Возвращение Ангела

Инна Николаевна Баханцева, 2003

На сегодняшний день ни для кого не секрет, что с годами правдивость событий прошедших лет постепенно искажается. Нет хороших или плохих эпох – зачастую такими терминами грешат историки – есть плохие или хорошие люди, которые живут в любую эпоху. Они нас и интересуют. «Возвращение Ангела» – это история из лихих девяностых и начале нулевых. Когда не было понятно, где бандиты, авантюристы и мошенники, а где государство. Мы не оцениваем время, мы показываем, как люди шли по жизни и приближались к своим целям. Нам даже кажется, что наш герой может напомнить какие-то черты образа Григория Мелехова. Это не историческое воссоздание времени, а рассказ о молодом человеке, запутавшемся в хитросплетениях жизни тех лет. Мы видим это время не как историческое полотно, а через взгляд нашего героя, через события, с которыми он сам сталкивается и свидетелем которых становится. Острота сюжета достигнута за счет остроты ситуаций самого времени и событий, с которыми сталкивается наш герой.

Сон Жени. Натура. Лесополоса. Режим.

…Волк бежал краем леса…

…Где-то за облаками угадывалась луна. Но и солнце за горизон-том — тоже. Наверное, по этой причине всё вокруг казалось таким

неестественным: и слишком низкие тучи, и чёрная, будто выгорев-шая, трава, и сам волк, зависший в отчаянном прыжке между небом

и землёй, на грани дня и ночи…

Тюрьма. Камера.

Но это — сон.

Потому что тело волка как-то незаметно (наверное, из наплыва

в наплыв) оборачивается очертаниями человека, спящего на тесной

железной койке. Слышно, как он стонет или, может быть, даже плачет, зарывшись лицом в подушку…

Сон Жени. Натура. Лесополоса. Режим.

…И опять в кадре волк.

…Внезапный выстрел разрывает тишину не наступившего ещё дня.

…Человек на койке закрывает ладонями уши…

…Ещё один выстрел… Потом — ещё. И ещё… И все они

попада — ют в цель — в волка.

…Роняя изо рта пену, окрашенную кровью, он, непонятно, как, продолжает свой странный, стремительный бег…

Тюрьма. Камера.

Но после каждого выстрела кричит человек. Громко, как зверь.

Долго и протяжно… И просыпается от своего же крика…

Идут вступительные титры фильма (игровые).

Первая серия.

Тюрьма. Камера.

…Звякнули ключи в чьих-то руках, заскрежетал замок, громко

хлопнула где-то металлическая дверь. «Подъём!» — знакомый, с хрипотцой голос.

Привычные звуки медленно возвращают его к реальности.

Тюрьма. Камера-одиночка. Кровать вбита в бетон. Стол, стул

— тоже в бетон. Умывальник. Унитаз. Гладкие, слегка запотевшие

стены, покрытые толстым слоем масляной краски

неопределённого цвета. Окошко где-то под потолком. Всё как

обычно.

Но это — «вышка». Камера смертников.

— Ангелин! Подъём! — ещё раз кричит дежурный.

На этот раз лично ему, заглядывая в глазок.

И начинается новый день. Как новая жизнь. И надо жить.

Сколько? Одному богу известно. И он, прежде чем начать жить, подходит к окну, точнее, к стене, в которой оно пробито, и, далеко

откидывая голову, пытается рассмотреть небо…

…Моется долго, время от времени задумываясь, глядя ку-да-то вдаль. Потом снова склоняется над краном.

«Завтрак!» — раздаётся за дверью всё тот же голос. Дежурный

заглядывает в «шнифт», и откидывается окошечко «кормушки».

…На столе дымится тарелка с баландой. Он отодвигает

её от себя и задумчиво мнёт в руке ломоть вязкого чёрного хлеба…

Ест он, тоже не торопясь. А куда спешить? Теперь, чем медленнее, тем лучше. Так ему кажется.

После завтрака — ещё одна процедура, тоже привычная.

Снова щёлкает окошко в двери, и чей-то голос спрашивает:

«Есть жалобы? Просьбы?». Он нарочно тянет с ответом, будто думает. «Ну, где ты там?» — нетерпеливо стучит задвижкой дежурный. И

только тогда он произносит едва слышно:

— Жалоб нет.

Окошко закрывается.

Здесь завершаются вступительные титры, и на этом фоне вместе

со скрежетом захлопнувшейся задвижки появляется титр: 2

Вышка

Коридоры тюрьмы.

…Его ведут длинными лабиринтами коридоров, переходов, лест-ничными пролётами. Один конвойный рядом, пригибая его лицом

почти к самому полу, другой — сзади. Руки не просто за спину, а в наручниках.

Его ждёт следователь.

Комната для встреч со следователем.

Наручники в комнате перестегнули: один конец зацепили за

ножку стула, вбитого в бетон пола, другой — за одну руку

заключенного. Следователь молча кивнул оставшемуся в комнате

конвойному. Другой вышел из комнаты и встал за дверью.

— Ну что, Ангелин, утро вечера мудренее? — не здороваясь, говорит следователь и открывает лежащую на столе папку. —

На — думал? Будешь помогать следствию?

