Колючка

Интисар Ханани, 2020

Принцесса Алирра никогда не наслаждалась своим статусом: и придворные, и родная семья были с ней жестоки. Разменная монета в политических играх, девушка отправляется в чужую страну, чтобы стать женой принца Кестрина. Но в дело вмешивается таинственная колдунья – и в результате её чар Алирра меняется телами с другой женщиной. Теперь Алирра – служанка, которая пасёт гусей. Обмен телами дарит ей долгожданную свободу, но вокруг Кестрина сжимается удавка магических интриг. И девушке придётся решить: остаться свободной – или рискнуть жизнью ради принца, который с каждой новой встречей нравится ей всё больше…

Глава 4

Окно в моей новой спальне перекрыто балками. Я сижу на краю кровати, хотя мать приказала лечь спать; полосатые лучи утреннего солнца крадутся по деревянному полу, а слухи и толки разлетаются по дому.

Тревогу подняла квадра моих стражей. По их словам, шагавший по коридору солдат услышал странный звук, похожий на треск дерева. Он постучал в дверь моей спальни, чтобы узнать, все ли в порядке. Когда на настойчивый стук никто не ответил, подергал ручку. К этому времени его крик будто бы разбудил других солдат — то есть стоявших позади остальных воинов четверки, понимаю я, — а вдобавок и всех спавших в соседних комнатах. Так что выбитые ставни и бесчувственную принцессу в постели увидела уже небольшая толпа.

— Уверена, что это шутка твоего брата, — заявила мать, едва втолкнув меня в новую спальню и отослав всех остальных. — И как тебе хватило ума свалиться в обморок из-за такого пустяка, как разбивший ставни камешек, или что он там бросил.

Я только кивнула, еще ошеломленная. Мать сообщила, что всем объявят, будто в ставни ударилась какая-нибудь птица, вроде большой совы. Когда Джилна потом приносила завтрак, она рассказала, что прислуга верит, будто за мной прилетал кто-то из народа фейри и только из-за молотящих в дверь и внезапно вбежавших солдат меня не выкрали. Истина кажется мне еще более невероятной, чем любые домыслы, будь то камень, сова или фейри.

Я складываю руки и сижу, перебирая большими пальцами, будто это способно как-то унять бурлящий внутри страх. Чародейка посреди ночи. Менайский колдун, беспомощный перед ее силой. Обещание уничтожить меня за то, что вмешалась, — ну зачем я вообще заговорила? Если подумать, до этого она не была мне врагом.

Я заставляю себя встать и иду к двери. В часовне мне, быть может, станет спокойнее, и к тому же туда все равно больше никто не ходит. Так же посижу одна, как и здесь.

Я распахиваю дверь и вижу своих стражей наготове. Теряюсь, почти жалею о том, что вышла, и раздумываю, что же они рассказали своему правителю. Но прятаться я не собираюсь. Так что прохожу мимо них в коридор, решительно направляюсь к черным лестницам и коридорами для слуг иду к часовне, слушая мерную дробь шагов за спиной.

Часовня у нас маленькая и опрятная, полная смотрящими в одну сторону скамеечками, с боковым окном, в которое сейчас льется яркое осеннее солнце. Молитвенник занимает почетное место на столе перед скамьями. Не раз я листала его, изучала полные древней мудрости слова, старые сказания о чудесах и проклятиях и молитвы, что сложили много веков назад и читают до сих пор. Но сегодня я не притрагиваюсь к книге, а просто сажусь на одну из скамей и позволяю себе раствориться в тишине.

Здесь и сейчас я в безопасности. И могу отдохнуть душой, даже зная, что впереди новые беды и угроза, которой нужно неизвестно как избежать. Я сижу и, когда в мыслях снова всплывают ночные события, шепчу по кругу тихие молитвы и успокаиваюсь.

— Принцесса Алирра.

Обернувшись, я вижу в дверях короля с хмурым выражением лица.

