Я – сестра Тоторо

Ирина Богатырева, 2021

Тринадцатилетняя Велеслава ищет ответ на вопрос, кто она, и никак не может найти. Вот, например, мама… Мама – это мама. Она всегда знает, что правильно, а что нет. Вот папа – спортсмен, герой и настоящий друг. Вот брат Велька – волшебник, инопланетянин и маленький гений, что бы там ни думали о нём посторонние. А она? Что нужно лично ей? Быть собой – это очень трудно. Особенно когда ты самая обыкновенная. Не лучше ли превратиться из Велеславы просто в Валю и слиться с компанией ровесников? Заняться конным спортом всерьёз, а не просто любить «коняшек» на расстоянии? Может быть, тогда жизнь перестанет казаться такой непонятной и в ней наконец появится и настоящее дело, и настоящие друзья? В 2019 году повесть заняла третье место во Всероссийском конкурсе на лучшее литературное произведение для детей и юношества «Книгуру». Для среднего и старшего школьного возраста.

Глава 3

Первое, что я чую, когда мы входим на следующий день в ворота конюшни, — запах! Он прямо сшибает — тёплый, сильный и пряный — запах сена и лошадей. Совершенно незнакомый, он немного тревожит, но не раздражает.

— О, деревней запахло! Навоз, — говорит папа, тоже втягивая воздух, и подмигивает мне: — Как, Кроль, не передумала?

— Да нет, — говорю. — Запах как запах. Мне нравится.

— Память предков заговорила, — усмехается он.

— Осторожно! — раздаётся в этот момент, и я прыгаю в сторону.

Мимо идёт лошадь. Большая, белая от носа до копыт. Какая-то просто огромная, с широченной спиной, длиннющим белым хвостом и вьющейся гривой. Очень красивая лошадь, она плывёт мимо, как бригантина, цокая подковами об асфальт. Я не сразу замечаю, что ведёт её девчонка. Мелкая, младше меня. Такая сосредоточенная, в чёрном шлеме, в бежевых брючках и с палочкой. Причём палочка розовая и со стразиками. Чес-слово!

У меня чуть челюсть не упала. Я ожидала, что здесь всё сурово, что здесь сильные люди, а вот, пожалуйста, — мелкая гламурная девчонка. Нормально?

— Кроль, иди познакомься!

Папа стоит поодаль, с высокой худощавой девушкой. У неё короткая стрижка и светлые волосы. Она стоит навытяжку, ноги расставлены, уверенно так, руки за спиной, а взгляд — прицельный. И говорят явно обо мне.

— Да нет, тринадцать — это нормально. Позже ещё начинают. Рост уже есть, можно на любую сажать. Только секция — это учёба, она с сентября начнётся. Три раза в неделю. Два раза в месяц конкур, — доносится до меня. — Сейчас занятий нет. Смотрите, вы можете пока просто походить, а к сентябрю решить: понравится — не понравится…

— Кроль, это Елизавета Константиновна, — оборачивается ко мне папа. — Наш тренер. А это Веле… — собирается представить меня, но я перебиваю:

— Валя! Валентина, — и умоляюще смотрю на него. Я ещё вчера твёрдо решила: никакой Велеславы. Хватит. Надо быть нормальным человеком, а не этой царевной, которую мама выдумала. Я Валя!

— Валя? — Папа смотрит во все глаза, но ничего не спрашивает. Видимо, решает спросить позже.

Фух!.. Прокатило. Спасибо, па! Я потом всё объясню. Как-нибудь потом.

— Уже занимались или в первый раз? — спрашивает Елизавета Константиновна. Она всех наших переглядываний не замечает. Спрашивает вроде как меня, но смотрит на папу.

— Первый, — отвечает.

А вот и нет!

— Пап, я не первый! Я уже два раза на коне сидела! Ты что, забыл? У дяди Паши на Алтае и тогда ещё, в Сочи, на площади.

— Ну, Кроль, вспомнила! Это сто лет назад было!

— Ну и что!

— Сидела — не считается, — перебивает Елизавета Константиновна. — Ладно, пойдёмте, лошади уже на манеже. Приходите на занятия минут за пятнадцать, хорошо? Чтобы почистить, поседлать. Сначала вам будут лошадей собирать, потом научитесь сами.