Заключённый молчит. Только желваки ходят на скулах.

— Не пойму я тебя… Ты и сам знаешь — признаться всё равно

придётся… Обстоятельства, связанные с твоим делом, настолько… э-э-э… как говорится, очевидны, что нет никакого

смысла отпи — раться… это в твоих же интересах, — говорит

торопливо, потирает ладони, а глазки мелкие, близкие к

переносице, бегающие и совер-

шенно бесцветные. — Вот… тут твои отпечатки… бумажка к бумажке, черным по белому, в соответствии с буквой действующего законо-дательства нашего… российского… Так что не будем в игры играть

…детские… Лучше — всё как было… Как на самом деле было… И тебе

легче станет, и мне, как говорится, время дорого… топчусь на месте

по твоей милости… Начальство ругает… Ну как, согласен?

Ангелин молчит.

— Вы поймите, Ангелин, — переходит вдруг на официальный

тон следователь, — тут… как говорится… всё против вас, —

хлопает ладонью по пухлой папке. — Всё! Вот… — нервно листает

дрожа — щей рукой страницы дела. — И свидетельские показания, и… как говорится… вещественные доказательства, — одна из бумаг

выле — тает из папки, и он, не успев её поймать, ныряет за ней под

стол. — Давай уж, начинай… — из-под стола продолжает он.

— Что давать? Кому? — усмехается заключённый.

3

— Начинай, рассказывай. И не как в прошлый раз, а все честно, как было…

— А нечего рассказывать… Рассказывал уже… Был я в этом

кафе… Позвонили… позвали… Я и пошёл… Поднялся на

второй этаж… А там все уже лежат… готовые…

— И это всё? — запыхавшись, появляется из-под стола следователь.

Заключённый молчит. Только в упор, остро, как лезвия ножа, смотрят голубые глаза.

— Всё.

— Ну, что ж, тогда я расскажу… А ты, как говорится, послушай…

Может, вспомнишь что… В тот день тебе никто не звонил…

— Звонили, — настаивает заключённый. — Кабан звонил…

Кабанов…

(Поначалу издалека, а потом всё ближе и явственней слышатся

долгие, назойливые звонки…)

— Нет. Ты сам назначил встречу в кафе «Полёт» своим бывшим

дружкам.., а потом…

Голос следователя постепенно пропадает, а на экране появляется другое изображение — размытое, нечёткое, как бывает на люби-тельской плёнке.

Кафе «Полёт».

…Ангелин входит в кафе с автоматом под полой пальто, хладно-кровно расстреливает сидящих там людей, бармена и двух официан-ток, затем спокойно обходит всех для контрольного выстрела. Выйдя

из кафе, бросает автомат в кусты и преспокойно садится в машину…

На последних кадрах этого рассказа слышится чей-то негром-кий смех. Потом он становится громче, явственней, но уже в комнате следователя, где идёт допрос.

Комната для встреч со следователем.

Смеётся заключённый.

— Напрасно смеётесь, Ангелин… В тот же день вы решили

расправиться с ещё одним авторитетом — Кабановым, по кличке

Кабан…

— Да? И как я это успел? — усмехается заключённый.

— А очень просто…Вы сели на свою машину марки «Мерседес», подъехали к дому Кабанова…

4

(Дальше рассказ сл едователя т акже сопровождается

изображением).

Квартира Кабанова.

…Вошли к нему, уединились в его спальне, вышли через некоторое время… Сказали жене, что муж просил его не беспокоить, и преспокойно отправились к себе домой. Жена поверила вам и не беспокоила мужа, но чуть позже нашла его с простреленной головой…

Вот так-то, Ангелин. Она уже дала соответствующие показания и

выступит на суде…

Комната для встреч со следователем.

Евгений молча, в упор смотрит на следователя. Тот опускает

глаза, копается в своих бумагах. Или, скорее всего, делает вид, что

ищет что-то… — Обвинение располагает также показаниями свидетелей, видевших, как вы избавились от автомата «Калашников», выйдя из кафе «Полёт»… — уже не очень уверенно заканчивает

Воробьёв. — Ты меня слышишь, Ангелин?

Проследив за взглядом заключённого, Воробьёв замечает

на столе таракана. Пытается попасть по нему папкой с документами, но промахивается. В сердцах ещё раз с силой хлопает по столу

и кричит конвойному:

— Увести!

И потом, уже вслед ему, и тоже на крике:

— Чистосердечное признание — вот твой единственный шанс, Ангелин. На смертную казнь у нас теперь… как говорится… мораторий… Тебе повезло. Признаешься — и от пожизненного

уйдёшь… И это при том, что столько людей положил… Ты

слышишь меня, Ангелин?

Заключённый не оборачивается.

Тюрьма. Камера.

Ночь. Он лежит с открытыми глазами. Смотрит остановив-шимся взглядом на белую стену и дальше, через неё, в тот не очень

далёкий и казавшийся поначалу таким обычным день…

Комната в дачном доме.

