Аполлон и Стикс

Ирина Алеева

Роман рассказывает о сплетении историй нескольких современных москвичей, чьи судьбы объединяет фигура главного героя, психотерапевта Александра Гречицкого. Личные кризисы нескольких персонажей встречаются и взаимонакладываются в кабинете психолога, как в алхимической реторте. Это роман о любви, о смерти и о жизни; роман о травме, и о том, как она влияет на выбор судьбы, на осознанные и неосознанные установки, на действия, которые ведут нас к развитию или к саморазрушению; о том, что способность осознавать и преодолевать критические моменты существования является, в конечном итоге, главным свойством здоровой психики. Автор книги – практикующий психотерапевт, рассказывающий о специфике своей профессии и сопряженных областей медицинской науки с множеством ярких, аутентичных деталей, которые редко освещаются в художественной литературе. Роман содержит много подлинных подробностей, взятых из медицинской и психологической практики, и представляет собой редкий для русской литературы взгляд на профессию изнутри. Книга достаточно нова и в своем осмыслении психологии, и в раскрытии перед читателем интригующей, сложной профессиональной среды. Комментарий Редакции: Я была первым человеком в Издательстве, которому посчастливилось открыть эту книгу и – поверьте – влюбиться в нее с первой страницы. Передо мной оказался многослойный и тщательно выверенный текст, в котором реальность и вымысел слились в унисон. Глазами главного героя, психотерапевта Алекса, читатель наблюдает за течением жизни пациентов, борьбой и бессилием, любовью и ненавистью. Перипетии судеб сплетаются воедино, краски сгущаются, и к концу романа уже читатель обнаруживает себя в виртуальном кабинете психолога. (Анастасия, продюсер RED).

2

К тому времени, как он доехал до Аэропорта, дождь закончился и темнота снаружи потеплела. Он приоткрыл окно, чтобы впустить внутрь свежий, пропитанный назревавшей весной воздух.

Психологический центр, у дверей которого он припарковался, занимал первый этаж в потрепанном, но солидном жилом доме на улице Усиевича. Минут через десять на крыльцо из здания вышли две женские фигуры и, бесшумно спустившись по ступеням, направились в его сторону. Возле машины они разделились. Та, что была ниже и крупнее, прошла мимо водительского окна и, махнув ладошкой, крикнула:

— Привет, Саш!

Он помахал ей вслед и, дотянувшись через пассажирское кресло до двери, открыл ее.

Высокая и тонкая фигура с лицом, занавешенным прямыми и длинными, как у японского привидения, волосами, тенью скользнула в салон.

Он обвил ее рукой.

— Как же я их ненавижу, — сообщила Кристина, глядя ему прямо в глаза.

— Тяжелый день на работе, производственная драма, вот это все? — с пониманием спросил он.

Кристина откинулась назад, ударилась затылком о подголовник и обиженно взвыла.

— Давай только без самоистязаний в моем присутствии, — попросил он. — Ненавидишь — убей.

— Я не могу, — захныкала Кристина. — Боря наймет адвокатов, отмажет меня от тюрьмы, и я буду расплачиваться в следующей жизни какими-нибудь ужасами.

— Да, дилемма, — согласился он, убирая ей волосы со лба.

Глаза у нее были грустные, но живые, и экстренной реанимации не требовали.

— Что опять? — поинтересовался он.

— Ну, ты все знаешь, — надув губы, буркнула Кристина, потирая затылок. — У меня негативный материнский комплекс и отщепленная агрессия, надо мной издеваются коллеги.

— Поговори об этом, — посоветовал он.

Кристина вздохнула и оглянулась на окна психологического центра, словно проверяя, что за ней не следят.

— Во-первых, они засранки, — сказала она. — Никогда ничего не моют и не убирают ни за собой, ни за своими клиентами.

— У вас же есть уборщица, — удивился он.

— Уборщица материализуется два раза в неделю, — объяснила Кристина. — В остальное время кухня завалена грязными кружками и ложками с присохшим яблочным джемом. В выходные Лена проводит семинары в моем кабинете. Я прихожу в понедельник на работу, а у меня весь пол истоптан грязными ботинками ее студентов, мои вещи переставлены, и в углах валяются фантики от конфет. Это при том, что я плачу им существенно больше рыночной стоимости этого пространства. А однажды Вера обиделась на меня из-за того, что я привела в гости Марину, которую она не выносит. Оказывается, арендуя у нее помещение за бешеные деньги, я обязана воздерживаться от общения с неугодными ей людьми на территории, которую она продолжает считать своей.

