бы мог подумать? — оказалось, что такие асоциальные личности представляют интерес для ангельского братства, которое не исключает возможности, что часть из них — со временем и после определенной подготовки — пополнит их ряды.

Риск кадровых ошибок, однако, существует всегда и везде. Чтобы свести его к минимуму, ангельское сообщество держит перспективных кандидатов под неусыпным наблюдением. Собственно говоря, в этом-то и заключается работа ангелов-хранителей. Исходя из самого их названия, они считают себя защитниками и покровителями, призванными уберечь людей от роковых ошибок, способных привести к их физической или моральной гибели.

С моей, правда, точки зрения, они скорее собирают досье на вверенных им людей с тем, чтобы представить его на рассмотрение высшей аттестационной комиссии, когда придет момент решать, что делать с вышеупомянутыми личностями после их смерти. Ну что это за охрана духовной и физической целостности человека, скажите на милость, если ангел-хранитель прячется от него в невидимости и бубнит оттуда ему в ухо свои рекомендации, выдавая их за собственные мысли человека? А если человек попался неподдающийся — как я, например, которая долго-долго отмахивалась от всех неожиданно появляющихся разумных мыслей, как от фантазий нелепых?

Или еще лучше: если человек уже настолько разуверился в существовании добрых чудес, что все мудрые наставления принимает не как глас свыше, а как бесовские попытки сбить его с пути истинного. Так с Галей, например, дело обстояло. В ее, правда, случае суеверные страхи оказались частично оправданными…

Но дело даже не в этом. Я ни в коем случае не хочу принизить роль ангелов-хранителей. У них работа — тоже не сахар, а от условий этой работы просто мороз по коже идет. Я имею в виду обычные условия этой работы, о которых я узнала от моего ангела в самом начале нашего общения. Каждый ангел находится один на один со своим человеком — сам разбирается с его особенностями, сам справляется с его капризами, сам принимает решения и сам же их реализует. За ним, конечно, присматривают архангелы, но в работу его не вмешиваются до тех пор, пока он не рухнет под гнетом проблем. Тогда его заменяют другим, более опытным ангелом. Почему же, объясните мне, пожалуйста, не позволить ангелам-хранителям общаться между собой — для поддержки друг друга добрым советом и словом ободрения? Но нет, нельзя.

У моего ангела такие мысли возникли, разумеется, значительно раньше, чем у меня — и с полным на то основанием. Он не понаслышке знал, к каким недоразумениям может привести одиночество ангела-хранителя. Одно из таких недоразумений и привело к нашему знакомству — с моей стороны, по крайней мере. Ситуация была банальной до предела: я рявкнула в сердцах, как мне все надоели, он решил, что я его прогнала, и случайно материализовался в расстроенных чувствах. Так я и узнала о его существовании — случайно.

Ошалев от неожиданно привалившей удачи (надо же — наконец-то и в моей жизни произошло нечто необычное!), я вцепилась в него мертвой хваткой. Я на все была готова, лишь бы он от меня больше не прятался. Ни с кем и никогда мне не было так интересно, как с ним. Я придумала ему биографию, познакомила его со своими друзьями и родителями, приучила его к еде, сну и особенностям человеческого быта — лишь бы у него и мысли не возникло сбежать к себе домой, в заоблачные выси… И спустя весьма непродолжительное время обнаружила, что мой интерес к нему давно уже перешел границы дружеского расположения.

Интерес этот оказался взаимным. Мне, правда, пришлось приревновать его к Марине — одной из двух моих лучших подруг — чтобы он решился, наконец, продемонстрировать его; он же, в свою очередь, выдавил из меня полузадушенное признание перед нашей первой совместной поездкой к моим родителям. Дальше взаимных признаний дело, однако, не пошло — каждый эмоциональный всплеск приводил к тому, что его выбрасывало в невидимость. Мало романтичный, согласитесь, поворот событий…

О необычных условиях работы ангелов-хранителей мы, кстати, узнали одновременно. Оказалось, что у Франсуа, французского партнера моей фирмы, который давно уже вел странные разговоры сначала со мной, а потом и с нами обоими, также есть ангел-хранитель, Анабель. В один прекрасный день, устав, видимо, ходить вокруг да около, Франсуа устроил нам встречу с Анабель, на которой она и рассказала нам, что уже несколько лет живет на земле в постоянной видимости и в полной любви и согласии с Франсуа. Восприняли мы эту новость по-разному. Меня она привела в совершеннейший восторг, его — в глубокую задумчивость. О том, как ему добиться от архангелов такого же разрешения, и о том, сколь многого он еще не знает…

Архангелы оказались оперативнее моего Анатолия (это я его так назвала — случайно, правда, но ведь здорово получилось!). Они заметили, наконец, что как-то уж слишком долго и часто он пребывает в видимости, не говоря уже о его встречах с моим окружением и постоянных просьбах о финансовом подкреплении его растущих земных потребностей — и вызвали его для дачи объяснений.

Его не было шесть дней, и могу без преувеличения сказать, что это были шесть самых черных дней в моей жизни. Под конец я не только поверила, что больше не увижу его до самого конца жизни, но даже и смирилась с этой мыслью. Главное, как поняла я тогда, заключалось в том, что мне оставили другого ангела — а значит, не исключили навсегда из списка возможных кандидатов на вступление в ангельское сообщество. Мне бы только попасть туда — а там уж или он меня разыщет, или я из них всех душу вытрясу, чтобы мне его вернули!

Тогда же, кстати, я впервые услыхала о Галиных проблемах — у нее появилось два внутренних голоса, которые подсказывали ей абсолютно разные способы выхода из жизненных ситуаций…

Спустя шесть дней он появился — гордый, ликующий, еще более уверенный в себе. Первым делом пришлось его, конечно, кормить (нужно отметить, что к нашей еде он приобщился исключительно как вегетарианец). Затем он переговорил с замещающим его ангелом, объяснил ему сложившуюся ситуацию и выпроводил его из моего дома. Я попрощалась с этим другим ангелом со смешанным чувством. С одной стороны, рядом с моим ангелом мне больше никто и нужен не был; с другой стороны, после встречи с Анабель мне казалось, что общаться с ангелами мне значительно проще, чем с людьми. С этим же, временно исполняющим обязанности ангелом отношения у меня сложились странные — почти никакие, если быть точным. У меня впервые закралось подозрение, что ангелы разнятся между собой так же, как и люди. И все же мне хотелось встретиться с ним еще раз, чтобы понять, то ли он — такой нелюдимый, то ли я на него впечатление произвела… неизгладимое. Может, удалось бы все же сгладить его?

Итак, когда мы, наконец, остались одни, он принялся хвастаться. Для начала выяснилось, что никакой всплеск эмоций не приводит его больше к потере видимости — он научился держать их под контролем. Он тут же вознамерился продемонстрировать мне вновь приобретенное умение в полном объеме, и я поняла, что могу так и не узнать в ближайшее время, чем он там занимался в отлучке, и попасть к ангелам намного раньше предназначенного мне срока — умерев от любопытства. Решив бороться за последнюю жизнь до последнего, я вспомнила, что у меня в запасе все еще остается пресловутая женская уловка — попросить его рассказать мне о своих достижениях.

Он горестно вздохнул — но не смог устоять перед соблазном. Вытащив из внутреннего кармана куртки пачку документов, он принялся тасовать их, роняя небрежно:

— Паспорт, идентификационный код, свидетельство о рождении, дипломы — после университета и после стажировки в Германии, права…

Я молчала, тщательно переваривая услышанное. Он еще и машину водить умеет? Батюшки-светы, вот же придумала ему богатую биографию на свою голову — он же мне теперь вообще рта не даст раскрыть!

Решив, видимо, намертво зацементировать произведенное впечатление, он добавил, словно спохватившись: — Ах, да, мне еще и квартиру дали — двухкомнатную… — и, раскрыв паспорт на странице прописки, показал мне штамп с адресом.

Ему дали все это просто так — и вдобавок к умению контролировать свои эмоции? Быть такого не может! Он небрежно обронил, что у него также появились некие дополнительные обязанности. Я напряглась — похоже, сейчас я увижу обратную сторону медали. Но выяснилось, что нам (нам — отметила я с гордостью) поручено помочь Гале и ее ангелу-хранителю наладить отношения, которые уже почти перешли в открытый вооруженный конфликт.

Я задумалась — отчего же не помочь хорошим людям, особенно, если твои мечты уже сбылись. Кроме того, я была совсем не прочь познакомиться еще с одним ангелом, чтобы разобраться, была ли неприязнь, с которой воспринимал меня ангел-заместитель, случайной или…

Но мой ангел… нет, я, конечно, не жалуюсь, но все же нечестно вот так моментом пользоваться!… воспринял мое молчание как знак того, что мое любопытство иссякло, и он может вернуться к демонстрации своей полной власти над эмоциями. После чего наше общение сделалось практически бессловесным, но очень интенсивным. Настолько интенсивным, что я напрочь забыла, сколько еще моих вопросов остались без ответа…

Вот так и получилось, что мы смогли вернуться к разговору о новом повороте в нашей жизни только на следующий день, в субботу…

Утром меня разбудил запах кофе. Почмокав губами, я потянулась, не имея ни малейшего желания открывать глаза. Даже если мне все это приснилось — пусть снится дальше.

— Ну, давай уже, просыпайся, кофе стынет, — донеслось до меня откуда-то слева знакомое мурлыканье.

Ага, голос тоже снится! И как раз такой, какой мне бы и хотелось услышать — мягкий, с легкой хрипотцой, но не рычащий. Засопев от удовольствия, я мысленно велела подсознанию добавить осязательные эффекты. А что — впереди выходной, спешить никуда не нужно; пусть иллюзия будет полной. Потом, правда — в сравнении — реальность покажется еще страшнее, но зато я и сны тоже смогу вспоминать.

Что-то коснулось моей щеки. Кончики пальцев. По-моему. Я шевельнула головой, подставляя щеку под все пальцы. Кончики пальцев скользнули вниз, к подбородку, затем по шее, затем… Э-э-э, такой полной иллюзии я не заказывала! Это уже не воспоминания, а нездоровое воображение! Все, хватит, а то потом полдня в себя приходить придется, отделяя зерна здравого рассудка от плевел лихорадочного бреда.

Я резко села на кровати. Вернее, попыталась сесть — поскольку голова моя столкнулась с неким препятствием и, отскочив от него, с готовностью и громким стоном рухнула назад на подушку. Двоиться почему-то стало у меня в ушах, а не в глазах — потому, наверное, что последние так и не успели открыться. Но за двойным стоном последовал возмущенный вопль, произнесенный не совсем тем голосом, который мне бы хотелось услышать, но зато тем, который был мне намного более знаком.

— А сейчас за что?

Так, если он уже и во сне на меня орет, лучше мне открыть глаза и покончить с иллюзией, которая начинает выходить из-под контроля. Я потом, за завтраком, что-нибудь более приятное себе навспоминаю.

Решительно открыв глаза, я тут же наткнулась ими на его лицо. Вернее, взору моему открылась только верхняя его часть — со сверкающими яростью глазами. Интересно, это только у ангелов глаза влажно сверкают от ярости? Похоже, это была еще одна деталь, добавленная воображением к воспоминаниям. Вся остальная часть лица была скрыта под его рукой, из-под которой неслось приглушенное бульканье.

— Я ей кофе сварил… Я ей завтрак приготовил… Я ей его в постель принес… А она… Головой… Да ты мне нос чуть не сломала!

Для того чтобы окончательно проснуться, мне хватило самой первой части его тирады.

— Ты, что, кофе сам варил? — спросила я, осторожно выползая из-под одеяла и усаживаясь на подушку.

–

Да, сам! И он у меня, между прочим, не сбежал… — начал он обиженным тоном и вдруг замолчал, уставившись куда-то пониже моего лица.

Проследив глазами за его взглядом, я с ужасом увидела, что на верхней части меня, кроме меня, ничего нет. В смысле, совсем ничего. В смысле, одежды. Издав пронзительный визг, я в мгновенье ока оказалась под одеялом, вцепившись обеими руками в его край на уровне носа. То ли он зацепился за этот край, то ли инстинкт самосохранения остановил мое стремительное скольжение в последний перед потерей единственного источника кислорода момент. Господи, мне, что, все это не приснилось?

Он вдруг отнял руку от лица (нос, между прочим, совершенно целый!), поднял ею поднос и оглянулся по сторонам, явно ища, куда бы его переставить. Куда — мой завтрак?! Я же не нарочно! Все ведь обошлось с его носом — за что меня завтрака лишать? Я стащила одеяло до уровня подбородка, чтобы просьба моя прозвучала вежливо и с достоинством.

— Выйди, пожалуйста, на минутку, мне одеться нужно.

Он грохнул подносом о письменный стол, рывком повернулся ко мне и сказал каким-то странным, сдавленным тоном: — Не нужно.

Наверно, голос его звучал сдавленно потому, что в этот момент он стаскивал с себя гольф, который полетел куда-то в сторону (черт, как ему удается, не глядя, вещи прямо на стул швырять?). Опустив голову на согнутую в локте руку, он снова провел кончиками пальцев по моей щеке и повторил: — Не нужно…

Кофе он варил заново. Определенно для того, чтобы доказать мне, что у него кофе никогда не сбегает. А я, собственно, никогда не отказывалась признать чье-то преимущество, когда таковое имелось. За завтраком (скорее, правда, это был обед) мы обсуждали планы на ближайшее будущее. После десяти минут сумбурного перескакивания с одного на другое я поняла, что эмоциями своими владеть он определенно научился, чего не скажешь о логике изложения своих мыслей. А значит, дело в свои руки нужно брать мне. Иначе я в лучшем случае через неделю узнаю, что с ним происходило в заоблачных высях и в чем заключаются его — наши, между прочим! — новые обязанности.

— Подожди, — сказала я, и он замер на полуслове с обиженным видом. — Давай по порядку.

— По чьему порядку? — тут же взвился он.

— По хронологическому порядку, — ответила я. — Но для начала… Скажи мне еще раз — тебя точно-точно насовсем отпустили?

— Татьяна, ну, сколько можно повторять…

— Уважь мое любопытство, пожалуйста.

— Хорошо. — Он вздохнул, закрыл глаза и заговорил, словно по бумажке читал: — Мне дали разрешение работать на земле в образе человека; меня снабдили всеми необходимыми для этого документами; мне даже предоставили отдельную квартиру… Как ты думаешь, стали бы они это делать только для того, чтобы забрать меня по первому капризу?

— Ну, знаешь, важно не то, что я думаю, а какие у них соображения. — Я покачала головой. — Такие чудеса только в сказках бывают; что же удивляться, что мне трудно в это поверить?

— А ты не допускаешь, что я смог убедить их? — тихо спросил он.

Ой-ой-ой, когда он начинает говорить таким спокойным тоном, я точно знаю, что палку перегнула.

— Ну, в твоей убедительности я вовсе не сомневаюсь, но ты же мне ничего толком не рассказал…

— Что я тебе не рассказал? — О, уже почти кричит — так-то лучше. — Это ты мне совсем ничего не рассказала, кроме случая с чашкой!

Я поморщилась. Чашкой я швырнула в ангела-заместителя, когда он отказался сообщить мне хоть какие-то подробности о том, что происходит с моим ангелом.

— Да мне и рассказывать-то нечего: на работу ходила, дома сидела, тебя ждала…

Я вдруг задумалась, вспомнив о том, что Анабель никогда не рассказывает Франсуа о своих контактах с небесным начальством. Франсуа! Я же обещала сообщить ему, как только мой ангел вернется! Но сначала…

— Хорошо, хорошо, — сказала я, видя, что он набирает воздух в легкие, и внимательно следя за его реакцией на мои слова, — давай сделаем так, как мы и раньше делали. Сначала я тебя спрашиваю — ты отвечаешь; потом наоборот. Согласен?

Так, сразу не отказался. Ну, конечно — он же не знает, что Анабель всегда молчит в таких ситуациях; и, судя по всему, говорить — в приказном порядке — ему не запретили. Хотя я, правда, не уточнила, о чем я буду спрашивать…

— Сначала ты мне расскажешь — день за днем — что с тобой там происходило, а потом я тебе расскажу, как я здесь жила это время, — быстро добавила я.

— День за днем? — спросил он, прищурившись.

— Да хоть поминутно… — пошутила я.

— Договорились, — быстро согласился он, и я мысленно чертыхнулась. Вот же — мастер ловить на слове!

— Нам еще нужно обсудить, как вести себя с Галей и с ее… неудачником, — добавил он, явно очень довольный собой.

— Давай сначала с прошлой неделей разберемся, — возразила я. — Галя — это отдельный разговор. Мне, кстати, случилось поговорить с ней пару раз в твое отсутствие — так что ты тоже не все знаешь… — Вот тебе, о великий и всезнающий!

— Что? — встрепенулся он. — Чего это я не знаю?

Теперь был мой черед испытывать довольство собой.

— Мы же договорились, это — потом. Нам еще нужно в магазин сходить и… — Я задумалась, чем бы выманить его из дому, а то опять — захлестнут эмоции, и конец разговорам. — Ты в парк не хочешь сходить? Ты же там неделю уже не был, — добавила я ехидно.

Сегодня он определенно задался целью выбивать у меня почву из-под ног на каждом слове!

— В парк сходить можно, — сказал он задумчиво, — но сначала в магазин. Сначала нужно, знаешь ли, дело сделать, а потом уже можно и отдохнуть.

Ах, так он уже магазин важным делом считает? А ведь еще совсем недавно при одном намеке на еду его передергивало! Я мысленно улыбнулась — приятно любоваться плодами своих трудов. И тут же дала себе слово не успокаиваться на достигнутом и продолжать свои героические усилия в деле расширения его рациона. Кстати, и опыт Анабель пригодится — она-то мясо ест. Вот и сегодня мы, пожалуй, пойдем сначала в парк с тем, чтобы он зашел в магазин в самом лучшем расположении духа…

Он довольно легко согласился с моими аргументами, что в магазин разумнее идти из парка, чтобы оттуда — с сумками — пойти прямо домой и прямо к ужину.

— Ты знаешь, — сказала я, когда он уже начал подниматься с табуретки, — давай только сначала отправим сообщение Франсуа. Я обещала сразу же сообщить ему о твоем возвращении.

Франсуа в сети не было, поэтому я отправила ему электронное сообщение, и, не дожидаясь ответа, мы отправились, наконец, на улицу.

Мои надежды на то, что парк приведет его в самое наилучшее настроение, оправдались лишь частично.

Парк был полон народу. Ну, что вы хотите — середина мая, погода отличная, дачи есть не у всех, и в лес на пикник мои сограждане выезжают далеко не каждые выходные. Мы могли бы догадаться, что нас ожидает, лишь только пройдя ворота и увидев невообразимую толпу детей с мамами и бабушками на детской площадке. Но мой ангел лишь ускорил шаг, направляясь к концу парка, к своему любимому дубу, на котором он не раз уже выделывал немыслимые гимнастические трюки.

По мере нашего продвижения к концу парка, однако, людей вокруг меньше никак не становилось. Видя, как он затравленно озирается по сторонам и мрачнеет с каждой минутой, я решила повременить со своими расспросами. Вот пусть покувыркается в свое удовольствие, потом…

Но найти уединенное место нам так и не удалось. Ни в центре парка, ни в конце его, ни с другой стороны, куда мы прежде ни разу не забирались. Обойдя его по периметру и обмениваясь на ходу замечаниями, смысл которых сводился, в общем, к «Что такое не везет и как с ним бороться», мы вновь оказались у входа, растерянно глядя друг на друга.

— Может, вернемся и посидим на скамейке? — хмуро предложил он. — По-моему, вон там слева по ходу была одна незанятая…

— А потом, через пять минут кто-нибудь усядется рядом и поговорить не даст? — возразила я. — Нет уж, давай, как тогда, когда мы в первый раз сюда попали…

У него заблестели глаза.

— По дороге туда ты спрашиваешь, на обратном пути — я?

— Точно. — У меня потеплело на душе: надо же, помнит.

Он вдруг подозрительно прищурился.

— Это ты специально только сейчас об этом заговорила, чтобы первой спрашивать?

Я возмутилась.

— Ну, знаешь! Я час терпела, ни одного вопроса не задала, чтобы ты сначала своей акробатикой занялся! Я, между прочим, думала, как эту проблему решить, если парк нам больше не подходит!

Он глянул на меня со скептической надеждой на лице (Вот что-что, а это выражение у него отработано до совершенства!).

— И что, придумала?

— Представь себе! — Я замолчала. Вот слова больше не скажу, пока не сменит скептическую надежду на… просто надежду!

Он тоже молчал. Но недолго. Когда бы речь ни заходила о занятии спортом, ему еще ни разу не удалось меня перемолчать.

— Ну?

— Что ну? — Ничего-ничего, не только мне все из него клещами вытаскивать!

— Ну, говори уже, если начала! Что за манера, честное слово — дразнить меня, как осла морковкой! — Он распыхтелся уже не на шутку.

Меня так и подмывало ответить ему: «Позже» — именно этим словом он доводил меня до бешенства, рассказывая об ангельской жизни и вечно останавливаясь на самом интересном месте. Но я решила показать ему, что, хотя человечество, возможно, и отстает от ангельского братства в отношении высокой духовности, оно явно отличается куда большим милосердием.

— Теперь, когда у тебя есть документы, ты можешь записаться в спортзал, — открыла я перед ним захватывающие дух перспективы.

Но дух его не сдался — скорее, его охватили сомнения.

— И что я там буду делать?

— Как что? — удивилась я. — То же самое, что ты здесь вытворял, и даже больше; там тренажеров всяких — тьма тьмущая.

— А ты что в это время делать будешь? Со мной пойдешь? — спросил он с надеждой в голосе.

— Вот еще! — фыркнула я. — Я же тебе уже объясняла, что у меня с физкультурой ни любви, ни согласия не сложилось. Я… Ну, не знаю, я дома могу пока посидеть…

— Я не имею ни малейшего намерения оставлять тебя без присмотра, — отчеканил он.

— Но ведь тебе все равно придется, — негромко сказала я, впервые осознав эту мысль.

— Это еще с какой стати? — оторопел он.

— Если тебе нужно найти работу, то потом тебе придется на ней работать. И поскольку в нашей фирме вакансии психолога нет, то работать мы будем — а это большая часть дня! — в разных местах.

Он глянул в сторону, тяжело дыша и играя желваками.

— У меня есть еще время. Они дали мне финансовую поддержку на два месяца.

— Они дали тебе два месяца, чтобы работу себе найти, — поправила его я, — а это, между прочим, дело непростое. Ты хоть думал, как это сделать?

— Нет, — выдавил он из себя, все так же глядя в сторону.

— Ладно, что-нибудь придумаем, — небрежно бросила я. Этот разговор явно не улучшает ему настроение — пора сворачивать его, поскольку в сегодняшнем плане все еще стоит магазин. — Ну, что, пойдем? — спросила я, кивая в противоположную от входа сторону.

Сначала он отвечал на мои вопросы механически; мысли его витали где-то далеко. Меня это вполне устраивало — если у ангелов и непринято говорить с людьми о своих внутренних делах, на что указывает опыт общения с Анабель, то он сейчас явно забыл об этом. Временами он замолкал, когда мимо нас проносились уже открывшие сезон велосипедисты и любители бега трусцой. Он рассказал мне, что в состав комиссии, перед которой он отчитывался, входил его руководитель, его инструктор по подготовке ангелов-хранителей, руководитель Анабель, а также главы отделов по внештатным ситуациям и по снабжению (о том, кем были последние три, он узнал лишь впоследствии).

Собственно отчет его касался контакта со мной, контакта с моим окружением, а также чрезмерных (с точки зрения главы ангелов-снабжателей) финансовых запросов и чрезмерного же увлечения земным образом жизни. С моей точки зрения, отвечая на вопросы комиссии, он слишком уж приукрасил мою роль во всей той истории. Он рассказал им, что я совершенно спокойно приняла его появление (слава Богу, что он не умеет читать мои мысли!). Что я с удовольствием согласилась на его участие в моей жизни (можно подумать, он меня спрашивал!). Что я создала ему абсолютно правдоподобную биографию (ну, здесь, пожалуй,… да и ту не всю!). Что я чрезвычайно естественным образом ввела его в человеческое общество (да он сам себя туда ввел — мне только представить его пришлось!)…

Мы добрались до конца парка, и наступил мой черед рассказывать.

Мой рассказ оказался существенно короче — я уложилась в один проход по парку. Да и о чем, собственно, рассказывать было? Сначала я решила ограничиться одними фактами. Я честно поведала ему о той войне, которую устроила поначалу его заместителю. Как я не давала ему сесть в доме; как я мешала ему протискиваться за мной в двери; как я бродила в обеденный перерыв по улицам, чтобы и его заставить топтаться за мной. Он качал головой и посмеивался. Затем я рассказала ему о добропорядочной части этих шести дней, когда я принялась творить добрые дела, чтобы показать, как хорошо он повлиял на меня, и добавить ему шансов на возвращение. Он засунул руки в карманы и уставился на меня, рискуя споткнуться на каждом шагу. И наконец, я вспомнила о двух последних днях, когда вдруг поняла, что больше так и не увижу его до самого конца жизни, и задалась великой целью не забыть ни секунды из нашего недолгого знакомства…

Он вдруг резко остановился и самым бесцеремонным образом сгреб меня в охапку, уткнувшись лицом мне в волосы.

— Татьяна…. — пробормотал он.

Я бы с удовольствием выслушала все, что он хотел сказать мне по этому поводу, если бы мне не грозила — в очередной раз! — безвременная кончина от удушья. И в очередной раз я поняла, как удается тому, кого душат, с такой изворотливостью брыкаться и извиваться.

— Ну что такое, в самом деле? — возмутился он, разводя руки в стороны.

Я ничего не ответила, старательно дыша. Я только выставила вперед ладонь, давая ему знак помолчать немного и позволить мне набрать в легкие достаточно воздуха, чтобы высказать ему все, что я думаю о неспортивных методах смены темы разговора.

Похоже, из всей тысячелетней человеческой мудрости лучше всего ангелы (по крайней мере, их отдельные представители) усвоили поговорку: «Молчание — знак согласия». Не случайно он просто развел руки. Не успела я, как следует, отдышаться, как он обхватил ими мою голову… Нет, вы видели такое? Сначала придушить меня, чтобы пискнуть не могла, а потом воспринимать временное онемение как поощрение! Я ведь могу и нарочно бодаться начать…

— Татьяна, выходи за меня замуж, а? — вдруг сказал он, зафиксировав мне голову руками, а глаза — тем своим взглядом-крючком.

Нет-нет-нет! Он же мне еще и половины не рассказал! Я же еще понятия не имею, что нас ждет в самом ближайшем будущем! Я не знаю… Я не могу вести такие разговоры в общественном месте, среди толпы народа!

Я отчаянно заморгала и тут же спохватилась, вспомнив, что таким образом парализованные выражают свой отрицательный ответ.

— Подожди, — пискнула я (О, хоть какие-то звуки уже издаются!).

Он резко опустил руки и даже отступил от меня на шаг. Черт! Я вдруг вспомнила, как он сказал мне то же самое слово, когда я бросилась ему, только что вернувшемуся, на шею, и какую боль оно мне причинило.

— Не в этом смысле подожди — в прямом смысле подожди, — невнятно забормотала я (отчетливые звуки у меня все еще не выговаривались). — Я не могу об этом… вот так, на людях…

— Тогда пошли домой, — предложил он, прищурившись.

Мне показалось, что я поняла.

— Ты не хочешь мне больше ничего рассказывать? — все также негромко спросила я.

–

Рассказывать

?

Что еще рассказывать

?

— К прищуренным глазам добавились плотно сжатые губы.

— Да не злись ты! Мы ведь действительно договорились, что сегодня выясним все, что с нами случилось за эту неделю! — О, голос, похоже, полностью вернулся! — Ну, нельзя же все в одну кучу валить, да еще и то… о чем ты заговорил. — Мне показалось, что он немного оттаял. — Давай с этим закончим, потом в магазин сходим, а потом, дома, в спокойной обстановке…

— Хорошо, дома, — ответил он совсем другим тоном. Ага, нужно запомнить: слово «дома» действует на него умиротворяюще.

— Пошли назад, — сказала я, оглянувшись и впервые заметив, что мы стоим у входа в парк. — Сейчас твоя очередь рассказывать.

Он больше не сопротивлялся. И рассказал мне, что его нестандартное решение проблемы со мной привело к тому, что контрольная комиссия предложила ему более широкое поле приложения способностей — в отряде быстрого реагирования (так ангелы называют между собой отдел внештатных ситуаций) или в отделе снабжения. Как он размышлял над этими предложениями, пытаясь выбрать то, которое дало бы ему возможность хоть изредка попадать на землю — и встречаться со мной…

Когда он дошел до этого места в рассказе, я не стала бороться с желанием взять его под руку и прижаться к ней всем телом. С эмоциональным захлестыванием он уже прекрасно справляется, а толпа народа вокруг… Да какое мне до них дело! Пусть смотрят и завидуют! Он высвободил руку, обнял меня за плечи, и моя рука совершенно естественным образом обвилась вокруг его талии. Хм, очень даже удобно идти, и голос его прямо над головой, и глаза можно немного вверх скосить, чтобы выражение его лица разглядеть.

Он тем временем продолжал рассказывать, что в конечном итоге решил отклонить оба предложения и прямо попросить разрешения остаться со мной в образе человека. Видно, где-то на этом этапе за него и замолвила словечко Анабель. Узнав, что они знакомы, контрольная комиссия обратилась к ней за рекомендациями. Одним словом, получил он это разрешение. А вместе с ним и все необходимые атрибуты земной жизни (кроме работы, с восторгом напомнило мне мое воображение, горя желанием взяться за новую великую задачу), и новые обязанности…

Опять конец парка! Да что же это такое, в самом деле? Прямо какая-то теория относительности в обычной жизни: мои вопросы парк укорачивают, его — удлиняют. Он уже с готовностью развернулся в обратном направлении — и я тоже, поскольку играла сейчас роль коляски мотоцикла. Мне, правда, нечего было больше рассказывать. Так я ему и сказала.

— Как это нечего? — возмутился он. — Ты же с Галей о чем-то говорила в мое отсутствие!

–

А, это… — В самом деле, эта информация может нам весьма пригодиться в обсуждении наших новых обязанностей. О которых он мне все еще толком не рассказал! Ну что же, не в первый раз мне идти на уступки. Но разве что в двух словах…

Я рассказала ему Галину историю о том, что в нее словно два беса вселились. Один из них внушал ей злобные и завистливые мысли — в частности, в отношении меня, нашедшей ту большую любовь, которую Галя всю жизнь искала. Другой же криком кричал ей на ухо, что нужно прекратить ненавидеть весь белый свет и гнать всех черных кошек прочь в прямом и открытом разговоре. В Галиных отношениях со мной пока победил второй бес.

— Два? — озадаченно переспросил мой ангел, когда я закончила.

— Два, — подтвердила я. — Про бесов это она так сказала; у нас вечно, если человек что-то натворил, так это его «бес попутал». Она скорее боится, что у нее раздвоение личности началось.

— Ну, это вряд ли, — махнул рукой мой ангел. — Я думаю, что это ее личность ей всякие гадости нашептывает, а ангел ее пытается с этим бороться. — Он помолчал немного. — Я только не пойму, чего это он, балбес, криком кричит. И чему его только учили!

— А ты не обзывайся, не разобравшись, — обиделась я как за Галю, так и за этого незнакомого мне ангела. — Чему его учили, я не знаю; а вот у Гали ни злобы, ни зависти внутри нет — я ее знаю.

— А вы, люди, и сами не знаете, что у вас внутри сидит, пока оно наружу не выйдет, — бросил он чрезвычайно снисходительно. — Нужно мне будет и с ней тоже познакомиться.

Еще чего! По-моему, новые обязанности появились у нас — он сам сказал! А теперь получается, что мне и знать об этих задачах не нужно, и решать он их сам будет. Собрала ему, понимаешь, всю первичную информацию — а теперь отойди, Татьяна, в сторонку, раз уж великий мастер вернулся? Кому из нас Галя скорее душу откроет? Хотя, с другой стороны, он же — психолог; с ним людям положено откровенно разговаривать…

Я глянула на часы. Похоже, этот разговор нам тоже придется перенести на позже. А еще лучше — на завтра; может, я подготовиться успею.

— Слушай, время-то уже к вечеру, — сказала я ему. — Давай в магазин сходим, а там и домой, ужинать. А завтра…

Я оглянулась по сторонам. Глупо надеяться, что вся эта толпа народа завтра куда-нибудь рассосется — по случайному стечению обстоятельств. И вдруг меня осенило.

— А завтра, — торжественно заявила я, глядя с улыбкой на его хмурое лицо, — мы с тобой поедем на пляж. На целый день. Купаться еще рановато, вода холодная, так что людей там поменьше будет.

— На какой еще пляж? — уставился он на меня с опаской.

— На речной, какой же еще? — я улыбнулась еще шире. — Это не далеко: на метро до конечной, а там пройти минут пятнадцать-двадцать. Там и песчаные места есть, и просто деревья прямо к воде подходят…

— А что это ты раньше ни на какой пляж не ездила? — спросил он еще более подозрительно.

— Так мне раньше не с кем было ездить! — Я попыталась вспомнить, когда в последний раз ездила к реке… Батюшки-светы, когда студенткой еще была! Потом все как-то не получалось туда выбраться. У Светы Олежка родился, Марина вся в работу ушла, а сотрудники мои лес предпочитают — простора там больше и детвора вокруг не крутится. Не ехать же мне на пляж самой, в самом деле!

Он вдруг разулыбался.

— Ну, давай поедем на пляж.

— А там, кстати, и о Гале можно будет поговорить, — быстро добавила я, чтобы он и мечтать забыл, что тема эта закрыта навсегда и безоговорочно. — Без лишних ушей вокруг.

— Замечательно, — легко согласился он, и у меня появились смутные подозрения, что рано радоваться. — Сегодня вечером у нас другой разговор есть. После ужина.

Вот спасибо — напомнил! С темой «Выходи за меня замуж» все обстояло проще — и сложнее. Ну конечно же, я хочу за него замуж, но… Ну что, мне так и брякнуть ему: «Да-да-да!», а потом еще и добавить с лихорадочным блеском в глазах: «А когда?»? И потом что? Тут не то, что вслух произнести, тут самой себе подумать: «У меня муж — ангел» — водевиль девятнадцатого века и кисейная барышня с поволокой в глазах… Да и страшновато, между прочим. Кто их знает, этих ангелов — на каких китах у них брачные узы покоятся. Вот черт, узы — нехорошее слово! По его словам, правда, у них все отношения построены на сплошном взаимо — уважении, расположении, уважении… Так то ведь у ангелов! А с людьми как? Для них ведь люди — как жучки для энтомолога: наблюдай, изучай и время от времени веточкой подталкивай, чтобы бежали, куда следует. А он и так — чуть что, кричать и командовать мастер…

— Ну, так мы идем в магазин или нет? — прервал он мои размышления.

Ага, похоже, магазин у нас сделался не только важным, но и волнующим делом! Отлично, волнения ему уже, вроде, не противопоказаны.

— А ты хоть помнишь, что покупать-то нужно? — насмешливо спросила я.

Он хмыкнул.

— Интересно, кто завтрак сегодня готовил? У меня такое впечатление, что ты за эту неделю и куска хлеба не купила.

Ну, знаете ли! Он уже и за холодильник меня отчитывать собрался?

— А я по магазинам не бегала, — с достоинством ответила я, — я дома сидела и тебя ждала.

Ой, теперь его волнения, похоже, мне противопоказаны — опять чуть не сплюснул! Так, в магазин и быстро — и дать ему там полную свободу действий, чтобы не отвлекался от поставленной задачи.

В магазине он небрежно подхватил корзинку и уверенно пошел по всем отделам. У него еще хватило нахальства — в моем присутствии — вести вдумчивые беседы с продавщицами о преимуществах того или иного вида продукции! Интересно, почему ему они отвечают на вопросы, чем это отличается от того, в то время как мне обычно фыркают: «Купи и дома попробуешь!»? Чтобы не слышать это безобразие, я отошла в сторону и купила себе мяса. Копченого. Килограмм. И пусть только скажет, что оно напоминает ему окровавленные трупы невинных животных!

Когда я вернулась, он уже нетерпеливо крутил головой во все стороны. Взглядом приглашая его высказаться, я положила в корзинку свое приобретение.

— А это что такое? — спросил он с любопытством.

— Мясо, — коротко ответила я в ожидании того, что сейчас меня накроет залпом благородного негодования.

— Да? А чего оно такое… странное? — Он даже чуть пригнулся, разглядывая пакет, который я только что бросила в корзинку.

Понятно. Из артиллеристов он переквалифицировался в минеры и ведет теперь подрывную деятельность в моей психике. Ну, как мне, скажите на милость, реагировать, если я уже и предположить не могу, на что мне сейчас придется реагировать? Решив восполнить пробел в его ознакомлении с магазинным бытом, я буркнула любимую фразу продавщицы: «Попробуешь — узнаешь».

Он как-то странно глянул на меня и гордо направился к овощному отделу.

Там он справился с выбором продуктов очень быстро.

Как я и предвидела.

Ну, хоть что-то я еще могу предвидеть…

На пути к кассе я дернула его за рукав.

— У нас чай заканчивается. И кофе тоже.

У чайного ряда он опять замер на месте.

— Чай, что, тоже разный бывает?

— Ну конечно, — пожала я плечами. — Черный, зеленый, с разным привкусом…

Он пошел вдоль ряда, внимательно читая надписи на пачках и коробках. С каждым шагом у него светлело лицо, и вдруг он начал накладывать в корзинку пачку за пачкой… Я присмотрелась к ним. Ну конечно! Он выбрал чай с привкусом разных фруктов.

А вот в выборе кофе я позволила себе настоять на своем. Это ведь он у нас оказался чайным… человеком, а кофе, извините, мы будем пить тот, который я люблю. Он опять не стал спорить.

Дома мы быстро разложили все покупки по местам, и он радостно потер руки.

— Значит, так — ужин я тоже приготовлю.

Я глянула на него с неприкрытым испугом.

— Да что это с тобой? Ты уверен, что все мне рассказал о том, что с тобой там делали?

Он смутился.

— Да ничего со мной не делали! Просто… — Он замялся. — Я ведь неделю ничего не ел и не пил, а хотелось… — Он глянул на меня с вызовом. — Ну да, хотелось, и нечего на меня так смотреть!

— Нет уж, — улыбнулась я, — давай я ужин приготовлю. А ты пока в душ сходи. Ты ведь и там неделю не был.

Он заколебался и вдруг поднял на меня подозрительно прищуренные глаза.

— Что, опять решила, что я что-то не так сделаю?

— Нет, — ответила я, — мне просто хочется приготовить тебе ужин.

Я сказала это, не раздумывая — так, как чувствовала. Он, по-моему, растерялся — буркнул что-то, потоптался на месте и как-то бочком вышел в коридор. Да? А как у меня постоянно почву из-под ног выбивать? Я подумала, что не все, наверное, первые побуждения нужно подавлять.

За ужином, глядя на его разомлевшее лицо, я вспомнила о необходимости расширения его кулинарных познаний.

— Может, кусочек мяса попробуешь? Смотри — совсем тоненький. А то я что-то так много его купила…

— Татьяна… — начал он.

— А вот Анабель…, — продолжила я.

— То — Анабель, а то — я, — решил он закончить дискуссию неопровержимым аргументом.

— Могу ли я надеяться, — произнесла я нежно, — что примерно через пять лет ты рискнешь… попробовать… понюхать…

— Татьяна, не дави на меня, — рявкнул он.

Слава Богу! А то от его покладистости у меня уже мороз по коже шел.

Чтобы доказать ему, что я не боюсь доверить ему никакое из домашних дел, после ужина я оставила его мыть посуду и пошла пока в ванную. В прошлый раз я принимала ванну до того, как его вызвали на небесный допрос, и всю эту неделю только в душ ходила. По-моему. Мне очень хотелось смыть с себя всю эту нервотрепку, все это состояние неуверенности-злости-обиды-смирения, которые въелись мне в кожу, как черничный сок.

Судя по всему, я задержалась в ванной. А может, он забыл за эту неделю, что ванна у меня растягивается на час-полтора. Когда я вышла оттуда, источая каждой клеточкой своего тела глубокое довольство всем миром, прямо у двери я наткнулась на него — источавшего каждой клеточкой своего тела не менее глубокое… и громко пыхтящее возмущение.

— У тебя вообще совесть есть? — прошипел он. Если бы взгляды имели материальную силу, меня бы, наверное, назад к умывальнику отбросило.

— Что случилось? — спросила я, замирая от ужасного предчувствия. Грохота бьющейся посуды я, по-моему, не слышала, но я ведь и не прислушивалась…

— Ты там… опять целый час… и ни звука! — завопил он под конец.

— Да что я — утону, что ли, в этой ванне? — от облегчения я рассмеялась. И это было моей ошибкой.

Он выпрямился и принялся чеканить каждое слово: — Имей в виду… хоть я раньше такого и не делал… — Он запнулся, видимо переводя дыхание, — но если ты будешь… по три часа там торчать… я буду заглядывать… и проверять, жива ли ты.

А вот это уже не смешно.

— Ты, что, совсем с ума сошел? Это же — ванная, что там со мной может случиться?

— Не знаю, — рявкнул он опять, и на меня опять накатила волна чего-то уютно знакомого. — Новые обязанности не отменили моей главной задачи. Тебя хранить. А для этого я должен знать, что с тобой происходит. Я тут… чего только… не передумал…

Он обхватил меня за плечи и крепко прижал к себе. Ну вот — это совсем другое дело! Дома, не на глазах у половины города я совсем даже не против обниматься… О, и целоваться тоже можно… Ого…

Больше в тот день мы ни о чем не разговаривали. Ха, мелькнуло у меня в голове, он и о том разговоре, начатом в парке, забыл…

*****

Утром в воскресенье, однако, выяснилось, что мы все же разговаривали накануне.

И именно о том, о чем он завел речь в парке.

И я даже сказала ему недвусмысленное «Да» в ответ на предложение выйти за него замуж.

О чем я абсолютно ничего не помнила, выйдя утром на кухню.

Я поинтересовалась, не приснился ли ему этот разговор.

Он спросил, не пытаюсь ли я обвинить его во лжи.

Я сказала ему, что истинными считаются только те ответы, которые даются в здравом уме и твердой памяти.

Он поинтересовался, не ощущаю ли я сейчас каких-либо признаков лихорадочного бреда и помрачения рассудка.

Я вежливо сообщила ему, что мое нынешнее состояние не должно вызывать у него, как у ангела-хранителя, никаких опасений.

Он немедленно спросил, готова ли я сейчас, находясь в полном сознании, отказаться от данного ему накануне слова и забрать свое «Да» назад.

Я открыла было рот… и тут же захлопнула его, клацнув зубами. После того, как из него автоматически вылетело «Нет».

В ответ он громко расхохотался. У меня же слезы на глаза навернулись — от унижения. Нет, ну, вы видели такое? Мало того, что всю манеру поведения поменял — сиди теперь, гадай, как к нему подступиться — так он еще и меня к нужным ему ответам подталкивать взялся, как того жучка веточкой…

Он подошел ко мне и поднял мне пальцами подбородок.

— Ну, чего ты злишься? Ты же сама меня психологом сделала. Ты знаешь, каких трудов мне стоило построить последний вопрос так, чтобы ты на него «Нет» ответила — ты же иначе не умеешь? И потом, это ведь ты мне пример подала. Кто меня обманом чай заставил пить? Кто мне картошку с маслом втихаря подсунул?

Я уставилась на него во все глаза, забыв об обиде — из его глаз на меня вновь смотрели знакомые веселые херувимчики. Нет, в целом, он, конечно, не очень изменился. В нем и перед исчезновением появилась уже эта уверенность, и последнее слово он всегда за собой оставлял, и спорить с ним я уже давно не решалась… И потом, не так давно я готова была даже разозлить его, чтобы потом он на меня смотрел так, как сейчас… И на шее у него повиснуть мне чуть ли не с самой первой встречи хотелось…

Завтрак. Мой завтрак! Если он и сейчас мое молчание за поощрение примет, то он меня и завтрака опять лишит, и половины дня, чтобы поговорить… А до реки еще добираться добрый час…

— Ты еще помнишь, что у тебя появились новые обязанности, которые нам не мешало бы обсудить? — быстро спросила я, отодвигаясь от него.

— Я все помню, — многозначительно ответил он, поведя рукой в сторону накрытого стола.

Нам удалось выбраться из дому прямо после завтрака. Двадцать минут на маршрутке до метро, на метро полчаса (он сразу же направился в конец вагона и сел, как в маршрутке, в пол-оборота ко мне, обняв меня за плечи и закрыв от всех остальных пассажиров) и… Как только мы вышли из метро, на меня повеяло свежестью от близлежащей реки.

В центре города река была одета в каменные берега, и прогулки вдоль нее мне, по крайней мере, особого удовольствия не доставляли. Зато здесь, почти на самой окраине… Новостройки еще не успели подобраться к самому краю воды, и оба берега имели почти нетронутый цивилизацией вид. Почти. Длинные участки, покрытые кустарником и деревьями, спускающимися прямо к воде — где круто, где полого — перемежались небольшими песчаными пляжами с грибочками, кабинками для переодевания и прочими атрибутами организованного отдыха. Именно в таких местах и сосредоточились немногочисленные пока отдыхающие. Семей с детьми там почти не было (любая мама прекрасно знает, что ни одного ребенка долго вдали от воды не удержишь — а та была еще холодной), любителям шашлыков лес больше по душе (здесь найти среди деревьев пологое место для большой компании довольно непросто)… Вот так и получилось, что приехали в этот день к реке кучки молодежи, которые оккупировали песчаные пляжи, и отдельные парочки (вроде нас, хихикнула я про себя), которые просто бродили вдоль берега…

Мы тоже отправились бродить. Пляжи мы обходили по краю и быстро, зато среди деревьев нас сразу же охватывало ощущение мира и покоя. Не тишины, нет — птицы вокруг верещали, как сумасшедшие, да и с пляжей то и дело доносились пронзительные визг и хохот — но они воспринимались как некий фон. Так у соседей за стенкой телевизор по вечерам работает — слышать ты его слышишь, но не мешает же он тебе своими делами заниматься…

Мой ангел опять изменился. Он крутил головой во все стороны, глубоко дышал, на меня то и дело поглядывал с легкой улыбкой на губах — и от него опять покатилась волна едва сдерживаемой энергии. Ну, понятно, столько деревьев вокруг разных — он и не знает, к какому первому кинуться; растерялся, как ослик перед двумя… нет, перед целой кучей морковок. Я поняла, что нужно срочно отвлекать его от созерцания столь неимоверного количества искушений, а то он весь день проведет в акробатических выкрутасах, а потом еще — чего доброго — к жонглированию гирей перейдет. Причем роль гири опять придется играть мне.

Вытягивая шею, я оглянулась по сторонам. Справа и слева не просматривалось ничего обнадеживающего, а вот впереди… Впереди, чуть слева, на спуске к реке виднелся просвет среди деревьев, и там… да, точно, лежало поваленное дерево. Подойдя чуть ближе, я увидела, что возле дерева, чуть ниже его, расположились несколько плоских камней… И солнечные лучи пробивались сквозь негустую в этом месте листву, падая на камни с деревом… Ну, чем тебе не кресла — садись на камень (он под солнцем нагрелся — не простудишься), опирайся спиной о дерево и любуйся солнечными бликами на воде! Я даже головой помотала, не веря в такую удачу. Наверное, кто-то притащил сюда эти камни — уж больно удачно все собралось в одном месте для природного явления.

— Пойдем, вон там посидим, — сказала я ангелу, кивая в сторону дерева и камней.

— Ты, что, уже устала? — удивленно спросил он.

— Да нет, — ответила я, — но давай посидим, поговорим немного, а потом можно еще погулять…

Когда мы уселись на камни, я вздохнула от удовольствия. Нет-нет, я, конечно, совсем не устала, но вот ноги как-то… В общем, сидеть было очень приятно — на теплом камне, откинувшись спиной на дерево (через свитер оно совсем не казалось твердым), подставив лицо под неяркие солнечные лучи… Хорошо ему маршировать после недели полного безделья, а мне каково? Я за эту неделю столько километров прошла по собственной квартире, пока он сиднем сидел в какой-то комнате… Кстати, о комнате.

— Ну, так что это за новые обязанности? — спросила я, с трудом выныривая из состояния полного блаженства.

— Да я же тебе уже сказал — Галю помирить с ее ангелом-хранителем, — ответил он лениво, не отрывая глаз от реки.

— Это я помню. — От раздражения остатки умиротворения слетели с меня сами собой. — А если поподробнее?

— Да не знаю я, что поподробнее — мне сначала переговорить с ним нужно, — проговорил он все с той же неохотой.

Я опять вспомнила Анабель.

— Тебе, что, нельзя говорить со мной об этом? — тихо спросила я.

О, наконец-то и он проснулся. Он выпрямился на своем камне и повернул ко мне голову.

— Почему нельзя?

— Ну, не знаю, — пожала я плечами, — Анабель никогда не рассказывает Франсуа о своем общении… ну, там… ты сам знаешь, где.

Он фыркнул.

— Я вижу, что Анабель для тебя стала просто образцом и притчей во языцех.

— Но ты так и не ответил — можно или нельзя? — настаивала я. Вот не выйдет меня с мысли сбить! Анабель, между прочим, очень даже… Нет, так я сама с мысли собьюсь.

— Ладно, — вздохнул он горестно, — отдохнуть, как я понимаю, ты мне все равно не дашь…

Я чуть на камне не подпрыгнула. Я, что ли, дополнительной работой его нагружала? Я, что ли, его за язык тянула о том, что эту работу нам поручили? Я, что ли, держу его в потемках по поводу того, в чем она заключается?

Он уже нагнулся чуть вперед, облокотившись о колени и вертя в руках какую-то веточку. Ладно, если ему нужно время, чтобы собраться с мыслями…

— Не знаю, как там было у Анабель, но мне никто не запрещал говорить с тобой, — начал он, наконец. — Она, возможно, считает необходимым держать свои переговоры с руководителем в секрете, но я, как ты знаешь, никогда ничего от тебя не утаиваю.

Я чуть не подавилась. Никогда и ничего, да? Хорошо, я сейчас ничего не скажу, но я это запомню. В общем, он мне, как будто, до сих пор напрямик не врал, но если я его когда-нибудь поймаю…

— Мне даже кажется, — продолжал тем временем он, — что Франсуа к тебе приставать начал, потому что она такое же задание получила, как и я сейчас…

— В смысле? — оторопела я.

— Перед тем, как я… как ты меня довела до материализации, у меня тоже случались… отдельные моменты потери контакта с тобой, — сказал он, глядя в землю. Он специально туда уставился, чтобы сделать вид, что не видит, как я ртом воздух хватаю! — Не исключено, что ей поручили разобраться с ситуацией на месте, чтобы решить, что со мной делать.

— Что? — Опять он меня, как жука, веточкой… направил! Мое возмущение мгновенно переключилось на его небесное начальство.

— Но это я только так думаю, — тут же добавил он, бросив на меня быстрый взгляд. — Мне об этом никто не говорил, а я сам, как ты понимаешь, не спрашивал. Но уж больно эта ситуация похожа на Галину…

— А вот с этого места можно поподробнее? — спросила я сквозь зубы. Нет, эти ангелы меня доведут-таки! Я, конечно, понимаю, что у них впереди вечность — можно турусы на колесах разводить, сколько душа пожелает. Но у меня-то всего полдня осталось, чтобы выяснить, чем мне прямо с завтрашнего утра заниматься придется!

— Хорошо, — кивнул он, — тогда по порядку. Ангел-хранитель должен всегда оставаться в контакте со своим человеком… В одностороннем, — произнес он с нажимом, когда я открыла рот, — работа у него такая. Он должен сам находить выходы из любых ситуаций, не бросаясь — чуть что — направо и налево за помощью; он не имеет права ни на минуту оставлять своего человека без присмотра.

— Но это же нечестно! — воскликнула я. — Ни с человеком ему отношения выяснять нельзя, ни совета со стороны спросить. Со стороны же виднее…

— Ничего не виднее! — возмутился он. — Хотел бы я видеть, что бы мне с тобой посоветовали — со стороны, совсем тебя не зная… — Он прочистил горло и продолжил, хмурясь. — И потом ангел, выбирая такую работу, знает, на что идет, да и готовят его, так что нечего миндальничать…

— А что же тебя сейчас на помощь отправили? — спросила я, поджав губы.