И то, что он видит, похоже на сон…

…Он отвернулся к окну, стараясь не смотреть, как рядом с ним, 5

не спеша, раздевается девушка. Она уже сняла через голову кофточку, спустила молнию на юбке…

— Ты стесняешься смотреть на меня? — спрашивает она, стапты-вая в ногах юбку.

Тогда он оборачивается.

Она распускает волосы. Снимает серёжки, золотую цепь с крести-ком, кольцо… Аккуратно складывает на столике рядом с кроватью…

— Можешь заплести косички? — вдруг спрашивает он. Она

удивлённо смотрит на него, потом улыбается. Садится на

кровать, с лёгкостью, как йог, подложив под себя одну ногу и

подтянув

к груди другую, полусогнутую, становясь сразу — в чёрных тру-сиках, в чёрном же лифчике, смуглая и ладная — похожей на какого-то красивого зверя…

Медленно и неловко — видно, что давно не делала этого, запле-тает она волосы в девчачьи, школьные косички и всё так же не сводит с

него карих, но теперь потемневших и немного грустных глаз…

Вместе с рассветом видение девушки расплывается, исчезает…

Кафе «Полёт».

Следственный эксперимент.

Ночь. В этот час уже нет посетителей. Тишина. Стулья на столах.

Мутный дежурный свет. Несколько человек в гражданском. Среди

них следователь Воробьёв и Ангелин. Они проходят по залу. Впереди

заключённый, скованный рука в руку с охраной, за ними следователь.

Замыкает группу молодой парень с портативной видеокамерой.

–…Учтите, Ангелин, заведомо ложные показания только отяготят

вашу вину… Всё снимается и записывается… Итак, вы вошли… и что?

–…Они даже не успели встать… Стрелявшие прятались

за портьерой… вот здесь, между залом и коридором… И стреляли

из-за неё… Когда я вошёл, это сразу бросилось в глаза — она была

вся пробита…

— Вы уверены? — усмехается

Воробьёв. Ангелин не отвечает.

Следователь набирает номер по мобильному.

— Николай Васильевич, подойдите, пожалуйста.

Николай Васильевич, директор кафе, появляется неслышно, неожиданно, как будто сам прятался за портьерой.

— Сколько времени у вас висит этот занавес? — спрашивает его

6

Воробьёв.

— Года три… наверное… — с готовностью отвечает он, косясь на камеру.

— Подойдите поближе… посмотрите внимательно… Это тот самый занавес?

Директор делает несколько шагов, затем оглядывается на следователя, улыбается.

— А что смотреть, конечно, тот… куда же ему деваться. Снимали, конечно, пару раз… стирали…

— Когда?

— В последний раз… — задумывается, — в прошлом году…

к Новому году… к праздникам…

— Тварь поганая… гнида.., — заключённый делает резкое движение в его сторону. Натягивается цепь наручников…

— Спокойно, Ангелин, спокойно… Ваше поведение фиксируется, не забывайте. Ну, а что вы делали потом?

— Ничего не делал… Что я мог сделать? Просто заглянул

за портьеру… увидел там автомат… «Калаш»… из которого стреляли…

— Как узнали, что именно из него?

— Обычно… ещё тёплый был…

— Да? — оживился Воробьёв, стрельнул бегающими глазками

в камеру. — Значит, вы брали его в руки?

Заключённый отвечает не сразу.

— Ну… дотронулся…

— Очень хорошо, Ангелин, — ещё раз обрадовано смотрит в камеру следователь. — Наконец-то сказали правду… Ну, а дальше что?

— Ничего. Надо было уходить. Менты уже поднимались

по лестнице…

— И вы успели выйти во двор через чёрный ход, прихватив с собой автомат? — спрашивает Воробьёв.

— Нет. Я успел подняться на крышу. Без автомата.

— А как он оказался во дворе в кустах, да ещё и с вашими отпечат-ками, конечно, не догадываетесь? — опять усмехается следователь.

Заключённый смотрит на него в упор режущим, как нож, взглядом.

— Следственный эксперимент по делу обвиняемого Евгения

Ангелина закончен, — говорит в камеру Воробьёв.

7

Тюрьма. Камера.

…В камере душно. Он смотрит на обрывок звёздного неба

в мутном окошке над головой, потом встаёт, прижимается щекой к

стене, покрытой, как и он сам, испариной… Так и стоит, плотно

закрыв глаза…

Воспоминание Жени. Улицы провинциального города.

…Раннее утро. Туман. Спешащие куда-то люди. Вернее —

их нечёткие тени. Гулко отдаются шаги в улицах и переулках.

Мальчик (ему лет десять, густые, золотистые волосы с нео-бычным медным отливом — единственное, что может напомнить о

Евгении Ангелине сегодняшнем) и высокий, спортивного вида

мужчина идут рядом. Это — его отец. Женя старается не отставать

от отца, то и дело путается в ногах и получает подзатыльник.

Длинная неспокойная очередь. Отец просит у кого-то карандаш

и, слюнявя его, выводит на ладони сына цифру — их номер в очереди.

Уже рассвело. Женя стоит в очереди. Рядом с ним пристраива-ется долговязый парень и начинает бочком оттирать его в сторону.