— Какой ужас, — посочувствовал он. — Попроси Катю, чтобы она ходила к тебе прибираться каждый день.

— У меня не получится, — вздохнула Кристина. — Я разовью с ней какую-нибудь деструктивную динамику. Мне лучше вообще избегать близких отношений с женщинами.

— Тогда переезжай ко мне, — привычно предложил он. — Я отдам тебе детскую комнату. Там есть надувной Боб для битья. Будешь работать над своей отщепленной агрессией.

— Я вообще не хочу работать, — призналась она. — Я устала.

— Криська, нельзя столько ныть, — сказал он. — Завтра отдохнешь, и тебе будет стыдно.

— Мне не бывает стыдно, — напомнила Кристина. — У меня атрофирована эмоция стыда.

— Значит, тебе будет больно за бесцельно прожитый в стенаниях вечер. Куда поедем? — Он повернул ключ зажигания.

Кристина запрокинула голову и потрогала потолок. Алекс было подумал, что она интересуется обивкой салона, но в действительности она любовалась свежим маникюром. Ее прекрасные ногти были покрыты темно-малиновым лаком, а на среднем пальце правой руки багряными всполохами переливался рубин в форме “маркиз”.

— Как тебе цвет? — спросила она.

— Сногсшибательно, — серьезно ответил он, поворачивая на Ленинградку. — Никогда не видел ничего подобного. Пантелей будет в восхищении.

Кристина положила руки на колени и снова тяжело вздохнула.

— Надо мной издеваются не только коллеги, — пожаловалась она.

— Что ж, ты меня уже даже коллегой не считаешь? — возмутился он.

— Я уже себя ничьей коллегой не считаю, — пессимистично заявила Кристина. — Я стара для всего этого, прошу считать меня безработной.

Она свернулась в кресле клубком, сигнализируя о неготовности к вербальной коммуникации. Ленинградка была на редкость пустой для этого времени суток. Машина плавно двигалась в быстром потоке, и сон Кристины был, вероятно, сладок и безмятежен.

Когда они въехали на Тверскую, идиллия померкла. Пробки были непреодолимыми. Алекс нырнул в переулки, рассчитывая выехать на Большую Никитскую. В районе Малой Бронной он уперся в дорожные знаки, маркировавшие развороченный асфальт. Тонкая струйка машин медленно пробиралась сквозь заграждения. Кристина проснулась и прижалась лицом к окну.

— Кафе “Маргарита”, — радостно вскрикнула она, тыча пальцем в стекло.

— Ты как маленькая, читаешь все вывески, — покачал головой он.

— Не хочешь зайти? — спросила она.

— Ты тоже не хочешь, — ответил он. — Туристических достопримечательностей нам только не хватало.

— Ты очень высокомерный, — вздохнула Кристина и осторожно откинулась на спинку кресла.

— Мне сегодня об этом уже говорили, — согласился он.

— Что говорили мне, я даже не буду начинать цитировать, — сказала она. — А куда ты меня везешь?

— Я не знаю, — признался он. — Я до сих пор надеюсь, что ты мне об этом скажешь.

Кристина задумалась.

— Я хочу в “Маредо”, — сообщила она.

— “Маредо” в Берлине, — напомнил он.

— Не только, — сказала она. — В Вене тоже есть.

— Да, но мы в Москве, — заметил он.

— Как это, по-твоему, должно влиять на мои желания? — спросила она.

— Понятно, — сказал он. — Кто спрашивает женщину, чего она хочет, заслуживает всего, что его ждет.

— Я тебе всегда говорила, что ты чересчур услужлив, — заявила она.

— Ни разу от тебя этого не слышал, — засмеялся он.

— Потому что не прислушивался, — сказала она.

— Хорошо, если ты хочешь, чтобы я взял быка за рога, тогда мы едем в “Бизон”, — сказал он.

— Приятно почувствовать себя в сильных мужских руках. — Кристина потянулась и зевнула.

Он выбрался на Тверской бульвар и направился в сторону Охотного ряда.

