Приключения «Идиота»

Ира Брилёва, 2014

«Если роман Достоевского «Идиот» читать, пропуская все, что нормальные люди считают гениальным, то получится вполне приличный детектив. Вроде Агаты Кристи. А как я еще могу читать Достоевского, валяясь на пляже? Конечно, дотошный собеседник поинтересуется, а что Достоевский вообще делает на пляже? В Турции? Ну там Донцова или, на худой конец, Дюма… Во-первых, Достоевского кто-то забыл на пляжном лежаке. А во-вторых, этот кто-то до меня изобрел новый способ чтения гениальных психологических текстов – куски со знаменитыми рассуждениями русского классика о смысле жизни и сути бытия просто выдрали из книжки, оставив голый сюжет. Я справилась с укороченным Достоевским минут за сорок и снова принялась скучать…»

Глава 2

Стамбул действительно оказался замечательным городом. Не совсем пляжно-курортным, хотя, если есть море, значит, где-то есть и пляж. Но для туристов тут был настоящий рай. Чего стоили одни только старые мечети. Они были непререкаемо величественными, от них исходил запах столетий. Не в прямом, конечно, смысле. Хотя, что касается запахов, то с этим в Стамбуле тоже было все в порядке. Запахи были разными. На берегу Босфора у маленьких ресторанчиков пахло паленым рыбьим жиром. Это жарили недавно выловленных рыб с неизвестными мне названиями. Этот запах мне не нравился.

Но были и запахи, которые вызывали очень приятные ощущения. Например, на старинном турецком базаре, где в мешках, мешочках и флакончиках продается нескончаемое количество разных приправ, благовоний, порошков и порошочков, и еще целая куча совершенно неизвестных мне совместных изобретений природы и человека. Это все было действительно необычным, напоминало сказки Шахерезады и еще что-то очень восточное, хорошо знакомое по детским книжкам. Но самыми замечательными на этом базаре, как и следовало из записки Владимира Петровича, были «золотые» ряды. Я никогда не видела столько золота в одном месте. Как завороженная, ходила я от одного прилавка к другому, разглядывая кольца и колье, браслеты и брошки, ожерелья из кораллов, жемчуга и замечательной сине-зеленой бирюзы. Драгоценностей было бесчисленное множество, и мой неподготовленный ум не мог переварить сразу столько информации. Я от природы не была падка на побрякушки. Но здесь, среди всякой блестящей дребедени, попадались настоящие произведения искусства. А вот искусство я любила.

Мне здорово приглянулось одно колечко. Оно было на удивление недорогим, но мне очень понравилась его необычная форма — крупный золотой цветок с огромной каплей бирюзы посередине. Очень эффектно.

Когда я случайно взглянула на часы, оказалось, что я брожу по рынку уже третий час. Туризм туризмом, но ведь я на юге. А юг — это море. И глупо в такую жару шляться по базару, даже если он восточно-сказочный. Минутку поразмышляв на чисто женскую тему — купить сейчас что-нибудь заманчиво-золотое или отложить на потом, я подумала, что не стоит откладывать хорошее дело. Тем более, что некоторые маркетинговые исследования данного рынка я уже произвела. А вдруг ассортимент изменится или обстоятельства? Доводы были трезвыми, и я решилась. Кольцо в виде золотого цветка с бирюзой совершенно замечательно смотрелось на моей руке, и я с чувством выполненного долга и в прекрасном настроении отправилась на поиски моря, пляжа и новых приключений.

Найти пляж в непляжном городе оказалось непростой задачей. Если на рынке каждый второй говорил со мной на моем родном языке, — что тоже было приятной неожиданностью, то чем дальше я забиралась в глубь этого огромного города, тем меньше полиглотов попадалось на моем пути. Поняв, что скоро я забреду в такие дебри, где мне не у кого будет спросить даже дорогу назад, я взяла такси. И все снова наладилось. Таксисты во всех странах — народ разговорчивый. И очень скоро я знала не только курс доллара по отношению к рублю, марке, йене и, конечно, к турецким лирам, но и так же, где здесь находится неплохой пляж и как зовут президента этой страны. Турок привез меня к берегу моря и я, щедро отблагодарив его, ступила на морской песок. Пляж был небольшим, но вполне комфортабельным. Пляжные лежаки, зонтики, снующие туда-сюда продавцы всякой всячины — все как везде. И море. Огромное, синее и прекрасное. А над ним солнце. Красота! Нега и покой.

