Колючка

Интисар Ханани, 2020

Принцесса Алирра никогда не наслаждалась своим статусом: и придворные, и родная семья были с ней жестоки. Разменная монета в политических играх, девушка отправляется в чужую страну, чтобы стать женой принца Кестрина. Но в дело вмешивается таинственная колдунья – и в результате её чар Алирра меняется телами с другой женщиной. Теперь Алирра – служанка, которая пасёт гусей. Обмен телами дарит ей долгожданную свободу, но вокруг Кестрина сжимается удавка магических интриг. И девушке придётся решить: остаться свободной – или рискнуть жизнью ради принца, который с каждой новой встречей нравится ей всё больше…

Глава 9

Вечер собирается в уголках двора под окном, мягкие синие тени расправляют крылья над вымощенным мозаикой полом. Один этот дворик, весь устеленный узорами из переплетенных соцветий и кругов, скрытый в недрах дворца и всеми забытый, ясно дает мне понять, насколько важно королю было отыскать принцессу, которую никто не станет оплакивать, пади она жертвой Дамы. Иначе почему он не уехал в то же мгновение, как увидел наш грубый брусчатый двор? Мы им не ровня, моя семья — кучка простолюдинов в сравнении с обитателями такого роскошного дворца.

Оцепенение уже проходит, как обычно оставляя меня наедине с отчаянным страхом, которого я не хочу замечать. Я утратила место при дворе раньше, чем получила его, вместе с ним утратив и всякую возможность отыскать пути к новой жизни. Если Валка меня прогонит, куда я пойду? Не зная города, почти не понимая языка, не смея надеяться на Филадона, который, хоть и был добр ко мне, едва ли поможет теперь, когда я в очевидной немилости. Но много сильнее, чем о собственной судьбе, я тревожусь о невозможности предупредить колдуна, что Валки нужно опасаться, — колдуна, оказавшегося моим суженым. Рассказав что-то принцу Кестрину теперь, я могу случайно выдать свою настоящую личность, но просто отойти в сторонку и позволить Валке предать его все равно невозможно.

Из коридора стучат: уверенное «тук-тук-тук» врывается в мои раздумья. Я поворачиваюсь на звук и окидываю взглядом уже позабытую обстановку сумеречной спальни. Стук раздается снова. Я встаю, иду к двери и нерешительно открываю.

В ярко освещенном коридоре стоит командир Саркор, при нем только Матсин эн Корто. Саркор коротко кланяется, взгляд его строг, губы сжаты. За хмурым выражением проступают сила и ясный ум. Я неожиданно остро жалею, что разозлила его в день, когда Валка пожелала прокатиться на белом. Не ослушайся я тогда — могла бы сейчас поговорить с ним, спросить, что произошло, пока я сидела одна в комнате.

— Леди, вашего присутствия просит король.

Я киваю и иду за ними. Валка отвергла меня бесповоротно и едва ли захочет видеть. Даже не представить, отчего король озаботился моей персоной. Нужно быть осмотрительной, чтобы он не решил, будто я чем-то могу угрожать принцессе.

Наш путь через дворец ярко освещен развешенными по стенам светильниками. Первые же коридоры поражают меня богатством — деревянными полами, полосами мозаики по стенам, но дальше все становится еще роскошнее, изысканнее, с деревянными украшениями и резьбой, с мозаичными узорами от уровня плеч и до самых потолков. Слышится тихий говор множества людей, отдаленный смех, плывущая откуда-то музыка. Вместо ламп появляются световые камни, ровно и мягко сияющие волшебным золотым свечением. Дома было только четыре таких, и все поместили в комнату гостившего короля. Впрочем, раз мать вызывала к себе колдуна, он мог зачаровать для нее еще несколько.

Я непроизвольно сжимаю в кулаках полотно юбки, вспоминая, как мать и колдун Эфрин накладывали свои чары, не подумав даже спросить моего мнения. И какой глупый способ привязать силу — через носовой платок, который может украсть кто угодно. Без него Дама никогда не заполучила бы власть надо мной, не сумела бы отобрать мое тело и заставить меня молчать. Думаю, мать не могла и представить, что я потеряю платок или что кто-то так ужасно обойдется со мной, отняв его. Тем не менее из-за этого мне открылся путь к свободе, так что я должна благодарить ее за недальновидность.

Воины замирают у резной инкрустированной двери. Саркор стучит, изнутри отзываются коротким тихим приказом. Командир открывает дверь и с поклоном заходит.

— Ваше Величество, позвольте представить леди Валку, именуемую Торнией, компаньонку принцессы Алирры.

Я захожу и приседаю в реверансе. Саркор кланяется еще раз и удаляется, а я все жду.

