Terra Incognita

Иннокентий А. Сергеев, 2023

История парня и девушки, которые встретились, жили вместе, а потом расстались… Все как будто обычно. И все как будто кончилось, хотя вот только теперь все и должно начаться…. «И я сотворил женщину и нарёк ее Нина».

"Всё, что я сделал — всего лишь маленький шаг в сторону

света. Слабая тень того, чем я стану, когда уйду…"

( Неизвестный гений )

"Что пользы от названий, если у тебя всё равно нет денег".

( Terra Incognita )

* * *

Хорошо можно описать только уродство. Ну как, скажите на милость, можно описать внешность красивой женщины?

Впрочем, у неё несколько выступают скулы. Когда она суживает глаза, лицо её делается нервным и, пожалуй, злым. Она ярко красится.

Когда я увидел её, я подумал:"Ну всё, влип".

"Она странная", — сказал о ней один мой знакомый.–"Говорит:"Сделай мне хорошо", — а сама наводит на тебя пистолет. Может, не пойдём?"

Он привёл меня к ней в третьем часу ночи.

Она открыла дверь и, мельком бросив на меня взгляд, исчезла в комнате. Я опешил.

Он подтолкнул меня. Мы вошли и стали раздеваться.

Он задержался в прихожей.

Я вошёл в комнату.

Она повернулась ко мне.

— Сколько у вас денег? — спросила она быстро.

— Как… вообще?

— Сейчас.

— Немного, — сказал я, заискивающе улыбнувшись.

— О! — воскликнула она с досадой. — Ещё один нищий среди ночи!

У неё кончилась выпивка, она вызвала по телефону машину, а деньги ей привезут только завтра.

Деньги у меня всё же нашлись.

Так мы познакомились.

Мы приехали в гастроном, я заплатил. Потом мы поехали к ней.

По дороге она вспомнила, что дома нечего есть. Я сказал, что хлеба с колбасой будет вполне достаточно, и мы не стали возвращаться.

Я думал, что мы устроим пьянку, но вместо этого она сразу же затащила меня в постель.

А уж потом мы напились.

Не знаю, стоит ли продолжать. И вообще, стоит ли писать дальше.

Её зовут Нина.

Она сказала:"Надо знать, что тебе нужно в жизни, чтобы не испугаться, когда тебе это предложат".

Утром я должен был быть на работе, но проспал — мы проснулись только к обеду.

На другой день то же самое. А потом я вовсе перестал думать об этом.

В постели она…

— Только попробуй написать про меня какую-нибудь гадость!

В постели она оказалась само целомудрие.

— Я же сказала, только попробуй написать про меня гадость!

Первый раз она сказала мне, чтобы я убирался, на четвёртый день нашего знакомства.

Через полчаса я позвонил ей из автомата, и она разрешила мне вернуться.

Однажды она заявила:"До того как мы встретились, ты был дурак дураком".

Может быть, это и правда, — она всегда права, спорить с этим бессмысленно, — но кое-что я всё-таки знал.

Так я знал, что нельзя звонить сразу же после ссоры, да ещё из автомата. Ещё я знал, что ни в коем случае нельзя просить прощения ни у кого, тем более у женщины. И наконец, я знал, что нельзя возвращаться.

Не прошло и недели, как она выставила меня снова.

На этот раз извиняться пришлось ей.

Я просто снял трубку, набрал номер и молчал. Она разразилась ругательствами. Я молчал. Она принялась говорить без умолку. Я молчал.

Она замолчала.

Мы молча сопели, каждый в свою трубку.

Она сказала:"Ладно, прости".

Никакая она не истеричка, мне бы её нервы.

Когда я сказал ей, что люблю её, — я неудачно выбрал для этого время, — она только фыркнула:"Иди высморкайся, а потом скажи по-человечески, что тебе нужно".

Она бывает до безобразия груба.

Ну вот, всё только о ней. Почему я пишу только о ней, а о себе — ничего!

Даже обидно.

Вот возьму и не буду больше ничего писать!

Она сказала, чтобы я звал её Нина.

Время от времени я делал ей предложение, случалось, она принимала его, случалось — отказывала.

— Какой ты зануда. Я же сказала — нет.

Получается, что я и правда вёл себя как дурак или размазня, но этого всё равно не объяснишь. Она могла оскорблять меня, называть нытиком, скрягой, брюзгой, как угодно! Но в постели…

Вот возьму и напишу какую-нибудь гадость!

Всё равно, я никогда не встретил бы другой такой женщины. Мне просто повезло.

Первым делом она подчистую разорила меня, лишила работы, жилья, рассорила со всеми знакомыми, друзьями и родственниками.

Я подумал:"Вот мне и конец".

Но это было только начало.

Только вот до сих пор не могу понять, чего же именно.