Я не торопясь разделась и улеглась на ближайший лежак, расстелив на нем пляжное полотенце, которое болталось в моей сумке с самого утра. Повертевшись минут пятнадцать под нещадно палящим солнцем, я поняла, что опрометчиво было с моей стороны думать о послеполуденном пляже как о манне небесной. Зной и духота усиливались, а тело понемногу поджаривалось, как поросенок на вертеле. Я сползла с лежака и короткими перебежками по раскаленному песку добралась до спасительного моря. Поплескавшись вволю и охладившись до нормальной температуры, я вылезла на берег. Но вскоре жара снова стала доставать меня. Я поняла, что бой с летом я проигрываю. Ну и пусть. Зато меня радовал сам факт, что я и лето, наконец, встретились, и я могу вот так запросто валяться на пляже и уйти с него, когда вздумается. Эта мысль была приятной сама по себе. Альтернативой пляжу было сидение в пыльном офисе. Офис летом — это то еще удовольствие! То под кондиционером простудишься, то от духоты голова болит.

Перевернувшись на бок, чтобы он поджаривался так же равномерно, как и все остальное, я заметила книжку на соседнем лежаке. Ура! Книжка на пляже — это спасение от скуки. Как газета в поезде или журнал в самолете. Книжка была немного странная, вся разодранная и старая. Но это ничего страшного! Чтиво — оно и в Африке чтиво. Я потянулась за книжкой, одновременно окинув взглядом пляж, — нет ли хозяина у этого предмета. Хозяин не обнаружился. Ну и замечательно! Взглянув на название, я невольно улыбнулась. Достоевский. «Идиот». Отлично. Русская классика в таком месте — вещь непредсказуемая. Чудны твои дела, Господи! И я погрузилась в чтение.

Если мой уважаемый читатель вдруг забыл, то мне несложно напомнить — об этой книжке я уже упоминала в самом начале моего повествования. Но не грех вспомнить об этом еще раз, поскольку именно с этой драненькой книженции все и началось.

Книжка была коротенькой. Вернее, изначально, видимо, она была нормальной. Но кто-то над ней серьезно потрудился, выдрав из нее все страницы с описанием замечательных лирико-философских отступлений. Классик Достоевский именно ими и прославился. Поэтому книжка закончилась очень быстро, но это было весьма кстати — жара вступила в соревнование с адскими сковородками и дальше оставаться здесь было просто опасно для жизни. Громкий голос муэдзина окончательно вывел меня из состояния пляжной дремоты.

Над пляжем поплыл аромат кофе. Я подняла голову и огляделась. Оказывается, рядом с пляжем стояло маленькое уютное кафе. И как это я его сразу не заметила? Интересно, я сегодня завтракала или нет? Я совсем выбилась из графика повседневности. Обычно кофе следовал у меня сразу за утренним душем. Но на отдыхе все не так. На отдыхе стремишься сэкономить каждую минуту жизни. Вот она есть, и вот ее уже нет. А так жалко. И поэтому утренний кофе как-то плавно перемещается на более позднее время. Зато сколько я всего сегодня увидела! О-го-го! Одевшись и сунув мокрое полотенце и книжку в мою пляжную сумку, я направилась в сторону кафе.

Кофе в пляжном ресторанчике оказался неожиданно вкусным, и я с наслаждением обнюхивала уже вторую чашку, когда около моего стола остановился торговец всякой ерундой. В Турции этих аналогов наших коробейников пруд пруди. «Мадам, мадам», — назойливо зудел коробейник, подступая ко мне сразу с четырех сторон — как это они умеют так ловко!

— Ну ладно, фиг с тобой, — сдалась я, — что там у тебя, выкладывай. Я по опыту знала, что проще отдать ему доллар, пока он не расплавил мне мозг своими причитаниями. Все торговцы в мире одинаковы — что ж, это их работа, их можно понять. Я склонилась над коробом с сувенирами, но вдруг что-то, какое-то постороннее движение насторожило меня. Я резко вскинула голову, и как раз вовремя. Моя пляжная сумка тихо уплывала с соседнего стула, куда я ее беспечно кинула, расслабленная запахом кофе. Юркий кучерявый турок, прикрываясь торговцем-коробейником, тянул мою сумку к себе, глядя поверх моей головы глазами младенца с полотен Боттичелли.

— Эй, ты, оставь сумку в покое, — заорала я, вскакивая и переворачивая стол.

Стол я перевернула нечаянно, а вот вопль был запланированный и хорошо отрепетированный — кто из русских не любит на халяву поорать.

Спотыкаясь через перевернутую мебель, торговец сувенирами и воришка кинулись в разные стороны, роняя на ходу и товар, и мою сумку.

На шум выскочил хозяин ресторанчика и, потрясая кулаками, что-то быстро заверещал на своем птичьем языке вдогонку улепетывающим со всех ног горе-воришкам (а торговец-то, оказывается, для отвода моих глаз вокруг меня крутился — иначе, с чего бы это ему удирать, а?)

Когда суматоха улеглась, хозяин торжественно вынес мне третью чашку кофе — приз от заведения. Все же я пострадала на его территории, а турки народ признательный, я в полицию не жаловалась, скандал замяла, так что кофе был заслуженный.