Их отношения в значительной степени протекали в ресторанах. Среди ресторанов у них были любимые и так себе, тайные, памятные, нелепые, одноразовые, особенные и проходные. Дорогой московский стейк-хаус “Бизон” наряду с его непосредственным конкурентом “Гудманом” составлял основу их ресторанного репертуара.

— В следующий раз встречаемся у меня, — сказал он, вставая в пробку на Театральном проезде. — Все равно жизнь возможна только в пределах Бульварного кольца, так зачем его лишний раз покидать.

— Твое чувство личной уникальности не доведет тебя до добра, — пообещала Кристина.

— Это ты мне тоже всегда говорила? — спросил он.

— Не помню, но не исключаю, — сказала она и, на глаз оценив размеры пробки, добавила: — Я еще посплю.

Она снова приняла форму клубка, для большего уюта обхватив себя за плечи.

— Увидишь во сне “Маредо”, передавай привет, — попросил он.

* * *

Темные окна ресторана отражали человеческие фигуры почти так же контрастно, как зеркала. Людей было много, и им пришлось ждать свободного столика, надираясь красным вином у барной стойки. Когда стол освободился, они заказали по стейку и несколько минут наблюдали, как юный официант готовил перед ними соус из источавших колдовские ароматы трав. У соседнего столика шеф-повар в высоком колпаке в сопровождении помощника выполнял театрализованный обряд нарезки мяса, в декоративных целях пуская клубы белого дыма к потолку, оформленному в виде винного погреба.

— Как дети? — спросил он, оставшись с Кристиной наедине.

Выпив два бокала вина на голодный желудок, Кристина повеселела и воспринимала каждую услышанную фразу как анекдот.

— Все нормально, — фыркая от смеха, сказала она. — Я пришлю тебе видеоотчет.

— Фотографий достаточно, — заверил он. — Анфас и в профиль, можно черно-белые.

— Таких у них, слава богу, еще не появилось. — Она передернулась, как от холода, и макнула кусок хлеба в третий бокал вина.

— Значит, действительно все нормально, — поверил он. — Как клиенты?

— Что с ними станется? — Кристина пожала плечами, задумчиво жуя мокрый красный мякиш. Она напоминала газель, неожиданно оказавшуюся плотоядной. — Ну, вот разве что Аглая собирается покончить с собой.

— То есть все как обычно, — кивнул он и тоже макнул хлебом в ее бокал.

— Эй, — запротестовала Кристина, все лучше и лучше интегрируя отщепленную агрессию под влиянием алкоголя. — Причащайся из своего грааля.

— Ну, дай мне хотя бы пищу для ума, если не для тела, — миролюбиво попросил он.

Кристина подумала.

— Могу рассказать, как Женя поругалась с бывшим мужем, — предложила она.

— Ты уже рассказывала, — напомнил он.

— Когда? — удивилась она.

— В прошлый четверг, кажется, — сказал он.

— Женина ссора недельной давности никого всерьез не интересует, — пренебрежительно хмыкнула Кристина. — В эти выходные они поругались снова. Бывший муж, прикрываясь желанием отвести ребенка на танцы, обманом проник в квартиру, пока Женя была на йоге, и вынес оттуда ценные вещи: ершик для унитаза на пластмассовой подставке и набор разноцветных трубочек для коктейлей, двадцать штук. Клянется, что десять лет назад собственноручно купил их на кровно заработанные деньги в универсальном магазине. Что ты ржешь? В семье катастрофа. Женя бегает по потолку в эпилептическом припадке и собирает улики, доказывающие, что покупка ершика была совершена ею не далее, как в прошлом месяце, а экземпляр, купленный Ромой в две тысячи мохнатом году и уже тогда никому не нужный, давно пришел в негодность и был с позором выброшен то ли на помойку, то ли в один из Роминых чемоданов, с которыми он уходил из дома полгода назад. Ребенок ревет на весь подъезд, собака лает, рыбки судорожно читают карту морских сообщений, планируя бежать из аквариума в Индийский океан.

— Зачем ему вдруг понадобились трубочки для коктейлей? — поинтересовался Алекс.

— Откуда я знаю? — возмутилась Кристина. — Может, он пригласил в гости прекрасную незнакомку с намерением познакомиться с ней поближе. Или ты думаешь, жизнь с моей сестрой навсегда отбила в нем подобные желания?

— Ну, почему? — не согласился он. — На порядочные грабли всегда положено наступать дважды. Меня немного смущает тайминг. Как он жил полгода без трубочек и без ершика?