— Милорд. — Я встаю и аккуратно кланяюсь. Кажется, мои стражи как-то успели донести до него, что я ушла из комнаты. Должны были. Как иначе он узнал, где меня искать?

Король заходит в часовню, взмахом руки позволяет мне сесть и сам опускается на другой край скамьи.

— Меня встревожили пересуды об этой ночи. Вы в порядке, дитя мое?

Я киваю:

— Как видите, милорд.

Он чуть склоняет голову, и знакомые морщинки в углах глаз выдают, что мой ответ ему понравился. И что он прекрасно знает, как мало этот ответ значит.

— Ваша мать сказала, что в ставни ударилась сова. Я подумал… не запомнился ли вам ее окрас?

Я моргаю. Окрас?

— Наверное… коричневый.

— То есть вы ее не видели?

Король пришел услышать правду. Не о моем состоянии, а о том, что случилось ночью. А если кто-то и знает достаточно, чтобы помочь мне, то именно он.

— Нет, — говорю я, — сову я не помню. Мне… мне приснилось кое-что. Стычка двух колдунов. В женщине было что-то нечеловеческое, а мужчина был похож на гостя из Менайи. Она напала на него, и я внезапно проснулась, а в комнате уже были ваши солдаты и эти выбитые ставни.

Король замирает, как изваяние, в его глазах обсидиановая чернота.

— Вы знаете, что это может значить? Мой сон?

Он отводит взгляд.

— Возможно, — говорит негромко, — что я совершил ошибку.

У меня сводит живот.

— Милорд?

Значит ли это, что его враги опаснее, чем казались? Или что не нужно было приезжать за мной?

Он смотрит на меня, и лицо его смягчается до встревоженного. Но, может быть, это лишь показное беспокойство, за которым прячутся истинные мысли.

— Сны могут порой предвещать будущее. Боюсь, что вам небезопасно зимовать дома, дитя мое. Я поговорю с вашей матушкой. Полагаю, вам нужно отправиться в Менайю как можно скорее.

Он встает и идет к дверям, оборачивается:

— Если вам снова приснится та дама, будьте предельно осторожны. И сразу же идите ко мне.

— Милорд. — Я согласно киваю.

Легкие шаги короля удаляются. Он обменивается парой тихих слов с квадрой в конце коридора и исчезает совсем.

Я снова поворачиваюсь вглубь часовни и обнимаю плечи руками. Он знает эту Даму, прекрасно знает, кто она. И почему-то это совсем не утешает.

Король отбывает домой три дня спустя, заверенный, что меня отправят следом через две недели. Они с матерью договорились, что я перезимую в Тариноне и выйду замуж по весне. Со мной оставляют две квадры солдат вместе с их командиром и обещают выслать к встрече на границе почетный караул.

Дни пролетают быстро, заполненные подготовкой к моему отъезду, сбором приданого и украшений, чередой ужинов и прощальными визитами бесконечных лордов, которым охота выслужиться перед королевой. Только к вечеру последнего дня я наконец могу отлучиться и попрощаться со всем, что дорого мне самой.

Я давно запомнила в лицо всех восьмерых своих стражей, но они по-прежнему не разговаривают при мне и даже почти на меня не смотрят. Лишь один знает мой язык, Матсин эн Корто. У него такая же, как у командира Саркора, серебряная сережка в ухе, только с сапфиром — мне показалось, что это у них вроде знаков различия. Сегодня, как и всякий день их службы при мне, воины следуют за мной повсюду.

Я заглядываю на кухню, и Стряпуха встречает меня лучистой улыбкой и обещает положить мои любимые мясные пирожки для первого ужина в пути. Все взбудоражены моим долгожданным спасением от брата и общей верой в то, что другой двор наконец оценит меня по достоинству. Дара и Кетси хватают меня за руки и кружат по кухне в танце, другие служанки хихикают, поварята хлопают. В конце концов я вырываюсь, тоже смеясь, вопреки беспокойству.

