Людоеды

Инна Тронина

Перед началом нового, 1992 года, в Петербурге были зафиксированы случаи продажи с рук и на рынках человеческого мяса. Расследование поручили сотрудникам оперативно-розыскного бюро – Турчину, Озирскому, Грачёву и другим. Уцепившись за несколько нитей, взяв в разработку продавцов, оперативники вышли на банду каннибалов. Те не только употребляли в пищу мясо своих врагов или просто случайных людей, но и сбывали его, пользуясь сложной ситуацией в стране. Горожанам не хватало самого необходимого, и торговля практически не контролировалась. Для того, чтобы наверняка взять банду, туда решили внедрить девушку-агента. Главарь, кроме человечины, был падок на молодых блондинок…

ГЛАВА 2

Пассажиры вишнёвой «пятёрки» наблюдали за тем, как мелькают по бокам Владимирского проспекта расцвеченные гирляндами окна. Саша Турчин увидел свои, и в щёлку между шторами даже заметил ветки наряженной ёлки.

Все молчали. Наконец, Турчин, взволнованный увиденным, поинтересовался:

— Мы куда едем, если не секрет?

— Да какой там секрет?

Андрей круто повернул баранку, заезжая с Кузнечного на улицу Достоевского. Здесь вообще не чувствовалось никакого новогоднего веселья. Сначала отсыревшие, а потом промёрзшие стены домов образовывали мрачные, абсолютно тёмные дворы-колодцы, уставленные круглыми бачками со спрессованным, навсегда позабытым мусором.

— Моя подружка почему-то живёт здесь, хотя могла бы найти себе квартиру и получше.

— Какая ещё подружка? — Грачёв брезгливо выпятил губу. — Любишь ты тёмные переулки, я смотрю. Помнишь, к Надин Галановой ездили? Я тогда едва лоб себе не расшиб.

— Идите прямо за мной.

Андрей жестом пригласил их на выход, а потом запер машину. Из каменного колодца были видны сизые тучи и звёздное небо. Несмотря на то, что январь ещё не начался, здесь воняло кошками. Из окна второго этажа тянуло чьей-то поганой стряпнёй.

— Тут ступеньки, ребята, осторожнее. — Озирский пропустил их в подъезд. — Мою подружку зовут Розалия Петухова. Видочек у неё несколько экстравагантный, так что не обращайте внимания. Очень полезная личность — по крайней мере, для меня.

Лестница оказалась узкая, крутая и тоже вонючая. Грачёв с Турчиным боялись здесь к чему-либо прикоснуться. Озирскому всё было нипочём.

— Знал бы, джинсы надел с курткой!

Всеволод всю дорогу вполголоса матерился и, похоже, находил в этом особое удовольствие. Турчин, не любивший брани и прочих крайностей, подавленно молчал. Ни одна лампочка на всей лестнице не горела. Оставалось только удивляться тому, как Андрей ориентируется в маршах и дверях.

— Кто тут вообще может жить?… — Турчин расстегнул верхние крючки дублёнки, стараясь не задеть прислонённое к обшарпанной стене цинковое корыто. — Разве что персонажи Фёдора Михайловича… Прямо-таки литературный заповедник.

— Сейчас увидишь!

Андрей несколько раз ударил кулаком в дверь, обождал немного и забарабанил снова. Кто-то подошёл с той стороны и замер, прислушиваясь.

— Открой, Розалия, дело есть! — приказал Андрей, склонившись к светящейся щели.

— Андрей? — сварливый скрипучий голос сразу стал приветливым. — Сейчас отворю. Ты один?

— Нет, но за ребят ручаюсь. Впрочем, можешь и не открывать. — Озирский подмигнул своим спутникам. — Я сам потихоньку твою дверь с петель сниму. Эту хазу любой сявка распакует.

— Открываю уже, не скандаль! — сказала хозяйка и через мгновение предстала перед гостями, улыбаясь ртом, беззубым от клыка до клыка.

С загаженной лестницы, напомнившей Грачёву времена операции «Купюра» и мастерскую художника Гаврилова, они попали в довольно-таки зажиточное гнёздышко, увешанное коврами всех размеров и расцветок. Сама Розалия Петухова походила на Бабу-Ягу. Торчащие в разные стороны седые лохмы, ввалившийся рот, острый нос, подбородок в виде китайского яблочка и кустистые, мужские брови вызывали именно такие ассоциации.

