Джинсы мертвых торчков

Ирвин Уэлш, 2018

Впервые на русском – новейший роман «неоспоримого лидера в новой волне современной британской словесности» (Observer), который «неизменно доказывает, что литература – лучший наркотик» (Spin). Возвращаясь из Шотландии в Калифорнию, Бегби – самый одержимый из давно знакомых нам эдинбургских парней, переквалифицировавшийся в успешного скульптора и загнавший былую агрессию, казалось бы, глубоко внутрь, – встречает в самолете Рентона. И тот, двадцать лет страшившийся подобной встречи, донельзя удивлен: Бегби не лезет драться и вообще как будто не помышляет о мести. Рентон за прошедшие годы тоже заматерел, стал известным менеджером на клубно-диджейской сцене, живет то в Голландии, то в Штатах. Больной перебрался в Лондон, руководит эскорт-агентством нового типа. А вечному неудачнику Спаду Мёрфи посулили легкий приработок – и он ввязывается в контрабанду человеческих органов. Издевательский каприз судьбы сведет старых друзей вместе – и переживут эту встречу не все. Кому же придутся впору Джинсы Мертвых Торчков? «Свершилось! Рентон, Бегби, Больной и Спад снова вместе», – пишет газета Sunday Times. И, если верить автору, это их последнее приключение. Содержит нецензурную брань.

Посвящается Саре

Пролог. Лето 2015 Летуны

По спине стекает беспокойный ручеек пота. Нервы на пределе, зубы, нахуй, лязгают. Сидишь, сука, в эконом-классе, зажатый между жирным пиздюком и дерганым ебалыгой. Не срослося с местом в бизнес-классе в последний момент, и щас так всю грудь сдавило, чё ни вздохнуть, закидуюсь еще одним амбиеном и отвожу взгляд, чёбы алкаш рядом не засек. Штаны пиздец как обтягуют. Никада не могу найти подходящий размер. На мне тридцать вторые, так они узкие, а тридцать четвертые висят мешком и хуево смотрятся. Мало где можно достать мой оптимальный тридцать третий.

Чтобы отвлечься, беру свой «Диджей-мэг» и трясущимися руками листаю страницы. Перебрал с бухлом и снежком вчера на сейшене в Дублине. В который раз. Потом прилетел на Хитроу, горячая перепалка с Эмили — единственной бабой с тройки диджеев, которыми управляю. Хотел, чёб она вернулася в студию сводить демку, от которой я тащуся, хоть у нее самой и ноль веры в нее. Начал прессовать, она завелася, закатила сцену, как она умеет. Кароч, оставил ее в аэропорту, а сам сел на транзитный до Лос-Анджелеса.

Заебался, спина ноет, и я на грани недетской панической атаки, а алконавт рядышком все трындит и трындит, транслируя свой страх всему самолету. Я сижу и просматриваю журнал, вздыхаю и молю Бога, чёбы колеса наконец вставили.

Потом чувак вдруг замолкает, и я чувствую, чё надо мной стоит кто-то. Опускаю журнал и подымаю голову.

Первая моя мысля: «Нет».

Вторая: «Блядь».

Он стоит в проходе, клешня небрежно свисает со спинки сиденья, над бóшкой перебздевшего алкаша. Эти буркалы. Так и прожарюют тебя насквозь. Слова, чё хочу сказать, испаряются в пересохшей горлянке, как вода в пустыне.

«Франко. Фрэнсис Джеймс Бегби. Какого хуя?»

Мысли сыпятся лихорадочным потоком: «Ну все, пора уступить, а не линять — линять же некуда. Но чё он тут может сделать? Грохнет миня? Разобьет самолет, совершит суицид и утащит всех за собой? Ясен пень, это конец, но как он поквитается?»

Он просто смотрит на меня со спокойной лыбой и говорит:

— Здоров, старина. Скока лет, скока зим.

Ну и ну, этот ебучий псих ведет себя так разумно, чё явно чё-нибудь отчубучит! Я вскакую, перелезаю через жирного мудака, и тот взвизгивает, када мой каблук съезжает иму по ноге. Вывалююсь в проход, хуйнув сибе колено, но потом быстренько встаю на ноги.

— Сэр, — верещит приближающаяся стюардесса с жесткими от лака светлыми волосами, пока жирный гандон за спиной возмущенно воет.

Протискуюсь мимо нее, врываюсь в парашу, захлопываю и запираю за собой дверь. Прижимаюсь всем телом к этой хлипкой преграде между мною и Франко. Сердце хуярит как барабан, пока тру ноющую коленку.