— Ну, бывают неоднозначные ситуации… — Он помолчал. — Если ангел-хранитель явно не справляется со вверенным ему человеком, начинает совершать грубые ошибки, его отзывают. Иногда насильно, — добавил он хмуро.

Я поежилась.

— Это эти, что ли, из быстрого реагирования? — Он кивнул. — Это с ними тебе работу предлагали?

Он опять кивнул, не глядя на меня.

— А ты смог бы вот так забрать кого-то — насильно? — спросила я тихо.

— Пришлось бы — смог бы, — ответил он коротко, и я поняла, что больше говорить об этом не нужно. Сейчас.

— Ну, а с Галей-то что? — вернулась я к началу разговора.

— Так вот с ней-то ситуация и есть неоднозначная… — Он встряхнулся и посмотрел на меня. — Контакт с ней ее балбес почти потерял и сейчас дергается изо всех сил, пытаясь восстановить его. И мне нужно либо мозги ему вправить, либо… если он не образумится… Кстати, проблема и в ней может быть, как я уже говорил — может появилась у нее в душе червоточинка…

— Да как ты можешь так говорить? — возмутилась я. — Он же — твой коллега; он же сейчас так же мучается, как и ты пару месяцев назад! А если бы тебе тогда кто-то начал мозги вправлять?

— Спасибо, с этой задачей ты прекрасно справилась, — буркнул он.

— Имей в виду, я расценила эти слова как комплимент, — не смогла удержаться я прежде, чем продолжить. — А насчет Гали я тебе с полной ответственностью — еще раз — заявляю, что нет у нее в душе никакой… ничего плохого. Я ее лучше знаю!

— Вот и мне нужно ее получше узнать, прежде чем выводы делать, — огрызнулся он.

— Нет уж, Галю я возьму на себя! — воскликнула я. Не хватало мне еще раз с ума сходить, как с Мариной было! — Со мной она скорее откровенничать начнет. И потом, давай не забывать о весьма логичном разделении труда: ты с ангелами общаешься, а уж людей мне оставь!

— А докладывать контрольной комиссии тоже ты будешь? — поинтересовался он ехидно.

— Ну, я же сказала: ангелы — это твоя парафия. И вот, между прочим, Анабель не побоялась Франсуа доверить…

— Опять Анабель! — завопил он. — Я же сказал тебе, что не знаю, почему они за нас взялись; я же сказал, что только думаю…

— Вот и думай дальше в этом направлении! — подхватила я. — Думай о том, что это возможно, а значит, что и мы можем так попробовать, а значит, прямо завтра я и начну говорить с Галей, пока ты будешь с коллегой… знакомиться. — Я вдруг замолчала. — А как ты, кстати, его узнаешь… и вообще увидишь?

— Меня научили других ангелов распознавать, — заявил он, почему-то поморщившись. — А этот, Галин, точно будет где-то в офисе крутиться. Мне нужно только его локализировать, а там уж — подойдем, побеседуем…

— Как это — побеседуем? — Я напряглась. — Там же куча народа будет!

— А нам необязательно разговаривать так, чтобы все вокруг слышали, — улыбнулся он. — Ведь когда за мной… тот, который потом с тобой остался, пришел, ты ведь только мою часть разговора с ним слышала.

— Ну да… — Мне не очень хотелось вспоминать ни об этом разговоре, ни о том, что за ним последовало. — Так что — я прямо завтра Галю на обед в кафе вытащу? Там, кстати, и ты послушаешь, что она мне говорить будет…

— Да нет, — он даже руку поднял, останавливая меня, — с этим давай подождем. Завтра я, пожалуй, с ее ангелом раззнакомлюсь. Мне ведь объяснить ему нужно, что происходит и откуда я взялся, а то он возьмет и выкинет что-нибудь… с перепуга.

— Ну, хорошо, — неохотно согласилась я. — Но ты все же время от времени знаки мне подавай, что ты где-то рядом, ладно?

Он улыбнулся.

— По-моему, эту практику мы с тобой уже отработали. Я, как только обнаружу его, шепну тебе, где мы будем, чтобы ты знала, куда смотреть.

— Ладно. — Я вновь откинулась спиной на дерево и с удовольствием подставила лицо лучам уже спускающегося к горизонту солнца.

— Татьяна, когда мы сюда шли, — вновь послышался слева от меня его голос, — я тут видел одного, в воде…

Я тут же напряглась. Ну, конечно, когда это он мне давал расслабиться и насладиться тишиной и покоем?

— Ну и…?

— Да я бы тоже не прочь… — мечтательно произнес он. — Я ведь еще ни разу…

— Вот именно! — возразила я. — Ты еще ни разу не плавал — вдруг ты не умеешь, кто тогда тебя вытаскивать оттуда будет?

— Да сколько же раз тебе повторять, — мгновенно вспылил он, — что я все умею…

— А то, что всего один псих в воду полез, тебе ни о чем не говорит? — не осталась я в долгу. — Вода еще холодная, заболеешь…

Он расхохотался. От души расхохотался — так, что я зубами скрипнула.

— Я заболею? Я же — не то, что вы, хилые…

— Тихо! — зашипела я. — Да у тебя и плавок-то нет! — ухватилась я за последний аргумент.

— Каких плавок? — озадаченно спросил он.

— Каких, каких… Тех, в которых плавают, — огрызнулась я, мучительно соображая, как ему это объяснять. — Когда плавают, одежду снимают…

— Это я заметил, — фыркнул он.

— Но не всю, — терпеливо продолжила я. — Оставляют нечто вроде того, что ты под брюками носишь…

— Так на мне же это есть сейчас. — Он смотрел на меня с откровенным недоумением.

— Да не совсем это! — Я старательно рассматривала деревья, лишь на него не глянуть. — Это должна быть отдельная одежда, только для плавания. Иначе это просто неприлично!

— Да никого же нет вокруг! — Он уже встал.

— А я кто — никто? — Я тоже встала. Ну, что мне теперь — на шее у него повиснуть, чтобы он в воду не полез? Хм. Это, конечно, вариант, но… Нет, лучше сначала домой добраться…

— Так ты же меня уже ви…

— Все. — Я почувствовала, что лицо заливает краска. Все. Пусть делает, что хочет. Если он сейчас утонет, я его вытаскивать не буду. Все равно не вытащу. Он — ангел, до конца не утонет. Наверное. Но вот если он заболеет… Пусть он мне только слово потом скажет о хилом человечестве — я ему напомню, что крепость здоровья находится в прямом соответствии в количеством извилин в голове.

Оказалось, что плавать он умеет. Он разделся и оказался в воде быстрее, чем я успела отдышаться от его нахальных замечаний. Увидев его голову и ритмично взмахивающие руки метрах в двадцати от берега, я сбежала к кромке воды, лихорадочно оглядываясь по сторонам. Черт, вот судорога сейчас схватит — и что? Тут пока до помощи докричишься… Я присела и, потянувшись, потрогала рукой воду. Брр, холодная. Если я туда полезу его спасать, меня судорога скорее схватит. Я снова встала, выискивая глазами его голову. Уф, слава Богу, похоже, назад плывет… Нужно назад, к камням возвращаться, пусть не воображает, что я здесь нервничаю…

Он вышел из воды и не спеша направился наверх, ко мне. К счастью, я не могла рассмотреть его во всех подробностях в лучах заходящего солнца — только силуэт обрисовывался на фоне воды. Невысокий, очень пропорционально сложенный, плечи широкие, шаг уверенный, словно и не идет босиком по колючкам всяким… На ходу он встряхнул головой — во все стороны брызги полетели — и принялся сводить перед собой и разводить руки; под кожей у него заходили мышцы… Мне вдруг очень захотелось домой. Он подошел ближе, и я принялась старательно разглядывать его лицо.

— Ох, хорошо! — почти пропел он, продолжая размахивать руками.

— Да одевайся ты быстрее! — завопила я. — И поехали домой быстрее, тебе в ванну нужно и чаю горячего…

— Татьяна, не говори ерунды, — благодушно заметил он, натягивая на себя гольф и брюки. — Меня холод не берет. Я тут другое подумал…

Я замерла на месте. Господи, что он еще удумал?

— Да? — осторожно спросила я.

— Моя новая квартира не в этих ли случайно краях? — спросил он, отряхивая ноги в носках и вставляя их в туфли.

— А я откуда знаю? — искренне удивилась я. — Мы же точного адреса не придумывали.

— Я же тебе паспорт показывал! — По-моему, он обиделся.

— Да я не запомнила. — Я вспомнила, как неудобно мне было разглядывать его паспорт, особенно страничку с пропиской. Как будто меня его квартира интересует!

— Ладно, это дело поправимое. — Он вытащил паспорт из внутреннего кармана куртки и принялся листать его.

— Ты, что, все документы с собой носишь? — спросила я.

— Ну да, — ответил он, не отрываясь от поисков нужной странички.

— Так потеряешь же! — воскликнула я.

— С какой это стати я их потеряю? — тут же взвился он.

— Ну, мало ли… — протянула я, и решительно добавила: — Нет уж, давай ты их сегодня в шкаф выложишь, от греха…

— А, вот он, адрес, — воскликнул он, протягивая мне раскрытый паспорт.

Глянув на штамп с адресом, я покосилась направо.

— По-моему, это где-то там.

— Ну, что, пойдем, осмотрим владения? — предложил он, хитро прищурившись.

— Да нет, давай в другой раз, — замотала я головой. — Тебе домой сейчас нужно, согреться…

— Да брось ты! — отмахнулся он от моих слов — как всегда. — Идем, раз уж мы поблизости оказались…

— А ключи ты тоже с собой взял?

— Какие ключи?

— А чем ты дверь свою открывать будешь?

— Не знаю… Мне никаких ключей не дали.

— И как же мы туда попадем?

— Знаешь, если мне ключи не дали, значит, мне они не нужны. Пошли, на месте разберемся…

Дом его мы нашли довольно быстро, но вот дальше… Такого количества подъездов я в жизни своей не видела. И проблема была не только в их количестве. Дом был построен в виде какой-то замысловатой геометрической фигуры, и подъезды в нем располагались с трех разных сторон. Найти нужный нам удалось лишь после того, как мы с полчаса покружили вокруг этого шедевра современного зодчества. С этажом мы тоже сначала промахнулись и затем не сразу нашли лестницу, чтобы спуститься вниз. Наконец, мы отыскали его квартиру на пятом этаже, в конце коридора, где было всего две двери. Мне уже не терпелось узнать, как решится проблема с замком — под ковриком они ему ключ, что ли оставили? Или там дверь открывается после сканирования сетчатки глаза?

Мы подошли к двери с нужным нам номером… откуда на нас приветливо воззрился кодовый замок. Мы переглянулись и одновременно пожали плечами. Он вставил руку под крышку замка.

— Кнопочки какие-то, — растерянно произнес он.

— Этими кнопочками нужно цифры набирать, — сообщила я ему.

— Какие цифры?

— Ну, не знаю, какие. Код. Если я правильно помню, в нем цифр шесть-восемь должно быть.

— А где их взять?

— А тебе никакие цифры не давали?

— Да нет…

— Значит, ты сам этот код знать должен.

— Да откуда же мне его знать?

— А ты в документах смотрел — может, где-то листик с кодом завалялся?

Он вытащил документы и принялся аккуратно перелистывать их. И вдруг… я почувствовала, что на меня кто-то смотрит. Справа, прямо в висок. Я инстинктивно повернулась и увидела — прямо перед собой — глазок соседней квартиры. Через несколько мгновений эта дверь приоткрылась на крохотную щелочку, из которой на меня уставился черной бусиной блестящий глаз в обрамлении сетки тонких морщинок.

— Вам кого? — послышался из щелки дрожащий — то ли от возбуждения, то ли от негодования — старческий голос.

— Нам? Никого, — быстро ответила я, лихорадочно соображая, что теперь врать.

— Так чего вы здесь топчетесь? Я сейчас милицию вызову. — Судя по голосу, старушку такая перспектива явно обрадовала. Меня не очень.

— Да мы вот квартиру недавно купили, — Слава Богу, меня опять понесло! — и пока мастера ремонт делали, мы временный код поставили. А теперь вспомнить его не можем…

— М-да? — донеслось из-за двери скептическое покашливание. — Так может вам у мастеров его и спросить?

— В самом деле! — воскликнула я, старательно изображая радостную признательность. — Спасибо Вам большое. Мы так и сделаем.

— Сделайте, сделайте, — разочарованно проворчала старушка. — А если еще раз у этой двери крутиться будете, я сразу милицию вызову. — Она закрыла дверь.

Я потянула его за рукав в сторону лифта.

— Идем отсюда. Шутники они, знаешь ли, твои…

— Да перестань ты! — заартачился он. — Сейчас все кнопки понажимаем, найдем код…

Я охнула и потащила его прочь от двери изо всех сил.

— Ты хоть представляешь себе, сколько может быть комбинаций из десяти цифр по шесть? — Милиции нам только не хватало — документы его на надежность опробовать!

— Нет, — он слегка сник.

— Вот и я даже представлять себе не хочу, — отрезала я. — Пошли домой, там думать будем.

По дороге домой он напряженно размышлял, хмуря брови, шевеля губами и время от времени раздраженно цокая языком. Когда я спросила его, что он делает, он признался, что перебирает в памяти все, что происходило с ним в небесных высях, пытаясь вспомнить, не возникало ли где-то там хоть какое-то сочетание цифр. Судя по его лицу, не возникало. Вот пусть и дальше думает. И смиряется с мыслью, что без меня все равно ничего не придумает. А то — все он знает и умеет, понимаешь ли. А я попозже подключусь. Есть у меня пара идей…

Когда мы вошли ко мне в квартиру, он вдруг принялся растирать себе руки. Глаза у него лихорадочно заблестели. От голода или…?

— Как ты себя чувствуешь? — обеспокоенно спросила я, прикоснувшись ладонью к его лбу. Да нет, жара вроде нет.

Он что-то промычал и, схватив мою руку, прижал ее к своей щеке, закрыв глаза и сделав глубокий вдох.

— Нет-нет-нет! — Я почти отпрыгнула назад. — Сейчас ты идешь в ванну — погорячее — а я пока ужин приготовлю.

Естественно, он начал сопротивляться и сдался лишь после того, как я напомнила ему, что в ванной — так же, как и в реке — он еще ни разу не был. Когда это он мог устоять перед чем-то новеньким? Даже в отношении еды. Кстати, о мясе… нет, пожалуй, подожду, пока сам попросит…

Когда за ним закрылась дверь ванной, я смогла, наконец, перевести дух. По насыщенности событий два последних дня с лихвой перекрыли все мои терзания прошлой недели. Они валились на меня с такой скоростью, что я ничего не успевала анализировать — только фиксировала их в сознании, оставляя размышления на потом. Вот сейчас, пожалуй, пока он в ванне нежиться будет, я все обдумаю. Я принялась чистить картошку…

Он вынырнул из ванной ровно через пятнадцать минут.

— Ты что — так быстро? — растерянно спросила я, только-только успев поставить картошку на огонь.

— Татьяна, я тебе честно скажу, — пробормотал он, не отрывая глаз от кастрюли, — я представить себе не могу, что можно по полтора часа в этой ванне делать. Лежишь там, как бревно полузатонувшее…

— Греешься, отмокаешь, теплом наслаждаешься, можно книжку с собой взять… Продолжать? — бросила я в сердцах. — Ну, теперь ждать придется — я только картошку поставила…

— А… — разочарованно протянул он с таким несчастным видом, что у меня сердце дрогнуло.

— Слушай, делать-то теперь нечего — пока она сварится, давай пойдем посмотрим, может Франсуа ответил? — предложила я, чтобы вывести его как-то из кухни, которая, по-моему, уже начала действовать на него, как хлопанье холодильника на кота. — Сам посмотришь?

— Нет уж, — буркнул он, — ты сама ему писала, сама и ответ смотри. — Батюшки, какие же мы несговорчивые-то на голодный желудок!

Франсуа уже ответил. Еще несколько часов назад. И все еще оставался в сети. В своем ответе он поздравил меня с возвращением моего ангела и попросил связаться с ним, как только мы появимся. Я послала ему еще одно сообщение с коротким «Спасибо, у нас все хорошо»… и очень удивилась, когда на экране почти мгновенно появился его ответ: «Если Вас не затруднит, не могли бы Вы прислать мне номер своего мобильного? Нам нужно поговорить». Я отправила ему свой номер, недоумевая, что же ему нужно сообщить мне — и что он не может написать в электронном виде.

Звонок раздался буквально через несколько минут. Мой ангел покосился на мобильный, но ничего не сказал.

— Здравствуйте, Танья, — услышала я в трубке. — Я хочу еще раз поздравить Вас. Вот видите, все закончилось хорошо, как я Вам и говорил.

— Спасибо, Франсуа, — искренне сказала я. — За все спасибо и особенно за Вашу поддержку. Это была сложная неделя.

— Танья, Анатолий, должно быть, находится сейчас рядом с Вами? — вдруг спросил он.

— Да, — настороженно ответила я. — А что?

— Вы не могли бы передать ему трубку? Анабель нужно сказать ему несколько слов.

Так, начинается! Опять секреты! Похоже, сегодня я ему и напомню, что он от меня ничего и никогда не скрывает… Я протянула ему трубку, сказав: — Тебя. Анабель.

У него вытянулось лицо и — одновременно — округлились глаза. Он осторожно взял трубку у меня из рук и с опаской приложил ее к уху.

— Здравствуйте, Анабель, — начал он. — В самую первую очередь, я хочу поблагодарить Вас… — Так, похоже, говорит совершенно искренне. Слава Богу, а то у меня уже закралось подозрение, что с тех пор, как его приобщили к человечеству, он стал чрезмерно критично относиться к собственным собратьям. — … и за ту нашу встречу, и за Вашу помощь, и за Ваши советы… — Он почему-то замолчал.

Судя по всему, дальше Анабель задавала ему вопросы, на которые он отвечал — коротко, но очень по-разному. Мне же от любопытства просто на месте не сиделось.

Сначала он произнес, поджав на мгновение губы: — Да.

Затем с известной долей колебания: — Да.

Затем пожав плечами: — Абсолютно.

Затем вскинув бровь: — С удовольствием.

Затем настороженно: — Почему?

Затем — впервые — с явным интересом: — Что?

И, наконец, в глубокой задумчивости: — Спасибо.

После чего он почти сразу вернул мне трубку со словами: — Тебя. Франсуа.

Хлопая в полном недоумении глазами, я взяла трубку.

— Танья, пользуясь случаем, я хотел бы напомнить Вам о своем приглашении. Я думаю, сейчас Вам будет проще приехать к нам? Мне кажется, что нам всем нашлось бы, о чем поговорить, — проговорил Франсуа на одном дыхании со своей неизменной жизнерадостностью.

— Франсуа, спасибо Вам большое, — ответила я с облегчением. Хоть здесь больше никаких загадок! — Мы обязательно подумаем, как это устроить. Возможно, летом… По крайней мере, мы постараемся…

— Прекрасно, летом мы будем вас ждать, — не дал он мне закончить. — Скажу Вам откровенно, лето для бизнеса — мертвый сезон. Мне будет трудно оправдать приезд к вам…

— Конечно, Франсуа, я все понимаю, — быстро проговорила я. Как всегда, настойчивость его жизнерадостности заставила меня мысленно чертыхнуться. — Я непременно свяжусь с Вами.

— Нет-нет, — запротестовал он, — когда у Вас будут новости, просто пришлите мне сообщение, и я Вам перезвоню. Мне проще сделать это.

Я согласилась, попрощалась с ним и нажала кнопку отбоя, все так же хлопая глазами. Затем я подняла глаза на ангела и спросила: «Что она тебе сказала?» в тот же самый момент, когда он спросил меня: «Что он тебе сказал?».

Мы дружно расхохотались. Я рассказала ему (опять я первая!) о повторном приглашении Франсуа; он поведал мне, что Анабель дала ему несколько практических советов о том, как вступить в контакт с ангелом Гали. Я уже хотела попросить его перейти к более детальному рассказу, но телефон навел меня на иную мысль.

— Может, ты присмотришь пока за картошкой? Мне родителям позвонить нужно, — сказала я.

— Что, опять меня — вон из зоны слышимости? — спросил он насмешливо.

— Да нет, — пожала я плечами, — это ненадолго; всего лишь сказать им, что у меня все в порядке.

Он вдруг внимательно посмотрел на меня и сказал: — Ну, если ненадолго, тогда ладно.

В гостиной я быстро набрала номер родителей и, услышав голос матери, быстро произнесла: — Мам, привет. Как у вас дела?

— Ну, здравствуй, здравствуй, — ответила она с легкой настороженностью в голосе. — У нас все по-прежнему. А у тебя-то как?

— У меня все хорошо, — начала я обычной фразой и тут же поправилась: — У меня все просто замечательно.

Она тут же уловила перемену в моем голосе.

— Ага, вернулась, надо понимать, твоя пропажа?

— Вернулась, мам, вернулась. — Я улыбнулась. Кому бы еще эту фразу повторить? О, Гале можно. Завтра.

— Так что там, кстати, за проблема была?

Ну вот, расслабилась одна, разулыбалась. Черт, до чего же врать-то надоело! Все, сегодня — в последний раз!

— Да у него контракт был… в другом городе. Нужно было пару раз в год уезжать туда, где-то на месяц. Но в этот раз он съездил только, чтобы разорвать его. И вернулся.

— М-да? — задумчиво протянула мать. — Стало быть, дело решительный оборот принимает?

Я вспомнила наши утренние дебаты по поводу того, дала ли я ему согласие или нет:

— Возможно.

— Возможно — это уже хорошо, — сказала она. — Так, когда вас в гости ждать?

— Что?

— Что — что? — тут же завелась она. — Познакомиться нам нужно поближе, если уж ты про возможно заговорила… В общем, нечего раздумывать — прямо на ближайшие выходные и приезжайте. В воскресенье, скажем…

— Мама, да подожди ты, — взмолилась я. — Про выходные мы еще не… Да мне с Анатолием посоветоваться сначала нужно!

— А вот это правильно! — В ее голосе зазвучала столь знакомая мне назидательность. — Если вы друг на друга серьезно смотрите, тогда как же — без совета-то. Вот ты с ним и посоветуйся и позвони мне завтра. И я пока с отцом поговорю. — Она повесила трубку.

Несколько мгновений я ошарашено смотрела на телефон, тряся головой. По-моему, меня опять начинают выдавать замуж. Вот только сейчас я совсем не против.

Вернувшись на кухню, я увидела, что он уже раскладывает картошку по тарелкам. Вытащив из холодильника овощи, масло и мясо, я сказала, как бы между прочим: — Слушай, родители на следующие выходные в гости зовут…

— Да? — сказал он, поворачиваясь ко мне и прищуриваясь. — Что, оказалось, что я на них не совсем уж такое плохое впечатление произвел?

— Если мы к ним поедем, — ответила я, пристально глядя ему прямо в глаза, — то мы поедем мириться, а не ссориться. Пока тебя не было…

— Да? — повторил он, но совсем другим тоном.

— Пока тебя не было, — продолжила я, делая вид, что не слышала его вопроса, — она мне звонила. И… она мне очень помогла. Очень неожиданно и поэтому очень… ощутимо. И потом — она сказала мне, что они больше не будут вмешиваться в мою жизнь.

— Да? — повторил он опять — опять другим тоном.

— Да, — на сей раз ответила я. — Так что давай поедем к ним знакомиться — по-настоящему. А если они вредничать начнут, — спохватилась я, сделавшись на мгновенье суеверной, — я сама с ними разбираться буду. Люди — мои, помнишь?

— Ну, здесь бы я предпочел разделение труда по гендерному принципу: ты с мамой разговаривай, а папу мне оставь. — Он одарил меня чарующей улыбкой.

Я похолодела. Если он отца окатит той же волной бьющей через край силы, как тех пьяных мальчишек во дворе, а отец ответит ему тем же? Это, что, нам с матерью цунами потом разгребать?

— Посмотрим, — уклончиво ответила я. До выходных я что-нибудь придумаю.

— А когда поедем-то? — оживленно поинтересовался он, явно предвкушая «гендерное общение».

— В воскресенье, — ответила я, внимательно наблюдая за ним.

— Отлично! — Он даже руки потер. — А в субботу что? Может, куда на природу выберемся?

На природу, говоришь? У меня мелькнула еще одна мысль… Что-то их столько за последние два дня намелькало — и все блестящие; явно мозг в аварийном режиме работает. Лишь бы только не сорвался — а то вот смеху будет: его исчезновение выдержала, а от его возвращения с ума сошла. Так, сегодня больше никаких обсуждений!

— А может, к Светке съездим? — небрежно бросила я. Вот пусть в субботу на моих девчонках пыл собьет, тогда в воскресенье у него меньше сил самоутверждаться будет. — Знаешь, за одни выходные со всеми визитами разделаемся. — Он молча смотрел на меня. — А то я уже давно обещала, что встретимся, да вот все как-то не получалось… — закончила я слегка нервно.

— Только к Свете? — вдруг спросил он.

Похоже, Марину он не очень рвется снова увидеть. Сейчас проверим…

— Ну, не знаю, может, и Марина сможет подъехать…

Он поморщился… и вдруг чихнул. Правда — не хочет. Я приободрилась.

— Так, что, я позвоню? Это — две минуты, — сказала я.

— А есть мы сегодня будем или как? — рявкнул он и опять чихнул.

Опять правда — есть хочется. Но это же быстро…

— Ты чай наливай, а я только узнаю, не возражает ли она, и — ровно через две минуты — вернусь, ладно?

Он буркнул что-то, и я сбежала из кухни.

Светка не возражала. Она не возражала с полным восторгом. Как от своего имени, так и от имени Марины. Она тут же заявила, что сама созвонится с Мариной, и они будут ждать нас в субботу — о времени договоримся чуть ближе к выходным.

Я вернулась на кухню ровно через две минуты (я по часам следила — вот же, до чего меня довел!) и метнулась к столу.

Отвоевав у него две встречи с близкими мне людьми, я не стала приставать к нему с предложением попробовать мясо. Ничего — у меня теперь вся жизнь впереди.

К концу ужина он поднял чашку с чаем.

— Слушай, так что с этим кодом делать? — спросил он меня с умиротворенно-влажным блеском в глазах.

А, то-то же! Вспомнил, наконец, кто у нас умеет проблемы решать, даже когда не знает, как их решать! Я прищурилась, думая, с какого предложения начинать…

Он опять чихнул.

Да я сама знаю, что это — чистейшая правда, что у меня воображение лучше, чем у него, работает! И вдруг я нахмурилась. С чего это он расчихался?

— Нет уж, — решительно заявила я, — хватит на сегодня разговоров. Сейчас тебе чаю горячего и быстро в кровать.

— Договорились, — быстро согласился он, и херувимчики в глазах его распрыгались просто в неприлично бурном ликовании.

Последнее, о чем я с облегчением подумала в тот день — следующая неделя будет, по всей видимости, существенно отличаться от предыдущей.

Глава 2. Заслуженная передышка

Не могу не признать, что у людей есть все же некоторое, определенное понятие о смысле жизни, раз уж в голове одного из них родилась мысль о том, что чем больше мы знаем, тем больше непознанного остается вокруг нас.

За долгие тысячелетия люди настолько сроднились с этой мыслью, что даже после перехода к нам и сопутствующей чистки памяти они умудрились протащить ее в нашу жизнь. Она зацепилась в их подсознании и там же и осталась, когда вышеупомянутое подсознание стало ангельским. И наши новички, делая первые шаги по открывшейся перед ними широкой дороге безграничных возможностей и со светлой улыбкой взирая в лучезарную вечность, испытывают лишь смутные подозрения, что сияющие горизонты слепят им глаза и мешают разглядеть многочисленные ответвления на райской дороге познания. Вот так и мне, во время первого, столь необычного этапа моего очередного пребывания на земле, пришлось раз за разом врезаться — прямо лбом, со всего размаха — в стены, скрывающие от широкой ангельской общественности все новые и новые откровения.

Для начала контрольная комиссия, отозвавшая меня с земли для дачи показаний по поводу моего несанкционированного перехода в видимость в присутствии вверенного мне человека, не только сочла мои действия проявлением похвальной инициативности и творческого подхода к своим обязанностям, но и предложила мне повышение по службе — для более рационального использования открывшихся во мне творческих способностей. Я вежливо отказался, настаивая на том, что глубоко присущее мне чувство долга требует доведения начатого мной дела до конца. Они не стали слишком долго спорить с моим чувством долга и вернули меня на землю, дав мне разрешение хранить Татьяну в видимом состоянии, а значит, занять определенное место в человеческом обществе. Чтобы место это оказалось достойным ангела, находящегося в длительной командировке, они даже снабдили меня почти всеми атрибутами человеческой жизни.

Вернувшись к Татьяне, первым делом я выпроводил ангела, подменявшего меня в мое отсутствие. Да-да, представьте себе — мне пришлось его выпроваживать! Как будто мое появление не было ясным и недвусмысленным знаком того, что для подмены нет больше оснований. У меня даже мелькнула мысль, что Татьяна и на него произвела неотразимое впечатление, но оказалось, что он всю неделю только то и делал, что отражал… ее партизанские вылазки. Уходя, он, правда, выразил надежду встретиться еще раз. Так я и не понял, что за этим стояло: то ли сражаться ему нравится со своими подопечными, то ли хочется ему на мирную Татьяну посмотреть. Вот издалека пусть и смотрит.

Перекусив с дороги, я почувствовал, что действительно вернулся домой. Что я действительно вернулся к этой ненормальной женщине, которая умудрилась каким-то образом перевернуть всю мою жизнь с ног на голову, да еще и заставила меня чувствовать себя уютно в этом положении. Что теперь впереди у меня много-много лет счастливой жизни с этой ненормальной женщиной и в этом ненормальном положении. Что я все могу. Вот просто абсолютно все. И в первую очередь, я могу владеть своими чувствами и не позволять им вышвыривать меня — за шиворот, как котенка — в невидимость при легчайшем прикосновении к Татьяне.

Я прикоснулся к Татьяне — настойчивее, чем обычно — и остался на месте. Окрыленный успехом, я принялся было развивать его, но… освободившееся место подавителя моих эмоций тут же заняла Татьяна. Она потребовала от меня методичного и хладнокровного отчета о проведенном вдали от нее времени. Интересно, кому за кем присматривать положено? Чем я, с ее точки зрения, занимался там с контрольной комиссией — глазки им строил, что ли? Да я трудился, как проклятый, чтобы поскорее к ней вернуться!

Я не стал пускаться в длительные и унизительные объяснения. Я просто продемонстрировал ей плоды своих трудов. Увидев пачку человеческих документов, она недоверчиво нахмурилась. Пришлось подкрепить впечатление информацией о наличии у меня также и квартиры. Он глянула на меня со скептически вскинутой бровью. На лице у нее было написано, что она пытается представить себе, каким образом я заполучил все эти блага. Чтобы сбить ее с нежелательного курса мысли, пришлось признаться, что работу мне все же не дали, и я должен буду найти ее сам. Лицо у нее просветлело. В глубине души я надеялся, что она сочтет эту задачу достойной своего воображения и подойдет к ней с той же серьезностью, как и к моей биографии. Ну, не знаю я, как эту работу искать!

Мне показалось, что Татьяна решила не откладывать это дело в долгий ящик и уже принялась разрабатывать план действий. Она молчала — мне тоже больше нечего было ей рассказывать. И тут на освободившийся оперативный простор вырвались, наконец, мои эмоции. Они взялись за меня так настойчиво, как будто ставили меня перед фактом того, что никаких тактических отступлений больше не потерпят. Они давали настолько четкие, профессионально краткие указания всем частям моего тела, что не только я, но даже Татьяна не успевала задумываться. Мозг с благодарностью отключился. Ну, и слава Богу — за эту неделю он так натрудился, что вполне заслужил короткую передышку.

Черт, сколько же я ждал этого момента…

И это раньше я думал, что жизнь на земле полна накала страстей…?

…

Утром я открыл глаза в абсолютной уверенности, что у людей какая-то путаница в терминологии вышла. Где-где у них рай? Если рай у них там, наверху (то есть, у нас), то что же тогда такое здесь — то, что я сейчас испытываю? А может, все дело опять в границах познанного и в сравнении. Вот попадут к нам, ангелам, поживут столетие-другое в атмосфере ровной доброжелательности — сами назад попросятся, как я. Как-то не следует за ровной доброжелательностью полное блаженство…

Хм. Не полное. Для полного блаженства не хватает всего лишь… М-да, целого списка, однако, не хватает. Включающего душ, смену одежды, чашку кофе… и прочее из ежедневного, утреннего ритуала. Не говоря уже о вновь появившихся моментах.

Я покосился на Татьяну. Спит. Похоже, время у меня есть, чтобы и себя привести в порядок, да и посмотреть, что там на кухне делается…

Вчера вечером я убедился в том, что недельное насильственное воздержание от человеческой пищи отнюдь не вернуло меня к ангельскому отвращению к ней. Душ, однако, и вовсе превзошел все мои воспоминания о нем — наверное, потому, что в ссылке он реже приходил мне на ум, чем еда и напитки. Чувствуя себя заново родившимся, я вытерся, нагнулся, чтобы запихнуть недельной носки одежду в стиральную машину и… замер. Черт, я же в тот вечер, когда меня отсюда выдернули, последние чистые брюки надел!

Завернувшись в полотенце, я прокрался на цыпочках в спальню, надеясь на чудо, и тихонько приоткрыл дверцу шкафа. Вот оно. Чудо. Она все погладила. Я обернулся и посмотрел на все также мирно спящую Татьяну. Есть что-то расхотелось… Нет! Она столько намаялась за это время, что я просто обязан дать ей отдохнуть, как следует, и приготовить ей завтрак. И себе тоже. Я тоже намаялся.

Вытащив коричневый костюм с бежевым гольфом из шкафа, я вернулся на кухню и оделся. А, куртку потом надену, после душа и так жарко. Так, завтрак. Я открыл холодильник.

И понял, что, если ангел, который меня подменял, дорожит своим состоянием ровного благодушия, лучше ему со мной не встречаться. По крайней мере, в ближайшем будущем. Это вот так, значит, он за Татьяной присматривал?! Из холодильника на меня робко глянули сиротливые остатки тех продуктов, которые мы с ней покупали неделю назад. Она и так мало ест, а эту неделю, похоже, и вовсе со мной за кампанию голодала — чем он здесь вообще занимался? Если это и не его задание, так что — можно человека вообще на самотек пустить? Татьяну только отпусти — ее потом только дамба остановит. Если остановит.

Соорудив кое-как нечто, отдаленно напоминающее европейский завтрак в трехзвездочной гостинице, я отправился к плите — кофе варить. Она столько раз делала это прямо у меня на глазах, что руки мои сами собой повторили все ее действия. Я дождался, пока кофе начал приподниматься в джезве, явно просясь в чашки, и быстро снял ее с плиты. И чего он у нее постоянно сбегает? Нужно всего лишь присматриваться к нему и следовать его желаниям. Нужно будет ей подсказать. Хотя, впрочем, это у меня большой опыт в присматривании, а у Татьяны он откуда? Нет, не буду я ей ничего говорить, а то потом она мне мои же слова и вернет — в отношении следования желаниям.

Я снова заглянул в спальню. Спит. Ну, сколько можно, честное слово! Есть же хочется! Неужели она запах кофе не чувствует? Ну, хорошо, если не чувствует, я могу его и сюда принести, вместе со всем остальным…

На кухне я открыл все шкафы по очереди — и нашел, наконец, то, что искал: поднос. Поставив на него тарелки с едой и чашки с кофе, я понес его в спальню, предвкушая ее радостное удивление по поводу моей предупредительности.

Скинув свою подушку на пол, я поставил на ее место поднос — прямо у нее под носом! — и осторожно сел рядом. Татьяна пошевелила губами и расплылась в мечтательной улыбке. Ну, вот, я же знал, что запах кофе ее обязательно разбудит! Она продолжала сладко улыбаться без малейшего поползновения к открыванию глаз. Ну, знаете! Сдерживаясь, чтобы не напугать ее, я тихонько сказал: — Ну, давай уже, просыпайся, кофе стынет, — стараясь не очень громко сглатывать слюну.

Опять ноль внимания! Ну, все, перехожу к решительным мерам. Я провел кончиками пальцев по ее щеке — она потянулась, подставляя мне шею… Ладно, может, у нее кнопка внутреннего будильника на шее находится… А может, еще ниже… А может, ну его к черту, этот завтрак…?

Перед глазами у меня ослепительно вспыхнуло нечто очень лучезарное. Только не вечность, взмолился я, инстинктивно прикрыв рукой лицо от повторного покушения. Вечность такой боли ни один ангел не выдержит. Уж я-то точно — у меня через мгновенье стон сквозь зубы вырвался, как я их ни стискивал. Обнаружив лазейку наружу, вслед за стоном протиснулись слова — пока небольшой компанией, для пробы.

— А сейчас за что?

Теперь она, видите ли, глаза открыла! И принялась рассматривать меня с истинно научным интересом. Ну, конечно — однажды она мне уже предлагала сорваться с ветки дерева и сломать себе руку или ногу, чтобы посмотреть потом, срастутся ли они при переходе в невидимость. И поскольку я отказался (мало ли что еще ее потом заинтересует!), она дождалась-таки своего часа и провела эксперимент в сокращенном объеме, сломав мне нос! Обнаружив, что с первой разведывательной партией ничего страшного не случилось, остальные слова ринулись вслед за ними:

— Я ей кофе сварил… Я ей завтрак приготовил… Я ей его в постель принес… А она… Головой… Да ты мне нос чуть не сломала!

Что бы вы думали, я услышал в ответ? Обвинение в самоуправстве с плитой — произнесенное с искренним возмущением…

И вот здесь — справедливости ради! — я хочу обратить ваше внимание на тот факт, что я все утро держал свои эмоции в узде и подальше от спальни. Я сосредоточил все свое внимание на домашних делах, чтобы дать ей возможность отдохнуть после недавних волнений. Но, согласитесь, что если в противостоянии моего самообладания и моих эмоций Татьяна становится на сторону последних, исход вышеупомянутого противостояния предугадать нетрудно.

Я заметил возмущение у нее лице краешком глаза. Одного. Второй уже приклеился к верхней части ее туловища, выползшего (без малейшей мысли о возможных последствиях!) из-под одеяла и, непринужденно умостившись на подушке, представшего моему восхищенному взору. Второй глаз ненадолго отстал от первого…

Она вдруг взвизгнула и нырнула назад под одеяло. Куда? Я инстинктивно оглянулся по сторонам в поисках того, что ее так напугало. И услышал из-под одеяла сдавленно-торопливое: — Выйди, пожалуйста, на минутку, мне одеться нужно.

Поздно. Нужно было одеваться, пока мы с подносом и эмоциями на кухне были. А теперь, если уж завтрак ее не соблазняет, а она вместо этого соблазняет меня… Я вдруг понял, что поднос будет намного устойчивее стоять на письменном столе. Да вот еще, кстати, интересно, попаду ли я гольфом на стул с первого броска…?

Не нужно ей было мое самообладание испытывать…

Я нагнулся к ее лицу, заглянул в ее огромные, почти перепуганные глаза, провел рукой по щеке и повторил: — Не нужно…

А многие из ее любимых французов вообще не завтракают!

…

Необходимость варить кофе заново отнюдь не испортила мне настроение — практика еще никому не мешала. Сметя все с подноса, кроме двух бутербродов с сыром, которые взяла Татьяна (там и для завтрака-то еды недостаточно было, что уж тут про обед говорить!), и сделав первый глоток, я закрыл глаза и спустя мгновенье сказал:

— Ты себе не представляешь, как мне всего этого не хватало! Кофе мне просто снился…

— Ты, что, там спал? — тут же насторожилась она.

— Ну, спал — и что? Ты здесь тоже по ночам спала… А по вечерам чаю очень хотелось…

— А чего тебе больше хотелось — чаю или кофе?

— Не знаю. С одной стороны, по вечерам там так тоскливо было, хоть волком вой. С другой стороны, утром я просто чувствовал запах кофе… Кстати, я, по-моему, понял, как его заваривать, чтобы он не сбегал…

— Подожди, — тут же перебила меня она. — Давай по порядку.

Начинается! Мало того, что ей опять понадобилось разбираться с прошлой неделей (с моей ее частью, надо полагать), так ей еще и потребовались — опять! — уверения, что я намерен прочно осесть на земле. Я попытался воззвать к ее логике, спросив, зачем бы отцы-архангелы снабдили меня всем необходимым, если бы намеревались забрать меня отсюда в любой момент. Но я забыл, что апеллирую к женской логике — Татьяна и в их действиях усмотрела некие скрытые замыслы. Я поинтересовался, считает ли она меня начисто лишенным дара убеждения. Она ответила, что в этом моем даре ни секунды не сомневается — таким тоном, что никто не услышал бы в ее словах ничего, кроме сомнений. Она хочет убедиться в моей убедительности? Отлично, я ей это организую. Сколько можно, в самом деле? Доказываешь ей, показываешь, а она опять: «Уважь мое любопытство!».

В конечном итоге, мы договорились вернуться к старой практике: сначала я на ее вопросы отвечаю, потом она — на мои. Я не стал спорить с тем, что согласно ее порядку ее вопросы первыми оказались, зато выдавил из нее обещание рассказать подробно, что она устроила ангелу, который меня подменял. Не может быть, чтобы он просто так режим ее питания проморгал. Кстати… Не успел я и рта раскрыть по поводу безобразия в холодильнике, как она сама сказала, что в магазин пора идти, и, не переводя дыхания, предложила отправиться затем в парк. Вот знает же, чем сбить меня с толку! Ничего-ничего, я не забуду. Я еще вернусь к теме важности наличия в доме необходимых для здоровья съестных припасов.

Я предложил ей сначала заняться делом (то есть магазином), а потом уже думать об отдыхе (то есть о парке). Она тут же передумала. И не важно, что это была ее идея — сначала в магазин идти; как только я подхватил эту идею, она тут же нашла массу аргументов в пользу обратного порядка действий. Мне уже начало казаться, что достаточно мне сказать «Да», как она тут же — не задумываясь — скажет «Нет». Хм… А вот это, пожалуй, нужно будет взять на вооружение…

Перед выходом она вспомнила, что обещала сообщить Франсуа, как только я вернусь. Я ничего против него не имею, но сейчас же застрянет… Господи, сделай так, чтобы он не ответил сразу же! Фу, не ответил. Пошли, Татьяна, пошли в парк — ты сама о нем заговорила, я всего лишь следую твоим пожеланиям — главное только, чтобы ты об этом не узнала.

В парке я еще раз столкнулся с примером человеческой мудрости — гласящей, что нет в жизни справедливости. Пусть объяснят мне великие и мудрые, почему, когда я приходил сюда в нарушение всех правил, здесь были все условия для активного и здорового отдыха; и почему сейчас, когда я пришел сюда с полным правом, здесь яблоку негде упасть, не говоря уже о том, чтобы ангелу гимнастикой заняться. Именно так — парк был полон людей. Везде. Во всех уголках и на всех дорожках.

И ладно бы еще только людей — там и коллеги мои были. Одного из них я учуял прямо у входа, возле детской площадки — и ускорил шаги. Кто его знает, в каком режиме он работает — сейчас еще остановит, знакомиться начнет, а у меня — честно заработанный выходной. Не хочу! Не буду я работать до понедельника! Татьяна — у меня перед глазами, а она — моя основная работа.

Обойдя весь парк по периметру и не найдя ни одного уединенного местечка (зато встретив еще троих коллег, которые, слава Богу, работали в невидимости и меня определенно не распознали), мы вновь оказались у входа. Я предложил Татьяне посидеть на скамейке (она ведь не такая тренированная, как я), но она тут же возразила мне, что там нам поговорить не дадут. Ага, еще одно «Нет» в ответ на мое «Да»! Запомним-запомним…

Но затем она предложила мне прогуляться так, как мы делали это, попав в этот парк в первый раз. Вот эта идея мне очень понравилась! Мне очень понравилась мысль повторить все моменты нашей жизни — но уже спокойно, не таясь, без опаски, что меня каждую секунду могут вышвырнуть… в вечность. Я вдруг оглянулся по сторонам. Это она специально молчала до самого входа в парк, чтобы в точности повторить ту прогулку? Я же согласился, что она первой спрашивать будет — зачем меня опять обманом…?

Выяснилось, однако, что она всю дорогу размышляла над решением моих спортивных проблем. И нашла решение. О котором мне говорить не обязательно. Пока я не спрошу. Раза три-четыре. А она оценит, достаточную ли степень заинтересованности я проявил. И потом ответит. Может быть. Я вежливо поинтересовался, столь ли обязательно считать меня ослом, перед которым нужно полчаса размахивать морковкой, чтобы он ее заметил.

Убедившись в том, что осел все же обратил внимание на оранжевое угощение, она милостиво заметила, что теперь я могу записаться в спортзал. Я напрягся. Это еще что такое? Первая часть слова мне понравилась, но вторая предполагала большое помещение — с еще большим, чем в парке, количеством народа. И вдруг меня осенило — она, наверное, тоже туда давно пойти хотела, но с моей видимостью-невидимостью до сих пор не могла. Она тут же опровергла мои соображения (опять «Нет»!), сказав, что с удовольствием посидит дома, пока мной тренажеры будут заниматься. Сплавить меня куда подальше? Не успел я появиться? Это так она меня ждала, пока я чудеса изворотливости творил?

Я ненавязчиво напомнил ей, что моя основная работа заключается в том, чтобы хранить ее — а для этого мне нужно хотя бы ее видеть. Она вдруг тихо сказала, что нам все равно придется время от времени расставаться — чтобы на работу ходить. Я молчал, отчаянно соображая. Можно к ней в офис попроситься — особо нервных клиентов утихомиривать. Эту мысль она уничтожила на корню. А может, я вечером работать буду — а она со мной будет к клиентам ездить; мы ее в мои ассистенты определим? Нет, вечером я домой хочу, да и ей после рабочего дня… А может, по выходным…? Черт, ничего в голову не лезет! Я буркнул, что я меня есть еще два месяца, и когда она ответила, что, мол, что-нибудь придумаем, у меня немного отлегло от сердца. Если она меня один на один с этой проблемой бросит…

Мы медленно пошли к концу парка, и я приступил к своему отчету — где меня держали, где меня расспрашивали, кто расспрашивал, о чем… Я отвечал на ее вопросы довольно неохотно — мне постоянно приходилось помнить о том, что наша терминология (подопечные, нарушение целостности личности, непрямые методы воздействия, риск утечки информации при прямом контакте и прочее) человеческому уху может показаться довольно обидной. Но, вспомнив о своих ответах, я оживился. Мне было приятно сообщить ей, что я — честно и открыто — признал ту огромную роль, которую сыграла она в благополучном исходе моей оплошности. Вот так, в отличие от нее, я умею вслух признавать достоинства других! А то сомневается она…

Когда я добрался до того места в рассказе, где мне предложили повышение, мы добрались до конца парка. Очень хорошо! Теперь моя очередь слушать — и думать заодно, как осторожно подать ей свои размышления над теми двумя предложениями новой работы. С нее станется и в этом усмотреть некие коварные замыслы!

Услышав, что она поначалу устроила ангелу, заменявшему меня, я от души развеселился. Всерьез навредить ему она, конечно, не могла, но попотеть заставила-таки! Вот-вот, пусть знает, что есть люди, которым не все равно, кто их хранит; пусть запомнит — и в докладе отметит! — что с Татьяной, кроме меня, никто не справится…

Но она уже перешла к рассказу о двух последующих днях, когда она не только максимально облегчила ему жизнь (Черт бы его побрал!), но и бросила все силы на совершение благородных поступков, надеясь, что они станут теми белыми шарами, которые сдвинут чашу весов в сторону благоприятного решения моей дальнейшей судьбы. Я задумался. А может, она действительно помогла мне; может, ей действительно удалось достучаться как-то до контрольной комиссии (возможность чего я высмеял — слава Богу, мысленно); может, она действительно смогла дать им понять, что мое место здесь, на земле, рядом с ней? А я хвост веером распустил — чудеса изворотливости он, видишь ли, сотворил… Нет, рядом с такой женщиной действительно можно горы свернуть — она и подвигнет, и поможет незаметно, и выслушает с улыбкой, когда хвастаться начнешь…

Затем она стала рассказывать мне о двух последних днях, когда, смирившись со своим поражением, принялась старательно не забывать меня… У меня горло перехватило. Я ей смирюсь! Навстречу ей, понимаешь, не пошли — и что? И все? Все пропало? А я там, что, подушкой вышитой на диванчике лежал, ждал безропотно, чем закончится схватка титанов? Смирилась она… Я же — вот он, вернулся! И на белом коне, между прочим! И будет она со мной жить долго и счастливо, и умрем мы в один день, и станет она у меня потом ангелом-хранителем; а я — пока ее готовить будут — подыщу нам на земле семейную пару, которым одновременно ангелы-хранители понадобятся, и будем мы их вместе хранить, а там… Чем черт не шутит — подвернется случай, материализуемся и будем дружить… семьями.

Я вдруг осознал, что крепко обнимаю ее — посреди бела дня, в этом парке, среди толпы народа… и, честно говоря, мне абсолютно плевать, кто из коллег за этим наблюдает. Все равно ничего сделать не смогут!

Чего нельзя было сказать о Татьяне. Она вдруг начала вырываться — так, словно отбивалась от убийцы-насильника. Ох, ты… может, я ее придушил… в порыве? М-да, похоже, был все же некий плюс в защитных рефлексах. Я отпустил ее, не отводя, на всякий случай, далеко руки. Мало ли — вдруг в обморок сейчас хлопнется или бежать кинется… Нет, вроде ни то, ни другое. Руку только почему-то вперед выставила и смотрит на меня внимательно — похоже, готова выслушать меня.

— Татьяна, выходи за меня замуж, а? — сказал я.

Она отчаянно заморгала (О боже, только не слезы!) и вдруг произнесла тоненьким голоском: — Подожди.

Что? Я даже на шаг от нее отступил. Что подожди? Чего подожди? Сколько ждать можно? Сколько я уже ждал, пока буду иметь право сказать ей это?

Но она уже бормотала что-то — быстро и невнятно. Но самое главное я все же разобрал — она не может говорить об этом при посторонних. Да кто же против-то?

— Пошли домой, — с готовностью согласился я.

Но она заявила, что я все еще не все ей рассказал. Ах, да, вспомнил я — о повышении. А я же так и не успел продумать, как ей об этом рассказывать… И вдруг я понял, что ничего не нужно продумывать — нужно просто рассказать ей все, как было; все — что мне предлагали, что я об этом думал, что при этом чувствовал, на что надеялся и чего опасался — так же, как только что открыла мне свою душу она.

Так я и сделал. Услышав о моих размышлениях о том, какое из двух предложений могло бы принести больший шанс хоть изредка навещать ее на земле, она вдруг взяла меня под руку и крепко прижалась к ней. Замечательно! Ей, значит, можно за меня руками держаться, а мне стоит только руку протянуть… либо брыкаться начинает, либо еще лучше: головой в нос. Вот пусть только скажет сейчас что-нибудь! Я высвободился из ее рук (Вот пусть почувствует, как мне было приятно), обнял ее за плечи (Голову на всякий случай лучше повыше пока поднять) и… тут же почувствовал ее руку у себя на поясе. Ммм, прямо как в тот первый раз, после поездки к Свете… И идти даже можно. И она у меня прямо под рукой. И до головы моей, по-моему, не дотянется…

В общем, закончил я свой рассказ — как раз когда мы опять к забору подошли. И что бы вы думали? Выяснилось, что она уже давно свой рассказ закончила и больше ей говорить не о чем. Я круто развернулся назад (и нечего упираться — сейчас мы идем назад, и мой черед спрашивать) и напомнил ей, что ничего еще пока не слышал о ее разговорах с Галей — нашим дополнительным заданием, между прочим.

Информация, которую рассказала мне Татьяна, оказалась, однако, довольно интересной. Два внутренних голоса? Если ей один голос что-то нашептывает — тогда все понятно, случай классический. Когда ангел-хранитель начинает метаться в истерике и криком кричать, тогда у его человека и появляется этот самый внутренний шепоток — вместо разумных мыслей. Вот же идиот! Точно растерялся, не знает, что делать, и уже за любые методы хватается. Не удивительно, что Галя в своем рассудке сомневаться начала. Но два-то откуда? Может, это не у нее, а у него раздвоение личности? Сам себе проблему создает; сам ее и решает потом — героически? Но как же его к нам тогда пропустили? Или он уже здесь, на земле, свихнулся, не выдержав одиночества и напряжения? Вот еще новости — я же не свихнулся! А может, это Галино подсознание ему палки в колеса вставляет…?