— Проходите в комнату, я дверь запру.

— Спасибо.

Андрей бесцеремонно шлёпнулся на застеленный ковром диван, обвёл взглядом комнату.

— Розалия, у тебя только кино снимать про шатёр Чингисхана. Как ты тут не задохнёшься? Купила бы мебель хорошую, а то спишь на раскладушке… Может быть, ты ковры коллекционируешь? Да, я забыл представить хозяйку своим друзьям.

Озирский за руку подвёл Петухову к оперативникам. Она мелко семенила опухшими ногами в валенках с обрезанными голенищами.

— Розалия Елисеевна Петухова, знаменитая попрошайка с Кузнечного рынка. Постой, не встревай! — властно оборвал он Бабу-Ягу. — Как живёт, сами видите. Почти миллионерша, если оценить её ковры. Но иначе здесь никак нельзя — на стенах грибок и сырость, в щели с улицы несёт. Конечно, платит дань бандитам. Знает на рынках всех собак, и они её знают. Меня интересует женщина по имени Роксана, торгующая мясом. По крайней мере, двадцать девятого декабря она стояла вот здесь. — Андрей расправил перед Петуховой листок с планом, нарисованным Курнаковым. — Всё, что узнаешь, сразу же мне расскажешь. Поняла?

— Поняла. Чего ж тут не понять, мил человек? — Розалия Елисеевна сунула в беззубый рот папиросу.

Озирского она не угощала, зная, что он курит другие. То же самое Розалия подумала и относительно его элегантных спутников.

— Значит, Роксана! Запомнила? Не утаивай ничего — мне нужны самые интимные подробности. Ну, спасибо за гостеприимство. С наступающим тебя! Желаю в новом году собирать побольше…

— И тебя также! Всех вас, люди добрые! — Розалия шутовски поклонилась в пояс. — Пойдёмте, провожу вас, а то с непривычки ноги поломаете…

Вниз оказалось идти ещё труднее, чем вверх — стёршиеся ступени буквально выскальзывали из-под ног. Когда наконец-то оказались во дворе, у машины, Турчин облегчённо вздохнул.

— Думаешь, она поможет разыскать торговку? — спросил он у Озирского.

— Не думаю, а уверен. — Андрей открыл дверцу «Жигулёнка». — Её слово железное. Ты не смотри на дурацкий внешний вид. Это — потомственная нищенка. Вроде как «в законе». Никогда нигде не работала, даже в коммунистические времена. Все предки у неё этим промышляли. Розалию гоняли-гоняли с Кузнечного, а она возвращалась, давила на жалость. Волокита продолжалась два года, пока однажды не посетили её квартиру и не увидели эти самые ковры. — Андрей включил зажигание и хохотнул. — Тут гражданку Петухову едва не замели, но я вмешался. Решил, что она будет мне полезней в роли вечной должницы. Пусть себе попрошайничает, собирая по двести-триста рублей в день — услуги её стоят дороже.

— Правильно! — согласился Грачёв, еле отдышавшийся после смрада лестничной клетки. — В её занятиях ничего опасного нет. Впрочем, замолить можно любой грех — надо только остановиться вовремя.

Всеволод имел в виде их общего знакомого Готтхильфа, и Андрей его понял. Еле заметно усмехнувшись, он вывел машину со двора.

— Ничего, только девятый час. Везде успеем, гарантирую.

По улице Марата и Подъездному переулку Озирский выехал на набережную Обводного канала и уже никуда оттуда не сворачивал.

* * *

— В Ульянку едем? — Всеволод торопливо закурил.

Трепеща ноздрями, как необъезженный конь, он, казалось, злился на медлительность автомобиля. «Лада» стремительно и легко несла их вдоль зажатого в камень канала по направлению к Финскому заливу. Андрей вёл машину играючи, как делал абсолютно всё. Он успевал перекурить, послушать переговоры по рации и отдать несколько распоряжений членам своей группы, сидящим в засаде у пивных ларьков на Лесном проспекте.

— Нет, на Гутуевский, — ответил он, немного погодя.

— На Гутуевский? — Турчин даже протёр кожаной перчаткой ветровое стекло.

В обе стороны от Обводного канала уходил проспект Газа, вновь ставший Старо-Петергофским. Оставалось только доехать до речки Екатерингофки и проскочить мост.