Женя не поддаётся. Тогда парень больно хватает его за руку, пытаясь разжать кулачок с номером. Женя, молча, сопротивляется.

Но парень старше и сильнее его. Кулак Жени разжимается. Парень

с улыбкой пишет этот же номер на своей руке и теперь уже смелее

выталкивает Женю с его места.

Заметно уставшая от ожидания толпа вдруг оживает: в конце

улицы показалась машина с надписью «Продукты»…

Женя еле сдерживает слёзы. И как раз в это время появляется

отец. Он за ухо вытаскивает обидчика из очереди и, что есть силы, поддаёт ему ногой под зад. Тот падает и встаёт не сразу, размазывая

кровь и слёзы на разбитом лице… Глаза мальчиков сталкиваются.

Женя первым отводит взгляд. Ему почему-то неловко и за соб-ственную слабость, и за силу отца…

Тюрьма. Помещение для следственного эксперимента.

Ещё один следственный эксперимент. На этот раз — опознание

обвиняемого.

Как это и принято, Ангелина вводят в комнату, в которой кроме

него находятся ещё несколько человек примерно его возраста и ком-плекции. Из-за стекла на них смотрит пожилой мужчина несколь-8

ко странного вида — крашеные волосы, старательно зачёсанные

на пробор от самого уха, чёрная полоска тщательно ухоженных

усов, тоже, видимо, крашеных…

— Смотрите внимательно, — обращается к нему Воробьёв,

— кого из них вы видели перед кафе «Полёт» 6-го сентября 1998 года?

Взгляд свидетеля неторопливо скользит по участникам эксперимента. И не только по лицам. Каждого из них он оглядывает

с головы до ног с каким-то особым интересом.

— Милые ребята… даже очень… А больше всех вон тот, в обтя-нутой майке… Правда? Он спортсмен?

Видно, что Воробьёв еле сдерживается, чтобы не сказать ему

несколько крепких слов.

— Они все спортсмены. Так который из них?

Свидетель ещё раз скользит взглядом по выстроившимся

вдоль стены людям.

— Просто не верится… какие хорошие лица… Особенно тот чёр-ненький… Он тоже преступник?

— Они все преступники. Ну, так узнаёте?

Что-то, видимо, мешает свидетелю определиться с ответом.

Он достаёт из кармана платок, осторожно прикладывает к лицу, промокая выступившую испарину.

— У вас проблемы с памятью? — интересуется Воробьёв, раздражённо глядя на свидетеля. — Ваши друзья очень

огорчатся, когда об этом узнают.

При упоминании друзей свидетель вздрагивает, забывает

про капельку пота, висевшую на носу. — Нет, нет, упаси создатель…

У меня с памятью все прекрасно! У меня отличная память на раз-меры и формы… — поперхнулся, прокашлялся в кулак, — …и лица, л-л-лица… кхе-кхе… Конечно, тот рыженький, вон, вон, — тычет пальцем в Ангелина, в конце, справа… Чего тут не помнить?

Он и был во дворе… с автоматом…

…Заключённых выводят из следственной комнаты. Они выходят

гуськом в сопровождении конвоя.

— Ангелина оставить! — слышится голос Воробьёва…

Тюрьма. Камера.

Женя меряет быстрыми, нервными шагами небольшое пространство камеры, время от времени останавливаясь, так как упира-9

ется лицом в стену.

(…Звонит телефон. Протяжные, непонятно откуда идущие гудки…

Всё громче и всё явственней…)

Он снова, как загнанный в клетку зверь, мечется по камере.

Остановившись в очередной раз, вдруг сильно бьёт кулаком

по мутно-зелёной, запотевшей стене…

Комната для встреч со следователем.

— Так и будете молчать, Ангелин? — спрашивает Воробьёв.

Заключённый будто не слышит его.

— Саботаж следствия? — интересуется следователь. — Ну, что ж, давай, саботируй дальше. Посмотрим, кому от этого будет хуже…

Воображаешь ты о себе много, вот что… Думаешь, ты лучше всех?

Умный? Образованный? Как бы не так. Для меня ты здесь — просто

уголовник, понял? Душегуб. И место тебе, как говорится, на каторге…

И я тебе это устрою, можешь не сомневаться…

Взгляд заключённого резко меняется, становится напряженно-смешливым. В глазах появляется блеск.

— А ты знаешь, Дятлов, чем мы сейчас отличаемся друг от друга?

— Я не Дятлов, я — Воробьев…

— Тебе кажется, что ты очень важная и хитрая птица? — не обращая внимания на слова следователя, продолжает заключённый.

— Так вот что я тебе скажу, Удодов, а ты слушай… Знаешь, в чём

между нами разница? Я прямо сейчас могу послать тебя куда

подальше

…Хоть по матери… хоть по фене… или с тобой вообще больше не говорить…А ты меня оскорблять и посылать не имеешь права. Ты —

при исполнении… ты — на работе. Тебе за это деньги платят…

Следователь, пропустивший мимо ушей новый вариант своей фамилии, при упоминании денег как-то насторожился, сглотнул слюну.

— Как… какие деньги? Ты что себе позволяешь?