— У него было посттравматическое стрессовое расстройство в форме запора и анорексии, — предположила Кристина.

Шутка была не настолько смешной, чтобы расхохотаться в голос, но они оба захрюкали с плотно сжатыми губами, пытаясь не выпустить наружу хлеб и вино. Мужчина и женщина, молча смотревшие в телефоны за соседним столом, оторвались от экранов и бросили на них неодобрительные взгляды.

— Ну, в принципе, история не нова, — отсмеявшись, заметил Алекс. — Несмотря на занятную пикантность деталей, это всего лишь переложение хорошо известного старого анекдота.

— Это не анекдот, — строго сказала Кристина. — Это, блин, летопись моей семьи. Вот ты мне скажи: маниакально-депрессивный психоз наследуется по доминантному типу или по рецессивному? И где мне его ждать в следующий раз?

— Ты боишься только за детей или за семью в широком смысле? Позора для фамилии, так сказать?

— Фамилия у меня, к счастью, Борина. — Кристина быстро обнесла себя крестом на католический манер. — Я с ее помощью попыталась возвести гигантскую дамбу на пути несущихся в мою сторону генов-уродов.

— Помнишь, мы смотрели кино про военную операцию по взрыву дамб? — некстати спросил он.

— Не надо, — попросила она.

— Я думаю, твоя сестра просто травматик, — обнадеживающе сказал он. — В детстве она попала в тяжелую жизненную ситуацию.

— Моя сестра — спущенное с цепи биполярное чудовище, — возразила Кристина, которую трудно было обмануть. — А травматики — это те, кто оказывается в радиусе ее действия без каски. Так что насчет типа наследования?

— Я думаю, передается от матери к ребенку непосредственно. А ты разве веришь в генетику? Я считал тебя адептом теории объектных отношений⁸.

— Мне все равно, — мрачно вздохнула Кристина. — У нас с Женей одинаковая генетика, и одинаково запоротые объектные отношения. В детстве я находилась ровно в той же тяжелой жизненной ситуации, что и она. Своих детей я попыталась защитить от себя няньками и школами-пансионами, но кто его знает, какой сюрприз ждет меня, скажем, через поколение.

— Объектные отношения ни у кого не бывают запороты одинаково, — сказал он. — Даже если формируются в контакте с одной и той же матерью. Или, в вашем случае, мачехой. Все дети разные, да и мать меняется с каждым днем. Как говорил Гераклит, в одной реке нельзя утопиться дважды.

Официант вернулся с двумя тарелками. Лежавшие на них стейки еще пульсировали внутренними соками.

— Разрежьте, пожалуйста, стейки посередине и проверьте степень прожарки, — скомандовал юноша развязно-вежливым тоном, характерным для московской сферы услуг.

Степень прожарки, однако, оказалась отличной. Кристина склонилась над тарелкой, в которую вытекла горячая розоватая жидкость.

— Меня иногда одолевает желание стать вегетарианкой, — проговорила она, завороженно глядя на расползавшийся круг.

— Меня нет, — признался он, окуная кусок стейка в травяной соус.

— Это потому, что ты не одержим комплексом жертвы, — сказала Кристина. — А я все время чувствую себя агнцем, посланным на заклание, и чрезмерно идентифицируюсь с собственной едой.

— Это потому, что у меня нет отщепленной агрессии, в первую очередь, — заметил он.

Кристина показала ему язык.

— Ты похожа на невоспитанную змею, — сказал он.

— Ты бы предпочел, чтобы я походила на воспитанную? — удивилась она.

Образ воспитанной змеи снова напомнил о Маше.

— Кстати, о змеях, — сказала Кристина, деловито отрезая от стейка кусок и отправляя его в рот, предварительно приправив соусами и гарниром.

— Ничего так ты держишь желания под контролем, — похвалил он, наблюдая за ее обстоятельностью.

— Змеи, оказывается, исключительно застенчивы, — закусывая стейк ломтиком запеченной кукурузы, сообщила она. — Поскольку они практически слепы и глухи, им крайне трудно ориентироваться в человеческом обществе.

— Поэтому мы видим так мало змей на улицах и в метро, — догадался он.

— Вот именно, — кивнула она. — Мир, созданный людьми, их пугает. При движении они в значительной степени полагаются на осязание, а точнее — на мельчайшие колебания температуры окружающей среды.

