Культурно-историческая психология юмора

Иоланта Домбровская

В русле культурно-исторической психологии анализируется феноменология юмора, формы его существования и контексты изучения. Обосновывается главная форма существования юмора как высшей психической функции. Предлагается объяснительная модель личностной регуляции жизнедеятельности, в которой юмор проявляется как психологическое орудие.Для анализа национального своеобразия юмора используются методы психологического контентанализа и корпусной лингвистики.

Глава 2. Психологический анализ культурогенеза юмора

Если в первой главе мы старались рассмотреть контексты изучения юмора, то задачей этой главы является рассмотрение становления юмора в истории культуры. В исторической психологии (Белявский, 1985, Шкуратов, 1994 и др.) и в других исторических направлениях психологии (Роменец, 1989, Боброва, 1994 и др.) эта проблема рассматривается мало, хотя встречаются описания интересных феноменов. Зато ей посвящены отдельные монографии в русле культурной антропологии (Козинцев, 2007, Артемова, 2015), встречаются описания феноменов смеха и улыбки в этологии (Лоренц, 1994, Бутовская, 2004). В культурологии тема смеха, особенно применительно к отдельным историческим периодам, проработана достаточно (Бахтин, 1990, Лихачев, 1984). В общепсихологических же работах по юмору поднимаются проблемы генезиса и развития юмора (Мартин, 2009 и др.), однако они проработаны недостаточно. Обусловлено это тем, что методологические основания используемых научных подходов недостаточны для осмысления такой сложной проблемы, как проблема генезиса и развития юмора. Достаточную теоретическую и методологическую базу для осмысления и интепретации истории юмора дает только культурно-историческая психология. Внутренняя же методологическая рефлексия аппарата объяснительных и теоретических понятий культурно-исторической психологии выявляет его неполноту, которая восполняется нами посредством привлечения до сих пор внешних по отношению к культурно-исторической психологии понятий «культурогенеза» из культурологии, «ноогенеза» из философии и «комического образа» из эстетики. Метод интерпретации позволяет восполнить частую неполноту описаний и/или анализа феномена юмора в истории философии и психологии.

Рассматривая в этой главе культурогенез юмора в культурно-исторической парадигме, мы затрагиваем и проблему порождения нового знания, и проблему влияния нового знания на формирование психических функций. Мы используем понятие «культурогенеза», а не «формирования», поскольку полагаем, что в истории человека велика роль случайности, спонтанности и бифуркации (И. Пригожин), в связи с чем понятие «формирования», предполагающее наличие известной заранее цели формирования, было бы натянутым.

2.1. Стадии и механизмы развития юмора как высшей психической функции

Мы считаем возможным формулировать проблему психологического анализа становления юмора в истории человека именно как проблему культурогенеза, заостряя этим вопрос о том, что юмор есть продукт (и поздний продукт) культурно-исторического развития общества и сознания человека. В культурологии под культурогенезом понимается «один из видов социальной и исторической динамики культуры, заключающийся в порождении новых культурных форм и их интеграции в существующие культурные системы, а также в формировании новых культурных систем и конфигураций. Сущность культурогенеза заключается в процессе постоянного самообновления культуры не только методом трансформационной изменчивости уже существующих форм и систем, но и путем возникновения новых феноменов, не существовавших в культуре ранее» (Флиер, 1995).

Историко-филологические исследования слова «юмор» показывают, что в античности слова, обозначающего то, что мы сегодня называем юмором, не было. Само слово «humor» было, но оно обозначало «жидкость, влага» (напр.: Черных, 1994, с.459). Это слово было позаимстововано из обыденной речи медициной и превратилось в понятие «гуморов», определяющих темперамент, а в современной медицине стало понятием «гуморальной регуляции».

Согласно Л. С. Выготскому, «слово почти всегда готово, когда готово понятие» (Выготский Л. С., 1982б, с.19). Понятие о юморе в античности не было «готово». Это позволяет поставить вопрос о закономерностях культурогенеза юмора в ходе истории.

Стадия биогенеза смеха и улыбки и их первичной социализации

Анализ первых упоминаний о «смеховом» позволяет выделить две основные предпосылки юмора: 1) комическое, смешное и 2) смех.

Предпосылки юмора характеризовал Аристотель. Так, «смешное — это какая-нибудь ошибка или уродство, не причиняющее страданий и вреда, как, например, комическая маска» (Аристотель, 1998, с.1070). Предполагалось то, что люди осмысленно смеются именно над комическим. По Платону, смех может быть направлен на что угодно и может быть амбивалентным.

В феномене осмысленного смеха пересекаются и встречаются биологическая способность к смеху и идеальная способность к комическому восприятию. Согласно Л. С. Выготскому, это можно интерпретировать как то, что в юморе встречаются две линии развития человека — натуральная и культурная. А они являются основой высших психических функций. Юмор уже на заре своего культурогенеза развивается как психическая функция. Но на первой своей стадии, в соответствии с закономерностями формирования высших психических функций, описанными Л.С.Выготским, она выступает не как индивидуальная психическая функция, а как особая социальная активность. Согласно А. Г. Асмолову, этот социальный прототип юмора выступает как феномен преадаптации, то есть возникновения в эволюционирующей системе полезных признаков до того, как они стали этой системе действительно полезны. (Асмолов, 2001, с.39).

Комическое восприятие и смех впервые «встречаются» в массовых действах: в античных празднествах — сатурналиях и дионисиях, в античном театре (например, при массовом просмотре комедий Аристофана), при восприятии речей ораторов (например, Цицерона), особенно в импровизированных театральных действах, когда ватаги ряженых бегали по пригородам — «komos» — к которым восходит этимология слова «комическое» (Аристотель, 1989, с.350). Сама этимология слова комическое, восходящая к komos (пригородам), задает стандарты формирования смехового и юмора. Комическое — это не магистраль культуры, а ее «пригород», «обочина», некоторый обходной путь. Ватаги ряженых, бегающие по этим пригородам и смешащие людей, задают стандарт социальности юмора.

В древних комических действах смеховое и зарождающийся юмор выступают как свойство вида Человек, разделенное между людьми. Юмор не осознается отдельным человеком как юмор. Он существует в виде понятия о смешном, которое эксплицировал Аристотель. А смех — биологическая реакция, он представляет собой «натуральную», природную основу юмора. Связка смеха и комического позволяет юмору постепенно отрываться от биологической основы за счет социальности смеховой деятельности и идеальности комического образа.

Цицерон мало пишет о смехе как таковом, но он формулирует «нормы» и функции шуток для их применения в ораторском искусстве. Он считает, что «в шутке первым делом надо соблюдать меру» (Цицерон, 1972, с.178). А воздействие шутки может быть следующим: шутка вызывает расположение к тому, кто шутит, она может восхищать, она может опровергать противника или «показывает самого оратора человеком изящным, образованным, тонким» и «она разгоняет печаль, смягчает суровость, а часто и разрешает шуткой и смехом такие досадные неприятности, какие нелегко распутать доказательствами» (Цицерон, 1972, с.178).