— Заработную плату. Обыкновенную заработную плату простого

российского следователя… нашей простой российской прокуратуры.

А ты что подумал?

Следователь молчит. Потом неуверенно спрашивает:

— Что ты несёшь, Ангелин? При чём тут деньги? Что-то не пойму я тебя…

— Хочешь понять, значит? Это хорошо. Тогда слушай меня

внимательно, гражданин следователь, представитель нашего, как

говорится, закона. За сколько купил тебя уголовник по имени Тро-10

тил? А? Сколько ты стоишь вместе со своим законом?

Воробьёв вскакивает с места, поднимает руки, будто защища-ется от нападения. Это, скорее, провокация — заключённый сидит

спокойно. Руки за спиной в наручниках. Прямой взгляд, холодная

усмешка на губах.

— Охрана! — кричит Воробьёв, отступая от стола за кресло, в котором сидел.

Заключённого скручивают, пригибают головой к полу…

…Ведут в карцер.

…С грохотом закрывается за ним тяжёлая дверь, и наступает мрак…

Воспоминание Жени. Квартира отца.

…Мальчик бежит по коридору, забегает в спальню, пытается спря-таться под кроватью, но отец берёт его в охапку и выносит из комнаты…

В коридоре он надевает ему боксёрские перчатки и подталкивает к свисающей с потолка груше. Показывает, как надо боксировать.

Но мальчик стоит неподвижно. Тогда отец в сердцах бьёт по груше, а

та рикошетом — Жене в лицо.

Из спальни, на ходу надевая халат, бросается к ним мать.

Женя с разбитым в кровь носом сидит на полу…

Спортзал. Ринг.

…Ярко освещённый квадрат ринга. Зал, наполненный криками, свистом, аплодисментами. Зрители в ожидании очередного боя.

При появлении боксёров гул нарастает. Одного из боксёров, — видимо, фаворита, — приветствуют с особым энтузиазмом. В отличие

от своего визави он высок, крепок сложением, длиннорук и, самое

главное, судя по манерам, очень уверен в себе, в своей предстоящей

победе. Соперник его держится скромно, что, в общем-то, соответствует его внешним данным…

Среди зрителей, занявших места вблизи ринга, мелькают лица

Жени и его матери. Мальчик встаёт с места и машет рукой, надеясь, что

его заметит высокий, симпатичный боксёр — отец.

…Боксёры выходят на ринг, выслушивают наставления судьи, звучит гонг и бой начинается…

Кухня в квартире отца.

Отец мрачен. У него сильно рассечена бровь, заплыл глаз, вспухла

11

щека — результат вчерашнего поражения в областных соревнованиях.

Этим одним глазом он без особого интереса уставился в мутный экран телевизора, где происходит стыковка на орбите космиче-ских кораблей «Союз» и «Аполлон».

Но взгляд Жени притягивают не плывущие в невесомости кос-монавты, а лицо отца.

Поймав на себе взгляд сына, он прогоняет его из-за стола. Это

— наказание, и Женя знает, что прежде чем выйти, ему надо достать

из шкафа бумажный пакетик. Закрывая за собой дверь, он слышит, как сдавленно всхлипывает мать.

В углу коридора Женя высыпает на пол горошинки из пакета и

опускается на колени… Стоит так с закрытыми глазами, потеряв

счёт времени. Слышит, как закрывается дверь родительской спальни.

Женя опять остаётся один.

Вдруг до его слуха доносится тихий смех матери и неразборчи-вый, быстрый шёпот отца. Потом щёлкает выключатель…

…Скрипит под ними кровать…

Чтобы не слышать ничего больше, мальчик подходит к груше, бьёт по ней один раз, как бы между прочим, потом просовывает

руки в тяжёлые перчатки, становится в стойку, как учил отец, и начинает боксировать.

Бьёт всё сильнее и сильнее. Всё ожесточённее… До пота, до изнеможения… Пока хватает дыхания…

Кухня в квартире отца.

…Женя спал на кухне, на раскладушке, втиснутой между плитой

и холодильником.

…Когда рано утром мать, ещё в ночной рубашке, зашла туда по

своим делам, постель Жени была пуста.

Она растерянно остановилась, оглянулась по сторонам. Потом

заглянула в туалет, в ванную и, уже суетясь, бросилась в столовую, открыла дверцу гардероба, заглянула за чем-то под стол…

Улицы провинциального города.

…Он бежал по пустынным в этот час улицам городка.

…По переулкам… и опять по улицам… Пересёк площадь и, судорожно глотая воздух широко открытым ртом, побежал трусцой

по узенькой, горбатой улочке, которая упиралась в одноэтажный

12

особнячок с мансардой.

Двор перед домом деда.

Во дворе дома стояла «Волга», и к ней, на ходу раскуривая трубку, шёл неторопливой, вальяжной походкой пожилой человек. Увидев бегущего к нему Женю, остановился удивлённо, потом, широко

разведя руки, подхватил его, прижал к себе и спросил с тревогой:

— Ты что, один? Что случилось?

Мальчик молчал, стараясь отдышаться. В глазах показались

слёзы.