— Я там, между прочим, один раз был, — вспомнил Саша. — Чей-то день рождения отмечали в «Бригантине».

— Не чей-то, а мой! — ввернул Грачёв. — Сильно выпил, что ли?

— Извини, — смутился Турчин. — Это, вроде, давно было?

— Допустим, шесть лет назад. Ты тогда из Москвы приехал и познакомил меня с Аллой.

А-а, точно! — обрадовался Турчин. — Прости, совсем из головы вон.

— А ещё супершпионом хотел стать! — поддразнил его Всеволод. — Ты тогда учил всех собравшихся много пить и не пьянеть. Жалел, что у тебя с собой нет оружия, а то бы показал, как стреляют после пол-литра водки настоящие шпионы. Короче, надо рюмку на голову поставить и глаза закрыть, чтобы умирать не так страшно было…

— Да ну тебя! — порозовел в полутьме Турчин. — Неужели я действительно нёс такую ахинею?

— Истинно так! — безжалостно припечатал его Грачёв. — Потом бармен слёзно просил больше тебя не приводить — испугался. Андрей, скоро приедем?

— Минутку ещё потерпеть можешь? — Озирский, прищурившись, смотрел вперёд через расчищенное «дворниками» лобовое стекло.

То, что Озирский даёт осведомителям задания, Турчин понял уже у Петуховой. Теперь агенты будут подчиняться и им — Саша знал этот закон. Подрулив к освещённой изнутри «Бригантине», Озирский нажал на клаксон. Совершенно не обращая внимания на шатающихся вокруг ресторана дюжих пьяных молодцев и хохочущих шлюх, он сигналил и сигналил, пока к автомобилю не подбежал молодой человек с дореволюционными остренькими усиками.

Наклонившись к машине, он сказал:

— С наступающим вас! Нужно что-нибудь?

— И тебя также, — ответил Андрей. — Садись к нам, Витольд, я тебе всё объясню.

Молодой человек, пальцами ослабив затянутый на горле белый шарф и подобрав полы длинного кашемирового пальто, втиснулся на заднее сидение — рядом с Турчиным. Андрей тут же выключил свет в салоне.

— Как поживаешь? — Он протянул Витольду пачку сигарет.

— Да ничего, спасибо.

Парень взял две штучки. Одну он закурил, другую спрятал в карман.

— Работаешь? — хмыкнул Озирский.

— А как же!

— Всё на Кондратьевском?

— Да, пока там фарт идёт, — лаконично объяснил молодой человек.

— Вилениус Витольд Арсеньевич, — представил его Озирский. — О его подвигах расскажу потом, а сейчас дадим-ка ему задание. Только вы пока посидите тут немного. А я схожу, позвоню.

Озирский, выразительно взглянув на коллег, вылез из-за руля и направился к телефонной будке. Публика до того перепилась, что вряд ли могла узнать Андрея, даже если там были его знакомые. Витольд Вилениус задумчиво выпускал колечки дыма из узких ноздрей и был невозмутим, как сфинкс.

Всеволод не выдержал:

— Витольд Арсеньевич…

— Да?… — с готовностью отозвался Вилениус.

— Давайте без обиняков, ладно? Вы, как я понял, не совсем законно добываете хлеб насущный. Не будем вдаваться в детали. Меня сейчас интересует другое — почему вы лично работаете на Андрея? Он вам платит?

Витольд выпустил ещё несколько колечек. Потом протянул руку между двумя передними сидениями — к пепельнице. От него сильно пахло импортным кипарисовым одеколоном.

— Это я ему плачу, добровольно. Долг отдаю.

— За что? — спросил Турчин.

Он сидел, прикрыв глаза, и разноцветные лучики от ярких праздничных огней образовывали причудливый узор.

— Год назад у метро «Пролетарская» моего брата сильно порезали. Шесть ножевых ранений, из них одно — в селезёнку. Не буду рассказывать всю историю, это вам будет не интересно. Конон умирал реально. У нас с ним разные группы крови, к сожалению. Я дал бы ему сколько угодно, но моя не подходила. — Витольд снова затянулся. — У меня, кроме брата, никого больше нет. Это было глухой ночью. Его привезли в больницу. Шарага занюханная, крови вообще никакой, а доноры СПИДа боятся. А тут раз Андрей приехал, какого-то своего ханыгу проведать. Тот при задержании спьяну навернулся вместе с «тачкой» и лежал рядом с братом. «Секунды» уже прошли. По городу не объявишь, что редкая группа требуется. Да и кто даст взрослому жулику?