И она устремляется твёрдым шагом к воротам, а мы с папой следом. Оказавшись у неё за спиной, папа снова поднимает брови, делает недоумённое лицо. Я изображаю что-то вроде «ну, па, извини, так надо, просто поверь — надо. Я же играю с тобой в разведчиков. Вот и ты давай со мной».

Нет, я, конечно, ничего такого не говорю. И он качает головой — видно, я его не убедила. Но объясняться некогда: мы уже входим в манеж.

Изнутри он похож на кусок пляжа, попавший в теплицу: сверху белая плёнка, под ногами — песок. Со стороны входа — деревянная стенка немного ниже человеческого роста, за ней зрительские кресла в три ряда. По кругу шагает белая лошадь, на ней девочка с розовой палочкой. В центре стоят ещё два коня, один поменьше, в чёрную крапинку, второй повыше и покрупнее, в крапинку коричневую. Обоих держит под уздцы девчонка моего примерно возраста.

Елизавета Константиновна идёт к ней, папа тоже, а я делаю шаг — и тут же отскакиваю. Потому что мимо проплывает величественный и ужасно высокий рыжий конь. На его спине — крошечная девчонка, ей лет десять, наверное, если не меньше, в чёрном шлеме она выглядит как грибок.

Конь проходит покачиваясь; качается рыжий хвост.

— Понч, осторожно! — кричит Елизавета Константиновна. — Аглая, расшагиваем коня, расшагиваем. Активней!

Аглая. Кому-то тоже не повезло с именем. Смотрю на хвост, удаляющийся по манежу.

— Валя, ты где там? — зовёт меня Елизавета Константиновна.

И я поспешно иду к ним.

Папа уже в седле — на том коне, который повыше. Сидит выпрямившись, прислушивается к ощущениям. Елизавета Константиновна держит его коня под уздцы.

— Знакомься, — говорит, указывая на другого коня и девчонку рядом с ним. — Это Чибис, а это Таня. — Девочка даже не улыбается. Взгляд из-под чёлки серьёзный, взрослый. — Она будет тебе помогать. Но слушаться ты должна меня, поняла? — Киваю. — Значит, так, запоминай: к коню подходим слева. Всегда. Дальше: повод на шею, стремена опускаем. Так. Теперь левую ногу в стремя, руку сюда. — Стучит по шее коня возле седла. — Толкайся — и сели. Хорошо.

Я даже не успеваю понять, как у меня получилось, — но уже в седле и смотрю на тренера сверху вниз. Папа подмигивает.

— Теперь стремена перекидывай…

— В смысле?

— Просто, через шею. Крест-накрест. — И Елизавета Константиновна делает это сама.

Я глазом не успеваю моргнуть — остаюсь без стремян.

— А как же…

— Учимся так. Стремена — это потом, первые занятия без. Да и обувь у тебя неподходящая. Держи повод. Берёшь в кулак, как будто стаканы — вот так. Пропускаешь снизу — над мизинцами. Сверху зажимаешь большими пальцами. Хорошо. Запомнила? Между кулаками должен помещаться ещё один кулак, не больше. Отлично. Рука мягкая, поняла? Это твой контакт со ртом лошади. Дёрнешь грубо — сделаешь ей больно.

Я обмираю: я совсем не хочу делать лошади больно. А тренер говорит и поправляет, ставит мои руки, лепит кулаки, пропускает между пальцами повод. Я тупо смотрю, как будто это не со мной, как будто это не мои руки. И конь подо мной, и чёрно-белая грива так близко, и пахнет тёплым, живым… От счастья становится щекотно.

— Так, сидишь прямо, локти держишь сзади. Носок тянешь вверх, пятку вниз. Это очень важно. И контакт ногой, чувствуешь? — Теперь она лепит мою ногу. Оттягивает носок, плотно прижимает голень к боку коня. Он от этого делает шаг в сторону. — Видишь, он отходит от ноги. Это называется шенкель^[1]. Давишь сильнее — он поворачивает. Ослабила — идёт вперёд. Сжала с обеих сторон — пошёл.

— А останавливать?

— Сейчас научишься. Поехали. — Она отпускает мою ногу и чуть отходит.

— Как?

— А что я говорила? Давишь ногами с обеих сторон и вперёд.

