Молодые львы

Ирвин Шоу, 1948

Роман Шоу «Молодые львы» обрел славу едва ли не в момент написания – и продолжает пользоваться заслуженной популярностью в наши дни. «Washington Post» назвал его четвертым в списке лучших американских романов о Второй мировой войне, а британская «Guardian» включила в число «1000 книг, которые должен прочесть каждый». Трое солдат. Трое мальчишек, брошенных историей по разные стороны окопов большой и страшной войны. Наивный немец Кристиан Дистль, поверивший в сказки Гитлера о «великой судьбе Германии». Издерганный американский еврей Ной Аккерман, вечно терзаемый собственными внутренними демонами. И блестящий богемный интеллектуал-калифорниец Майкл Уайтэкр. Трое мальчишек. Три судьбы. И одна на всех огромная война, которая однажды сведет их воедино…

Глава 5

В доме сейчас главенствовало радио. И пусть ярко светило июньское солнце, свежая зелень покрывала холмы Пенсильвании, а из маленького радиоприемника, прорываясь сквозь помехи, доносились одни и те же новости, Майкл практически не выходил из гостиной, оклеенной обоями и обставленной мебелью в колониальном стиле. Вокруг его кресла валялись газеты. Время от времени Лаура заглядывала в гостиную, с громким мученическим вздохом наклонялась, подбирала их и складывала в аккуратную стопку. Но Майкл не замечал ее усилий. Прильнув к радиоприемнику, он крутил ручки настройки, вслушиваясь в сочные, обволакивающие, напыщенные голоса дикторов, которые повторяли как заведенные: «Покупайте «Лайф-бой», средство, избавляющее от неприятного запаха»; «Две чайные ложки на стакан воды до завтрака — и вам гарантировано опорожнение кишечника»; «Ходят слухи, что Париж сдадут без боя. Немецкое верховное командование не дает никакой информации о местонахождении наступающих ударных колонн. Сопротивление французов слабеет с каждым часом».

— Мы обещали Тони, что поиграем сегодня в бадминтон, — стоя в дверях, кротким голосом напомнила Лаура.

Майкл еще ближе придвинулся к радиоприемнику.

— Майкл! — В голосе Лауры появился металл.

— Да? — Он не обернулся.

— Бадминтон. Тони.

— И что? — Майкл от напряжения сморщил лоб, пытаясь одновременно слушать и Лауру, и диктора.

— Сетка не натянута.

— Натяну позже.

— Когда позже?

— Ради Бога, Лаура! — рявкнул Майкл. — Я же сказал: позже!

— Мне надоело слушать о том, что ты это сделаешь позже! — На глазах Лауры выступили слезы.

— Хватит меня доставать!

— Не кричи на меня! — Слезы покатились по щекам Лауры, и Майкла охватила жалость к жене. Покидая город, они надеялись, пусть разговора об этом и не было, использовать эту поездку, чтобы наладить прежние отношения, попытаться вернуть дружбу и любовь, которые они утратили за годы, прошедшие с их женитьбы. Контракт Лауры в Голливуде истек, киностудия решила не продлевать его, поэтому работы у Лауры не было. Она старалась держаться уверенно, излучала веселье и не жаловалась, но Майкл знал, что Лаура глубоко уязвлена и очень переживает случившееся. Он дал себе слово использовать этот месяц, который они решили провести в загородном доме приятеля, для того, чтобы успокоить жену и помочь ей вернуть уверенность в себе. Они прожили здесь только неделю, но какой ужасной оказалась эта неделя. Майкл целыми днями слушал радио и не мог спать по ночам. Он мерил шагами гостиную, читал газеты или погружался в глубокое раздумье. Глаза его покраснели от бессонницы, он забывал бриться, не помогал Лауре поддерживать порядок в уютном домике, предоставленном в их полное распоряжение.

— Прости меня, дорогая. — Майкл подошел к жене, обнял ее и поцеловал.

Она улыбнулась, хотя слезы продолжали катиться по щекам.

— Я понимаю, что надоела тебе со своими просьбами, но кое-что все-таки нужно делать.

— Разумеется.

Лаура рассмеялась:

— Ну наконец-то ты обратил на меня внимание! Мне нравится, когда ты обращаешь на меня внимание.

Майкл тоже рассмеялся, хотя был раздражен тем, что его оторвали от такого важного дела.

— Теперь тебе придется заплатить за то, что ты меня заметил, — промурлыкала Лаура, приникнув к его груди.

— Что я должен сделать?

— Только давай обойдемся без этой безысходности в голосе. Не нравится мне, когда ты говоришь таким тоном.

Майкл едва удержался от резкой реплики.

— Так что мне нужно сделать? — любезно спросил он, прислушиваясь к звуку собственного голоса, чтобы не дать прорваться раздражению.

— Прежде всего выключи это чертово радио.

Майкл собрался было запротестовать, но передумал. Диктор в это время вещал: «Ситуация по-прежнему остается крайне запутанной, но англичане, похоже, сумели благополучно эвакуировать большую часть своей армии. В ближайшее время ожидается контрнаступление Вейгана^[20]…»

— Майкл, дорогой!

В воздухе запахло грозой. Майкл выключил радио.

— Ради тебя я готов на все.

— Спасибо. — Слезы Лауры высохли, глаза сияли. — А теперь еще одна просьба.