Татьяна с ходу отмела мои предположения. Опять «Нет» на все, что я говорю? Отлично! Ты посмотри на нее — защитницу чести и достоинства ангелов! Я уже не могу высказать, что думаю о коллеге-неудачнике! Лучше бы она своего ангела ослом каждые пять минут не называла и не оскорбляла его недоверием еще чаще! Галю она, понимаешь, лучше, чем я, знает! Она все, что угодно, лучше, чем я, знает! Кто из нас не в первый раз на земле работает — с этим самым человечеством? Кто из нас — психолог, в конце концов? Вот кстати, как психолог я и могу с Галей познакомиться. А там приглядимся…

Татьяна, похоже, вняла, наконец, голосу здравого смысла. Осознала, что это дело нам, конечно, поручено, но в списке этого «нам» на первом месте мое имя стоит — как опытного профессионала, не единожды уже доказавшего уровень своей подготовки… И вообще, когда она моими земными делами командует, я же не вмешиваюсь! Так пусть мне ангельские оставит! Э, черт, Галя же — не ангел. Так, об этом не надо. Молчит, не спорит. Что-то меня это уже тревожить начинает…

Татьяна вдруг сказала: — Слушай, время-то уже к вечеру. — Ох, ты, действительно, шесть часов. Часы мне, как всегда, были не нужны, но я все же взглянул на руку, лежащую у нее на плече — притянув ее, словно ненароком, к себе. — Давай в магазин сходим, а там и домой, ужинать. — О, домой звучит просто великолепно! Ужинать! А потом… Я, между прочим, ничего не забыл — у нас на вечер большой разговор остался. — А завтра…

Все мое хорошее настроение как рукой сняло. Завтра я бы с удовольствием дома остался. Последний же выходной, честное слово! Но Татьяна уже говорила про какой-то пляж…

Пляж? Опять она что-то новенькое придумала! Да что же ей на месте-то не сидится! Правда, слова ее про «купаться» мне понравились. Очень, знаете ли, приятные ассоциации возникли. Что значит — рановато? Это для кого вода холодная? С другой стороны, что же она раньше туда не ездила, если теперь об этом… пляже с таким восторгом говорит?

Татьяна удивленно глянула на меня.

— Так мне раньше не с кем было ездить!

Я снова приободрился. Если на пляж нужно ездить с кем-то, значит, там не исключена возможность опасности. Я был бы очень не против начать хранить ее по-настоящему — если уж не получается дома остаться. Решено — завтра едем на этот волнующе интригующий пляж, где можно купаться и куда не ездят в одиночку!

На завтра же Татьяна и разговор о Гале перенесла. Ах, там еще и посторонних ушей не будет! И глаз, можно надеяться, тоже. Ни человеческих, ни ангельских. Если нам удастся оказаться на свежем воздухе и наедине — не то, что в этом парке… Тогда я, пожалуй, о чем угодно говорить готов. Некоторое время. И после того, как мы поговорим — сегодня — о более важных вещах…

Татьяна вновь замолчала, уйдя в свои размышления. Уже, наверное, тактику строит, как увиливать от сегодняшнего разговора. Судя по тому, сколько мне потребовалось времени и сил, чтобы выдавить из нее признание в том, что я ей небезразличен… Я ей увильну! Я ей уже показал однажды, что на ее человеческое упрямство у меня есть ангельское терпение и настойчивость, что водить ангела за нос — по крайней мере, долго — даже ей не… Я вдруг вспомнил, как она меня вынудила обманом и чай пить, и картошку есть… Да пойдем мы сегодня в магазин или нет?!

В магазине Татьяна совсем притихла. Я воспользовался этим редким моментом, чтобы подойти к делу заготовки продуктов с должной серьезностью и обстоятельностью. В целом, даже неплохо, что у нее холодильник пустым оказался — открыв, таким образом, для меня широкое поле деятельности в магазине. Поскольку в прошлые наши приходы сюда Татьяна так и не смогла дать мне исчерпывающие ответы по сравнительной характеристике тех или иных молочных и кондитерских товаров, я решил обратиться за профессиональным советом к продавщице. Она любезно откликнулась на мою просьбу… и вдруг я обнаружил, что Татьяна отошла к другому отделу и уже говорит с продавщицей, тыча пальцем в стеклянную витрину. Могла бы, между прочим, вместе со мной послушать объяснения специалиста! Никакого стремления расширить свой кругозор! Ладно, я ей сам потом его расширю. Перспектива оказаться более сведущим, чем Татьяна, в области еды привела меня в отличное расположение духа.

Она уже возвращалась, демонстративно держа перед собой пакет с чем-то — неброско коричневато-телесного цвета. Мои мысли сами собой метнулись в шоколадно-орехово-сливочном направлении… Все также нарочито она положила это нечто в корзинку и с вызовом глянула на меня. Который только-только вошел во вкус углубления своих гастрономических познаний. Теоретических, разумеется. Что бы это ни было, есть его она меня не заставит. По крайней мере, здесь. А любопытство еще никому в вину не ставилось.

Я спросил у нее, что она положила в корзинку.

— Мясо, — коротко ответила она, и я оторопел. Мясо? А почему оно такого странного цвета и… не расползается кровавым пятном?

Татьяна бросила на меня многообещающий взгляд и произнесла с тихой угрозой: — Попробуешь — узнаешь.

Понятно. Могла бы и повежливее то же самое сказать, если уж объяснять не умеет. И чего, спрашивается, она обижается, когда продавщицы ей в ответ фыркают, если от нее самой волна агрессии девятым валом катит? Слава Богу, что хоть только в магазине. Так, нужно идти отсюда поскорее.

В овощном отделе меня встретили старые знакомые. Я быстро наполнил корзинку даже с виду аппетитными овощами, с удовольствием ощущая рукой их упитанность и сочность. Фруктов бы еще… Вон яблоки, например, так и просятся в рот, и пахнут почти так же, как все в Татьяниной ванной… Да ладно, некуда уже — в следующий раз две корзинки возьму. А сейчас домой — и быстро!

Но Татьяна вдруг дернула меня за рукав, сказав, что дома заканчиваются чай и кофе. Ну, конечно, об этом она не забыла; а то, что ничего к чаю в доме почти неделю не было — это ей все равно! Вот взять сейчас и спросить — что бы она без меня делала? Нет, лучше не надо. А то еще заявит, что не может без меня это свое… странное мясо есть. С нее станется.

У чайно-кофейного ряда меня опять словно к полу пригвоздило. Да изучу я когда-нибудь этот магазин или нет? Мне же на это жизни не хватит! Когда мы проходили по знакомым отделам, у меня прямо плечи расправились — как-то увереннее себя чувствуешь, когда знаешь, куда смотреть и что спрашивать. И вот — на тебе! Оказалось, что в двух шагах очередные дебри Амазонки притаились в засаде. И что теперь? Опять блуждать наобум, выход на ощупь отыскивая?

В этом вопросе Татьяна отказалась помогать мне даже незаметно. Она сделала приглашающий жест в сторону бесконечного ряда и очаровательно улыбнулась, пробормотав что-то о привкусах. Ах, так? Ну что ж, привкусы — это как раз по моей части. Читать, между прочим, я тоже еще не разучился. Сейчас почитаем, представим себе — благо, какой ни какой опыт уже имеется… Обалдеть! Какой, спрашивается, привкус может иметь чай под названием «Цветок страсти»? Нет, вот это мне точно не нужно. А чем крупно листовой отличается от мелко листового? Уж точно не привкусом, если эти листья с одного и того же куста срезаны! Ага, вот еще «Послеобеденный»… Нет, нам это не подходит — мы чай по вечерам пьем…

И наконец… Вот. Вот я всегда знал, что упорство и вера в свои силы всегда вознаграждаются. Перед моими глазами оказались коробки с простыми и понятными надписями — «С привкусом персика», «С привкусом малины», «С привкусом… Вот и решение моих проблем. Вот так можно — одним махом — и чай купить, и фрукты. Заодно, кстати, и разберусь, чем вторую корзинку в следующий раз наполнять.

Взяв на пробу четыре разные пачки, я повернулся к полкам с кофе. В мгновенье ока Татьяна оказалась рядом со мной и ткнула пальцем куда-то вниз.

— Вот этот.

— Почему этот? — спросил я, оглядываясь направо и налево. Успешное решение чайной проблемы просто окрылило мое стремление к изучению непознанного. Здесь на всех пачках и банках тоже что-то написано. Почему бы не ознакомиться…?

Но Татьяна уже клала в корзинку выбранный ею кофе, ответив мне всеобъемлюще: — Потому что этот. Я всегда этот кофе пью. Тебе он тоже, по-моему, понравился.

Услышав в ее тоне знакомую окончательную нотку, я не стал настаивать. Нет-нет-нет, сегодня я спорить с ней не буду. Сегодня мне совсем не хочется, чтобы она заупрямилась, разозлившись. Сегодня она мне нужна в добродушном и податливом настроении. Сегодня нам предстоит важный разговор…

Я даже ужин сам приготовлю, решил я, когда мы подходили к дому. Во-первых, быстрее будет, да и потом… Не часто, согласитесь, бывает, когда желания твои полностью совпадают с долгом. Я должен проследить за тем, чтобы она поела, как следует, так? Я должен убедиться, что ее ужин разумно сбалансирован и должным образом приготовлен, так? Вот и я говорю. Да и свое удовольствие растянуть не мешает. Я уже предвкушал ощущение мясистости овощей, мягкости хлеба, недолгого сопротивления сыра под ножом, скользкой изворотливости масла… И запахи, запахи — дразнящие язык и небо обещанием скорого пиршества… Пожалуй, пару кусочков я в рот все же положу — нужно же попробовать, что я на стол ставить буду…

Опять нет! Да почему опять нет? Завтрак у меня, по-моему, очень неплохо вышел. Да был я уже сегодня в душе!

И вдруг она сказала, что ей хочется приготовить мне ужин. Я растерялся. Обида куда-то ушла, бросив на прощание неубедительно возмущенное: «Ну, почему ей всегда хочется делать именно то, что и мне?». На смену ей пришло… я не знаю, что это было. Мне всегда было трудно понять, что я чувствую, когда она смотрит на меня своими огромными лучистыми глазами — так смотрит. Мне вообще легче, когда она говорит — тогда я либо киплю от злости, либо умираю от смеха, либо кидаюсь со всего разгона покорять очередную вершину, которую она мне незаметно под нос подсунула…

Чувствуя, что еще минута такого молчания — и я позорно стеку на пол вязкой лужицей варенья, я ретировался в ванную. В самом деле, освежиться никогда не помешает…

Выйдя из душа и увидев томящееся в ожидании меня пиршество на столе, я окончательно смирился с потерей шанса подготовиться к нему. Да ладно — что за дискриминация, в самом деле: лишать язык удовольствия, когда нос и руки наслаждаются? Пусть уж все органы чувств принимают участие в празднике жизни! Я всегда был за справедливость и равноправие.

Не прошло и пяти минут, как я в очередной раз убедился, что решение не спорить с Татьяной никогда не было одним из лучших.

Она предложила мне попробовать… мясо.

Я мог бы поддаться.

Исключительно ради спокойствия в доме.

В котором сегодня мне нужна была обстановка мира и взаимопонимания.

Но она упомянула Анабель!

Это что — у нас новый образец для подражания появился? Потому что она дольше меня на земле живет? Или потому что она не знает, что такое смущение? Или потому что она к отцам-архангелам сама явилась за разрешением жить на земле в видимости? Или… потому что она своим Франсуа вертит, как хочет?!

Я рявкнул.

Не сдержался.

Но рявкнул коротко.

И почти сразу же пожалел об этом.

Для восстановления атмосферы мира и взаимопонимания я безропотно остался мыть посуду после ужина, в то время как Татьяна пошла принимать ванну. Где-то в глубине души я даже обрадовался. Вот она сейчас разнежится — ванна всегда действовала на нее умиротворяющее — а у меня будет минут пятнадцать-двадцать, чтобы обдумать, как вернуться к тому разговору, начатому в парке…

Через сорок пять минут я обнаружил, что, бродя бесцельно по квартире, постоянно оказываюсь у двери в ванную. Откуда не доносится ни единого звука. Что прикажете думать? Может, она время тянет, чтобы я рухнул от волнений, забыв о каких бы то ни было разговорах? Какое там рухнуть — у меня такое ощущение, что я сегодня вообще не засну! А может, она там заснула? Я ей засну! Люди должны спать в кровати. Под одеялом. И под моим неусыпным надзором. А может, она уже… сознание потеряла? Это же надо — в ванну на полный желудок, когда организм и так с перегрузками работает! С перегрузками, с перегрузками — я по себе чувствую. А может…?

О, Господи! Да я сниму завтра эту чертову дверь — ко всем чертям! Нечего мне баррикадироваться от меня — пусть вон шторкой прикрывается, если уж очень хочется. Мне через нее все равно все видно будет. Почти. У меня весьма некстати заработало воображение. А может, взять сейчас и зайти туда — проверить, как там дела? Не исключено, правда, что я тогда эту дверь прямо сегодня сниму — собственной головой. А если чуть приоткрыть ее и одним глазком… В конце концов, это — моя прямейшая обязанность: не спускать с нее глаз. Желательно обоих. Но что-то подсказало мне, что говорить мы в этом случае будем — долго и подробно — совсем не о том, чего бы мне хотелось. И только после того, как с меня сойдут поставленные ею синяки…

Когда, еще через пятнадцать минут, дверь в ванную чуть приоткрылась, я ринулся к ней в полной уверенности, что мне сейчас придется подхватывать безжизненное тело Татьяны, сумевшее — из последних сил — толкнуть эту дверь в надежде на помощь. Но из двери на меня глянуло ее лицо, сияющее тем самым покоем, которого я так долго сегодня добивался. Ах, она еще и сияет? Она округлила глаза и безмятежно поинтересовалась — а что, собственно, случилось?

От возмущения я даже заикаться начал. Судя по всему, моей сбивчивой тираде о перенесенных треволнениях не удалось донести до нее их глубину. Рассмеявшись, она скорректировала свой вопрос — что, собственно, может с ней случиться в собственной ванне?

Ну, все. Однажды я уже предупреждал ее, что не нужно испытывать мое самообладание. Я был даже рад, что удержался от соблазна проверить, все ли с ней в порядке. Я всегда предпочитал играть по-честному и не переходить к решительным мерам без предупреждения. Сейчас нужно быстро огласить ноту протеста — а дальше все: извини, дорогая, я предупреждал. Громко и отчетливо (чтобы не говорила потом, что не расслышала) я напомнил ей о своих должностных обязанностях и поставил ее в известность, что отныне считаю себя в полном праве нарушать ее уединение где бы то ни было при малейшем намеке на грозящую ей там опасность.

Слушая меня, она почему-то расплывалась во все более широкой улыбке. И смотрела на меня. Молча. Опять просто смотрела. Переводя дыхание после своего слегка затянувшегося ультиматума, я вдруг осознал, что меня окружает облако знакомого… яблочного…

Она продолжала смотреть на меня.

Огромными светло-серыми глазами.

В которых читалось… какое-то ожидание.

Я притянул к себе этого теплое, пушистое существо…

Так, завтра обо всем поговорим.

…

А она сказала мне все-таки «Да»!

*****

В воскресенье утром выяснилось, однако, что у Татьяны даже на собственное «Да» «Нет» припасено. Хотя, впрочем, сначала это было не совсем «Нет»; это потом я ее пресловутое «Нет» в «Да» превратил…

Боясь спугнуть удачу, я провел все утро на кухне, занимаясь хозяйством. В целом, похоже, у нас уже сама собой начала устанавливаться традиция: завтрак — мое дело, ужин — ее. Меня это вполне устраивало — все равно я раньше встаю. Я даже ни разу, ни единым глазком в спальню не заглянул — чтобы не сбиться с бодрого настроения покончить сегодня со всеми разговорами (теперь-то можно и о работе поговорить!), причем исключительно на свежем воздухе.

А может, она сама раньше проснулась… хотел бы я сказать, с радостным ощущением… но нет, скорее, со смутным подозрением, что что-то изменилось.

Когда она забрела на кухню, сонно жмурясь и кутаясь в халат, я подошел к ней, взял ее лицо в руки и попросил: — Скажи это еще раз.

— Что сказать? — вскинула она на меня удивленные глаза.

— Что ты выйдешь за меня замуж.

— Чего? — Вот сейчас она окончательно проснулась. Глаза забегали из стороны в сторону — точно, ревизию воспоминаний проводит.

— Ты сказала, что выйдешь за меня замуж.

— Я ничего такого не помню, — быстро ответила она.

Вот в этом — вся Татьяна. За других сражаться, хоть с отцами-архангелами — это ей раз плюнуть; а свою собственную судьбу за гриву ухватить — Боже упаси. Придумывать истории неимоверные, выходы из ситуаций искать немыслимых, проблемы решать, даже для ангела непосильные — это она с дорогой душой; а вот если решение принимать нужно — голову в песок засунет и так и будет стоять, дожидаясь, пока толпа археологов набежит ее откапывать.

Но, с другой стороны, согласитесь, что «Я ничего такого не помню» — явно лучше, чем «Я ничего такого не говорила». Ну, что ж, не помнит — значит, не помнит. Мне нетрудно еще раз спросить. Но только так спросить, чтобы у нее больше никаких отговорок не осталось. Я даже рассмеялся, припомнив свои вчерашние наблюдения. Так, она у нас, как будто, на каждое мое слово неткает?

— Ты хочешь сказать, что я вру? — спросил я.

— Нет, — тут же отозвалась она (Отлично!), — но я думаю, что даже у ангелов в расчет берутся только те слова, которые сказаны в здравом уме и твердой памяти.

— Я абсолютно с тобой согласен, — постарался я усыпить ее бдительность. — А сейчас ты как себя чувствуешь? Никаких расстройств в здравости ума и памяти не ощущаешь?

— Нет. — Она уже почти шипела от возмущения (Просто прекрасно!). — Как ангел-хранитель, ты можешь быть совершенно за меня спокоен.

— Ты сняла тяжкий груз с моей души, — проникновенно заметил я, готовясь к решительному удару. — Значит, сейчас, отдавая себе полный отчет в своих действиях, ты хочешь отказаться от данного мне вчера обещания выйти за меня замуж?

Следующее «Нет» она уже просто рявкнула. И тут же замолчала, хлопая глазами. Я расхохотался. Вот будет знать, как с психологом бороться! Которого она своими же руками и сотворила. Да еще и назвала Анатолием — что значит: изощренно изобретательный в достижении своей цели!

Вдруг я заметил, что отчаянно хлопающие глаза ее наполняются слезами. Нет. Нет! Только не тяжелая артиллерия! Иначе, всего лишь добившись справедливости, я сам себя начну последним подлецом считать. А она тут же этим и воспользуется.

Я снова подошел к ней, снова взял ее лицо в руки (в случае чего, я сам ей эти слезы вытирать буду, чтобы они мне душу не травили!) и принялся припоминать все те случаи, когда она меня обвела вокруг пальца, заставив делать что-то против моей воли. Пусть лучше разозлится!

Она опять молча уставилась на меня. Слезы, слава Богу, куда-то делись, но вместо них в глазах ее появились некие раздумья. Лазейки ищет? Не выйдет! Или… А может… Никуда он, в конце концов, не денется, этот пляж…

— Ты еще помнишь, что у тебя появились новые обязанности, которые нам не мешало бы обсудить? — произнесла она, наконец, надменно вскинув бровь и даже отступив на шаг от меня.

Гм. Ладно, едем на пляж. Я ответил, что — в отличие от нее — помню все, и пригласил ее к столу. Если мы куда-то едем, то нечего время впустую терять.

Оказалось, что ехать нам нужно в сторону того района, в котором Татьяна придумала мне квартиру. И в котором я ее потом и получил. Ну-ну, посмотрим, в какой глуши она меня поселила.

Когда мы вышли из метро… Кстати, метро мне совершенно не понравилось. Неуютно там как-то. Вагоны длинные, сиденья вдоль них, как в коридоре — никакого чувства уединенности, хоть я и по привычке в самый конец направился. Как по мне, в маршрутке куда приятнее ехать. И не под землей. Станции, правда, довольно красивые и просторные, но даже на них я не мог избавиться от чувства клаустрофобии. А уж в туннелях… Очень неприятно. Слава Богу, спустя некоторое время поезд на открытый простор вырвался — как-то повеселее стало.

Так вот, когда мы выбрались, наконец, из метро, первыми бросились мне в глаза дорожки. У Татьяны возле дома крупные дороги асфальтированные, а маленькие — плитами выложены. Здесь же все дорожки — только шаг ступи в сторону от главной улицы — были усыпаны мелкими камешками. Они похрустывали под ногами, и поскольку ног этих вокруг было довольно много, звук этот, казалось, окружал тебя со всех сторон. А воздух… Было в нем что-то бодрящее, будоражащее — что-то живое. Так и хотелось отправиться на поиски источника этой свежести.

К нему-то Татьяна и привела меня. Когда мы обогнули, наконец, последний дом, глазам моим открылась полоса всевозможных зеленых насаждений, между которыми что-то поблескивало. Здесь даже деревья какие-то другие были: в парке они были все же кое-как упорядочены, а здесь — стояли, как хотели, в одиночку и в группках, и клонились во все возможные стороны…

О! Ноги мои сами собой рванули вперед, через проезжую часть, отделявшую меня от этого буйства природы, но Татьяна свернула налево и направилась к пешеходному переходу. Все — последний барьер цивилизации!

Прямо за переходом среди деревьев виднелся небольшой просвет, к которому мы и направились. И оказались, пройдя сквозь несколько рядов деревьев и огибая кусты, которые нахально расположились между ними, то и дело перекрывая нам прямую дорогу, на небольшом открытом пространстве, покрытом… песком. Слово это всплыло в моей памяти из какой-то прежней жизни. Точно, это — песок, а там, на дорожках был гравий.

Слова эти, однако, пронеслись в моем сознании легким облачком, поскольку я замер на самом краю этого песчаного… пляжа (точно, должно быть, это и есть песчаный пляж), не в силах оторвать глаза от того, что находилось за ним. Там была… вода. Столько воды я еще не видел. И она… текла. Она определенно двигалась — по поверхности ее то и дело пробегала рябь, от которой солнечные лучи отражались сотнями бликов. Но текла она медленно, как-то лениво, и чувствовалось, что ей совершенно наплевать, что расположилось на ее берегах. Или кто. Мы с Татьяной так в маршрутке едем, не обращая никакого внимания на то, что там вдоль дороги происходит.

Река была, наверное, не очень широкой (направляясь в той же маршрутке на работу, мы каждый день несколько проспектов такой же ширины проезжаем), но меня так к ней и потянуло. И тут только я заметил, что на пляже, кроме нас, находилась компания молодых людей. Шумная такая компания. Мне не хотелось даже мимо них проходить — настолько не вписывались они в это царство природы со своими криками, хохотом и беготней.

— Ну, что — куда пойдем: направо или налево? — подала голос Татьяна.

Проблему выбора решила за нас галдящая толпа молодежи. Они устроились справа от нас, почти у самой воды — значит, мы налево пойдем. Пройдя с десяток шагов по песку (а почему он не скрипит — те же ведь камешки, только совсем мелкие?), мы скрылись среди деревьев.

Нет, Татьяна точно ничего в жизни не понимает! Как можно было за три года ни разу сюда не приехать? И меня заодно привезти? Если бы я только знал… Я бы ей сутками в уши жужжал о благотворном влиянии отдыха у воды на здоровье и психику. И не только человеческие. Мне кажется, что день, проведенный в этом месте с лихвой перекроет недельное катание в метро — никакая депрессия потом не страшна. И трава здесь какая-то дикая, вольная, и деревья на тебя снисходительно сверху вниз поглядывают — ну-ну, кого еще к нам ветром занесло? Что-то у меня не возникает пока желания ухватиться за одно из них, подтянуться, стойку на руках выжать… Такое дерево, того и гляди, встрепенется, отряхнется небрежно и пошлет невежу… дальше по ветру. Здесь даже птицы как-то иначе верещат! Уверенно — знают, что они у себя дома, и никакому пришельцу не позволят себя перекричать…

Мне очень хотелось подойти поближе к воде, но как-то неудобно было в очередной раз полным профаном в глазах Татьяны выглядеть. Ха-ха-ха, животики надорвешь — он впервые речку увидел! Ну, допустим. Ну, впервые. А кто в этом виноват? Могла бы и поделиться со мной этим чудом. Я-то ей все всегда рассказываю… А она только и умеет, что к еде меня пинками приобщать… Нет, не получается рассердиться.

Татьяна спустилась к воде сама. Усмотрела в трех шагах от берега пару камней, греющихся на солнышке, и предложила посидеть на них. Устала, наверное. Вот — вот оно, отсутствие физической подготовки. А вот не надо целыми днями в помещении сидеть, а выходя на улицу, сразу в транспорт прыгать! Что она там про спортзал говорила? Нужно будет подумать, как и ее туда заманить. Там наверняка найдется где-нибудь в уголке место для самых простеньких упражнений — вот пусть зарядку там и делает. У меня на глазах. А то ведь утром ее никак не заставишь…

— Ну, так что это за новые обязанности? — вернул меня к реальности Татьянин голос.

Господи, как же мне не хочется о работе говорить! Ну, в самом же деле, считанные часы передышки остались — завтра трудиться начнем! Да и потом — что ей говорить? В общем я уже рассказал ей о своем дополнительном задании, а в подробностях… Вот поговорю завтра с Галиным растяпой, послушаю его трактовку событий, к ней также присмотрюсь…

Татьяна же из моего нежелания лишать себя последних свободных часов сделала вывод, что мне запрещено об этом разговаривать. Это еще с какой стати? После всего, что я ей уже рассказал? Отцы-архангелы, в отличие от нее, доверяют моей способности оценить обстановку и действовать соответственно… А, ну теперь понятно — если Анабель о своей работе с Франсуа не говорит, значит, и мне нельзя! Она нам, конечно, очень помогла — я никогда этого не отрицал! — но нечего из нее идеального ангела делать! Мы вообще понятия не имеем, на каких условиях она право на видимость на земле получила! А то, что она Франсуа ничего не рассказывает… Так она, может, для того и держит его в полном неведении, чтобы гонять в хвост и в гриву! Вот и за нас он почему-то взялся, а не она… Кстати…

О том, что Анабель могли поручить присмотреться к моим отношениям с Татьяной, я просто так сказал. Такой вариант был вполне возможен — меня же обязали Галиного двоечника на путь истинный направить. Но главное — мне хотелось показать Татьяне, что Анабель совсем не обязательно переполняет любовь и сострадание к собратьям-ангелам, равно как и к людям. Татьяна же усмотрела в этом величие ангельского единения и взаимовыручки. Кто бы сомневался? Как же могла бы великая Анабель не дать мне доброго совета? Как же могла бы она не научить меня, непутевого, уму-разуму? Хотел бы я посмотреть на того, кто бы ко мне с советами сунулся! Может, и хорошо, что она своего Франсуа на передний план вытолкнула…

Стоп. Мне же самому придется этого Галиного балбеса вразумлять. И расспрашивать. И наставлять. А если он меня пошлет, как я бы на его месте сделал…? Я ему пошлю! И уж, по крайней мере, я не буду Татьяну на разведку посылать!

Татьяна тоже об этом подумала — вот она, обратная сторона способности ангела-хранителя внушать мысли своему человеку. Довнушался. Нет, чтобы выборочно — о спортзале, например… Пришлось о нестандартных ситуациях ей рассказывать.

Прежде я с ней только об обычной работе ангела-хранителя говорил. Естественно — нашу-то ситуацию никоим образом нельзя было к необычным случаям отнести; мы сами между собой разобрались и Анабель — скорее всего — никто не посылал меня инспектировать. Собственно говоря, я и сам тогда мало что о них знал — если быть совсем честным, то почти ничего, кроме того, что не справившегося со своим делом ангела выдворяют с земли. Именно этим, в частности, отдел по внештатным ситуациям и занимается.

Татьяна вдруг спросила, смог бы я… выдворить кого-то. Как будто это самое страшное! Мне придется доклад писать по своим наблюдениям, характеристику ему предоставлять, рекомендации высказывать — выдворять его или нет! Что хуже — подписывать приговор или приводить его в исполнение? Я поежился. Что-то мне там, наверху, это дополнительное задание совсем иначе представлялось…

А на счет того, что бы я смог… Если бы у меня не осталось другой возможности хоть изредка на землю попадать, кроме как в составе отряда быстрого реагирования, пошел бы я в него и выдворял бы правонарушителей — быстро и безболезненно — чтобы ее скорее увидеть. Так что — прости, Татьяна, не идеальный ангел тебе в хранители достался!

Она принялась с жаром защищать этих самых правонарушителей. У нее для любого ангела найдется понимание и сочувствие — кроме своего собственного! Мне, понимаете ли, нужно было мозги вправлять, когда она от меня в свою раковину пряталась! Так она и вправила однажды — да так, что всей контрольной комиссии и не снилось: материализоваться меня заставила прямо у нее перед носом, без всякой подготовки.

Нет, она мне не даст-таки спокойно и вдумчиво подойти к этому поручению! Не терпится ей — она займется Галей прямо завтра. С ней, видите ли, Галя будет откровеннее разговаривать. А я так — рядом посижу, послушаю. Да кто из нас психолог? Она и сферы деятельности уже разделила: себе людей оставила, а мне ангелов доверила. Потом, видно, решила, что слишком легок мой удел будет — и добавила мне на плечи контрольную комиссию. Подумаешь, в самом деле…

Что?! Опять Анабель?! Анабель не побоялась доверить Франсуа…?! Доверить?! Можно подумать…

Татьяна велела мне думать дальше. Я почувствовал себя настолько польщенным, что не нашел слов, чтобы поблагодарить ее за столь редкую привилегию. Воистину нужно воспользоваться милостиво дарованным позволением…

Интересно, как я могу думать, если она постоянно бомбардирует меня все новыми вопросами?! Ну, научился я уже узнавать других ангелов — на свою голову! Вон вчера только в парке — четверо; а завтра в транспорте? Даже думать об этом не хочется. Ну, разумеется, я должен с ним завтра поговорить. Ну, и что, что в офисе толпа народа будет? Мне не обязательно на всю комнату кричать… У меня вдруг мелькнула интересная мысль. Ведь действительно мы с коллегой можем поговорить так, чтобы люди — Татьяна, в особенности — нас не слышали. И передавать ей все детали нашего разговора вовсе незачем — я их сам обдумаю и сообщу ей только самое важное. Только самое жизненно необходимое для ее участия в этом деле. Она и это будет по два часа в день обсуждать…

И в этот момент Татьяна попросила меня подавать ей знаки моего присутствия в офисе. И я опять почувствовал, что расплываюсь в лужицу вязкого варенья. Надо же — она все помнит. Как удачно все, однако, складывается: и вперед меня Татьяна вырываться не будет, и с коллегой я смогу поговорить вполне конфиденциально, и взглядом она меня целый день искать будет, и сейчас замолчала… И солнце припекает — сейчас точно расплавлюсь…

Я дал ей помолчать немного, наслаждаясь непривычным покоем. Но вскоре эта непривычность начала действовать мне на нервы. Солнце жарит, от Татьяны отбиваться не нужно, безделье как-то раздражает… А тут вода — совсем под боком… И вокруг никого… Может, пробраться туда потихоньку, а она пусть пока отдыхает? Да нет, украдкой, не сказав ей ни слова — нехорошо как-то. Еще пример подам, не дай Бог…

Я негромко намекнул ей, что не прочь бы окунуться. Что-то как-то быстро она отдохнула! Ведь и пяти минут не прошло в тишине и покое, а она уже вцепилась в меня со свежими силами, словно пару часов их набирала — и посыпались аргументы, один смешнее другого.

Возможно, я не умею плавать. Нет, вы слышали? Ангел-хранитель не умеет плавать — а заодно и бегать, прыгать, держать нагрузку и уклоняться от удара. Да даже у наших ангелов-распорядителей физическая подготовка лучше, чем у большинства людей!

Я могу простудиться в холодной воде. Путешествуя на крыше такси в любую погоду, значит, не простуживался, а сейчас, окунувшись на пару минут в прохладную воду под жаркими лучами солнца, воспаление легких подхвачу? Она о закаливании когда-нибудь слышала? Знакопеременная нагрузка только укрепляет организм!

У меня нет… Чего у меня нет? Каких таких плавок? Их во время плавания носят? У людей, что, для всех видов деятельности специальная униформа существует? Одежда должна защищать от холода… Да, согласен, и от посторонних глаз тоже, но ведь здесь никого нет! Как это — а она кто? Я, например, ее посторонней совсем не считаю, да и потом — она ведь однажды заставила меня все обновки прямо перед ней примерять! Тогда ее вопрос о приличиях не волновал…

Почувствовав, наверное, всю абсурдность своих аргументов, она замолчала. И даже назад, к поваленному дереву откинулась и глаза закрыла. Вот и замечательно. Пусть дальше отдыхает.

Я мгновенно сбросил с себя всю одежду и ринулся вниз к реке. Первый же шаг вперед напомнил мне о том ощущении, которое я испытал, впервые сунув руку под кран холодной воды — в кожу ног словно иголки вонзились со всех сторон. Но как-то не так. По всему остальному телу кровь быстрее побежала, требуя прохлады и свежести. Ну что ж, я уже давно понял, что к велениям этого тела следует прислушиваться. Я сделал еще два решительных шага вперед, наклонился и ринулся в воду всем телом. Ох, по всему телу иголки — но почему-то жарко стало. А, понятно, они кровь теперь со всех сторон разогнали. Причем так разогнали, что у меня руки сами собой замахали, как крылья водяной мельницы, бурным потоком подталкиваемые. Противоположный берег ринулся мне навстречу. Сейчас доплыву до него и назад.

На очередном гребке я вспомнил, что Татьяна осталась там без присмотра. Пусть на пару минут, но все же. Я оглянулся, чтобы посмотреть, что она там делает. И увидел ее у самого края воды. Я открыл рот, чтобы крикнуть ей, чтобы с места не шевелилась, пока я не вернусь, и чуть не захлебнулся — вода действительно двигалась, и прямо мне в лицо.

И только потом я заметил, что Татьяна стоит не просто сзади меня, а сзади и слева. Очень слева. Э-э-э, куда это меня тащит? Еще не хватало, чтобы какая-то река унесла ангела-хранителя от вверенного ему объекта хранения! Да не будет того, чтобы меня пересилил какой-то горизонтальный душ — пусть даже очень большой! Я поплыл назад, но наискосок, к тому месту, с которого забрался в это обманчиво безразличное творение природы.

Путь назад оказался существенно длиннее. Татьяне даже ждать у кромки воды надоело. Когда я выбрался, отдуваясь, на берег, она уже вновь сидела на своем камне, разглядывая меня прищуренными глазами. Я тут же выпрямился и пошел наверх пружинистым шагом. Я же сказал, что все могу — и никакой стихии не удастся доказать обратное! Особенно мне понравились резкие движения рук — лучше любой зарядки!

Когда я подошел к Татьяне, она подозрительно уставилась мне в лицо — ища в нем признаки изнеможения и лихорадочного жара, наверное. И тут же сообщила мне, что мы немедленно едем домой, поскольку мне нужны чай и ванна. Она всегда лучше меня знает, что мне нужно! Я чуть не рассмеялся. Какая ванна может сравниться с укрощением этого водного великана? Меня просто распирало от желания еще что-нибудь одолеть, еще какую-нибудь вершину покорить, еще какие-нибудь дебри поисследовать…

И тут я вспомнил, в какой район мы приехали. Мгновенно загоревшись этой идей, я быстро оделся и предложил Татьяне пойти и посмотреть на мою квартиру. Не то, чтобы я там жить собирался, но интересно все же…

Если Татьяна решила, что мне нужны чай и ванна, сбить ее с намеченного курса трудно. Но можно. Ничего-ничего, это мы уже проходили; главное — на каждое ее возражение давать быстрый и твердый ответ. Она мне точного адреса не придумывала? Отлично, он у меня в паспорте записан. Она его не запомнила? Великолепно, у меня все документы с собой. С какой это стати я их потеряю?! Так, провоцирует — пропустим этот аргумент, как не заслуживающий внимания. Ключей у меня нет? Вот черт! Действительно, она свою дверь всегда ключом открывает. А мне их не дали.

Документы мне вручил мой руководитель — вместе с материалами по другим ангелам-хранителям, живущим на земле в видимости, которые мне предстояло изучить перед возвращением на землю. Но ничего металлического среди них не было — я точно помню. А может, они у меня в кармане появятся прямо перед дверью — по закону надобности? Так раньше по этому закону у меня только деньги появлялись… Но теперь-то все изменилось! Может, ангелам-снабжателям действительно поручено вручить мне ключи от квартиры прямо на ее пороге, чтобы они — случайно — не выпали из кармана, пока не нужны? Да ладно, быть такого не может, чтобы отцы-хранители не предусмотрели решение этой проблемы. Все, на месте разберемся…

Пока мы блуждали в этом невообразимом бетонном лабиринте, я не раз вспоминал разговоры Сергея Ивановича, отца Татьяны, о том, как строили раньше и как строят сейчас. Вот доведется еще раз встретиться, обязательно скажу ему, что он совершенно прав и я с ним абсолютно согласен. Ну, кто так строит, скажите на милость? Складывается впечатление, что современное градостроительство задалось одной целью — сконцентрировать максимальное количество народа на минимально возможном участке земли. Это — не жилой район; это — муравейник какой-то. Чтобы тут жить, нужно либо с компасом в голове родиться, либо карту годами с собой носить — чтобы до магазина с первого раза добраться и домой с работы не к полуночи возвращаться…

А на каждом подъезде подробную схему этажей вывешивать, особым крестиком месторасположение лифта обозначая…

А на выходе из лифта — детальный план этажа, с четким указанием, куда каждая дверь ведет…

Уф, добрались, наконец! Вот она — моя… А что это на двери такое? Чуть выше ручки, на двери висело нечто вроде металлического козырька, шириной с мою ладонь. Я ощупал это нечто — пальцы сами собой нырнули под козырек и нащупали там какие-то выпуклости. О, они еще и нажимаются! Козырек приветственно пискнул и подмигнул мне крохотной красной лампочкой. Фу, ты, черт! И что — сейчас эта дверь сама откроется? А что я нажимал? Хоть убей, не помню…

Татьяна жизнерадостно сообщила мне, что это — кодовый замок, и, чтобы дверь открылась, нужно нажимать не одну, а от шести до восьми кнопок, причем в определенной последовательности — код называется. И что этот код я должен либо сам знать, либо мне его записали и передали вместе с документами. Честно говоря, я их постранично не просматривал…

Вдруг справа от нас послышалось суровое: — Вам кого?

Я вздрогнул и чуть не выронил пачку бумаг. Черт, точно лучше дома их оставлять! Сам-то я их никогда не потеряю — но вот так, неожиданно, буркнет кто-то под руку, а тут порыв ветра… Я повернул голову и увидел, что из узкой щели между дверью и стеной нас буравит подозрительным взглядом невысокая старушка. Меня, собственно говоря, буравит. Наверное, именно поэтому первой нашлась, что говорить, Татьяна. Она залепетала что-то несуразное про ремонт, про мастеров и про временный код, который мы забыли. Старушка дала нам несколько практических советов и предложила нам последовать им — немедленно.

Татьяна — с яркими пятнами на щеках, лихорадочным блеском в глазах и неестественной улыбкой на губах — потащила меня за рукав в сторону лифта. Мне вдруг так обидно стало. Это же моя квартира! Моя! В двух жарких схватках завоеванная! И какая-то старушенция сгонит меня с моей территории угрозами милиции, как пса приблудного метлой? Да я все эти кнопки в один момент перенажимаю — против терпения и упорства ничто не устоит!

Татьяна, все также увлекая меня прочь от двери, вежливо поинтересовалась, знаю ли я, сколько раз мне придется проявлять терпение и упорство. Да какая разница! Но по тону ее я почувствовал, что одним моментом тут точно не обойдешься. Ладно. Если я не помню этот код, так я его вспомню. В крайнем случае, как сказал мне мой руководитель, я в любой момент могу к ним за помощью обратиться. Не хотелось бы, правда, на следующий же после возвращения день…

По дороге домой меня даже метро в депрессию не вогнало. Я сам себя туда вогнал — и намного быстрее. Пытаясь вспомнить, не возникали ли хоть какие-то цифры во время моего недолгого пребывания дома. Да нет, вроде ничего такого — кроме разговора о двухкомнатной квартире с моим руководителем.

А, вот еще — я в первый день, когда незнакомые окрестности осваивал, двери в том здании считал. Точно-точно. Но там было четыре коридора и в каждом по семнадцать дверей. Что-то слишком просто…

А может, состав контрольной комиссии? В первый день их пятеро было, затем четверо, потом один мой руководитель, потом к нему руководитель Анабель присоединилась, затем он опять один остался… Черт, Татьяна же сказала, что минимум шесть цифр должно быть!

А может, они не случайно меня в разное время будили? Да нет, я сам просыпался… да все равно не подходит — я там всего пять дней пробыл!

А может, вспомнить, сколько они мне вопросов задавали? Каждый день? Все вместе или каждый по отдельности? И если по отдельности — то в какой очередности, если они друг друга перебивали? А руководитель Анабель меня таким количеством вопросов засыпала на четвертый день — я же в жизни их не вспомню!

Да я никогда прежде в голове столько вариантов не перебирал — даже когда Татьяна против меня бунтовать начинала!

Я вдруг почувствовал, что у меня сейчас голова треснет. Ну, допустим, не треснет, но… болит. Наверное, это так и называется — голова болит. Виски так сдавило, что мозг принялся отчаянно стучать в них, требуя прекратить насилие над собой. Все, хватит раздумий на сегодня. Вот сейчас домой доберемся, поужинаем, отдохнем, как следует, а завтра — на свежую-то голову…

Дома Татьяна загнала-таки меня в ванну. Честно говоря, я бы предпочел помочь ей с ужином, чтобы поскорее подкрепиться и отправиться спать. Устал я что-то… С Татьяной-то все три года жизнь у меня была хоть и не спокойная, но… в целом рутинная, а тут — столько новых впечатлений за один день. Но Татьяна бросила невзначай, что в ванне я еще ни разу не был — так же, как и в реке. Это слово подействовало на меня магически. А что, подумал я, вспоминая то ощущение небывалой свежести и прилива сил — может, и вправду на меня вода так действует? Только… горизонтальная, не так, как в душе? Да и потом — в ванне тоже прилечь можно…

Прилег. Не то. Душно. Дышать совсем тяжело. В висках опять застучало. Может, вода слишком горячая? Добавил холодной. К стуку в висках прибавился стук зубов. На коже пупырышки какие-то выступили. И руками особо не помашешь — тут даже шевельнуться страшно, чтобы воду не расплескать. Хватит, однажды я пол в ванной уже осушал. Нет. Не то. Совсем не то. Как здесь Татьяна часами валяется?

Я выбрался из ванной, растерся полотенцем, быстро оделся, стараясь унять дрожь, и отправился на кухню.

Она только-только картошку поставила? Ну, понятно, решила, что я в ванне полночи, как она, буду нежиться, и решила не торопиться. Да мне что-то и есть уже не хочется…

Когда Татьяна предложила — пока картошка сварится — посмотреть, не пришел ли ответ от Франсуа, я даже обрадовался. Я уже и сам подумывал, как бы мне потихоньку ретироваться в спальню (у нее компьютер там стоит). Мне бы только до кровати добраться… ну его, этот ужин! Но не могу же я ей признаться, что неутомимый ангел раньше ее из сил выбился и на боковую просится! А так — пока она с Франсуа общаться будет, я присяду, а там, глядишь, голову на подушку…

Вот еще! Нужно мне очень с Франсуа переписываться! У меня и так голова не соображает, мне бы ее примостить куда-то… О, вот так — хоть на руку, а рука локтем на подушке, и ноги можно на кровать положить… И совсем я даже не улегся, а так — отдыхаю в ожидании ужина… И глаза можно прикрыть, а то щиплет — на солнечные блики меньше смотреть нужно было…

Черт!!! Когда зазвонил Татьянин мобильный, меня чуть с кровати не сбросило. Как будто пружиной. Сжатой до упора. Мало мне сегодня ярких впечатлений было? Это же какой… человек меня добить собрался?

Но Татьяна вдруг протянула мне телефон с выражением бесконечного удивления на лице. Меня?! Анабель?! Понятно. Значит, все-таки не какой, а какая. Я — на парах самоуважения — сгреб в крохотную кучку остатки сил и взял у Татьяны телефон, старательно придавливая раздражение. О чем бы Анабель ни хотела со мной поговорить, сначала я должен еще раз поблагодарить ее — не будь ее, не сидел бы я здесь сейчас (ох, прилечь бы!).

Едва дослушав меня до конца, Анабель принялась задавать мне вопросы. Напористо и решительно — точно, как ее руководитель. Та тоже их в тебя обойму за обоймой выпускает. И наблюдает потом с интересом, как ты вправо-влево дергаешься, уклоняясь от прямого попадания. Отвечал я на ее вопросы односложно — на большее у меня уже сил не было. Но мысли мелькали. Разные.

— Вам поручили дополнительное задание?

Да какое ей дело? Проверяет, решилось ли все со мной так же, как с ней?

— Да.

— Помочь коллеге?

Ну, уж откровеннее некуда. А я у нее спрашивал, что ей поручили?

— Да.

— Которого Вы не знаете?

Откуда же мне его знать? Она же в курсе наших условий работы!

— Абсолютно.

— Тогда Вы позволите мне дать Вам совет?

О, это уже лучше. Советы у нее неплохие, да и пусть лучше она говорит.

— С удовольствием.

— Подходите к нему осторожно. Желательно в таком месте, где у вас обоих будет простор для маневра.

Ничего себе. Я дикого зверя укрощать буду или с коллегой опытом делиться?

— Почему?

— Вспомните себя. Вряд ли он сразу поверит, что Вы присланы ему на помощь. Скорее он решит, что его отзывают. И тогда…

Я вспомнил себя. Особенно, как я вцепился в подоконник, чтобы меня весь отряд быстрого реагирования — в полном составе — от него не оторвал. Интересно, а что бы она сделала?

— Что?

— Никогда нельзя предугадать, как поведет себя ангел в подобной ситуации. Не забывайте, что и для Вас это — испытание на умение работать в более напряженных условиях.

А вот за это — спасибо. Они, что, все же оставили меня под наблюдением? Да нет, не мог мне мой руководитель врать. Скорее, они за Галиным балбесом наблюдать будут, а за мной — только в процессе контакта с ним. Вот это — действительно ценная информация.

— Спасибо, — сказал я совершенно искренне.

Анабель попросила меня вновь передать телефон Татьяне — Франсуа еще что-то там не договорил — и я снова откинулся на подушку, мучительно размышляя. Вернее, стараясь размышлять. Но не менее мучительно. Нет. Сегодня нет. Я же еще в метро решил, что лучше завтра, после отдыха. А что это он Татьяне столько времени договаривает?

Наконец, Татьяна опустила телефон, повернулась ко мне, хлопая глазами, и выстрелила в меня очередным вопросом: «Что она тебе сказала?». Который столкнулся на полдороге с моим: «Что он тебе сказал?». Меня совсем свалило на подушку — в приступе хохота. А я и не сопротивлялся.

Татьяна поведала мне, что Франсуа повторно пригласил нас проведать их с Анабель. Да? И все? И на это ему понадобилось столько времени? Я сказал Татьяне — не менее кратко — что Анабель дала мне несколько советов в отношении общения с Галиным ангелом. И если она сейчас потребует от меня детали…!

Но Татьяна вдруг попросила меня присмотреть за картошкой, пока она родителям позвонит. Я чуть не взвыл. Это же на полчаса, как минимум! И успокаивай ее потом после… советов. И тут я заметил очень странное выражение у нее на лице. У меня даже сложилось впечатление, что ей… не терпится им позвонить. Ого! Похоже, и в этой сфере Татьяниной жизни произошли какие-то перемены. М-да. Неизменным осталось лишь ее нежелание сообщать мне о них. Она и к картошке меня приставила, чтобы я не потащился за ней подслушивать. А я и не собирался, между прочим! Не хочу. Все равно результаты этого разговора я у нее на лице сразу же увижу.

Разговор действительно оказался на удивление коротким — минут пять-семь, не больше. Картошка уже как раз сварилась, и я — опять аппетит проснулся! — принялся раскладывать ее по тарелкам. Татьяна вошла на кухню и немедленно включилась в процесс приготовления ужина. Вот только движения у нее были какие-то неуверенные. Я пару раз глянул на нее украдкой — нет, лицо, вроде, спокойное; не успели они ее из себя вывести. И вдруг она обронила, словно между прочим: — Слушай, родители на следующие выходные в гости зовут…

Да неужели? Что, по зрелом размышлении они пришли к выводу, что я не так уж плох для их единственной дочери? Хоть и работа у меня не солидная, и происхождение туманное, а намерения — и вовсе мутные?

Татьяна строго сообщила мне, что целью нашей поездки может быть только примирение. И добавила…

А вот это уже интересно! Судя по Татьяниному дрогнувшему голосу, звонок, который сделала ей мать в мое отсутствие, действительно оказался необычным. Она ее поддержала?! Не обрадовалась, что я скрылся в голубой дали, не заявила: «Так я и знала!»… Фу, ты, черт — похоже, я тоже что-то недосмотрел…

Ха, а вот в это слабо мне верится! Чтобы после стольких лет постоянных поучений они вдруг оставили ее в покое и дали жить по-своему? Ну да, конечно…

Татьяна, похоже, и сама поняла, как неправдоподобно звучит эта фраза, и тут же заявила, что ее родители — будучи людьми — находятся в ее компетенции. А, замучила все же совесть — после того как она мне на шею всех ангелов повесила и контрольную комиссию к ним в придачу! Хотя, впрочем, я предпочел бы разделить с ней груз общения с родителями: маму — ей, папу — мне. Сергей Иванович хоть и человек, но с мужчинами, знаете, как-то проще общий язык найти — да вот на базе элементарной логики, например. Я и сам хотел поделиться с ним своими наблюдениями по поводу строительства… А с женщинами этими… хоть с человеческими, хоть с ангельскими… Хватит с меня Марины и Анабель. Если, после них, меня еще на Людмилу Викторовну замкнуть, то от скачков в разговоре мне головная боль на неделю обеспечена. Ох, ты, не нужно мне было про голову вспоминать…

Нет, решено — поедем. В воскресенье? Отлично. Тогда в субботу можно было бы куда-нибудь на свежий воздух… После трудовой недели-то…

Но Татьяна, видимо, решила посвятить все ближайшие выходные светским визитам. С подружками у нее, видите ли, давно не получается встретиться! А не могла она к ним съездить, пока меня не было? Хотя, впрочем, к Свете на дачу я бы не прочь… Хорошо у нее там, уютно… Воды, правда — один бассейн надувной, да мы вот с сыном ее, Олежкой, в кораблики в прошлый раз не доиграли… Только к Свете?

Татьяна бросила небрежно, что Марина, возможно, тоже подъедет. Я поморщился. С этой хищницей мы уже, по-моему, отношения выяснили, но если она ко мне опять приставать начнет, я отведу ее в сторонку — только так, чтобы Татьяна видела! — и прямо ей скажу, что я о таких активных дамах думаю…

Я вдруг понял, что уже согласился ехать к Свете. Татьяна тоже это почувствовала и выпорхнула из кухни, чтобы позвонить ей. Вот же умеет момент ловить! Тьфу, опять я слабину дал. Еще две минуты ждать. Если она через две с половиной минуты вернется… Да что это я расчихался? И голова никак не унимается… Точно от возмущения.

Ужин был какой-то странный. Вкусовые ощущения… притупились, что ли, а может, в привычку уже начали входить. Но в целом к концу ужина я почувствовал себя явно лучше — даже мысли какие-то в голове зашевелились. И первыми от летаргии очнулись, естественно, неприятные. Квартира — дверь — замок — код. При первом же поползновении мыслей в этом направлении в голове у меня зазвенел сигнал тревоги, парализовавший их все до единой.