— Поэтому когда змея с мороза заползает в теплый ресторан…

–… она столбенеет от ужаса.

— Блин, ты внушила мне невыносимое сочувствие к змеям, — покачал головой он. — Теперь как увижу змею, буду стараться что-нибудь для нее сделать.

— Люди часто паникуют, если змея заползает в их жилище, и пытаются ее убить, но змея в подавляющем большинстве случаев попадает в человеческое жилище случайно, сбиваясь с пути, и паникует гораздо сильнее. — Кристина покатала ножку бокала между двух пальцев, глядя, как волны электрического света распространялись в рубиновой структуре вина.

Мужчина и женщина, молчавшие за соседним столиком, снова неодобрительно посмотрели на них и тяжело вздохнули. Очевидно, их разговоры, которыми он весьма дорожил, не на всех производили положительное впечатление. Он решил сменить игривый тон на деловой.

— Кто, по твоему мнению, хорошо работает с социопатами? — спросил он, поддевая вилкой мини-кукурузу с ее тарелки.

— Планируешь обратиться? — Кристина недовольно проследила за его жестом. — Тебе трудно контролировать импульсивность или просто приятно издеваться над беззащитным собратом?

— Ну, прости, — сказал он. — Возьми у меня помидор. Мне нужно перенаправить клиентку.

Кристина подумала, проигнорировав приглашение воспользоваться помидором.

— Никто не приходит в голову, — призналась она. — И дело не в том, что плохо работают, а в том, что вряд ли захотят.

— Это правда, — согласился он.

— Зачем тебе перенаправлять? — спросила она. — Работай сам. Главное — не идти им ни на какие уступки.

— Так я тоже не хочу, — пожал плечами он. — У меня два шизофреника, три тяжелых пограничника, десяток травматиков разной степени запущенности и грядка нарциссов. Это без учета среднестатистически сумасшедших подростков и их родителей.

— А как к тебе попал социопат? — спросила она. — Знакомый тюремный надзиратель попросил присмотреть?

— Понятия не имею, — сказал он. — Говорит, нашла меня в интернете. Но зачем искала — неизвестно.

— Красивый социопат? — проницательно поинтересовалась Кристина.

Он хмыкнул.

— Перед ее приходом, — сказал он, — мне на глаза попался журнальный заголовок: что-то о мрачном очаровании гробниц. Оказалось весьма синхронистично. Я бы описал ее очарование именно так.

— Тогда, может, и правда лучше перенаправить, — сказала она. — Очаровательные гробницы затягивают. Бывает, навсегда.

— Не без этого, — согласился он.

— А ты сейчас работаешь с Андреасом? — Кристина слегка нахмурилась, но, видимо, не в связи с вопросом, а в связи с только что замеченной погрешностью в маникюре.

— А что? — засмеялся он. — Есть ощущение, что я уже слетаю с катушек?

— Я вообще за тебя переживаю. — Она вздохнула, отрывая взгляд от ногтя. — Ты постоянно один. Одиночество само по себе стрессогенный фактор. А у тебя еще и опасная профессия.

— Ты была бы спокойнее, если бы меня удалось женить? — спросил он.

— Смотря на ком, — философски заметила она.

— С другой стороны, в одиночестве много преимуществ, — сказал он.

— Для меня да. — Она подвинула к нему пустой бокал.

Он вылил в бокал остававшееся в бутылке вино и, предвидя новую волну неодобрения за соседним столиком, протянул руку и погладил кожу в вырезе ее блузки. Она накрыла его ладонь своей и приспустила ее пониже.

— Я прошу счет? — спросил он.

Она кивнула. Он отнял руку и жестом подозвал официанта. Мужчина и женщина встали из-за соседнего столика и направились к гардеробу, словно торопясь уйти раньше них.

— О чем, ты думаешь, мне стоило бы поговорить с Андреасом? — поинтересовался он, набирая пин-код на платежном терминале.

— О гробницах? — предположила она.

Терминал удивленно вздрогнул в руке официанта.

— О завороженности травмой, ты хочешь сказать? — уточнил он.

— Об овердрафте на банковском счете, — насмешливо сказала она.

Терминал коротко прожужжал и выплюнул чек.

— На моем счете не бывает овердрафта, — гордо проворчал он. — Я образец стабильности и благоразумия, рыцарь ордена постоянства.