Если из этих записей что-нибудь получится, и я опубликую их, то быть может, когда-нибудь буду обязан ей состоянием. И тогда я буду рассказывать, что начинал свою карьеру с того, что сочинял застольные речи.

Сначала она прикончила все мои сбережения, а потом с самым невинным видом спросила, как я теперь думаю содержать нас!

И ведь наверняка найдётся такой человек, который, увидев её, скажет, что у неё великоват рот и недостаточно пухлые губы. Может быть, он вообще скажет, что у неё неправильное лицо и большой рот, который она зачем-то всё время кривит, — обычно она делает это непроизвольно, даже не замечая, — но её глаза…

Вот. Дилемма:

— Всякое желание возникает в нас одновременно с возможностью его исполнить.

— Чем больше возможностей для исполнения желаний, тем меньше желаний (всесильный король может всё, но ничего не хочет; в качестве иллюстрации сгодится хотя бы новелла Борхеса о заточённом в подземелье короле, разгадывающем тайну пятен на шкуре ягуара).

Внешне эти два постулата противоречат один другому, однако, это не более чем видимость.

И то и другое верно. Всё дело в формулировке первого постулата — она неточна. Следовало сказать не"возможность", а"способность".

Прежде чем способность превратится в возможность, пройдёт время. Время — вот ключ этой дилеммы.

Формулировка первого постулата абстрагирована от времени — способность означает возможность. Но тогда и желание означает его отсутствие. Ведь желание — это то, что предшествует осуществлению, если же нет времени, то нет и того, что"перед тем как". А это и означает уничтожение желания в смысле второго постулата — путём обретения возможности его осуществления.

Дилемма разрешена.

Какой я всё-таки умный. А вёл себя как дурак.

Как-то раз она посреди ночи заявила, что уходит и будет мне очень признательна, если я останусь дома и не буду её сопровождать.

Я сделал вид, что обиделся и остался. А сам пошёл за ней.

Она пришла в парк и, забравшись на эстраду, — эстрада была освещена, — сидела и курила. И всё!

А я, прячась среди деревьев, битый час проторчал под моросящим дождём, пока не продрог до костей.

Зато в другой раз она приехала в компании каких-то двух мужиков, полуголая и к тому же вдребезги пьяная.

Закон подлости. Когда я увязывался за ней, она вела себя как паинька, но стоило только потерять её из вида — всё!

На ней был какой-то дурацкий халат с попугаями, под ним белое кружевное бельё, и больше ничего!

Она тут же завалилась в постель. А утром сказала, что ужасно провела ночь, что её напоили какой-то отравой, и чтобы я заткнулся, если не хочу, чтобы у неё лопнула голова.

Я человек гениальный (кого этим в наше время удивишь?) и при этом умный — нелепое сочетание.

Я мог бы развить идею, написать книгу, увлечь за собой миллионы людей по всему свету, воспламенив их огнём идеи, и, наверное, мог бы сделать на этом состояние.

Но я не дурак.

Ведь что такое зло. Зло — это тщетность.

Гений странствует в мирах подсознания, открывая земли архетипов — прекрасно! Но вот он начинает анализировать открытое, и это опять прекрасно — если только он не начинает при этом спешно сочинять прокламации. Пусть думает, пишет, но только, пожалуйста, на каком-нибудь непонятном языке. Лучше на мёртвом.

Или хотя бы зашифровывает свои идеи так, чтобы понять их было невозможно.

А то ведь как бывает.

Гению всё нипочём. Для него всё это естественно, а то, что естественно, не безобразно. Для него — да, а как насчёт остальных?

Ведь дело даже не в том, что масса не может постичь идею, извращает её, превращая в полнейшее безобразие. Идеи-то, они всегда красивые, а на деле получается какая-нибудь гадость.

Всё они прекрасно понимают!

Для этого и ума-то особого не требуется.

Они не извращают идею, они следуют ей. А вот этого-то как раз делать и не нужно.

Гений выражает архетип в творчестве, и тем соединяет небесное и земное в светозарном акте свершения. Замечательно!

А они? Они выражают архетип в своих неразумных, то бишь бессознательных поступках. Ну и пошло-поехало.

Не надо им архетипы трогать, опасная это игрушка.

То что спички нельзя детям давать, это мы знаем, а тут атомная бомба — понимать же надо!

Нет уж, я не дурак, я отказываюсь, просто отказываюсь! Быть умным.

Лучше уж я о ней напишу.

Например, о том, как она однажды принимала ванну.

Набрала полную ванну, напустила пену, лежит расслабляется.

А я в комнате был.

И тут горячую воду отключили. Как по заказу.

Она же не может в мыльной воде выйти из ванны, кричит меня.

Я прибегаю — что такое?

— Воду отключили! Сволочи.

Ну и что теперь делать?