— Леди Торния, — наконец произносит король, и я могу выпрямиться. Он одет в светлую тунику с бежевыми и золотистыми узорами; вместо ремня, на котором крепился клинок, — расшитый золотом пояс. Здесь оружие под рукой ему не нужно. Вместо него король держит бокал, мягко обхватив пальцами тонкую золотую ножку.

Я опускаю взгляд и смотрю на его легкие кожаные туфли, тоже все в узорах, с длинными загнутыми носами. Цепенею и не могу отвести глаза. Наверняка наш дом казался ему грязным — с булыжным двором, потертыми полами, забросанными камышом, с бегающими внутри собаками. Наверняка. Все время визита он ходил только в сапогах.

— Надеюсь, вас достойно устроили здесь.

— Вполне. — Чуть не забыв, я добавляю: — Ваше Величество.

Жидкость в его бокале легонько кружится, пока король рассматривает меня. Я не переодевалась и еще даже не умылась. Он не отводит взгляда, но принимает мой ответ.

— Вы знаете, что принцесса недовольна вами.

— Ваше Величество, — подтверждаю я.

— Она попросила найти для вас работу, приспособить к делу.

Король выжидающе молчит, но я не отвечаю.

Смотрю на бокал в его руке. Изящный стеклянный сосуд с тонкой ножкой, убаюканный в пальцах, кажется таким же хрупким, как это мгновение, как мои слишком смелые надежды: неужели король самолично даст мне место, подарит будущее и позволит выстроить новую жизнь? Я замираю с пустым лицом, чтобы не выдать затрепетавших в груди ожиданий.

— Вы можете объяснить, чем так сильно разгневали принцессу? — спрашивает он.

— Она не рассказала? — Я медленно поднимаю глаза. Валка не из тех, кто упустит возможность выразить негодование. Значит, король играет, и на кону мое будущее.

— Сказала совсем немного, — отвечает он. — Хотелось бы услышать больше.

Я понимаю его. Сквозь полумрак комнаты я ясно вижу, с какой целью затеян весь разговор. Он хочет обманом вынудить меня сказать правду, надеется убедить, что половину уже рассказала Валка. Но на самом деле ему не известно совершенно ничего, как и Саркору, видевшему принцессу в каждый миг, кроме одного.

— Я не могу сказать больше, чем изволит поведать принцесса.

Несмотря на вопросы, король едва ли наградит меня за предательство госпожи. Просто использует как инструмент и отбросит в сторону. В нем не осталось и следа того, кто обещал защищать меня от брата. Его защита теперь не для меня.

— Я уже обсудил свободные места с управляющим Хелантором. — Король улыбается пустой любезной улыбкой. — Все, что мы можем предложить, — работа гусятницы. Полагаю, вы согласны.

Он подносит бокал к губам, делает глоток и ждет.

Ожидает выкрика негодования, мольбы о снисхождении. Но я думаю только о Редне и ее лошадях, о Даре и Кетси — и о том, что теперь могу стать как они. Склоняю голову, чтобы он не увидел улыбки, которую я не в силах сдержать. Я буду свободна, буду жить вне дворца…

— Если только вы не найдете себе спутника, — добавляет король будто невзначай.

— Спутника?

— Вы не доберетесь до Адании в одиночестве. Я мог бы выделить вам гвардейца для охраны, но в таком случае сперва должен узнать о причинах вашей ссоры с принцессой.

— Ваше Величество.

Я прекрасно понимаю, что дома мне места нет. А здесь… здесь можно построить новую жизнь, если только удастся не выдать, как сильно я этого хочу. Король смотрит на меня и ждет. Я чувствую его жесткий взгляд. Пытаюсь представить, что он видит во мне и что рассказала Валка.

Он отворачивается и ставит бокал на маленький стол.

— Хелантор придет за вами утром. — В словах сквозят холод и скука.

Я приседаю в реверансе и собираюсь уйти.

Меня останавливает его голос:

— Если решите еще раз поговорить со мной, сообщите управляющему.

Я согласно киваю и выскальзываю из двери навстречу новым надеждам, которыми одарил меня король.

Ранним утром другого дня управляющий ведет меня коридорами к маленькому боковому дворику. Хелантор оказывается тем отстраненно-вежливым мужчиной, что подходил ко мне вчера у главных дверей. Сегодня мы на небольшой повозке отбываем из дворца по одной из главных дорог и съезжаем с нее только перед самыми городскими воротами. Минуем громадную конюшню и останавливаемся перед еще одной, притаившейся за первой.

Я захожу внутрь следом за Хелантором, полная любопытства, потому что здесь точно нет никаких гусей. Он ведет меня по сумеречной лестнице на небольшую душную площадку. Отпирает дверь и показывает маленькую пустую комнатку — теперь мою. Вторая дверь на этаже заперта.

— Вот, держи. — Он протягивает мне железный ключ.