— Чем знамениты рыцари ордена постоянства? — спросила она, поднимаясь и поправляя юбку.

— Они не любят неожиданностей, неплатежеспособности и перемен. — Они прошли в гардероб, откуда уже исчезли их неразговорчивые соседи. — Их священная задача — сохранить мир таким, какой он есть. Статус-кво — их абсолютная ценность.

— У тебя нет лошади. — Кристина опустила руки в рукава пальто, и он накинул его ей на плечи. — Значит, ты не рыцарь.

— Хочешь быть рыцарем, веди себя как рыцарь, вот и все. — Он наклонился и поцеловал ее в висок. — А если хочешь свежего хлеба на завтрак, нам придется заехать в магазин.

Вдохнув ночного воздуха, Кристина снова расслабилась и обмякла. Он подвел ее к машине, держа за плечи. Кристина зевнула. Откуда-то послышался бой часов.

— Для каждой Золушки когда-то бьет ее полночь, — сказала Кристина, прислоняясь к двери. — И наступает момент истины, когда за внешним обличьем впервые проступает неконгруэнтное содержание.

— Давай постараемся прокатиться в этой тыкве еще полтора километра, — предложил он, усаживая ее на переднее сиденье. — Не встретив ни одного сотрудника Госавтоинспекции.

— Все сотрудники Госавтоинспекции уже спят. — Она снова зевнула.

— Кроме тех, которые нет, — добавил он.

К тому времени как он сел за руль, Кристина уже приняла привычную форму клубка. Постоянство, очевидно, было не только его ценностью. Он включил зажигание и съехал с бордюра. Полночная Маросейка сияла огнями витрин, фарами автомобилей, экранами телефонов, фонарями и звездами.

* * *

В полосе света, упавшей в прихожую из приоткрытой двери, сначала мелькнули задние лапы и хвост. Потом в темноте что-то стукнуло. Они вошли в квартиру и зажгли верхний свет. Пантелеймон сидел на консольном столе возле лампы, ненавязчиво афишируя собственную декоративную ценность. Под столом на полу валялась ложка для обуви, признанная негодной самозваным дизайнером по интерьеру.

— Здравствуй, морда, — сказала Кристина и потрепала кота по башке.

Пантелей пригнулся, но не ушел. Долгие часы одиночества всегда позитивно отражались на его терпеливости.

— Он похож на китайскую статуэтку, только очень толстую, — заметила Кристина, скидывая пальто и сапоги, и то, и другое на пол.

Пантелей пристально посмотрел в глаза Алексу и скинул на пол начатую упаковку жевачки.

— Так, вы можете устраивать погромы и обзывать друг друга, а я лично собираюсь с комфортом расположиться на диване, — заявил Алекс, проходя в большую комнату.

Кристина и Пантелей проследовали за ним, причем кто-то из них — оглушительным галопом.

Он включил свет и задернул шторы. Его окна выходили на Чистопрудный бульвар, и ему до сих пор смутно казалось, что за ними оттуда может кто-то следить. Когда он обернулся к дивану, тот уже был занят двумя знакомыми фигурами: полосато-рыжей и синеглазо-длинноногой. Алекс подошел, взял Пантелея под мышки, водрузил на диванную спинку и сел на его место. Кристина подползла поближе и легла ему на колени.

— Я давно хотела поговорить с тобой о любви, — сказала она.

Он вытянул ноги, положил ладонь ей на грудь и одобрительно помычал, давая понять, что к разговору о любви полностью готов. Кристина подняла руку и пробежалась прохладными пальцами по его затылку и шее. Алекс запрокинул голову. Пантелей осторожно поставил лапу ему на лоб, прикидывая, удастся ли занять более удобное положение для беседы. Алекс недвусмысленно смахнул лапу со лба, и кот покладисто улегся в сантиметре от его носа, примирительно гудя и свесив хвост ему на плечо.

— Мне с детства внушали, что я не умею любить. — Рука Кристины остановилась между пуговицами его рубашки.

— Кто? — поинтересовался он, проводя ладонью по шелковистой глади ее джемпера.