Вилениус, обвёл блестящими голубыми глазами лица слушателей.

— Озирский услышал, что человек умирает, и спросил, какая группа нужна. Оказалось — именно его собственная. И он тут же дал кровь, причём сразу много, восемьсот миллилитров. Прямо у стола, не отходя никуда. Какому-то, прости, Господи, торгашу! Но это для него не имело значения. Теперь я — его раб навеки. Сам предложил — он ни в коем случае не настаивал. А ведь Андрея самого через три дня ранили. Ему кровь очень пригодилась бы. Помните. В «Ручьях»? Это тогда было. Вот…

Витольд заметил, что Озирский возвращается. На счастье, Андрей с кем-то зацепился языком, и немного задержался.

— Мужики, не говорите, что я вам рассказал. Он не любит, когда откровенничаю насчёт этого. А?

— Замётано. — Грачёв по-новому смотрел на Озирского.

Тот уселся за руль, обдав остальных морозцем и. как показалось Грачёву, запахом шампанского и цитрусовых. Сказал Вилениусу несколько слов на ухо, потом качнулся назад.

— Припоминаешь такого?

— С родимым пятном под носом? Знаю.

— Как только представится возможность, вдоль и поперёк его прочеши. Все данные сейчас же сбрось мне. Он торгует мясом, по дешёвке.

— Сделаю, — твёрдо сказал Витольд. — Послезавтра. Идёт?

— Лучше бы завтра. Ладно, как ты сочтёшь нужным, так и поступай. Но не позже третьего января, тут всё очень серьёзно. Счастливо, с наступающим тебя! Брату привет.

Андрей пожал Вилениусу руку.

— Обязательно передам. Он будет очень рад.

Витольд ушёл обратно в ресторан. А Озирский, продолжая улыбаться, повернул ключ зажигания.

— Ты Минцу звонил?

Турчин, откинувшись на спинку заднего сидения, вдыхал оставшийся после Вилениуса приятный запах одеколона. Над Гутуевским островом сияло чистейшее звёздное небо.

— Да, он уже там. У себя, на Васильевском. Бабка оказалась не такая уж слепая. По крайней мере, особую примету продавца сообщила. Если, конечно, он это пятнышко себе не нарисовал. Но Витольд говорит, что знает такого.

— Я оказался прав — с бабками Минц умеет беседовать. А это, между прочим, особый талант, доступный далеко не каждому. Впрочем. — Всеволод обернулся к Турчину, — ты тоже не оплошал бы. Находится же у людей терпение — я просто восхищаюсь! Это ведь уже ненормальные люди, которые не воспринимают реальность адекватно. Я лично не могу слушать про их героическую жизнь, про неблагодарных детей и про паскудных соседей. За миллион долларов не согласился бы, честное слово! И кормят их плохо, и разговаривают грубо, и воруют у них всё постоянно. Только сами они в нимбе сияют, как архангелы. Послушаешь — так ни одного недостатка, хоть очищайся под ними… Значит, описание торговца Сашка тебе продиктовал?

— Да, и Вилениус его вспомнил, — ответил Андрей, снова разгоняясь до приличной скорости.

Они ехали по тёмной и пустынной набережной Обводного канала.

— Кстати, чем занимается на Кондратьевском твой агент? — Грачёв решил узнать это у Андрея.

— Он катала, — просто сказал Андрей, словно в профессии его агента не было ничего предосудительного.

Того же мнения оказался и Грачёв:

— Ну, так никого же насильно не сажают с ним в карты играть! А брат его?

— Уже успел разлямкать? Зараза, метёт языком, как баба! Братан его, Конон Арсеньевич, у «Пролетарской» цветочные киоски держал. Год назад получил пером — шесть раз. Выжил — правда, с трудом. Теперь с тростью ходит, как благородный…

У Варшавского вокзала Андрей свернул на Московский проспект. Посматривая за дорогой, он покосился на Грачёва.

— Севыч, ты к Светлане с детьми не собираешься?