А Овидий даже учит смеяться: «открывать рот при смехе надо умеренно: на щеках должны быть видны две ямочки и нижняя губа — чуть-чуть приоткрывать низ верхних зубов… Смех должен быть… легким и чем-то женственным для уха!» (Овидий Назон, 1998, с.350; цит. по Станкин, 2003).

В Средневековье улыбка поощряется более, чем громкий смех. Она привязывается не к комическому образу, а к образам Христа и Мадонны. Связь улыбки и воспринимаемого идеального образа святости способствует развитию способности к психическому отражению и задает предпосылки формирования способности к обращению «улыбки» (и юмора) на самого себя, способствует индивидуализации смехового в дальнейшей истории.

Эволюционный смысл смеха зафиксирован Августином. Так, Августин следующим образом упоминает смех: «они (числа) не суть образы предметов. Пусть посмеется надо мной тот, кто этого не видит, и я пожалею его за этот смех» (Августин, 1989, с.157). Таким образом, он не просто описывает природу смеха от непонимания, от неспособности к абстракции, от грубости, «неотесанности культурой» личности человека, но определяет смысл смеха как «компенсаторный» (Выготский Л. С.) или «неадаптивный» (Асмолов А. Г.). Смех создает возможность установить пробел понимания, задать вопрос о понимании абстракции другому человеку.

Стадия социогенеза юмора

Социальность, присущая раннему юмору, максимально проявилась в ренессансной культуре, описанной М. М. Бахтиным на основе творчества Ф. Рабле. Среди широких народных масс была популярна «культура смеха» — регламентированные временем досуга словесные игры, нарочитое обжорство, карнавальные шествия и переодевания, изменяющие образы людей, сопровождающиеся заразительным, направленным друг на друга, на себя и на весь мир остроумием и смехом (Рабле, 2001, Бахтин, 1990). Способность человека к юмору выступала как разделенная между людьми психическая функция. «Отношения между высшими психическими функциями были некогда реальными отношениями между людьми, коллективные, социальные формы поведения в процессе развития становятся способом индивидуального приспособления, формами поведения и мышления личности» (Выготский, 1984 а, с.221).

Стадия ноогенеза юмора

Одновременно происходило и возвышение комического восприятия, отрыв его от чувственной основы смеха. Так, комическое становилось способом особого осмысления мира в его целом. Примером этому служит само название Данте — «Божественная комедия» (Данте, 1986).

В разделенной между людьми способности к юмору — «смеховой культуре» — обнаруживается психологический механизм социогенеза юмора. Согласно А. Г. Асмолову, «под социогенезом в психологии понимается происхождение и развитие высших психических функций, личности, межличностных отношений, обусловленное особенностями социализации в разных культурах и формациях» (Асмолов, 2001, стр.160). Он выделяет такие механизмы социализации как подражание и идентификация (там же, стр.161). В случае трансформирования понятия комического в способ осмысления мира, которое произвел Данте, обнаруживается механизм ноогенеза юмора. Понятие «ноогенез» выросло из представлений В.И.Вернадского (Вернадский, 1989) и Т. Шардена (Шарден, 1965) о «ноосфере» и активно введено в научный обиход А. Л. Ереминым как понятие, объясняющее эволюцию интеллектуальных систем (Еремин, 2005). Мы же под ноогенезом понимаем процессы отчуждения психического, которые проявляются в формировании сферы идеального, как ее понимал Э. В. Ильенков (1991), или «ноосферы», в которой презентируется отчужденное знание, которое, в свою очередь, влияет на психологию людей. Основными психологическими механизмами ноогенеза являются индивидуальное обобщение социальных представлений и порождение нового знания. Использование понятия «психологических механизмов ноогенеза» объясняет тот переход в современной культуре, который А. Г. Асмолов обозначил как «…переход от режима употребления, усвоения культуры — к режиму конструирования различных социальных миров» (Асмолов, 2001, с.91)

Механизм ноогенеза (как индивидуального оформления представлений) обнаруживается у Бена Джонсона в комедии «Каждый вне своего нрава», 1599). Он пишет так:

«… в теле человека

Желчь, флегма, меланхолия и кровь,

Ничем не сдержанные, беспрестанно

Текут в свое русло, и их за это

Назвали humours. Если так, мы можем

Метафорически то слово применить

И к общему расположению духа:

Когда причудливое свойство, странность

Настолько овладевают человеком,

Что… по одному пути

Влечет все помыслы и его чувства,

То правильно назвать нам это — humour»

(перевод М. Заблудовского, приводится по Будагов; 1971, стр.181)

В этом уникальном тексте видно, как происходит «метаморфоза», трансформация идеи биологического (гуморальные жидкости Галена и Теофраста) в идею внутреннего («расположение духа»). И затем это внутреннее, психологическое детерминирует поведение человека. Это механизм персоногенеза личности (А. Г. Асмолов) и механизм ноогенеза юмора, того, как складываются и оформляются представления о юморе как таковом и того как рождается «Третий мир» по К. Попперу, его «универсум объективного знания» (Поппер, 2002) или «ноосфера» по В. И. Вернадскому. Происходит и обновление значения слова. Значение слова «humor» приобретает второе значение — «нрав, настроение». В этом значении слово «юмор» сохраняется как омоним «чувства юмора» в современных английском, польском языках, хотя в русском языке у слова «юмор» имеется только современное, третье его значение, о котором будет сказано позже.

Сама способность к юмору трансформируется. Из разделенной между людьми функции юмор превращается в свойство личности, а строго по Бену Джонсону — свойство характера. В тот период произошло и становление того, что мы называем комедией характеров. Развивается и комедия положений, комедия ситуаций. Жан Поль осмыслил театральную комедию как равноправный жанр высокого искусства, служащий целям воспитания эстетического восприятия. Юмор же он считал свойственным (в свою историческую эпоху) не всем, а немногим: «Все серьезное для всех, юмор существует для немногих, и вот почему: он требует духа поэтического, духа вольно и философски воспитанного, который принесет с собой не пустопорожний вкус, а высший взгляд на мир» (Жан-Поль, 1981, с.128). Таким образом, юмор, комедия выступали как средство развития личности.

И. Кант писал уже о юморе как индивидуальной способности человека, как о таланте человека, у которой есть внутренняя сущность — «игра представлений» (Кант, 1966, с.352). Это еще и пример интеллектуализации, идеализации чувства юмора. Кант пишет об этимологии немецкого слова «юмор» (Laune), что оно как бы отслоилось от слова «Lanier» — веселость — и обозначает способность произвольно приходить в хорошее расположение духа (Кант И. 1966; стр.355—356). Таким образом, у юмора появляется внутренняя опосредованность — «игра идей» и произвольность. В хорошее расположение духа, по Канту, человек приходит именно благодаря идеальному знаковому опосредствованию юмористического акта «игрой идей». Опосредованность и произвольность, согласно Л. С. Выготскому — это еще два признака высших психических функций, которые человек приобретает в ходе истории.