— Родная сестра, к примеру. Я всегда считалась холодной и рассудительной, в то время как Женя поражала всех запредельным накалом страсти. Позже к ней присоединились другие люди. — Кристина перевернулась на бок лицом к нему и стала нежно водить пальцем по пряжке его ремня. — Я верила в это десятилетиями. Но теперь ко мне все чаще закрадывается подозрение, что те, кто мне это говорил, были не вполне честны. В первую очередь, с самими собой. Они боялись признаться себе, что чувство любви им неизвестно. И обвиняли меня в собственном недостатке. Ты не представляешь, какие разрушения Женина страстность сеет на своем пути. Тогда как мое хладнокровие пожинает комфорт и благополучие не в одном доме.

— Что из этого кажется тебе странным? — спросил он. — Старая добрая проективная идентификация⁹ по-прежнему остается защитой выбора для большинства окружающих нас людей.

— Вот это и кажется странным, — сказала Кристина. — Как, по мнению высших сил, маленький человек, оказавшись окруженным безумцами, должен понять, что они безумцы, и перестать безоговорочно верить всему, что они говорят?

— Я так понимаю, это вопрос экзистенциальный и ответу не подлежит, — предположил он.

— От тебя я ждала ответа, — сказала Кристина. — У меня на тебя сильный идеализирующий перенос. Я все время жду, что ты откроешь мне смысл жизни.

— Смысл жизни в любви, — покладисто открыл он.

— Как всякий оракул, ты говоришь загадками, — пожаловалась она. — Теперь тебе придется объяснять мне, что такое любовь. Как человеку, наученному ощущать в себе ее отсутствие.

— Мы, оракулы, ничего не объясняем, — возразил он. — Мы только информируем. Знаешь анекдот о курином бульоне?

— Расскажи, — попросила она, высвобождая кончик ремня из-под пряжки.

— Некто желающий познать истину отправился за помощью к мастеру, жившему высоко в горах. — Алекс запустил пальцы в ее темные волосы. — Он шел дни и ночи, мерз, попадал в опасность, голодал. Когда он наконец достиг хижины мастера, он припал к его ногам и спросил: “Учитель, что является мерилом всего?” Тот, не глядя на него, произнес: “Куриный бульон”. Человек удивился, но не осмелился задать другой вопрос. Он спустился с горы и вернулся к обычной жизни, надеясь, что драгоценный ответ ниспошлет ему благодать. Однако годы шли, жизнь брала свое, благодати не ощущалось. Человек собрал волю в кулак и снова отправился в путь. Он снова преодолел усталость, опасности, голод и холод, снова добрался до высокогорной хижины, снова припал к ногам мастера и взмолился: “Учитель, я был у тебя десять лет назад и спросил, что является мерилом всего. Ты ответил мне — куриный бульон. Я десять лет молился, медитировал и содержал в чистоте мысли и чувства. Но я так и не понял, что ты имел в виду. Смилуйся и объясни. Что значит куриный бульон есть мерило всего?” Мастер посмотрел на него ясными, кристально чистыми глазами и спросил: “А разве нет?”

Кристина рассмеялась.

— Твои анекдоты еще загадочнее твоих прорицаний, — заметила она.

— You are nobody till somebody loves you, — пропел Алекс. — You are nobody till someone cares¹⁰.

— Это из какого-то фильма, — вспомнила Кристина.

— Скорее всего, — сказал он.

— Мне никогда не бывает достаточно любви только одного человека, — вздохнула она. — Возможно, я все-таки действительно не умею любить, и лишь моя рассудительность помогает мне найти внешний источник этого чувства.

— Ты начала сомневаться, — похвалил он, — а следовательно, двинулась в направлении истины. Через десять лет расскажешь снова, что ты об этом думаешь.

— Мне надо, чтобы меня любили все, — продолжала жаловаться Кристина. — Даже те, кого я сама ненавижу. Например, Вера с Леной.

— А тебе надо, чтобы они тебя любили? — удивился Алекс. — Я думал, только чтобы прибирались за собой в офисе.

— Возможно, я фантазирую, что они прибирались бы, если бы больше меня любили. — Кристину очевидно начинал снова одолевать комплекс жертвы, и жалобные нотки в ее голосе становились все отчетливее.

Он отвел ей волосы с виска и, нагнувшись, припал губами к ее уху. Она проникла рукой под его рубашку.

— Ты точно остаешься на всю ночь? — спросил он, почти не отрываясь от ее уха.

— Ну да, — подтвердила она. — Я же сказала, что Боря в Кракове до понедельника.

— Что он там делает? — Он провел рукой вдоль ее спины и нашел место, где джемпер соединялся с юбкой.