Я забираю его, чувствуя рукой тепло металла, следом за провожатым спускаюсь обратно вниз и иду к третьему зданию, сараю с гусями.

— Корби! — зовет Хелантор, когда мы подходим к открытым дверям. Невысокая калитка не пускает наружу толкущееся, гогочущее стадо гусей. Кто-то пробирается к нам из глубин постройки, посохом шугая птиц с дороги. Весь пол — там, где его видно, — покрыт соломой, перьями и гусиным пометом. Я надела самое прочное дорожное платье из найденных в сундуке Валки и выбрала башмаки с самой толстой подошвой, но наряд все равно не годится для такого места.

— Ага? — Голос у Корби резкий и грубый.

Хелантор отвечает на менайском.

Они говорят несколько минут, но Корби явно уже знал, что я приду. Сложение у него крепкое, плечи широкие, руки большие. Он старше меня на несколько лет и выше на целую голову. Корби переводит на меня взгляд и долго неторопливо изучает. Мне не нравятся его глаза, хотя я сама не знаю почему.

Хелантор обращается ко мне:

— Сначала вы с Корби ведете гусей на пастбище. Потом ты идешь назад и все чистишь. Корби покажет. Потом идешь на пастбище и помогаешь гнать гусей обратно на ночь.

Я киваю. Все вполне доходчиво.

— Хорошо, — произносит управляющий и уходит не обернувшись.

Я смотрю ему вслед, и внутри тяжелеет. Он оставляет меня здесь… ну конечно, оставляет. Я ведь этого и хотела, верно? Свобода от двора, честный способ заработать на жизнь… Что с того, что я не знаю, как делать эту работу? Научусь.

Корби открывает мне калитку. Я захожу и шагаю следом за ним внутрь загона, башмаки чавкают по нечистотам под соломой. Сарай настолько пропах и самими гусями, и их пометом, что приходится задерживать дыхание, чтобы не крутило в животе.

Чередой жестов Корби изображает мои обязанности: сгрести помет, лопатой закинуть в бочку у двери, разбросать новую подстилку с сеновала над головой. Потом берет посох из груды инструментов у дальней стены, сует его мне в руки и отворачивается.

Резким выкриком вспугивает гусей и ведет их к дверям. Стадо вытекает через калитку во двор. Еще одним воплем и несколькими ловко брошенными камешками Корби гонит птиц за угол ближней конюшни и в сторону городских ворот, взмахом руки призывая меня идти следом.

Я слушаюсь, неуверенно подгоняя посохом отстающих. Несколько гусей пытаются щипаться, вертя головами и целясь в меня клювами, когда посох оказывается слишком близко. Приходится пихать их сильнее, чем хотелось бы, чтобы заставить догонять собратьев.

Мы долго пробираемся вокруг конюшен, сквозь городские ворота и дальше вдоль дороги к гусиному пастбищу. Земли здесь не возделаны, оставлены под луга для королевских птиц и домашнего скота, овец или коз. Мясо, яйца и молоко наверняка попадают на кухни дворца.

Вдоль дороги бесконечно тянутся каменные оградки, тут и там разделяющие пастбища. Наконец мы сворачиваем в узкий проход между двумя низкими стенами и через пролом в одной из них попадаем на луг. Я получила с полдюжины щипков и уже терпеть не могу этих гусей. Как только они разбредаются по пастбищу — одни идут на водопой к ручейку, а другие принимаются за траву, — я сразу ухожу обратно.

В гусином сарае пусто, солома под ногами слеплена пометом. Я только заканчиваю отскребать пол и готовлюсь собирать месиво в бочку, а уже насквозь вспотела. Пока сбрасываю сверху новую солому и разгребаю по всему сараю — солнце переваливает за полдень. Плечи и спина болят от непривычной нагрузки. Я заправляю за ухо завиток рыжих волос и уже едва замечаю неправильность, так что рука почти не дрожит.

Перед тем как снова уйти на пастбища, я возвращаюсь на конюшню в надежде отыскать общую комнату для работников, какая была у нас дома.

В коридоре стоят двое конюхов и что-то обсуждают, заглядывая в стойло к лошади. Они с интересом косятся на меня, а мгновением позже старший из них — крупный, почти медвежьего сложения — заглядывает в общую комнату, посмотреть, что я делаю.

Я застываю, будто схваченная за руку, но он только бросает взгляд на кусочек лепешки, который я успела найти, и с пониманием кивает. Достает из шкафа холщовый наплечный мешок, завернутый в полотно сыр и два яблока. Берет жестяную кружку, прячет все в мешок и с улыбкой протягивает мне. Я уношу с собой на пастбища его доброту, и долгий путь мой легок.

Корби хмуро глазеет на меня, пока я перехожу через луг к ручейку. Злится, но я не понимаю на что. Может, ему просто не нравится делить пастбище с кем-то? Что ж, мне самой только в радость сесть подальше.