— Внимательно тебя слушаю.

— Тебе надо побриться.

Майкл вздохнул и провел ладонью по щетине на подбородке.

— Думаешь, надо?

— У тебя такой вид, будто ты вышел из ночлежки на Третьей авеню.

— Ты меня убедила.

— И у тебя сразу поднимется настроение. — Лаура подобрала газеты, устилавшие пол у кресла Майкла.

— Естественно. — Он повернулся к радиоприемнику и потянулся к ручкам настройки.

— Подари мне час тишины. — Лаура прикрыла ручки настройки ладонью. — Один час. Радио сводит меня с ума. Все время передают одно и то же.

— Лаура, дорогая, это самая важная неделя в жизни каждого из нас.

— Неделя, конечно, важная, но стоит ли нам сходить с ума? Французам это не поможет, не так ли?

С ее логикой трудно спорить, не мог не признать Майкл.

— А когда спустишься вниз, — продолжала Лаура, — пожалуйста, натяни сетку для бадминтона.

Майкл пожал плечами:

— Хорошо.

Лаура поцеловала мужа в щеку, взъерошила ему волосы, и Майкл направился к лестнице на второй этаж.

Он еще брился, когда прибыли первые гости. Мелодичные и нежные женские голоса, доносившиеся из сада, иногда заглушал шум бегущей воды. Лаура пригласила двух учительниц-француженок из расположенной по соседству школы для девочек, в которой она училась, когда ей было четырнадцать лет. У Лауры сохранились об этих учительницах самые приятные воспоминания. Прислушиваясь к долетавшим из сада голосам, Майкл подумал о том, что мягкие интонации француженок ему гораздо милее самоуверенной металлической трескотни большинства американок. «Но едва ли я решусь озвучить эту мысль», — с улыбкой подумал он.

И тут же порезался. Раздражение вновь охватило Майкла, кровоточащая царапинка на подбородке выбила его из колеи.

С большого дерева в дальнем конце сада донеслось карканье ворон. Целая колония свила там гнезда, и иногда на дереве вспыхивали нешуточные скандалы, во время которых карканье заглушало все остальные звуки.

Майкл спустился вниз, проскользнул в гостиную и включил радио, убавив звук. Несколько мгновений приемник прогревался, потом из динамика полилась музыка. На одной волне пела женщина: «Нет у меня ничего, но и этого слишком много…» Другая станция транслировала увертюру из «Тангейзера» в исполнении военного оркестра. Радиоприемник был слабым и ловил только две станции. Майкл выключил его и направился в сад, к гостям.

Джонсон в желтой тенниске с коричневыми полосами привез с собой высокую красивую девушку с очень серьезным, интеллигентным лицом. Пожимая ей руку, Майкл не мог не задаться вопросом, а что делает в этот летний день миссис Джонсон.

— Мисс Маргарет Фриментл… — представила девушку Лаура.

Мисс Фриментл сдержанно улыбнулась, а Майкл не без зависти подумал: «И где только Джонсон выискивает таких красоток?»

Майкл пожал руки и обеим хрупким, словно цветы, француженкам. Как выяснилось, они были сестрами. Их изящные черные платья когда-то наверняка были очень модными, но с тех давних пор моды переменились. Сестрам уже было за пятьдесят. Свои блестящие, словно покрытые лаком, волосы они зачесывали назад. Майкл отметил белоснежную кожу и потрясающе стройные ноги сестер. Француженок отличали безупречные, утонченные манеры, а долгие годы преподавательской работы в школе для девочек вооружили их безграничным терпением по отношению ко всему, что творится вокруг. Майкл воспринимал их как пришельцев из девятнадцатого столетия — очень воспитанных, вежливых, независимых, но про себя осуждающих и время, и страну, в которой они оказались волею судеб. Хотя сегодня сестры тщательно подготовились к визиту, нарумянились и подвели глаза, на их лицах застыло какое-то отрешенное, мученическое выражение. Чувствовалось, что думают они о чем-то своем и им с трудом удается следить за ходом беседы.

Бросая на сестер осторожные взгляды, Майкл неожиданно осознал, каково сейчас этим француженкам, в тот самый момент, когда немецкая армия наступает на Париж и город, замерев, прислушивается к нарастающему грохоту орудий, когда американские дикторы прерывают джазовые программы и радиосериалы экстренными выпусками новостей, ясно и отчетливо, но на американский лад произнося столь близкие этим женщинам названия: Реймс, Суассон, Марна, Компьен…

«Не хватает мне деликатности, — думал Майкл, — да и здравомыслия тоже. Не будь я таким толстым глупым волом, я бы отвел их в сторону и сумел найти нужные слова утешения». Однако он прекрасно понимал, что ничего путного из этого не выйдет, он обязательно ляпнет что-то не то и только еще больше испортит француженкам настроение. Жизнь многому учит, но только не такту, не отзывчивости, не умению помочь человеку в трудную минуту.

–…Мне неприятно об этом говорить, — ворвался в размышления Майкла сочный и рассудительный голос Джонсона, — но я думаю, что все это — гигантский фарс.

— Что? — переспросил Майкл, потерявший нить разговора.

Джонсон сидел на траве, по-мальчишески подтянув колени к груди, и улыбался мисс Фриментл, явно стараясь произвести на нее впечатление. И Майкл почувствовал, как его это раздражает, тем более что усилия Джонсона не пропадали даром.