— Какая-то конференция. — Она снова перевернулась на спину и развела в стороны согнутые в коленях ноги.

— Мне с трудом верится, что он не следит за перемещениями твоего телефона, — поделился он, одновременно исследуя вновь открывшиеся перед ним возможности.

— Мне кажется, это ниже его достоинства. — Кристина приподняла нижнюю часть туловища, помогая ему освободить ее от деталей одежды. — К тому же он не то чтобы на ты с современными гаджетами. Ну, и в целом, он слишком умен, чтобы этим заниматься. Он знает, что хочет быть со мной, и скорее всего находит информацию, способную этому помешать, излишней.

— Практически непобедимый противник, — заключил Алекс.

— Мне кажется, тебя это возбуждает, — заметила она.

— Расскажи мне об Эдиповом комплексе, — попросил он. — Я забыл теорию.

— Но с практикой у тебя, тем не менее, все в порядке. — Она расстегнула его рубашку и сбросила ее на пол. — Он таращится на меня своими синими глазищами.

— Боря? — спросил он, рывком поднимаясь над ней от удивления.

Кристина ткнула пальцем в сторону диванной спинки.

— Пантелей, — сказала она. — Мне кажется, синие глаза у британца — это аберрация.

— Аберрация, — согласился он. — Но я его люблю не за это.

Кристина хмыкнула.

— Я тоже воспринимаю его как непобедимого противника, — сказала она.

— И это тоже потому, что он никому не собирается противостоять, — сказал он.

— В этом есть психологически ценная коннотация. — Она снова повернулась на бок, оперлась локтем о его колени и положила голову в ладонь, словно позируя для скульптуры под названием “Мыслитель”. — У нас обоих за спиной есть нечто такое, что не вступает в контакт, а потому является оплотом нашей стабильности, гарантируя отсутствие в нашей жизни перемен. Я только сейчас по-настоящему поняла твою шутку про рыцаря ордена постоянства.

— Она не была шуткой, — заметил он.

— Тем не менее, я ее только сейчас поняла, — упрямо повторила она.

— Ну, мы оба — дети, перенесшие тяжелую психологическую травму, — пожал плечами он. — Да, мы не любим перемен, потому что перемены для нас синонимичны катастрофе.

— Но как не превратить стабильность в стагнацию? — спросила она и, разогнув руку, упала на его колени и потянулась.

— Я думаю, жизнь найдет способ, — сказал он. — Надо только в нее верить.

— Лично моя жизнь постоянно находит способ меня ретравмировать, — произнесла Кристина слабым голосом, словно уже не имея сил даже на то, чтобы пожаловаться.

— Ну вот. А ты в ответ постоянно хватаешься за оплот стабильности. Так обеспечивается единство и борьба противоположностей, основной принцип диалектики, — приободрил ее он. — Ты случайно не хотела поговорить о Гегеле?

Она отрицательно помотала головой. Он нахмурился. Когда Кристина не хотела поговорить о Гегеле, он начинал за нее волноваться.

— Как твоя депрессия? — спросила она.

— Начинаю приезжать в офис почти одновременно с клиентом, — сказал он.

— Не самый характерный симптом, — сказала она.

— Какой есть. — Он осторожно прикоснулся к ее талии, чтобы проверить, готова ли она к окончанию интеллектуальной программы вечера.

Она расстегнула молнию на его джинсах и откинула волосы назад.

— Я вижу, на базовых функциях организма она, к счастью, не отражается, — сказала Кристина.

— Да, тут пока тоже все стабильно, — подтвердил он.

Кристина снова облокотилась о его колени, но на этот раз с совершенно другой целью.

Она низко склонила голову, и он почувствовал прикосновение ее губ и горячее влажное ложе языка. Он откинулся назад и, почти перестав мигать, уставился на Пантелея, который медленно переводил взгляд синих глаз с него на широкую кремовую гладь задернутых штор.

Примечания

8

Система психологических взглядов, существующая в рамках психодинамического подхода, предполагающая, что манера взаимодействия взрослого человека с людьми и жизненными ситуациями определяется опытом, полученным им внутри семьи в раннем детстве.

9

Механизм психической защиты, заключающийся в бессознательной попытке одного человека формировать мироощущение и поведение другого человека.

10

Ты ноль, пока кто-то не любит; не любит тебя и не ждет. (англ.)