Я ухожу почти за середину луга. Не собираюсь позволять одному хмурому парню омрачать мое счастье. Вместо этого я даю себе утонуть в тишине и думаю о новой работе и о Валке. Не то чтобы мне было дело до принца, но Фалада прав: чтобы обезопасить себя, Валка использует Кестрина, обустроится при дворе, а потом предаст принца, едва того потребует Дама. Есть лишь две возможности вмешаться. Можно предупредить его, но как сделать это, одновременно не выставляя себя предательницей принцессы и не выдавая собственной личности, я не знаю. Или можно как-то повлиять на саму Валку — с помощью чего-то, важного для нее. Но я не могу представить, что это может быть, сколько ни размышляю.

Я закрываю глаза и думаю о другом: о лесах, о лощине, о своем добром друге Ветре. Не стоило ожидать, что маленький лесной дух последует за мной через горы и равнины, и все-таки я надеялась, совсем чуть-чуть. Но ни разу с моего отъезда Ветер так и не появился.

Через некоторое время меня будит от легкой дремы резкий оклик Корби, сгоняющего гусей. Обратно мы идем нога за ногу. Корби не смотрит за моей половиной стада, так что мне приходится то и дело сбегать с дороги за мятежными гусями. Только миновав городские ворота, он наконец сам принимается гнать всех разом и, прежде чем направить птиц во двор, показывает мне идти вперед, к сараю. Я спешу мимо конюшен, открываю калитку и впускаю пернатое стадо домой.

Корби принимает мою утреннюю работу, пока я уношу на место посох. Кивает один раз, почти сердито, и отворачивается.

Я открываю было рот для вопроса, но закрываю снова. Ни на одном уроке языка меня не учили, как спрашивать у гусиного пастуха, чем я ему так не понравилась и что сделала неправильно в сарае.

Возвращаясь на конюшню, я едва волочу ноги. Издалека слышу голоса увлеченных разговором людей в общей комнате. Застываю в раздумьях у лестницы в свою спаленку, но понимаю, что ужин на подносе мне тут никто не принесет. Собравшись с духом, иду по коридору. Утренний конюх ведь оказался добрым.

Сначала я заглядываю в двери. Работники и работницы ужинают, сидя вперемешку. Непринужденно и спокойно болтают и смеются. Одна из женщин замечает, как я мнусь на пороге. У нее светло-карие глаза, мягкие от улыбчивых морщинок, обветренная временем кожа на щеках и искривленные им же мозолистые пальцы. Она приветственно поднимает руку, так что все остальные тоже обращают на меня внимание.

Я хватаю складку юбки и беспокойно тру пальцем. Все по очереди кивают и выжидающе смотрят. Я остро чувствую свою чужеродность, будто снова стала принцессой. Все они здесь на своем месте, полны сил и уверены в себе, это сквозит в каждом движении.

Женщина с мягкими глазами встает, подтягивает к столу еще один табурет и говорит что-то, но ее слова кувыркаются в воздухе между нами и ускользают от меня в распахнутую дверь. Она указывает на табурет, кладет руку на грудь и произносит свое имя, еще одну стайку неуловимых звуков.

Я неуверенно улыбаюсь и показываю на себя. Хотя бы на это знания менайского хватает.

— Меня зовут А…

Удавка впивается в шею, и я задыхаюсь, оглушенная болью и мельтешением стен перед глазами. Так запросто собралась сказать этой доброй женщине свое имя. Так запросто забыла об угрозе, просто потому что ее не видно.

Меня хватают под локоть, пока я откашливаюсь и восстанавливаю дыхание, и решительно сажают на табурет. Женщина сует мне в руки чашку с водой. Я через силу улыбаюсь, пью и пытаюсь прийти в себя. Конюхи не сводят с меня глаз, будто я вот-вот упаду в обморок, а большой грузный мужчина, накормивший меня утром, тревожно наблюдает из угла.

Я ставлю чашку на стол и снова указываю на себя:

— Торния.

Успокоенные тем, что я снова могу говорить, конюхи по очереди представляются в ответ ритмичной скороговоркой имен, которых я не в силах разобрать. Мне зачерпывают миску супа, передают лепешку, а потом терпеливо ждут, когда я поем, только время от времени перебрасываясь тихими замечаниями.

Едва закончив с ужином, я встаю — улыбаюсь и киваю всем, но радуюсь возможности уйти и вернуть комнату в их распоряжение, чему они тоже наверняка рады. Потом станет проще, обещаю я себе, отпирая спальню. Я стану как следует чистить сарай, и тогда Корби не на что будет злиться. А когда выучу менайский, может, смогу даже завести друзей среди конюхов.

Я крепко держусь за эти надежды, уплывая в сон.