Снаружи настырный стук.

— Сэр, у вас там все нормально? — стюардесса, голосом сестры милосердия.

Потом снова слышу эту подрывную нормальную интонацию, бесцветный заокеанский вариант того голоса, за который я до боли в курсах:

— Марк, это я… — он запинается, — Фрэнк. У тебя там все нормально, дружище?

Фрэнк Бегби — уже больше не абстрактное понятие или какой-то призрак, порожденный горестными воспоминаниями в уголке моего мозга и незримо витающий вокруг миня в воздухе. Он обрел плоть и кровь в самой будничной обстановке. Он щас с другой стороны этой всратой двери! Но я вспоминаю за его табло. Даже мельком взглянув на Франко, я почуял в нем чё-то совершенно другое. Дело не тока в том, как он постарел, — вполне нормально, я щитаю, но када я последний раз видел этого пиздюка, он валялся, весь в крови, на проезжей части в конце Лит-уок, сбитый на скорости тачилой, чисто после того, как сломя голову кинулся в погоню за мной. Такое ни в ком не раскрывает лучших качеств. И вот сейчас он поймал меня в эту ловушку на высоте шести миль.

— Сэр! — снова стучит стюардесса. — Вам плохо?

Амбиен меня успокаивает, на одно деление уменьшая панику.

«Он ни хрена не сможет тут сделать. Если этот пиздюк заведется, его ткнут электрошокером и повяжут, как террориста».

Дрожащей рукой отворяю со щелчком дверь. Он стоит напротив.

— Фрэнк…

— Этот мужчина с вами? — спрашивает стюардесса Франко.

— Да, — говорит он, напуская на себя авторитетность, — я о нем позабочусь, — и поворачуется ко мне, изображая участие: — Все нормально, корешок?

— Угу, просто запаниковал малехо… думал, ща рыгать начну, — говорю ему, быстро кивая стюардессе. — Я немного боюсь летать… Это, рад тебя видеть, — решаюсь сказать Фрэнсису Джеймсу Бегби.

Стюардесса настороженно сваливает, а я сам про себя: «Не уходи». Но Франко, загорелый и стройный, в белой футболке и с прикольным пятном красного вина, невероятно спокоен. Он стоит и просто улыбается мне. Но не как шизоид, чё держит порох сухим, хоть иво переполняет подавленная угроза, а так, кабута он даже не злится.

К своему полному, блядь, изумлению, я врубаюсь, чё не просто ждал этого дня, а чё теперь, када он наступил, даж охуенно этому рад. С моих дряхлых плечей спадает груз, и миня мутит от пугающей, головокружительной свободы. Может, амбиен.

— По-моему, я тебе денег должен, Фрэнк… — вот и все, чё я могу родить, пока какой-то парень протискивается мимо нас в сортир. Больше тут и сказать нехуй.

Франко продолжает смотреть на меня с улыбкой, поднимает брови.

Бля буду, есть тут и старый, сука, должок, а потом и кидалово буйного неадеквата, чё большую часть жизни провел за решеткой. Ты слыхал по сарафанному радио, чё он давненько тибя ищет, а нескоко лет назад почти тибя поймал, хотя и сам пострадал при этом нехило. «Денег должен» — это еще очень мягко, блядь, сказано. Я могу тока стоять тут с ним, в тесном пространстве у параши, — пока мы летим по небу в этой металлической трубе, а вокруг ревут двигатели.

— Слышь… Я знаю, чё должен вернуть тибе долг, — говорю, клацая зубами, и ясно как день врубаюсь не тока в это, но и в то, чё это вполне реально сделать и он миня нахуй не замочит.

Фрэнк Бегби все так же расслабленно усмехается и ведет сибя непринужденно. Даже взгляд иво кажется благостным, а совсем не маньячным и не угрожающим. На лице больше морщин, и это миня удивляет: они на смешинки смахивают. Бегби редко веселился — ну разве над чужими бедами, результатом собственных действий. Руки у ниво такие ж сильные: тугие кабеля мышц вывалюются с футболки с этой странной меткой.

— Проценты могут быть довольно высокими. — Он снова поднимает брови.

Они будут, нахуй, астрономическими! Это не просто денежный долг. И даже не просто членовредительство, када он без оглядки бросился наперерез мчащейся тачке в маньячной погоне за мной. Это были узы очень и очень давней нездоровой дружбы. Я никада не мог этого постичь, но пришел к убеждению, чё частично это меня и сформировало.