— Сговор! — отчеканил Джонсон. — Не будешь же ты уверять меня в том, что две сильнейшие армии мира от одного удара рассыпались, словно карточный домик? Все подстроено.

— Ты хочешь сказать, что Париж намеренно сдают немцам? — спросил Майкл.

— Естественно.

— В новостях ничего не сообщали? — чуть ли не шепотом спросила младшая из сестер, мисс Буллар. — О Париже?

— Нет, — как можно мягче ответил Майкл. — Ничего.

Обе дамы кивнули и тепло улыбнулись ему, словно он преподнес им по букету.

— Город падет, — гнул свое Джонсон. — Тут двух мнений быть не может.

«Какого черта мы пригласили его сюда?» — со злостью подумал Майкл.

— Все уже обговорено, подписано и скреплено печатями, — вещал Джонсон. — А информационные выпуски, заявления генералов и политиков — не более чем дымовая завеса. И нужна она для того, чтобы обмануть и французский, и английский народы. Через две недели немцы войдут в Лондон, а через месяц нападут на Советский Союз, — торжествующе и зло заключил он.

— Я думаю, ты не прав, — возразил Майкл. Уж очень не хотелось ему соглашаться с Джонсоном. — Такого не может быть. Все будет по-другому.

— Как именно?

— Не знаю. — Майкл чувствовал, что выглядит круглым дураком в глазах мисс Фриментл; это тоже его раздражало, но он стоял на своем. — Как-нибудь.

— Мистическая вера в Отца Всевышнего, который позаботится обо всем, — голос Джонсона сочился насмешкой, — и не пустит бяку-буку в детскую?

— Послушайте, а не поговорить ли нам о чем-нибудь другом? — вмешалась Лаура. — Мы можем поиграть в бадминтон. Мисс Фриментл, вы играете в бадминтон?

— Да, — ответила Маргарет. Майкл механически отметил, что у нее низкий, хрипловатый голос.

— Когда же люди проснутся? — с пафосом вопросил Джонсон. — Когда они взглянут в лицо суровой действительности? Ведь речь идет о новом мироустройстве. Эфиопия, Китай, Испания, Австрия, Чехословакия, Польша…

Названия стран, теперь это всего лишь названия, подумал Майкл. От частого упоминания они затерлись, утратили эмоциональную окраску.

— Правящий класс мира укрепляет свою мощь, — продолжал вещать Джонсон, и Майклу вспомнились брошюрки на эту тему, которые ему доводилось читать. — А как это делается, вы видите сами. Пара орудийных залпов, чтобы пустить пыль в глаза достопочтенной публике, несколько патриотических речей, произнесенных стариками генералами, а потом сделка с подписями и печатями.

Наверное, он прав, с тоской подумал Майкл. Возможно, все, что он говорит, в той или иной степени соответствует действительности, да только человек не может позволить себе в такое поверить, если, конечно, он не собирается прыгнуть с моста в реку. Есть же некий минимум веры в добро, который надобно сохранять, если ты не хочешь расстаться с жизнью. И потому Джонсон с его хорошо поставленным голосом (такие голоса можно часто слышать на театральных премьерах, в дорогих ресторанах, на вечеринках) вызывал у Майкла внутренний протест. Интересно, а где сейчас этот пьяница ирландец, этот Пэрриш, с которым он, Майкл, встречал Новый год? Пэрриш, возможно, повторил бы многое из того, что сейчас они услышали от Джонсона. В конце концов, эти высказывания совпадают с партийной линией, но уж лучше послушать Пэрриша. Хотя он скорее всего убит, гниет где-нибудь на берегу Эбро… «Но какой бы оборот ни приняли события, — злорадно подумал Майкл, взглянув на Джонсона в шоколадно-коричневых брюках и желтой тенниске, — в любом случае этого молодца в чужой земле не похоронят, даю голову на отсечение».

— Пожалуйста, — Лаура коснулась руки Майкла, — мне очень хочется поиграть в бадминтон. Стойки и сетка на заднем крыльце.

Майкл тяжело вздохнул и поднялся с травы. Лаура, пожалуй, права: лучше бадминтон, чем болтовня Джонсона.

— Я помогу. — Мисс Фриментл, поднявшись, последовала за Майклом.

— Джонсон… — Майкл хотел, чтобы последнее слово осталось за ним. — Джонсон, а у тебя не возникала мысль, что ты все-таки ошибаешься?

— Разумеется, возникала, — с достоинством ответствовал Джонсон. — Но по всему выходит, что я все-таки прав.

— Но ведь должна оставаться хоть капелька надежды?

Джонсон рассмеялся.

— И где ты черпаешь надежду в эти дни? — спросил он. — Может, ты поделишься ею с нами?

— Могу.

— И на что же ты надеешься?

— Я надеюсь, что Америка вступит в войну и… — Он заметил, что француженки пристально смотрят на него.

— Ракетки в зеленом деревянном ящике, Майкл, — нервно бросила Лаура.

— Ты хочешь, чтобы американцы расплачивались жизнями за чьи-то делишки?

— Если потребуется.

— Ты меня удивил. Выходит, ты у нас милитарист.