И все же Стряпуха замечает мою тревогу. Берет мои руки в ладони, ласково сжимает:

— Новый двор как только тебя узнает, так сразу полюбит. Ты их там всех покоришь.

— Спасибо, — говорю я, потому что все они верят в это и изо всех сил этого желают.

Я собираюсь выйти через черный ход, и квадра ступает за мной следом. Повисает неживая тишина, в кухне слышен лишь топот сапог по камню. Мне больше нечем смягчить и скрасить прощание, так что я почти убегаю, уводя прочь и стражей.

На конюшне Редна торопливо целует меня в щеку. От нее пахнет лошадьми и кожей.

— Желудя мы снарядили во все новое, — рассказывает она. — Правда, твой брат потом бранился на конюшего за этот заказ.

— Передай, что мне очень жаль, — говорю я, преисполненная благодарности.

— Нам ужас как будет не хватать твоей доброты — братец-то твой даже и не слышал, что это такое.

— Все обойдется. — Ответ выходит беспомощным. — Просто не попадайтесь ему.

— А когда он станет королем?

— Может, свалится с лошади раньше, и корону получит кузина Дэрен.

Редна фыркает.

— Что ж, долгой жизни королеве, а там я, надеюсь, уже и замуж отсюда уйду. — Она стискивает мою ладонь. — Мы будем молиться за тебя. Те менайцы оказались добрыми малыми, к девочкам не приставали, за конями ухаживали здорово. Еще и охрану к тебе приставили, чтобы братца отвадить, — уже больше, чем твоя матушка сподобилась. Думается мне, принц твой тоже будет хорошим.

Я киваю, и Редна крепко меня обнимает. Уходя, я уношу с собой ее слова, хотя в глубине души с трудом верю им. Слишком много у короля секретов, слишком явно страшится он чародейки, слишком велика вероятность, что выбрали меня действительно потому, что я никому не нужна, — как пугали меня брат и Дэйрилин, не зная и половины того, что увидела я.

Остаток дня проходит тихо и завершается прощальным пиром, на котором от меня требуется только молча и улыбчиво присутствовать. Когда мне наконец позволяют покинуть празднование, я иду прямиком в комнату, мыслями уже в постели. Но сон от меня ускользает. Голову наводняют смутные видения, и дважды я просыпаюсь, ожидая вновь увидеть Даму и ее мертвенно-пустые глаза. Но всякий раз в комнате нет ничего, кроме тьмы и едва слышных скрипов старой древесины.

На рассвете мою тревожную полудрему нарушает Джилна с чашкой теплого молока и подносом еды, которой мне совсем не хочется.

— У вашей матери снова гости, — рассказывает Джилна, пока меня расчесывает. Я пытаюсь оглянуться, но она тянет меня обратно за волосы. — Посидите же смирно, дитя. Кто-то приехал на ночь глядя, королева лично спускалась встречать, а сегодня он уже спозаранку ждет приглашения к ней.

— Из Менайи? — спрашиваю я, стараясь не вертеться.

— Нет. Мне показалось, что с запада.

Тогда его прибытие, скорее всего, не связано со мной, хоть это и странно. Я быстро одеваюсь, думая о том, как хорошо Джилна меня знает, как привычно и удобно придерживает рукава платья. Она приносит подаренный королем плащ, чтобы придворные успели поглядеть на меня нарядную.

Отходит немного и смотрит с заметной нерешительностью.

— У меня тут кое-что для вас… просто безделушка на память. Знаю, что при таком важном дворе вам и нужды в ней не будет совсем, и все-таки…

— Джилна, — перебиваю я, — покажи.

Она вкладывает в мою руку небольшой кошелек, стискивает пальцы в замок и смотрит, как я достаю украшение. На ладонь мне падает маленький кулон из потертого серебра на тонкой цепочке, поблескивает в свете ламп. В середине овала — гравировка с пышной розой. У меня сжимается сердце. Это, без всяких сомнений, семейная реликвия, крошечное сокровище, переходящее от матерей к дочерям многие поколения. А у Джилны дочки так и не появилось.

