Круг перемен

Ирина Богданова, 2022

Иногда бывает так, что финишная черта вдруг превращается в стартовую. Главное, не отчаиваться и помнить, что в спорте побеждает тот, кто не боится падать. Нашим героям предстоит на себе испытать горечь обид и тяжесть потерь, прежде чем круг перемен в судьбе замкнётся и две старинные открытки окажутся в одних руках, теперь навсегда.

Близ уездного города Успенска,

1890 год

С Покрова осень вдруг повернула на мороз. Всю ночь крупными хлопьями крутила метель, укрывая снегом груды опавших листьев. Словно пытаясь сопротивляться ненастью, лес глухо роптал с неясным жалобным шумом. Кошка пришла в спальню и свернулась в ногах клубком. Малый огонёк лампадки перед иконой освещал вызолоченный нимб Богородицы и играл бликом на железных шишечках кроватных спинок.

Рано утром Марфа сунула ноги в мягкие сапожки, накинула на утреннее платье шлафрок^[4]и вышла во двор пройтись по первому снежку до любимой яблони с ещё не снятыми яблоками.

Яблоню она посадила несколько лет назад, когда приехала в новое имение, испуганная и растерянная. Сперва деревце не желало приживаться и чахло. «Как и я», — с грустью думала Марфа, но по второй весне яблонька вдруг зацвела, да так бурно, розово, весело, словно хотела укорить Марфу за недоверие. Яблоки оказались поздними и силу набирали к первым морозам, зато и лежали чуть ли не до весны — хрусткие и сладкие.

Сорвав яблоко, Марфа покатала его между ладонями и прижала к щеке, вдыхая студёный воздух, еле уловимо смешанный с запахом яблочной осени.

— Марфа Афиногеновна! Да рази ж можно в шлафроке да на холод! Простудитесь, как пить дать простудитесь! — От крыльца отделилась горничная Параша с шубой в охапке и смело ступила в туфлях по снежной дорожке. — Накиньте доху, всё лучше, чем замерзать на ветру.

Марфа послушно позволила надеть на себя шубу. Стало теплее, но волшебство новорождённого утра исчезло, и она пошла в дом: пить кофе, завтракать, заниматься делами и в полном одиночестве слоняться по комнатам, не зная, чем себя занять в минуты отдыха. Дел накапливалось немало — имение требовало хозяйского пригляда. А верный Коломыйкин хоть и вёл дела безупречно, но всё же важные решения они принимали вместе, поэтому следовало просматривать кучу счетов и биржевые ведомости.

Отдельной стопкой на письменном столе лежали журналы «Нива» и «Русский паломник». В прошлом году Марфа построила приют для солдатских вдов, в этом затеяла амбулаторию с фельдшером для близлежащих деревень. Одна беда — фельдшер запил горькую.

«Буду искать фельдшерицу, — подумала Марфа, — надо дать объявление в газете».

— Марфа Афиногеновна, к вам посетитель! — провозгласила Параша. — Я ему сказала, что надо к управляющему, а вы не принимаете, но он не уходит. Говорит, важное дело.

Марфа поставила на стол чашку недопитого кофе. Фарфор фабрики Гарднера, мелко расписанный ярко-голубыми незабудками, тонкостенно просвечивал на фоне окна наперекор свежему снегу. Взглянув на часы — скоро полдень, — Марфа перевела глаза на горничную.

— Кто таков?

— Не знаю! — Параша запальчиво поставила руки в боки. — Я его прежде никогда не видала. Наверное, из городских. Выгнать?

— Проводи его в кабинет да скажи Семёну, чтоб присмотрел за ним. А сама помоги мне одеться.

Она редко принимала посетителей, но перестала прятаться пару лет назад, враз решив прекратить досужие сплетни, гуляющие про неё по городу. И чего только не выдумывали: и шерстью она заросше, и одноногая, и лысая, и ходить не умеет, а прыгает, точно лягушка, едва ли не квакает.

«Будь что будет. Пусть насмотрятся и замолчат», — решила Марфа, когда приняла приглашение на уездный купеческий бал по случаю тезоименитства императора Александра Третьего. Конец августа успел подкрасить листву на деревьях ярко-жёлтыми брызгами осенних красок, но она едва замечала дорогу до города, сосредоточенно выпрямившись на сиденье новенькой крытой пролётки.