Пока я не кинул иво на те бабки.

Мы провернули одно левое дельце с наркотой. Я был молодым торчком, и мине просто надо было съебать нахуй с Лита, с того болота, куда меня засасывало. Эти деньги были билетом на волю.

Щас я даж не можу ответить на вопрос, какого хуя этот пиздюк делает на рейсе в Л.-А., — щас я сам должен оправдываться. Я прикидываю, чё он заслуживает хотя бы моей попытки объяснить всё, кароч, я скажу иму почему. Почему кинул его, Больного, Второго Призера и Спада. Хотя нет, Спад — с другой оперы. Я вернул деньги Спаду и, гораздо позже, Больному, а потом приложил руку к тому, чёбы нагреть этого пиздюка еще больше, в другой провальной афере.

— Я готов был вернуть тибе долг, — заявляю, сжимая челюсти, чёбы не стукали, — но я был в курсах, чё ты миня ищешь, и решил держаться от греха подальше. Потом произошла эта авария…

Морщусь, вспоминая, как эта «хонда-сивик» подкинула иво в воздух и он жмаканой грудой бухнул на асфальт. Как я его поддерживал, пока не приехала «скорая», и он потерял сознание. В тот момент я в натуре поверил, чё он откинулся.

Пока говорю, все тело непроизвольно еще больше напрягается, опасаясь резкого тычка, но Франко просто терпеливо слушает, глубоко втягуя стерильный воздух. Пару раз мине кажется, чё он подавляет сильное желание заговорить, пока об нас трутся бортпроводники и пассажиры. Када заканчиваю свою запыханную трепотню, он просто кивает:

— Да.

Я выпадаю в осадок. Я бы попятился в недоумении, если б было куда на этой тесной площадке, где мы оказались заперты.

— Да… в каком смысле «да»?

— В смысле, я догоняю, — он пожимает плечами, — я понимаю, чё тибе выбраться надо было. У тибя с наркотой пиздец. А у миня пиздец с беспределом и синькой. Ты догнал, чё надо валить с того места, где мы были, еще до того, как в это врубился я.

«Чё за хуйня?»

— Угу, — все, чё могу сказать. Я должен был перетрухать, но чё-то не чую подставы. С трудом верится, чё это Франко. У него ж никогда таких заморочек не наблюдалось, и он даж стеснялся раньше такие слова употреблять. — Но я выбрал не тот спасательный аппарат, Фрэнк, — признаюсь униженно и смущенно. — Я развел своих же друганов. Как ни крути, а ты, Больной, Спад и Второй… Саймон, Дэнни и Рэб, вы ж были моими друзьями.

— Ты подосрал Спаду, када хрустов иму дал. Он опять на герыча присел.

Лицо у Франко становится холодным и бесстрастным — раньше оно меня выбешивало, ведь обычно это предваряло беспредел. Но теперь все кажется другим. И мне нечего возразить по поводу Спада. Все так и есть. Те три тыщи двести фунтов нихера иму не помогли.

— Если б ты то ж самое для миня сделал, ты бы, наверно, мне с бухлом подосрал. — Он понижает голос, когда мимо проходит еще одна стюардесса. — Поступки редко приводят к желаемым результатам.

— Все так, — мямлю, — но для миня важно, чёбы ты знал…

— Давай за это все не будем. — Он поднимает ладонь, качая головой и слегка жмурясь. — Расскажи лучше, где тибя мотало? Чё мутил?

Мине остается тока подчиниться. Но я думаю за то, как он дошел до жизни такой, и распутываю свои мысли. После того как Франко попытался наброситься на меня в Эдинбурге, хоть его потом и закрыли, я стал очень мобильным директором диджеев, а не островным клубным промоутером, которым был раньше. Директор вечно на ногах. Он разъезжает со своими клиентами по всему свету: у танцевальной музыки уже нет границ, ля-ля-тополя. Но это была просто такая отмазка, чёбы путешествовать, оставаться в движении. Угу, это кидалово на пару вшивых тыщ предопределило не только его, но и мою жизнь. Может, даже больше мою, чем его.

Потом к нам подкатывает эта красивая девица со светлыми волосами до воротничка. У нее стройная, спортивная фигура, лебединая шея, а глаза излучают какое-то спокойствие.

— Так вот ты где, — говорит она, улыбаясь Франко, и, поворачуясь ко мне, вынуждает нас познакомить.