К 19 веку юмор становится свойством присущим уже не только избранным, а всем или почти всем. Под влиянием развития «массового общества», доступности знания, вовлечения широких слоев населения в социоисторические процессы, стиранием резких отличий «высокой» и народной культуры, юмор становится реальной или потенциальной способностью. В отличие от ренессансного смеха, юмор — это уже не свойство, разделенное между людьми, а свойство отдельной личности. Юмор массовизируется, с одной стороны, а с другой стороны, дифференцируется на типы и оттенки. Это находит отражение и развитие во взглядах философов и эстетиков 19 века (см.: Рюмина, 1990, Рюмина, 2016, Гилберт, Кун, 2000).

А. Бергсон полагает, что обязательным условием смеха является способность смотреть на вещи под особым эстетически-игровым углом зрения. По А. Бергсону, смех как метафизическая категория занимает промежуточное место между сферой эстетического и сферой повседневности. Задача смеха — побеждать автоматизм в живом (Бергсон, 1992, с.21), и этим давать свободу эволюции живого. Способность к эволюционированию — это видовая способность человека. Вместе с человеческой личностью эволюционирует и юмор. А точнее, становящаяся в ходе истории способность к юмору и смеху служит одним из средств эволюции психики. Юмор как некая «остановка» в привычном, автоматическом ходе событий, создает прерывистость, эксцесс в функционировании человеческой психики. Юмор как эксцесс в непрерывности психического создает предпосылки для развития свободы и вариативности личности, предпосылки для индивидуальной эволюции.

В 20 веке внимание к юмору проявилось прежде всего у психологов. Наибольшее значение для ноогенеза юмора имели взгляды З. Фрейда и Г. Олпорта. З. Фрейд описал юмор как механизм психики, противоположный вытеснению. Юмор, по З. Фрейду, не скрывает вытесненные содержания сознания, а приоткрывает их, «Юмор является средством получения удовольствия, несмотря на препятствующие ему мучительные аффекты». (Фрейд, 1991, с. 398). Г. Олпорт характеризует чувство юмора как аспект самообъективации: способности, трансцендирующей и интегрирующей личность, рядоположенной религиозному чувству (Allport, 1988, с. 177). Позже В. Франкл говорит о юморе как о проявлении антропологической характеристики человека — способности к самоотстранению: «Юмор относится к существенным человеческим проявлениям, он дает человеку возможность занять дистанцию по отношению к чему угодно, в том числе и к самому себе, обрести тем самым полный контроль над собой» (Франкл, 1990, с. 343—344).

Вышеназванные мыслители во многом не только фиксировали, но и формировали представления о юморе. Специфика юмора такова, что он формировался в ходе человеческой истории рука об руку с формированием личности и под влиянием тех мыслей о юморе, которые излагали и популяризировали мыслители (лидеры общественных мнений). В связи с этим можно говорить не только о социогенезе чувства юмора, но и о его ноогенезе. Понятие ноогенеза, понимаемое прежде всего, как индивидуальное оформление представлений, а также порождение нового знания, дополняет представления о биогенезе, социогенезе и персоногенезе А. Г. Асмолова. В концепции исторической эволюции вида Человек А. Г. Асмолова понятие ноогенеза выглядит избыточным, но мы считаем, что оно хорошо описывает роль индивидуальной ноогенной деятельности, которая в терминах А. Г. Асмолова и В. А. Петровского может описываться и понятием «нададаптивной активности».

В 20 веке произошло формирование «массового общества» и плюрализация культуры. Налицо разнообразие точек зрения на юмор и исследовательских подходов к его изучению (См.: Иванова, Ениколопов, 2006; Мартин, 2009).

Если в эпоху Ренессанса, в период своего социогенеза, зарождающийся юмор способствовал предотвращению кризиса культуры, гармонизировал разнонаправленные тенденции, то по мере своего развития юмор все более становится фактором управления общественным мнением, причем произвольно используемым фактором. Современный телевизионный юмор ушел от темы политики, перешел на темы обыденной жизни, эксплуатирует тему «маленького человека». Способствует ли это становлению гражданского общества или отвлекает внимание от «больших» тем политики, культуры? На эти вопросы ответа пока нет. Юмор находится в процессе развития, как находится в процессе развития и человеческая личность и сама природа человека. Своей эксцессивностью, опосредованностью, произвольностью юмор приоткрывает свободу и вариативность человеческого существования.

Стадия интериоризации и развития юмора

Юмор в своем социогенезе зарождается из полифонической смеховой культуры. Будучи интериоризованной, полифония смеховой культуры превращается в диалог личности с личностью, а затем во внутренний диалог. Во внутреннем диалоге, который является не только рефлексией «полюса субъекта и полюса объекта» (Леонтьев Д. А., 2009а), не только рефлексией полюса субъекта и полюса субъекта другого человека, а «расщеплением» личности на два «голоса» в их понимании М. М. Бахтиным (Бахтин, 1972). Ими могут быть «Я-центр» и «Я — образ» как при системной рефлексии (Леонтьев Д. А. Салихова, 2007) при прогрессивном развитии личности или «я идеальное» и «я реальное», «я прошлое» и «я настоящее» или проблемном или даже при регрессивном развитии личности. Как пишет Д. А. Леонтьев, «Юмор в своих высших формах — обращенный на самого себя — безусловно связан с внутренним диалогом, с расщеплением Я на Я-субъекта и Я-объект, с возможностью взгляда на себя со стороны» (Леонтьев Д. А., 2013). Обращение чувства юмора субъектом на самого себя создает возможности самотрансценденции и даже самодистанцирования в его понимании В. Франклом (Франкл, 1990). Межличностный диалог и внутренний диалог служат развитию личности и ее возможностей. Поскольку возможна самотрансценденция человеческой природы в отчужденную «ноосферу», возможно и дорефлексивное самотрансцендирование в межличностных или внутриличностных актах юморения. При обращении юмора на самого себя создается другой образ самого себя, до которого потом «дотягивает» «Я-реальное». Предметный образ становится «двойным», недоопределенным, устремленным в будущее. Будучи принятым рефлексирующей личностью, он создает возможности и для сознательного саморазвития. Юмор меняет принципы регуляции жизнедеятельности, которые и так менялись на протяжении истории, что обосновано Д. А. Леонтьевым (Леонтьев, 2007). Если в средневековой культуре юмор был «действием», регулирующим общественные отношения, то в современности юмор все более становится деятельностью, выводящей личность и общество на уровень саморегуляции. «…усложнение форм регуляции и превращение ее в саморегуляцию выступает как универсальный принцип развития форм активности как на субчеловеческом, так и на человеческом уровне, как в филогенетическом и историко-генетическом, так и в онтогенетическом и актуалгенетическом аспектах рассмотрения, как применительно к человеку как саморегулируемой системе, так и применительно к более частным подсистемам и наоборот, к большим микро — и макросоциальным системам» (Леонтьев Д. А., 2007а, с.72). Но возможность перехода к другим формам регуляции существует именно благодаря прерывистости психического, в том числе и посредством юмора. Юмор формирует личностный потенциал, изменяя принципы отражения действительности и «прерывая» непрерывность психического.