Пришлось признаваться Татьяне… Нет, пришлось сообщить ей… Нет, пришлось намекнуть ей — невзначай — что я совсем не против выслушать ее соображения по этому поводу.

Но этот сумасшедший день и ее, видимо, утомил. Она решительно заявила мне, что сегодня мы больше ни о чем беседовать не будем, а прямо после чая отправимся в кровать.

Наконец-то!

Мне стоило больших трудов не выказать каждой черточкой лица полнейшее одобрение принятому решению. И заметьте: не я об этом заговорил.

Глава 3. К вопросу об отличиях

Отличаться от предыдущей эта неделя начала прямо с понедельника.

Для начала я пошла на работу — раз.

В смысле: мы пошли на работу — два.

И хотя нам пришлось рано вставать, но завтракала я не одна, и по дороге на работу роль образцового пассажира больше не играла — три.

Я уселась в самом конце маршрутки — на нашем любимом сидении — и всю дорогу наслаждалась полной изоляцией от собратьев-пассажиров. Мне даже говорить ни о чем не хотелось, уютно устроившись у него под рукой. Да и о чем говорить-то? Действительно, пусть он сегодня с Галиным ангелом познакомится, выяснит, что тот собой представляет, а потом уже — завтра, к примеру — и я подключусь. Нужно будет попросить его, чтобы он меня ему представил — втроем мы уж точно что-нибудь придумаем.

С каждой минутой эта идея нравилась мне все больше. Ведь какая экономия времени получится! Иначе ведь мне с Галей говорить придется, не зная толком, что спрашивать — они это слушать будут — потом обсуждать — и потом моему ангелу придется пересказывать мне результат их обсуждений, чтобы я в следующий раз правильные вопросы ей задавала. А если я буду участвовать в их анализе проведенной беседы (как полноправный участник этого дела, между прочим!), то не только раньше узнаю, о чем они там договорились, но и свои соображения высказать смогу. Не говоря уже о том, что мне очень хочется хоть одним глазком глянуть на этого нового ангела. А лучше двумя — и не один раз.

Я очнулась от… детального планирования совершенно нового для меня мероприятия, лишь когда мы уже подъезжали к работе.

— Ты еще помнишь, что обещал мне знаки подавать? — спросила я. Он, казалось, тоже был полностью поглощен обдумыванием предстоящего знакомства с коллегой — лучше напомнить ему, что я в этом офисе тоже, между прочим, находиться буду и, в отличие от него, ни увидеть, ни почувствовать его не смогу.

— Конечно, помню, — отозвался он с улыбкой и начал наклонять свое лицо к моему.

Э, нет! Мы, между прочим, на работу едем, и сегодня — вот вам еще одно отличие! — ему тоже придется там трудиться. И пора уже на деловой лад настраиваться!

В невидимость он перешел, как обычно, на лестнице, и мы вошли в офис ровно в девять часов. На входе я придержала дверь, чтобы он зашел спокойно, и вдруг почувствовала, как две руки ухватились за мою талию, подталкивая меня вперед. Он, что, с ума сошел? Что за игры, честное слово, в рабочее время?

Я пошла к своему столу, нарочно останавливаясь возле сотрудников, здороваясь с ними и делясь впечатлениями от прекрасной погоды. И всякий раз те же самые руки настойчиво увлекали меня вперед. Со стороны, наверное, это выглядело, как будто чувство долга не позволяло мне надолго задерживаться на пустых разговорах и направляло меня к рабочему месту. Ну и хорошо — к столу и погрузиться в работу!

Судя по всему, о своем обещании подавать мне знаки он не только не забыл, но и отнесся к нему очень серьезно. Вот нет, чтобы он ко всем своим обещаниям так относился! Не успела я сесть за стол и включить компьютер, как поняла, что он устроился слева и чуть позади от меня. И принялся подавать мне знаки. То рукой к волосам прикоснется, то за ухом пощекочет, то кончиками пальцев по левой руке, мышью не занятой, проведет или еще лучше — по щеке… Да что он, издевается, что ли? И ведь знает же, что я сделать ничего не могу — не отбиваться же мне на глазах у всех сотрудников от невидимого нахала! Знает-знает — и пользуется моментом! Нет, в целом я была, конечно, не против, но как прикажете сосредоточиться в такой обстановке?

Через час я не выдержала. Вот сейчас окликнет кто-то, не дай Бог, а у меня — глаза, как у мартовского зайца… Ну, подожди ты у меня! Я ведь просила мне знаки подавать, а не на мне! Я схватила, не глядя, какой-то словарь, раскрыла его и склонилась над ним, словно в поисках нужного слова. Правую руку я небрежно опустила на колени и — под прикрытием стола — пошарила ею в воздухе. Возле своей левой руки, которую он в этот момент опять — абсолютно бессовестным образом — поглаживал. Есть! Нащупав его… запястье, по-моему, я ущипнула его изо всех сил. Над левым ухом у меня раздалось сдавленное мычание. Нет, он совсем обалдел — звуки издавать!

Склонившись еще ниже над словарем, я яростно прошипела левым уголком рта: — Ты работать сегодня собираешься или нет? Шепотом отвечай! — быстро добавила я. Кто его знает — вдруг опять орать начнет.

Прямо у моего левого уха послышалось обиженное бормотание.

— Да я его уже вычислил. Вон он — между Галиным столом и окном устроился.

Я невольно глянула туда. В углу, возле Галиного стола стояла этажерка с каталогами, и, чтобы обеспечить подход к ней с двух сторон, Галин стол не был придвинут вплотную к окну. Но там же… Господи, как он туда втиснулся? Я вспомнила крохотное пространство между кухонным уголком и холодильником у себя на кухне, где раньше любил сидеть мой ангел, и меня затопила волна сочувствия к Галиному ангелу. Моему ведь Анатолию уже не нужно по углам жаться, а этот бедняга…

— Ну, так давай, действуй, — сказала я уже спокойнее. — Хватит дурака-то валять!

— Ладно, — ответил он еще более обиженным тоном. — Мне просто не стоит к нему слишком решительно подступаться; я хотел дать ему время расслабиться, а пока…

— Ну, знаешь, оправдания себе всегда найти можно, — резонно возразила я. — Иди уже, подступайся…

Все знаки его присутствия тут же пропали. Внезапно и абсолютно. Мог бы и плечо мне напоследок сжать… В раздражении я оттолкнула от себя ни в чем не виноватый словарь.

Минут через десять я заметила краем глаза, что у окна резко дернулась занавеска. И спустя мгновенье еще раз. Так резко, что от стола Лены Тешиной, напротив меня, послышалось удивленное: — Ого! Ничего себе сквозняк! Ветер на улице, что ли, поднялся?

Я похолодела. Все лица повернулись к окну. Галино лицо выглядело особенно удивленным. Естественно, она ведь ближе всех к нему сидит, а ни малейшего дуновения не почувствовала. Да что на него нашло сегодня? Я старательно кашлянула пару раз, бросив в пространство: — Да, что-то повеяло… — Галя глянула на меня в полном недоумении.

Больше занавеска не шевелилась. Ни разу. Я выждала с десяток минут, опасливо косясь на нее, прежде чем расслабиться. Все, кажется, прекратил шуточки свои шутить…

Додумать до конца эту мысль мне не удалось — в противоположном углу офиса, возле вешалки и стола с кофеваркой раздался глухой удар в стену. Идиот! Я же просила мне знаки подавать, а не всему офису! Подпрыгнула я не одна — но кто-то из наших ребят добродушно рассмеялся: — Они там, что, у строителей мебель двигают?

За стенкой находился офис фирмы, занимающейся ремонтом — мы еще шутили, что соседи нам попались удачные: они квартиры ремонтируют, а мы их потом украшаем. В принципе, если напрячься, можно представить себе, что кто-то в том офисе слишком резко двинул стол и тот врезался — боком или углом — в стену… Я решила сосредоточиться на этой мысли. Лишь бы только больше никаких…

Больше никаких звуков не раздавалось. А также не просматривалось никаких знаков присутствия ни одного ангела. Я целый час провела, делая вид, что что-то делаю, и стреляя глазами то вправо — на окно, то влево — на кофеварку. Хоть бы одна чашка там шевельнулась! Не забыл он, как же! Вот до первой встречи с собратом и не забыл, а сейчас сидят себе где-то в уголке, сплетничают о глупом человечестве. Да куда же он подевался, черт бы его побрал? Он говорил, что мысли мои читать не умеет, но настроение должен же чувствовать! Или он его только вблизи чувствует? Ладно, я могу и ближе подойти…

Я встала из-за стола и не спеша направилась к кофеварке. Полдвенадцатого — самое время кофе выпить. И последний грохот как раз оттуда и доносился. Если он и там мое настроение не почувствует… Я могу походить туда-сюда в ожидании, пока кофе сварится. Дайте мне только хоть локтем за него зацепиться! Руками я, конечно, размахивать не буду — на глазах-то у всего коллектива — но я его… пну!

Я подошла к кухонному столу и, включив кофеварку, развернулась лицом к тому углу, откуда в последний раз стук раздался. Но не успела я ногу поднять для первого шага, как в голове моей молнией пронеслась мысль: Ну, пну я его сейчас — а если он заорет? Что мне тогда — прыгать на одном месте с разинутым ртом, делая вид, что руку о кофеварку обожгла, да еще и охрипла при этом?

В этот момент что-то похлопало меня по руке. Ну, то-то же — учуял… настроение. Значит, точно — издалека мысленно до него не докричишься. Сейчас нужно спиной к сотрудникам повернуться и напомнить ему о знаках…

Что-то опять похлопало меня по руке — настойчиво так, подталкивая назад, к кофеварке. Ах, ты…! Он меня еще спроваживать будет, чтобы не мешала наслаждаться общением с… ближним по духу! И не нужны мне его знаки! Я в этот офис, между прочим, на работу прихожу — и в отличие от него, основная работа у меня всегда на первом месте стоит!

Я вернулась к своему столу, пыхтя вместе с чашкой. Галя вскинула на меня глаза.

— Татьяна, ты чего… такая?

— Какая — такая? — натянуто спросила я.

— Ну, не знаю. То сияла с утра, а теперь надулась… Вернулся-то парень твой? — осторожно спросила она.

— Вернулся. — Я вдруг вспомнила, как мне хотелось вчера еще кому-нибудь, кроме матери, это слово сказать — я как раз о Гале тогда и подумала. Сейчас оно прозвучало у меня… как-то не так лучезарно. — Вернулся, — повторила я с улыбкой и села к столу.

— Так ты обедать сегодня с ним, наверное, пойдешь? — Галя уже тоже улыбалась.

Я замерла. Батюшки-светы, мы ведь об обеде с ним не договорились! Что же мне теперь делать?

— Не знаю, — честно ответила я.

— Не знаешь? — удивленно спросила Галя.

— Да у него дела сегодня, если сможет вырваться — позвонит, — выпалила я первое, что пришло мне на ум, и тут же поморщилась. Замечательно! И как мне теперь его предупредить? Опять за кофе идти? Так я к этой чашке еще не притронулась. И на расстоянии он… ничего не чувствует. Ладно, еще больше часа впереди — что-нибудь придумаю.

Еще через полчаса я уже просто кипела. Нет, это переходит все границы приличий! Мне ведь — по его же словам! — тоже это дело поручено; какое он право имеет в потемках меня держать! Нет, я пойду сегодня в кафе на обед, и он пойдет со мной — и пусть только попробует уклончивыми ответами отделываться!

Я нарочито вздрогнула, полезла в сумку за мобильным (да-да, он у меня на виброзвонке стоит, чтобы сотрудников от работы не отвлекать!) и, тщательно прикрывая экран рукой, приложила его к уху.

— Да, привет, — пробормотала я негромко, но так, чтобы Галя слышала. — Прекрасно… Да, смогу… Там, где обычно? Отлично, до встречи. — Я сделал вид, что отключила телефон.

— Так что, уходишь? — тут же спросила Галя.

— Да, пожалуй, сегодня ухожу, — ответила я, жизнерадостно улыбаясь.

И если в этом кафе я окажусь одна; если он за мной не пойдет; если он даже не заметит, что я ушла… Тогда я сегодня же сама начну с Галей разговаривать. В женском туалете. В отдельной кабинке. Шепотом. И пусть только спросит, о чем!

Этот решительный план позволил мне продержаться до обеда. Ровно в час дня я поднялась и, пожелав всем приятного аппетита, гордо прошествовала прямо к выходу. Благо, потеплело — за курткой к вешалке идти не нужно.

Он материализовался на первом же лестничном пролете.

— Ты куда? — озадаченно спросил он.

Вот то-то же!

— В кафе, — процедила я сквозь зубы.

— В кафе? — переспросил он еще более удивленно. — А мы договаривались идти в кафе?

— Нет, — сдержанно ответила я, — мы договаривались, что ты будешь разговаривать с коллегой и держать меня в курсе, — сделала я особое ударение на последних словах. — Не говоря уже о том, чтобы ставить меня в известность хотя бы о том, где ты находишься.

— Так тебе же, как мне показалось, не понравились знаки моего присутствия, — насмешливо бросил он.

Ах, он еще и насмехаться надо мной будет! Вот не поддамся на провокацию!

— Во-первых, я не говорила, что они мне не понравились; а во-вторых, они отвлекали меня от работы, — ответила я с достоинством. — А в-третьих, мы не договаривались, что ты либо подаешь мне те знаки, какие хочешь, либо никаких.

— А… — протянул он. — Наверное, тебе нужно было дать мне более четкие инструкции…

Остальная часть пути в кафе прошла в молчании.

Как только мы сели за столик, к нам тут же подпорхнула официантка и, одарив моего ангела ослепительной улыбкой, спросила: — Все, как обычно?

Он улыбнулся ей в ответ — правда, не так жизнерадостно — и сказал: — Да, все, как обычно.

Как только она отошла, я вежливо спросила: — Могу я поинтересоваться, что тебе рассказал Галин… твой коллега?

Он как-то вяло махнул рукой, не поднимая глаз: — Да ничего он мне еще не рассказал.

Точь-в-точь, как я и думала!

— О чем же вы столько времени беседовали?

— Мы еще толком не беседовали, — ответил он еще более неохотно.

Да он просто издевается надо мной!

— Чем же вы занимались все это время? — Настойчивость, главное — настойчивость. Пусть сразу смирится с мыслью, что от меня ему отмахнуться не удастся.

— Татьяна, — поднял он, наконец, на меня глаза — лихорадочно блестящие, — первая встреча в такой ситуации — всегда непростая. Меня вон и Анабель вчера предупреждала. А этот, по-моему — какой-то особо недоверчивый.

О, вот это уже кое-что! Раздражение мгновенно сменилось любопытством.

— Что значит — недоверчивый?

— Любому из нас трудно поверить в возможность такой помощи. — Он вдруг усмехнулся. — Я бы и сам тогда… ну, ты помнишь… не поверил. — Я понимающе кивнула. — И этот, как и следовало ожидать, принял меня за одно из… — Я опять кивнула, давая ему понять, что продолжать не нужно — я поняла.

— Но ты его переубедил? — спросила я, озадаченная таким поворотом событий. Если Галиного ангела придется неделю уговаривать, что мы им добра желаем, а Галю потом — и того дольше… Когда же я к делу подключусь?

— В целом, — поморщился он.

— В каком смысле — в целом?

— А в том смысле, что мне еще не одна, наверное, встреча с ним понадобится, чтобы сказать с уверенностью, что он мне поверил. — Он как-то странно тряхнул головой.

— А какой он? — не смогла удержаться я от банального вопроса.

— Вертлявый, — тут же ответил он.

— Да нет, — поправилась я, — как он выглядит?

— А я откуда знаю? — Он даже закашлялся от удивления.

— Да ты же с ним полдня провел! — возмутилась я.

— Татьяна, да какое мне дело до его внешности? — У него как-то странно сморщилось лицо, и он опять тряхнул головой. — Я его не видел, я его только чувствовал; и он меня тоже. Мне важно, что он делает и что при этом думает. Вот голос у него, правда, противный, — задумчиво добавил он.

— Вот видишь? — тут же подхватила я. — А говоришь, что внешность роли не играет. По внешности первое впечатление складывается, а оно зачастую правильным оказывается.

— Ага, — он закивал головой, — я по твоим родителям заметил.

— Речь сейчас не об этом. — Я ни на какую провокацию не поддамся! — А как ты думаешь, когда можно будет устроить так, чтобы ты меня с ним познакомил?

— Что? — Он опять зашелся в приступе кашля.

— Но ты же сам сказал, что я тоже участвую в этом деле! — Я поняла, что нужно быстро задавить его сопротивление если не логикой, о которой он понятия не имеет, то хоть массой аргументов. — Вот мне бы и хотелось познакомиться со всеми соратниками…

— Татьяна! — Он вдруг резко поднял руку, и я не закончила свою массу аргументов. — Я тебя очень прошу: только не сегодня. У меня и так голова еле-еле соображает.

Я вдруг внимательно всмотрелась в его лицо и… Господи! Глаза блестят и слезятся, наверное — то-то он щурится все время. Говорит с хрипотцой и кашляет. А вчера еще и чихал весь вечер. Лицо раскраснелось… Я быстро приложила ладонь к его лбу — и чуть не отдернула ее.

— Господи, да ты заболел!

— Да ничего я не заболел, просто немного не по себе, — естественно, отмахнулся от меня он.

— Да какое не по себе — ты же горишь! У тебя все тридцать девять, наверное! — воскликнула я, быстро соображая, что же сейчас делать. — Давай так: возвращаемся в офис, и я пойду к Сан Санычу — отпрошусь домой, и на завтра, наверное, тоже. Скажу, что плохо себя чувствую…

— Татьяна, не надо, — решительно прервал меня он. — До вечера я продержусь, и потом — я с этим идиотом еще не закончил. Мне же пришлось на полуслове прерываться и за тобой бежать, — добавил он укоризненно.

Опять обзывается! Да ладно, пусть обзывается, как хочет — лишь бы выздоровел. Мне вдруг так стыдно стало, что я его, больного, на улицу вытащила…

— Ты точно до вечера доживешь или может, сейчас в аптеку сходим? — спросила я. — Тут за углом есть одна, я на прошлой неделе все окрестности изучила.

— Не переживай — выживу, — усмехнулся он.

Пообедав, мы вернулись в офис. Всю дорогу я на него искоса поглядывала. Да нет, на ногах, вроде, держится, и глаза пока еще не закатываются… На лестнице я успела шепнуть ему: — Если что, немедленно зови меня, — и он исчез из вида.

После обеда я ни минуты не могла усидеть на месте. Я ерзала на стуле, то и дело подпирала голову рукой, чтобы уставиться — вроде как в задумчивости — на кухонный стол (Никакого движения!), и постоянно ловила себя на том, что вздыхаю и потираю лоб рукой. Как оказалось, такое мое поведение пришлось весьма кстати.

Около четырех часов над моим левым ухом опять послышался шепот.

— Татьяна, давай, наверное, отпрашиваться. Что-то мне совсем нехорошо.

О Боже, он уже и шепчет в нос! Словарь, словарь, где словарь? Я рывком раскрыла его, где придется, и склонилась над ним, спросив уголком рта: — Совсем?

— Да на меня чих напал, я уже не могу сдерживаться, скоро точно кто-то услышит.

— Хорошо. Сейчас. — О, отлично, наконец-то воображение заработало! — В кабинете у Сан Саныча стань прямо за мной, слева. Мне для правдоподобия почихать придется, так что, когда я тебя локтем толкну…

— Да я не могу по заказу, — буркнул он.

— Хорошо. — Я быстро скорректировала план действий. — Когда тебе захочется чихнуть, толкни меня под локоть.

— Ладно, — шепнул он, и я встала из-за стола.

— Галь, ты знаешь, я, наверное, домой пойду. Что-то я простыла, по-моему, — сказала я Гале.

— Что, серьезно такой сквозняк был? — обеспокоенно спросила она. — То-то я смотрю — ты как на иголках.

— Да не знаю, — ответила я, — может, я вчера… переохладилась. — От последнего слова у меня прямо зубы заныли — вот говорила же я ему! И лицо, судя по всему, сделалось… подходящее.

— Ну, иди, выздоравливай скорее! — В Галином голосе звучало искреннее сочувствие.

В кабинете у Сан Саныча мой ангел так расчихался, что я едва смогла выговорить просьбу отпустить меня домой из-за плохого самочувствия. Через каждое слово мне приходилось прикрывать лицо ладонью и отчаянно встряхивать головой. После трех чихов я даже перестала отнимать руку от лица, чуть придавив ею нос, чтобы голос звучал гнусаво. Сан Саныч тут же отпустил меня, велев оставаться дома, пока окончательно не выздоровею.

— Не так, как на прошлой неделе, — назидательно напомнил мне он, и я покраснела, вспомнив свой прогул в тот первый после отзыва моего ангела день. Отлично — сойдет за лихорадочный румянец.

Вернувшись к своему столу, я вызвала такси, собрала сумку, и мы покинули офис под дружные пожелания скорейшего выздоровления. До часа пик было еще далеко, пробок на дороге, слава Богу, не было — через двадцать минут мы были дома.

*****

Это был какой-то кошмар, а не вечер. Единственное, что мне удалось сделать без его сопротивления — так это уложить его в кровать. Да и то — он раздеваться не хотел. Сдался только после того, как я сама начала брюки с него стаскивать. Когда я укрывала его одеялом, его уже трясло, как в лихорадке. Он тут же свернулся под ним в клубочек.

В последующие полчаса я чувствовала себя ученым, изучающим обезьяний язык — мне постоянно приходилось расшифровывать невнятные звуки, которыми он отвечал на все мои вопросы. Если он вообще отвечал.

— Голова болит?

— М-г. — Похоже, да.

— А горло першит?

— Мм? — Похоже, не понял.

— Ну, глотать трудно?

— М-г. — Опять, вроде, да.

— А нос заложен?

— Мм? — Да что он такой непонятливый?

— Дышать трудно?

— М-г. — Третий раз подряд — точно да!

— Давай температуру померяем?

— М-м. — На предыдущее мычание не похоже — наверное, нет.

— Не выдумывай, сейчас нужно следить за твоей температурой.

— М-х. — Опять какой-то новый звук — я предпочла расшифровать его как «Делай, что хочешь».

Не успела я добраться до кухни, где в одном из шкафчиков у меня была медицинская полка, как из спальни донеслось первое за этот вечер членораздельное восклицание.

— Тань! — жалобно позвал он.

Я ринулась назад с градусником в руках. Если он заговорил — ему лучше или хуже?

— Что?

— Чаю бы…

— А может, я тебе лучше молока согрею?

— М-м, — вернулся он к общению звуками. Этот я уже слышала — вроде, нет. Ладно, не буду я с ним сейчас спорить.

— Хорошо, я сейчас чай сделаю, а ты пока температуру померяй. Тебе ничего делать не нужно — просто лежи, она сама померяется, — на всякий случай быстро добавила я.

В ответ мне раздался горестный вздох, который не мог означать ничего другого, кроме как смирения. Я засунула ему градусник под мышку и на цыпочках отправилась на кухню.

Как только я залила кипяток в заварник, из спальни опять послышался жалобный вопль. О, Господи, не хватало еще, чтобы он градусник разбил — я же не сказала ему, как с ним обращаться!

— Что?

— А чай?

— Ну, подожди немного — он заваривается.

— Ну, что так долго?

О, уже несколько слов подряд осилить может? По-моему, это — хороший знак.

— Сейчас несу.

Вернувшись с чашкой чая, я хотела напоить его, но он — естественно — отказался. Приподнялся на подушке, вцепился в чашку обеими руками и принялся прихлебывать обжигающий напиток. Я пока забрала у него градусник — так и есть: тридцать восемь и семь. Без лекарств, похоже, не обойтись.

Я никогда особенно серьезно не болела, поэтому большого запаса лекарств в доме обычно не держала, но таблетки от головной боли, а также что-нибудь жаропонижающее и анти-гриппозно-простудное у меня всегда под рукой было — особенно весной и осенью. Я вытащила все, что нашлось в моей скудной аптечке, и принялась читать инструкции. Так, ему, наверное, лучше дать ту дозу, которая детям до двенадцати лет рекомендуется…

Спальня опять воззвала ко мне душераздирающим «Тань!».

— Что?

— Чашку забери, пожалуйста.

— Давай таблетку выпьешь?

— М-м. — Ну, кто бы сомневался, что я «Нет» услышу»?

— Ну, ты понимаешь, что при такой температуре ты уже своими силами не справишься? Нужно таблетку выпить — тебе же легче будет!

— М-м. — Ого, рык прорезался — после чая-то!

— Ну, ладно до вечера подождем. Но если температура еще поднимется… Ты есть хочешь?

— М-м. — Ага, похоже, он решил издавать один и тот же звук, чтобы облегчить мне задачу расшифровки. — Иди, сама поешь.

— Ладно, я быстро. А ты отдыхай пока.

Только-только я разогрела ужин и поставила тарелку на стол… Нужно говорить, что я услышала?

— Что?

— Ты уже поела?

За пять минут?

— Нет еще, не успела. Если хочешь, я сюда тарелку принесу, рядом с тобой поем.

— М-м, — мгновенно отреагировал он. Судя по всему, мысль о еде все еще не вызывала у него никакого энтузиазма.

— Тогда дай мне хоть десять минут! Я поем и сразу же вернусь, хорошо?

— М-г, — промычал он для разнообразия утвердительно.

Вернувшись после ужина в спальню, я приложила ладонь к его лбу. Горит.

— Ммм, — издал он некий новый звук, выражающий, как мне показалось, одобрение.

— Может, тебе тряпочку мокрую на лоб положить — легче будет?

— М-м, — тут же последовал самый знакомый мне звук.

— Ладно, постарайся заснуть, я тут посижу.

Я выключила верхний свет, включила компьютер и принялась читать симптомы всевозможных заболеваний, проистекающих из переохлаждения и сопровождающихся высокой температурой. Так, высыпаний на коже я не заметила, нарушений желудочно-кишечного тракта тоже не просматривается, головокружение — не знаю, а вот потери сознания пока тоже не наблюдалось… Пожелтение белков глаз? А аритмию как мне у него прослушать? Ну, не могу же я ему «Скорую» вызывать? Еще вколют ему что-нибудь несовместимое или, еще лучше, в больницу заберут — а там анализы и покажут неизвестный науке образец живого существа… Чуть не сказала — мыслящего.

Заснуть он не заснул, но впал в забытье. Переворачивался время от времени с боку на бок (ну, вот — голова же сама прохладное место на подушке ищет, но нет — тряпочку ему на лоб не клади!), я тут же обращалась к нему: «Спи-спи, я здесь»…

Окончательно он угомонился часам к десяти. После того, как температура у него перевалила за тридцать девять и я впихнула в него все жаропонижающее и антивирусное, что у меня нашлось. Это героическое мероприятие оказалось возможным благодаря двум факторам, сложившимся вместе: после размышлений о врачах и «Скорых» я точно поняла, что другого выхода у меня нет, а у него уже не было сил сопротивляться. Но спустя полчаса он действительно по-настоящему заснул. Я тоже рухнула, не зная, что мне принесет следующий день.

Утром я проснулась рано, как на работу, хотя выспаться, как следует, мне не удалось. Всю ночь я подхватывалась при малейшем его движении — кто его знает, как наши лекарства на ангелов действуют, пусть даже и детские дозы. Когда я встала, он все еще спал и дышал ровно и спокойно. Отлично. Мне еще вчера пришло в голову решение проблемы с едой. Есть-то нужно — откуда же организму силы брать на выздоровление. А для восстановления сил лучше всего подошел бы… Но мне придется в магазин выйти. Я мгновенно привела себя в порядок, глотнула вчерашнего чаю и заглянула, прислушиваясь, в спальню. Спит. Глубоко спит. А если проснется, пока меня не будет? Ничего, придется рискнуть — я быстро!

Для того чтобы слетать за нужным мне продуктом и вернуться, мне понадобилось двадцать минут — вот тебе, Франсуа, и преимущество наших магазинчиков на каждом углу! Вскочив в дом, я тихо прикрыла за собой дверь и прислушалась. Вроде, тихо. Я пошла на кухню, поставила вариться целебное зелье и приготовила, наконец, себе завтрак.

Примерно через час спальня опять воззвала ко мне.

— Татьяна! — О! Вот это — уже другое дело; похоже, жизнь возвращается в нормальное русло.

— Ну, как ты себя чувствуешь? — спросила я прямо с порога.

— Да вроде… ничего, — ответил он как-то неуверенно. Но зато уже сидя на кровати.

— Что — ничего? Голова болит?

— Не-а. — Ага, и невнятное мычанье, вроде, в прошлом осталось.

— А горло?

— Да почти нет.

— Почти? А что тогда болит?

— Ну, говорю же — ничего. Только вот… слабость какая-то… — ответил он с таким видом, словно сам своим словам поверить не мог.

И чему удивляться, хотела бы я знать? Полдня такого жара кого хочешь измотают. По-моему, я все правильно сделала…

— Это ничего, — сказала я. — Давай, ты сейчас еще раз таблетки выпьешь…

— Не хочу. — Ну, вот: и ответ предсказуемый, и расшифровывать не нужно.

— Да что за детский сад, честное слово! — возмутилась я. — Ты вчера таблетки пил? Они подействовали? Тебе лучше стало? — Я терпеливо дождалась неохотного кивка. — Вот и нужно их еще пару раз принять, для закрепления эффекта, и бульоном запить.

— Чем? — тут же насторожился он.

— Бульоном. Это — специальный напиток, им всегда таблетки запивают, чтобы они быстрее действовать начали, — принялась я врать, не краснея. Краснеть я буду потом. Когда он в себя придет. И орать на меня начнет. Вот тогда я буду румянцем заливаться — от возмущения.

— Может, поешь? — решила я дать ему последний шанс сохранить вегетарианскую чистоту.

— Нет, — покачал он головой, — есть точно не хочу.

Ну, все! Он сам свою судьбу решил! Сходив на кухню за лекарствами и убийственным (с его точки зрения) зельем, я принялась с замиранием сердца следить, как он его поглощает. После первого глотка он нахмурился и… все остальное содержимое чашки уместилось в три глотка. Фу! Пронесло! Лишь бы сейчас расспрашивать не начал. Он еще не окреп, ему волноваться вредно.

— Вот и хорошо! — затараторила я. — Теперь тебе еще поспать нужно. Лекарства всегда во время сна лучше всего действуют. И быстрее. И потом — когда ты поспишь, слабость должна уйти…

— А ты никуда не уйдешь? — глянул он на меня, прищурившись. Так, вот беспочвенные подозрения нам сейчас вовсе ни к чему.

— Конечно, нет, — уверила его я. — Я сейчас посуду помою, а потом… ну, не знаю, книжку почитаю или опять за компьютером посижу.

— А ты можешь здесь книжку почитать? — спросил он с явной неловкостью в голосе. Я слегка оторопела — с чего это он не спорит? Как бы не спугнуть удачу-то…

— Конечно, могу, — улыбнулась я. — Я целый день здесь буду — не волнуйся.

Он измерил температуру (тридцать семь и два) и опять уснул. И проспал почти весь день. Он просыпался несколько раз только лишь, чтобы выпить чаю, принять еще раз лекарство и проверить, на месте ли я. Не зная, чем себя занять (по телевизору опять смотреть нечего, компьютер надоел хуже горькой редьки, читать — тоже не читается), к шести часам я уже чуть не взвыла — пока не вспомнила, как металась по этой квартире всю прошлую неделю — без него. Нет уж, нечего судьбу дразнить; сейчас он пусть почти без сознания, но все же рядом.

Я отправилась на кухню, чтобы приготовить себе то ли поздний обед, то ли ранний ужин. И вдруг из-за спины у меня послышалось: — Привет.

Резко обернувшись, я увидела его в дверном проеме — полностью одетого и с виду в добром здравии и прекрасном расположении духа.

— Ты чего встал? — обеспокоенно спросила я, подходя к нему и дотрагиваясь до его лба. Температуры, вроде, нет.

— Так сколько же валяться можно? — разулыбался он.

— Как ты себя чувствуешь? — Я всматривалась в его лицо в поисках тщательно скрываемых признаков недомогания.

— Отлично. Должен тебе сказать, эти твои лекарства здорово подействовали.

В другой ситуации я бы пришла в восторг — надо же, признал-таки мою правоту! Но не сейчас.

— Они еще не подействовали, они только начали действовать. Чтобы окончательно побороть болезнь, тебе нужно хотя бы три-четыре дня их принимать, — быстро проговорила я, старательно выдерживая твердый тон.

— Да брось ты! — Он рассмеялся, и я начала медленно закипать. Опять он лучше меня все знает? После того, как я его еле-еле откачала? — Какие еще три-четыре дня? Сегодня вечером выпью и, может, еще завтра утром — на всякий случай.

Я остыла. Ну, хоть еще два раза отвоевала, а там — действительно, посмотрим…

— Есть хочешь?

— Угу, — ответил он с мечтательной улыбкой. — И знаешь что? Давай свой бульон — от него действительно как-то бодрее себя чувствуешь.

Не веря своим ушам, я схватила кастрюлю и… замерла на месте. Нет, теперь, когда он явно пошел на поправку, лучше честно.

Я повернулась к нему, оперлась на всякий случай о мойку и сказала, четко выговаривая каждое слово: — Сначала я должна тебе сказать… И имей в виду, раньше бесполезно было — ты все равно ничего не соображал! — Я сделала глубокий вздох. — В общем, бульон варят из курицы.

У него окаменело лицо. Ой, сейчас начнется!

— Из живой? — тихо спросил он.

— Ты, что, совсем обалдел? — моргнула я от неожиданности. Я же ему говорила, что даже рыбу живую не покупаю! Но продолжить мне было не намного легче. — Из… убитой.

Он закрыл глаза.

Нужно что-то делать! Нужно немедленно что-то делать! Мне всегда становилось страшнее, когда он вот замолкал вместо того, чтобы кричать на меня. Нужно немедленно найти какое-то приемлемое объяснение — в конце концов, масло же он принял, и молочные продукты. А молоко отбирают у телят-младенцев, которые больше ничем питаться не могут, а значит, обрекают их на голодную смерть. Главное — говорить быстро и уверенно; что говорить — не важно.

— И, между прочим, относительно недавно птица вообще к мясным продуктам не относилась, — затараторила я. — У нее мясо — белое; она считается диетической пищей, ее детям и больным дают.

— Белое? — вдруг спросил он, и я сбилась с мысли.

— Белое, — осторожно подтвердила я. — Могу показать.

Он резко поднял руку — ладонью вперед.

— Я тебе верю. Ладно, нечего уже волосы пеплом посыпать. Давай бульон.

Я чуть не взвизгнула. А может, и дальше рискнуть? Громы и молнии он, вроде, метать не начал…

— Слушай, давай я тебе и кусочек курицы положу, а? Чтобы ты сам убедился, что она — белая. Да и я бы с тобой за кампанию… А то, знаешь, мне после завтрака как-то поесть не удалось… А? — Ну, или он меня сейчас придушит, или это будет грандиозный прорыв в нашем меню.

Получился прорыв. И сразу же грандиозный. Потому что курица исчезла с его тарелки раньше картошки. Пришлось добавку предлагать — под салат.

После обедо-ужина я подошла к нему, устроилась у него на коленях (у него глаза округлились — вот так, не только мне одной постоянно удивляться!) и замурлыкала, приложив ладонь к его лбу: — Ты точно хорошо себя чувствуешь? Жара, вроде, нет, но, может, температуру все же измерим… — На всякий случай я проверила его температуру на лбу, щеках, губах и даже на шее.

Он чуть отстранился и проговорил, прищурив один глаз: — Судя по тому, как ты подлизываешься, ты прекрасно отдаешь себе отчет в том, что опять меня обманула.

Я резко выпрямилась.

— Во-первых, я тебя не обманывала — ты почти без сознания был; во-вторых, если я тебя и обманула, то для твоего же блага; в-третьих, ты постоянно меня в обмане обвиняешь, а потом сам же, с дорогой душой… Продолжать?

Он рассмеялся.

— Спасибо, уже достаточно. Ох, Татьяна… Ну, что, пойдем прогуляемся?

На этот раз я встала. Твердость тона только что принесла неплохие плоды, добавим к ней строгий взгляд сверху вниз.

— Какое прогуляемся? Ты же еще утром в жару метался! Ну, честное слово, можешь ты хоть изредка головой думать?

— Да ладно тебе! — Ну, почему на меня его взгляд сверху вниз действует, а мой на него — нет? — Ты меня отлично вылечила, и потом — я ведь уже говорил тебе, что нас, ангелов…

— Что? — Я все-таки взвизгнула, уперев руки в бока… Вот сколько раз, слыша или читая об этой пресловутой позе, я посмеивалась — настолько напыщенно-неестественной она мне казалась; а вот сейчас руки сами на талию прыгнули. — Да? Вас, ангелов, и вода холодная, по-моему, не берет, да? И домой вам потом спешить не обязательно — отогреваться после майского купания, да? Только потом хилым людям приходится вас с того света вытаскивать, да?

— Вот я знал, — проворчал он, опасливо отодвигаясь вместе с табуреткой, — что ты мне это припомнишь… Только потому, небось, меня и лечила, чтобы было теперь, на кого орать…

Я задохнулась. Но ненадолго. Такая несправедливость просто требовала должного ответа.

— Не знаю, как у вас, ангелов, — прошипела я, — а у нас, людей, не принято больных на произвол судьбы бросать.

Он вдруг расхохотался.

— Вот потому мне у вас так и нравится, — примирительно произнес он, кладя свои руки на мои. На моей же талии. И пусть не думает, что я поверила, что он за ручки взять хотел — наверняка обездвижить готовился на случай… решительного поворота событий!

— Так что тогда делать будем? — спросил он, все также улыбаясь.

— Ты точно хорошо себя чувствуешь? — решила уточнить я, чтобы не оставить ему ни малейшей возможности увиливать.

— Ну, сказал же уже… — Он поморщился.

— Тогда рассказывай, наконец, что ты у Галиного ангела узнал, — торжествующе провозгласила я, разводя в стороны его руки и направляясь к своему месту на кухонном уголке.

Он застонал.

— Татьяна… Я тебя очень прошу… Ну, поверь мне… Хоть раз в жизни… Я ничего еще толком не успел у него узнать…

— А ты мне расскажи, о чем вы говорили, а я — со стороны — и скажу тебе, что ты успел и что — нет, — не отставала я.

— Хорошо, — вздохнул он. — По пунктам. Он — самый обычный ангел-хранитель и ничего не знает о возможности работать в видимости и помогать друг другу. Поэтому, когда я подошел к нему, он решил, что его отзывают, и… попытался ускользнуть от меня. — Он поморщился. — Честно говоря, не один раз. Мне потребовалось много времени, чтобы убедить его в том, что я — не из отряда быстрого реагирования.

— И что — убедил? — с любопытством спросила я.

— Не уверен, — ответил он. — Нам же пришлось раньше уйти…

— Вот видишь? — не удержалась я. — А если бы ты не полез в ту холодную реку…

— Татьяна, хватит! — В голосе у него появилось знакомое громыхание листового железа. — Ты мне, что, теперь до конца жизни этим глаза колоть будешь?

— Ну, ладно, дело прошлое, — нехотя согласилась я. — Я всего лишь хотела отметить, что тебе не мешало бы хоть иногда прислушиваться…

–… к твоим словам, — закончил он за меня. — Что я и сделал, когда ты в меня этот свой бульон вливала. И, по-моему, даже не спросил, что это такое, нет?

Я не нашлась, что ответить. Так, если река у него в голове прочно увязалась с бульоном, лучше к ней не возвращаться. Пока. Пока он к бульону не привыкнет.

— Ну, хорошо, а на завтра какие планы? Мы на работу поедем? Или, может, еще денек дома посидишь?

— Да нет, поедем. Я тебе серьезно говорю, мы обычно вообще не болеем. Ну, разве что уж после особо критического испытания, и то — за ночь обычно все проходит.

— М-да? — скептически заметила я. Мне очень хотелось продолжить, но я сдержалась. Привычка к бульону. — Ну, так что же завтра-то?

— Ну, что завтра? — вздохнул он. — Опять будем разговаривать.

— А мне когда подключаться?

— Да подожди ты, в конце концов! — воскликнул он. — Я же тебе сказал, что он еще даже не знает, что я в видимости работаю; он еще даже не знает, что это возможно! Его осторожно во все эти вещи посвящать нужно, иначе он может Гале такого навнушать! О ней ведь тоже думать нужно!

— Ну, хорошо, — смирилась я. Но перспектива сидеть неопределенный отрезок времени на скамье запасных меня совершенно не радовала. — А на обед ходить будем или ты лучше с ним…?

Он внимательно глянул на меня.

— Конечно, будем. И я тебе сразу же буду рассказывать, что узнал за утро. И вечером, — он улыбнулся, — тебя будет ждать второй доклад — о событиях второй половины дня. Договорились?

— Договорились, — с готовностью закивала я. Вот это уже лучше: я и в курсе событий буду, и время у меня будет обдумать услышанное.

— А вот все время подавать тебе знаки я не обещаю. — Он вдруг помрачнел.

— Да ладно, полдня я уж как-нибудь переживу, — великодушно махнула я рукой. — Ты же все-таки на работе будешь.

— Черт, еще и работа эта! — Настроение у него явно испортилось. — Ума не приложу, где ее искать…

— Вот-вот-вот! — подхватила я. — Так что, давай, побыстрее с коллегой разбирайся, а то потом намного меньше времени будет. Да найдем мы тебе работу! В Интернете предложения посмотрим, резюме напишем, разошлем — пока ответят, как раз будет время наладить отношения с Галиным ангелом, а там и я подключусь, — мечтательно закончила я. Ну, неужели не очевидно, что со мной все будет намного проще?

Он вдруг замялся, неуверенно поглядывая на меня.

— Что? — спросила я, напрягаясь. Опять меня отстранять заранее?!

— Да понимаешь… С кодом тем, ну, на двери… тоже… как-то никак… — выдавил он, наконец, из себя, старательно глядя в сторону.

А! А вот этот момент я запомню! Сам совета спросил. Сам понял, что без меня не обойдется. Сам признал, что и у меня дельные мысли встречаются. Фу ты, черт, хоть бы не сглазить! А то, если моя идея бесплодной окажется, как бы ни вышло, что не я ему, а он мне этот момент вспоминать будет. Лучше выражаться поосторожнее…

— Что, никакие цифры в голову не приходят? — сочувственно спросила я.

— Да хоть бы зацепку какую… — Он помолчал немного. — Вот как люди код себе на дверь выдумывают?

— Ну, что ж, — начала я задумчивым тоном, — обычно код ставят такой, чтобы его легко было вспомнить. Дата рождения, например, или номер телефона — домашний или рабочий — в общем, что-то в этом роде… Телефонов у тебя нет…

— Это еще почему? — тут же вспыхнул он.

— А что, есть? — удивилась я.

— Не знаю, — нехотя признался он. — Но почему сразу нет?

— Ну, хорошо, даже если есть — номер ты знаешь?

— Нет.

— Значит, пока в квартиру не попадешь, не узнаешь.

— А он, что, на телефоне написан? А у тебя почему не написан?

— Да нигде он не написан!

— А как я его тогда узнаю?

У меня сложилось впечатление, что он учуял-таки мой восторг и решил отомстить за мгновенье триумфа.

— Да на мобильный мне позвонишь, номер у меня на экране и высветится! — рявкнула я. Он еще дурачком прикидываться будет!

Он молча хлопал глазами. Меня кольнуло угрызениями совести. Ну, конечно, откуда ему о мобильном знать — он же никогда им не пользовался. У него даже никогда и не было мобильного… Вот кстати, пойдет он на работу — нужно будет ему его купить, чтоб хоть раз в день позванивал. Это ведь мне будет не полдня без знаков выдерживать…

— Итак, — продолжила я, чуть кашлянув, — телефоны нам явно не подходят. Остаются даты. Когда у тебя день рождения?

Он продолжал хлопать глазами.

— Не знаю, — наконец ответил он удрученно.

— Как это — не знаю? — Я уставилась на него во все глаза. — А в паспорте что записано? А ну, давай его сюда!

Он ринулся в спальню. Интересно, он случайно документы вчера в куртке оставил или выложил, как я просила? Нет, лучше не спрашивать — главное, что они дома остались. Уже совсем скоро в куртке жарко будет ходить; волей-неволей брать их с собой он не будет. А я потом потихоньку в шкаф их и положу.

Он вернулся с паспортом в руках и неловко положил его передо мной на стол. Пока он усаживался на свою табуретку, я уже раскрыла паспорт. А, вот и дата рождения. Взгляд мой упал на выбитые наверху странички серию и номер паспорта. Тоже, кстати, вполне может быть… В задумчивости я перевернула страничку. Хм, и дата выдачи паспорта тоже может подойти. И, между прочим, не так очевидно, как дата рождения — ее взломщики могут разузнать, если к квартире всерьез приглядываться будут… И тут что-то начало настойчиво царапаться о края моего сознания. Я перевернула страничку назад…

— Ты специально себе такой день рождения выбрал? — спросила я ровным тоном.

— Какой? — Он удивленно глянул на меня.

— А ты не знаешь, да? — Я закипала, как чайник на костре — медленно, но неуклонно.

— Нет. — Он обеспокоенно глянул на меня.

— У меня когда день рождения? — спросила я сквозь зубы.

— Шестого декабря, — быстро ответил он.

— А здесь что написано?

— Да сказал же — не знаю!

— Здесь написано — пятое ноября, — медленно проговорила я, следя за его реакцией.

— Ну и что? — Похоже, не притворяется.

— Значит, тебе недостаточно было оказаться на один год старше меня — тебе нужно было еще добавить один месяц и один день?

Он вдруг нервно хихикнул.

— Татьяна, я себе день рождения не заказывал, но… понимаешь… я ведь был под наблюдением…

— И?

— Они мне двухкомнатную квартиру сами предложили, я не просил, — продолжал он объяснять, нервно ежась, — и, похоже, тот наш разговор о возрасте они тоже слышали…

Я помертвела.

— Они все наши разговоры слышали? — Он молчал. — И после поездки к Светке? И перед поездкой к родителям?!

— Не думаю, — быстро заговорил он, — мне кажется, они отфильтровывали только значимую информацию, имеющую отношение к заданию… — Я старательно набирала воздух в легкие. — И после возвращения наблюдение с меня полностью сняли, — добавил он еще быстрее, глянув на меня.

Я с шумом выпустила набранный в легкие воздух. Если сняли — тогда ладно; что было, то прошло — я даже думать не хочу, что они еще могли услышать. Точно, главное — помнить, что сейчас у нас началась новая, полная увлекательных дел жизнь.

— Так. Для кода у нас есть следующие варианты: дата рождения, номер паспорта и дата выдачи паспорта…

— А другие даты могут быть? — спросил он очень заинтересованно. Понятно, отвлекает внимание.

— Ну, что ж, в твоем случае может быть, например, дата твоего появления на земле… — начала я.

— Я ее не помню, — быстро ответил он. — А может быть дата нашего знакомства — взаимного?

У меня потеплело на душе. Вот надо же — а я об этом даже не подумала!

— Может, — смущенно ответила я.

— Значит, в целом, четыре варианта получается. — Он радостно потер руки. — Так что, завтра после работы и попробуем?

— Нет уж, — твердо возразила я. — Тебе еще пару дней лучше повременить с разъездами. Вот завтра еще примешь лекарство утром и вечером…

— Каким утром и вечером? — мгновенно взвился он. — Мы только на утро договаривались!

— Ты опять со мной о здоровье спорить будешь? — возмутилась я. — Завтра два раза, а еще лучше и в четверг утром, чтобы полных трое суток было, а там уже, если в четверг и пятницу все хорошо будет…

— Значит, в пятницу после работы? — У него уже глаза горели.

— А в четверг лекарство утром? — С ним нужно, как в знаменитом произведении: утром деньги, вечером стулья.

— Ладно, — поморщился он. — Но в пятницу уже точно…

Похоже, переговоры завершились ко взаимному удовлетворению обеих сторон.

Вечером мы смотрели телевизор. В самом деле, я за всю прошлую неделю ни разу его не включала! Не до того мне было. И вот же, как удачно все сложилось — я нашла в программе какой-то шпионский детектив! В свете предстоящих событий нам было весьма полезно посмотреть нечто в этом роде — может, фильм подскажет какие-нибудь подходы к решению проблемы. Я, правда, понятия не имела, какой именно проблемы — но когда это лишняя информация кому-то мешала?

*****

Все оставшиеся три дня недели как раз и прошли в сборе этой самой информации. В смысле, собирал ее мой ангел, а я выполняла функцию то ли жесткого диска, на который он эту информацию записывал (лестный для меня вариант), то ли зеркала, перед которым оратор тренируется, чтобы лучше свои мысли выразить (лестный для зеркала вариант).

Информация собиралась медленно. То ли из Галиного ангела ее приходилось по капле выдавливать, под пытками; то ли мысленное общение у ангелов происходило по принципу онлайн помощь: задаешь вопрос специалисту и полчаса ждешь ответа, пока он еще с десятком клиентов проблемы решает.

Галин ангел оказался молодым. В смысле, как ангел. Он и на земле-то всего второй раз был, и за Галей начал присматривать около года назад. Кого он хранил в тот, первый раз, он, конечно, не помнил — после окончания задания все его детали стираются у ангелов-хранителей из памяти, оставляя после себя лишь краткие, сжатые сведения о возникавших проблемах и путях их решения. Единственное, что он смутно припоминал — это то, что пробыл тогда на земле недолго, из чего можно было заключить, что достался ему человек в возрасте, если не пожилой — а значит, уже переживший бурные взлеты и падения молодости и успокоившийся.

Я сразу прониклась к нему глубоким сочувствием. Ну, в самом деле, разве можно нетренированного, неопытного новичка направлять на проблемное задание, да еще и бросать в полном одиночестве? Но мой ангел возразил мне, что нетренированным ни одного ангела-хранителя назвать нельзя, а что касается опыта — где же его приобретать, если не в сложных ситуациях? Затем он добавил, что для первых заданий ангелам как раз и подбирают людей спокойных и уравновешенных. И здесь я просто не могла с ним не согласиться: если и есть на земле люди более доброжелательные и отзывчивые, чем Галя, то я таких не знаю. М-да. Но откуда же сложности тогда взялись?

Кстати, Галин ангел категорически отрицал существование каких бы то ни было сложностей. Он считал, что его усилиям противодействует обычная упрямая, противоречивая человеческая натура, и в его обязанности входит ее преодоление. Вот это мне уже не понравилось. До сих пор мне казалось, что работа ангела-хранителя заключается в том, чтобы способствовать всемерному развитию самых лучших человеческих качеств — с тем, чтобы вышеупомянутые лучшие качества сами возобладали над отдельно проявляющимися худшими. Каковых у Гали, между прочим, и вовсе не было. Но если начинать подавлять даже самого доброго и мягкого человека, рано или поздно он вспомнит о третьем законе Ньютона.

Появление моего ангела Галин воспринял как проявление недоверия к уровню его квалификации. После того, как моему Анатолию удалось убедить его, что он — не из отряда быстрого реагирования и не явился сюда, чтобы отстранить его от задания. На что у него ушло добрых два дня.

Поверив, наконец, что мой ангел является его коллегой, случайно оказавшимся рядом с ним и желающим оказать ему дружескую поддержку, Галин хранитель тут же возмутился нарушением правил. Не положено ангелам общаться между собой на земле — и все тут! То ли он стремился по молодости доказать всем, что сам может с чем угодно справиться, то ли по природе своей подозрительным оказался. Вот только этого Гале и не хватало — ангела-хранителя, который точно знает, что все знает!

Уж не знаю, как Анатолию удалось усыпить его бдительность, но понемногу Галин ангел разговорился. Именно понемногу. Выяснилось, что поначалу работа с Галей не доставляла ему никаких хлопот — даже обеспечение ее физической безопасности, что меня вовсе не удивило, поскольку к рискованным натурам Галю уж никак не отнесешь. Но примерно месяц назад она вдруг начала сопротивляться любым его советам.

Вы можете себе представить, чтобы два человека достигли столь мизерных результатов после четырех дней переговоров? У меня даже возникло подозрение, что мой ангел опять что-то недоговаривает.

И все же, даже эти крохи информации явно открывали поле для моей деятельности! Узнав, когда у Гали появился ангел и когда она начала оказывать ему противодействие, я тут же загорелась — ну, вот же, вот, где и я могу подключиться к работе! Я могу выяснить у нее — исподволь, ненавязчиво — какие перемены произошли в ее жизни в это время. И этот ее самоуверенный хранитель заодно послушает — им-то, ангелам, все равно придется рядом с нами находиться. А то, похоже, ему (в отличие от моего ангела) и в голову не приходит задаться вопросом: а может, не во всем глупое человеческое упрямство виновато; может, где и я ошибку допустил?