«Чё за хуйня?»

— Это Марк, мой старый друг из Лита. — Пиздюк такой, и это смахует, как ебучий Больной изображал Коннери в роли Бонда. — Марк, это моя жена Мелани.

У меня аж голова кругом от удивления. Потной ладонью тянуся в карман за утешительным пузырьком амбиена. Никакой это не мой старой друган и смертельный враг Фрэнсис Джеймс Бегби. До меня вдруг доходит кошмарный варик: а может, я всю жизнь боялся чувака, которого больше не существует? Пожимаю мягкую, с маникюром руку. Мелани таращится на меня в непонятках. Видать, пиздюк даже ни разу за миня, блядь, не заикнулся! Не могу поверить, что Бегби настолько изменился: (бывший) лучший друган его кидает, сам Франко получает из-за него нехилые травмы и при этом не удосуживается хотя бы от нефиг делать упомянуть за него своей тёфанке!

Но Мелани это подтверждает, с американским акцентом:

— Он никогда не рассказывает о своих старых друзьях — да, милый?

— Просто они в основном на нарах чалятся, и потому ты их знаешь, — говорит он и наконец становится немного похожим на того Бегби, которого знал я. Это стремает и в то же время успокаивает. — Мы познакомились с Мел в тюрьме, — поясняет он. — Она арт-терапевт.

В голове что-то мелькает: размытый фейс, обрывок терки, подслушанной в шумном клубе под ешками, или словесного поноса под коксом: может, это был мой диджей-ветеран Карл или какой-то эдинбургский чел, приехавший на каникулы в Амстик. Насчет того, что Фрэнк Бегби типа стал преуспевающим художником. Я никогда не принимал это на веру, и мое сознание это отвергало. Просто я не реагировал на любые упоминания иво имени. А это была самая бредовая и неправдоподобная с множества баек, чё за ниво травили.

— Что-то вы на блатаря не похожи, — говорит Мелани.

— Я больше социальный работник с функциями тюремного надзирателя.

— И чем же вы на жизнь зарабатываете?

— Руковожу диджеями.

Мелани поднимает брови:

— Я кого-нибудь из них знаю?

— Самый мой известный — диджей Техноботан.

Фрэнк только лупает глазами, чего не скажешь о Мелани.

— Надо же! А я о нем слышала. — Она поворачивается к Франко: — Рут ходила на его концерт в Лас-Вегасе.

— Да, у нас контракт в отеле «Уинн», ночной клуб «Саррендер».

— «Входишь и выходишь из жизни моей, ты разрываешь мне сердце, ей-ей…» — Мелани вполголоса напевает последний хит диджея Техноботана, или Конрада Аппельдорна.

— Я за эту в курсах! — заявляет Франко с неподдельным интересом, и звучит это очень по-литски. Он смотрит на меня, как будто впечатлен. — Молоток.

— Есть еще одно имя, которое вы, возможно, знаете, — решаюсь вставить. — Помнишь Карла Юарта? ЭН-СИН? Звездил в девяностые или, точней, больше в нулевые? Тусил с Билли Бирреллом, боксером?..

— Угу… а это не тот типа альбиносик, корефан Джуса Терри? Тот пацик стенхаусский?

— Угу. Он самый.

— Так он еще диджеит? Ничё за ниво щас не слыхать.

— Угу, перекинулся на саундтреки для кин, но разбежался со своей тёфанкой, черная полоса у чела, и подставил Голливуд с музоном для крупной студийной киношки. Больше не может получить левака для кин, ну и я уговарюю иво в диджеи вернуться.

— Ну и как оно ничё? — спрашивает Фрэнк, а Мелани поглядывает то на него, то на меня, как будто смотрит теннисный розыгрыш.

— Не айс, — признаюсь, хотя говно и то лучше.

У Карла пропала тяга к музыке. Я можу тока вытащить пиздюка с постели и поставить за пульты. Как тока сейшен кончается, водяра рекой и ебля с пляской, ну и меня частенько в водоворот затягует. Как вчера в Дублине. Када я был промоутером в Амстердаме, то держался в форме. Каратэ. Джиу-джитсу. Пахал как вол. Щас такого уже нет.

Как тока чувак освобождает туалет, Мелани туда заходит. Стараюся даже не думать за то, какая она красавица, потому как уверен: Франко прочитает мои мысли.

— Слышь, корефан, — понижаю голос. — Не думал, чё все так обернется, но нам есть за чё малехо перетереть.