Арендованный зал Дворянского собрания полыхал огнями газовых ламп, в ярко освещённых окнах виднелись светлые платья дам и чёрные фраки кавалеров. То и дело подъезжали экипажи. Несколько барышень чинно восходили на крыльцо в сопровождении дородной матери в атласном платье и жемчугах. Два купца, один из них показался Марфе знакомым, троекратно целовались при встрече.

В экипаже Марфа перекрестилась и дала себе слово стерпеть любую обиду — Господь не оставит. Она была скромно одета в шёлковое платье палевого цвета с бриллиантовой брошью у плеча и лёгкую газовую шаль, затканную золотистыми нитями в тон платью. Белые перчатки по локоть скрывали натруженные пальцы, потому что Марфа не берегла руки, как изнеженные барышни, а и лошадь могла сама запрячь или обед состряпать, если кухарка занедужит. Она оглянулась на Коломыйкина. Они с женой ехали в соседнем экипаже.

— Марфа Афиногеновна, ты уверена? — спросил он поднятием бровей, когда экипажи поравнялись.

В ответ она кивнула головой:

— Да. Уверена.

Марфа крепко стиснула в кулаке веер из слоновой кости, так что едва не сломала резные пластины, опомнилась и медленно вошла в переполненный зал.

— Госпожа Марфа Афиногеновна Беловодова! — громко провозгласил распорядитель, и глаза присутствующих уставились прямо на неё. В оглушительной тишине взвизгнула и замолкла одинокая скрипка. Марфа стояла недвижимо, позволяя всем рассмотреть своё лицо, иссеченное глубоким шрамом. Минуты безмолвия окатывали тело то жаром, то холодом, но она твёрдо смотрела перед собой, не дозволяя испугу взять верх. Перед взором в одну полосу сливались светлое, тёмное, руки, лица, гирлянда цветов на перилах хоров, разодетые девицы на выданье, купеческие сынки с прилизанными на пробор волосами.

— Господин Архип Иванович Коломыйкин с супругой! — выкрикнул за спиной распорядитель, и картинка в зале сменилась на другую, как в волшебном фонаре.

Архип Иванович встал по одну сторону Марфы, его жена Аграфена Никитична по другую, и этот маленький круг друзей защищал её от зла невидимой стеной добра и любви.

По обыкновению, бал открывался чинным медленным полонезом, и тут же нашлись желающие пригласить богатую наследницу на следующий танец.

— Я не умею танцевать, — без жеманства призналась Марфа добродушному толстолобому сыну купца Синепузова. — Батюшка не нанимал мне учителя. Не считал нужным.

— И похвально, Марфа Афиногеновна, — встрял в разговор сухонький юркий старичок в старомодном фраке с золотой цепочкой от часов в кармане жилета. На его лысом черепе торчали большие плоские уши с отвисшими мочками. — Афиноген Порфирьевич зазря ничего не делал. Каждый свой шажок просчитывал. Вот единственное чадушко и не учил всяким глупостям. — Старичок поморщился. — Небось на грамоту велел налегать да на арифметику. Знаю, голубушка, как вы дела ведёте. Восхищён.

— О, Аким Акимович, наше почтение, — пробасил из-за плеча Коломыйкин и расплылся в улыбке. — Вы уж, Аким Акимович, не обижайтесь на госпожу Беловодову, она в лицо никого не знает, зато много о вас наслышана. Кстати, она желала бы прикупить вашу мельницу, ту, что вы давеча выставили на торги.

Деловой разговор успокаивал, заставляя забыть о своём уродстве, да и Аким Акимович красотой не отличался. Главное — его фамилия гремела по всему краю.

Примерно через час Марфа незаметно придвинулась в двери и, когда начался очередной танец, покинула бальную залу. На тёмном небе заморским апельсином висела луна в лёгком кружеве облаков. Прохладный ветер обдувал горячие щёки. Кучер, завидев её, тронул экипаж с места и лихо подкатил к крыльцу.

— Домой, — коротко приказала Марфа.

Откинувшись на сафьяновые подушки, она закрыла глаза и поняла, что её до сих про трясёт от нервной лихорадки. Руки ходуном ходили. Марфа спрятала их под бархатную накидку и прижала ладони к коленям. Но главное — она переборола себя. Смогла! Выдержала! Не оробела! Дышать стало легко и привольно, словно после мороза зашла в натопленную избу.

И вот теперь незваный посетитель. Все знают, что к Беловодовой надо обращаться через контору в городе.