— Я впервые подумал об этом, — холодно ответил Майкл, стоя над Джонсоном. — В эту самую минуту.

— Я все понял. Ты, видать, начитался «Нью-Йорк таймс». И теперь тебе неймется спасти цивилизацию, какой мы ее себе представляем, и все такое.

— Да, — кивнул Майкл. — Мне неймется спасти цивилизацию, какой мы ее себе представляем, и все такое.

— Ну хватит, — взмолилась Лаура. — Только ссоры нам не хватало.

— Если уж тебе хочется воевать, почему бы не поехать в Англию и не завербоваться в армию? Чего ты ждешь?

— Может, я и поеду, — ответил Майкл. — Может, и поеду.

— О нет!

Майкл удивленно обернулся. Слова эти сорвались с губ мисс Фриментл, и теперь она стояла, прижав руку ко рту, словно и для нее они стали сюрпризом.

— Вы хотели что-то сказать? — полюбопытствовал Майкл.

— Я… Не следовало мне… Я не хотела вмешиваться, но… — Тут ее прорвало. — Вы не должны говорить, что нам надо принять участие в этой войне.

Тоже коммунистка, подумал Майкл; наверное, Джонсон подцепил ее на одном из собраний. И такая хорошенькая, ни за что не догадаешься.

— Полагаю, если Россия вступит в войну, вы измените свое мнение.

— Нет, для меня это ничего не изменит, — ответила мисс Фриментл.

Опять ошибся, подумал Майкл, пора отвыкать от поспешных суждений. До добра они не доведут.

— От войны пользы не будет. И никогда не было. А все молодые мужчины уплывут за океан и погибнут. Все мои друзья, двоюродные братья… Возможно, во мне говорит эгоизм, но… Я ненавижу такие разговоры. Я жила в Европе, и там говорили именно так. А теперь многие парни, с которыми я танцевала, каталась на лыжах… Возможно, они уже погибли. За что? Они говорили и говорили, пока им не осталось ничего другого, как убивать друг друга. Простите меня. — Лицо у мисс Фриментл было серьезное, без тени улыбки. — Не следовало мне вмешиваться в разговор. Наверное, это глупый, женский взгляд на происходящее в мире.

— Мисс Боллар… — Майкл повернулся к француженкам. — Какова ваша женская позиция?

— Майкл! — раздраженно воскликнула Лаура.

— Наша позиция… — Младшая из сестер говорила сдержанно и вежливо. — Боюсь, мы не можем позволить себе такую роскошь, как выбор позиции.

— Майкл, ради Бога, займись сеткой для бадминтона.

— Будет исполнено.

— Рой, — Лаура повернулась к Джонсону, — и ты, пожалуйста, замолчи.

— Да, мэм, — улыбнулся Джонсон. — Желаете выслушать самую свежую сплетню?

— С удовольствием. — Лаура изобразила живую заинтересованность: где еще сплетничать, как не на пикнике. Майкл и мисс Фриментл направились к заднему крыльцу.

— У Джозефины появился новый любовник. Высокий блондин с загадочным лицом. Киноактер, его фамилия Морен. — Майкл остановился, услышав знакомую фамилию, и мисс Фриментл едва не натолкнулась на него. — По ее словам, она встретила его на каком-то вернисаже. Лаура, в прошлом году ты вроде бы снималась с ним в одном фильме?

— Да, — ответила она. Майкл внимательно смотрел на жену: интересно, изменится ли выражение лица Лауры, когда разговор пойдет о Морене? Не изменилось. — Парень легковесный, но далеко не глупый.

С этими женщинами всегда надо быть начеку, думал Майкл. Лгут не моргнув глазом.

— Этот Морен вскоре будет здесь. Он приехал на премьеру своего нового фильма, и я пригласил его. Надеюсь, вы не возражаете?

— Да нет же, — ответила Лаура, — разумеется, нет.

Майкл не сводил с нее глаз и заметил, как по лицу Лауры пробежала мгновенная тень. Потом она повернула голову, и Майкл ничего больше не смог увидеть.

Вот они, семейные страдания, подумал Майкл.

— Мистер Джон Морен? — сразу оживилась младшая из сестер Боллар. — Вот здорово! Я думаю, он прекрасный актер. У него такой мужественный облик. Для киноактера это очень важно.

— Я слышал, он гей, — едко заметил Майкл.

Святой Боже, подумал он, с этими женщинами просто беда. То они чуть не плачут, потому что их родина терпит самое постыдное поражение в своей истории, а мгновение спустя кудахчут от радости, предвкушая встречу со смазливым, пустоголовым киноактером. «У него такой мужественный облик!»

— Не может он быть геем, — возразил Джонсон. — Я часто с ним встречаюсь, и всякий раз он с новой девушкой.

— Возможно, ему без разницы, мальчик с ним или девочка, — гнул свое Майкл. — Спросите мою жену. — Он уставился на Лауру, понимая, что ведет себя глупо, но не в силах оторвать глаз от ее лица. — Она с ним работала.

— Мне ничего такого не известно, — беспечно ответила Лаура. — Кстати, Морен — выпускник Гарварда.

— Так я его спрошу, когда он появится, — усмехнулся Майкл. — Пойдемте, мисс Фриментл. Нас ждут великие дела.

И они направились к дому. Майклу сразу понравился нежный аромат ее духов, походка у нее была удивительно легкая, свободная, и до Майкла вдруг дошло, что мисс Фриментл очень молода.