— Обидел кто?

Женя прикусил губу, опустил голову.

— Ладно, потом разберёмся, — сказал он, опуская мальчика

на землю. — Беги к бабке… Ангора! К тебе гость! — и сел в машину.

А бабка уже стояла на крыльце, с тревогой всматриваясь в лицо

идущего к ней внука…

Комната в доме деда.

Потом она говорила по телефону с дочерью.

— Вы что там, совсем совесть потеряли? Ребёнок от них убегает

сре — ди ночи… Родители называется… Куда смотрите? Нет уж, пусть

остаётся пока… Заберёшь после работы… Как не говорить? Отец сам

его видел… ещё утром, во дворе… Вот и объясняйся… если сможешь…

Кухня в доме деда.

…Ангора жарила блинчики, ловко, как повар, подбрасывая

их на сковородке, складывала аккуратной стопочкой на тарелке, приговаривала:

–…Это что ещё за дела, от родителей бегать? А, Женюшка?

Ты что, беспризорник какой? В милицию захотелось? А если б

под машину угодил?

— Не угодил бы, — Женя жадно смотрел на растущую стопку

блинов. — И в милицию бы не попал, не догнали бы, Ангора, я

бы — стро бегаю…

— О-о-х, бегун… — вздыхает бабка. — Мал ты еще, Женюшка…

мал характер свой показывать…

— Ничего я не мал. Смотри, я уж почти с тебя ростом, — Женя

встает и меряется с бабкой ростом, при этом незаметно поднимается на мысочки. — Вот… видишь? — ладонью отмеряет верх своей

13

головы и упирается бабке под грудь. Бабка улыбается.

…Женя брал блинчик, ещё горячий, обжигая руки, дул на него, подносил близко к лицу, вдыхая аромат, и только потом запихивал в

рот почти целиком, жевал, еле ворочая языком…

–…Потерпеть не можешь, оголодал? Не кормят тебя? С вареньем хочешь или с творогом?

А Женя уже брал из стопки другой блинчик. Позже, наевшись, выедал серединку и смотрел через неё на верхушки деревьев, на небо, на птиц… Потом — на бабушку.

Бабушка гладила его по рыжим нечёсаным волосам, вздыхала…

…Позже она усадила его перед собой на низенький табурет, надела

на протянутые вверх руки кольцо шерстяной нити, сама же, устроив-шись на кушетке, покрытой персидским ковром, принялась накручи-вать клубки — один за другим — и складывала их рядом с собой.

Вначале Жене было интересно.

Ангора напевала себе под нос какую-то непонятную песню, ловко двигались её морщинистые руки, скользила нить по его рукам, росли аккуратненькие клубки около неё на кушетке.

–…Свяжу тебе свитерок, — прерывала она песню. — Хочешь?

Мальчик кивал головой.

–…И варежки… с шарфиком… хочешь?

Он опять же кивал.

Но вскоре это ему надоело, да и Ангора устала. Её клонило в сон, и она всё чаще и чаще сникала головой, забывая слова своей песни…

Когда она и вовсе уснула, захрапев, Женя встал осторожно, надел нитки на спинку стула и, оглядываясь то и дело, на цыпочках

пошёл в другую комнату — в дедовский кабинет, куда, как он знал, заходить строго-настрого запрещалось.

Кабинет деда.

…В кабинете сумрачно. Задвинуты тяжёлые шторы. Письменный

стол в углу завален книгами и журналами. Стена напротив окон уве-шана коллекционным оружием — шпаги, сабли, кортики, несколько

пистолетов позапрошлого века, несколько ружей, тоже старинных…

Посреди комнаты — стол, точнее, стенд со стеклом, под которым на чёрном бархате — несметное количество бабочек…

Женя молча обходит стол, подолгу рассматривая их, потом

подходит к стене с оружием и, приподнявшись на носки, пытается

14

дотянуться до пистолета с длинным стволом. Это ему не удаётся.

Тогда он придвигает к стене стул, поднимается на него и снова протягивает руку к пистолету. Стул поставлен чуть далековато от стены, и ему опять приходится тянуться. Ещё… и ещё чуть-чуть…

…Вот он уже почти у него в руках…

Но тут стул отъезжает от стены, и Женя с грохотом падет на пол…

…Вбегает в комнату бабушка, перепуганная насмерть со сна. Внук

лежит на полу, рядом с ним пистолет…

Она, всплеснув руками, заголосила…

Коридоры тюрьмы.

…Как обычно, два конвоира. И опять коридоры, двери, решётки…

Его ведут к адвокату.

Комната для встреч с адвокатом.

Адвокат Жене не понравился.

Был подслеповат, через очки с толстыми линзами смотрели

в разные стороны неестественно большие зрачки. Жидкие, жирные

волосы начёсаны на лысину от самого уха. Бумаги читал, чуть ли

не водя по ним носом.

Так он и встретил своего подзащитного — не глядя на него, уткнувшись в папку с документами.