Юмор, оформившийся в культуре посредством психологических механизмов ноогенеза, сам формирует ноогенез субъектного знания, идеальные и отчужденные формы презентации знания, а также и персоногенез личности, в котором возможны свобода и открытость (Домбровская, 2010б). Д. А. Леонтьев красиво сказал, обобщая наши научные разработки проблемы юмора, что главная особенность юмора заключается в его связанности с развитием (Леонтьев Д. А., 2013)

Таким образом, в культурогенезе психического юмор сформировался по закономерностям развития высших психических функций, и в его развитии можно выделить следующие стадии:

— Стадия биогенеза смеха и улыбки и их первичной социализации.

— Стадия социогенеза юмора.

— Стадия ноогенеза юмора.

— Стадия интериоризации и персоногенеза юмора.

Механизмы же биогенеза, социогенза, ноогенеза и персоногенеза пока недостаточно изучены и/или проинтерпретированы в науке, однако их понимание важно для понимания принципов эволюционирования психического в культурно-историческом развитии вида Человек. А эволюционирование психического тесно связано с использованием юмора как средства развития личности, общества и науки. И к выделенным нами стадиям можно добавить еще стадию использования юмора как средства саморегуляции развития. Об этом подробнее будет сказано дальше.

2.2. Эволюция подсознательного образа юмора в культурном развитии

Юмор формируется на основе двух предпосылок или, в соответствии с терминологией Л. С. Выготского, на пересечении двух «составляющих» или «линий развития»: природной, натуральной (смех, улыбка) и культурной (комический образ). В современности юмор все более «отрывается» от природной составляющей и все большее значение имеет юмористический образ, у которого натуральная составляющая существует лишь в виде эмоциональной ткани. Постепенно происходит и рефлексия представлений о юморе. Такая рефлексия выражается в вышеизложенных исторических представлениях о юморе. Но эта рефлексия осуществляется и в бытующих образах самого юмора. Осуществляется над подсознательном уровне, уровне промежуточном между классическим бессознательным мотивационным «Оно» З. Фрейда и уровнем культурного знакового сознания. На первый взгляд подсознательность представлений о юморе нарушает принцип феноменальности в развитии человека, который согласно М. Анри заключается в том, что «свет феноменальности отделяет человека от прежнего состояния темноты, он и есть сознание» (Анри, 1994), то есть принцип феноменальности выступает как принцип взаимопереходов бессознательного, подсознательного, сознательного, рефлексивного. Психологическим же механизмом феноменологизации бессознательного в сознание является продуцирование образов и их фиксация в знаковой форме.

Нужно признать, что знаковая фиксация образов в эволюции живого появилась только у человека в виде пещерных изображений, чаще всего особенно в египетской культуре пиктографических. Позже появились вербальные образы в виде метафор.

В истории эти образы также эволюционируют. Мы считаем анализ этой эволюции небесполезным и небезинтересным. Для него привлекаем понятие «архетипа», введенное К. Юнгом. Использование этого понятия в реализуемом нами культурно-историческом подходе опять поднимает вопрос о том, является ли юмор поздним продуктом культурно-исторического развития человека или еще в древности, по крайней мере, в античности, когда человек начал фиксировать свою историю, юмор существовал как некая «структура сознания», «первообраз», «архетип». По большому счету, это неразрешимая проблема психологии, которая входит в контекст общенаучной проблемы константности-изменчивости природы человека. И хотя в работах Юнга не находятся высказывания о том, что природа человека константна, из его работ можно сделать вывод о том, что «структуры психики», архетипы константны, несмотря на изменчивость конкретных образов архетипов. Психологию Юнга чаще называют «аналитической», «но „архетипическая“ более адекватно соответствует его собственному построению как целому и в плане обширных приложений помимо самого анализа. „Архетипическая“ также более точно описывает юнговский подход к основам психического» (Хиллман, 1996, с.7). Это связано с тем, что основная структурная идея концепции Юнга — идея «архетипа» (Хиллман, 1996, с.7). На сегодня еще не вполне осмыслена роль концепции Юнга в совокупной динамике и структуре психологического и общекультурного знания. Но под названием «архетипическая психология» концепция Юнга в большой степени альтернативна историко-эволюционной идее развития психического, и находится в специфических отношениях с культурно-исторической психологией.

Специфика этих отношений заключается в следующих моментах: 1) Как уже было обозначено выше, идея константности (вечности) психического, присущая Юнгу, противостоит идеям изменчивости, вариативности и эволюционированию психического в культурно-исторической психологии. Но учитывая высказывание В. П. Зинченко о том, что образы являются «культурными медиаторами» (Зинченко, 1993), это противостояние архетипического и культурно-исторического подходов разрешается в пользу культурно-исторического подхода. Он как бы поглощает архетипический подход к интерпретации психического. 2) Аналитическая или архетипическая психология традиционно ориентирована на практику, на анализ образов, символов, архетипов. Культурно-историческая психология в своих истоках от Л. С. Выготского и А. Н. Леонтьева все же ориентирована на теоретический анализ эволюции психического в предистории, истории и онтогенезе человека. Во многом культурно-историческая психология, несмотря на все различия, повторяет путь исторической психологии, в которой строго доминирует теория и «психология социологии», она двигается к историко-эволюционной психологии, в самом названии которой заложена идея эволюционирования психики в культурной истории вида «человек». Однако теория и практика все чаще пересекаются и дают друг другу материал для анализа. 3) Проблема альтернативности или поглощения (или даже взаимопоглощения) подходов не решаема на сегодня. Она в некоторой степени снимается в давно существующем, но требующем развития понятии «высших психических функций», введенном Л. С. Выготским. Но выделение архетипического подхода, как относительно самостоятельного, полезно для такого сложного феномена как юмор. Оно позволяет поставить вопросы о культурных образах юмора в истории человечества и о современных образах юмора. Ведь юмор — это «высшая психическая функция развитого сознания и самосознания личности» (Домбровская, Леонтьев, 2000). Образ является одной из функциональных, деятельностных и онтологических характеристик. Образное мышление как функция опосредствуется уже сложившейся и функционирующей системой культурных образов (включая пиктографию и само слово, за которым тоже кроется образ). Юмор как функция формируется на стыке комических образов (культурная составляющая высших психических функций) и психофизиологических реакций смеха и улыбки (натуральная составляющая высших психических функций), однако именно образ (психическое отражение), а не физиология смеха и улыбки задает вектор развития юмора и в истории и в онтогенезе.