— Когда вы были в Европе? — спросил он. Его это, по правде говоря, нисколько не интересовало, но ему хотелось услышать ее голос.

— Год тому назад. Чуть больше года.

— И как там?

— Великолепно, — ответила она. — И страшно. Мы не сможем им помочь. Что бы мы ни делали.

— Вы полностью согласны с Джонсоном, не так ли?

— Нет. Джонсон лишь повторяет то, что ему велено сказать. Своих мыслей у него нет.

Майкл не мог не улыбнуться.

— Он очень милый человек, — поспешно добавила мисс Фриментл извиняющимся тоном. Пребывание в Европе не прошло для нее даром, подумал Майкл. У нее нет той безапелляционности, с которой говорит большинство американок. — Порядочный, благородный, и намерения у него самые лучшие… Но для него все очень уж просто. А вот тому, кто побывал в Европе, абсолютно ясно, что простотой там и не пахнет. Европа похожа на человека, страдающего от двух тяжелых болезней. Лекарство, помогающее от одной, вызывает резкое обострение другой. — Майкл вновь отметил определенное сомнение в ее голосе. Мисс Фриментл давала понять, что не изрекает истин в последней инстанции. — Джонсон думает, что пациенту достаточно прописать свежий воздух, перевести детские сады на содержание государства, организовать сильные профсоюзы, и больной автоматически пойдет на поправку. — Она запнулась. — Джонсон говорит, что у меня каша в голове.

— У всех, кто не согласен с коммунистами, в голове каша, — заверил ее Майкл. — В этом их великая сила. Они так уверены в себе. И всегда знают, чего хотят. Возможно, они ошибаются, но не рассуждают, а действуют.

— Я не сторонница поспешных действий. В Австрии я видела, к чему это приводит.

— Вы рождены не для этой эпохи, мисс Фриментл. И вы, и я. — Они уже поднялись за заднее крыльцо; мисс Фриментл взяла сетку и ракетки, Майкл взвалил на плечо стойки. Спустившись со ступенек, они неторопливо зашагали к саду. Майкл внезапно ощутил, что ему очень хорошо сейчас вдвоем с этой девушкой, в тени дома, когда они отделены от остального мира густой, шелестящей от легкого ветерка листвой высоких кленов. — У меня есть идея. Хочу организовать новую политическую партию, которая излечит все болячки мира.

— Что же это будет за партия? — серьезно, без намека на улыбку спросила девушка.

— Партия абсолютной правды, — ответил Майкл. — Как только возникнет вопрос… какой угодно вопрос… Мюнхен… надо ли переучивать ребенка-левшу… свобода Мадагаскара… цена на билеты в нью-йоркских театрах… лидеры партии будут говорить все, что думают по этому поводу. Не так, как сейчас, когда все знают, что политики говорят одно, а думают совсем другое.

— И сколько членов будет в этой партии?

— Один. Я.

— Два больше одного.

— Желаете вступить?

— Если примете, — улыбнулась Маргарет.

— С удовольствием. Вы думаете, партию ждет успех?

— Ни в коем случае.

— И я того же мнения. Может, мне лучше подождать пару лет?

Они подходили к углу дома, и Майкл с отвращением подумал о том, что через несколько мгновений ему придется, расставшись с этой девушкой, вести пустопорожние разговоры с гостями.

— Маргарет…

— Да? — Она остановилась и повернулась к нему.

«Она знает, что я собираюсь сказать, — мелькнуло в голове у Майкла. — Вот и хорошо».

— Маргарет, мы сможем увидеться в Нью-Йорке?

Их взгляды встретились. У нее весь нос в веснушках, подумал Майкл.

— Да.

— Больше я ни о чем просить не буду. Сейчас.

— Номер моего телефона вы найдете в справочнике. И адрес.

Она повернулась и обогнула угол дома, двигаясь легко и грациозно с сеткой и ракетками в руках. Майкл отметил, какие у нее стройные и загорелые ноги, во всяком случае, та их часть, что виднелась из-под широкой юбки. Майкл немного постоял, чтобы понадежнее упрятать все эмоции под маску равнодушия, а потом последовал за девушкой.

За время их отсутствия успели подъехать новые гости — Тони, Морен и незнакомая Майклу девушка в красных брючках и соломенной шляпке с полями шириной в добрых два фута.

Морен, высокий, стройный, загорелый, в темно-синей рубашке с отложным воротничком, улыбаясь, пожал руку Майклу. При этом прядь волос упала ему на глаза, и он стал похож на озорного мальчугана. «Почему я не могу держаться так же, как он? — с тоской подумал Майкл, отвечая на крепкое, мужское рукопожатие Морена. — Актеры!»

— Да, — услышал он собственный голос, — мы встречались. Я помню. На новогодней вечеринке, когда Арни едва не выпрыгнул в окно.