— Я, естественно, изучил все нюансы вашего дела, Ангелин…

Обвинения очень серьёзные… Даже более чем… Но я постараюсь

сделать всё возможное… Конечно, если вы мне поможете… Срок

сократим, но… не более того… И это будет победа, поверьте… Я, как видите, честен с вами…

— Чем я могу вам помочь? — усмехнулся Женя.

— Сотрудничать со следствием необходимо… в вашем положении… и с теми фактами, которыми оно располагает, —

бубнил он под нос, листая дело. — А помогать будете не мне, Ангелин,

а себе… Так что давайте разберёмся… только правду…зачем вам

понадобилось убивать столько человек? Ведь каждое преступление имеет… должно, по крайней мере иметь, свои мотивы…Я должен знать всё… Возможны смягчающие обстоятельства… За них

мы с вами и уцепимся… Это я обещаю…

Женя резко встал со стула, не дослушав последние слова. Кон-войные бросились к нему, однако он быстро успокоился — остано-15

вился и ждал их со сведёнными за спину руками.

Когда его выводили, бросил через плечо:

–

Вот ты и цепляйся. А я не обещаю.

Тюрьма. Камера.

Женя спит лицом вниз. Руки вытянуты над головой. Дышит

неспокойно, замирая на какое-то время. Потом судорожно ловит

воздух широко открытым ртом. Но не просыпается…

Сон Жени.

…Волк смотрел на него большими, по-человечески грустными

глазами. По голове его стекала струйка крови. Пузырилась крас-новатая пена в уголках пасти… Волк дышал тяжело, с перерывами, совсем как Женя во сне…

…Он протянул руку, будто хотел погладить волка по голове…

Тюрьма. Камера.

…Его разбудил осторожный стук в дверь камеры. Женя вздрогнул, открыл глаза. Видение волка исчезло. Женя прислушался.

Стук повторился. Тогда он встал, неслышно, на цыпочках, подошёл

к двери. Затаился…

— Ангелин! Где ты там? Подойди… — шёпот за дверью.

— Здесь я, — также тихо ответил он. Осторожно приоткрылась

створка окошка. Рука просунула сквозь щель бумагу — сложенный

вчетверо мятый листок.

— От матери, — прошептал тот же голос. — Добивается свидания… Просила передать, чтоб никаких признательных показаний

не давал… Остальное там, в письме…

Женя читал письмо, перечитывал, медленно рвал его на мелкие

кусочки и бросал в унитаз.

Прислушался. Размеренные шаги охранника успокоили его.

Он спустил воду и лёг на кровать. Спать уже не мог. Лежал с открытыми глазами и смотрел в потолок.

Воспоминание Жени. Комната в доме деда.

…Узкая щель в двери.

Сквозь неё мальчику удаётся увидеть лишь небольшую часть

дедовского кабинета и самого деда, да и то не полностью: только

16

со спины — одно плечо, часть крупной седой головы и рука, в которой он держит на специальной булавке большую чёрную бабочку

с красной каймой на крыльях.

Женя осторожно толкает дверь — так, чтобы она вдруг

не скрипнула. Это ему удаётся, и тогда он видит мать.

— Это мой единственный внук, — говорит с расстановкой

дед, — и я не дам его в обиду… никому… Запомни — никому, хоть матери… хоть отцу… Особенно отцу… Ты меня поняла?

Мать сделала несколько шагов в сторону, исчезла из видимости, потом снова появилась, а когда опять отошла, Женя услышал её голос:

— И ты запомни, отец, это — мой дом, моя семья, мой сын… и я никому не позволю вмешиваться в мои дела. Даже тебе. Ты меня понял?

Наступила тишина.

Вдруг, опрокинув стул, резко поднялся дед, и тоже, то исчезая, то появляясь в проёме двери, стал метаться из стороны в сторону

широкими, быстрыми шагами. Было слышно его тяжёлое дыхание.

И только потом он остановился, крикнул громовым голосом:

— Что? Ты это кому? Мне? Вон отсюда! И чтоб ноги твоей

здесь больше не было! Вон! И боксёра твоего тоже… чтоб не

видел!

А мальчика ещё хоть раз коснётесь пальцем, отдам под суд… И прав

лишу! Всё! Свободна!

–…Подожди, отец, ты же сам меня учил…

Тут к Жене сзади неслышно подошла Ангора, схватила его

за плечо, оттолкнула в сторону, прикрыла дверь.

— Подслушивать и подглядывать нехорошо. Ступай во двор.

Шишек набери самовар растопить…

Перед тем как выйти из комнаты мальчик обернулся и успел

заметить, как бабушка достала из комода несколько купюр и положила в сумочку дочери…

Двор перед домом деда.

…Он неохотно копался под елью, выковыривал из высокой, начинающей уже желтеть травы рассохшиеся шишки, складывал

аккуратной горкой…

…Дед идет по выложенной плиткой дорожке в сторону уже на-крытого в саду под яблоней стола. Там его ждут Женя с бабушкой. На

столе — большой, пузатый, начищенный до блеска настоящий

тульский самовар-угольник с надетой сверху изогнутой трубой, 17

из которой, как и положено, струится ароматный еловый дымок.

Увидев деда, мальчик вскочил из-за стола и побежал ему навстречу.