Но мой ангел только головой покачал.

— Рано еще. С ним осторожность нужна — по крайней мере, поначалу. Мне и Анабель это говорила.

— А, так она об этом с тобой говорила? — воскликнула я.

— Ну да, я же тебе рассказывал, — глянул он на меня с удивлением.

Нет, вы слышали такое? «Она дала мне пару советов по общению с коллегой»: и это называется — он мне рассказывал?!

— Сейчас мне нужно навести его на мысль, что не от всех желаний человека следует отмахиваться, как от слабостей его земной натуры, — продолжал тем временем мой ангел.

— Правильно-правильно, — не удержалась я.

Он покосился на меня, поджал на мгновение губы, но, видимо, решил пропустить мое замечание мимо ушей.

— Какой-то он слишком… правильный. — Он поморщился. — Он абсолютно убежден, что у нее голова забита всякой ерундой, и его задача — выкорчевать оттуда эту ерунду.

— Ничего себе, — медленно протянула я, и мое сочувствие плавно переместилось в Галином направлении.

— Вот и я о том же, — отозвался мой ангел. — Поэтому я и прошу тебя не спешить. Сейчас, что бы Галя тебе ни рассказала, он может воспринять это как следующий объект… выкорчевывания.

Скрепя сердце, я согласилась. Но не могу же я просто так сидеть и ничего не делать!

— А может, ты все-таки его со мной познакомишь? — предложила я без особой надежды на его согласие. — Ты же сам видишь, что он людей плохо знает. А я бы ему объяснила — с человеческой точки зрения…

Мой ангел в прямом смысле слова подпрыгнул на стуле. Мы беседовали в кафе, за обедом, который в последнее время превратился у нас в совещание по текущей ситуации на фронте.

— Ты, что, с ума сошла? — почти завопил он.

— А что в этом такого? — Я даже обиделась.

— Да он понятия не имеет, что я с тобой в прямом контакте нахожусь! — Он чуть помолчал, отдуваясь. — А узнает, так вообще решит, что я и его хочу с пути истинного сбить, чтобы было с кем перед контрольной комиссией ответ держать.

— А ты не можешь ему прямо сказать, что делаешь это на вполне законных основаниях и что это вообще возможно? — У меня сложилось впечатление, что шпионский детектив оказал на него слишком сильное влияние.

— Да не знаю пока, — задумчиво ответил мой ангел. — Недоверчивый он какой-то. Нет, я ему скажу, конечно, но… момент нужно выбрать. И потом… — добавил он, словно его внезапно осенило.

— Что? — спросила я, насторожившись. Вот не нравится мне это просветление у него на лице, когда речь идет о моем участии в задании.

— Как ты технически представляешь себе такое знакомство? — спросил он, глядя на меня с откровенным интересом. — Галю-то куда девать?

— А зачем ее куда-то девать? — не поняла я.

— Как это — зачем? — принялся он разъяснять с явным удовольствием. — Он должен постоянно при ней находиться. Если он материализуется, чтобы с тобой поговорить — значит, она будет где-то рядом; а значит, он и ей покажется. На это он ни за что не пойдет.

— Да откуда она узнает, кто он такой? — возмутилась я. Вот, что бы я ни придумала — сразу мне палки в колеса ставить, да еще и радоваться при этом?

— Это не важно, факт остается фактом, — ответил он. — Вдруг она именно в этот момент захочет подойти к тебе? Хочешь — не хочешь, тебе придется их знакомить. Как ты себе это представляешь?

Очень даже хорошо себе представляю! Как по мне, так эти тайны мадридского двора пока ни к чему путному не привели — намного проще взять однажды, да и прояснить ситуацию. Так, по-моему, всем легче жить будет…

Но, с другой стороны, я ведь совсем не знаю этого Галиного… недоверчивого. Вдруг он потом примется стирать из ее памяти эту встречу… изо всех сил? Не хотелось бы Гале жизнь усложнять по незнанию.

— Я подумаю над этим, — пообещала я ему. — И поверь мне: безвыходных ситуаций не бывает.

Он хмыкнул, но ничего не сказал.

В моем же мрачном болоте бездействия мелькнул тонкий лучик надежды. Вот все-таки и нашлось, чем мне заняться. Я обязательно придумаю, как мне с ним познакомиться без ущерба его профессиональной карьере и Галиному спокойствию.

А ведь был, был момент, когда все чуть не решилось само собой! В пятницу, перед обедом Галя вдруг обратилась ко мне.

— Татьяна, ты сегодня опять со своим парнем обедаешь?

— Да, — осторожно ответила я. — А что?

— Да я тут подумала, может… — Она замолчала в нерешительности.

— Что? — повторила я, затаив дыхание.

— Да ничего, — ответила она, махнув рукой. — Как-нибудь в другой раз.

Я судорожно искала способ предупредить Анатолия, чтобы сегодня он в кафе не показывался, но момент был уже упущен. Галя уже вернулась к своей работе, и я не решилась настаивать на продолжении разговора. Анатолию ведь придется ее ангела тоже предупреждать, и кто его знает, что он выкинет? Ну вот — теперь уже и я всякие тяжелые последствия воображаю! Вот правду говорят: чем меньше знаешь, тем легче решение принимать.

Когда за обедом я рассказала об этом своему ангелу, он напрягся.

— Черт! Боюсь, как бы он ни начал особо активно на нее влиять. Придется-таки на него надавить, чтобы он дал ей возможность высказаться и не делал скоропалительных выводов, пока со мной не поговорит…

Я затаила дыхание, боясь спугнуть неожиданно посетившую меня удачу.

–… и мне, пожалуй, пора ее выслушать, а то уж больно радикально его мнение с твоим расходится, — закончил он.

Я перевела дыхание, старательно удерживая нейтрально-заинтересованное выражение на лице. Все. Все! На следующей же неделе я прощаюсь со скамьей запасных и — они оба могут в этом даже не сомневаться! — навсегда.

По вечерам мы тоже обсуждали эти проблемы, но недолго. По вечерам мы искали моему ангелу работу. И в этом направлении картина открывалась не менее удручающая. Нет, предложения в Интернете, конечно, были — но психологи требовались, как правило, для работы в организациях: школах, консультационных центрах, отделах клиентской поддержки различных фирм. Частнопрактикующими специалистами мало кто интересовался. Мой ангел категорически отказался даже рассматривать перспективу постоянной работы на каком бы то ни было предприятии. Одно дело, сказал он, отлучаться изредка на час-другой, и совсем другое — ежедневно оставлять меня без присмотра на полдня. Я попыталась было возмутиться очередным выражением недоверия здравости моего мышления, но он так глянул на меня, что я поняла, что тема закрыта.

Мы решили оставить его резюме на сайтах поиска работы, но с ним все оказалось также вовсе не так просто, как рисовалось моему воображению в свете его блистательной биографии. Раздел «Образование» нам было, чем заполнить, но «Опыт работы»? Мы даже почитали информацию о существующих методиках психологического воздействия. Почитали — и переглянулись. Непонятно, но здорово. В моем случае это было еще объяснимо, но и у ангелов, судя по всему, данные методики не практиковались. Лучше не рисковать.

В конечном итоге, пришлось нам написать таинственно-интригующий текст общего плана. «Специалист высокого уровня (диплом… Университета по специальности «Практическая психология», четыре года стажировки в…., Германия) (пришлось в его сертификате посмотреть, где он стажировку проходил), с многолетним опытом работы (Ну и что, что после учебы всего два года прошло — кто сказал, что у него практики во время стажировки не было?) дает частные консультации по вопросам разрешения конфликтов в личностной (Я — тому пример), семейной (Он и с родителями меня консультировал) и профессиональной (И с Франсуа, между прочим, тоже) сфере».

М-да. Получилось нечто похожее на объявление ворожеи-знахарки в газете. Но что может написать, скажите на милость, начинающий специалист, у которого в трудовой книжке — одна, максимум две сиротливые записи присутствуют?

В контактной информации я указала свой e-mail. Можно было и номера телефонов оставить, конечно, но я с ужасом представила себе звонок заинтересовавшегося возможного клиента — посреди бела дня, у меня в офисе. Что мне отвечать — «Оставьте свой телефон, он перезвонит Вам, как только освободится»? А на вопрос «С кем я говорю?» — «Секретарша», что ли, небрежно бросать? И еще и полушепотом, чтобы сотрудники не расслышали? Нет уж. Пусть на e-mail вопросы шлют — заодно и on-line услуги предложим. По вечерам.

Глупо было ожидать мгновенно вспыхнувшего интереса. Но я ожидала. И каждый вечер проверяла почту. В которой, разумеется, ничего не находила. И расстраивалась. Поэтому в пятницу, когда после работы мы поехали проверять мои варианты волшебного слова «Сезам» для двери его квартиры, я даже обрадовалась — не будет сегодня с экрана смотреть все тот же список старых сообщений.

Еще накануне, дома я выписала на отдельный листик все цифровые комбинации, которые пришли мне в голову. Кто ее знает, эту бабушку-соседку — вдруг она круглосуточно на посту у глазка стоит? А так все выглядит совершенно правдоподобно: мы записали все временные коды и теперь проверяем, какой из них последним был.

Когда мы вновь оказались у двери с номером 411 (на этот раз мы нашли ее быстрее, но с подъездами все же опять запутались), я вручила ему заветный листик и кивнула в сторону замка. Все-таки это — его квартира, неудобно мне распоряжаться — пусть и открывает ее сам, и заходит первым. С первым набором цифр он справился не сразу, отыскивая на ощупь нужные кнопки. Ничего. Ясно — значит, по дате его рождения в эту квартиру не пускают. В целом, это даже разумно; нечего облегчать грабителям условия работы. Ничего, у нас еще варианты есть.

Оставшиеся три комбинации он набрал намного быстрее. И… опять ничего. Ни одна не подошла. Ни номер его паспорта, ни дата его выдачи, ни даже романтический вариант — дата нашего знакомства.

Чтобы не напрашиваться на общение с милицией, я буркнула: — Пошли отсюда, — уныло представляя себе, сколько раз мы будем возвращаться к этой сцене во всех наших будущих разговорах.

Но он вдруг бросил отрывисто: — Подожди, — сосредоточенно хмурясь и пристально глядя на замок. Затем он еще раз поднял руку и мгновенно набрал какие-то шесть цифр. Замок упрямо не подавал никаких признаков жизни. Я потянула его за рукав. Он не менее упрямо мотнул головой и набрал восемь цифр. Мне вдруг почудилось, что дверь взирает на нас с холодной надменностью банковского сейфа. Покосившись краешком глаза направо, я еще настойчивее потянула его за рукав. Не глядя на меня, он процедил сквозь зубы: — Последний раз, — и набрал, на этот раз, семь цифр. Замок жизнерадостно замигал.

У меня в самом прямом смысле отвалилась челюсть. Распахнув дверь, он повернулся ко мне с широченной улыбкой.

— Я знал, что они оставили нам именно этот код! — воскликнул он торжествующе, жестом приглашая меня войти первой.

Он знал?! Он придумал кучу своих вариантов — и ни слова? В то время как я соловьем разливалась, рассказывая ему принципы выбора кода и перебирая все возможные комбинации?

Я вошла в эту чертову квартиру — только для того, чтобы не высказать ему все, что я думаю об ангельском коварстве и скрытности, в коридоре, в пределах слышимости отдельных любознательных представителей человечества. Но первым из меня почему-то вылетел вопрос, который я планировала задать чуть позже — когда иссякнет благородное негодование, уступив место любопытству. Нет, когда-нибудь мне нос все-таки оторвут!

— Что ты набрал?

— Ты не поверишь! — Он улыбнулся еще шире, закрывая дверь.

Ну конечно, куда уж нам! Они, небось, число сотрудников в штате ангелов-хранителей кодом поставили — пойдите, Татьяна Сергеевна, догадайтесь! Нет, вряд ли — что-то многовато их получается.

— И все же?

— Я набрал твою дату рождения, — рассмеялся он. — И согласись, в логике им не откажешь: это ведь ты все это придумала, — он повел вокруг себя рукой.

Я молчала, не зная, что сказать. В этот момент я окончательно поверила, что меня там, наверху, действительно воспринимают всерьез, как неотъемлемую часть его жизни, а значит, и работы… вот пусть только попробует еще раз отстранять меня от участия в ней!

Чтобы совсем уж не расчувствоваться, я спросила: — А почему ты три раза набирал?

— Ты же сама сказала — от шести до восьми цифр, — ответил он. — Сначала я набрал только две последние цифры года, потом — полную дату, а потом ноль из дня выбросил. Они знали, что такой код я никогда не забуду.

Я сглотнула комок в горле. Чтобы заполнить чем-то образовавшуюся паузу, я неловко пробормотала: — Ну, пойдем, осмотрим, что ли, твои владения?

Квартира его мне очень понравилась. Он рассказывал мне, что ему дали самую маленькую квартиру, но, по всей видимости, ангельские представления о маленькой двухкомнатной квартире весьма радикально отличаются от человеческих. Мало того, что кухня в ней была размером с мою гостиную, так в ней еще и две ванных было! Хотя, с другой стороны, может, в новых домах сейчас других планировок и не бывает…

Все в этой квартире было светлым, в песочно-бежевых тонах: и стены, и пол, даже мебель. Мебели было немного, и оттого, наверное, квартира казалась еще более просторной. Мне даже показалось, что со временем эта жизнерадостная солнечность нервировать начнет. Впрочем… Я же здесь жить не собираюсь.

Обойдя всю квартиру, заглянув в обе ванных и спальню, спрятавшуюся в конце второго от входа коридорчика (Ого, тут кто в дверь будет ломиться — в спальне не услышишь!), я по привычке отправилась на кухню. Нет, это скорее — столовая. Выйдя на балкон, примыкающий к кухне, я увидела реку и буйство зелени на ее берегах.

— О-бал-деть! — Возвращаясь назад на кухню, я постаралась выразить свои впечатления кратко, но емко.

— Нравится? — подал он, наконец, голос. Все время, пока я бродила из комнаты в комнату, он шел рядом со мной, но не издавал ни звука.

— Очень, — честно призналась я. — Мне теперь мои апартаменты совсем малогабаритными кажутся, — решила пошутить я. — Ты, наверное, здесь жить захочешь? — Зная, что в каждой шутке есть доля правды, я решила добраться до этой доли как можно скорее.

— Заманчивая идея, — задумчиво произнес он, и у меня сердце екнуло. По-моему, в этой шутке меньшей оказалась как раз доля шутки. Ну что ж, это вполне естественно, и потом — будем друг к другу в гости ходить. Или… По-моему, я в гостиной телефон видела.

— Тогда пошли твой номер телефона определять, — сказала я.

— Зачем? — настороженно спросил он, замерев у стола.

— Как зачем? Перезваниваться будем время от времени. — Я честно старалась выдержать все тот же шутливый тон.

— Татьяна, ты что несешь? — нахмурился он.

— Ну, ты же сам сказал, что здесь жить будешь. Может, мне когда-нибудь… поговорить с тобой понадобится, а я и номера-то не знаю…

— Между прочим, я твой номер тоже не знаю, — проворчал он. Обычно его ворчание довольно скоро переходило либо в рычание, либо в воркование… — Он мне до сих пор был без надобности. И будет. — Так, понятно, на воркование не с моей удачей рассчитывать. — Я с удовольствием буду здесь жить, но с тобой. Так что, переезжаем?

У меня опять екнуло сердце — от радости, для равновесия. Только со мной, значит… У меня вдруг мелькнула мысль, что такая квартира даже моих родителей впечатлила бы. Я сделала вид, что размышляю — пусть не думает, что я из упрямства отказываюсь.

— Да нет, знаешь, я, пожалуй, у себя останусь, — медленно сказала я. — В своем доме я себя как-то увереннее чувствую.

— Вот здесь я с тобой полностью согласен, — тут же подхватил он. — Здесь друг друга можно полчаса искать. У тебя уютнее, — сказал он в абсолютной, видимо, уверенности, что я его оттуда не выставлю. Как ни странно, эта мысль принесла мне скорее удовольствие, чем вспышку раздражения. — Река, правда, рядом…

— С другой стороны, отсюда выбираться… — Я поморщилась. — Вот так после работы домой вернулся, и больше уже никуда ехать не хочется.

— А зачем отсюда куда-то выбираться? — удивился он. — Тут и магазины рядом… помнишь, мы их проходили, когда дом искали?… и зелени побольше, чем у тебя в парке… Может, на обратном пути сходим? На минуточку?

— Что, опять выкупаться захотелось? — нежно спросила я.

Он тут же надулся.

— Ну, если не хочешь, могла бы так прямо и сказать. Ладно, поехали домой. — Он так произнес это слово, что у меня на душе потеплело.

— А телефон?

— Да кому он нужен? Кому мы звонить сюда будем?

— Нет уж, если мы сюда все-таки пробрались, давай и номер определим. Это же две минуты, — настаивала я.

Гостиная что-то смутно мне напомнила. А, телефон стоит там же, где и у меня. Я быстро набрала номер своего мобильного, занесла номер, который появился на экране, в список контактов и позвонила по нему для проверки. Ух, ты, какой звонок приятный…

Под конец мне было даже жалко уходить оттуда. Но он был прав — мы ехали домой. И, наверное, потому, что ехать нам пришлось довольно долго, уже во дворе меня охватило чувство покоя и умиротворения. Нет, дом — это все-таки не только удачная планировка, комфортное расположение и радующий глаз вид из окна.

Когда мы, наконец, поужинали — поздний ужин всегда вкуснее кажется — он отодвинулся от стола и сказал: — Ох, хорошо! Вот точно здесь уютнее.

— Дело не в квартире, — возразила я справедливости ради. — Она у тебя — как номер в гостинице, не обжитая какая-то.

— Так давай — обживем, — тут же продолжил он.

— Слушай, скажи честно, что тебе там больше всего нравится? — спросила я, прищурившись.

— Мне там все нравится, — огрызнулся он. — А близость к природе… если ты на это намекаешь… еще никому ничего, кроме пользы не приносила.

— Ладно, поживем-увидим. — Сегодня мне больше не хотелось спорить. — Подъедем туда пару раз, осмотримся, как следует — чего там не хватает…

— Нас там не хватает, — буркнул он.

— Поживем-увидим, — повторила я, и затем спросила, чтобы сменить тему разговора: — Ты, что, устал?

— Да неделя какая-то напряженная была, — уклончиво ответил он. — Хорошо, что завтра на работу не нужно… — В его словах явно был какой-то подтекст, но мне было лень его раскапывать.

— Завтра нам к Свете нужно, ты не забыл? — напомнила я ему, чтобы завтра сюрпризов не было. — А послезавтра — к родителям.

— Так это же не на работу, — небрежно взмахнул он рукой. — И в обоих случаях — загород ехать. — В глазах его опять запрыгали лукавые херувимчики, но как-то устало.

Перед сном я еще раз проверила почту. И опять никто не заинтересовался высокопрофессиональными услугами специалиста с многолетним стажем. На этот раз я всерьез расстроилась — очевидно, отложив просмотр почты до самого позднего вечера, я подсознательно надеялась, что за лишние пару часов кто-то непременно откликнется. Наверное, объявление я по-дурацки составила — никто его и дочитывать до конца не хочет… Да и номер телефона нужно было все-таки оставить — мало ли, вдруг людям писать лень, им позвонить проще… И, пожалуй, стоимость консультаций стоило сразу указать — а то думают, небось, что высокий уровень и многолетняя практика среднему человеку не по карману…

И как это обычно бывает, когда начинаешь впадать в отчаяние, решение приходит само собой и с совершенно неожиданной стороны.

Глава 4. Знакомство с коллегой

Всю первую неделю моего пребывания на земле в новых, более свободных условиях я не переставал ощущать — со все возрастающей остротой — преимущества моего прежнего невинного незнания нюансов работы в особых случаях.

Как же я прежде мечтал о возможности пообщаться с коллегой! Я представлял себе такое общение как встречу двух профессионалов, умеющих кратко, в двух-трех словах, поделиться приобретенным опытом и поддержать моральный дух собрата, запутавшегося в перипетиях сумасшедшей земной жизни. Домечтался… Похоже, мне все-таки нужно будет не пожалеть времени на тщательное изучение человеческих поговорок и афоризмов — с тем, чтобы корректировать согласно им свои поступки и особенно пожелания. Как говорится, на земле жить — по-земному выть.

Мало того, что собратьев оказалось вокруг… намного больше, чем мне бы хотелось. В субботу в парке я четверых встретил, а сегодня — только по дороге на маршрутку — мне трижды пришлось сдерживаться изо всех сил, чтобы не повернуться резко и не уставиться во все глаза на ничем неприметного с виду человека — или еще лучше, на пустое пространство возле него. Так они еще и в упор меня не замечали! Мне искренне хотелось надеяться, что это были обычные ангелы-хранители, не обученные распознавать коллег, а если нет? Если они меня тоже чуют, но отказываются признавать — по каким-то причинам, по каким-то своим соображениям? Что же мне — в случае чего кидаться к ним с воплем: «Здравствуйте, коллега! Как хорошо, что я Вас встретил — мне нужен Ваш совет!»? Ничего себе — облегчение условий работы: от своих дел постоянно отвлекаешься, а обратиться за помощью все равно не к кому!

В маршрутке, правда, никого из них не оказалось, и я возблагодарил Бога за то, что мои способности чувствовать присутствие других ангелов проявлялись только лишь на открытом пространстве. Любое материальное препятствие, как выяснилось во время моих тренировок, блокировало их, как ультрафиолетовые лучи. От одной мысли, сколько их еще могло намелькать у меня перед глазами по дороге к Татьяниному офису, я чуть не вспотел.

Там же — под надежным прикрытием стен и окон маршрутки — мне удалось, наконец, сосредоточиться. В конце концов, сегодня — большой день. Сегодня я познакомлюсь с тем ангелом, на помощь которому направили меня. Согласитесь, протягивая руку помощи, выглядишь намного привлекательнее, чем когда бросаешься во все стороны в поисках оной. Да и потом — судя по первичной информации, предоставленной мне на изучение у нас наверху, он оказался полным идиотом, неспособным жить в полном мире и согласии с таким спокойным и уравновешенным человеком, как Галя. Посмотрел бы я на него рядом с Татьяной!

Ладно, с моим-то опытом я ему быстро мозги вправлю. Прямо сегодня и начну… А как я, кстати, начну? Как к нему подойти-то? Хлопнуть по плечу со словами: «Привет, балбес, ну, ты и натворил здесь дел!» — так он с перепуга бежать броситься, снесет еще что-нибудь по дороге; а мы в офисе будем, среди целой толпы людей…

Вот и Анабель осторожно вести себя советовала. Как она там сказала — подойти к нему в таком месте, где у нас обоих будет простор для маневра? Ну, и где я ей этот простор найду, если Татьяна с Галей только на работе встречается? В кафе тоже особого простора не просматривается. Вот разве что Галю к реке пригласить… У меня все тело заныло от пережитого удовольствия. Нет-нет-нет, до выходных еще целая неделя — не будем откладывать серьезное мероприятие. Прямо сегодня к нему и подойду. И начну… а что, начну прямо как Анабель ко мне обратилась: «Здравствуйте, Ангел». Мне ведь никакой простор не понадобился…

Татьяна сидела, уютно устроившись у меня под рукой, и за всю дорогу ни разу не открыла ни глаз, ни — к моему несказанному удивлению — рта. Наслаждается, видно, последними свободными минутами перед рабочим днем. И моим обществом, похоже, тоже. На эту мысль меня навела единственная фраза, произнесенная ею, когда мы уже подъезжали.

— Ты еще помнишь, что обещал мне знаки подавать?

Я улыбнулся. Как же я мог бы о таком забыть? После выходных мне хотелось подавать ей более частые и более существенные знаки своего присутствия. Впрочем, мне совершенно необязательно прямо с первой встречи давить на Галиного недотепу… Дам я ему, пожалуй, несколько передышек в разговоре — чтобы он переварил, как следует, мои инструкции — а сам пока Татьяне о своем присутствии напомню… Да вот и начинать этот разговор с самого раннего утра незачем — пусть отдышится коллега, успокоится… я ведь сам помню, как нервировала меня эта видимость в транспорте, а потом переход в невидимость где-то на подходе к офису…

Я перешел в невидимость, как обычно, на последнем лестничном пролете. Входя в офис, Татьяна придержала дверь, чтобы дать мне возможность спокойно зайти за ней. Да не нужно же мне так долго дверь держать… Еще заметит кто… Так, пора, пожалуй, ей первый знак подавать…

Я быстро окинул взглядом офис поверх ее плеча. Так, все на месте — она, как всегда, последняя. Я обхватил ее руками за талию — видишь? Я ни на шаг от тебя не отхожу! — и повел к ее рабочему месту. Ей, судя по всему, этот знак моего присутствия понравился, поскольку она не спешила туда добраться, останавливаясь на каждом шагу и перебрасываясь то с тем, то с этим сотрудником парой слов. Всякий раз мне приходилось подталкивать ее вперед. Ну, в самом деле — мне уже не терпелось подтвердить свое присутствие и другими знаками, а времени у меня впереди было не так уж и много.

Когда мы добрались, наконец, до Татьяниного стола, я проскользнул вперед и устроился прямо за ее стулом. Пока у нее компьютер загружался, я глянул направо, в сторону Гали — и тут же учуял ее ангела. Он стоял у окна, втиснувшись в небольшое пространство между стенкой, этажеркой с какими-то журналами и Галиным столом. Хорошо стоял, спокойно, даже с ленцой какой-то — положив локоть на этажерку и подперев рукой голову. Вот и постой пока, друг дорогой — я сейчас Татьяне еще пару раз просигналю…

Я коснулся ее волос, чуть пошевелив их и вдохнув знакомый яблочный запах — ого, в висках прямо застучало… Она чуть повела головой, подставляя мне ухо — ну, если ей так хочется… Она вздрогнула и принялась резко возить мышью по столу. Ее нервное движение напомнило мне кинотеатр, когда мне удалось прогнать раздражение из ее руки, поглаживая ее… Я еще раз покосился в сторону Галиного ангела. Стоит на месте — можно бы и подойти… С другой стороны, у меня еще вся неделя впереди…

Спустя весьма непродолжительное время Татьяна прервала мое романтическое настроение самым неромантическим образом. Вот как все же на людей обстановка действует! Вот дома она, например, совсем не возражала… По крайней мере, не очень возражала. Или хоть не так болезненно возражала. И не так коварно. В какой-то момент она вдруг раскрыла перед собой некую книгу, низко склонила над ней голову, выгнув шею и просто напрашиваясь, чтобы я провел по ней рукой… Не успел я подумать об этом, как она нашла пальцами мою руку (О, ответные знаки пошли, подумал было я) и так ущипнула ее, что я чуть не взвыл. Она, что, просто сказать мне не могла, что уже полностью убедилась в моем неизменном присутствии?

Ну, вот — я же говорил, что в атмосфере офиса люди ни о чем, кроме работы, думать не умеют! Жалко ей, понимаешь, что мой рабочий день чуть позже начнется. И, между прочим, прогнала она меня с основного рабочего места на подработку! Ну и ладно. Не хочет, чтобы я ей знаки подавал — не надо. Могла бы и заранее оговорить, с какой периодичностью отвлекать ее можно…

Я осторожно протиснулся за ее стулом, стараясь больше ни единым жестом не потревожить ее, обошел Галин стол и остановился у его дальнего угла — в полушаге от застывшего там в полной неподвижности коллеги.

— Здравствуйте, Ангел. — Я постарался вложить в свой мысленный голос всю возможную сдержанную приветливость…

Спасибо Татьяне, что ущипнула изо всех сил, дав мне возможность потренироваться в подавлении звуковых эффектов. Получив сокрушительный удар в подбородок, я отлетел к окну, успев в последний момент ухватиться за занавеску, чтобы не растянуться самым позорным образом ковриком на полу. Но не издал ни звука! Только в голове звенело так, что я боялся, что Татьяна с сотрудниками решат, что пожарная сигнализация сработала. Черт, сейчас еще занавеска оборвется!

Оторвавшись от спасительной, но ненадежной опоры, я привалился к стене, чтобы отдышаться. Ничего себе — горячий прием! Мало того, что люди постоянно норовят руки распустить — Татьяна, по крайней мере — так и братья-ангелы туда же! Да я этого паршивца сейчас… в порошок… в энергетическую субстанцию распылю! А где он, кстати?

Я обвел глазами комнату. Ага, вон он где — у столика с кофеваркой притаился и головой во все стороны вертит. Отлично. Там простора для маневра чуть побольше — сейчас я тебе поверчу головой! Я с тобой вежливо разговаривать больше не буду — пока не спеленаю с ног до головы! Ты посмотри на него — сопротивляться он еще будет, при исполнении!

Тряхнув пару раз для пробы головой — звон, вроде, стих до неясного шума прибоя — я вдруг услышал, что Татьянин офис оживленно комментирует судорожные трепыхания занавески. Елки-палки, так вот почему Анабель меня об осторожности предупреждала! Хорошо хоть люди в сверхъестественное больше не верят, но ведь именно такими мелочами мы и можем выдать свое существование! Чему его только учили? Небось, каждую вторую лекцию по технике безопасности прогуливал — на практические занятия к внештатникам бегал. Ну, сейчас я ему покажу внештатников!

Я на цыпочках прошел по проходу между столами (может, Татьяне знак на ходу подать? Да нет, мне сейчас с этим прытким разобраться нужно) и подкрался к Галиному ангелу. Так, все еще оглядывается по сторонам, меня не чувствует — значит, на эти занятия отряда быстрого реагирования его не пустили. И на том спасибо. Воспользуемся преимуществом…

Я ступил вперед и чуть вправо, примерился и бросился… вот-вот, еще сегодня утром кто-то размышлял о том, чтобы бросаться к коллегам с воплем! Да, я бросился на него, обхватив его на уровне локтей, чтобы нейтрализовать руки — но в абсолютном молчании! Главное — чтобы он понял, что сопротивление бессмысленно, и дал мне две минуты, чтобы объяснить ситуацию.

Он боднул меня головой (в плечо, слава Богу!) и одновременно попытался подсечь меня ногой. Не выйдет — больше он меня врасплох не застанет! Восстановив кое-как равновесие, я приподнял его и принялся запихивать в угол между столом с кофеваркой и стенкой. Вот там у него ногами размахивать не получится! Как он умудрился высвободить руки, не знаю, но он ухватился за пояс моих джинсов и дернул меня на себя. В результате мы оба с грохотом врезались в стену. Идиот! Нас же во всем здании, наверное, слышали! Одно хоть утешает — первым со стенкой поздоровался он. Татьянины сотрудники добродушно предположили, что соседи мебель двигают — человеческое воображение всегда приводило меня в восторг!

Я вжал его в угол — он попытался скользнуть вниз. Вот же… верткий какой! Еще крепче сжав его, чтобы не вывинчивался, я мысленно рявкнул, отдуваясь: — Ты можешь угомониться или нет? Они же нас сейчас заметят!

— Я… никуда… отсюда… не уйду! — процедил он сквозь зубы, дыша не менее тяжело.

— Да никто тебя никуда не зовет! — прорычал я, не ослабляя хватки. — Стой на месте и слушай — я поговорить с тобой пришел!

— Знаю я ваше поговорить, — огрызнулся он.

— Чье — ваше? — Я оторопел, и он чуть не нырнул-таки под стол — я еле удержал его.

— А ты кто? — Ни один мускул в его теле не расслабился. Я вдруг обратил внимание, что он — какой-то… маленький. Ростом чуть ниже меня, худенький. И сил в нем не так уж много, как мне в первый момент показалось — тогда эффект неожиданности на его стороне оказался. Вот только вертлявый какой-то, не ухватишь — из рук выскальзывает.

— Вот с этого вопроса и начинать надо было, — проворчал я, уже восстановив дыхание. — А то… руками он размахался…

— Так я же решил, что тебя за мной прислали, с задания снимать, — ответил он все так же настороженно.

— Одного? — Я просто ушам своим не поверил. — Слушай, ты всю подготовку проспал или только самые важные моменты? Если бы за тобой кого и прислали, то не одного и не сюда, чтобы людей не настораживать. Ночью бы к тебе наведались и скрутили бы в один момент — пикнуть бы не успел. А за сопротивление — сам знаешь… Если знаешь, — добавил я, подумав.

— Да ну? — спросил он с неприкрытым сарказмом в голосе. — Если ты не из быстрого реагирования, как ты меня тогда распознал, а?

Хм, ты смотри, парень-то сообразительным оказался! Но к такому вопросу я подготовился.

— А у меня во время подготовки врожденный… нет, скорее послесмертный талант обнаружился, — непринужденно ответил я. — Очень, знаешь, удобно… — Я запнулся, — … чтобы не пересекаться с коллегами без надобности…

— Да? — Сарказма в его голосе ничуть не убавилось. — И что же ты здесь делаешь, со своим талантом? Меня инспектировать явился?

— Ну, знаешь, — возмутился я, — ты точно отпетым двоечником был! Я здесь то же, что и ты, делаю — человека храню. Татьяну, — добавил я, чтобы избежать неизбежного вопроса и побыстрее перейти к сути разговора.

— Татьяну? — Он вытянул шею, явно чтобы посмотреть поверх моего плеча в другой конец комнаты. — И давно?

— Три года, — ответил я, не раздумывая, и тут же поморщился. Сейчас он меня спросит…

— А что же ты меня только сейчас распознал? — Ну вот, как я и думал! Ладно, уж чему я рядом с Татьяной научился, так это выкручиваться.

— Я тебя год назад распознал, когда ты только появился, — ответил я со сдержанным достоинством. — Вот только подойти к тебе…, все как-то в голову не приходило…

— А сейчас с чего вдруг пришло?

Нет, такая подозрительность мне даже в страшном сне не снилась! Мне, что, документы ему показывать? Так у меня только человеческие документы имеются — у нас, ангелов, принято относиться друг к другу с доверием и благожелательностью, о чем этот балбес, по-моему, забыл.

— Да я тут подумал… А с какой это стати ты мне тыкаешь? — возмутился вдруг я.

— Ну, извините, — буркнул он, и впервые за все время нашего общения в его голосе прозвучало нечто вроде смущения. — Когда на тебя нападают из-за угла, Выкать как-то не получается.

— Это я… на тебя… напал?! — От возмущения я даже заикаться начал.

Он вдруг опять вытянул шею и сказал: — О, Татьяна идет.

Я резко обернулся — если он сейчас выскользнет, я его все равно потом найду! — и точно: к столу с кофеваркой направлялась Татьяна. Наверное, пришло время кофе пить, хотелось думать мне, но, зная Татьяну, я решил держаться настороже. С нее станется меня в воздухе нашарить и потребовать немедленного представления коллеге. А потом что? Опять его обездвиживать, чтобы стол на бегу не свалил?

Татьяна подошла к столу, включила кофеварку и повернулась лицом к нам. На лице у нее было написано такое решительное выражение, что я понял, что нужно немедленно начинать подавать ей знаки своего присутствия. Иначе она его сама обнаружит. На ощупь. Максимально болезненным для меня способом. Слава Богу, хоть парень этот моих движений ощутить не может!

Я сделал шаг из угла, в который мы с Галиным ангелом втиснулись, как два заговорщика во время облавы, поднял руку и легонько похлопал Татьяну по локтю, внушая изо всех сил: «Я здесь, я никуда не делся, а ты давай, кофе пей — раз за этим пришла. Дай договорить спокойно». Судя по ее лицу, внушение мое до нее дошло… и прошло дальше. Вот пользуется же тем, что я не могу сейчас на нее прикрикнуть! Я еще настойчивее подтолкнул ее к кофеварке, напоминая, что не только она не любит, когда ей работать мешают.

Она фыркнула, схватила свою чашку и гордо удалилась — раздражение у нее даже на спине написано было.

— Так почему ты все-таки ко мне сейчас подошел? — вернулся к своему вопросу Галин ангел.

— Да не знаю, — устало пожал я плечами. — Просто подумалось, что вот торчим мы оба каждый день в этом офисе, делать здесь особо нечего — отчего же не поговорить, если это делу не мешает? — Вот-вот, опять та же история: именно об этом мне и мечталось пару месяцев назад.

— Странно, — ответил он спокойнее. — Мне никогда в офисе скучно не было. Вот дома — да, там тоскливо…

Хм. А у меня как раз наоборот все было — от безделья в офисе я изнывал. Наверное, потому что Татьяна там меньше себе предоставлена — меньше риска, что она сотворит что-нибудь невообразимое. Дома же — только успевай поворачиваться, внушая: нужно поесть, не нужно телевизор допоздна смотреть, нужно теплее одеться, не нужно завтракать одной чашкой кофе… О, ты смотри — у меня даже от запаха кофе слюнки не потекли…

— Слушай, давай вот тут на край стола присядем, — предложил я. — Что-то я подустал…

— Устал? — недоверчиво спросил он. — Что, физподготовки не хватает или это у всех так на земле — со временем?

Ах, он еще насмехаться будет?!

— Не устал, а подустал, — терпеливо поправил его я. — Вот поживешь с мое — узнаешь. У меня вчера нагрузка еще та была. И сегодня день… нервный. Тебе спасибо.

— Я, между прочим, извинился, — буркнул он. — И… я так и не понял: мне тыкать или Выкать?

— Да тыкай уже, ладно, — махнул я рукой, усаживаясь на стол. — Мы же на земле все-таки, здесь почти все тыкают.

А ведь я действительно устал! Все тело словно свинцом налито, каждая мышца ноет, да и звон в голове так и не прошел. Это же надо было, чтобы меня такому психу помогать направили! Если и есть у меня особый талант, так это — выбирать себе такие задания, от которых у нормального ангела волосы дыбом встанут. С Татьяной вон ни минуту расслабляться нельзя, даже в видимости, а теперь еще и этот — угорь неверующий!

А с кем это она по телефону говорит? Я напрягся, вслушиваясь… Ну, конечно, расслышишь что-нибудь — с другого конца комнаты… И разулыбалась еще! Опять, что ли, француз названивает? Вот не нужно было ему вчера номер ее телефона давать! Голова у меня вчера разболелась — вот и прошляпил. И спрашивать ее бесполезно — опять одной фразой отделается…

— Ты чего молчишь? — послышалось слева от меня.

— А? — Я с трудом повернул к нему голову.

— Ну, ты же поговорить хотел, — сказал он с какой-то непонятной обидой в голосе.

— Да что с тобой говорить, если ты ни одному слову не веришь?

— Я не то, чтобы не верю, — нерешительно произнес он, — но как-то непривычно все это…

И ты, мой обычный собрат-коллега, судя по всему, еще понятия не имеешь, сколько открытий тебя ждет за пределами привычного. Если тебе очень не повезет.

Мне вдруг совершенно расхотелось раскрывать ему глаза на открывающиеся перед ним возможности. Вот живет друг-ангел в благостном неведении, как я пару месяцев назад, и жизнью своей, по-моему, доволен — даже вплотную столкнувшись со мной, помощи не просит — так зачем показывать ему, как мало он знает? Он ведь — не то, что я, который сам рвался выйти за границы познанного…

— Вот ты говоришь, что я мало знаю, — опять подал он голос, и я вздрогнул. Уж не могут ли ангелы мысли друг друга читать? Или у него тоже скрытые таланты имеются? Меня не сочли нужным предупредить — или он скрыть их ото всех умудрился?

— Это я так сказал, — вяло отмахнулся я. — Уж больно… непрофессионально ты себя вел.

— Вот я как раз об этом, — тут же подхватил он. — Может, я и мало знаю, но то, что нам общаться на земле нельзя, мне известно. Это же — одно из самых серьезных нарушений! Что, если нас обоих, прямо сегодня ночью — ты сам говорил! — возьмут и… навестят?

Я вспомнил свой первый разговор с Анабель. Неужели я тоже тогда вот так пыхтел? А она терпеливо отвечала на мое бульканье, посмеиваясь про себя? Что она мне, кстати, про нарушения говорила?

— Ну, давай посмотрим, как ты учился. — Из чистого упрямства я не стал в точности повторять ее вопросы. Что я — попугай, что ли? — В чем состоит главная задача ангела-хранителя?

— Оберегать физическую и личностную целостность вверенного ему человека, — мгновенно отбарабанил он, как на экзамене.

Ты смотри — учил все-таки теорию!

— А где записано, что ангел не имеет права общаться с коллегами? — задал я такой же вопрос, которым Анабель выбила у меня почву из-под ног.

— Ну, это нигде не записано, — разгорячился он. — Но ведь это логически вытекает из того правила, в котором сказано, что ангел-хранитель не имеет права ни на минуту отвлекаться от исполнения своих обязанностей!

Господи, да что же мы все так одинаково мыслим!

— А ты отвлекаешься? — спросил я.

— В смысле? — озадаченно ответил он вопросом на вопрос.

— Ну, ты сейчас отвлекаешься от исполнения своих обязанностей? — уточнил я, и продолжил, не дождавшись ответа: — Вон сидит твоя Галя — делом занимается в тепле, уюте и безопасности (про тепло это я зря — что-то прохладно у них сегодня в офисе!). Моя Татьяна — тоже (Господи, сделай так, чтобы она сейчас своими делами занималась!). Каким образом мы с тобой отвлекаемся от своих должностных обязанностей?

— Ну, не знаю… — неуверенно произнес он.

— Вот и я говорю, что не знаешь, — подхватил я. — Правилам нужно с умом следовать. И что в них прямо не запрещено — то и не запрещено. Вот если бы мы с тобой сейчас куда-нибудь улизнули… в кафе, например, или в парк прогуляться… оставив их здесь без должного надзора — вот тогда это было бы прямое нарушение. А так, знаешь — так и ночью нужно у них над душой сидеть, глаз не спускать…

— А я собственно… — начал он, и вдруг спросил удивленно: — А куда это твоя Татьяна собралась?

Меня словно током ударило. Татьяна шествовала к выходу. Глядя прямо перед собой и плотно сжав губы.

— Куда-куда… В кафе, наверное, — ответил я, молясь всем святым, чтобы это оказалось правдой — чтобы она не придумала еще чего-нибудь. Мне на голову. Которая опять что-то разболелась. — К концу обеда вернусь. Ты не вздумай только прятаться — все равно найду, — бросил я через плечо, сползая со стола.

— Да понял уже, — буркнул он.

Вот дернул же меня черт о кафе подумать! Неужели внушил? Что-то у нее в голове задерживаются только те мысли, которые я издалека думаю; вон возле кофеварки внушал — так мимо пролетело. Ладно, сейчас выясним.

На лестнице выяснилось, что мы идем в кафе, потому что договаривались, что я буду держать ее в курсе переговоров с коллегой, время от времени оказывая ей знаки внимания. Которые ей, правда, пришлись не по душе. Ах, она этого не говорила? Ну, тогда ей следовало подробно проинструктировать меня о том, где, когда и какие именно знаки внимания ей оказывать…

В кафе, на вопрос официантки: «Все, как обычно?» я искренне кивнул — вот уж действительно: все, как обычно.

Едва дождавшись того, чтобы нам принесли обед, Татьяна принялась забрасывать меня вопросами — что делали, о чем говорили… Ну, о чем ей рассказывать? О том, что он мне в челюсть заехал? Или о том, что он каждое мое слово под сомнение ставит? Нет уж, эти моменты мы опустим. Не хватало мне еще лекции об умении вести переговоры… Я рассеянно ковырял вилкой в тарелке — она мне своими вопросами весь аппетит отбила. Нет, придется-таки ссылаться на советы Анабель — та у нее, вроде, в образцах для подражания нынче ходит…

Татьяна решила зайти с другой стороны — извольте ей описать внешность нового персонажа. Очень нужно мне было его разглядывать! И потом — какое отношение имеет его внешность к сути поставленной передо мной задачи? В отличие от людей, мы, ангелы, умеем отделять внешнее оформление от истинной сущности… кого бы то ни было. Вот потому меня видеть невидимых коллег и не научи… Об этом ей знать не обязательно.

Судя по всему, Татьяна признала результаты моих переговоров абсолютно неудовлетворительными. Поскольку потребовала, чтобы я немедленно включил ее в процесс их проведения. Меня прямо в жар бросило. Если этот оболтус — прямо сейчас — узнает, что я не только с ним, но и с ней тоже в контакт вступил… Тогда все. Конец любым переговорам.

Попозже — возможно… Очень попозже…

Она вдруг прикоснулась к моему лбу, и глаза у нее испуганно округлились.

— Господи, да ты заболел!

Да сколько объяснять можно, что ангелы не болеют? Устал я просто — дергают же они меня со всех сторон сегодня! Ну, нельзя мне сейчас уходить — только-только разговор с Галиным балбесом налаживаться стал. До вечера как-нибудь дотяну — а там отосплюсь, и все будет в порядке. А аптека мне зачем? У них, что, специальная ангельская аптека есть? Как ветеринарная? Нет уж, не нужно на мне эксперименты ставить…

Мы вернулись в офис — и я с вялым удовольствием отметил, что Галин ангел находится в том же месте, где я его оставил. Я подошел к нему и с трудом взгромоздился на стол.

— Ну, привет еще раз, — обратился я к нему, зная, что почувствовать меня он не может.

— Фу, — шумно выдохнул он воздух. — А я уж подумал…

— Что? — Ну-ну, за кого он меня на этот раз принял?

— Что меня действительно проверяли, — ответил он с явной неохотой, и быстро добавил: — Извини.

— Слушай, ты когда на градусник за окном смотришь, ты своим глазам веришь или в Интернете температуру проверяешь? — насмешливо спросил я.

— А зачем мне на градусник смотреть? — тут же встопорщился он. — И что плохого в Интернете? Отличную вещь люди придумали.

Что-то я не понял, какое отношение имеет Интернет к моему вопросу. Но в этот момент я почувствовал, что сейчас чихну. Прямо здесь. В офисе. Среди целой толпы людей. Я зажал пальцами нос и отчаянно потряс головой. Вроде, пронесло. Парень даже не шевельнулся — значит, и люди ничего не слышали.

— А ты давно на земле? — спросил он опять, уже более миролюбиво.

— Я же тебе говорил — три года, — рассеянно ответил я, прислушиваясь к ощущениям в голове. Вот трясти меньше надо было…

— Да нет, — заговорил он опять, — я не про сейчас. Вообще.

— Да уж не в первый раз, — сказал я. Черт! Опять нос зажимать нужно.

— Вот и я не в первый, — отозвался он с такой детской гордостью, что я чуть не рассмеялся. Нос зажатый помешал.

— А, правда, жалко, что мы свои прежние задания не помним? — спросил он опять после недолгого перерыва.

— В смысле? — Я даже оторопел от неожиданности.

— Нет, в целом я не спорю, — заторопился он, — основная информация все же остается, но ведь иногда и детали могли бы пригодиться…

— А распорядители зачем? — спросил я. — Вот они в твоем отчете и отсортируют, что тебе полезно, а что — нет.

— Но ведь нам же виднее, что нам может пригодиться в будущем, — возразил он задумчиво, — вот мы могли бы и сами… отсортировывать.

Ну вот, еще один мечтатель! М-да, если он и не в первый раз на земле, то точно и не в десятый. Сейчас еще накличет… Я с ужасом представил себе свою больную голову, забитую деталями всех моих пребываний на земле — которые я рассортировываю двадцать четыре часа в сутки. И чихнул. По-настоящему. Едва успел ткнуться носом в сгиб локтя.

На этот раз Галин ангел меня услышал. Мне оставалось только надеяться, что он был единственным — люди все же подальше сидели.

— Ты чего? — спросил он удивленно.

— Так, ты знаешь, мы с Татьяной сейчас, наверное, домой поедем, — ответил я, не отнимая на всякий случай руку от лица.

— А что с ней? — Голос его прозвучал как-то в сторону, словно он пытался разглядеть Татьяну на другом конце комнаты.

— Да не с ней — со мной, — еле выговорил я.

— Что — с тобой? — не понял он. По голосу я почувствовал, что он повернулся ко мне всем корпусом. Впервые.

— Не знаю. Искупался, разве что, вчера… Наверное, рановато еще было. — Ему еще ладно, а вот Татьяне я под угрозой лишения права на видимость этого не скажу.

— Искупался? — Он произнес это слово по слогам. — Зачем?

— А ты хоть раз пробовал? — Еще мне один критик отыскался!

— Да зачем? — повторил он свой вопрос еще более удивленным тоном.

— Вот попробуешь — узнаешь, — буркнул я, и чуть не чихнул опять. От смеха. Так мне Татьяна в субботу про мясо ответила. — Ладно, я пошел. До завтра.

— А что ты ей внушать будешь? — спросил он мне в спину, с неприкрытым любопытством в голосе.

— Не знаю еще, — бросил я через плечо. — Все, пока.

В кабинете у начальника Татьяна превзошла все мои ожидания. Она так артистично вписала свою просьбу уйти домой по состоянию здоровья в мои чихи, да еще и так естественно гнусавила при этом, что со стороны я бы и сам поверил, что она заболела. Сейчас я бы, правда, во что угодно поверил…

Да что она так долго собирается?! О, слава Богу, такси вызвала — маршрутку я бы уже, пожалуй, не пережил…

*****

Остаток этого дня прошел в тумане. Плотном таком тумане — вязком и липком. Все части моего тела принялись жить своей отдельной — и весьма неестественной жизнью: спина норовила согнуться, ноги в разные стороны выворачивались, в то время как колени стремились в общество локтей. Всех нас объединяло только одно ощущение — нам было холодно. Очень холодно. Так отвратительно холодно мне еще никогда не было. А Татьяна меня еще и раздеться заставила!

Я вам честно скажу: по-моему, в тот вечер она решила отыграться за все те немногочисленные моменты, когда мне удавалось взять над ней верх. И совесть ей не помешала над больным издеваться!

Когда она лишила меня единственной защиты от холода, мудрое тело принялось отчаянно сотрясаться, пытаясь преобразовать механическую энергию в тепловую.

Она тут же принялась засыпать меня какими-то вопросами, отвлекая от наблюдения за процессом. Чтобы не расходовать впустую скудные запасы энергии, я отвечал ей короткими, односложными звуками. Она каким-то образом понимала их — определенно яркие лингвистические способности выручили.

Уходила она исключительно в те моменты, когда я не мог обойтись без ее помощи. Неужели так трудно себе представить, что, когда человеку холодно, ему хочется горячего чаю? Нет, пока не попросишь… Чай я получил только в обмен на измерение температуры. Ей даже торговаться с больным не стыдно было! Еще и напоминать пришлось!

Оставив меня наедине с восхитительно горячим чаем, она опять ушла. Грея пальцы о чашку, я даже дрожать перестал. Ну, вот вам и доказательство! Получив дополнительный источник энергии, тело автоматически отключило режим вибрации.

Опять ее звать нужно! Я когда-нибудь чашку чая долго пил? Трудно ей постоять рядом, чтобы чашку сразу забрать? Чтобы не заставлять меня расходовать только что полученные калории на работу голосовых связок?

Зачем она заставляла меня криком кричать, я понял, когда она вернулась за чашкой. Ей нужно было обессилить меня — с тем, чтобы впихнуть в меня лекарства. Я же еще в кафе сказал ей, что не буду! Кто проверял воздействие человеческих лекарств на ангела? А побочные эффекты? А побочные эффекты в сочетании с передозировкой? А нейтрализующие препараты в инструкции указаны? А их побочные эффекты?

От еды я тоже на всякий случай отказался; туда эти таблетки подмешать — раз плюнуть. Татьяне особенно. Она и так уже в этом руку набила… на мне. А вот самой ей поесть обязательно нужно. Даже умирающий ангел-хранитель всегда в первую очередь о своем человеке думает…

Да сколько можно ужинать, в конце концов? И не надо сюда тарелку приносить — я могу не выдержать искушения, которое она тут же превратит в испытание отдельно взятого лекарственного препарата на подопытном… мне. И хорошо, если только одного.