Я давлю. Но ничего не меняется. Давлю ещё. Давлю изо всех сил. Слышу, как Чибис с шумом машет хвостом.

— Ну, ещё! Давай! Можно пяткой ковырнуть.

— Это как?

— Вот так. — Сильные пальцы снова хватают меня за щиколотку и чуть подворачивают ступню. Пяткой чувствую бок Чибиса. Но ему без разницы, хоть пяткой, хоть как — он никуда не идёт. — Ну же, Валя, сильней! Ты что как неживая! Его надо просить, так он никуда не поедет. Чиб! — окрикивает коня. — Нука, не наглей! Это что ещё такое?

И не то из-за этого, не то я и правда как-то особенно его сдавила, но Чибис вдруг вздыхает и нехотя трогается с места.

Я ахаю.

— Молодец! — слышу сзади. — Так и едем. Спинку держи, на уши не вались. И пятку. Пятку вниз, носок наверх. Не забывай.

Попробуй тут не забыть. И попробуй не горбиться, если хочется за что-то срочно схватиться — за шею, за седло, за гриву, хоть за что-нибудь.

Конь шагает мерно, и земля подо мной как будто плывёт.

— Чибиса объезжаем! — кричит Елизавета Константиновна и отходит к папе. — Станислав, теперь с вами.

А мы идём. Мы медленно двигаемся вдоль стенки. Чибис кажется усталым и старым. Остальные двигаются бодро: и белая лошадь, и высокий рыжий конь. А Чибис еле переставляет ноги. Странно так — сидеть на живом существе. Он идёт, спина качается. А ты на нём сидишь, и вроде бы так и надо. А ещё странно, что рядом идёт человек, а вы с ним не общаетесь. Вы даже ещё не знакомы толком. Смотрю в спину девочке. Синяя толстовка, хвост из светлых волос. На ногах, поверх синих же брюк, — разноцветные полосатые гольфы. И у тренера такие же, замечаю я. Это, наверное, тоже специальная форма. Как и бриджи.

— А у Чибиса масть как называется? — спрашиваю. Надо же о чём-то говорить. Сверху он кажется очень занятным, чёрно-белым, как будто на снег кинули прошлогодних, уже почерневших листьев.

— Чубарый, — отвечает Таня.

— А какой он породы? — спрашиваю опять. Пусть знает, что я не просто так, что я тоже знаю, что лошади бывают разные, у них породы. Я даже готова какие-то назвать, рысака, например, или эту, ахалтекинца.

— Алтайская, — кидает Таня не оборачиваясь.

— О, а мой дядя на Алтае живёт! — вырывается у меня, но тут же себя одёргиваю: слишком уж подетски получилось. — А Чибису много лет? — спрашиваю серьёзней.

— Восемь, — бросает Таня совсем уж коротко.

— Ох, старый…

— Почему вдруг старый? — фыркает она. — Это нормальный возраст для лошади. Вон Пинг-Понг старый, ему двадцать скоро. А этот — нормальный. Просто ленивый и толстый.

— Который Пинг-Понг?

— Рыжий, — и кивает на высокого коня.

Двадцать! Этому красавцу двадцать, и он старый?! Нет, я ничего не понимаю в лошадях.

— Валя, про спину не забывай, — долетает голос Елизаветы Константиновны. — А руки кто поднял? Я всё вижу. Давай, не ленись. За всем надо следить, одновременно. Остальные — поехали рысью!

Белая лошадь и рыжий конь трогаются быстрее, пробегают мимо нас чаще. А мы идём всё так же неторопливо, как будто во сне.

— Валя, смотри вперёд, что ты ему на уши смотришь? Глаза поднимаешь — спина сразу выпрямляется. Вот. Так лучше.

Я поднимаю глаза и вижу впереди папу. Он тоже медленно качается на спине своего крапчатого коня. Вид у него забавный. Он, наверное, ждал, что мы с ним поскачем, как заправские гусары, а мы так — чикпык. Но внутри всё равно гуляет что-то непонятное, перехватывает дыхание, становится то жутко, то весело. Хочется зажмуриться и…

И вдруг конь подо мной замирает как вкопанный.