— Она приглашала на первое число. Я же с самых крестин Марьяшку не видел! Да и Богдан просил приехать — соскучился.

— На который час приглашала?

— К четырём. Свекрови её там не будет. Галина Павловна меня терпеть не может. Только и говорит, что я Мишку сгубил. Представляешь, каково мне это слушать?

— Это она зря, Севыч! Надо будет мне с ней поговорить при случае. Может быть, удастся в чём-то переубедить. — Озирский досадливо дёрнул щекой. — Я с тобой подарки передам детям. Жаль, что до сих пор не повидал Мишкину дочку.

— Ещё повидаешь! — успокоил Грачёв. — Я, когда завтра поеду на Просвет, заверну к тебе. Дома в три часа кто-нибудь будет?

— Мать с детьми должна быть, — ответил Андрей. — А про себя заранее ничего сказать не могу.

У станции метро «Московская» Андрей свернул с проспекта вбок. Сначала улица, по которой нёсся автомобиль, была застроена тяжеловесными «сталинскими» домами. Потом вдруг «Жигули» вырвались на заснеженный пустырь, отделяющий старые кварталы от более новых.

— Андрей, тридцатого января ты при любом раскладе будь у Светланы, — попросил Всеволод. — Она очень просит тебя прийти. Службу закажет, на годовщину Михаила…

— К сожалению, я не волен выбирать день для операции, — сумрачно ответил Озирский. — Двадцать пятого января должен лечь в клинику — срезать рубец и пересаживать кожу. Сколько я ни упрашивал немного отложить, медики не пошли на уступки. Передай Светлане, что я, если не вырвусь, потом сам схожу на кладбище и подам записку за упокой души. Пусть не обижается, должна же понять! — Андрей тяжело вздохнул.

Близ кинотеатра «Планета» он затормозил, сделал левый поворот на проспект Космонавтов, заехал на тротуар. Вскоре машина остановилась в тихом сумрачном дворике, среди блочных пятиэтажек.

Вылезая, Андрей обернулся к коллегам и ободряюще улыбнулся:

— Этот адрес — последний. Пойдёмте скорее!

— Я бы ещё ночку с тобой покатался, — признался Грачёв, понимая, что ему совсем не хочется возвращаться к Лилии.

Турчин пожал плечами — он не мог понять молодожёна, который уже устал от безумно любящей его жены. Они с Аллой и на восьмом году совместной жизни ещё не надоели друг другу. И боготворили семейный уклад, особенно после рождения сына в восемьдесят седьмом. Турчины вообще не мыслили себя порознь, и при каждом удобном случае собирались вместе.

— Сейчас познакомлю вас с преинтереснейшей особой!

Андрей не мог сдержать своей солнечной улыбки, появляющейся на его лице при воспоминании о дорогих людях.

— Севыч, ты, кажется, интересовался. Припоминаешь «Время «Ч»?

— Да? Это она? — Грачёв сначала даже не поверил. — Серьёзно?

— А как же! Поторопитесь, уже одиннадцатый час. А у меня ещё куча дел в старом году. Нехватка времени — самое неприятное из того, с чем приходится сталкиваться. Я упаду на колени перед тем, кто сумеет раздвинуть сутки! — Озирский преодолевал короткие пологие марши в два прыжка.

Около кожаной двери тёмно-коричневого цвета Андрей ненадолго задержался, потом пригладил волосы и позвонил. Почти следом за ними в подъезд ввалилась компания подвыпивших мужиков среднего возраста. Сзади плелась сходная по численности группа женщин с измождёнными лицами. На двух из них были пятнистые искусственные шубы, на остальных — кримпленовые пальто с норковыми воротниками.

В обеих компаниях царило какое-то нехорошее возбуждение. Запах поганого перегара постепенно заполнил лестничную площадку. Руки у приехавших были пусты — они не принесли ни подарков, ни цветов, ни ёлки. Только у одного из мужиков за пазухой виднелось горлышко водочной бутылки. А у другого из кармана торчала плоская бутылка коньяка с четырьмя звёздочками на этикетке. Женщины несли закуску: одна — свёрток с пирогами, другая — жареную курицу в промасленной бумаге.

Озирский поспешно нажал кнопку ещё раз, отворачиваясь от припозднившихся гостей. За дверью, куда впустили толпу, уже вовсю гуляли. Звенела гитара, и чей-то высокий голос старательно выводил «По диким степям Забайкалья». Такое веселье в любой момент могло обернуться скандалом, даже дракой — оперативники это хорошо знали.