Тони держался как-то странно. Когда Майкл представлял его мисс Фриментл, он коротко ей улыбнулся, а потом вновь сел, скрючившись, словно его совсем замучила боль. На бледном лице читалась тревога, к гладким черным волосам расческа в этот день, похоже, не прикасалась. Тони преподавал французскую литературу в университете Ратджерса^[21]. Итальянец по рождению, Тони отличался от большинства своих соотечественников более светлой кожей и суровым выражением лица. Майкл учился с ним в школе и за долгие годы знакомства очень привязался к нему. Говорил Тони застенчиво, тихо, как принято говорить в библиотеках, правильным, книжным языком. С сестрами Боллар его связывали теплые, дружеские отношения, два-три раза в неделю он пил с ними чай, весело болтая как по-французски, так и по-итальянски, но сегодня они даже не взглянули друг на друга.

Майкл начал устанавливать одну из стоек.

Втыкая острый конец в дерн, он услышал пронзительный, картинный голос девицы в красных брючках: «Отель просто отвратительный. Одна ванная комната на этаж, кровати — чуть ли не голые доски, обитые кретоном, и полчища — именно полчища! — клопов. А цены!»

Майкл искоса взглянул на Маргарет, чуть качнув головой. Девушка быстро ему улыбнулась и тут же опустила глаза. Майкл посмотрел на Лауру. Она сверлила его ледяным взглядом. Как ей это удается, подумал Майкл. Ничего не упускает. Такой талант заслуживает лучшего применения.

— Ты не там устанавливаешь стойку, — сквозь зубы процедила Лаура. — Дерево будет мешать игре.

— Давай обойдемся без советов. Я знаю, что делаю.

— Ты устанавливаешь ее не в том месте, — упорствовала Лаура.

Майкл пропустил ее слова мимо ушей и продолжил работу.

Внезапно сестры Боллар поднялись и деловито, синхронными жестами стали натягивать перчатки.

— Мы очень хорошо провели время, — заговорила младшая. — Премного вам благодарны. Но к нашему огромному сожалению, мы должны откланяться.

Майкл от изумления выпустил из рук стойку.

— Но вы ведь только что пришли.

— Дело в том, что у моей сестры дико разболелась голова, — сухо пояснила младшая мисс Боллар.

Сестры начали обходить гостей и прощаться.

Тони они руки не подали. Даже не посмотрели на него, прошли как мимо пустого места. В глазах Тони застыли растерянность и детская обида.

— Ладно, ладно. — Он поднял с травы старомодную соломенную шляпу. — Незачем вам уходить, уйду я.

В саду повисла нервная тишина. Гости и хозяева старательно отводили взгляды и от сестер Боллар, и от Тони.

— Мы так рады, что познакомились с вами, — холодно говорила младшая мисс Боллар Морену. — Каждый фильм с вашим участием вызывает у нас безмерное восхищение.

— Спасибо вам. — Морен расплылся в обаятельной улыбке. — Ваша похвала мне осо…

Актеры, вновь подумал Майкл.

— Прекратите! — крикнул Тони, его лицо побелело как полотно. — Ради Бога, Элен, сколько же можно!

— Провожать нас до ворот не нужно. — Младшая мисс Боллар и бровью не повела. — Дорогу мы знаем.

— Как же вам не стыдно! — Голос Тони дрожал. — Нельзя так обходиться с друзьями. — Он повернулся к Майклу, застывшему со стойкой для бадминтонной сетки в руках. — Я и представить себе такого не мог. Две женщины, которых я знаю десять лет. Две, как мне казалось, благоразумные, интеллигентные женщины… — Обе сестры наконец-то удостоили Тони взгляда, полного презрения и ненависти. — А во всем виновата война, эта чертова война. Элен, Рашель, пожалуйста, проявите благоразумие. Я-то здесь при чем? Я не захватываю Париж, не убиваю французов. Я американец и люблю Францию. Я ненавижу Муссолини, и я вам друг…

— Мы не желаем разговаривать ни с вами, ни с другими итальянцами, — отрезала младшая мисс Боллар. Она взяла старшую сестру за руку. Обе чуть поклонились остальным и ушли, строгие и элегантные, в перчатках, летних шляпках и шуршащих при каждом шаге черных платьях.

На большом дереве в пятидесяти футах от них вороны учинили очередной скандал, и их громкое карканье заглушило все звуки летнего дня.

— Пошли, Тони. — Майкл направился к дому. — Я дам тебе выпить.

Тони молча, стиснув зубы, последовал за ним. Он по-прежнему сжимал в руке соломенную шляпу с яркой полосатой лентой.

Майкл достал два стакана, в оба щедро плеснул виски и протянул один стакан Тони. В саду возобновилась светская болтовня. Карканье поутихло, и до Майкла донесся голос Морена: «Какие женщины! Словно из французского фильма двадцать пятого года!»

Тони с застывшей в глазах печалью пил виски, по-прежнему не выпуская из руки свою шляпу. Майклу хотелось подойти к нему, обнять, как обнимали друг друга братья Тони в час беды, но он на это не решился. Включил радиоприемник и глотнул виски, дожидаясь, пока прогреются лампы и утихнет раздражающий треск помех.

— И у вас будут очаровательные белоснежные ручки, — сообщил им бархатный, обволакивающий голос.

Потом что-то щелкнуло, наступила мертвая тишина, которую сменил новый голос, хрипловатый и слегка дрожащий от волнения:

— Мы только что получили экстренное сообщение. Официально объявлено, что немцы вошли в Париж. Город сдан без боя, разрушений нет. Оставайтесь с нами, и вы узнаете о дальнейшем развитии событий.

Зазвучал орган. Исполнялась так называемая популярная классическая музыка.