Когда Марфа вошла в кабинет, между посетителем и няней Лукиничной шла перепалка. Лакей Семён стоял в стороне, предпочитая не вмешиваться.

— Тебе сказали, что госпожа не принимает, — напирала Лукинична. — Надо — напиши письмо да оставь в конторе. Марфе Афиногеновне в тот же день передадут в собственные рученьки! И откель вы берётесь, такие борзые?

— Сударыня, я дворянин! — взвизгнул тщедушный молодой человек с тонкой полоской усов над губой. — Попрошу выбирать выражения и не тыкать.

Няня с посетителем так увлеклись, что не заметили Марфу. Некоторое время она стояла в дверях, пока посетитель её не заметил и едва не подпрыгнул.

— Прошу прощения за визит, многоуважаемая Марфа Афиногеновна, но хотелось бы поговорить, так сказать, тет-а-тет, без свидетелей. — Он кивнул головой на Лукиничну.

— Вот ещё! — запальчиво отрезала та. — Может, ты убивец какой и на хозяйку с ножом бросишься!

— Оставь нас, Лукинична, — утомлённо сказала Марфа. Знала, что нянька всё равно будет подслушивать под дверью. Никакого сладу не стало с ней под старость. Ну да пускай себе тешится на здоровье, лишь бы не приставала с лишними вопросами.

Она подождала, пока за Лукиничной закроется дверь, опустилась в кресло, но гостю сесть не предложила:

— Что вам угодно, сударь?

Он одёрнул сюртук и выпрямился:

— Госпожа Беловодова, буду говорить прямо. Я дворянин, Константин Орестович Полупанов-Заруцкий. Наш род известен со времён Иоанна Грозного. — Он поднял глаза к потолку, словно ожидал увидеть на плафоне изображение царя Иоанна Четвёртого с державой, скипетром и в шапке Мономаха.

Марфе показалось, что его усики вытянулись с прямую линию. Она улыбнулась:

— Польщена знакомством, Константин Орестович, но всё же разъясните: что вас ко мне привело?

Она приготовилась выслушать витиеватую просьбу денег и даже прикинула, сколько дать, чтобы выпроводить нахала, но то, что услышала, не лезло ни в какие ворота.

— Марфа Афиногеновна, — гость откашлялся и резко вздёрнул подбородок, — я много наслышан о вас: вы дама умная, скромная, уважительная, поэтому я готов дать вам свою фамилию.

От удивления Марфа громко икнула и, наверное, выглядела глупо.

— Готовы что?

Господин Полупанов-Заруцкий порозовел:

— Я готов на вас жениться. То есть прошу вашей руки и сердца.

Он споро поддёрнул правую штанину брюк и опустился на одно колено, едва не сбив на пол жардиньерку^[5]с китайской розой в гарднеровском фарфоровом горшке.

Мужчина картинно протянул вперёд руки и, лавируя туловищем, медленно пополз к Марфе, приговаривая:

— Марфа, милая Марфа, вы станете дворянкой. Подумайте, какая честь для вас. Мы сольём ваш капитал и моё имя…

«Ещё немного, и он схватит меня за ногу», — пронеслось в мозгу у Марфы. Она вскочила и отпрянула назад.

— Семён! Параша! Лукинична!

Дворня нарисовались в дверях в сей же момент — видать, подслушивали втроём. Марфа указала рукой на несостоявшегося жениха:

— Гоните его вон! Да чтобы духу его здесь не было!

— Марфа Афиногеновна, вы пожалеете! Вас больше никто замуж не возьмёт! — орал господин Полупанов-Заруцкий, когда Семён за шиворот волок его по коридору.

Марфа закрыла лицо руками, не зная, то ли плакать, то ли смеяться, но, наверное, лучше плакать, а ещё лучше смириться и принимать судьбу такой, какой она предначертана на Небеси невидимыми словесами.

Примечания

4

Шлафро к — в XVIII–XIX вв. просторная мужская и женская домашняя одежда. В России с XVIII в. вслед за французской модой в «парадном неглиже» — нарядно выглядевших шлафроках — мужчины принимали дома гостей, прибывавших с неофициальным визитом. Женщинам по правилам хорошего тона дозволялось появляться в шлафроках на людях только в первой половине дня, занимаясь хозяйственными делами.

5

Жардиньерка — это то же самое, что этажерка для комнатных цветов. Эта изящная представительница декоративной мебели может быть в виде ящика, корзины, столика и т. д.