Следующее ее возвращение сопроводилось приятным эффектом — без моей просьбы, для разнообразия. Ощущение прохладной ладони на лбу показалось мне на удивление успокаивающим. Акт милосердия длился несколько секунд — затем Татьяна предложила заменить свою руку мокрой тряпочкой. Ну, правильно — лицо мне тряпкой прикрыть, чтобы глаза не мозолил, если уж она сидеть рядом со мной согласилась. И еще и стакан с водой заодно принести — поливать эту тряпку время от времени, чтобы она не переставала быть мокрой. Я, что, незаметно для себя под газовую атаку попал, что мне через мокрую тряпку дышать нужно? Или кровать подо мной загорелась, дымом меня обволакивая — а я и не заметил? Или… а, она сказала, что это я горю. Так чего тогда только лицо — всего меня водичкой поливать; вон из ванной, от крана прямо шланг протянуть… Ой, нет — сейчас еще внушу, не дай Бог…

Перестав, наконец, бегать туда-сюда из спальни, она включила компьютер и тут же приклеилась к нему. Вот точно — звук отключила и играет себе… Я попытался скосить глаза направо — и чуть не взвыл. Пришлось голову поворачивать. Нет, читает что-то… Ну, конечно, читать ей интереснее, чем отвлечь больного от страданий душевным разговором. Могла бы хоть для приличия сказать, что ей жаль смотреть на мои мучения, что она мне сочувствует… Дождешься, как же. Ну, и не надо. Ангелы — это вам не слабые люди; они привыкли сами справляться.

Я перевернулся на бок — со второго раза — спиной к ней и закрыл глаза.

Если я спал, то это был один непрекращающийся кошмар. Без звуков и образов — кошмар ощущений. У меня болело все: ныла каждая клеточка измученного тела, каждая мышца напрягалась до предела возможностей и вопила от возмущения. В голове шло соревнование кузнецов. Ответственное такое соревнование — на звание самого быстрого и сильного молотобойщика. Позвоночник норовил согнуться, пытаясь выяснить, удастся ли ему свернуться в полное кольцо; внутренние органы сопротивлялись, жалуясь на стесненные условия и так напряженной до предела работы. Руки и ноги не переставали искать удобное положение, капризно отвергая одно за другим…

Я не знаю, как люди это выдерживают! Наверное, в такие моменты и рождается их представление об аде. Все болит, ни минуты облегчения, веки огнем горят, и помощи ждать неоткуда…

Когда Татьяна опять впихнула мне под мышку свой градусник, я не сопротивлялся. Сил не было. Когда она засунула мне рот какие-то таблетки и приложила к губам край чашки с чаем, мне было уже все равно. Я проглотил их все. Какие, сколько, дозировка, побочные эффекты — какая разница? Какая разница, от чего я умру…?

Утром меня разбудил какой-то странный запах. Аппетитный и бодрящий. Я прислушался к своим ощущениям — вроде, ничего не болит. Ну вот, я же говорил — ангелы никогда долго не болеют и всегда своими силами справляются! А, нет — она мне дала-таки что-то вчера ночью. Не важно — главное, что я в полном порядке.

Я сел на кровати — и впервые за последнее время усомнился в мудрости своего тела. Оно отказывалось сидеть! Когда я все же настоял на своем, оно принялось дрожать — мелкой такой, противной дрожью, как кисель. У меня все внутри похолодело. Вот он — результат воздействия человеческой медицины на ангельский организм! Земные препараты лишают нас силы и выносливости! А может, это — последствия болезни? Мне ведь еще никогда не случалось настолько выйти из строя.

Я запаниковал — как же я теперь работать буду, если мне вместо одежды металлические доспехи нужны, чтобы этот студень хоть в какой-то форме поддерживать… Кстати, о работе. На работу мы уже опоздали (я опять для проверки глянул на часы), но нас, по-моему, вчера на два дня отпустили. По-моему…

Опять она где-то ходит! Я попытался опустить ноги с кровати и понял, что до кухни мне не добраться. Пожалуй, даже ползком. Не говоря уже о том, что ползком — унизительно. Какую я там себе футболку воображал — «Рожденный летать не ползает»? Снова звать ее придется…

Она появилась в дверях спальни почти мгновенно (Ну вот — другое дело!) и принялась расспрашивать меня о самочувствии. Вот кто мне объяснит, почему ей обязательно нужно об этом спрашивать, когда у меня ничего не болит? Нет, чтобы вчера… Что? Опять лекарства? Да я же только что сказал, что у меня от них слабость… Хотя с другой стороны, тоже правда — болезненные ощущения пропали… Я и сам недавно решил земным поговоркам следовать — а люди часто говорят: «Клин клином вышибают». Ладно, попробуем — либо я окончательно в жидкое состояние перейду, в ванне жить тогда буду; либо они эту слабость… вышибут ко всем чертям. Что мне терять, в самом деле? Я в этом половинном состоянии все равно ни на что не гожусь.

А почему их нужно бульоном…? А что такое бульон? А, наверное, это и есть тот самый клиновый ингредиент — не случайно он ко второй партии таблеток прилагается.

Нет-нет-нет, Татьяна, есть я совсем не хочу. Нет, в принципе, хочу — вот только у меня и зубы этой противной мелкой дрожью дрожать начинают при мысли о работе. Я лучше потом… Двойную порцию… И пообедать можно будет дважды: за завтрак и за сам обед…

Взяв у нее из рук таблетки и чашку с какой-то жидкостью, я принялся ее разглядывать. Желтенькое что-то, вроде жидкого чая… Запах? Вроде, ничего — аппетитный, густой такой. А на вкус? Хм. Маслянистый, какой-то обволакивающий и… очень даже бодрящий! Ну, так и есть — клин!

Я залпом осушил всю чашку — уж клином, так клином. Татьяна тут же принялась уговаривать меня еще поспать. Тело вступило с ней в преступный заговор. Я оказался в меньшинстве. Вот только поведение Татьяны меня слегка насторожило. Что-то уж слишком настойчиво она меня в бессознательное состояние спроваживает. А сама потом — что? Гулять пойдет? На свежий воздух? Пока я буду самым преступным образом пренебрегать своими должностными обязанностями? Нет уж, дорогая моя, если твой ангел-хранитель оказался временно не в силах следовать за тобой хоть на край земли, будь любезна добровольно оставаться под его надзором.

Взяв с Татьяны слово ни на секунду не покидать квартиру… Нет, еще лучше — взяв с нее обещание находиться исключительно в пределах спальни, где она будет постоянно у меня на виду, как только я глаза открыть смогу, с чувством честно выполненного долга я закрыл глаза. И мгновенно провалился в сон.

Ангельская сущность, однако, никогда не дремлет полностью. Какая-то часть ее осталась работать в режиме сигнализации-будильника. Будильник срабатывал через определенные промежутки времени, чтобы я мог открыть глаза и убедиться, что с Татьяной все в порядке. С ней все было настолько в порядке, что она всякий раз умудрялась впихнуть в меня то ли чай, то ли бульон, то ли опять лекарство. Я не спорил, чтобы поощрить ее верность данному слову.

Сигнализация включилась, когда Татьяна удалилась из спальни на более чем десять минут. Открыв глаза и увидев, что ее нет рядом, я мгновенно встал. Не раздумывая. И не прислушиваясь к своим возможностям. И я встал-таки! Ни одна часть тела больше не дрожала, и даже хотелось… пройтись. На дубе я сейчас больше пяти раз, конечно, не подтянусь, и стойка на руках с первого раза, пожалуй, не получится, но еще пару чашек этого ее бульона — и я буду как новенький… в смысле, как опытный и тренированный ангел-хранитель, достойный этого имени!

Услышав, что признаки жизни подает как раз кухня, я оделся и отправился туда. Татьяна тут же принялась суетиться, приставая ко мне с измерением температуры и принятием следующей порции таблеток. Да какие лекарства…? Ладно-ладно, но сначала перекусить. Что она там готовит? О, отлично, как раз то, что нужно. Впрочем, после суточной голодовки мне бы что угодно подошло. Начнем, пожалуй, с бульона — для создания подходящего для обеда настроения…

И в этот момент я в очередной раз понял, что никогда Татьянино поведение не казалось мне подозрительным случайно. Бульон варят из курицы. Из убитой, как не преминула разъяснить мне она.

Пока я пытался охватить рассудком полученную информацию, Татьяна, практически не переводя дыхания, затарахтела, что курица вообще не относится к мясным продуктам, поскольку мясо у нее белое. Да причем здесь цвет? А почему, кстати, оно белое? Мясо всегда ассоциировалось у меня с тошнотворными кровавыми кляксами. Неужели действительно белое? А почему тогда они его мясом называют? Нет, нужно самому убедиться…

Куриное мясо на самом деле оказалось белым. С первого взгляда оно не вызвало у меня никакого отвращения. И на вкус… Волокнистое, мягкое, податливое… Что, уже все? Второй кусок окончательно убедил меня, что курица — это нежный, диетический продукт, никак не вписывающийся в сознании в страшные сцены зверского убийства…

Вот что значит хранить городского жителя! Находясь неотлучно при Татьяне, я в жизни своей живую курицу не видел — и, сколько ни старался, так и не смог представить себе невинное птичье личико, взирающее на меня с бессловесным укором…

После обеда, пробив незначительную брешь в моих вегетарианских доспехах, Татьяна принялась искупать грех обмана. Мне очень понравился способ, который она для этого избрала. Чисто человеческий способ — затмить муки раскаяния небывалым эмоциональным взлетом. Люди, наверное, для того и грешат, чтобы было что затмевать потом. Я, в принципе, и сам не прочь…

Вот только не нужно мне до конца жизни об этой ошибке напоминать! Чтобы правильно температуру воды оценить, тоже опыт, между прочим, требуется — а он приобретается на собственных ошибках. Еще один пример из человеческой мудрости. Которую отдельно взятому ангелу никак не удается освоить. Вот сколько раз я уже сталкивался с тем, как она умеет подвести разговор к интересующей ее теме — и опять попался!

Она подвела меня к разговору о Галином ангеле — и стала насмерть. Ей, понимаете ли, легче будет со стороны разобраться, каких успехов я достиг в переговорах с ним! Пришлось рассказать ей о его недоверчивости, приверженности правилам и боязни, что его проверяют, о том, какому давлению с его стороны может подвергнуться Галя, если он примется доказывать всем свою профессиональную пригодность… И какой же вывод из всего этого она сделала? Ей пора подключаться! Ну, конечно, я-то ведь не справляюсь…

Пришлось прикрикнуть. Она тут же отступила и даже предложила мне проводить с коллегой весь рабочий день. После чего я опять почувствовал себя совершеннейшим подлецом. Нет уж, я буду честно ей докладывать — дважды в день — о том, как продвигается моя дополнительная работа.

Кстати, о работе… Нужно все-таки как-то начинать ее искать — не хватало мне еще через два месяца (о нет, уже меньше!) у Татьяны на иждивении оказаться… Она с такой небрежностью отмахнулась от этой проблемы, что я сразу же успокоился. Во-первых, ей виднее — похоже, у людей дело обеспечения каждого члена общества рабочим местом неплохо поставлено; а во-вторых, уж Татьяна точно что-нибудь придумает — с ее-то воображением…

А может, она уже что-то и с кодом придумала? Я мог бы в этом и не сомневаться. Идеи посыпались из нее горохом. Дата рождения, номер телефона… Почему это у меня телефона нет? У нее есть, а у меня так сразу нет?! Ну вот, то-то же — есть у меня телефон! И номер у него есть — вот только я его не знаю… Что значит — узнать его — раз плюнуть? Да мобильный-то здесь причем?

Когда она объяснила, я почувствовал себя орангутангом. Вот именно — по деревьям мне только скакать и вегетарианскими бананами питаться. Меня эта их техника в гроб загонит. И бесполезно даже пытаться за ней угнаться — пока ты одну машинку будешь осваивать, эти люди две новых придумают…

Ну, и что странного в моей дате рождения? Вот очень нужно мне было ее изучать! Татьянин день рождения я, конечно, помнил — еще после той истории с платьем я решил заранее подарок ей купить, пока деньги выдают. Главное — ее в магазин затащить… Если бы я еще знал, в какой…

Когда выяснилось, что не понравилось Татьяне в моем дне рождения, на меня напал нервный смех. Очень нервный. Да уж — чувство юмора у отцов-архангелов отсутствует только при обычной работе с обычными ангелами. Внимательно же они за мной наблюдали, однако… Когда об этом наблюдении услыхала Татьяна, в глазах у нее появилось то же выражение, как и в тот момент, когда она заподозрила меня в подглядывании за ней в ванной. Я принялся врать напропалую о деловом подходе отцов-архангелов к такому наблюдению и об их интересе исключительно к профессиональной стороне жизни ангела-хранителя на земле. Фу, вроде, поверила…

Татьяна предложила мне три варианта кода. И все они были связаны с моим паспортом. У меня закрались сомнения. Мне почему-то казалось, что этот код не должен быть связан исключительно со мной. Ну, в самом деле — сам факт существования этой квартиры возник у Татьяны в голове, и дали мне ее, чтобы обеспечить придуманную ею биографию новой единицы человеческого общества. Может, наши даты рождения объединить? Да нет, что-то слишком много цифр получается. А если дату нашего знакомства? Не ту, когда я возле нее появился — это и встречей-то не назовешь, а ту, когда она обо мне узнала? Очень логично, по-моему — ведь с этого момента вся эта история и началась…

Татьяна разулыбалась. Решив пользоваться удачей, пока Татьяна ее не прихлопнула, как комара, я предложил прямо на следующий день и попробовать все придуманные нами варианты. Отлично! Вот с ней только так и нужно — замахиваться на нечто невообразимое космического масштаба, чтобы она согласилась на вполне реальный и приемлемый для меня вариант. И условия со своей стороны выставляла не слишком драконовские. Коды мы проверим в пятницу, и это обойдется мне всего лишь в один лишний день глотания таблеток!

Вечером она посадила меня смотреть какую-то немыслимую сказку по телевизору. Лучше бы погулять пошли. Ох, уж мне этот их кинематограф! Недаром сами люди его индустрией грез называют. Вечно их герои в нужном месте и в нужное время оказываются,… да еще и со всем необходимым под рукой. Система прослушивания телефонных разговоров правительства у рядового гражданина в квартире? Фотоаппарат в сережке в носу? Корректировка нанесения ракетного удара на другом конце земли любителем-программистом через Интернет? Определение кода банковского сейфа с помощью стетоскопа? О… А вот это интересно!

М-да, если бы в жизни так все здорово складывалось. Если бы в жизни с такой легкостью открывались все тайны и с такой готовностью шли тебе навстречу упрямые участники конфликта…

Всю оставшуюся неделю я тяжко трудился, простукивая стены крепости, в которой заперся мой ненаглядный коллега. Я задавал ему наводящие вопросы и внимательно вслушивался в каждое слово его ответов — в поисках отправной точки для разговора о его проблемах с Галей. Он же был глубоко убежден, что таковые отсутствуют — просто глупый человек не в состоянии охватить своим скудным умом все величие задачи, которую ставит перед ним ангел-хранитель. Он был глубоко убежден, что Галя просто из вредности противится его советам. Он был глубоко убежден, что ошибаться может только она…

Как люди по совместительству работают, ума не приложу! Спасибо хоть Татьяне — все это время она вела себя безукоризненно, не отвлекая меня от дополнительного задания.

Когда я в среду подошел к нему в офисе и поздоровался, он, по-моему, даже обрадовался. Но тут же начал выспрашивать меня, почему нас с Татьяной накануне в офисе не было. Мое объяснение, что я самым банальным образом простудился, вызвало у него непонятно напряженный интерес.

— Ты, что, даже из дому не мог выйти? — спросил он.

— Не мог. — При одном только воспоминании меня передернуло.

— А раньше с тобой такое случалось? — не отставал он.

— Насколько я помню, нет, — ответил я.

— А ты в который раз на земле? — Он определенно вел разговор в каком-то направлении, но я пока не видел, в каком.

— Да уж с десяток раз будет, — осторожно ответил я. — А что?

— Я просто подумал, — медленно произнес он, — не становимся ли мы со временем подвержены этим человеческим вирусам?

Я рассмеялся.

— А, вот ты о чем… На этот счет можешь быть спокоен. Я случайно простудился — по собственной глупости.

— А как ты Татьяну уговорил на работу не идти? — спросил вдруг он с острым любопытством в голосе.

А вот уже лучше! Сейчас я, пожалуй, заброшу ему в голову мысль…

— У нас с ней весьма доверительные отношения, — начал я. — Я к ее мыслям внимательно отношусь, вот и она к моему мнению прислушивается…

— Повезло тебе, — вздохнул он. — Вот у меня в первый… в прошлый раз тоже очень толковый человек был.

— Слушай, ты, что, только во второй раз на земле? — улыбнулся я.

— Ну и что, что во второй? — тут же взъерошился он.

— Да ничего, — ответил я примирительно.

Ну вот, я же сразу почувствовал, что молодой он еще пацан! И в этом были как хорошие, так и плохие стороны. С одной стороны, добиться его доверия будет непросто — он же свою цель видит в ежеминутном самоутверждении. С другой стороны, если мне все-таки удастся заставить его раскрыться, к советам прислушиваться он будет. Но сначала его нужно разговорить.

— А в прошлый раз ты долго на земле был? — спросил я, нарочно опуская слово «первый».

— Я точно не помню, но, по-моему, совсем недолго, — ответил он и, помолчав, не удержался от вопроса: — А что?

— Да ничего особенного, — сказал я, старательно воздерживаясь от поучительного тона. — Так и должно было быть.

— Почему? — тут же отреагировал он.

— Понимаешь, для первых заданий нам обычно подбирают людей пожилых — вот как в твоем первом случае — или очень спокойных и уравновешенных. Как Галя, например, — добавил я, предоставляя ему возможность перейти к интересующей меня теме.

— Спокойная! — фыркнул он. — Амеба она спокойная!

— С чего ты взял? — спросил я нарочито недоуменно.

— Да я вообще не понимаю, кому в голову пришло ангела-хранителя к ней направлять! — взорвался он. — Она же — дура, полная дура; с ней о светлых высотах говорить бесполезно — ей бы только по уши в земной рутине закопаться!

Я помолчал немного. Так и есть — молодой, но рьяный.

— А ты не пытался прислушаться к ее мыслям, попытаться понять, что ею движет? — Советы в форме вопросов — хорошая штука; это я еще в своем разговоре с Анабель запомнил.

— Да к чему там прислушиваться? — пренебрежительно отмахнулся он. — У нее в голове ничего нет, кроме обычной бабской дребедени: только и мечтает, чтобы ложкой в кастрюле помешивать, да мужу штаны стирать. Да детей побольше — чтобы было кому носы всю жизнь утирать.

— Да? — отозвался я нейтрально, только чтобы поддержать разговор. Пусть высказывается.

— А в последнее время вообще как с цепи сорвалась, — продолжал он. — Стоит мне только заикнуться о том, что в жизни более высокие цели есть, чуть визжать не начинает. Ты только не подумай, что я жалуюсь, — спохватился вдруг он, — я из нее все равно эту дурь выбью!

— А ты никогда не думал, что она просто молодая еще, — еще осторожнее спросил я, — что ей в этой жизни — последней, между прочим! — хочется еще немного по-земному пожить, а потом уже… в высоты?

— Да ради Бога! — фыркнул он опять. — Вот только пусть бы к ней потом и направляли ангела-хранителя. А то таскайся за ней по магазинам да слушай каждый вечер по телефону бесконечные разговоры: «А ты? А он?». Скучно с ней, — добавил он, и я решил оставить его пока в покое.

Некоторое время мы беседовали о технике нашей работы — о методах перехода в видимость и невидимость, о способах уклонения от подозрительных контактов, о поведении в чрезвычайных ситуациях. И постепенно он начал ко мне прислушиваться. С Галей, как я понял, чрезвычайных ситуаций у него не возникало — и он очень заинтересовался тем, как я выпутывался из тех сюрпризов, которые постоянно подсовывала мне Татьяна. В ходе одного из таких рассказов он сам вернулся к теме Гали.

— А с чего это твоя Татьяна вдруг в обед уходить начала? — неожиданно перебил он меня.

— Ну, перемены в жизни, наверное, захотелось, — насторожился я. — А почему это тебя интересует?

— Да я не вмешиваясь, я случайно заметил, — сказал он извиняющимся тоном. — Просто Галя где-то в это же время вообще от рук отбиваться начала… А ты, что, вот так всем ее капризам потакаешь? — спросил он с недоумением.

Отлично, вернемся к обязанностям старшего наставника.

— Я бы не стал это капризами называть, — сказал я задумчиво. — Они все же — люди, а не роботы; им нужны перемены в жизни. И потом — я и сам не прочь пройтись, ноги размять…

— М-да, — хмыкнул он. — Вот если бы я за Галей вот так прохаживался, она бы меня каждый день на какую-нибудь дурацкую мелодраму в кино таскала.

— Слушай, — произнес я так, как будто меня осенило, — вот ты говоришь, что она с месяц — правильно? — назад от рук отбилась… А может, ты на нее слишком сильно давить начал?

— Ничего подобного! — воскликнул он. — До этого мы довольно мирно жили — скучно, но мирно. Это потом мне на нее давить пришлось. А она упирается, как… Точно тебе говорю: напутали с ней что-то у отцов-архангелов, нечего ей еще у нас делать!

— Слушай, что-то у тебя все вокруг ошибаются, — не сдержался я. — Может, ты бы о себе сначала подумал?

— А что я, что я? — взвился он. — Моя задача — удержать ее на пути морального совершенствования. Я же не виноват, что она любой ценой хочет с этого пути свернуть… в болото…

— Ну, знаешь! — Я всерьез рассердился. — Ты, что, собрался палкой ее по этому пути гнать? Ты хоть раз задумался — может, и в ее мечтах светлое и высокое присутствует? Что плохого, например, в детях?

— Да ничего плохого! — Он уже оправдывался. Хорошо. — Я как раз совсем не против, чтобы у нее детеныш появился. Мальчик. И мужа тоже можно. А то у нее дома одни бабы — мать, две сестры, одна вот замуж год назад вышла… Можешь себе представить, о чем они постоянно говорят?

Я представил. И решил молчать — пусть дальше скорлупу свою открывает, раз прорвало.

— Так она же и замуж выйти не может, — продолжал он горячиться. — Она же после второй встречи на каждого мужчину собачьими глазами смотрит — вот они и шарахаются от нее!

— А ты не мог додуматься в этом вопросе ей что-нибудь подсказать? — тихо спросил я.

— Замуж мне ее выдавать еще не хватало, — проворчал он.

— Что, боишься, что муж на нее большее влияние будет оказывать? — решил я обострить разговор.

— Еще чего! — Из него уже почти искры сыпались. — Я бы и его в оборот взял — не волнуйся! А она… не готова она еще — вот в чем дело, — закончил он, впадая в мрачную задумчивость.

Я не стал продолжать. Задумался — уже хорошо. Пусть поварится в своей задумчивости.

Спустя некоторое время, вспомнив Франсуа, каждая встреча с которым загоняла раньше Татьяну в глухое молчание, я попытался выяснить, не появился ли и в Галиной жизни… внешний раздражитель.

— Да какое там! — махнул он рукой. — Она же с утра — на работу, а с работы — домой и… Я тебе уже говорил, чем она все вечера занимается, — добавил он тоскливо.

— А книги она читает? — решил я зайти с другой стороны.

— Читает. Женские романы, — произнес он, словно приговор огласил. — Да и то, если телефон занят и по телевизору сериалы закончились.

— Кстати, о телефоне, — оживился я. — А ты не пробовал его отключать? С Татьяной не раз действовало.

— Ага, как раз, — хмыкнул он. — У них если полчаса телефон молчит, они уже бегут проверять, работает ли он. А телевизор у них вообще никогда не выключается, если кто-то дома есть, — предвосхитил он мой следующий вопрос.

— Ну, не знаю, — протянул я, с ужасом представив себе постоянно работающий телевизор. — У меня самый главный кошмар был, когда Татьяна за компьютер садилась.

— Согласен, — кивнул он. — Меня от этих пасьянсов уже тошнит…

— Каких пасьянсов? — не понял я.

— Да она часами может компьютерные пасьянсы раскладывать! — простонал он.

— Да? — недоверчиво переспросил я. — Я, собственно, об Интернете говорил…

— Если бы! — Он почти завопил. — Если бы только! Сколько раз я уже ей внушал… Ведь кладезь же знаний! И ухом не ведет. Я разве что сам ночью, когда они все спят…

— Что — ты сам? — Я оторопел.

— Ну, у них компьютер в гостиной стоит — ночью там никого нет… — Он замялся. — А двери они никогда у себя не закрывают — так что, если что… я все слышу. И потом — я недолго, — быстро добавил он, когда я никак не отреагировал на его слова, — я только повторяю все, чему в офисе за день научился.

— Где научился? — Я уже вообще ничего не понимал.

— В офисе, у Алеши. — Он вдруг застрочил, как из пулемета. — Это ведь не страшно, правда? Ты ведь сам говорил, что если я в офисе рядом с ней нахожусь, то я вовсе не отвлекаюсь от работы, правда? Я ведь совсем близко, правда?

— И это, ты считаешь, близко? — строго спросил я, вспомнив, что — по моим же словам — я «распознал» его уже год назад.

— Ну, я же отлично вижу ее от Алешиного стола, — смущенно пробормотал он.

Ах, вот оно что! Меня земля зацепила кипящими страстями, а вот этого парня, судя по всему — компьютером. Нужно будет вернуться к этому разговору — может, чего полезного расскажет. Но главное — похоже, я нащупал-таки слабое место в стенах его крепости.

— И чему же ты у него научился? — спросил я, сдерживая улыбку.

— О… — Ага, понятно: то ли мало чему, то ли не знает, с чего начать. — Он — самый настоящий гений! — Вот лучше бы он о Гале с таким благоговением говорил. — Вот почему его никто не хранит? — воскликнул вдруг он с детской обидой в голосе.

— Придет его время — будут, — попытался я успокоить его. — Но ты все же не увлекайся. Тебя сюда направили за Галей присматривать, а не новые технологии осваивать.

— Да знаю я, знаю, — уныло пробормотал он.

В целом, к концу недели у меня возникло ощущение, что, вместо того, чтобы прояснить картину, я только запутался. Как-то не вязалась в моем сознании эта недалекая клуша, которую описывал мне Галин ангел, с тем светлым и доброжелательным человеком, о котором говорила Татьяна. Похоже, придется-таки ее на сцену выпускать. Тем более что в пятницу Галя сама чуть на разговор не напросилась. Нужно бы мне и ее точку зрения узнать — из первых рук.

Кстати, можно будет попросить Татьяну как-то заинтересовать Галю компьютером — она ведь неплохо в нем разбирается…

В чем, между прочим, я вновь убедился, когда Татьяна — с присущей ей решительностью — взялась за поиски мне работы. Она мгновенно нашла с десяток объявлений, в которых требовался психолог. Я приободрился — видимо, действительно, у людей ни один специалист без работы не остается. Но радовался я ровно до тех пор, пока не увидел, где именно требуются психологи. О постоянной, ежедневной работе в какой бы то ни было организации даже речи быть не может! Знаю я, зачем она меня спроваживает! Стоит мне на один день отлучиться из ее офиса, она тут же сама возьмется за Галю. Всерьез и двумя руками. А потом будет невинно хлопать глазами и говорить, что так получилось! Не выйдет — изучил я уже ее приемы! Я буду работать исключительно в рамках ею же придуманной версии — частным консультантом.

Татьяна разочарованно пожала плечами и тут же изваяла мне такое объявление, что у меня мелькнула та же мысль, что и при составлении моей биографии: «Кто в это поверит?». Более того, при этом еще и выяснилось, что психологи работают по определенным методикам. Что же они тогда кричат, что все люди — разные, если их уже классифицировали? Методики назывались по имени, надо понимать, их изобретателя и ни о чем мне не говорили. Были, конечно, и более доступные названия. «Семь путей познания себя». А почему семь? И зачем семь? «Следовать советам своего тела». Вот это мне больше понравилось. В общем, я решил, что в случае чего изобрету свою собственную методику. И звучать она будет заманчиво — по имени автора: «Методика Ангела».

Сразу на Татьянино объявление никто не откликнулся, но я воспринял это даже с удовольствием. Во-первых, после недели работы по совместительству перспектива третьей работы не вызывала у меня особого энтузиазма. Во-вторых, нужно дать людям время свыкнуться с мыслью, что не всех ценных специалистов растащили предприятия и организации. И, в-третьих, время у меня еще есть, и финансовой поддержки никто меня пока еще не лишил. Чего переживать-то раньше времени?

Дождался я, наконец, пятницы. С удовольствием дождался и в предвкушении двух свободных от городского транспорта и ненормальных коллег дней. Даже двух дней и еще одного вечера. В который мы отправились добиваться законного доступа в мою честно заработанную квартиру. Нет, сегодня я прорвусь-таки туда!

Когда мы вышли из лифта на моем пятом этаже, у меня сердце в пятки ушло. Я же паспорт дома оставил! Дату своего рождения я, вроде, запомнил, но кто помнит номер своего паспорта, скажите на милость? И еще лучше — дату его выдачи? Катастрофа. Сейчас она мне разговор об утере документов припомнит! Хорошо, я хоть дату нашего знакомства помню… Два варианта из четырех — это все же лучше, чем один.

Но оказалось, что, поскольку эта поездка была запланирована, Татьяна к ней подготовилась. Не успели мы подойти к двери, как она протянула мне листик бумаги, на котором были записаны все комбинации. Меня затопила волна благодарности к ней. Огромной, горячей — но беззвучной. Не буду я признаваться ей, что документы дома забыл, а то она мне потом жизни не даст! В конце концов, она сама мне велела их там оставить.

При первом же взгляде на листик с цифрами меня опять охватили сомнения. Настолько сильные, что их можно было почти уверенностью назвать. Не может быть этот код только со мной связан! Несправедливо это — а ангелов в несправедливости еще никто не обвинял. Не говоря уже об отцах-архангелах. Я был настолько в этом уверен, что первые цифры у меня даже набираться не хотели. И, как и следовало ожидать, первые три комбинации не дали никакого результата.

Четвертый, правда, тоже.

Услышав слева от себя печальное «Пошли отсюда», я чуть не взбесился. Да что они — издеваются надо мной, что ли?! Они не могли поставить сюда код, который я не знаю. Значит, я его знаю. А что я знаю? Я знаю, что этот код не может быть только со мной связан — вот, что я знаю! И никакие цифры, связанные с нами обоими, не подходят! Подождите-ка… А не может ли он быть связан только с Татьяной? Очень даже может. И Татьянину дату рождения я точно знаю! Ну вот — соображает же голова, когда нужно. Последнее слово вдруг вспыхнуло у меня в мозгу. Закон надобности! Он меня ни разу до сих пор не подводил! Значит, так — у меня есть два варианта ее даты рождения (мне случалось заметить, что люди год иногда двумя последними цифрами обозначают)… Как они там, в том детективе, код банковского сейфа прослушивали? Стетоскопом? Мое чувство надобности не слабее будет!

— Подожди, — бросил я ей и, сконцентрировавшись на замке, быстро набрал шесть цифр. Вторая, третья и четвертая точно как-то иначе клацнули! Ага. Значит, все-таки полная дата требуется… Теперь иначе клацнули семь клавиш — все, кроме первой. Но безрезультатно.

Я… отсюда… не… уйду! Семь цифр из восьми — правильные; и они хотят заставить меня сдаться? Не будет этого! Первая цифра, нужно всего лишь заменить первую цифру… На какую? Как бы я ни изменил ее, это уже не будет Татьянина дата рождения. Минуточку… первая цифра в ее дате — ноль. А ноль — это ноль. Пустое место. Роли не играет. А ну-ка, выбросим его…

— Последний раз, — процедил я сквозь зубы, обращаясь к замку, быстро нажал семь кнопок и… естественно, дверь открылась!

Я знал, что этот код должен быть связан с ней! Я знал, что ничего другого они бы не поставили на дверь моей квартиры! Я знал, что они не сомневались, что я об этом догадаюсь! Я знал, что они всегда в меня верили!

Судя по Татьяниной реакции, отдельная часть моих ликующих мыслей прорвалась-таки наружу. Войдя в квартиру деревянными шагами, она резко повернулась — и из глаз ее глянула на меня статья человеческого закона: «Сокрытие важной для следствия информации карается…». Уф, сейчас начнется…

— Что ты набрал?

Господи, кто сказал, что любопытство — вредная черта? Оно для своего обладателя вредно, поскольку первым перебегает на сторону противника. А вот для меня — уж поверьте — это самый верный и надежный союзник в критической ситуации, когда взрыв ее негодования норовит смести с лица земли ценного представителя ангельского содружества. В моих глазах, между прочим — особо ценного. В ее — тоже, когда она злиться перестает. Поэтому любопытство ее и ей на руку играет.

Я сжато объяснил ей, какой код набрал, как до него додумался и почему он оказался единственно возможным логическим выводом из первых неудачных попыток. Надо полагать, объяснения мои она сочла удовлетворительными, поскольку коротко кивнула и сухо обронила: — Ну, пойдем, осмотрим, что ли, твои владения?

Пока мы с Татьяной бродили по квартире, я все больше и больше убеждался, что чувство юмора отцам-архангелам все же присуще. Они просто так сдерживают его в общении с обычными ангелами, что по спецагентам оно потом бьет чугунной кувалдой. Вот это — самая маленькая квартира? Похоже, жителям этого района нужно при вселении выдавать план не только улиц, подъездов и этажей, но и квартир тоже. А если бы я здесь заболел? Да я бы в жизни до кухни не докричался! Когда она пришла бы, наконец, поинтересоваться, как я себя чувствую, отвечать было бы уже некому. А кухня? У Татьяны, сидя за столом, можно, не вставая, и до плиты, и до холодильника дотянуться. Это они мне, что, о необходимости поддержания физической формы намекают? Бегай, мол, во время еды — человеческая пища к ожирению ведет. А если бы она здесь в душ пошла? Мне, что, между двумя ванными метаться, чтобы по звуку определить, в которой она находится?

Но и это еще не все. Эти… шутники обставили гостиную точно так же, как ту комнату, в которой меня держали во время разбирательства. И не важно, что обстановка напоминает Татьянину гостиную! Да уж, напомнили о себе, ничего не скажешь… Они даже мебель того же цвета поставили! И стол к окну придвинули! Там, правда, окна не было, но все же… О Боже, и спальня в тех же белесых тонах! Ну, пустыня — настоящая пустыня! Слава Богу, что я своему руководителю пообещал здесь не жить…

Но Татьяна уже вышла из кухни на балкон. И все мои мысли замерли, парализованные лицезрением серебристой ленты и зеленого моря по обе ее стороны… Вот на этом балкончике, пожалуй, я и буду жить. И размерами он мне как-то попривычнее, и от картины этой душа поет. От него бы еще канат протянуть — вон к тому столбу у деревьев… Мышцы размял — и прямо в воду…

Когда Татьяна вернулась на кухню, я уже не мог сдерживаться.

— Нравится? — спросил я ее о только что открывшемся нам виде.

Оказалось, что в данный, конкретный момент — для разнообразия — она разделяет мое мнение. Более того, она выразила его кратко и емко — одним словом; мне бы и десятка не хватило для описания своего восторга. Она даже как-то тонко, по-женски почувствовала, что именно на балконе я бы и обосновался, если бы мне пришлось поселиться в этом лабиринте.

Какой телефон? Зачем нам номер этого телефона? В принципе, идея неплохая — на балкон тоже телефон поставить, хотя я бы в первую очередь им ванные снабдил. Перезваниваться она со мной будет! Придти, что ли, трудно будет на балкон из…

Это она, что, из своего дома со мной перезваниваться будет? Опять меня спроваживать? Из офиса не вышло выпихнуть, так вообще меня… на окраину? А хранить я ее как буду — тоже дистанционно? В смысле, к ней в дом какие-то бандиты ломиться будут, а я ей по телефону: «Стой на месте, ничего не делай, пока я не приеду»? Я буду жить там, где будет она, и если ей так уж здесь понравилось, значит, будем жить здесь: я — на балконе, она — во всем остальном. Только телефон сначала во все комнаты проведем.

Подумав немного, она отказалась — и я с облегчением перевел дух. Нет здесь дома. Квартира есть, большая, просторная, даже слишком — а дома нет. Вот если бы эти апартаменты с Татьяниным домом местами поменять… Близость к природе большую роль все же играет… А, вот что ее смущает — отдаленность от центра! Справедливости ради я привлек ее внимание к благоустроенности района, к его насыщенности зеленью, к близости воды… Так, похоже, отныне любое мое упоминание о воде будет поводом для лекции о вреде купания в холодную погоду! Ах, значит, чтобы никому не нужный номер телефона определить, нам две минуты не жалко, а чтобы к реке на те же две минуты подойти… Ну, ладно-ладно, поехали уже домой скорее.

По дороге домой я впервые задумался о том, что включает в себя это понятие. В первое время Татьянина квартира просто убивала меня своими размерами и пропорциями — особенно последними. Не разминешься там с ней — только из угла в угол и прыгай! Но со временем я начал чувствовать в ней эффект своего присутствия. Я убирал ее вместе с Татьяной, я покупал вместе с ней всякую домашнюю утварь, я складывал разбросанные вещи и следил за тем, чтобы холодильник не пустовал — пусть даже Татьяна, не видя меня, и не знала об этом. И потом — в этом доме была она. Мне не нужно было постоянно отвлекаться на посторонних — не угрожают ли ей, не мешают ли, не стесняют ли ее покой, не раздражают ли… И она у себя дома никогда (ну, ладно, почти никогда) не пряталась в свою раковину — я видел ее такой, какой она была на самом деле…

Потом, когда я материализовался, в этом доме, кроме нее и меня, появились еще и мы. Сколько мы здесь разговаривали, сколько мы ругались и потом мирились, сколько секретов она мне рассказала и сколько раз я умирал от желания прикоснуться к ней — и боялся, что меня опять выбросит в невидимость… В этом доме я впервые почувствовал себя человеком — до того, как отцы-архангелы дали мне на это право.

А теперь… Когда я вернулся и понял, что меня здесь ждут… Когда, после того нашего ночного разговора, она дала мне право назваться однажды хозяином этого дома, в котором она будет хозяйкой… Ой, как хорошо звучит! Все. В воскресенье поговорю с ее родителями. Они, по-моему, так хотели, чтобы она вышла замуж — так вот он, я! Пусть высказывают, что их во мне смущает! Если я уж этого Галиного пацана разговорил, то и с ними как-нибудь общий язык найду. Я — психолог или кто? А не найду, так… Я, между прочим, не на них жениться хочу! Хотя нужно постараться — Татьяна, по-моему, как-то наладила отношения с ними в мое отсутствие. И тут она впереди меня выскочила! Ничего-ничего, посмотрим…

Дома мы, наконец-то, поужинали. Мои размышления о доме как таковом продержались только в метро, избавив меня заодно от осознания подземной подавленности. В маршрутке они уже сконцентрировались на его наиболее выдающейся (по значимости, а не по размеру) части — кухне. На подходе к дому в мозгу у меня сигнальным огнем сиял один из важнейших ее элементов — холодильник. И когда мы наконец добрались до него, и он гостеприимно распахнул нам навстречу свою дверцу… И мы — в четыре руки — украсили неброское полотно стола яркими и сочными деталями… И хоть мы тут же уничтожили их, картина, радующая глаз, не пропала — она просто переместилась в сердце и желудок, создав ощущение благодушия и довольства миром…

Да, пожалуй, права Татьяна: моя квартира — как пустой холодильник, жизни в ней нет. Но вот если бы мы туда переехали… Со своими разговорами и уборкой, с приготовлением ужина и мытьем тарелок, с обсуждением глупейшего фильма по телевизору и развешиванием мокрого белья на балконе… Нет, только не на балконе! Там две ванные есть: в одной можно купаться, а в другой пусть белье сохнет…

Да, что-то я устал. Уж больно неделя была… насыщенная. Перемены обстановки хочется — о, точно, как я Галиному балбесу говорил! Нужно будет с ним, кстати, о доме поговорить — о том, что чувствуешь что-то своим только тогда, когда много сил и души в него вложишь. Поймет ли? Ничего, я повторю. Но только не завтра. Ни завтра, ни послезавтра я его, слава Богу, не увижу. Это основная работа у меня — семь дней в неделю и двадцать четыре часа в сутки. А дополнительная — увольте, выходные есть выходные.

И на оба дня из города выберемся. А в воскресенье я позволю себе забыть о том, что я — ангел, и буду помнить лишь о том, что я — мужчина.

Черт, не съедят же они меня живьем!

Глава 5. Умение доверять

Первую работу моему ангелу нашла Марина.

Проснувшись в субботу, я с ужасом вспомнила, что так и не позвонила Светке накануне. Мы, конечно, еле ноги домой доволокли, и со всеми этими приключениями с его квартирой я вообще от всего отключилась, но все равно — как же я могла забыть-то?

— Давай вставать, — принялась я расталкивать моего ангела, который сладко посапывал, уткнувшись носом в подушку. — Нам к Светке ехать!

— Сейчас поедем, — сонно пробормотал он, не открывая глаз.

— Да мы же вчера не позвонили! — воскликнула я, пытаясь достучаться до его сознания.

— Сейчас позвоним, — отозвался он, не меняя положения.

— Но мы же вчера обещали! — завопила я, чувствуя, что обычная речь до его сознания не дотянется.

— Сейчас пообещаем, — заверил меня он с блаженной улыбкой на лице.

Тьфу. Тоже мне — никогда не дремлющий ангел! Водой его, что ли, поливать? Мысль показалась мне интригующей. Пусть только попробует возмутиться — я ему напомню, как он вчера к реке рвался, на пару минуточек! Но сначала нужно выяснить, едем мы еще куда-то или уже нет.

А Светка — тоже хороша! Не могла мне сама напомнить? Мы же не оговаривали, кто кому звонить будет… А я телефон вчера проверяла? Я попыталась вспомнить вчерашний вечер. Да нет, я сразу на кухню пошла — очень есть хотелось — а потом ползком в спальню. В гостиную я даже не заглядывала.

Я сорвалась с кровати и ринулась в гостиную. Так и есть — лампочка автоответчика мигает. В сообщении Светка озадаченно интересовалась, куда мы делись и что решили насчет завтра. То есть, насчет сегодня. А сегодня уже полдвенадцатого. Ужас. Это же надо — напроситься в гости и даже не перезвонить. Ну, ладно — лучше позже, чем никогда; в крайнем случае, хоть извинюсь.

Сняв трубку и услышав мое: «Привет, это — я», Светка проворчала: — Ну, вы даете!

— Свет, прости, пожалуйста, — принялась извиняться я, — мы вчера вернулись очень поздно и забыли позвонить. И твое сообщение я только сейчас обнаружила, — добавила я, ерзая на диване от неловкости. Представляю себе, что она подумала!

— Ничего себе, — протянула она, подтверждая мои страшные подозрения. — Ну, и что теперь?

— Так вот и я о том же, — быстро проговорила я, старательно направляя разговор в деловое русло, — вы нас еще ждете или как?

— Да мы-то на месте, — буркнула она, — куда мы денемся? А вот с Мариной как теперь быть — не знаю… Ладно, я ей сейчас позвоню.

— Свет, да неудобно как-то — дергать ее вот так, по звонку… — У меня мелькнула гаденькая мысль, что, возможно, все и к лучшему, если Марина не сможет приехать. Той первой встречи мне надолго хватило, хоть и обернулась она нашим первым с ангелом объяснением.

Я прогнала эту мыслишку прочь. Не хватало мне еще из-за него с одной из лучших подруг разойтись!

— Ничего-ничего, — развеяла мои сомнения Светка, — я думаю, она приедет. Вы ей зачем-то нужны были.

Гаденькая мысль вернулась, ехидно ухмыляясь. В тот прошлый раз все, конечно, прояснилось, причем с обеих сторон, но… с чего это мы ей понадобились? Мы или он?

Я несколько раз тряхнула головой, отказываясь даже думать в этом направлении. До сих пор он не дал мне ни малейшего повода для сомнений. По крайней мере, в отношении земных женщин. И судя по его реакции на Анабель — ангельских тоже. У меня нет никаких оснований не доверять ему. И потом — когда человеку доверяешь, ему совесть не позволит тебя обманывать. А ангелу? А ангелы — вообще высокоморальные существа; ложь претит самой их природе. По крайней мере, в серьезных вопросах.

Решив довериться ему и посмотреть, что из этого получится, я прислушалась к звукам в квартире. Никаких. Опять мне пришлось все проблемы самой улаживать, пока он отсыпается! Ну, все. Сейчас ему будет бодрящее водное «Доброе утро»! Нет, сначала дам ему последний шанс самому одуматься…

Я набрала на кухне стакан воды, вошла в спальню и, подойдя к его стороне кровати, громко и отчетливо спросила: — Ты собираешься вставать или нет?

— Сейчас встану, — послышался немедленный, но все также бессознательный ответ.

Я предупреждала. Набрав полный рот воды, я прыснула ее на него и тут же отскочила к письменному столу — на всякий случай.

Он мечтательно промычал что-то и перевернулся на спину, вытягивая шею в поисках источника живительной влаги.

Вот же — ангел… чертов! Человек бы уже подскочил с диким воплем! А этот добавки просит!

— Слушай, у тебя совесть есть? — негромко сказала я. — Мы же опаздываем. Нас ведь ждут.

— Так нас все-таки еще ждут? — Он открыл совершенно ясные глаза. — Я же говорил тебе, что сейчас поедем.

— Ты, что, прикидывался спящим? — спросила я еще тише. Вот бы весь этот стакан на него сейчас перевернуть — так не возьмет же!

— Нет, — ответил он как ни в чем ни бывало, — но я же говорил тебе, что мы никогда не спим без задних ног, как вы.

Нет-нет-нет, слабые места и у него имеются! Я очаровательно улыбнулась.

— Значит, когда в следующий раз ты будешь спать с задними ногами, я без всякого риска могу положить тебе в рот кусочек сочной отбивной — твоя бдительность не позволит тебе, конечно, проглотить его, правда? — спросила я нежно, складывая брови домиком.

— По-моему, ты говорила, что мы опаздываем, — ответил он, всем своим видом давая мне понять, что я опять трачу время на пустые разговоры.

Вот так, выясняя всю дорогу, кто больше тратит времени впустую, мы и добрались к Светке где-то к двум часам. И на этот раз оказались последними из гостей. Марина приехала раньше. Ну, конечно — ей же не с кем было соревноваться в экономии времени!

Мы появились как раз в тот момент, когда Светка кормила Олежку перед дневным сном. Мы все собрались на веранде, громко переговариваясь о том, какой вкусный суп ему достался и как нам жаль, что взрослым такого не дают. После каждой ложки Олежка требовал, чтобы Светка угостила его супом кого-нибудь из нас, и мы делали вид, что проглатываем содержимое ложки, причмокивая и закатывая глаза. После чего Олежка озадаченно хмурился и открывал рот в надежде, что что-то он все-таки не распробовал.

Когда тарелка опустела, Олежка повелительно ткнул пальцем в сторону моего ангела и провозгласил: «Колаблики!».

Мой ангел согласно кивнул и сказал: — Обязательно.

Олежка торжествующе глянул на мать, которая застонала в отчаянии. Но мой ангел спокойно добавил: — После того, как поспишь. — Олежка принялся раздувать щеки. — Моряки должны быть сильными.

Олежка принял важный вид и дал Светке увести себя в спальню. На выходе она глянула с благодарностью на моего ангела и показала ему большой палец. Марина в открытую наблюдала за этой сценой, чуть прищурившись.

Некоторое время мы обсуждали, почему так трудно накормить ребенка и куда деваются эти трудности, когда он вырастает.

Затем Сергей, Светкин муж, обратился вдруг к моему ангелу: — Слушай, Анатолий, ты, помнится, в садах разбираешься. Пошли — мне там возле гаража кусты подстричь нужно. А девчонки пока обед приготовят.

Мой ангел не имел ничего против, и мы с Мариной остались одни. На меня вдруг навалилась страшная неловкость — никак в голову не приходило, чем бы разговор продолжить. Марина тоже молчала, глядя на меня чуть насмешливо и загадочно улыбаясь.

К счастью, в этот момент вернулась Светка.

— Уф, угомонился, наконец-то, — с шумом выдохнула она. — Так. Давайте-ка есть готовить будем.

— Свет, ты чего… такая? — спросила я удивленно. — С Сергеем, что ли, поругались?

— Ничего мы не поругались, — огрызнулась она, моментально приставляя нас с Мариной к делу. — И ничего я ни такая. Я просто в рабочий ритм вхожу.

— В какой ритм? — Я ошарашено замерла с ножом в одной руке и картофелиной — в другой.

— В рабочий, — ответила Светка, наполняя кастрюлю водой. — Осенью Олежка в садик идет, а я — назад, на работу.

— А как же девочка? — улыбнулась я.

— Девочка подождет пару лет, — отрезала Светка, и я поняла, что она заново переживает недавний разговор с мужем. — А то мне потом некуда возвращаться будет — все забуду.

— А чего ты тогда злишься? — подала голос Марина.

— Да я не злюсь! — Злиться Светка действительно долго не умеет — вон уже ямочки на щеках появились. — Говорю же: на рабочий лад мне настраиваться пора. Не только вам с Татьяной деловыми быть.

— Ты назад, в издательство пойдешь? — снова спросила я.

— Ну, конечно, — ответила она. — Это все-таки — госслужба, там мне больничные оплачивать будут.

— Светка, но это же здорово! — не удержалась я. — Ты ведь хотела…

— Да страшновато мне Олежку в садик отдавать, — тихо сказала она. — Что там за воспитательницы будут, да и дети тоже нынче…

— Не накручивай себя, — принялись мы с Мариной успокаивать ее, — в конце концов, все дети ходят в садик — и ничего…

— Да?! — тут же взвилась Светка. — А если…

Так мы и перебирали всевозможные несчастья, которые могут произойти с ребенком без надзора матери, а также степень их вероятности — пока обед не приготовился.

Интересно, Сергея с моим ангелом запахи на веранду привели или у них у обоих уже чувство времени на обед сработало?

Входя в дом и радостно потирая руки, Сергей неожиданно обратился ко мне: — Ох, Татьяна, где вы были, когда мы крышу строили?

— Чего? — оторопела я.

— Да мне твой Анатолий бригаду строителей заменил бы, — объяснил он. — Мало того, что цепкий, как обезьяна — так бы и летал по стропилам — так и силищи в нем… Не знал бы, в жизни бы не поверил, что он — психолог, — добавил он, качая головой.

— Я же говорил тебе, что просто в спортзал регулярно хожу, — вмешался мой ангел с довольным видом.

Марина внимательно слушала, переводя взгляд с одного на другого.

В спортзал он регулярно ходит, да? А кто ему про этот спортзал вообще рассказал, хотела бы я знать?

— Слушайте, приезжайте к нам почаще, а? — сказал Сергей, но тут Светка объявила, что пора к столу.

За обедом хозяева начали расспрашивать нас о новостях. Мне особенно нечего было рассказывать — летом у нас обычно затишье. Все ремонты делают в домах и квартирах и об украшении их начинают думать ближе к осени. Так и получилось, что говорила, в основном, Марина.

Работая в туристической фирме, Марина умеет говорить о своей работе ярко и красиво. И вот у нее-то в конце мая самый разгар работы начинается. Еще совсем недавно она сопровождала группы туристов и успела побывать во многих местах. И хотя сейчас она получила повышение и занимается, в основном, организацией поездок, это не лишило ее возможности путешествовать — скорее, даже наоборот: разведывая новые места туристического интереса, она первой выезжает туда, чтобы на месте познакомиться с возможностями организации быта и экскурсий, а также с проблемами и сложностями, которые могут там встретиться.

Оказалось, что в последнее время ее фирма заинтересовалась востоком — Индией и Индонезией. Самой дорогой частью такой поездки является перелет, но собственно проживание на месте чрезвычайно дешево, местное население — приветливо, а экзотики — хоть отбавляй. Со времени нашей прошлой встречи Марина успела слетать на пару дней в Дели и сказала, что намерена объездить всю Индию, готовя целевые поездки в те или иные места так же, как и туры по всей стране.

Слушая ее рассказ, я оказалась далеко не единственной, кто разинул рот и развесил уши. Затем, как и следовало ожидать, разговор завертелся вокруг путешествий вообще.

— Да, здорово это, конечно, — мечтательно проговорил Сергей. — Поездить, посмотреть… Да даже не всякие там шедевры, а просто как люди в других местах живут. Кругозор расширить. Свет, может, махнем куда-нибудь?

— А Олежку куда? — возразила Светка.

— Ну, на недельку-то можно его и родителям оставить, — предложил Сергей.