У меня, наверное, очень растерянный вид. Но Елизавета Константиновна говорит как ни в чём не бывало:

— Молодец, Валя, остановочка хорошая. Теперь подожди пять секунд, и едем дальше.

— Как?

— Как раньше: шенкелем посылаешь коня и вперёд.

На самом деле я хотела спросить, как у меня получилось его остановить, но я не стала позориться — получилось, и хорошо. Хотя не факт, что я сумею этот фокус повторить снова.

А пока надо заставить его пойти. Сжать шенкелем. Я жму, но опять без результата. Чибис стоит, как и раньше, и только вздыхает. Это он от тоски или плохо себя чувствует?

Пока я так мучаюсь, слышу, что Елизавета Константиновна раздаёт команды. И у меня такое чувство, будто попала в другую страну.

— Аглая, вольтик на рыси у красных цветов. И на какую ногу облегчаешься? А надо на какую? Даша, я сколько раз буду говорить: правый повод короче. Конь не бежит со спущенными верёвками.

Хотя он бежит. Все они чудесно бегут. И только мы с Чибисом стоим и уже хором вздыхаем. И Таня никак нам не помогает. Терпеливо ждёт, что мы тронемся.

— Валь, ты сегодня куда-нибудь поедешь уже? — Елизавета Константиновна с папой проходит мимо нас. — Чиба! Ты не обнаглел вконец?

И Чибис словно просыпается от её окрика, трогается за папиным конём, встаёт ему в хвост. Меня опять качает: вправо-влево, вправо-влево.

— Сейчас мы тоже поедем рысью, — слышу Елизавету Константиновну, и они с папой выходят в центр манежа. Она цепляет на его коня длинную шлею, отходит на несколько шагов и цокает языком. — Пегас, рысь!

И он скачет! Правда скачет! Папа сидит сосредоточенный, видно, что ловит баланс.

— Пятки вниз, носок тянем, плечи назад! — долетает голос Елизаветы Константиновны. (Господи, где-то я это уже слышала…) — За руками следим! Не болтаемся, куда, куда вас заболтало?

Видно, что папа старается изо всех сил: тянет, выпрямляет, следит за руками. Сложная поза всадника разваливается через секунду, папу начинает качать и подбрасывать, но он собирается — и опять пятки, носки, плечи. Так они скачут в одну и в другую сторону, потом Елизавета Константиновна отцепляет шлею от уздечки.

— Хорошо, хорошо, — хвалит. — Угощайте коня. Валя, следующий!

Во мне всё ойкает, а Таня уже поворачивает моего Чибиса, и мы идём в центр. Щёлкает карабин, Елизавета Константиновна отходит в сторону:

— Чиба, рысь!

Я даже не успеваю понять, что происходит, а подо мной уже всё трясётся. И мне кажется, что я вот-вот упаду. Что я уже соскальзываю из седла. Налево! Нет, направо! От ужаса хватаюсь за луку, сжимаюсь, разве что не закрываю глаза.

И Чибис останавливается. Причём так резко, что меня и правда чуть не вытряхивает.

— Ну, куда?! — возмущённо кричит Елизавета Константиновна. — Ты чего повод бросила? Так нельзя. Села, откинулась в седле — и потекла спокойно. Твоё дело сейчас держаться, больше ни о чём думать не надо. Давай снова: берём повод…

— Погодите, погодите! Чем держаться?

— Ногами. На лошади мы всегда держимся только ногами. Все вот эти штуки с бросанием повода, с гривой — ты это сразу забудь. Поняла?

— Ага…

— Ну, молодец. Давай садись. Чиба! Рысь!

И она снова щёлкает языком, и снова подо мной всё трясётся и едет, но я держусь. Я изо всех сил держусь ногами. Ужасно хочется закрыть глаза, но я этого не делаю. Ужасно хочется схватиться за гриву — но я и этого не делаю тоже. Я просто сижу. И еду. И трясусь.

— Хорошо, — говорит Елизавета Константиновна. — Хорошо. Смотришь вперёд. Руки держишь. Вверх не поднимай, локти сзади. Так. Молодец!

Тряска кончается, Чибис переходит в шаг. Я выдыхаю. Мимо проходит папа, сейчас Таня ведёт его коня. Он улыбается мне: ничего, Кроль, держись! Пытаюсь улыбнуться в ответ.