Но хозяйская щедрость пошла еще дальше. Справившись у меня, как «мадам» относится к кухне его заведения, и поняв, что пока никак — мадам еще не обедамши, турок пулей понесся на вышеупомянутую кухню и лично принес мне крошечную пиалку с жиденьким бульоном и 50 граммов салата на огромной фарфоровой тарелке.

Пока я все это поедала, он сидел рядом, заглядывал мне в глаза и цокал языком.

Неужели я выгляжу как человек, который вчера покинул концлагерь и которому пища в нормальных человеческих объемах категорически противопоказана еще месяца два-три?

Перебив голод этой больничной порцией еды, и искренне поблагодарив турка за мою не испорченную фигуру, я отправилась к себе в отель, чтобы, наконец, отдохнуть от треволнений этого долгого жаркого дня.

Лежа в номере под кондиционером, я почти уснула, но легкий скрип балконной двери вернул меня в жаркую турецкую действительность. Да что за напасть такая! Дадут мне сегодня выспаться или нет.

И вдруг я увидела то, что мигом прогнало сон из моей головы. Из-за занавески появилась курчавая черная голова, воровато огляделась, а затем голова просунула из-за занавески такую же курчавую руку и стала шарить в моей пляжной сумке, которую я бросила на кресло у окна, даже не потрудившись вынуть из нее мокрое полотенце — от жары оно и так высохло. Эта рука шарила в моей сумке около минуты, натыкаясь на разные предметы, коих там было великое множество. Шутка ли, — пляжная сумка у меня размером со средний чемодан.

И наконец нашарив что-то, рука потащила это «что-то» к себе. К моему великому изумлению это был Достоевский. Господи, да зачем же ему старая разодранная книженция, он же по-русски и читать-то не умеет!

Я поняла, что еще мгновение, и мой Достоевский исчезнет за занавеской. Издав боевой клич самураев, я одним прыжком оказалась у балконной двери и вцепилась в руку похитителя. То ли от неожиданности, то ли от боли он выронил книжку, взвыл там, за занавеской, от бессилия и исчез.

Я уселась в кресло и стала размышлять. Что-то в облике этого грабителя показалось мне знакомым. За сегодняшний день меня хотят ограбить уже второй раз. А это перебор. Стоп. Вот именно, второй раз.

Так это же тот самый ворюга, из кафе! И там он мою сумку хотел утянуть. Но зачем он в ней шарил — цапнул бы, и готово. Что-то здесь не вязалось.

Подумав еще с минуту, я сообразила, что похититель охотился вовсе не за моей сумкой, а за книжкой, иначе зачем ему так рисковать, пробираться ко мне на балкон, копаться в сумке.

А ведь в Турции с воровством строго. Где-то в турецкой глубинке небось до сих пор за это руку отрубают.

Ошарашенная своим неожиданным открытием, я задумалась всерьез.

Во-первых, что это за турецкий поклонник русской классики?

А во-вторых, откуда он узнал, где мой балкон?

Второе соображение сразу сделало меня еще серьезней.

Кто мог сказать малограмотному турецкому воришке, кто я и где я живу?

А главное, почему именно драный Достоевский, а не, к примеру, обычный кошелек?

Эти вопросы требовали ответов. И чем больше я над ними думала, тем меньше мне нравились предполагаемые ответы. В воздухе запахло русской мафией и неприятностями.

Я решила рассуждать логически, я вообще обожаю это занятие. Я взяла в руки книжку и стала ее разглядывать. «Что же в тебе такого особенного, что тебя так упорно хотят спереть?» — спросила я у книжки, перелистывая пожелтевшие странички. Книжка как книжка, старенькая, ничего особенного. Но внезапно мне на глаза вновь попались пометки на полях, кое-где совсем бледные, но вполне различимые. Я подошла к окну — там было светлее и лучше видно. То, что я вначале приняла за обыкновенные комментарии к книге, которые часто делают на полях страниц вдумчивые читатели, оказалось какими-то бессвязными буковками, то ли на латыни, то ли еще на каком-то неизвестном мне языке. А может, человек, читавший эту книгу, был не русским, и поэтому оставил комментарии на своем родном языке? Конечно, странно читать книгу на языке оригинала, а комментарии оставлять на каком-то другом языке, но если подумать, такое может случиться. Какой-нибудь студент-иностранец изучает русский язык, читает Достоевского, а комментирует прочитанное по-своему. Почему нет?

Я снова села в кресло. Никакой более подходящей версии мне в голову не приходило. Только зачем же этот студент повыдирал половину страниц в этой книжке, а теперь так упорно хочет ее вернуть? Что, Достоевский в магазине кончился? Иди, купи нового.

Что-то опять не выходило у меня стройной и понятной версии. И я стала думать дальше.