— Да? — скептически хмыкнула Светка. — Мне тогда это не поездка будет, а сплошная нервотрепка. Нет уж, подождем, пока он подрастет, а там уж все втроем…

— Ну, а вы что? — обратился Сергей к нам с Анатолием. — Мы со Светкой — понятно, пока на якоре, а вам почему бы не попутешествовать, пока свободны? Вон Марина бы помогла…

— А мы, собственно, собираемся, — заявил вдруг мой ангел. — Вот прямо этим летом, во Францию.

— Я с удовольствием организую вам тур, — подала голос Марина.

— Спасибо, но не нужно, — ответил мой ангел с вежливой улыбкой. — Нас знакомые пригласили.

— Знакомые? — переспросила Светка, бросив на меня острый взгляд. — Это уж не партнер ли твой, Татьяна?

Я уже успела прийти в себя после высказывания моего ангела. Нет, ну, какой нахал, а? Франсуа, конечно, нас обоих приглашал, и дважды, но ведь он сначала — мой знакомый, правда? Значит, мне об этом и рассказывать. Если вообще есть, о чем рассказывать. Откуда мы деньги возьмем на такую поездку? Опять у его начальства попрошайничать? Работу бы сначала нашел, а потом уже… И что значит — мы собираемся? Когда это мы такие планы обсудить успели — так, что я и не заметила?

— Да, Франсуа нас приглашал, — ответила я. — Но мы еще ничего не решили. У нас и другие дела на лето есть, — добавила я, многозначительно посмотрев на него.

— Ну, одно другому не мешает, — возразил он, расплываясь в настоящей улыбке — от уха до уха. — Я бы даже сказал, что некоторые дела вполне можно было бы и завершить такой поездкой.

Это он на что намекает? Это он на что намекает в присутствии кучи народа? Это он на что намекает в присутствии кучи знакомого мне народа? Да кто ему право дал право голоса у меня отбирать? Это он мне пути к отступлению, что ли, отрезает? А я, что, отказывалась? Я просто сказала, что не помню, как соглашалась! Это же не одно и то же! Ему теперь нужно, чтобы я при свидетелях согласилась? Я этим свидетелям сама скажу,… когда время придет.

— Ну, сначала эти дела сделать нужно, — небрежно бросила я. — А когда они сделаются — это еще тот вопрос… Мне другая мысль в голову пришла, — добавила я, обводя взглядом чрезмерно заинтересованные лица за столом и чувствуя, что этот интерес нужно немедленно направлять в другое русло.

— Какая? — спросил мой ангел настороженно.

— Мы почему-то, когда говорим о путешествиях, думаем только… не обижайся, Марина!… о дальних странах. А что, если нам всем вместе взять и поехать куда-нибудь в лес или… не знаю, на пляж, например? — Я торжествующе глянула на моего ангела. Вот тебе!

У него и у Сергея одновременно просветлели лица.

— О! — воскликнул Сергей. — Отличная идея! Через неделю и поедем. Подальше за город. Чтобы и лес, и река были. И людей поменьше. Машина — за нами.

— Через неделю вода еще будет холодная! — воскликнула Светка, и я опять посмотрела на ангела.

— Ладно, через две, — снисходительно махнул рукой Сергей.

— Да куда хоть едем? — воскликнула я.

— А кто какую еду будет брать? — деловито добавила Светка.

— А прогноз кто-то из вас смотрел? — внесла и Марина свою профессиональную лепту.

Сергей с моим ангелом переглянулись.

— Хорошо, — сказал мой ангел, — поскольку это мы предложили (Нет, вы слышали это — мы!), то мы и возьмем на себя всю организацию. Мы все спланируем и созвонимся с вами. Идет? — обратился он ко всем, кроме меня.

— Да подожди ты! А если на работе аврал? — завопила я, стараясь поймать его взгляд. Он, что, вообще обо всем забыл? Перед ним серьезная задача стоит, в которой он пока еще ни на йоту не продвинулся, а он пикники организовывать собрался! Вот лучше бы он с Галиным ангелом такую настойчивость проявлял!

— Кстати о работе, — произнесла вдруг Марина. — Анатолий, у меня есть к тебе разговор.

Он мгновенно напрягся. Я от него не отстала. Значит, действительно, не мы, а он был ей нужен.

— Я слушаю, — ответил он настороженно.

— От имени моей фирмы, — добавила Марина, словно и не заметив нашей реакции.

И тут я вспомнила, что утром решила посмотреть, что выйдет из моего полного и безоговорочного доверия ему.

— Марина, если у тебя деловой разговор, — непринужденно начала я, — то идите вы, наверное, на улицу. А мы здесь пока уберем.

Они все уставились на меня: Марина — со вскинутой бровью, Светка с Сергеем — с удивлением, мой ангел — с ужасом. Я мысленно поздравила себя с первым результатом безграничного доверия. Но если он позволит ей опять себя куда-нибудь увести — с моих глаз…

— Согласна, — быстро сказала Марина, дернув уголком рта. — Деловой разговор над грязными тарелками — это действительно не дело.

Светка с Сергеем переглянулись.

— Свет, я машину так еще и не успел помыть… — заговорил Сергей, косясь на тарелки на столе.

— Да иди уже, иди, — проворчала Светка, — мы с Татьяной сами все уберем.

Ага. Они, похоже, безграничное доверие считают преждевременным. Марине или моему ангелу? Его они, конечно, почти не знают, но Марине-то? А может, я чего-то не знаю? А может, мне уже просто мерещится Бог знает что?

Когда они все вышли на улицу, мы со Светкой принялись собирать тарелки со стола.

— А на какие это дела Анатолий твой намекал сегодня? — спросила вдруг она.

Черт! Я чуть тарелки из рук не выпустила. Ну вот, я же знала — знала, что Светка, по крайней мере, это мимо ушей не пропустит! Я же сама хотела… в нужное время. Спасибо тонкой ангельской деликатности — создал мне момент, теперь Светка в меня клещом вцепится. И знает же, подлец, что я врать не умею!

— Да есть несколько планов, — бросила я со всей небрежностью, на которую оказалась способна.

Время от времени я поглядывала через окно во двор. Все втроем они направились к гаражу. Сергей открыл его и скрылся внутри, собираясь, очевидно, вывести машину во двор. Марина с моим ангелом остановились на углу, возле небольшой скамейки. Марина кивнула в ее сторону головой, ангел покачал своей, и Марина заговорила. В этот момент Светка позвала меня из кухни.

— Татьяна, ты не юли! — Она отобрала у меня тарелки, поставила их в мойку и вручила мне полотенце для вытирания посуды. — Вы на свадьбу хоть позовете?

Фу, хорошо, что она у меня тарелки забрала!

— Свет, отстань! — огрызнулась я. — Дай мне хоть самой опомниться!

— Ага, — произнесла она с явным удовлетворением, — значит, я правильно угадала.

И она туда же! Вот что за удовольствие обманом у человека ответы выманивать!

— Я не знаю, что ты угадала, — произнесла я натянуто, — но ни о какой свадьбе речь пока не идет.

— Хорошо, — сказала Светка, поворачиваясь к мойке и открывая воду, — давай по порядку. Можно тебя спрашивать?

— А ты что сейчас делаешь? — буркнула я. Это она специально за посуду взялась, чтобы разговор непринужденным казался!

— Значит, можно, — кивнула она головой. — Он тебе предложение сделал?

— Да, — коротко ответила я.

— Ты согласилась?

— Не знаю, — честно ответила я. — Он говорит, что да.

— Ну, Татьяна, — рассмеялась она, — если ты не помнишь, что ответила на предложение, значит, он у тебя — молодец, нашел, в какой форме его сделать!

Да уж, вынудить меня сказать «Нет» так, чтобы «Да» получилось — это уж точно молодец!

— Дальше, — продолжала она. — С родителями говорили?

О Боже! С родителями ведь говорить придется! Нет. Нет, спешить нам совершенно некуда — я не помню, чтобы я говорила «Да», но зато я точно помню, что я не говорила, когда!

— Нет, — опять коротко ответила я.

— Понятно, — глубокомысленно заключила Светка. — Значит, факт свадьбы присутствует, но речь о ней действительно еще не идет.

— Света, да какой факт, в самом деле? — взмолилась я. — Мы всего лишь принципиальную возможность — в целом — обсудили…

— Татьяна, — решительно перебила меня она, — когда ты за Юру замуж собиралась, я тебе ничего не говорила — ты тогда наглухо в себя ушла. А вот теперь я тебе скажу — прекрати сомневаться! Хватит уже!

— Что — нечего перебирать в моем возрасте? — прищурилась я.

— Тьфу! — Она оставила тарелки и повернулась ко мне. — Я не про возраст, я — про него. Во-первых, он очень тебе подходит; а во-вторых… И это — главное… Ты у нас всегда сама по себе была, даже вместе с нами, а сейчас у тебя на физиономии твоей написано, что ты больше в свое одиночество не хочешь… Не хочешь?

— Нет, — тихо ответила я. И чуть не рассмеялась — опять из моего «Нет» «Да» получается!

В дверях кухни появился Олежка, потирая кулачками заспанные глаза.

— А, выспался уже! — обратилась к нему Светка. — Кушать хочешь? — Он отчаянно замотал головой. — Ну, тогда беги во двор!

Не веря своей удаче, он опрометью кинулся на улицу.

— Я так рада за тебя, Татьяна! — задумчиво произнесла Светка, глядя ему вслед. — И поверь мне, сейчас у тебя еще не самая лучшая пора. Вот поженитесь, ребенок появится,… вот тогда увидишь…

Я похолодела. Ребенок? Нет, разумеется, образование семьи предполагает появление детей, но они как-то не связаны напрямую со свадьбой. А если он уже…? Я принялась лихорадочно считать в уме. Так, десять дней пережить еще — прежде, чем я успокоюсь. Если я успокоюсь. А если нет? Не хватало мне еще в моем возрасте по необходимости замуж выходить! Так. Прямо сегодня же вечером нужно будет поговорить с ним об этом. В смысле… об этом. О способах контроля рождаемости. О, вот так как-то лучше звучит. Как мне с ним об этом поговорить? Я не знаю, как мне с ним об этом говорить! Не знаю. Не хочу даже думать. И не буду. Вечером закрою глаза, открою рот — само как-нибудь заговорится. Наверное. А если он не поймет? Он же — ангел. Я ему не пойму! Я ему тогда… без научных терминов… если получится…

Вернувшись со Светкой на веранду и продолжая рисовать себе ужасы сегодняшнего вечера, я автоматически глянула через окно во двор. Моего ангела там не было. По крайней мере, его не было видно, поправилась я. Нигде. А Марина? Марина там была. Она стояла с полиролем в руках возле машины, лобовое стекло которой надраивал Сергей. Куда же она ангела-то моего дела? Если она довела его до того, что он от нее в невидимости прячется… А что же он тогда в дом, ко мне, не вернулся? А если вернулся и… стоял там и подслушивал? Может, он потому и согласился во двор выйти, чтобы дать мне со Светкой разговориться? Так, пора мне на улицу. Сейчас выйду, зайду за дом… Если он материализуется и начнет врать, что все время за домом прятался…

Решительно сняв фартук, я вышла на улицу. И только ступив за розовые кусты, окружающие дом, сразу же увидела их. Моего ангела и Олежку. Они вели свое морское сражение в надувном бассейне, расположенном справа от дорожки, почти у самого дома. А мне и в голову не пришло поближе посмотреть…

Постояв у порога какое-то мгновенье и вспомнив наш первый приезд к Светке, я направилась к бассейну и задала тот же вопрос, с которым тогда обратился к нам с Олежкой мой ангел: «Можно с вами?». Олежка снова жизнерадостно завопил: «Не можно, не можно!», но мой ангел — в отличие от меня в тот раз — сказал: «С удовольствием».

Я присела рядом с бассейном и принялась наблюдать за ними. Трудно было сказать, кто из них получает большее удовольствие от военно-морской баталии. В целом, ничего удивительного — дети всегда любят в воде болтаться, и мой ангел, как выяснилось, недалеко от них ушел. Да и ангельское умение направлять что-то — или кого-то — в нужную ему сторону помогало. Они шлепали по воде, вызывая девятибалльный шторм — брызги летели во все стороны — таранили корабли противника и ныряли по локти в бассейн, доставая со дна затонувшие суда. Я попыталась пустить сбоку еще один кораблик, но они накинулись на него вдвоем, объединившись на мгновенье перед лицом чужака, и вмиг потопили его. Ну да, я помню — не годятся мои кораблики для широких океанских просторов.

Наблюдая за ними, я вспомнила Светкины разговоры о детях. И на мгновенье мне представилось, что однажды он будет вот так, забыв обо всем на свете, играть с нашим ребенком. Понравилась мне эта картина — даже если в такие моменты он и обо мне забывать будет. Я вдруг почувствовала себя так, словно это не он за мной, а я за ним присматриваю, чтобы не случилось с ним чего-нибудь в дальнем плавании. Да, наверное, права Светка — дети многое в людях меняют. Но пусть это будет потом. Не сейчас. Господи, сделай так, чтобы это было не сейчас! Мне же еще с Галиным ангелом разбираться!

Потом мы пили чай со Светкиным домашним тортом. Он уписывал его с таким удовольствием, что у меня мелькнула мысль, как бы мне не пришлось еще и печь научиться. Если кто-то из моих друзей и заметил необычное пристрастие к сладкому у моего вегетарианца, они ничего не сказали.

Когда подошло время прощаться, Олежка раскапризничался, требуя продолжения морских приключений. Мой ангел торжественно пообещал ему вернуться, как только он наберется сил, потому что сегодня, мол, Олежка его совсем победил. Глаза у Олежки сделались круглые, как блюдца, и он принялся бегать между Светкой и Сергеем, дергая их за все, что попадалось ему под руку, и вопя: «Я победил! Я совсем победил!». Светка посмеивалась, Сергей озадаченно мотал головой, Марина подергивала бровью. А мне очень хотелось домой.

По дороге в город мой ангел рассказал мне, что Марина предложила ему провести несколько встреч с сотрудниками своей фирмы, которым — в свете открывающегося сезона — предстояла жаркая пора. Туристы зачастую бывают капризными, летом в особенности, и сопровождающим группы не помешало бы несколько советов по решению (а еще лучше — по предотвращению) конфликтов в поездках.

Я чуть не подпрыгнула от радости. Вот она — первая ласточка! Ему ведь только начать с чего-нибудь нужно, а там — с его-то ангельскими способностями! Но взгляд на его скептическое лицо тут же охладил мои восторги.

— Что тебя смущает? — спросила я осторожно. Кто его знает, что еще ему Марина предложила — он же любитель информацию дозировать.

— Да все меня смущает, — с досадой ответил он. — Я об этом туризме понятия не имею — что я смогу рассказать?

— А психологу ничего рассказывать не нужно, — возразила я, — его дело — на вопросы отвечать.

— А если меня спросят о чем-нибудь таком, о чем я слыхом не слышал? — спросил он мрачно.

— Почему не слышал? — удивилась я. — Насколько я поняла, речь пойдет о разрешении конфликтов в поездках. А конфликты случаются между людьми. Ты их знаешь.

Он хмыкнул.

— И даже более того, — продолжила я, — раз тебя пригласили побеседовать с сопровождающими, значит, их в первую очередь будет интересовать проблема взаимоотношений между ними, с одной стороны, и туристической группой, с другой.

— Это я тоже знаю? — насмешливо спросил он.

— Да, конечно же, знаешь! — воскликнула я. — Это ведь — то же самое, что и вы делаете! Руководитель присматривает за группой, чтобы неприятностей не было — вы делаете то же. Руководитель следит за тем, чтобы группа от намеченного курса не отклонялась, по сторонам не расползалась — вы только этим и занимаетесь.

Он вдруг тяжело задышал.

— Так что, отвечая на вопросы, — быстро продолжила я, — тебе нужно будет всего лишь представить, что бы ты сделал, если бы тебе пришлось присматривать не за одним, а за несколькими людьми одновременно.

Он почему-то закашлялся.

— Кстати… — Меня вдруг осенило. — В таких беседах ты и для себя сможешь кое-что полезное почерпнуть.

— Например? — настороженно спросил он.

— Они будут рассказывать тебе о случаях напряженных взаимоотношений со своими группами, — объяснила я. — Вот и узнаешь о них побольше — это тебе не из меня веревки вить. — У него, что, рецидив болезни — опять кашляет? — Не исключено, что это поможет тебе разобраться в отношениях Гали с ее ангелом.

Да-да-да, я ни о чем не забыла!

— Кстати, я ведь прямо в понедельник Галю на обед вытащу, да? — Я постаралась спросить так, чтобы вопроса в моих словах было меньше, чем утверждения.

— Нет, не в понедельник! — рявкнул он. — Мне парня предупредить сначала нужно.

Вдруг лицо его просветлело. Я тут же насторожилась — вот такое облегчение у него на лице никогда не предвещает мне ничего хорошего.

— А, — махнул он рукой, — я думаю, что из этого все равно ничего не выйдет.

— Из чего? — решила уточнить я. Если он сейчас опять о Гале начнет…

— Да из предложения этого, — с удовольствием уточнил он.

— Почему? — И они еще будут людей называть слабыми и нерешительными? Только легкие облака на горизонте замаячили — он уже даже смотреть в ту сторону отказывается!

— Да я, по-моему, цену слишком высокую назвал, — жизнерадостно признался он.

— И какую же?

Когда он назвал мне сумму, я чуть не поперхнулась.

— За одну консультацию? — переспросила я, не веря своим ушам.

— За один час, — поправил он меня.

М-да, похоже, в ценность своего профессионализма, основанного на глубоких знаниях и широком опыте, он уверовал окончательно и бесповоротно. Впрочем, в отношениях со мной он никогда в ней и не сомневался.

— А консультация сколько длится? — Нужно же мне, в конце концов, знать, на сколько времени он отлучаться будет. На работу к Марине, между прочим.

— Ну, я же сказал — один час, — буркнул он.

Да уж, очень высокий профессионализм.

— Ну, ладно, — подвела итог я, — часа два-три в день — это не так уж и страшно.

— Какие два-три часа? — вскинулся он.

— Консультация — час, да плюс дорога туда и обратно. — Опять ему элементарные вещи объяснять нужно!

— Какая дорога? — спросил он с тихой угрозой в голосе.

— Ты в Марининой фирме консультации будешь давать или где? — Я уже всерьез разозлилась. Издевается он, что ли? — Значит, тебе туда добираться придется. Или ты их всех ко мне в офис пригласишь? — добавила я ехидно.

Черт, по-моему, он эту шутку всерьез воспринял! Возьмет еще и выставит Марине… условие. И что потом — уволят меня за рекламирование услуг чуждой организации в рабочее время? С другой стороны, если мои сотрудники заинтересуются Мариниными путешествиями, это подстегнет их желание работать более продуктивно и… результативно. В таком случае, я с Сан Саныча даже премию потребовать смогу…

Весь остаток пути он размышлял в мрачной задумчивости. Пути, небось, искал, как выторговать более приемлемые для себя условия работы. Нет, ну, вы видели такое? Ему первую в его… видимой жизни работу на блюдечке с голубой каемочкой преподносят — а он носом крутит: ездить, видите ли, далеко! Привык, понимаешь, у себя в высотах, что ему работу подыскивают, а он еще и выбирает, что ему больше подходит!

Я тоже молчала — потому что с каждой минутой мы неуклонно приближались к дому, к вечеру… и к тому разговору, от которого у меня уже поджилки тряслись.

Дома же меня охватила настоящая паника. Нет, прямо вот так, сразу, разговор начинать не стоит. Есть не хочется — нужно было у Светки аппетит сдерживать. Может, убрать? В самом деле, суббота — самое время о чистоте и порядке подумать. Да нет, поздно уже. Телевизор включать бесполезно — я на самом закрученном детективе сосредоточиться не смогу. Погладить, разве что? Тоже плохая идея — я со своими нынешними терзаниями точно что-нибудь сожгу…

Он, конечно, сразу почувствовал, что что-то не так. И — как обычно — сделал не тот вывод.

— Татьяна, что случилось? — спросил он после десятиминутного беганья за мной из одного конца квартиры в другой. — Все завтра будет нормально, не трясись ты раньше времени.

А вот это он хорошо сделал! Решив, что я нервничаю из-за поездки к родителям, он дал мне возможность начать другой разговор. Недолгий, к сожалению.

— Я хочу тебе еще раз напомнить, что мы завтра едем по-хорошему, а не самоутверждаться, — начала я.

— А я и не собирался, — пожал плечами он, лишая меня возможности продолжать. — Это ты заранее себя накручиваешь.

— Нет… — Я запнулась. — Да… — Ну, все, отступать все равно некуда! — Нет, у меня к тебе… другой разговор есть…

— Да? — Он привалился плечом к двери гостиной, возле которой мы как раз оказались в бесцельных передвижениях по квартире. — Так может, присядем? — Он кивнул в сторону дивана.

Что-то в последнее время все судьбоносные переговоры проходят у нас в гостиной. Обстановка там, что ли, располагает… к принятию концепций взаимовыгодного сотрудничества… на ближайшее десятилетие?

Усевшись на краешек дивана, я покосилась на него. Нет, лучше к шкафу обращаться — он точно молчать будет. С другой стороны, уставиться прямо перед собой — как-то глупо. Но на него я смотреть тоже не могу. Вернее, смотреть-то я могу, но молча. И недолго. У меня от одних этих мыслей лицо гореть начинает.

В конечном итоге, я заговорила, обращаясь к своим собственным рукам. Лежащим у меня на коленях. Пока неподвижно.

— Я думаю, — начала я, судорожно стараясь припомнить те красивые научные формулировки, которые пришли мне на ум днем, — что мы с тобой достаточно взрослые люди… и в состоянии обсуждать любые вопросы… спокойно и откровенно…

Он молчал. Как шкаф. Я рискнула покоситься на него еще раз. И лицо непроницаемое, как дверца того же самого шкафа.

— Видишь ли, в последнее время наши отношения… — Черт, и как мне это заканчивать? — Люди обычно не слишком одобрительно относятся… — Еще лучше — теперь получается, что меня чье-то мнение больше всего волнует! — В общем, мне кажется, было бы разумно… — Я окончательно запуталась.

Шкаф заговорил.

— Татьяна, ты можешь мне просто сказать, что случилось? — послышался слева от меня тихий голос.

Просто сказать? Ему все просто! Я вдруг разозлилась.

— Ничего еще не случилось, — огрызнулась я. — Пока. Я надеюсь. Но точно не знаю.

— На что именно ты надеешься и чего именно ты не знаешь? — терпеливо спросил он.

И вот именно это бесконечное терпение в его голосе и прорвало все мои шлюзы. Опять он будет — терпеливо — ждать, пока я первая заговорю… о чем угодно? Опять он будет — терпеливо — из меня откровения выдавливать? Опять он будет — терпеливо — к нужным ему ответам меня подталкивать?

— Я надеюсь, что мы еще не успели ребенка сотворить, и не знаю, стоит ли нам продолжать трудиться в этом направлении, — взорвалась я. — По крайней мере, до свадьбы, — добавила я, заметив краем глаза, что у него окаменело лицо.

И опять молчит, как шкаф!

Через некоторое время он заговорил. Медленно и с расстановкой, как только что говорила я.

— Татьяна, я понял. — Ну вот — то-то же; дошло, наконец! — Я… очень виноват перед тобой. — Да? Хотелось бы полюбопытствовать, в чем. — Пожалуй, нам стоит пересмотреть решение… о свадьбе… — Куда это он разговор уводит?

Я вдруг обнаружила, что повернулась к нему и смотрю ему прямо в лицо. И никакого неудобства при этом не испытываю. Скорее наоборот — пристально вглядываюсь в каждую его черточку, пытаясь понять, к чему он ведет. Это еще что за новости? С какой это стати мы должны пересматривать решение, которое он из меня… разве что не палкой выколотил? С чего это он жениться передумал? Из-за детей? Он не хочет иметь детей? Или он не хочет больше иметь дело со мной? С глупой мещанкой, которая, как выяснилось, боится сплетен?

— Почему? — Я решила ограничиться одним словом — иначе потом могу и не остановиться. Особенно в отношении мещанства и сплетен.

— Ты совершенно права в одном, — продолжил он. Мне вдруг стало очень интересно, в чем именно вдруг увидел он (О, великое чудо!) мою правоту. — Мы действительно достаточно взрослые, чтобы обсуждать все, что угодно.

Ага, значит, на спокойствие и откровенность моя правота не распространяется. Ну, отсутствие спокойствия я как-нибудь переживу — не в первый раз! — а вот откровенность… Ничего-ничего, я ее из него сейчас тоже выдавлю… терпением.

— Ну вот, и давай обсуждать, — отозвалась я с подчеркнутой невозмутимостью.

— Мы оба достаточно взрослые, — говорил дальше он, сделав вид, что не слышал моих слов. Опять. — Но не оба мы — люди, как ты прекрасно знаешь. И есть один факт… — Опять замолчал! — Пожалуй, я должен был… сначала…

— Какой факт? — шепотом спросила я. Я уже и думать забыла о нем как об ангеле. Особенно после того, как мне его вернули. Полностью в человеческом образе.

— Я — не человек, и у меня не может быть детей, — ответил он быстро и резко. И продолжил в том же тоне: — Я должен был сказать тебе об этом до того, как… Извини. Я… не подумал. И сейчас… я думаю,… нам не стоит больше говорить о свадьбе.

Я молчала, анализируя свои ощущения. Удивление точно присутствует. Но шока, вроде, нет. И уж точно нет отчаяния. О, голова заработала в поисках выхода…

Мне никогда не хотелось иметь детей — так, как этого хотелось Светке. Или Гале, судя по ее словам. Нет, я знала, что они у меня будут, когда я выйду замуж, но перспектива остаться без них не помешала мне решительно отказаться от Юры. И потом, когда я решила больше даже и не думать о замужестве, у меня ни разу не возникло мысли родить ребенка — просто для себя, чтобы не оставаться одной. Одиночество никогда меня не тяготило. До сих пор.

— У людей тоже не у всех дети бывают, — медленно произнесла я.

— И они этому рады? — все так же жестко спросил меня он.

— Не знаю, не спрашивала, — ответила я, — но это не мешает им жить всю жизнь вместе.

— По привычке? Из удобства? — Что-то в этом металлическом лязге ржавчина какая-то появилась. Едкая и агрессивная.

— Не думаю, — еще спокойнее ответила я. — Я думаю, дело в приоритетах. Те, кому важнее произвести на свет потомство, расходятся; те, кому важнее находиться рядом с любимым человеком, нет.

— Татьяна, хватит! — оборвал меня он. — Я не хочу, чтобы через какое-то время ты меня возненавидела за то, что я у тебя… вырвал (А, признался-таки!) это согласие, и… разошлась со мной. Лучше сейчас…

Так, что-то это мрачное саморазъедание начинает действовать мне на нервы. Надо его разозлить — тогда я хоть буду знать, что делать.

— Скажи, пожалуйста, — вежливо поинтересовалась я, — если бы мы оба были людьми, и если бы вдруг выяснилось, что у меня не может быть детей, ты бы тоже со мной… разошелся?

— Я — не человек, так что это — беспредметный вопрос, — тут же отозвался он. — И потом — ты прекрасно знаешь, что я тебя ни при каких обстоятельствах не брошу.

— Должностные обязанности не позволят? — Я тоже умею ядовито высказываться. Но — в отличие от него — вежливо-ядовито.

— И они тоже, — буркнул он.

— А если я тебя сейчас попрошу — принимая во внимание твое признание — удалиться? — Я прищурилась. — Но только не в невидимость — вообще? Удалишься?

— Не дождешься, — рыкнул он.

О, вот это — уже лучше. Но только не он один рычать умеет…

— Так по какому праву, — заорала я, — ты меня в этом подозреваешь? По какому праву ты меня к такому подталкиваешь? Мне не нужны просто дети — и не важно, с кем! Мне ты в первую очередь нужен… — Я осеклась на полуслове.

Опять!

— Нет, ты действительно — не человек! — перешла я на октаву выше. — Ты — даже не ангел! Ты — свинья самая последняя!

— Чего? — Он опасливо отодвинулся от меня.

— Чего? Почему это я должна тебе — постоянно — в любви признаваться? А он еще слушать будет и головой своей тупой одобрительно кивать!

— Татьяна, да я…

— И не смей перебивать, когда я с тобой разговариваю! Хватит мне рот затыкать на каждом слове! И можешь даже и не мечтать, что ты на мне жениться не будешь, потому что ты будешь…

Он закрыл мне рот. В прямом смысле слова. Рукой. И принялся перечислять все случаи, когда он давал мне понять, что я ему небезразлична, подробно останавливаясь на том, что именно он хотел мне в те моменты сказать…

Вот в этом весь он — давал понять и хотел сказать…

*****

К родителям в воскресенье нам удалось приехать вовремя. Что стоило мне больших трудов. Он просто специально все утро время тянул, чтобы мы опоздали. Когда, не выдержав, я прямо спросила его об этом, он ответил, нахально улыбаясь: — Да нет. Я просто не вижу смысла полдня трястись при мысли о возможной задержке в несколько минут.

— Слушай, они только-только на уступки пошли, — заметила я, — зачем опять отношения обострять? Да еще и на пустом месте.

— Да ладно, не заводись, — миролюбиво бросил он. — Но мне было интересно посмотреть, что будет, если мы опоздаем.

— А мне — нет, — отрезала я.

— Ох, Татьяна, — демонстративно вздохнул он, — где же бедному психологу опыта набираться — да еще и в преддверии трудовой деятельности?

Ага. Похоже, вчерашние капризы с работой у Марины закончились. Наверное, ему всякий раз нужно время давать — чтобы сжился с новой мыслью. Запомним. Я повеселела.

Родители снова встретили нас на пороге. И снова вдвоем — но как-то иначе. Мать все также щебетала о том, как давно мы не виделись, и о том, как полезно время от времени из города выбираться — но на этот раз она вдруг начала паузы делать, давая кому-нибудь из нас возможность вставить ответное жизнерадостное слово. Отец же поглядывал на моего ангела с опасливой настороженностью — так хозяева косятся на волкодава, с которым к ним ввалились гости, утверждая, что другого такого добрейшего пса и на свете-то не сыскать.

Вот и хорошо, подумала я. Может, не сразу примется силой мериться. Мой ангел первым не начнет… Наверное.

По дороге к родителям я рассказала ему о том звонке моей матери, который случился во время его отсутствия. О том, как мать рассказала мне, что, если мужчина по делам уехал, это еще не повод бросаться в истерику, и что нужно уметь ждать. И что он обязательно вернется, как только сможет — а мое дело встретить его с улыбкой и горячим ужином. (На счет улыбки — не помню, но ужином я его точно накормила!). По-моему, он впечатлился.

За столом, к которому мы сразу же — по традиции — направились, он принялся расхваливать блюда, стоящие на столе, и задавать матери вопросы об их названиях и составе. Мать опешила. Потом расцвела. Потом выдала ему такую кулинарную лекцию, что я погибла примерно на третьей фразе. Он же только головой кивал. И даже те салаты, в состав которых входили предосудительные рыбно-колбасно-мясные продукты, отведал. У матери глаза округлились.

— Анатолий, а как же…?

–

Людмила Викторовна, такая хозяйка, как Вы, любого вегетарианца в свою веру обратит, — ответил он с блаженной улыбкой на лице.

Вот я же говорила, что он с моей матерью общий язык найдет! Я это сразу поняла — как только он принялся с овощами экспериментировать.

Но от вина он все же отказался. И слава Богу! И так перемены в глаза бросаются.

Прислушиваясь к их оживленной беседе, я еле сдерживала нервное хихиканье. Мне в нее вступать не стоило — к кулинарии у меня никогда не было ни способностей, ни желания приобретать их терпением и упорством. Но вдруг я заметила, что отец тоже молчит. Подняв на него глаза, я увидела, что он переводит подозрительный взгляд с ангела на меня. Ну вот — решил, что это я его настроила! Он, что, меня не знает? Не знает, что точно уж не у меня набрался мой ангел всех этих познаний?

По-моему, отец растерялся. Вступать в кухонные обсуждения — недостойно мужчины, переводить разговор на что-либо иное, грубо перебивая жену при постороннем — негоже лицо дома терять, но и оставаться вдали от центра внимания он никак не любит…

Похоже, мой ангел тоже это почувствовал. После очередного рецепта, он очаровательно улыбнулся моей матери, склонил в знак благодарности голову и тут же повернулся к отцу.

— Кстати, Сергей Иванович, мы недавно беседовали о современном строительстве. Не могу не поделиться с Вами свежим впечатлением.

— Да-да, — оживился отец. Мать тут же замолчала.

— Вот случилось мне недавно в командировку на неделю уехать, — небрежно начал мой ангел, — так Вы не поверите: по возвращении прямо хоть заново картой района обзаводись, хоть и живу я там уже два года.

Вот так одним выстрелом трех зайцев убить можно: сам о своей отлучке заговорил, подтвердив мои слова, слово «командировка» сразу придало его работе несомненный в глазах отца вес — а теперь еще и квартирой хвастаться начнет.

— А напомните-ка мне, о каком районе речь идет? — заинтересованно спросил отец.

Мой ангел назвал район, в котором находилась его квартира. Ну вот, я же говорила, что сейчас хвастаться будет — отец одобрительно хмыкнул.

— Ну, скажу я Вам, в этом районе планировки весьма неплохие, — бросил он, откидываясь на спинку стула.

— Здесь я с Вами вполне согласен, — подхватил мой ангел. — Планировкой квартиры я более чем доволен. Но дома-то расположены — хуже, чем в лабиринте.

Между прочим, подумала я, не так уж все и страшно — во второй раз дом его мы почти сразу нашли. А, он, по-моему, методом от обратного пошел — жалуется, чтобы отец его же квартиру и защищать начал.

— Да и дома поставлены очень толково, — не согласился с ним отец.

Ну, конечно, когда же он с собеседником соглашался. Согласиться и кивком можно, а несогласие простор для ответной речи дает.

Так и есть.

— Там ни один квадратный метр без дела не гуляет, — оседлал отец своего конька. — И куча двориков образуется между домами за счет их формы. В эти дворики и площадка детская впишется, и ветром продуваться не будет со всех сторон, и магазин небольшой станет, чтобы за буханкой хлеба и бутылкой молока в супермаркет не бегать. Нет, Вы даже и не спорьте — очень все толково там продумано.

Мой ангел, похоже, и не собирался спорить. Вместо этого он вдруг встрепенулся, как будто его осенила блестящая мысль. Ой-ой-ой, не нравится мне это…

— А знаете, Сергей Иванович и Людмила Викторовна, хотелось бы мне как-то в гости вас к себе пригласить, — сказал он, глянув мимолетом на мать, но обращаясь, в основном, к отцу. — А то вот уже второй раз обедом меня угощаете, а я…

Что он делает? Нет, ну, что он делает?! Мы же говорили, мы же оба согласились, что его хоромы — как номер в гостинице! С первого же взгляда видно, что там никто не живет. По крайней мере, давно. Сказать, что он в последнее время у меня живет? Но мать-то точно знает, как давно мы познакомились! Ну, и как мне теперь из этого выпутываться?

Мать уже замерла в охотничьей стойке: глаза разгорелись, на губах — улыбка восторженная, грудью на стол навалилась — не терпится ей опять в разговор включиться. Ну, конечно, вот она — пресловутая разведка, на которую она меня подбивала! А тут — сама, своими глазами… Сейчас точно начнет спрашивать, когда встречаемся…

— Но только вы уж не обессудьте, — проникновенно продолжал тем временем мой ангел, — особого уюта в доме у меня нет. — Я с облегчением перевела дух. — Дома я бываю не так часто, как хотелось бы, в командировки выезжать приходится… Хотя, впрочем, сейчас, я надеюсь, многое изменится…

— Да-да, — воскликнула мать, пользуясь возможностью вновь вступить в разговор и одновременно показать свою осведомленность, — Танечка говорила нам, что прошлая командировка понадобилась Вам, чтобы разорвать контракт в… Я не помню, в какой город Вам поехать пришлось?

— На самом деле, у меня там был не один контракт, а три, — сообщил ей мой ангел, уходя от прямого ответа и одарив меня убийственным взглядом. — Я всегда стараюсь организовать свою работу максимально компактно; не ехать же в другой город ради одной консультации. — В меня полетел еще один значительный взгляд. — Но в целом, да, это — правда; на сегодняшний день я закрыл все выездные контракты.

— А что так? — спросила мать, затаив дыхание.

И не успела я ни понять, что сейчас произойдет, ни испугаться, как мой ангел торжественно объявил: — Дело в том, что мы с Татьяной решили пожениться.

У меня возникло ощущение, что со времени моего прошлого приезда — именно в том месте, где стоит мой стул — родители построили дополнительный вход в подвал, искусно скрытый абсолютно незаметным люком. Но построили недостаточно качественно — сейчас этот люк под нашим со стулом весом провалился, и мы полетели вниз. Вцепившись руками в последнюю оставшуюся подо мной опору, я зажмурилась. Друзьям моим он хоть намекал, а здесь же… Именно здесь… И, как всегда, не предупредив меня ни единым словом… Ну, сейчас начнется…

— Тань, а ну-ка пойдем, поможешь мне посуду помыть, — донесся до меня голос матери.

Ужас. Еще хуже, чем я предполагала. Если мать уводит меня с поля боя, значит, сражение предстоит — слабонервным просьба удалиться. И исход его, похоже, им уже ясен — вот меня и устраняют, чтобы я под горячую руку не попала. Отцу, разумеется. Меня потом в столовую допустят — сгрести останки и увезти их с собой, как наглядное напоминание о том, что происходит с нежелательными претендентами на единственную дочь моих родителей.

Но они, правда, моего ангела тоже не знают. А если он начнет сопротивляться? А если он начнет сопротивляться громами и молниями, которые он мне уже столько раз демонстрировал? Так, не помочь матери я не могу — значит, первым делом вилки и ножи со стола собрать…

Оказавшись на кухне, я забегала из угла в угол, хватаясь то за кран с водой, то за полотенце и прислушиваясь к звукам, доносящимся из столовой. Вернее, не доносящимся из столовой. Начали они уже или пока еще только разминаются?

— Мам, — забормотала я просительно, — давай вернемся, а? Что это за тайны, в самом деле? Это, в конце концов, не честно! Этот разговор меня тоже касается — вот давайте все вместе посидим, поговорим…

Мать раскладывала остатки обеда по всевозможным пластиковым коробочкам и прятала их в холодильник, поглядывая на меня с явным интересом.

— А что это ты, Татьяна, занервничала? — спросила она насмешливо. — Боишься, что потреплет отец твое сокровище?

— Ничего я не… — вспылила я, и тут же остыла. Не время сейчас — пока я здесь бесстрашие демонстрировать буду, они там друг друга поубивают. — Ну, допустим — боюсь!

Мать удовлетворенно кивнула.

— Вот и хорошо, что боишься. Вон за посуду берись — и бойся себе на здоровье. Одно другому не мешает.

— Мама, ну, зачем это делать? — Я неохотно подошла к мойке, но тарелки решила пока не трогать. Сейчас точно что-то разобью. — Мы ведь по-хорошему приехали, зачем встречу в скандал превращать? Вы ведь Анатолия совсем не знаете…

— Вот и дай нам возможность его узнать, — спокойно возразила она.

— Нам? — ухватилась я за обнадеживающее слово. — Ну, вот и я говорю… Пошли к ним, ты ведь тоже, наверное, хочешь послушать, о чем они говорят…

— Ну, зачем же? — деланно удивилась она. — Твой отец мне все потом расскажет. Я ему вполне доверяю. А вот ты своему Анатолию — похоже, не очень.

— Ничего подобного! — опять вспыхнула я. — Ему-то я полностью доверяю, но, в отличие от вас, я его характер знаю…

— А что, у него и зубы имеются? — фыркнула мать. — А то мне сегодня уж показалось, что он — такой весь… сглаженный, что хоть к ране прикладывай.

— Мама, у него есть зубы, — радостно закивала я, надеясь зайти с другой стороны. — Очень большие. И он не терпит, когда им командуют. Мне он вообще слова не дает сказать. Зачем отцу лишняя нервотрепка?

— А вот за отца ты не бойся. — Она глянула на меня с прищуром. — Твоего отца сломать еще никому не удалось.

— Мама, да ведь они сейчас поругаются! — воскликнула я в отчаянии.

— Ну, и пусть поругаются, — небрежно отмахнулась она. — Мужчинам нужно время от времени ругаться — они так пар выпускают и точки соприкосновения находят, чтобы было потом о чем спокойно разговаривать.

Так, судя по ее манере поведения, за отца она не волнуется. Может, мне тоже перестать нервничать? В конце концов, у моего ангела есть даже преимущество — он отца уже три года знает. Должно же у него ума хватить найти правильный тон! А если не хватит? Мне, что, потом с белым флагом между ними метаться, уговаривая, что каждый из них совсем не то хотел сказать, и они просто друг друга не поняли?

— А с тобой, надо понимать, он тоже ругается, если ты уже знаешь, что у него большие зубы есть, — спросила вдруг мать.

— Ругается, — неохотно призналась я.

— А ты, небось, огрызаешься? — Вопроса в ее вопросе было мало.

— Да ничего я не огрызаюсь! — огрызнулась я. — И что мне прикажешь делать, если он к моему мнению не желает прислушиваться?

— Ох, Татьяна, и когда ты уже научишься свое мнение к месту высказывать, — вздохнула она, не глядя на меня.

Я вдруг почувствовала, что сейчас можно задать ей несколько вопросов, которые уже много лет не давали мне покоя. Не исключено, что сегодня не только моему ангелу, но и мне удастся по-настоящему познакомиться с моими родителями.

— Мам, — начала я, осторожно опуская очередную тарелку в мойку и поворачиваясь к ней, — а как тебе удалось ни разу в жизни с отцом не поругаться? Он же тобой постоянно командует! Как ты это терпишь?

Она рассмеялась.

— Ни разу в жизни? Да мы с ним только то и делаем, что ругаемся!

— Что-то я такого не припомню, — недоверчиво протянула я.

— Да вот не хватало нам еще при тебе разногласия выяснять! — проворчала она. — Я, Татьяна, с твоим отцом наедине спорю и наедине же ему свое мнение высказываю и свою правоту доказываю. И поверь мне, тогда он ко мне прислушивается. Потому что знает, что в присутствии других я ни перечить ему не стану, ни решения его — наши общие, между прочим — оспаривать.

— Ну, мы тоже наедине ругаемся, — буркнула я.

— А вот это хорошо. — Она одобрительно кивнула. — Супружеские споры только между супругами должны оставаться, а сор из избы выносить — только всем показывать, что ты за хозяйка.

Что-то у нее сегодня даже привычные поучения как-то иначе звучат. Они, вроде, и безликими остались, как в учебнике, но и что-то личное в них появилось. Вот верится мне сейчас, что она со мной своим опытом делится. А может, я просто уже и сама заметила, что есть моменты, когда мой ангел мои слова как-то иначе воспринимает — слышит их лучше, что ли.

— А насчет терпишь… — продолжила мать после непродолжительного молчания. — Во-первых, твой отец обычно оказывается прав…

— Да в чем прав, мама? — не выдержала я. — В том, что тебя под себя подмял? В том, что у тебя и жизни-то своей нет?

— А ты отцу не судья, — резко оборвала меня она, и я почувствовала, что границы позволенного расширились, но не беспредельно. — Да и мне — тоже. И жизнь мне не своя нужна, а семейная. С твоим отцом, в первую очередь. И с тобой, конечно, пока ты маленькая была, но сейчас ты-то уже выросла. Своей жизнью живешь. И мы тебе, между прочим, не мешаем.

— Да?! — воскликнула я.

— Я тебе так скажу, Татьяна. — Она пристально посмотрела на меня. — Если бы твой отец всерьез решил тебя… подмять, как ты выразилась, ты бы пикнуть не успела. У нас с ним чуть до драки не доходило, пока я его уговорила оставить тебя в покое.

У меня в самом прямом смысле слова отвалилась челюсть.

— Да вы же мне постоянно — постоянно! — твердите, что я все неправильно делаю…

— А вот мнение свое высказывать ты нам не запретишь, — перебила она меня. — Надеюсь.

Мне очень хотелось спросить ее: «А как насчет — к месту?», но я решила сдержаться. Чтобы не испортить столь неожиданно доверительный разговор.

— Чтобы закончить с этим, — продолжила она, — твой отец имеет полное право уважения от своей семьи требовать, поскольку он все в жизни сделал, чтобы этой самой семье жилось хорошо. У меня вот отец был, который домой, как медведь в берлогу, приходил.

Я затаила дыхание. Дедушек и бабушек своих я никогда не знала. Они умерли, когда я была еще маленькой. Может, мы и навещали их, но никаких воспоминаний у меня не сохранилось. По крайней мере, на каникулы меня к ним никогда не отправляли.

— Ничего его ни в доме, ни в семье не волновало, — говорила тем временем мать, — хоть потоп. Поужинал под стопку водки — и спать. Потом, правда, стопкой дело уже не обходилось. И сам рано умер, и мать туда же загнал — она и работу, и дом, и детей на себе тянула, ненадолго ее хватило. И когда в моей жизни появился твой отец, я вдруг поняла, что у меня может быть другая семья. В которой я на мужа опереться смогу; в которой он работать будет, рук не покладая, чтобы я над каждой копейкой не тряслась. А мое уж дело будет — такой дом построить, чтобы ему хотелось туда возвращаться.

Мне вспомнился наш с ангелом недавний разговор о доме. В мой дом ему определенно хочется вернуться, подумала я с удовлетворением. В мой — или в тот, что мне родители оставили? Может, в нем до сих пор материн дух витает — а я здесь не причем? Очень мне не понравилась эта мысль. Точно нужно будет попробовать обжить его квартиру — посмотреть, на что я способна. Да еще и проверять свои таланты придется в рекордные сроки — раз он уже начал людей в гости приглашать. Ну, почему всегда так получается, что мне приходится следовать его решениям? Хотя, с другой стороны, решение это — действительно неплохое: такую квартиру обживать — одно удовольствие. Может, права мать? Может, нужно акценты расставлять иначе? Может, главное — не то, что приходится следовать, а то, чему приходится следовать?

— Мам, а почему ты со мной раньше об этом не разговаривала? — спросила я. — Ну, хотя бы, когда вы с отцом из-за меня ругались? Я ведь поддержать тебя могла…

— Э нет, Татьяна, — тут же перебила она меня. Так, я не злюсь — в конце концов, сейчас она меня на второй фразе перебивает, а не после первого слова. В жизни нужно уметь радоваться и малым достижениям. — На мужа жаловаться — это последнее дело. Я когда таких страдалиц слышу, всегда спросить хочу: «А что ж ты не сделаешь из подлеца молодца-то — вместо того, чтобы ныть?». А уж детей перетягивать, как канат, на свою сторону — и подавно. Так ни к одному из родителей уважения в детях не останется.

— Ну, хорошо, не об этом, — уступила я. — Но почему ты со мной вообще раньше ни о чем не разговаривала?

— Да я-то разговаривала, — усмехнулась она. — Как могла. А вот слушала ли ты — это другой вопрос. Ты же у нас всегда все лучше всех знаешь. Вот в этом, пожалуй, и была наша ошибка.

На этот раз у меня не просто отвалилась челюсть — она отвалилась и громко заявила о своем твердом намерении оставаться в таком положении до конца моей жизни. Мои родители делали ошибки?! Я, конечно, знала, что они их делали — но они это признали? Пусть даже только одну? Сейчас главное — не спугнуть в матери это настроение; пусть скажет, какую именно ошибку она уже увидела, а там глядишь, и мне удастся добавить пару-тройку… В список тем для обсуждения… Мне-то уж точно виднее, где они со мной ошиблись…

— Ошибка? — осторожно переспросила я.

— Я сказала — пожалуй, — подчеркнула она, гася мои воспылавшие надежды. Ничего-ничего, сдаваться еще рано. Как там она говорила — к месту нужно свое мнение высказывать? Пусть говорит — а я буду искать это место. — Мы с отцом каждый день старались облегчить друг другу жизнь. И с тобой так поступали. Подход у нас был очень простой — у тебя в жизни все должно быть самым лучшим. Одежда, питание, образование, атмосфера в доме… А получилось, что ничего другого не зная, ты и не могла свою жизнь ни с чем сравнить. И решила, что лучшее — это нормально. И ценить его совершенно необязательно. А вот критиковать…

— Да я ценю, мама, — загорелась я, — я очень ценю. И благодарна вам совершенно искренне — за все. Но ведь говоря о самом лучшем, ты только материальные вещи и вспоминаешь…

— А о душе, Танечка, на голодный желудок не очень-то думается, — опять перебила она меня, но опять не сразу. Похоже, достижение закрепляется. Или я быстрее говорить начала? — О чем ты не знаешь. И слава Богу. Этого мы и добивались.

— Да я не об этом, — заговорила я, на всякий случай, еще быстрее. — Но нельзя же детей, как орхидеи в оранжерее, растить — только условия им благоприятные создавать. Вот ты говоришь — атмосфера в доме… Я только сейчас начинаю понимать, как в нашем доме все непросто было, а ведь раньше мне казалось, что меня роботы воспитывают…

— А вот учить меня не нужно, — оборвала меня мать. — Поздно. Тебя мы уже воспитали — и, похоже, неплохо, раз ты такая умная выросла. А если у тебя другие представления… Вот на своих детях и посмотришь, лучше они наших или нет.

Так, ладно, первый тур настоящего знакомства прошел с невероятными результатами — по крайней мере, с моей стороны переговоров. Не нужно форсировать события. Впереди у нас долгая жизнь и множество встреч… Черт, нужно квартирой его как можно скорее заниматься. Вот я бы первым делом занавески там сменила — что-нибудь поярче, чтобы оживить эту однообразную жизнерадостность. В голове у меня закрутились мысли, впавшие было в ступор от вечера откровений.

— Да что ты, мама, — миролюбиво ответила я, — когда это я тебя учить чему-нибудь пыталась? И в мыслях ничего подобного не было.

Она хмыкнула. У меня мелькнуло подозрение, что процесс раскрытия глаз противоположной стороны на совершенные ошибки может оказаться взаимным. Я поежилась. Ну и ладно, я все равно окажусь в более выигрышном положении — я-то к их критическим замечаниям уже давно привыкла.

В этот момент из столовой до нас донесся недовольный голос отца: — Люда, мы чай будем сегодня пить или нет?

Я ринулась было из кухни — мать перехватила меня на пороге. В самом прямом смысле слова за шиворот. Развернув меня лицом к столу, она сказала: — Поднос. Чашки. Блюдца. Ложки. Заварник. И сахарница. И аккуратно, — добавила она, когда я принялась со звоном нагружать поднос посудой.

Когда, уже с подносом в руках, я была в двери, она бросила мне вслед: — И вернешься за чайником. А я пока торт порежу.

Влетев в столовую, я быстро окинула взглядом поле сражения. Судя по всему, я подоспела к тому моменту, когда противоборствующие стороны подсчитывают потери и пытаются вспомнить, что же собственно вызвало вооруженный конфликт. Физические потери на первый взгляд не просматривались. Отец с ангелом сидели на своих местах с одинаково глубокомысленным выражением на лицах и с руками, лежащими прямо ними на столе — что, как известно, является знаком открытости намерений и серьезного отношения к собеседнику. Похоже, обошлось — с таким видом обычно сидят за столом переговоров о перемирии. Предпочтительно долгосрочном — и с возможностью обмена пленными.

Метнувшись за чайником, я вернулась в столовую вместе с матерью, которая торжественно водрузила на стол торт.

— Ну, что, пора, пожалуй, и к сладкому перейти, — сказала она, переглянувшись с отцом.

Возможно, я все еще была под впечатлением разговора на кухне, но мне показалось, что в этом коротком взгляде отец с матерью успели обменяться рядом весомых и аргументированных идей по поводу продолжения разговора. Это что, мне тоже с ангелом придется столько лет прожить, прежде чем он научится меня с одного взгляда понимать? А сейчас что мне делать? Мысли он мои читать не умеет, настроение только в самой непосредственной близости чувствует, пререкаться с ним нельзя, мнение свое высказывать — тоже, пока подходящий момент не возникнет… Я же не выдержу — столько молчать!

— Ну что ж, — заговорил отец, откидываясь на спинку стула, — дело вы затеяли хорошее. Непростое — семья не в ЗАГСе создается, в день свадьбы — но хорошее. Мы вам поможем…

— Пап, да не нужно, мы сами справимся, — быстро вставила я.

— Татьяна, ты всю посуду помыла? — негромко обратилась ко мне мать.