— Так, теперь в другую сторону, — говорит Елизавета Константиновна.

Это называется — рано обрадовались…

И всё повторяется. Потом мы опять идём по кругу, а все бегут мимо рысью. Потом опять рысью скачет сначала папин Пегас, потом мой Чибис, и меня то трясёт, то качает, а Елизавета Константиновна напоминает через каждый шаг: «Руки! Ноги! Плечи! Носки!» И я понимаю, где это уже слышала, — на балете, на ненавистном балете. Но стараюсь, то одно тяну, то другое выпрямляю, только всё снова сгибается, съёживается и скрючивается.

Потом наших коней выводят в центр, и Елизавета Константиновна кричит:

— Остальные, подтягиваем повод, готовимся к галопу. Поехали по готовности!

И у меня захватывает дух. Потому что они скачут, и это так красиво! Белая большая кобыла и рыжий конь — они скачут и скачут, такие статные, такие летящие, а я не могу отвести глаза. Неужели я тоже так буду когда-нибудь? Мне прямо не верится, и хочется, и страшно — чтобы вот так, только песок из-под копыт, и дробное «тыгдым, тыгдым», аж весь манеж гудит. И дыхание перехватывает от красоты…

— Идём, идём! Ему нельзя стоять, — слышу Таню.

Она чуть тянет Чибиса. Я послушно сжимаю его ногами, и мы трогаемся — шагом, еле-еле. А вокруг летят, летят…

— А ты тоже здесь занимаешься? — Мне хочется поговорить. Потому что сил нет смотреть, как красиво скачут кони. Потому что сил нет думать, что я не смогу так. Никогда.

— Ага. — Таня не оборачивается.

— А давно?

— Два года.

— Два года! Ты, наверное, уже всё умеешь?

— Если бы… — Мне кажется или она правда вздыхает? — Чтобы всё уметь, знаешь сколько надо заниматься!

— Сколько?

— Ну, лет десять.

— Десять?! Да ладно! Чтобы вот так ездить галопом — надо десять лет?!

— Что ты! — Кажется, она смеётся. Не оборачивается, и я не вижу, но по голосу — кажется, да. — Это быстро. Я другое имею в виду.

Но мне неважно другое. О другом я даже подумать сейчас не могу.

— А за сколько научишься?

— Ну, я не знаю. Полгода. У всех по-разному. Смотря ещё сколько заниматься в неделю.

— А ты сколько?

— Я в группу хожу. У нас три раза тренировки.

Три раза в неделю. Вот это всё — три раза в неделю! Я пытаюсь представить. И понять, хочу ли я себе такого. Спинку держать. Пятку тянуть. Балет был очень давно, но я прекрасно помню, как это противно. А я туда только два раза в неделю ходила. А тут ещё тряска, ноги сводит и куча непонятных слов…

И — галоп. Вот этот, летящий, как ветер, как свобода.

— А это всегда так сложно или потом проще?

— Я не зна-аю… — тянет Таня. — Первый раз сложнее, наверное. Потом привыкаешь. Я не помню уже.

Вокруг едут рысью, а потом переходят в шаг.

— Чибис, в центр, останавливаемся, слезаем! — кричит Елизавета Константиновна.

Она уже остановила папиного коня. Таня тормозит моего. Он послушно замирает. Я переношу ногу и чуть не падаю. Еле держусь, хватаюсь за гриву.

— Ты чего? — Таня с тревогой глядит на меня.

— Ноги. — Я стараюсь улыбаться. Какое это прекрасное чувство — земля! И ничего не трясётся, не едет никуда.

— А, это да. Но потом привыкаешь.

И улыбается тоже. По-настоящему, а не как я. У неё хорошая улыбка. Лицо простое, широкое и круглое, а улыбка — добрая и открытая. Это меня почему-то успокаивает. Больше, чем её слова.

— Валя. — Протягиваю ей руку.

Она смотрит с удивлением, потом пожимает. Рука у неё сильная, и я долго ещё чувствую пожатие её пальцев.

Примечания

1

Ше́нкель — часть ноги всадника от щиколотки до колена, которая прижимается к боку лошади. Надавливая ею с разным усилием, человек заставляет коня менять аллюры. (Здесь и далее примеч. авт.)