— Иди, — говорит, — набери хоть в кастрюлю воду, только побольше, и нагрей на плите. Надо же смыть всё это.

Я иду, набираю воду на кухне.

Поставил на огонь, сижу жду, когда нагреется.

В квартире тишина.

— Ну скоро там?

Я открыл крышку, попробовал пальцем — холодная.

— Чего ты так долго!

Как будто я что-то сделать могу.

Наконец нагрелась. Несу в ванную.

— Ну наконец-то!

Принёс ковшик.

В ванной накурено, не продохнуть. Это она нервничала.

— У меня уже вода остыла!

Поднимается. Я начинаю поливать её из ковша.

А сам думаю, как всё это со стороны выглядит. Зрелище, наверное, потрясающее.

Говорю:"Нас с тобой можно хоть в бронзе ваять. В виде фонтана".

Уже забыл, к чему я это вспомнил. Ах, да. Просто так…

Помню, однажды я спросил её, что она будет делать, если я вдруг покончу собой.

Она сказала:"Не знаю. Там посмотрим".

Надо же сморозить такое.

У неё во всём так — сначала напьётся какой-нибудь дряни, потом болеет. Сама ляпнет что-нибудь, а потом я же и виноват.

Меня даже передёрнуло.

Я сказал:"Что же ты тогда будешь делать? Ты входишь в ванную, а там я лежу в воде, мёртвый. Ты же ванну не сможешь принять!"

Когда мы с ней ссорились, или ей нужно было о чём-то подумать или просто расслабиться, она принимала ванну. Это было её спасение. И обязательно горячую.

Я в таких случаях обычно забивался на кухню и закрывал дверь.

Иногда, чтобы отвлечься, я начинаю что-нибудь готовить. Например, сладкое.

В ту ночь, в парке, я понял, что люблю её.

Ей об этом лучше было бы вообще не говорить.

Я ждал целых два дня чтобы сказать ей об этом. Выбирал время? Выбирал время, чтобы сказать об этом невпопад? Когда это прозвучит как шутка? Как правда, как насмешка, как ложь, как что?

Не проще ли было вместо того, чтобы, промочив ноги, продрогнув, спотыкаясь и шмыгая носом, поджав хвост, вернуться обратно и сидеть потом на кухне, пить чай, давить окурки в пепельнице, ждать, прислушиваться и, наконец, не дождавшись, отправиться в постель спать, вместо всего этого, не проще ли было просто подойти к ней?

Может быть, в этом всё дело.

Выбирать время, ждать, подгадывать — всё это игра, правила которой, я лично мало понимаю. Иногда угадываю, но опять же, не знаю, правильно ли я угадал.

Но кто убедил меня, — да разве я один такой, — кто убедил нас в том, что… даже не знаю, как выразить… Любовь — это игра без правил.

Игра без правил.

Может быть, это и есть то, что Джим Моррисон назвал"странными играми"?

Если бы это была просто игра, он не назвал бы её так.

Любая другая игра стоит любой другой.

Ведь если разобраться, что я увидел?

Я увидел женщину, сидящую на пустой эстраде, освещённой ровным оранжевым светом, и голубые фонари далеко во тьме, шёл дождь.

Я увидел женщину в ночном парке, она курила, сидя на досках пустой сцены, и были пустые ряды фанерных кресел.

Но почему я решил, что это была именно она!

Разве это не была просто женщина?

Разве это не могла быть какая-то другая женщина, может быть, незнакомая мне вовсе, — издалека все женщины выглядят почти одинаково, тем более, в такой позе. А кроме того, нужно учесть, что из-за дождя мне приходилось щуриться, то и дело всё расплывалось, — огни, тени, формы искажались…

Ветра почти не было. Впрочем, может быть, и был, не помню.

Она была в коротком плаще, не знаю, как он называется, может быть, никак…

Я понял, что люблю её.

Конечно, если бы у меня была куча денег…

Первым делом я купил бы приличную мебель, а то что это — диван, на котором невозможно спать, да раскладушка, на которой лежишь как в бомбовой яме.

Хотя с ней всё равно никаких денег не хватило бы.

Сколько раз ей говорил, чтобы не выбрасывала бутылки в мусорное ведро. Дело не в копейках, а в принципе — зачем выбрасывать бутылки, если их можно сдать?

Тем более, когда столько пьёшь.

Пиво ей заменяло еду. Она уморила бы меня голодом, не умей я готовить.

Быть такой худой и столько пить пива можно, только если ничего не ешь.

Я даже ругался с ней.

Или купит каких-нибудь пирожных полный пакет, вроде бы больше ничего и не нужно.

Не понимаю, зачем ей вообще деньги?

Если она устраивала уборку, нужно было бежать из дома, чтобы не видеть всего этого.

Конец ознакомительного фрагмента.