Тони сел, поставив стакан на стол. Майкл сверлил взглядом радиоприемник. Он не бывал в Париже. Для поездок в Европу не хватало то времени, то денег, но сейчас Майкл смотрел на маленький радиоприемник, сотрясающийся от грохота органа, а слышал эхо дрожащего, хрипловатого голоса и пытался представить себе, как выглядит в этот день столица Франции. Широкие, залитые солнцем улицы, знакомые всему миру, обезлюдевшие кафе, величественные, помпезные монументы, сверкающие в свете летнего дня, — свидетельства былых побед, и немецкие войска, марширующие сомкнутыми колоннами, грохот их кованых сапог, отражающийся от окон с опущенными жалюзи. Наверное, все выглядело не так, думал Майкл. Глупо, конечно, но немецкие солдаты, по его твердому убеждению, не могли идти по Парижу по двое, по трое. Нет, он представлял себе только марширующие фаланги, похожие на прямоугольных животных. А может, немецкие солдаты крались по улицам с оружием наготове, поглядывая на закрытые окна, падая на тротуар или на мостовую при каждом шорохе.

«Господи, — с горечью думал Майкл, — почему я не поехал туда, когда была такая возможность… летом тридцать шестого или прошлой весной? Все откладывал эту поездку, и вот что получилось». Он вспомнил книги о Париже, которые ему довелось прочитать. Бурлящие двадцатые годы, полное радости и отчаяния завершение прошлой войны. Обездоленные, но веселые и остроумные эмигранты, заполняющие знаменитые бары, красивые женщины, умные, циничные мужчины со стаканом перно в одной руке и чеком «Американ экспресс» в другой. Теперь все, ничего нет, все расплющено гусеницами танков, он не увидел этого города и, возможно, никогда уже не увидит.

Майкл посмотрел на Тони. Тот сидел опустив голову и плакал. Тони прожил в Париже два года и много раз говорил Майклу, как бы они провели там время, если бы вместе поехали туда в отпуск. Маленькие кафешки, пляж на Марне, ресторанчик, где, сидя за выскобленными деревянными столами, графинами пьют превосходное легкое вино…

Майкл почувствовал, как на глаза набегают слезы, но невероятным усилием воли сумел взять себя в руки. «Сентиментальность, — подумал он, — дешевая сентиментальность. Я же никогда там не был. Столица как столица, одна из многих».

— Майкл… — услышал он голос Лауры. — Майкл! — Голос был настойчивый, недовольный. — Майкл!

Майкл допил виски, посмотрел на Тони, хотел с ним заговорить, но в последний момент передумал и вышел, оставив его в доме. Медленным шагом вернулся в сад. Джонсон, Морен, девушка Морена и мисс Фриментл сидели кружком. Чувствовалось, что общий разговор не клеится. Скорее бы они ушли, подумал Майкл.

— Майкл, дорогой. — Лаура подошла к нему, взяла за руки. — Мы поиграем в бадминтон этим летом или подождем до пятидесятого года? — Затем она злобно прошептала: — Приди в себя. Ты забыл, что у нас гости? Почему ты все перекладываешь на меня?

Прежде чем Майкл успел ответить, Лаура повернулась к нему спиной и улыбнулась Джонсону.

Майкл дотащился до того места, где лежала вторая стойка.

— Не знаю, будет ли вам это интересно, но только что пал Париж.

— Нет! — воскликнул Морен. — Это невероятно!

Мисс Фриментл промолчала. Майкл увидел, как она сцепила руки и уставилась на них.

— Неизбежный исход. — Джонсон вздохнул. — Иначе и быть не могло.

Майкл поднял вторую стойку и начал ее устанавливать.

— Ты ставишь ее не в том месте! — Голос Лауры был визгливым, раздраженным. — Сколько раз я должна тебе говорить, что здесь играть неудобно! — Она метнулась к Майклу, вырвала стойку из его рук. Ракетка, которую Лаура держала в руке, плашмя ударила Майкла по предплечью. Он тупо уставился на жену, вытянув руки со скрюченными пальцами, которые словно еще держали стойку. Она плачет, подумал Майкл, какого черта она плачет?

— Здесь! Ее надо ставить здесь! — Лаура кричала, истерично тыкая острым концом стойки в землю.

Майкл широким шагом подошел к ней, схватился за стойку. Он не понимал, почему так делает. Только чувствовал, что истошные вопли жены и ее отчаянные попытки вогнать стойку в землю сведут его с ума.

— Я все сделаю сам. А ты угомонись.

Лаура вскинула на него глаза. Ее красивое, нежное личико перекосилось от ненависти. Она размахнулась и запустила ракеткой Майклу в голову. Тот обреченно наблюдал, как ракетка сокращает расстояние, отделяющее ее от его головы. Казалось, ей потребовалось много времени, чтобы преодолеть это расстояние. Летела она по высокой дуге на фоне деревьев и изгороди в дальнем конце сада. Послышался глухой удар, ракетка упала у ног Майкла, и только тогда он понял, что она угодила ему в лоб над правой бровью. Сразу стало очень больно. Майкл почувствовал, как по лбу течет кровь. На мгновение бровь задержала ее, но потом кровь, теплая, красная, стала заливать глаз. Лаура стояла на прежнем месте и плакала, глядя на него, с лицом, искаженным гримасой ненависти.