Образ юмора в истории культуры

Слово «юмор» этимологически сложно, однако в этимологии есть устойчивые смысловые связи различных значений слова, что позволяет сближать архетипический и этимологический подходы, а также рассматривать этимологию слова «юмор» как «слова-архетипа». Понятие «слова-архетипы» употреблял Г. Шпет (Шпет, 1922), Р. А. Будагов говорил о том, что есть «слова-ключи» к человеческой психике и одним из таких слов является слово «юмор» (Будагов, 1971). О том, что в культуре есть «ключевые слова», раскрывающие суть культуры, говорит А. Вежбицкая (Вежбицкая, 2001). Слово «юмор» является своего рода ключом к культуре и к культурному сознанию современного человека. И во многом ключ этот содержится в этимологии слова. Нужно сказать, что у современного значения слова «юмор» есть предшественники: в 17 веке было распространено значение слова юмор — «нрав, настроение», в античности — «влага, жидкость» (например, Черных, 1994).

Слова-ключи имеют под собой глубокий пласт культуры, который можно считать архетипическим. А архетипы, согласно К. Юнгу, представляют собой манифестации глубокого слоя бессознательного, где дремлют общечеловеческие образы (Юнг К., 1994, с.105). Архетипический образ основан на аналогии (там же; стр. 192). Архетип, согласно К. Юнгу, характеризуется тем, что существуют некие первообразы, «мыслеформы», которые представлены человеку чаще всего в персонифицированной форме. Какой образ, кроме жидкости, в согласии с этимологией, стоит за образом юмора? Аристотель связывает комический образ, который наряду с биологическим смехом, представляет собой предпосылку юмора, с маской (Аристотель, 1998). Жан-Поль замечает то, что у юмора природа Протея (Жан-Поль, 1982). Протей — морское божество и отличается тем, что может принимать различные образы, его природа многолика, изменчива, текуча, он обладает многознанием (Мифы народов мира, 1992, с.342). В современности к интерпретациям смешного привлекается еще и образ двуликого Януса, что зафиксировано в самом названии книги М. В. Бороденко — «Два лица Януса-смеха» (Бороденко, 1995а).

Если продолжать искать персонифицированный образ юмора, то он находится и в образах юродивого, клоуна, шута, дурака. Анализу этих культурных феноменов посвящены многочисленные работы (напр. Лихачев, 1984, Лотман, 1992). Причем русское слово «юродивый» еще и по звучанию согласно народной этимологии может восприниматься близко слову «юмор». Стоит отметить то, что само явление юродствования не вполне изжило себя, оно используется современными политиками для манипуляции общественным сознанием (Домбровская, 2000б).

Архетипическим можно считать и эксплицированный Ч. Чаплином образ смешного «маленького человека» (Чаплин, 1990). Причем, это едва ли не самая существенная «экспликация» юмора, поскольку именно образ частного человека связывается Ж. Делезом с юмором как способом маленького человека за счет «подвешивания смыслов» участвовать в функционировании «Закона» и тем самым в большой политике (Делез, 1992).

Юнгиански ориентированные маркетологи М. Марк и К. Пирсон используют образ шута как один из архетипических образов, с помощью которых, на их взгляд, только и возможно создание эффективной рекламы (Марк, Пирсон, 2005). Важно то, что в своей системе координат «принадлежность-самопознание» и «стабильность-изменчивость» они располагают шута как сохраняющего баланс стабильности-изменчивости, но при этом находящегося на полюсе социальной принадлежности (там же). Таким образом, они еще фиксируют социальность юмора. Что касается вопроса, когда актуален юмор и, в частности, актуален архетип шута, они пишут следующее: «Самую большую помощь Шут оказывает нам, когда мы загнаны в ловушку цейтнота. Шут великолепен при мозговом штурме. Самым важным аспектом маркетинга Шута является ум. Шут, живущий в каждом из нас, любит неистовые, умные новые способы смотреть на мир» (там же, с.192). Архетип юмора оказывается актуальным тогда, когда существует дефицит традиционных формально-логических способов мышления, но когда жизненно необходимо что-нибудь осмыслить.

Учитывая этимологию слова «юмор», архетипическим образом юмора является не только персонифицированный образ, но и жидкость, текучесть. То есть то, что, по К. Юнгу, является архетипом самого бессознательного. Архетипом бессознательного, согласно Юнгу, является и образ трюкача Трикстера (Юнг, 2022, с. 247). Архетип юмора как бы сливается с архетипом бессознательного. Этим объясняется популярность использования юмора для трансформации общественного и индивидуального сознания.

Для современного культурного сознания этимология слова «юмор» связана с гуморальной регуляцией — что, условно говоря, соответствует биологическому способу регуляции жизнедеятельности, с настроением — что соответствует социальному способу регуляции, и с юмором—знаком, что соответствует идеальному способу регуляции. Этимология создает связку природного и культурно-знакового, создает образ целостности и системности.

Поиск архетипа юмора — дело спорное, любой предложенный образ может быть и обоснован и опровергнут. Однако, некая предпосылка человеческой психики должна была существовать для того, чтобы в ходе истории могли развиться современные формы юмора. Архетипический подход полагает юмор как некую неизменную сущность, выражающююся в образе. Образ — это и есть предмет. Архетипический подход находит этот образ-предмет юмора в образе человека и его бессознательного. То, что не поддается формально-логическому пониманию, воспринимается как смешное, юмористическое и своеобразным образом осмысливается.

Таким образом, культурный образ юмора эволюционирует в истории культуры, а в современности является вариативным. Используя достижения архетипической психологии, культурно-историческая психология обогащает свои представления об эволюции культурных образов и ресурсах использования образов юмора для развития личности.

2.3. Определения юмора в науке.

Если предыдущие два параграфа этой главы были посвящены культурогенезу понятия и образа юмора в их диахроническом (историческом) разрезе, то этот параграф посвящен проблеме понимания феномена юмора в современной культуре, в которой присутствуют «голоса» всех времен. Понимание, согласно В. В. Знакову, это «познавательное отношение» (Знаков, 2005, с. 25), которое может быть выражено в «образе особого рода» (там же, с.17) и в определении (там же, с. 31), и полнота которого проявляется «в множественности вариантов интерпретации понимаемых фактов» в разных контекстах (там же, с.32). Согласно В. П. Филатову, понимание есть процесс выработки значений (там же, с.25). Определения, дефиниции (от лат. «definit» — ставить пределы) в отличие от понятий, задают значение слова в ноосфере, базис для формирования субъективного понятия. Задача построения определения и есть формулировка или уточнение его значения (Философский словарь, 1986, с.342) или фиксирование смысла (Бочаров, 2010). Психологически определение выступает как рефлексивное представление о явлении, заключающееся в феноменологизации бессознательного до сознания, а также в теоретизации обыденных представлнений до научных.

Определения юмора как способы его понимания.

Как отмечает М. В. Бороденко, «определение „комического“ представляет собой существенную трудность для всех наук» (Бороденко, 1995, с.5). Еще большую трудность представляет собой определение юмора. Толковые словари, философские, психологические и др. работы предлагают определения, которые чаще являются субъективными понятиями их авторов. При этом «Понятья спутались, язык же стал безвыходно единым» (Волошин, 1989, с.172—173) и «юморов стало много» (Жванецкий). Это находит отражение и в нашей работе: в широком смысле мы называем юмором и всю феноменологию юмора, которая представляет собой проявление функции юмора в истории, социальной и индивидуальной жизни, в научной и творческой деятельности человека, а в узком смысле — особое психологическое орудие личностной регуляции. Однако, проблема понимания феномена юмора в современной культуре остается открытой и требует своего прояснения и разрешения. В попытках систематизировать современные определения юмора мы сталкиваемся с тем, что проблема определения в философии разработана так, что существующие ее разработки не позволяют простой их перенос на проблематику юмора. Поэтому мы используем типологию определений из частной философской работы, посвященной проблеме человека.