Кожаную дверь отворила симпатичная блондинка с завитыми в крупные кольца волосами. Одета она была в атласное синее платье до пола, с голубой розой у плеча. Узнав в полумраке Андрея, она ахнула, засмеялась, схватила его за руку и втащила через порог. Всеволод с Александром шагнули в тесную прихожую, заваленную шубами, дублёнками и уличной обувью. В комнатах было довольно спокойно, только работал телевизор, играла музыка и мерцали лампочки на ёлке.

Грачёв заметил, что молодая женщина прямо-таки сгорает от желания броситься Андрею на шею, но стесняется делать это при посторонних. Лицо её разрумянилось, и светлые, густо намазанные, похожие на пуговицы глаза заблестели.

— Арина Скресанова — Всеволод Грачёв. Александр Турчин!

Андрей старался не допустить никаких нежностей со стороны своей подруги.

— С Новым годом! С новым счастьем! Извини за неожиданное вторжение, и притом без подарка. Срочно потребовалась твоя помощь.

— И вас всех также! Очень приятно познакомиться. А что касается подарка, ты мне его уже сделал, — подмигнула Арина и тихо, как-то по-особенному рассмеялась.

— Это ещё вопрос, я или нет, — так же загадочно ответил Озирский. — Весной разберёмся, надеюсь.

— Не нужно ломать мне крылья, — обиженно сказала Арина. — Пойдёмте на кухню, там будет удобнее, хоть и не очень прибрано. Может быть, выпьете ликёрчику?

— Андрей за рулём, а мы его дразнить не хотим.

Турчин первым уселся за белый, уставленный грязной посудой пластиковый стол, приткнувшийся под навесным шкафчиком.

Он ещё раз осмотрел хозяйку квартиры и заметил её обтянутую атласом, располневшую талию. Примерно за пять месяцев до рождения сына такая же была и у Аллы. Грачёву же не терпелось приступить к делу, и он выразительно выбил дробь пальцами по столешнице. Андрей украдкой поймал Аринину руку и сжал её тёплое запястье.

— Тогда я не знаю, что вам предложить, — расстроилась хозяйка. — Рыбу сделала под маринадом. Обошлось это, конечно! Хорошо, что от мужа ещё остались деньги, а то родители вообще на нуле. Не хотите свиной котлетки на косточке? В духовке стоят, ещё горячие.

— Ой, Аринка, про свиные котлетки лучше не говори! — Озирский скорчил рожу. — Где мясо покупала?

— В магазине, очень удачно талоны отоварила, — удивлённо ответила Арина. — Тут, на Московском, недалеко. А что?

— Значит, действительно свинина, — успокоился Андрей. — Мы уж лучше побережём аппетит до дома. Севыч, объясни суть дела — у тебя лучше выйдет.

Грачёв коротко и ясно изложил те факты, о которых, с его точки зрения, должна была знать Арина. Дослушав до конца, она, словно проколотый воздушный шарик, обмякла и сморщилась.

— Вот это да! — Она даже закрыла лицо руками. — А что я могу? Я же ничего не знаю…

— К тебе же захаживают дружки покойного мужа.

Озирский пошевелился на табуретке, и под столом что-то загремело.

— Банка упала, — определила Арина. — Ничего, я потом подниму.

Она смотрела на окно, закрытое клетчатыми занавесками с воланами.

— А чего ты от них хочешь? Уж этим-то Зураб точно не занимался.

— Я и не обвиняю их в этом, — поморщился Андрей. — Просто Ншан Тер-Микаэльянц может щипать таких продавцов. Дело же касается базаров, а он там — царь и бог. Всё-таки товарец — будь здоров, и надо иметь страховку. Разведаешь для меня?

Турчин удивился, что такая простая и приличная с виду женщина является вдовой преступника, но оставил эмоции при себе. Арина ему нравилась, к тому же могла помочь в деле.

Яркий свет, заливающий шестиметровую кухоньку, раздражал и Грачёва, и Озирского. Арина налила себе в пиалушку воды из глиняного кувшина и залпом выпила. Потом тронула кончиком языка тонкие, липкие от помады губы.