— Да ну?

— Угу, есть же этот вопрос, и иво надо решить в твою пользу.

Франко смотрит как-то смущенно, потом пожимает плечами и говорит:

— Махнемся номерами.

Пока обмениваемся контактами, появляется Мелани, и мы все возвращаемся на свои места. Снова сажусь, рассыпаясь в извинениях перед жирным мудаком, который отправляет меня в игнор, но сидит с возмущенно надутыми губами, точно приклеенными, пассивно-агрессивно потирая свою мясистую ляжку. Вздрагую от страха и волнения, которых уже сто лет не испытывал. Алкаш-аэрофоб смотрит на меня с осоловелой панической эмпатией. Если я встретился с Фрэнком Бегби в таких обстоятельствах, это говорит о том, что у вселенной слетела кукушечка.

Закидуюсь еще одним амбиеном и начинаю кемарить: мой беспокойный мозг циклится на житейских раскладах. Думаю, как они тебя ожесточают и отупляют…

«…на чё-нибудь классное у тибя тупо нет больше времени, и ты постоянно увязаешь в какой-то лабуде, в общем, тибе становится поебать на чужую дрисню — если выделить ей место, она ж тибя просто переполнит — тада ты оттягуешься и зыришь „Поп-идола“ — самой собой, с иронией, с морем пафосного, въедливого презренья, — но иногда, только иногда, это не может полностью заглушить странную переполняющую тишину, и чё-то там негромко шипит на заднем плане — с этим звуком из тебя вытекает жизненная энергия…

— слыыыыыышшшшь…

— с этим звуком ты подыхаешь — ты пленник собственного самоутверждения, самоограничивающих алгоритмов, позволяешь гуглу, фейсбуку, твиттеру и амазону заковать тебя в психологические цепи и впаривать тебе сраную одномерную версию тебя самого, и ты принимаешь ее, потому как это единственное утверждение, которое есть в наличии, — вот твои друзья — вот твои коллеги — вот твои враги — вот твоя жизнь — тебе нужен хаос, нужна внешняя сила, чёбы встряхнуть и вывести тибя с этого самоупоения — тебе это надо, потому как у тебя самого уже не хватает на это воли и фантазии, — когда я был помоложе, Бегби, так резко соскочивший со своей литско-тюремной колеи, сделал это за меня — это кажется шизой, но какая-то часть миня всегда скучала за пиздюком — ты должен жить, пока не сдохнешь…

— ну и как же ты живешь?»

Позже в аэропорту еще немного болтаем, дожидаясь, пока нам багаж подгонят. Пытаюсь растянуть поясницу, а Фрэнк показывает мине на трубе своих детей — двух милых девочек. Все это совершенно вышибает. Почти похоже на здоровую, нормальную дружбу, чё должна была у нас быть, вместо моих постоянных попыток хоть как-то остановить иво беспредел. Он рассказует мине за свою предстоящую выставку, зазывает туда и тащится от недоверия на моем щачле, а я даж не пытаюся иво скрыть, пока ко мне медленно подъезжает мой клетчатый чемодан на колесиках.

— Угу, знаю, — снисходительно соглашается Бегби, — прикольные старые расклады, Рентс.

— Базара нет.

«Франко. Выставка, блядь! Такой хуйни нарочно не придумаешь!»

Кароч, смотрю, как он выходит с зала прилета лос-анджелесского аэропорта со своей молодой женой. Она умная и клевая, и у них явно любовь. Это большой шаг вперед, если сравнивать с той, как ее, в былые времена. Схватив бутылку воды с автомата, заглатываю еще один амбиен и направляюсь в автопрокат с тревожным чувством, что вселенная съехала с катушек. Если бы здесь и сейчас кто-то сказал мине, чё «Хибзы»^[1] выиграют в следующем сезоне Кубок Шотландии, я бы практически ему, нахуй, поверил. Стыдно признаться, но горькая правда в том, чё я завидую пиздюку — художнику и творцу с шикарной чикулей. Не можу не думать: «На его месте должен был быть я».

Примечания

1

«Хиберниан» (Hibernian F. C., с 1875) — шотландский профессиональный футбольный клуб из эдинбургского района Лит. Основан католическим священником Эдвардом Ханноном и первоначально предназначался для членов ирландской иммигрантской общины (откуда название, происходящее от латинского наименования Ирландии — Hibernia). Домашняя арена клуба — стадион «Истер-роуд». — Здесь и далее примеч. перев.