Так, И. Т. Фролов пишет: «Как показывает многовековой опыт, возможны по крайней мере три способа ответа на вопрос „что такое человек?“ Каковы его отличительные особенности, в чем его differentia specifica? Условно их можно обозначить как 1) дескриптивный, 2) атрибутивный и 3) сущностный» (Фролов, Борзенков, 2001, с.7). Эти три типа ответов на вопрос «что такое» и являются тремя основными способами определения понятий. Мы их дополняем еще четвертым типом — типом системного определения.

На основе анализа и обобщения различных представлений о юморе, существовавших в культурогенезе юмора и сосуществующих в современной культуре и науке, мы выделяем следующие типы и виды определений феномена юмора:

— Дескриптивные определения. Отвечают на вопрос «какое».

А) Описательные определения. Они могут быть выражены через прилагательные. Так, исходя из воззрений Р. Жан-Поля на юмор, юмор может быть определен как нечто субъективное и протеистичное (Жан-Поль, 1981).

Б) Оценочные определения. Они также формируются через прилагательные или могут быть выражены через них. Наиболее яркие примеры такого вида определений юмора — определения юмор через характеристики его как чего-то доброго или черного. Ф.А.Брокгауз и И.А.Ефрон оценивает юмор как «1) юмор положительный (или оптимистический, юмор в узком смысле), 2) юмор отрицательный, сатирический и, наконец, 3) юмор примиряющий, преодолевший голое отрицание, иронический» (Брокгауз, Ефрон).

2. Сущностные определения. Отвечают строго на вопрос «что такое».

А) Толкующие определения. Они образуются через существительные или акцентируют их и часто тавтологичны по смыслу. Примером является определение С. И. Ожеговым юмора как понимания комического, умения видеть и показывать смешное, снисходительно-насмешливого отношения к чему-либо (Ожегов, 1991, с.917), а также П. Я. Черных юмора как «чувства смешного» (Черных, 1994, с.459).

Б) Генетические определения. Они могут быть иметь подвиды и формируются через описание этимологического значения слова или историю культурогенеза или актуалгенеза феномена. Пример этимологического определения приводит П. Я. Черных, прослеживая историю слова «юмора» от латинского его значения «влага, жидкость» (античность), через французское «нрав, настроение» (средние века) к английскому значению «склонность к насмешке» (17 век) (Черных, 1994, с.459). Пример исторического определения юмора приводит Л.Е.Пинский: «Исторически юмор выступает как личностный преемник безличного древнейшего типа комического — карнавала» (Пинский, 1987, с.522). Генетическим определением было бы и определение юмора как производного от смеха и комического образа, на основе наших разработок проблемы юмора (Домбровская, 2010, с.54).

В) Категориальные определения. Они формируются через существительные, обозначающие как синонимичные, так и родовые категории. Примером определения юмора через синонимичную категорию является определение юмора как особого настроения (Брокгауз, Ефрон). Примером определения юмора через родовые категории является уже приводимый пример определения юмора как чувства (П.Я.Черных) и определения юмора В. Далем через особый склад ума (Даль, 1978, с.667), С.И.Ожеговым через отношение (Ожегов, 1991, с.917), Ю. Поповым через переживание (Попов, 1962, с. 599), А. Хорнби через способность (Hornbi, 1982, 1982), А. Н. Прохоровым через вид комического (Прохоров, 1984, с. 1562), а также определение юмора как вида смешного (Рубинштейн, 1989, с. 171).

3. Атрибутивные определения. Отвечают на вопросы «где, что и почему»

А) Субъектные определения. Традиция атрибуции юмора свойствам субъекта существует с античности, когда значением слова «юмор» было «жидкость, влага» в организме человека. Как характеристика субъекта юмор понимался Беном Джонсоном, называвшим словом юмор нрав, расположенье духа (настроение), и осознан в качестве таковой Жан-Полем. Лучшим же субъектным определением юмора остается определение юмора И. Кантом, понимавшим юмор как «талант произвольно приходить в хорошее расположение духа» (Кант, 1966, с.355—356).

Б) Объектные определения. Традиция атрибуции юмора объектам внешнего мира также начинается с античности, с определения Аристотелем смешного как «ошибки и уродства» (Аристотель, 1998, с. 1070). Жан-Поль усматривает объективную основу комического в контрасте (Жан-Поль, 1981), П. Мак Ги (McGhee, 1972), В. Рух (Ruch, 2008) в несоответствии, С. Л. Рубинштейн (Рубинштейн, 1989б, с. 421) и др. в противоречии. И хотя М. М. Бахтиным осознано, что смех и юмор универсальны, и могут быть направлены на любой объект и даже на весь мир в целом, предметом юмора, выделяемым в объекте, является определенный уровень или тип противоречия.

В) Определения, характеризующие субъект-объектные отношения, то есть жизненый мир, возможно эксплицировать из юмористических воспоминаний С. Л. Рубинштейна о своей научной судьбе. Так он связывает юмор с тем, что назывется «принятие мира» (Рубинштейн, 1989, с.171), и уточняет, что речь идет о принятии противоречивости мира (там же), из чего следует определение юмора как принятия противоречивости жизненного мира.

4. Системные определения. Отвечают на вопрос «что, где, как и зачем», задают то, что М. А. Холодная называет «парадигмальными понятийными системами» (Холодная, 2012, с.11) и практически совпадают с тем, что В. В. Давыдов называет теоретическими понятиями (Давыдов, 1972).

А) Психоаналитическое определение. Первым задал парадигмальное понимание юмора З. Фрейд, который писал: «юмор может быть понят как высшая из этих защитных функций. Он не скрывает содержания представлений, связанных с мучительным аффектом, от сознательного внимания, как это делает вытеснение, он преодолевает защитный автоматизм», превращая содержание юмора в удовольствие (Фрейд, 1991, с.403—404).

Б) Семиотическое определение. Формулируется на основе исследований и интерпретации феномена комического М. В. Бороденко, где юмор подразумевается способность воспринимать и производить «комическое как контрзнак в системе установочной регуляции поведения» (Бороденко, 1995а), нацеленный на преодоление установочной ригидности.

В) Рационалистическое определение. Формулируется так: «юмор — высшая психическая функция развитого сознания и самосознания человека, отношение к себе и к окружающему, суть которого заключается в своеобразном отрицании, инверсии или расшатывании тех или иных атрибутов того, что выступает как объект юмора» (Домбровская, Леонтьев, 2000, с.454).

Г) Культурно-деятельностное определение. Формулируется как результат данной работы следующим образом: юмор — психологическое орудие личностной регуляции психического отражения и деятельности, целью которого является выявление, преодоление или снятие противоречий в объектах, каковым может быть и сам человек.