— Я. конечно, попробую узнать, только это очень сложно. Надо ведь не вызвать подозрений. Ншан удивится, с чего вдруг я заинтересовалась торговцами мясом.

— Ариша! — раздался вдруг из прихожей низкий женский голос. — Почему гости в комнату не заходят?

— Они спешат, мам! — чирикнула дочка. — Завернули ненадолго.

— Ну, смотри, чтобы не обиделись! — И Аринина мать удалилась.

— Действительно, нам пора. Как-нибудь заскочу и посидим подольше. — Андрей встал. — Ншану скажи, что такие слухи по городу ходят, и ты боишься нарваться на человечину. Он чтит тебя как вдову своего друга и брата. Так что, думаю, не откажется помочь.

— Не сглазить бы! — Арина плюнула через плечо и постучала по подоконнику. — Матери передавай привет и поздравления — мы ведь с ней знакомы. Как дети?

— Нормально. — Озирский был не склонен говорить о своей семье. — Аринка, ты пойми — заворачивается такое дело, что каждая улика может стоить дорого. Постарайся выяснить как можно больше, а я уж в долгу не останусь.

Арина не сдержалась, взяла руку Озирского в свои и стала ощупывать его ладонь, задерживаясь на шраме. Всеволод давно знал об их отношениях, да и Турчин уже догадался, что заставляет вдову бандита работать на милицию.

— Я понимаю, как рассуждают новые предприниматели, — продолжал Озирский. — Зачем горбиться, растить скотину, когда столько мяса шляется кругом, да ещё есть просит? Каждый день, или через два на третий будет погибать человек, совершенно осознанно предназначенный для съедения. Мне кажется, что они убивают не абы кого, а с разбором. Все кости мужские, как определили эксперты. На женщинах больше жиру, а часть мужчин занимается спортом, имеет развитую мускулатуру. Торговцам же мясо нужно…

— Андрей, прекрати! — Арина вся дрожала. — Мне сейчас худо будет!

— Смотри, не выкинь! — Озирский погладил её по голове. — Мне просто хочется тебе объяснить, какая опасность грозит людям из-за происходящего с этим мясом. Если друзья Зураба про этих дельцов знают, нам же станет легче. Ну, а на нет и суда нет…

Из-за стены вдруг раздалось мощное хоровое пение. Знакомый мотив заставил всех четверых разом обернуться направо, в сторону соседской квартиры. Хмельные мужские и женские голоса с упоением горланили «Интернационал».

Арина округлила свои узкие небольшие глаза.

— Это что-то новое! Наши соседи гуляют каждое воскресенье, но «Вставай, проклятьем заклеймённый!» я слышу от них впервые.

— Я их понимаю! — с тихой, но страшной яростью сказал Озирский. — Ничего другого на ум прийти и не может. Мы с ребятами видели, как к ним поднимались гости. На поминки и то идут более счастливые люди! Ладно, не будем портить тебе Новый год и раздражать родителей…

— Вы мне и так его испортили. Теперь ничего есть не смогу. Совсем недавно токсикоз прошёл, а тут это мясо, — упрекнула Арина. — Ладно, постараюсь добиться чего-нибудь от Ншана, но наверняка не обещаю.

— Счастья вам в Новом году! — Турчин поцеловал Арине руку. — Самое главное — благополучно стать мамой, а остальное приложится. Передайте извинения своим домашним и поздравьте их от нашего имени.

— Обязательно! — засмущалась Арина. — Спасибо большое!

Всеволод вышел в прихожую, Саша последовал за ним. Обоим показалось, что Арина с Андреем тайком поцеловались на кухне.

Когда все трое вернулись к машине, было ровно одиннадцать. Пустырь, кинотеатр, окрестные «хрущёвки» замерли под снегом, и половина окон домов оставалась тёмной. У Турчина в ушах так и звучал грозный хор, который теперь почему-то распадался на отдельные голоса, звенящие и непримиримые. Саше стало неуютно, и очень захотелось поскорее оказаться дома.

— Едем сейчас на проспект Славы, — скомандовал Озирский. — Севыч, отсюда максимум десять минут на «тачке» до твоего дома. — Он подождал, пока спутники усядутся в машину. — Потом Сашку отвезу, и — к своим, праздновать. Надо нам всем передохнуть денька два. Первое действие пьесы окончено. Антракт до третьего января!