— Как красиво. — Я аккуратно зажимаю подарок в руке. — Спасибо.

Джилна смотрит на меня со светящимся лицом, делает один короткий шаг и обхватывает меня руками:

— Ну не плачьте, душа моя.

Я прижимаюсь к ней, несколько раз всхлипываю и отстраняюсь. Она отпускает меня и смотрит, как я застегиваю цепочку на шее.

— Никогда с ним не расстанусь.

— А коль потеряете, явлюсь вам духом и буду преследовать весь ваш век, — грозится Джилна. — Оно ведь раньше маменькиным было.

— Тогда приходите вместе, — смеюсь я. — Здорово будет познакомиться.

Джилна легонько пихает меня в плечо:

— Подите-ка уже. Матушка вас заждалась.

Совсем другое прощание приготовила для меня мать. Шторы в ее покоях все еще опущены на закрытые окна, единственная лампа едва освещает комнату. Королева сидит в парчовом кресле, в руке ее покоится шелковый кошелек, несравнимо более дорогой, чем подарила мне Джилна.

— Что ж, тебе пора, — говорит мать негромко. — Хочешь о чем-нибудь спросить, прежде чем уедешь?

Я какое-то время обдумываю предложение и задаю вопрос:

— У кого могут быть причины ненавидеть королевский род Менайи?

Я успела расспросить об этом и старых учителей, и слуг, и все впустую. Никто даже словом не обмолвился о мстительных чародейках, а ведь такое едва ли можно позабыть.

Мать поднимает брови:

— У немалого числа людей, я полагаю, хотя явных врагов у Семьи нет. Войн у них не случалось больше века, еще с той поры, когда прадеду, кажется, нынешнего короля взбрело в голову переплыть Зимние моря и напасть на Дальние Степи. Несусветная глупость.

— Почему?

— Война пришла в его страну и забрала почти весь королевский дом. С тех пор Семья вырождается. Истощается сила их крови, хотя некоторые винят во всем проклятие. — Мать пристально смотрит на меня. — Но я бы не обманывалась. Их король вовсе не слаб и не глуп, и проклятия не ложатся на потомков.

— Знаю, — говорю я, однако ответ матери не помог мне в поисках правды. Несмотря на свои пугающе мертвые глаза, чародейка едва ли настолько стара.

— И не надейся, что стражи приставлены к тебе только ради безопасности. Они доложат обо всем, что ты делаешь и говоришь. Так же будет и в Менайе — следить будут если не солдаты, то любая выделенная тебе прислуга. И не давай себя втянуть в дворцовые интриги. У тебя не хватит мудрости, чтобы разобраться в таких кознях и не навлечь на себя какого-нибудь бедствия.

— Понимаю, — отвечаю я тонким голосом.

— Точно? Этот союз зависит от тебя. Если ты не справишься, то поставишь под удар наши земли, обречешь нас на войну. Если Менайя нападет… — мать изящно пожимает плечами, — можно не надеяться на победу. Ты это понимаешь.

Я киваю.

— Вот и славно. Значит, поймешь и почему я решила помочь тебе.

— Помочь? — повторяю я озадаченно.

Мать улыбается лениво, по-кошачьи:

— Да. Жизненно важно, чтобы принц принял тебя и пожелал поддерживать в первые трудные месяцы. Ты слишком глупа, чтобы добиться этого самой. Посему я обратилась к нашим западным соседям с просьбой о помощи колдуна, что живет на их землях. И прошедшей ночью нам прислали ответ. — Она поворачивается к смежной двери и зовет громким голосом: — Господин Эфрин! Будьте любезны войти.

К нам приехал колдун? Я делаю шаг к матери:

— Что все это значит? О чем именно вы его попросили?