Отличия чувства юмора от других видов чувства смешного.

Согласно С. Л. Рубинштейну, «чувства комического, юмора, иронии, сарказма — это все разновидности смешного» (Рубинштейн, 1989а, с. 171). На основе его анализа разновидностей чувства смешного (Рубинштейн, 1989, с. 170—172) можно выстроить операциональные определения чувства комического, юмора, иронии и сарказма. Так, чувство комического выступает как чувство несоответствия, идея чего независимо возникла и изучается в американской психологии юмора П. МакГи (McGhee, 1972). Иронией является чувство предпочтения и возвышения одной из дилемм в объекте или в бытии и самого себя как субъекта, идея чего разработана в идее аксиоматизации посредством юмора А. Н. Розова (Розов, 1979). Собственно чувство юмора понимается как чувство понимания и принятия диалектики противоречий в объектах и в жизни, идея чего в русле возрастной психологии развивается Н. Ф. Кузнецовой (1990). Как пишет С. Л. Рубинштейн: «чистый юмор означает реалистическое „принятие мира“ со всеми его слабостями и недостатками…» (Рубинштейн, 1989, с.171), а также противоречиями жизни (Рубинштейн, 1989б, с.421). Сарказмом же является усмотрение противоречий, но их неприятие. При этом противоречия могут восприниматься на различных уровнях. На основе концепции А. Н. Лука (Лук, 1975) мы формулируем понимание остроумия как интеллектуального чувства, позволяющего выявлять и показывать противоречия в виде острот, афоризмов, парадоксов. Согласно С. Л. Рубинштейну, «Чувства комического, юмора, иронии, сарказма — это все разновидности смешного» (Рубинштейн, 1989а, с. 171). На основе его анализа разновидностей чувства смешного (Рубинштейн, 1989, стр. 170—172) можно выстроить операциональные определения чувства комического, юмора, иронии и сарказма. Так, чувство комического выступает как чувство несоответствия, идея чего независимо возникла и изучается в американской психологии юмора П. МакГи (McGhee, 1972).

Иронией является чувство предпочтения и возвышения одной из дилемм в объекте или в бытии и самого себя как субъекта, идея чего разработана в идее аксиоматизации посредством юмора А. Н. Розова (Розов, 1979). собственно чувство юмора понимается как чувство понимания и принятия диалектики противоречий в объектах и в жизни, идея чего в русле возрастной психологии развивается Н. Ф. Кузнецовой (Кузнецова, 1990).Как пишет С. Л. Рубинштейн: «чистый юмор означает реалистическое „принятие мира“ со всеми его слабостями и недостатками…» (Рубинштейн, 1989, с.171), а также противоречиями жизни (Рубинштейн, 1989б, с.421). Сарказмом же является усмотрение противоречий, но их неприятие. На основе концепции А. Н. Лука (Лук, 1975) формулируем понимание остроумия как интеллектуального чувства, позволяющего выявлять и показывать противоречия в виде острот, афоризмов, парадоксов.

Все разновидности чувства смешного могут быть в разных сочетаниях выражены, объетивированы в предметных формах культуры, жанрами которой в литературе является комедия, сатира, фельетон, анекдот, эппиграмма, в изобразительном искусстве — шарж, карикатура, комикс, в театре и кино — комедия, бурлеск, фарс. Чувство юмора как и другие разновидности смешного могут присутствовать и в неспециализированных жанрах, внося в них «изюминку» и блеск мировоззренческого уровня чувств.

Нужно сказать, что в современной культуре выражение «чувство юмора» и односложное «юмор» стали почти синонимами по смыслу. Однако, классическая идиома «чувство юмора» более подчеркивает рецептивный, воспринимающий, когнитивный его характер, а односложное «юмор» — деятельностный, активный и регуляторный характер. Сказать кому-то: «у тебя нет чувства юмора» обозначает «ты меня не понимаешь», «давай прекратим общение или выйдем на его новый уровень». Сказать кому-то «у тебя нет юмора» означает сказать: «ты не владеешь собой». И этим в большой степени намекнуть, что «тобой владеет противоречие».

При этом противоречия могут восприниматься на различных уровнях, которые по отношению к юмору мы выделяем приблизительно так: 1) неосоответствие норме (изучали Аристотель, Розов и др.), 2) контраст (изучалось Жан-Полем) 3) несоотвествие (изучалось МакГи), 4) собственно противоречие (Рубинштейн, Лук, Кузнецова и др.). Безусловно, для более полного обоснования понимания чувства юмора как чувства противоречия в объекте и субъекте необходим экскурс в проблему противоречия в философии и особенно в логике, но это выходит за рамки данной работы. Однако очерченный ними путь развития чувства юмора как чувства противоречия весьма перспективен и для теоретических и для прикладных исследований юмора, может привести и к более глубокому пониманию специфики юмора, а также типов и уровней противоречия. А понимание психологической природы противоречия ведет к развитию проблемы способностей в психологии, как способности легко и продуктивно овладевать противоречием в реальности и в сознании. Юмор как способность выступает как способность воспринимать, оценивать, трансформировать противоречия в объектах жизненного мира.

Итак, в современной культуре сосуществуют разные способы понимания феномена юмора, что отражается в его определениях, то есть рефлексивных представлениях. Возможность нового его «парадигмального» понимания кроется в выстраивании нами его значений как способности снимать противоречие при его познании и как средства регуляции противоречий, и далее как средства развития бытия человека в мире.

Заключение по главе 2.

Юмор формируется механизмами культурогенеза согласно закономерностям развития высших психических функций из биологической способности к смеху и улыбке и сформировавшейся в культуре способности создавать комические (юмористические) образы реальности. В культурогенезе юмора можно выделить стадии биогенеза смеха и улыбки и их первичной социализации, социогенеза, ноогенеза, а также стадию интериоризации и персоногенеза юмора. Представления о юморе формируются в культурогенезе в образной (архетипической) форме, главным образом в виде особого образа человека, что отражает связь развития психологической функции юмора и саморегуляции. В современной культуре сосуществуют различные способы понимания феномена юмора, что выражается в разнообразии типов его определений. Тенденция развития субъектного понимания феномена юмора заключается в определении его значения через понятие регуляции, а объектного — через противоречие.

.

Глава 3. Объяснительная модель регуляции бытия посредством юмора

Целью этой главы является определение основных принципов, позволяющих приблизиться к пониманию психологических механизмов личностной регуляции бытия посредством юмора. Цель же достигается посредством построения модели регуляции бытия, которая относится к тому типу моделей, которые В. А. Петровский называет объяснительными или интерпретационными и которому относится и теория деятельности А.Н.Леонтьева (Петровский, 2013, с.7—8). О том, что мы предлагаем именно модель, свидетельствует то, что мы разрабатываем уровневую схему строения бытия в единстве с принципами его регуляции.