Ой, сейчас опять выгонит! Я прикусила язык. Опять молчать!

— Мы вам поможем, — повторил отец, обращаясь к моему ангелу и не удостоив меня даже неодобрительным взглядом. — Свадьбу хотите сами организовывать — ради Бога. — Мать вдруг напряглась. Ха, вот пусть и она теперь молчит, хоть я и вижу, что она уже как на иголках! — Но поездка — это будет наш вам свадебный подарок.

— Спасибо, Сергей Иванович, — ответил мой ангел просто и искренне, — от всей души.

— А, ерунда! — Отец махнул рукой. — И мелочиться не нужно! Серьезные люди один раз в жизни женятся — нужно, чтобы событие это до конца дней вспоминалось с удовольствием. Приглашение, говоришь, они вам пришлют? Вот и хорошо, где-то на недельку и договаривайся…

Когда это отец успел на «ты» с моим ангелом перейти? Судя по всему, обсуждение перемирия закончилось задолго до того, как я в столовую из изгнания вернулась. Судя по всему, к тому времени уже обсуждение плодотворного сотрудничества началось! Да как ему это удалось? И опять он меня за бортом оставил!

— Да, как только мы получим приглашение, — пообещал мой ангел, — я непременно сообщу Вам, и мы вернемся к этому разговору. Я думаю… у меня? — Он перевел взгляд с моего отца на мать.

— Ну что ж, отказываться не будем, — разулыбалась она. — Хотелось бы глянуть на современную планировку, раз Сергей Иванович ее хвалит. И, Анатолий, — она вдруг с вызовом прищурилась, — неужто Вы даже за такое дело вина с нами не пригубите?

Хорошо-хорошо, мама, я запомню, что никогда не нужно отказываться от попыток настоять на своем! И, между прочим, это я его от вегетарианства отучила — наедине — и ни одни посторонние глаза даже понятия не имеют, каких трудов мне стоило вообще заставить его есть! Так что не такая я уж бездарная… женщина! Вот только похвастаться некому.

— Людмила Викторовна, — ответил он, пуская в ход своих херувимчиков, — за такое дело, да еще и вместе с Вами — с огромным удовольствием.

Оставшиеся до нашего отъезда полчаса прошли в тостах и напутствиях. И вот, что странно — родители говорили практически те же самые слова, что я слышала от них чуть больше трех лет назад, но звучали они сейчас совершенно иначе. Наверное, потому, что я слушала их вместе с ангелом, а не с Юрой — и для него они новыми были — и слушал он их внимательно — и склонял время от времени голову и бросал на меня многозначительный взгляд…

По дороге домой мы какое-то время молчали. Я все еще приходила в себя от потрясения всем произошедшим. Вот уж воистину день сплошных неожиданностей! И вся подозрительность родительская куда-то подевалась, и высказаться мне хоть чуть-чуть дали, и мать какой-то новой стороной ко мне повернулась, и ангелу моему удалось каким-то чудом с отцом общий язык найти… Без моего участия. Неужели он опять прав оказался в том, что ему лучше с моим отцом отношения налаживать, а мне — с матерью? Или мать права в том, что на мужчину нужно исподволь влиять и наедине, а на людях — давать ему возможность в вершителя судеб играть? Да что же они все вокруг правы — кроме меня?

Но, как выяснилось, сюрпризы в этот день еще не закончились.

Спустя некоторое время мой ангел повернулся ко мне и задумчиво сказал: — Ты знаешь, пожалуй, мне действительно стоит как можно быстрее познакомиться с Галей.

Я опешила.

— А Галя-то здесь причем?

— А я сегодня увидел, сколько усилий вы, люди, затрачиваете на то, чтобы скрыть от постороннего взгляда все то хорошее, что в вас есть, — ответил он, покачивая головой.

Это он об отце, что ли?

— И теперь я еще более готов допустить, что Галин ангел просто не видит в ней все то, о чем ты мне говорила, — продолжил он. — Особенно если она отличается таким же талантом скрытности, который ты от своих родителей унаследовала, — добавил он со смешком.

Ах, у нас тоже день открытий, да? Ах, у нас глаза на родственные связи открылись, да? Нам от этого весело стало, да? Настроение у нас хорошее сделалось? Отлично. Что там мать говорила про то, чтобы подходящего момента дождаться?

— Так тогда тем более стоит и ее ангела с ней познакомить, — небрежно обронила я, делая вид, что поддерживаю разговор только из вежливости. — Ему ведь тоже полезнее это самому увидеть, а не тебе на слово верить.

— Татьяна, я тебе уже сказал, что он на это не пойдет, — отрезал он.

Понятно. Или материна тактика не всегда срабатывает, или я не тот момент выбрала. Ничего. Она мне сегодня не только рассказала, что нужно делать — она мне еще и личным примером показала, что незачем от своего отступаться при первой неудаче. Подождем. Моментов еще много будет.

Дома мой ангел принялся деловито расспрашивать меня, где, когда и как люди женятся. Узнав, что расписываются люди в ЗАГСе, он спросил, как нам туда с работы добраться. Узнав, что до того, как расписываться в ЗАГСе, нам нужно заказать машину, на которой мы будем туда ехать, платье для меня и костюм для него, обручальные кольца для обоих, а также кафе или ресторан, в который поедем потом как мы, так и все приглашенные, он задумался. Но последней каплей для него оказались мои слова о том, что заявление на роспись в ЗАГС подается заранее — минимум за месяц, а по летнему времени так и за все три. Можно подумать, он впервые об очереди слышит!

Он пришел в такое возбуждение, бегая по квартире и громко возмущаясь «очередным человеческим суеверием», что я почувствовала себя польщенной. Согласитесь, приятно, когда кто-то так хочет на тебе жениться! Успокоившись немного, он заявил, что не может быть, чтобы из этого «дурацкого правила» не было исключений.

— Есть, конечно, — ухмыльнулась я, зная, что мне такое исключение уже не грозит, — когда невеста ребенка ждет. Ты предлагаешь мне фальшивую справку от врача принести?

Он тут же снял вопрос с повестки дня, заявив, что закрыть глаза на подделку документов ему ангельская природа не позволит. Я благоразумно промолчала о том, что его документы, хоть и настоящие, но ведь тоже — фальшивые. Кто его знает — вдруг ему ангельская природа не позволит и паспорт в ЗАГС нести.

Заявление мы подали на следующий день.

Глава 6. Твердость характера

Выходные, которых я с таким нетерпением ждал, чтобы отдохнуть от работы, существенно расширили мои познания в отношении человечества.

В первую очередь, выяснилось, что с людьми всегда можно договориться. Если не полениться найти к ним подход и неуклонно следовать поставленной цели. Честно говоря, где-то на уровне подсознания у меня уже давно копошились подобные мысли — наверное, сказался многолетний опыт общения с подопечными. Поэтому, когда утром в субботу Татьяна принялась причитать, что мы не созвонились накануне со Светой, подсознание не усмотрело в этом факте никаких поводов для серьезного беспокойства и велело мне не прерывать честно заработанный отдых, твердо пообещав, что держит ситуацию под контролем.

Татьяна, как и следовало ожидать, не поверила ни моему опыту, ни подсознательному чутью. Но, поскольку она отправилась не верить мне куда-то в другую комнату, подсознание подсказало мне, что намного великодушнее дать ей возможность самой убедиться в моей правоте. Да и разумнее, к тому же.

Разумеется, я оказался прав. Разумеется, Света с Сергеем не отказались принять нас — мы ведь почти за неделю об этом договорились! И если дополнительного звонка от нас не последовало, это всего лишь означало, что исходная договоренность остается в силе. Чего нервничать? Если у Татьяны планы могут десять раз на день меняться, это же не значит, что и на всех остальных людей ни в чем положиться нельзя.

Для разнообразия Татьяна решила признать мою правоту. И, по правде говоря, выбрала она для этого такой способ, что я даже расчувствовался. Она вспомнила, что накануне так и не дала мне даже приблизиться к реке, и, чтобы компенсировать эту вопиющую несправедливость, устроила мне именно такое пробуждение, о котором я вчера мечтал. Первым ощущением, встретившим меня по возвращении на грешную землю из мира грез, оказалось ощущение прохладных брызг на коже. Нечто среднее между покалыванием душа и плеском волны в лицо. Вот чего не отнять у Татьяны, так это умения подмечать незначительные, казалось бы, мелочи, приносящие мне истинное наслаждение.

Одного веера брызг было, с ее точки зрения, вполне достаточно для утреннего омовения. Она тут же потребовала, чтобы я немедленно вставал, поскольку нас все-таки еще ждут. Подсознание рывком вернуло меня в реальность, намекая, что случай словесного подтверждения Татьяной моей правоты требует совершенно осознанного отношения. На всякий случай я сообщил ей, что и раньше спал вполуха, чтобы лишить ее оснований обвинить меня в пренебрежительном невнимании к ее словам.

Похоже, она действительно отказалась от тактики в открытую сомневаться в моих словах. Вместо этого она принялась чрезмерно настойчиво предлагать мне различные эксперименты, доказывающие нерушимость каждого из них. Мясо она мне в рот впихнет, пока у меня глаза закрыты будут! А если я его проглочу? Не успев ни рассмотреть, ни унюхать, что это? Следуя общеизвестной ангельской любознательности и стремлению как можно быстрее разобраться в новых условиях работы?

И вообще — если нас ждут, с какой стати она время теряет на пустую болтовню?

Но ей и этого показалось мало. Скажите мне, пожалуйста, какой единственно возможный логический вывод следует из того факта, что мы опаздываем? Правильно — встали и поехали. Чтобы не испытывать терпение и так уже пошедших нам навстречу людей. Ее друзей, между прочим. Нет, она решила следовать обычной утренней рутине. И чего, спрашивается, было будить меня, если она сама еще не умылась? Мне же все равно ждать пришлось, чтобы в душ попасть!

Пока я принимал душ, она — вместо того, чтобы приготовить завтрак и сэкономить, таким образом, время — отправилась смотреть погоду в Интернете. Ей нужно знать, понимаете ли, что надевать! А за окно посмотреть нельзя? С какой это стати она изменится? Не отрываясь от экрана, Татьяна сообщила мне, что мы сможем выйти намного быстрее, если я займусь завтраком вместо того, чтобы отвлекать ее глупыми вопросами.

Ну что ж — завтрак уже давно стал моим делом, не говоря уже о том, что у меня он лучше получается. Она честно признала это, входя в кухню — уже, слава Богу, одетая — и усаживаясь за стол. Приятно, конечно, когда твои способности получают заслуженную оценку, но у меня возникло некое подспудное подозрение, что, приготовив завтрак, я сделал именно то, что она от меня хотела — причем ей даже просить об этом не пришлось. Вот предоставь этим людям исполнение трех заветных желаний — они их тут же в тридцать три превратят, причем так, что ты этого и не заметишь!

Посуду мыть после завтрака? Я вечером помыть ее нельзя будет? Мы же опаздываем! Я могу ее помыть? Пока она краситься будет?! Кто красится для того, чтобы поехать на дачу? Может, мне тоже накраситься? Нет, об этом лучше вслух не говорить — если Татьяна с моим любопытством объединятся… Почему я посуду вымыл быстрее, чем она накрасилась? Определенно нужно будет присмотреться к тому, как она это делает — наверняка найдутся способы интенсифицировать процесс нанесения боевой раскраски. Почему я еще не одет?! Да мне же только туфли осталось… Она меня ждет?! Да еще и опять?! Ну, знаете, это вообще переходит…

Естественно, мы приехали к Свете последними. Естественно, я оказался в этом виноват. Естественно, ей пришлось стоять и ждать, пока я туфли надену. Хотел бы я видеть, кому бы удалось с первого раза ноги в них всунуть под градом ничем не обоснованных насмешек…

Но в целом, приехали мы весьма удачно — как раз к моменту кормления Светиного сына Олежки обедом. Есть который Олежка упорно отказывался. И тут я впервые увидел, на какие ухищрения готовы пойти взрослые — не только родители — чтобы заставить ребенка сделать то, что им кажется правильным. Ну, если не хочет он есть — оставьте его в покое, ему виднее, ужин с большим удовольствием проглотит. Нет, впихивают. Я решил присмотреться к их уловкам повнимательнее, чтобы — в случае чего — распознать зловещие симптомы в Татьянином поведении.

Для начала, ничуть не смущаясь численным перевесом, они объединили свои усилия в психологическом давлении на невинного младенца. Отвлекая его со всех сторон различными шутками и прибаутками, они провоцировали его на стремление и самому словечко в разговор вставить — и только-только он раскрывал для этого рот, Света тут же впихивала туда ложку. Теперь я понимаю, откуда у Татьяны взялась идея всунуть мне, ничего не подозревающему во сне, кусок мяса в рот!

Более того, они даже не постеснялись пойти на прямой и неприкрытый обман ребенка. Делая вид, что пробуют его суп, они сообщали ему, что ничего более вкусного в жизни своей не пробовали. Мне единственному совесть не позволила вот так бессовестно врать. Я действительно попробовал его суп и только после этого, с полным правом подтвердил, что тот был весьма хорош. Даже более чем просто хорош. Что же он фокусничает-то? Я, что, тоже с таким лицом на свою первую еду смотрел? Но Татьяна тогда ела вместе со мной, личным примером показывая, что вероятность смертельного исхода в данном эксперименте ничтожно мала… Вот почему бы и с Олежкой так не сделать? Налить бы всем нам по тарелке этого супа — и он бы, глядя на нас…

И нужно отметить, что ребенок, с присущей ему чуткостью, почувствовал мое искреннее и открытое отношение к нему. После обеда он захотел оставаться в моем обществе, ожидая заслуженной награды за удовлетворение требований целой толпы взрослых. В виде игры в кораблики. Мне его пожелание не показалось чрезмерным, но выяснилось, что Света думает иначе. Судя по всему, на родительских весах обед не шел ни в какое сравнение с морским сражением — нужно было к нему еще что-то добавить, для компенсации. Застонав, Света метнула в меня отчаянным взглядом и произнесла одними губами: «А спать?».

Ну что ж — не к лицу мне в присутствии ребенка с его матерью спорить. Но момент этот я запомню — пригодится с Татьяной торговаться. Пообещав Олежке поиграть с ним после сна, я поведал ему, что моряки должны быть сильными — в чем не было ни крупицы неправды. Разумеется, он мне поверил! Человеческим детям все еще присуща открытость и доверчивость неземных существ; они же — не взрослые люди, которые в каждом слове по привычке подвох ищут. Вот нужно будет Татьянино внимание к этому моменту привлечь…

Когда Света увела сына набираться сил перед ответственным поединком, оставшиеся на веранде люди принялись рассуждать, почему их дети, в отличие от них самих, так сопротивляются процессу принятия пищи. У меня было, что сказать им по этому поводу. Человеческие младенцы, так недавно появившиеся на земле и не успевшие еще погрязнуть в земных привычках, инстинктивно чувствуют неправильность поглощения других живых существ для обеспечения своей жизнедеятельности. Но бороться со всем человеческим обществом им просто не под силу — особенно, когда взрослые наваливаются на них вот так, всем скопом…

Я действительно мог раскрыть им глаза на это странное детское поведение, но, как нетрудно догадаться, я решил держать свои знания при себе. Уж слишком многими и крайне нежелательными вопросами грозил такой поворот разговора… Но молчать было непросто. Слушая, как настойчиво убеждают они друг друга в правильности своих заблуждений. И наблюдая за тем, какое живое участие принимает в этом обсуждении Татьяна, посмеиваясь и погладывая на меня…

От дальнейших терзаний выбора между благоразумием и торжеством истины спас меня Сергей.

— Слушай, Анатолий, ты, помнится, в садах разбираешься. Пошли — мне там возле гаража кусты подстричь нужно. А девчонки пока обед приготовят, — неожиданно обратился он ко мне.

Я с радостью ухватился за его предложение. В самом деле, пора бы и перекусить что-нибудь, а то та ложка супа во мне… любопытство растравила. И поскольку завтрак сегодня я готовил, то будет только справедливо, если обедом Татьяна займется. И потом — нужно дать девушкам возможность посплетничать на свободе, еду готовя — у них же руки только с языком в паре работают. А мы с Сергеем пока делом займемся. И Марина вряд ли сейчас за мной увяжется — в крайнем случае, начну садовыми ножницами размахивать…

Я почувствовал небывалый прилив сил. Последствия болезни давно уже прошли, и после недели сидения в офисе мне просто хотелось физически размяться.

Кустарник, о котором шла речь, служил живой изгородью между передним двором и садом, уходя от угла дома к гаражу. Выяснив, какую форму хотел придать ему Сергей — это был декоративный кустарник, никакой урожай с него получить не планировалось — я взялся за ножницы, обрезая отросшие ветки с одной стороны, в то время, как Сергей подравнивал кусты с другой. Работа была несложная — нам главное было сверху друг другу не мешать — и я заметил, что Сергей поглядывает на меня не реже, чем я на него: не вырывается ли кто-то из нас вперед. Ха, обгонит он меня — сейчас! Я еще во время уборки с Татьяной заметил, какой азарт вызывает совместная работа, когда каждому свой участок ее отведен.

Мы с Сергеем продвигались вперед голова в голову. Пока не дошли до места, где ветки кустов переплелись с ветками растущего поблизости дерева.

— А вот здесь спешить не будем, — сказал Сергей. — Давай так: ты ветку приподними, а я под ней подравняю — или наоборот.

Я присмотрелся к ветке дерева, вытянувшейся почти параллельно земле на уровне моих плеч. Черт, что это за дерево? Спрашивать неудобно — он меня уже в знатоки садов записал. По-моему, Света в наш прошлый приезд ничего о нем не говорила. Вроде, плодовое дерево…

Сад у Светы и Сергея уже отцвел, и плодов на ветке — по крайней мере, на этой, у меня перед глазами — завязалось более чем достаточно. Она же через месяц под их весом вообще обломится! Когда я сказал Сергею об этом, он поморщился.

— Да груши здесь, внизу вообще не вызревают. — Ага, значит, это — груша. Ну, слава Богу, можно сделать вид, что я это знал. — Я вообще думал спилить эту ветку ко всем чертям — и не плодоносит, и за кусты цепляется — да руки все не доходят.

— Да зачем же ее спиливать, — возразил я, — здоровое же дерево! Давай ее лучше подвяжем, чтобы не сама свой вес держала.

— Да как ты ее подвяжешь? — отмахнулся он.

— Вон там, наверху веревку захлестнем и подтянем немного, — предложил я.

— Да веревка же кору в момент перережет!

— А мы дощечку подложим, и подтянем ее в двух, а лучше — в трех местах, чтобы вес равномерно распределился…

— Дощечку, говоришь… — Он глянул на меня с интересом. — Можно попробовать…

Но через мгновенье он досадливо покачал головой.

— Нет, лучше в другой раз. Если мы сейчас здесь зацепимся, Светка рычать начнет, что обед стынет. Ей сейчас немного нужно…

— С чего бы это? — удивился я. Света не казалась мне человеком, способным вспылить из-за пустяка.

— С чего бы это? — проворчал Сергей. — Да вот тебе как раз и спасибо — внес раздор в семью…

Это он на наш прошлый разговор, что ли, намекает? Интересно. Я еще раз посмотрел на грушу. Определенно нужно подвязать. Он дал мне шанс вскарабкаться на дерево и хочет теперь, чтобы я от него отказался? Да не будет этого! Как там Татьяна во время уборки говорила?

— Обед, Сергей, нужно заработать, — повторил я ее слова. — Во-первых, это — дело десяти минут, а во-вторых, мы здесь не прохлаждаемся, а сад в порядок приводим. Нужно будет — я ей сам объясню.

Он оживился. Судя по всему, на Свету мои психологические разговоры впечатление произвели, если он с такой готовностью меня на передний край выставляет. Осталось только выяснить, не слишком ли сильное впечатление.

— Ладно, сейчас веревку принесу, — сказал он, поворачиваясь к гаражу.

— И фанерку там какую-нибудь захвати. Найдется? — бросил я ему вслед.

Через пару минут он вернулся со всем необходимым. Взяв в руки веревку, я полез на дерево.

— Так что там за раздор в семье? — спросил я сверху.

— Да вот работать решила возвращаться, — буркнул он.

— Ну, и что в этом плохого? — удивился я, захлестывая веревку вокруг ствола чуть повыше одной из ветвей.

— Да ничего плохого, — ответил он с досадой, — только она рычать на всех вокруг начала; говорит, что ей на рабочий лад настроиться нужно.

— А рычит-то чего? — опять не понял я.

— Да у них в издательстве работа такая — все на всех рычат. Начальство на редакторов, редакторы — на корректоров, корректоры — на верстальщиков. А авторы сумасшедшие — вообще на всех без разбора. Скорее бы она уже туда возвращалась — пусть там и рычит.

— Так я и не понял — ты против или нет? — спросил я напрямик, затягивая узел и бросая ему другой конец веревки.

— Ну, честно говоря, мне бы спокойнее было, если бы она дома сидела… — ответил Сергей, пропуская веревку под нижней веткой и подкладывая под нее кусок фанеры. — Слушай, ее отсюда первым же ветром вырвет…

— А ты держи пока, — сказал я, спускаясь чуть ниже, чтобы взять у него конец веревки, — сейчас подтянем ветку, а потом и зафиксируем. И не отвлекайся, говори, раз уже начал.

— Так я и говорю, — продолжил Сергей, — что мне бы и за нее, и за Олежку спокойнее было. Но с другой стороны, ты, конечно, прав — дома сидеть не слишком весело. Так что, если она так решила, я возражать не буду. И с деньгами опять же полегче будет…

— Да? — заинтересованно спросил я. С такой стороны я эту проблему никогда не рассматривал.

— Нет, я на свою зарплату не жалуюсь, — принялся он убеждать то ли меня, то ли себя. — Ни в чем существенном нам ущемлять себя не приходится, да и дачу вот, как видишь, как-то вытянули… Но на два дома жить — это не подарок, я тебе прямо скажу…

Очень интересная информация. Это я обязательно запомню. Нам ведь тоже придется на два дома жить какое-то время — недолгое, надеюсь. Как же мне Татьяну в мою квартиру заманить — чтобы она ее тоже в дом превратила? Далеко ей, понимаешь ли! Если уж я согласен с ежедневными поездками в метро мириться…

— Слушай, а ты в основном в семейных делах консультируешь? — спросил вдруг он.

Я вздрогнул. Вот вопросов о работе мне еще не хватало! Выходные, между прочим! Я вдруг заметил, что сижу на ветке с веревкой в руках и ничего не делаю. Вот и напросился на светскую беседу со скользкими вопросами.

— Я в разных делах консультирую, — небрежно обронил я. — Так, сейчас держи фанерку, я потяну.

— Может, мне снизу надавить? — спросил он обеспокоенно.

— Да говорю же: фанерку держи, чтобы не выскочила. — Усевшись на ветку, я уперся ногой в ствол для упора и потянул веревку.

Дерево заходило подо мной ходуном. Ух, ты, давно мне уже не приходилось и силу прикладывать, и равновесие одновременно держать! Рассмеявшись от удовольствия, я снова потянул за веревку, перехватывая ее руками…

— Эй, стой! — раздался снизу голос Сергея. — Ветку сейчас сломаешь!

— Не бойся, не сломаю! — снова рассмеялся я. Великолепно! Это была не просто физическая нагрузка, от которой у меня каждая мышца запела — эта нагрузка еще и пользу приносила. — Так, давай еще вон там, посередине, подвяжем, а потом я еще раз этот конец подтяну…

— Где ты так накачался-то? — спросил он. — Ничего себе, психологи пошли…

— Да так, — уклончиво ответил я, и вдруг вспомнил о предложении Татьяны. — Работа у меня сидячая, вот и в спортзал хожу, чтобы форму поддерживать… — Нет, мы все же оба — гении: она блестящие идеи фонтаном генерирует, а я их вовремя вспоминаю!

После того как ветка была надежно зафиксирована, со стрижкой живой изгороди мы справились в мгновенье ока. Сергей как-то странно поглядывал на меня поверх кустарника, пока я не спросил его: — Ты чего так смотришь?

— Да так… — пожал плечами он. — Слушай, я ведь не из простого любопытства спросил, в какой области ты консультируешь…

— А что? — Я опять напрягся.

— Да ты бы Светке курс лекций прочитал, что ли: о терпимости работающей женщины — в стенах родного дома… — проговорил он, отводя взгляд.

— А может, ты ей больше помогать будешь — в стенах родного дома? С уборкой, например… — Я с огромным удовольствием ухватился за возможность поделиться с ним личным опытом. — И лекции читать не нужно будет…

— Понятно, жену он мне уже испортил, теперь за меня взялся… — проворчал он.

— А ты что думал? Хочешь, чтобы с деньгами полегче было, придется чем-то жертвовать! — рассмеялся я, и тут же осекся.

Мне, по-моему, тоже рано или поздно придется начинать деньги зарабатывать — и, как я совершенно справедливо заметил, чем-то жертвовать. Жертвовать возможностью ежеминутно видеть Татьяну и быть совершенно уверенным в ее безопасности. Я вдруг почувствовал истинно братское понимание Сергея — конечно, ему спокойнее, когда жена дома сидит! Он ее хоть и не видит, но зато точно знает, что она не рискует каждую минуту, на ходу из транспорта выскакивая и дорогу на красный свет перебегая. Так, нужно будет прямо в понедельник расспросить, что там за соседи у Татьяны в офисе — может, им психолог требуется… Хоть и без зарплаты… Нет, без зарплаты только на неполных два месяца устраиваться можно…

Сложив инструмент в гараж, мы вымыли руки и вернулись на веранду. Я начал принюхиваться еще за пару шагов до входа в дом — очень заманчивые запахи оттуда неслись. И сегодня, между прочим, я обед по-настоящему заработал!

Ворвавшись в дом, Сергей принялся приставать к Татьяне, чтобы она почаще меня к ним привозила. Вот — слушай, Татьяна, слушай, как высоко твои же друзья меня ценят — в отличие от тебя! Вот они умеют и увидеть мои недюжинные способности, и применение им найти, и словом добрым о результатах моих трудов отозваться… Вдруг я заметил, что Марина очень внимательно меня разглядывает — с головы до ног, словно тоже пытается придумать, где бы меня применить… А вот это нам совсем не нужно!

Света позвала всех к столу. Слава Богу — я вздохнул с облегчением во всех смыслах. Во-первых, пусть Сергей лучше свои восторги на кулинарные способности жены направит — они того стоят; во-вторых, пусть наша любознательная хищница Марина лучше убиенную дичь у себя на тарелке рассматривает — а не меня; и в-третьих… я бы и сам с удовольствием изучил содержимое своей собственной тарелки. Я это заслужил, в конце концов!

За столом, как и в первую нашу встречу, говорила, в основном, Марина. Я почувствовал, что во мне закипает раздражение. Нет, работа у нее, конечно, интересная. И рассказывать она о ней умеет — слов нет. Я это никогда не отрицал. Но может, не нужно все о себе, да о себе? Может, не нужно других слова лишать? Может, не нужно хвост перед ними веером распускать? Может, не нужно намекать им — вот, мол, как у меня все в жизни увлекательно, а вам и рассказать-то не о чем? Может, и другие о путешествиях подумывают? Кстати…

Рассказы Марины произвели на слушателей именно такое впечатление — ах, какая конфетка, я такую же хочу! Сергей тут же принялся уговаривать Свету поехать… куда-нибудь. Вот — именно поэтому Марину и повысили на службе: после ее разговоров клиент готов ехать куда угодно, даже если ему потом придется три года без отпуска работать, долги за поездку отдавая! Света отказалась, мотивируя это тем, что боится Олежку оставлять. Странно — в садик, к совершенно посторонним людям, не боится; а ближайшим родственникам на неделю — боится. Что-то никак мне не даются эти родственные отношения у людей: только-только, казалось бы, разобрался я в них — бац, и какой-то новый аспект появляется, ни в одну из моих теорий не вписывающийся.

Не добившись согласия от жены (что-то она сегодня, действительно, как-то решительнее себя ведет!), Сергей переключился на нас с Татьяной. И — вот этого момента я и ждал. Ни капли хвастовства с моей стороны, ни тени самоуверенности, своеволия даже в мыслях не было — просто к слову пришлось. Да, мы тоже подумываем. Во Францию. Этим летом. И Марине полезно узнать, что люди и без ее услуг путешествовать могут, если у них добрые знакомые имеются. Так что, спасибо большое, но нет — мы сами как-нибудь справимся.

Татьяна тут же заговорила о делах. Да в конце концов — выходной сегодня или нет? И если уж на то пошло, у нас на ближайшее время и свадьба в планах стоит — я бы об этом в первую очередь упомянул. И тут я вспомнил, что у людей свадьба часто плавно перетекает в свадебное путешествие. Ну вот! Ну, вы видите, как гениально все складывается! На следующей неделе я быстренько разберусь с Галей и ее балбесом — вот и Татьяну подключу для ускорения процесса — на следующие выходные поженимся, а там — на недельку к французам…

Я понял, что не доживу до вечера, чтобы поделиться с Татьяной своей блестящей идеей. Нужно ей прямо сейчас рассказать — иначе я просто лопну от нетерпения, и ей не с кем будет ехать в это путешествие. Что было бы крайне нечестно по отношению к ней. Вот только нужно как-то иносказательно… чтобы остальные не догадались…

Судя по всему, я высказался слишком иносказательно — даже Татьяна не догадалась. А может, она, как обычно, даже внимания на мои слова не обратила — ей, понимаете ли, своя идея в голову пришла! Что еще за идея? Что за идея пришла ей в голову в отношении нашей поездки? А нельзя сначала со мной эти идеи согласовывать? Сейчас огласит ее в присутствии трех свидетелей, а потом заявит, что дело уже давно решенное — и спорить не о чем! Знаю я ее спонтанные идеи… В первый раз, что ли…?

Но оказалось, что Татьяна предложила всем нам поехать… в лес… или к реке… За меня взялась моя совесть. Решительно так взялась. Грызя меня острыми зубами. Вот надо же — я опять подвохи в каждом ее слове ищу, а она в первую очередь обо мне подумала. У меня потеплело на погрызенной душе.

Сергей тут же сказал, что он знает место, где есть и лес, и река. Вот недаром — недаром я сразу в нем родственную душу почуял! Похоже, что сегодня все мои мечты собрались вместе, чтобы воплотиться в жизнь в едином, вдохновенном порыве. Решено. Через две недели поженимся, потом — к французам, а вот на следующие выходные… на природу, чтобы испытать ее благотворное воздействие перед серьезными переменами в жизни.

У женщин возник ряд возражений. Каждое из них по отдельности было смехотворным. Что значит — куда поедем? Сергей же только что сказал, что знает место! Какая разница, какую еду брать? За полчаса до выхода в магазин заскочить, побросать в корзинку… что-нибудь поувесистей. Какой прогноз? Опять прогноз?! Он им и для выезда на природу нужен — чтобы решить, что надевать, что ли? Смехотворные возражения — по отдельности; но вместе, одно за другим, они напомнили мне град, неуклонно и настойчиво прибивающий к земле рвущиеся к солнцу ростки…

Именно к земле. Некоторые мужчины считают, что Бог создал женщин, чтобы украшать их жизнь; другие твердо уверены, что женщины призваны ставить перед ними проблемы, которые они затем будут решительно и героически преодолевать; а вот мне чем дальше, тем больше кажется, что женщины созданы, чтобы превращать мужские мечты в реальность. В смысле — обрывать им крылья, чтобы по земле перемещались. И ноги тоже — чтобы не быстро перемещались, предпочтительно ползком.

Мы обменялись с Сергеем взглядом, в котором читалась одна и та же мысль, одновременно возникшая в нашим родственных сознаниях. Вдвоем нам их троих не одолеть. Нужно сломать эту коалицию, которая мгновенно возникает в случае встречи хотя бы двух женщин — независимо от их возраста, национальности и социального положения. Если нам удастся растащить их по углам, лишить взаимной поддержки и подпитки, поставить лицом к лицу с элементарной, ребенку понятной логикой — тогда у нас есть еще шанс посетить однажды это волшебное место, где мощь реки встречается с буйством леса…

Я предложил взять таймаут. Вот дома, наедине мы все с Татьяной обсудим — я постараюсь найти доходчивые слова, напомню ей, что это была ее гениальная идея, польщу ей… прикрикну, наконец… Опять она о работе?!

Вот — накликала! Нечего было работу поминать к месту и не к месту — оказалось, что и Марина хочет со мной о работе поговорить. Вот же трудоголички чертовы! На нее, что, тоже мои психологические лекции в тот раз неизгладимое впечатление произвели? И ей дополнительный курс потребовался? Так я еще утром собирался — весьма кратко и на глазах у Татьяны — объяснить ей, насколько непристойно — с психологической точки зрения — женщине приставать к чужому ангелу!

И вдруг Татьяна предложила нам с Мариной выйти на улицу, чтобы побеседовать о делах. Я ушам своим не поверил. Она меня Марине на съедение отдает или Марину мне? В обоих случаях я останусь в проигрыше. В первом, я надеюсь — понятно; а во втором — она же меня потом всю жизнь поедом есть будет, что я ни за что ни про что обидел ее лучшую подругу! А может… она мне настолько доверяет? Что я смогу провести разговор с этой людоедкой, оставив в целости и сохранности ее трепетную душу и свою, весьма ценную для меня, между прочим, шкуру? Как же мне когда-то хотелось, что Татьяна поверила в меня, наконец… Вот опять… домечтался!

Неудивительно, что один только Сергей почувствовал всю глубину моего отчаяния и тут же протянул мне братскую руку помощи. Он с Мариной давно знаком и наверняка знает, что с ней и один на один не всегда можно справиться. Машину он возле гаража мыть будет — отлично, вот там мы с Мариной и поговорим; в случае чего, скажу, что мне ему помочь нужно. Не говоря уже о том, что место это прекрасно с веранды просматривается…

Сергей вышел из дома и направился к гаражу, Марина — за ним. Мне не оставалось ничего другого, как последовать за ними. Открыв гараж, Сергей тут же юркнул внутрь, и мне стало не по себе — видно, на большее, чем моральная поддержка с дальних рядов трибуны зрителей, он не решается. Может, у него машина не заведется? Так я подтолкну! А если она за мной внутрь гаража увяжется? Она, по-моему, из тех женщин, которых даже цунами не остановит, если они вбили себе что-то в голову. Нет уж, пусть лучше здесь высказывается — где у меня… простор для маневра будет.

Марина кивнула в сторону скамейки, стоящей вдоль стенки гаража.

— Может, присядем?

Я покачал головой.

— Да нет, пожалуй — за столом ведь только что сидели…

Вот так — пусть сразу поймет, что я настроен на краткую беседу по существу — с конкретными вопросами и не менее однозначными ответами.

— Хорошо, — спокойно ответила она, и продолжила деловым тоном: — Как я уже сказала, у нашей фирмы есть к тебе предложение. Но для начала мне придется, пожалуй, сделать небольшое вступление. — Она вопросительно вскинула бровь.

— Я слушаю, — осторожно ответил я.

— Сейчас — конец мая. У нас начинается самый жаркий сезон.

Она говорила короткими, отрывистыми фразами, словно оглашая условия договора. Честно говоря, меня такой стиль вполне устраивал — сжатую информацию и переваривать легче, и ответ быстрее рождается.

— Клиентов уже сейчас много. Группы будут довольно большие. И народ в них будет… разный. Летом не только опытные туристы путешествуют. Многие, купив тур подешевле, рассчитывают потом на королевский сервис. — Она помолчала.

— Ну, а я здесь причем? — спросил я, воспользовавшись паузой.

— Я к этому подхожу, — решительно заявила она. — Мы подумали, что нашим сопровождающим не помешал бы курс некой психологической подготовки — чтобы поездки они не завалили, и сами потом не сорвались.

У меня перехватило дыхание. Первое предложение работы! И не Татьяна мне его нашла — я получил его сам! Но… Я же об этом туризме ни малейшего понятия не имею!

— Спасибо, Марина, но… — Я отчаянно искал подходящую формулировку. — Это — не совсем моя область…

— А им профессиональные лекции не нужны, они свою работу знают, — отрезала она. — Им скорее требуется ряд… практических советов по сглаживанию острых углов в целом. А мне в прошлый раз показалось, что у тебя есть… довольно неординарные идеи в этом направлении. — Она прищурилась.

Ну что ж, на нехватку неординарных идей я никогда не жаловался. И отчего же не подсказать людям, как избегать конфликтов, если уж у меня такая возможность появилась? Мне ведь теперь самому среди этих… конфликтующих жить…

— Я, право, не знаю… — Сама идея меня заинтересовала, но об условиях она пока еще ничего не сказала. — Я не могу сказать, что у меня много свободного времени… Сколько встреч понадобится? — перешел я к техническим вопросам.

— Пока трудно сказать, — уклончиво ответила она. — Мы считаем, что сейчас можно провести ознакомительную встречу — разговор общего плана, так сказать. А дальше, если у наших сотрудников возникнут конкретные вопросы… Их, кстати, можно будет сгруппировать по психологическим аспектам — для обсуждений более узкой направленности.

Ага, если мне вопросы будут задавать — тогда, пожалуй… Каждый вопрос предполагает конкретную ситуацию, которую мне легче будет себе представить… Я вдруг поймал себя на мысли, что уже планирую такие встречи. Минуточку! Если речь идет о встречах, то мне же каждый раз Татьяну оставлять придется! А если этим туристическим лидерам ежедневные внушения потребуются? И до поездки, и после — чтобы от стресса излечиться? И что — все лето вот так? А Татьяна пока, воспользовавшись отсутствием какого бы то ни было контроля, за Галю вплотную примется? А там и ангела ее в оборот возьмет — так, что тот моргнуть не успеет, а уж будет на каждое ее слово «Так точно!» отвечать? Он же молодой еще — он же с такими сумасшедшими, как Татьяна, еще не сталкивался… А она мне потом еще и заявит, что вот — как, мол, у нее все быстро по своим местам стало!

— Ну и, разумеется, — вновь подала голос Марина, — есть еще и финансовый вопрос…

Я помертвел. Мы же не обсуждали с Татьяной эту сторону моей трудовой деятельности! Ну, я забыл — понятно, неограниченное финансовое обеспечение позволяло мне не думать о зарплате, но Татьяна же — человек! Она-то должна знать, сколько я стою!

— Сколько стоят твои консультации? — спросила Марина, устав, видно, ждать, пока я сам ей об этом сообщу.

Сколько я стою? Черт побери, сколько я могу стоить?! Так, иду ва-банк — либо цена окажется для Марины слишком высокой, и она от меня отстанет; либо… Если моя первая же работа окажется к тому же и высокооплачиваемой… Вот и отец Татьянин не будет потом…

Прикинув, в какую сумму обходится нам с Татьяной обычный запас продуктов на неделю, я небрежно бросил: — Восемьдесят евро. — Да-да-да, проведя несколько лет в Германии, я оцениваю себя исключительно в европейских единицах. — В час, — добавил я, вспомнив из своего опыта, что, если ангелам и приходится рисковать, они делают это по-крупному. Отлучаться больше, чем на час, я все равно не собираюсь.

Марина посмотрела на меня. Вскинула бровь. Окинула меня взглядом с головы до ног. Прищурилась. На лице у нее отразилась некая напряженная работа мысли, от которой мне стало не по себе. Что… слишком много? Тогда пусть скажет, что я им не подхожу — и дело с концом; нечего меня разглядывать!

— И ты говоришь, что у тебя не много свободного времени — с такими расценками? — медленно, с расстановкой спросила она.

— Ну, уж какие есть, — ответил я со всей непринужденностью, на которую оказался способен.

— А с кем ты уже работал? — В глазах у нее появился некий неприятный огонек. — Это не для меня. Ты же понимаешь, мое начальство наверняка поинтересуется…

— Марина, моя работа требует конфиденциальности, — ответил я, чрезвычайно гордый своей находчивостью, — которую я в равной степени могу гарантировать и вашей фирме. Никто же не хочет обнародовать тот факт, что у него возникли сложности, требующие помощи психолога.

— Хм, — неопределенно отозвалась она, глядя на меня все с тем охотничьим блеском в глазах.

И я понял, почему Сергей сбежал в гараж. Надави она на меня еще пару раз — с разных, неожиданных сторон — я могу не выдержать. Или позорно сбегу к Татьяне под крыло, или расколюсь, как кокосовый орех, который упорно колотят о камень то тем, то этим боком.

Спас меня Олежка. Вот — сторицей вернулось мне открытое, бесхитростное отношение к ребенку! Увидев, как он вылетел из дома и ринулся к нам, я воспрянул духом. Я обещал малышу поиграть с ним после сна — и к слову своему я отношусь с уважением.

— Марина, нам, пожалуй, придется прерваться, — начал я, кивая в сторону мальчика.

— Я вижу, — задумчиво ответила она. — В общем, пока договоримся так, — вернулась она к деловому тону, встряхнувшись, — я переговорю с начальством и позвоню… Какой у тебя номер? — спросила она с невинным видом.

— Татьяне лучше звони, — ответил я не менее простодушно, — у нее ты меня скорее найдешь.

— А если мне днем с тобой связаться понадобится? — не отставала она.

В ее тоне появился какая-то новая нотка. Маловероятно, чтобы она была связанна с работой (вряд ли на данном этапе переговоров я мог понадобиться ей так срочно), но и личного интереса, который чуть не довел меня до бешенства в прошлый раз, я в ней не услышал.

— А я, когда работаю, телефон все равно отключаю. — Я развел руками с извиняющимся видом. — Ты же понимаешь, что звонки во время доверительной беседы как-то не к месту. Так что — звони вечером. Татьяне. — Я улыбнулся, давая ей понять, что Татьяна будет участвовать во всех наших дальнейших переговорах. Я ей не буду! Пусть хоть скажет, правильную ли я сумму назвал.

Олежка подлетел ко мне и, вцепившись мне в штанину джинсов, принялся дергать меня изо всех сил, вопя: — Дядя, дядя, колаблики!

Я опешил. Дядя? Какой дядя? Это кто здесь дядя? Это я здесь дядя? Да я… А кто я? Уж точно — не тетя. Имени моего он, похоже, еще не запомнил. Ну, не ангелом же мне называться! Ладно, буду пока дядей.

Но когда мы добрались до надувного бассейна, надобность в именах, равно как и в дядях, отпала сама собой. Ну вот — я же говорил Татьяне, что, когда лю… кого-то нечто общее объединяет, им вовсе незачем как-то называть друг друга! Кстати, она меня в лицо моим именем так и не стала называть — оно больше у ее окружения прижилось. Хм. Определенно, нас уже тоже нечто общее объединяет…

Не успел я подумать о Татьяне, как она вышла из дома и, потоптавшись немного на месте, направилась к нам. Вот когда меня Марина пытала, ее даже в окне не видно было, а как играть с нами — тут как тут! Кораблики запускать каждый хочет!

Она присела рядом с бассейном и попыталась присоединиться к нашей битве. Олежка кинулся на ее кораблик со всей свирепостью недавно посвященного в звание пиратов. Я бросился было защищать ее суденышко, оказавшееся не в том месте и не в то время, но малыш со зверским воплем уже потопил его. Вот тебе, Татьяна, наглядный пример — не стоит, очертя голову, бросаться в малознакомое тебе дело! Она, похоже, усвоила урок и больше не вмешивалась в нашу баталию. Вот бы и с Галей так…

Присутствие Татьяны постоянно заставляло меня отвлекаться — Олежка блестяще использовал каждый момент моей рассеянности и, в результате, пустил ко дну всю мою флотилию. Вот как бы и с Галей так не… Нет, я обязательно приведу Татьяне этот пример! Торжественно признав Олежкино бесспорное превосходство на водных просторах, я пообещал ему вернуться, как только наберусь сил. И уговорю Татьяну не следить больше за каждым моим жестом — рука ведь сама не туда дергается! А к сражению я бы еще вернулся… Что-то слишком лихо он меня сегодня на обе лопатки положил…

По дороге домой я коротко рассказал Татьяне о предложении Марины. Она пришла в полный восторг. В слишком полный восторг. Я тут же насторожился — что-то за этой настойчивостью скрывается! Она разбила в пух и прах все мои возражения по поводу незнания сферы туризма и возникающих там осложнений. А заодно и еще раз дала высокую оценку работе всех ангелов-хранителей — и моей, в частности. Ангелы-хранители, оказывается — точно так же, как и эти туристические лидеры — пинками заставляют слабых и невинных людей двигаться в нужном им, ангелам, направлении. Я, между прочим, могу это и как руководство к действию воспринять — насчет пинков-то! Ага, ангелу-хранителю, оказывается, можно на шею даже гроздь таких слабых и невинных повесить… А ноги ему тоже лишние пришить — чтобы было чем пинки дополнительным подопечным раздавать? Ага, мне, значит, весьма полезно о человеческих конфликтах послушать… люди, значит, не все — слабые и невинные… только она у нас, конеч… Что?! Веревки? Из нее? Я?! Да из нее только одну веревку свить можно — чтобы повеситься…!

И тут, войдя, видимо, во вкус ощипывания белоснежных ангельских крыльев, она проговорилась. Я знал, что она не просто так меня уговаривает, что мне любое дело по плечу! Особенно, если этим делом мне придется заниматься где-то вдалеке. Она прямо завтра (вы слышали — прямо завтра!) начинает беседовать с Галей! Насчет завтра пришлось-таки рявкнуть. В дальнейшем ситуация выглядела более обнадеживающей. Я небрежно сообщил ей, что мои услуги, скорее всего, окажутся Марине не по карману, надеясь по ее реакции понять, насколько я завысил реальную цену.

Услышав названную мной стоимость консультаций, она посмотрела на меня так, что я сразу почувствовал, что вот процентов 25-30 точно нужно было сбросить. Для первого раза. Может, даже не больше пятидесяти евро я час. Какие два-три часа? Я же сказал, в час! Дорога? Какая дорога? Туда и обратно…? Это мне, что, по полдня в ее офисе отсутствовать?!

Татьяна, как обычно, тут же нашла выход из положения. А почему, в самом деле, нельзя этих туристических клиентов в Татьянин офис пригласить? Марина сама сказала, что только первая встреча должна быть… общего плана. Один раз я туда съезжу — вот, кстати, с учетом дороги и цена окажется вполне реальной, уж никак не больше пятидесяти евро в час. А там — послушаю их вопросы, сгруппирую их… а вот узконаправленные беседы с узкой группой заинтересованных вполне можно и… В группе — человека три-четыре, не больше… Татьянины сотрудники в обед у кофейного столика могут собраться, а мы пока в другом конце комнаты устроимся — как раз в час и уложимся… Я и цену с удовольствием снижу — так что такой вариант всех должен устроить… А что это мы так быстро доехали?

Мне очень хотелось рассказать Татьяне о ходе своих рассуждений по поводу Марининого предложения, но она, похоже, о нем уже забыла. Дома она принялась бегать из угла в угол, явно накручивая себя перед завтрашней поездкой к родителям. Ладно, главное — идею насчет своего офиса она мне подбросила, детали я уже и сам как-нибудь проработаю. Да чего она опять заранее нервничает? Все будет отлично. Я прекрасно помню, что мы едем к ним мириться…

И тут она заявила мне, что хочет поговорить со мной о чем-то другом. Она сказала это таким тоном, что я понял, что мне лучше присесть. Когда Татьяна начинает подбирать слова, обычно это не сулит мне ничего хорошего.

Когда Татьяна заговаривает о том, что мы — взрослые люди, обычно это значит, что ей в голову взбрело нечто, что даже детской глупостью не назовешь.

Когда Татьяна заговаривает о спокойном и откровенном обсуждении, обычно это значит, что меня опять ждут шарады, разгадать которые можно только упорством и терпением.

Когда Татьяна заговаривает о наших отношениях, обычно это значит, что она приплела к ним кого-то третьего, как было тогда с Мариной.

Когда Татьяна заговаривает о неодобрении людей, обычно это значит, что она только что пообщалась… или собирается пообщаться с родителями.

Когда Татьяна заговаривает о том, что было бы разумно…

Нет, я больше не могу! Когда Татьяна начинает говорить таким тоном, разумность там в десятикилометровом радиусе не найдешь!

Я попросил ее высказаться попроще и покороче. Сегодня я уже заметил, что короткие фразы как-то быстрее до сознания доходят.

Она высказалась: «Пока. Надеюсь. Не знаю». Просто и коротко. До сознания дошло быстро — но не задержалось там. Пришлось попросить ее уточнить.

Когда она уточнила, я вдруг понял, что чувствуют люди, когда посреди переливающегося всеми цветами радуги сна о райском острове они вдруг осознают, что это — всего лишь сон. Они все еще видят буйство красок и блики солнца на тихой глади залива; они все еще слышат щебет райских птиц и тихий шорох волн; они, возможно, даже ощущают божественные запахи невиданных цветов и мягкую шелковистость песка под ногой… Но это — сон. Всего этого на самом деле нет. И никогда не будет…

Все это время, пока я добивался этой невероятной женщины, я ни разу не задумался о том, а что же будет дальше. Мне казалось, что главное — завоевать ее, заинтересовать ее, заставить ее понять, что никто и никогда не сможет любить ее больше, чем я; а потом — мы будем вместе и счастливы.

Но я забыл, что люди иначе видят это потом. Я забыл о том, что она — человек; я забыл о том, что она — человеческая женщина; я забыл о том, что одной моей любви ей окажется недостаточно. Ей захочется, чтобы из этой любви выросло еще что-то. Кто-то. Что со мной было совершенно невозможно.

Я еще раз прокрутил в памяти все материалы, которые я прочитал у нас, наверху, перед возвращением на землю. Да, там было довольно много случаев, когда ангелы женились или выходили замуж за людей. И жили с ними долгую и счастливую жизнь. Счастливую ли? Во всех тех материалах не было ни единого — ни единого! — упоминания о детях, родившихся в таких семьях. Читая о них, я даже не задался таким вопросом. Это было совершенно естественно.

Что могло бы выйти их таких полукровок? Что могли бы унаследовать они от своих ангельских родителей? Как бы вписались они в человеческую жизнь с таким наследством? Что пришлось бы нам делать с ними в конце этой жизни? Они могли бы дать нам уникальный опыт общения с людьми — но с ними-то что делать? Брать к себе — где гарантия, что они окажутся готовы? Очистить их память и отправить назад на землю — как контейнер, который после разгрузки опять готов к приему интересных сведений? Как подопытных кроликов — если память их до конца не очистится? Нет уж — такие эксперименты чреваты непредсказуемыми осложнениями. Не говоря уже о моральной стороне. И потом — нам и с людьми возни хватает…

Я не стал все это объяснять Татьяне. Незачем. Суть проблемы это не изменит. Я напомнил ей, что я не человек. Я сказал ей, что у меня не может быть детей. Я извинился за то, что не сообщил ей об этом заранее. Я предложил ей больше не возвращаться к разговорам о свадьбе. Хорошо хоть никому рассказать не успели… Теперь осталось только плотно закрыть ту часть сознания, в которой расплодились мечты…

А вот не буду я это делать! Никто мне не запретит представлять себе, как все могло быть! И вреда от этого никому не будет. Пока я буду делать это молча. Когда же она выйдет замуж… А может — если она выйдет замуж? До сих пор она туда не рвалась. Правда, до сих пор она и о детях не заговаривала… Ну что ж, если захочет замуж, я просто перейду в невидимость, чтобы глаза ей не мозолить. И вот тогда-то и закрою — плотно — ту самую часть сознания…

Она принялась со мной спорить. Ну, почему меня это не удивляет? Да уж, не удивляет — спорить из привычки спорить. И аргументы такие же… избитые, банальные. Оскорбительные аргументы. Людям случается без детей жить? Ну да, наслышаны — что только они не делают, чтобы эти дети у них все же появились; тема эта все остальное в их жизни затмевает. И, тем не менее, живут? А что они при этом думают? Каждый день? Да какие, к чертовой матери, приоритеты? Покажите мне людей, у которых человеческие приоритеты не на первом месте стоят! Не хочу я об этом больше говорить! Не надо мне благородство демонстрировать.

А это еще здесь причем? Я же сказал, что я — не человек; нечего меня под человеческие рамки подгонять! Как будто она не знает, что я ее ни при каких обстоятельствах не оставлю — пусть даже и не мечтает! Даже если мне придется опять в невидимость вернуться и локти там кусать, наблюдая, как она… кого-то другого ужином кормит, как она… с ним в магазин идет, как она… над ним смеется, как она… на него смотрит, обижается, орет…

Конец ознакомительного фрагмента.