Майкл осторожно положил стойку на траву и направился к дому. Навстречу шел Тони. Они не сказали друг другу ни слова.

Майкл вошел в гостиную. Радио транслировало органную музыку. Майкл встал перед каминной полкой и посмотрел на свое отражение в маленьком выпуклом зеркале в резной позолоченной рамке. Зеркало искажало его лицо. Нос стал очень длинным, лоб — узким, подбородок — заостренным. Красное пятно над правым глазом, совсем крошечное, уплыло в глубины зеркала. Он услышал, как открылась дверь. Появившись в гостиной, Лаура первым делом выключила радиоприемник.

— Ты же знаешь, я терпеть не могу органной музыки! — Голос ее вибрировал от злобы.

Майкл повернулся к жене. Веселенькая светло-оранжевая с белым ситцевая юбка. Топик из того же материала. Между топиком и юбкой — полоска загорелой кожи. Фигурка что надо, для рекламной полосы в журнале «Вог». Да вот только с таким лицом, злым, упрямым, залитым слезами, в журнале мод делать нечего.

— Точка поставлена, — первым заговорил Майкл. — Между нами все кончено. Надеюсь, ты это понимаешь.

— Отлично! Великолепно! Я вне себя от счастья.

— Этот разговор у нас скорее всего последний, и вот что я тебе скажу. Я почти наверняка уверен, что у тебя был роман с Мореном. Я наблюдал за тобой.

— Хорошо. Я рада, что теперь ты в курсе. Позволь рассеять твои сомнения. Ты совершенно прав. Хочешь спросить о чем-нибудь еще?

— Нет. Я уезжаю пятичасовым поездом.

— Только не изображай святую добродетель! — взвизгнула Лаура. — Мне тоже кое-что известно! Все эти твои письма о том, как тебе одиноко без меня в Нью-Йорке! Не так уж ты страдал от одиночества. Меня тошнило от тех жалостливых взглядов, которыми одаривали меня женщины, когда я возвращалась в Нью-Йорк. А когда ты договорился встретиться с мисс Фриментл? Во вторник за ланчем? Хочешь, я скажу ей, что твои планы переменились? Что ты можешь встретиться с ней завтра… — Лицо Лауры выражало страдание и гнев.

— Хватит. — Чувство вины захлестнуло Майкла. — Не хочу тебя больше слышать.

— И у тебя нет ко мне вопросов? — Лаура уже кричала. — Не хочешь спросить меня о других мужчинах? Или мне самой огласить весь список?

У нее перехватило дыхание. Она упала на кушетку и разрыдалась. Очень уж картинно, хладнокровно отметил Майкл. Как инженю на сцене. Лаура продолжала рыдать, уткнувшись лицом в подушку. Несчастная, исстрадавшаяся, замученная. Шелковистые волосы рассыпались по подушке. Прямо-таки ребенок, незаслуженно обиженный то ли подругами, то ли родителями. У Майкла возникло желание подойти к ней, обнять и успокаивающе прошептать на ухо: «Детка, ну хватит, детка!»

Но он повернулся и вышел в сад. Гости тактично отошли подальше от дома, в другой конец сада. Они сбились в кучку, не зная, как себя вести. Их нарядная одежда яркими пятнами выделялась на фоне густой зелени. Направляясь к гостям, Майкл тыльной стороной ладони стер кровь со лба.

— Бадминтона не будет. Я думаю, вам лучше уйти. Пикник на траве, к сожалению, не удался.

— Мы уже уходим, — выдавил Джонсон.

Майкл никому не подал руки. Смотрел поверх голов. Мисс Фриментл, проходя мимо, бросила на него короткий взгляд, но тут же опустила глаза. Майкл ничего ей не сказал. Вскоре он услышал, как за гостями закрылись ворота.

Майкл стоял на зеленой траве, чувствуя, как под яркими лучами солнца запекается царапина над глазом. Рассевшиеся на ветвях вороны вновь подняли страшный гвалт. Он ненавидел ворон. Подойдя к изгороди, Майкл наклонился и подобрал несколько гладких, увесистых камней. Прищурившись, он смотрел на дерево, выискивая ворон среди листвы, затем размахнулся и бросил камень в трех птиц, сидевших черным крикливым рядком на одной ветке. При этом Майкл отметил, какая у него сильная, крепкая рука. Камень со свистом пронесся меж ветвей. Майкл кинул второй камень, потом третий, вкладывая в броски всю силу. Вороны с недовольным карканьем снялись с ветвей и улетели. Последний камень Майкл бросил им вслед. Птицы затерялись среди деревьев, и в саду, залитом лучами солнца, воцарилась сонная, предвечерняя тишина теплого летнего дня.

Примечания

20

Имеется в виду Максим Вейган — французский генерал, 19 мая 1940 г., после вторжения немецких войск, был назначен главнокомандующим французской армии. План Вейгана предполагал одновременное контрнаступление французских войск с рубежа Соммы и отрезанной группировки союзных войск с севера. Для его реализации не хватило ни времени, ни сил.

21

Университет штата Нью-Джерси, расположенный в городе Нью-Брансуике. Основан в 1766 г. по хартии короля Георга III как колониальный Королевский колледж. С 1825 г. носит имя филантропа Ратджерса.