Принципы любой модели регуляции основываются на определенном понимании природы человека, а в современности проблематика природы человека трансформируется в проблематику образа человека (Леонтьев Д. А.. 2009б). А в понимании последней возрождается проблема биологии начала 20 века — проблема «структурных уровней» живой материи (Дорфман, 1993). С. Л. Рубинштейн говорил о необходимости выделения не уровней материи, а уровней бытия человека в мире, но в полной мере поставленную перед собой задачу не выполнил, а свел проблему уровней бытия к проблеме соотношений человека и бытия, раскрываемой в ракурсе проблемы роли субъекта в бытии (Рубништейн, 1976) и к проблеме жизненного мира как организованной иерархии способов существования субъекта (Рубинштейн, 1976, с. 262), выделяя далее мир природы и мир субъекта со своим жизненым миром и способом существования. Структурные уровни живой материи, как и уровни функционирования человека, уровни его бытия и на сегодня однозначно не определены, но уже обсуждается проблема межуровневого взаимодействия (Мерлин, 1988, Dаbrowski, 1989, Щебетенко, 2007, Леонтьев Д. А., 2011б и др.).

Напомним, что в заключениее к книге «Деятельность. Сознание. Личность» А. Н. Леонтьев говорил о проблеме уровней в психологии следующим образом: «возвращение целостного человека в психологическую науку, однако, может осуществляться лишь на основе специального исследования взаимопереходов одних уровней в другие, возникающие в ходе развития» (Леонтьев А. Н., 1974). А В. С. Мерлин сформулировал, что «саморегуляция и саморазвитие большой системы возможны только потому, что она состоит из нескольких относительно замкнутых подсистем, находящихся в иерархическом отношении друг к другу. Относительная замкнутость каждой подсистемы обеспечивает ее относительную автономность от других систем и тем самым достаточное количество степеней свободы в реакциях большой системы на многоообразные внешние воздействия. Иерархическое соотношение подсистем обеспечивает их координацию и направленный характер деятельности большой системы» (Мерлин, 1986, с.36). Каждый из уровней регуляции бытия представляет собой и генетический уровень, и «структурный уровень» и относительно автономную систему. Выстраивая уровневую схему, мы определяем структуру, а определяя принципы регуляции, мы определяем функции. В совокупности структура и функции задают систему. Если выстроенная система способна объяснять широкий круг явлений и является верифицируемой, то это уже модель. К построению такой объяснительной модели регуляции бытия человека в мире мы стараемся приблизиться в этой главе. Под самим же бытием понимаем здесь способ существования в мире, детерминируемый доминирующим уровнем бытия и развиваемый механизмами межуровневой регуляции. При этом, говорим именно о регуляции бытия, а не регуляции и саморегуляции психических состояний, процессов, социальных и политических отношений, поведения, деятельности и жизнедеятельности, регуляции взаимодействия человека с его жизненным миром. В нашем понимании понятие бытия объединяет их в себя и служит обобщающей категорией для всех форм существования человека в мире, как субъектно пассивных, так и субъектно активных, как детерминированных биологической природой, так и самодетерминируемых личностью, как непосредственных, так и произвольных. Считаем, что бытие человека в мире всегда определяется и задается принципами уникальности и чувственной конкретности «здесь-и-теперь» существования, детерминации человеческой сущности способами существования человека, а также знакового опосредования существования человека выработанной в культурогенезе системой речевой деятельности. Мы говорим именно о личностной регуляции бытия именно, потому что это личность выбирает специфичный ей способ и уровень бытия и даже если она проживает свою жизнь на биологическом уровне существования с его звериными законами, то это ее выбор и ее ответственность. Вся история развития культуры и социокультурного развития человека уже выработала механизмы и стандарты (которые можно понимать уже как сущность), чтобы каждый биологический индивид смог дорасти до уровня собственно личностного уровня бытия и специфичных ему принципов регуляции, таких как саморегуляция и самодетерминация.

3.1 Сравнительный анализ понятий саморегуляции и личностной регуляции

На сегодня понятие саморегуляции стало общепринятым для обозначения целого круга явлений, связанных с регуляцией поведения, деятельности и жизнедеятельности. Его популярность объясняется тем, что оно соответствует методологическим требованиям к основным понятиям психологии, основным из которых является практический потенциал (Василюк, Зинченко, Мещеряков, Петровский, Пружинин, Щедрина, 2012). По мнению Д. А. Леонтьева понятие саморегуляции несет в себе огромный объяснительный потенциал (Леонтьев Д. А., 2011).

Кроме того, что понятие саморегуляции представляет собой объяснительный принцип различных явлений, саморегуляция представляет собой предмет исследования, который «…можно определить как интегративные психические процессы и явления, которые обеспечивают самоорганизацию различных видов психической активности человека, целостность его индивидуальности и бытия» (Моросанова, 2011, с.8). В таком понимании понятие саморегуляции поглощает понятие личностной регуляции, которое к тому же является недоопределенным в психологии. Возникает вопрос о том, нужно ли это понятие психологии или все явления можно свести к саморегуляции.

Так, поиск в электронном ресурсе РГБ показывает, что на июнь 2015 года выполнено 35 диссертаций по психологии, в названии которых фигурирует понятие саморегуляции. Диссертаций, в которых фигурирует понятие личностной регуляции нет. Поиск в электронном ресурсе elibrary показывает, что работ, анализирующих проблематику саморегуляции в 4 раза больше, чем анализирующих проблематику личностной регуляции. Содержательный анализ таких работ показывает, что психология саморегуляции не может обойтись без понятия личности. Это выражается в понятиях «личностная саморегуляция» и «саморегуляция личности». Однако, когда речь идет о личности, не все явления сводимы к саморегуляции и, как показывает поиск в www.googl.com, существует употребление понятия «личностная регуляция» (1700 раз, а понятия саморегуляция 404 000 раз). Содержательный же анализ показывает, что понятие личностной регуляции употребляется без его определения и более является объяснительным, чем исследуемым.

Необходимось в понятии личностной регуляции возникает, когда необходимо сделать ее противопоставление социальной регуляции, то есть противопоставить личностный и социальный уровень бытия.

Необходимость в понятии личностной регуляции возникает и тогда, когда необходимо объяснить спонтанность личности, в частности спонтанный выбор и спонтанный юмор.

Кроме того, понятие личностной регуляции поднимает проблематику типов регуляции и ее механизмов, отличных от саморегуляции. А это открывает путь для коррекции регуляторных механизмов и выработке саморегуляции.

Однако, в силу своей языковой крсоты и краткости понятие саморегуляции в его употреблении сливается с понятием личностной регуляции и в широком смысле личностная регуляция и есть саморегуляция. В этом широком смысле мы и употребляем в большинстве случаев эти понятия в данной работе как синонимичные. В узком же смысле, личностная регуляция есть такой тип регуляции, который обуславливается личностным уровнем бытия, и осуществляется через механизмы свободы, выбора и ответственности. А саморегуляция есть тип регуляции, который определяется сознанием и самосознанием личности, и осуществляется механизмами целеполагания и самодетерминации.

Конец ознакомительного фрагмента.