На моей памяти колдун к нам приезжал лишь однажды, когда я была маленькой. Зачаровывал камни, еще долго потом светившие ровным сиянием, и даже как-то утром заскочил на кухню и наложил чары на печь, так что еще два года никогда не пригорал хлеб. Но я понимаю, что сейчас — особенно после нотаций о моей глупости — затевается что-то совсем не столь безобидное. Мать хочет, чтобы заклятие наложили на меня.

Она вздыхает:

— Помолчи же, дитя, не позорься.

А в комнату уже заходит высокий худой человек с сединой в волосах. На нем богатые дворянские одежды — камзол, чулки и лаковые туфли. На шее висит кулон с рубином, чуть светящимся изнутри. Колдовской амулет, вместилище силы, которую выпустят в урочный час. Такой же, как был у чародейки на пальце, только огня в разы меньше.

— Моя королева, — склоняет голову гость. — Принцесса.

Я тоже кланяюсь, заставляя себя не бросать взгляд на мать. Все равно она не обратит на меня внимания.

— Боюсь, у нас мало времени, мой друг. — Королева протягивает ему приготовленный кошелек. — Мы будем крайне признательны, если вы произнесете заклятие немедля.

— Разумеется, — отвечает колдун, принимая кошелек и отходя к столу.

— Какое заклятие? — тихонько спрашиваю я у матери. — Скажите!

Колдун бросает на нас короткий взгляд, кривит губы в усмешке и отворачивается к кошельку.

— Смотри и увидишь, — отрезает мать, присоединяясь к нему у стола. Из кошелька появляется квадратик белого шелка, не больше носового платка размером. Колдун готовит иглу, блестящую золотом в свете ламп, и берет руку матери в свою. Быстрым коротким движением прокалывает ей подушечку пальца. Едва первая капля крови падает и растекается по шелку, начинает петь чары:

Кровь сердца, алая капля,

Собери всю любовь в себя.

Кровь рассудка, темная капля,

Собери все знания в себя.

Кровь души, последняя капля,

Собери всю силу в себя.

Волна дурноты накатывает и отступает. Я шатаюсь и налетаю на край кресла, из которого поднялась мать. Провожу рукой по лицу, стирая липкий пот.

— Что произошло? — дрожащим голосом требую я ответа.

— Благодарю вас, господин, — говорит мать колдуну, забирая сложенный шелк. Колдун склоняет голову, что-то бормочет и покидает комнату, не взглянув на меня.

— Матушка!

Она прячет платочек обратно в кошелек.

— Мне казалось, все очевидно, Алирра. Колдун Эфрин завязал мои знания и любовь к тебе на кровь. Когда вы с принцем встретитесь, улучи момент и обмакни это в его напиток — любой бокал вина подойдет. Скорее всего, случая придется ждать пару недель. Никто не должен тебя увидеть, особенно он сам.

— Для чего это?

— Он лишь узнает обо всем, что я о тебе знаю, и о том немногом, что я в тебе люблю.

Я мотаю головой, будто могу отказаться от ее слов, будто мне совсем не больно снова слышать, что мать меня не любит. Но больно по-прежнему.

Она хмурится и объясняет дальше, как будто я совсем бестолковая и ничего не поняла:

— Так он станет предан тебе, ничего лучшего мне не сделать. Если хоть немного полюбит — будет защищать. Если получше узнает — сможет учитывать слабости и по возможности ограждать от придворных уловок. — Она протягивает мне кошелек: — Береги это. Я спущусь к тебе через несколько минут.

— Матушка! — В голосе моем сквозит горечь.

— Оставь меня, дитя.

Нет, не нужна мне больше ее любовь. Я вскидываю голову:

— Что значила последняя строка? О силе?

— А что, по-твоему, она могла значить? Я вложила сюда ту силу, что дарую тебе. Поэтому не смей терять платок.

— Но зачем разделять эту силу с принцем? Мне ведь нужна будет вся, что есть.

Мать презрительно фыркает:

— Ты слаба, как капля воды. Но если вы будете связаны, ты сможешь черпать его силу. Только на это и надежда. А теперь иди.