Дед поднял ребенка на руки, подержал на весу, опустил, чмокнул в макушку:

— Ну, что, герой, набегался? — поставил на землю, слегка шлеп-нул по заднице. — Давай за стол.

…Чувствуется, что дед отдыхает после напряженного дня.

На столе, кроме блинов, варенья и творога, стоит самодельная на-ливка. Он выпивает рюмку, берет блин, заворачивает в него свежий

огурец, смазывает все это медом и очень аппетитно отправляет

такой бутерброд в рот. С чувством, с расстановкой…

— Ишь, придумал… — добродушно ворчит жена

— А ты попробуй… хочешь? — смеётся. — Ко всему в жизни

надо подходить творчески… с вдохновением…

–…С вдохновением… — добродушно ворчит жена. — И откуда оно

у тебя только берётся? С утра до ночи торчишь на своём «ящике»…

— Вдохновение — от Бога, — смеётся

дед. Женя внимательно смотрит на деда.

— Что ты так на меня смотришь? — заметив его

пристальный взгляд, спрашивает дед.

— А ты… похож на Бога… Я на картинке видел… Только он на об-лаках сидел… И без трубки…

— Видишь, Ангора, — ещё громче смеётся дед, — как народ

меня ценит…

— Тоже мне, народ.., — продолжая ворчать, Ангора собирает

со стола посуду и складывает на поднос перед Женей. — Помоги-ка

мне… внук божий…

Тюрьма. Двор для прогулок.

…Тесный квадрат двора, отгороженный от остальной территории

стеной. Сверху над ним — решётка. Сюда его выводят на прогулку.

–…Шагай, Ангелин! Не стой! Кому говорю? Двигайся! — кричал один из конвойных, когда он останавливался, чтобы глубоко

вдохнуть свежий воздух и, наконец, насмотреться на чистое голу-бое небо над головой. Хоть и в клетку…

…Внимание его привлекли два воробья, сидевшие на решётке.

Отчаянно щебеча, они отбивалась от третьего, который пытался

выхватить у них корочку хлеба…

18

— Не стоять! Ходить! А ну, живо! Ты что, не понял?

И он ходил. Шагал. Думал. Вспоминал…

Воспоминание Жени. Квартира матери.

…Причитала над ним Ангора, во весь голос, по-деревенски:

–…Мой бедный мальчик… Как же так… господи! Ну, сделайте

что-нибудь… Ох, что же ты это… сынок…

Кричала в телефонную трубку мать:

–…Нет, в инфекционное не позволю! Нет, вы слышите? Я сама

врач и за свои слова отвечаю… Может, и нет никакой инфекции…

…А он неподвижно лежал в родительском доме, распластанный на

своей тесной раскладушке, в сильном жару, не имея сил, да и желания произнести хотя бы одно слово.

Молоденький доктор, приехавший с неотложкой, его настойчи — во

выспрашивал, нажимая на живот костлявыми пальцами:

–…Здесь болит? А здесь? А вот так?

Женя молчал, а что говорили вокруг, слышал.

— Вы сильно рискуете, — говорил доктор матери. — Как бы

не опоздать… Аппендикс не прощупывается… значит, скорее всего, инфекция… Скорее всего кишечная… Так что решайте… Время

не терпит… Опять запричитала Ангора.

В прихожей послышался вдруг голос деда: — Что вы тут устроили? Кончайте панику наводить! А ну помолчи! — это он жене.

И потом, очевидно, кому-то другому, с кем пришёл: — Вот сюда…

проходи, полковник…

Пришедший с ним человек — с короткой седой стрижкой, полный, со шрамом через все лицо — сразу подошёл к мальчику

(доктор неотложки с готовностью уступил ему место), приложил

ладонь ко лбу, другую мягко опустил на живот. Потом нащупал

пульс, прислушался к дыханию…

Через минуту поднялся решительно:

— Ко мне в госпиталь… в хирургию. И побыстрее!

Хотел взять на руки больного, но дед не позволил.

— Я сам, — сказал он, осторожно поднимая внука.

На немой вопрос деда, ответил коротко:

— Перфорация… Вскрылся аппендикс, вот и не прощупывается…

Надо спешить.

Мать посмотрела в сторону доктора неотложки. Тот смущённо

19

отвёл взгляд, засобирался.

— Иди домой, жди там… нечего слёзы лить, — сказал дед, проходя мимо жены. — А ты проводи мать… — это уже дочери.

Корот — ко, через плечо.

Двор перед домом матери.

— Я поеду с вами, — сказала дочь, когда они вышли во двор

к дедовской служебной «Волге». И, не дожидаясь согласия, открыла

дверцу машины…

Палата в военном госпитале.

…Наутро, уже прооперированный, Женя, бледный, как полот-но, лежал в реанимации под капельницей, всё ещё с температурой, не имея сил стонать и двигаться.

К нему никого не пускали.

Но деда это не касалось. Он вошёл вместе со своим другом

— самым главным и уважаемым человеком в военном госпитале —

тоже в белом халате, но небрежно наброшенном на плечи, с не рас-куренной трубкой в руке.

— Ну, что, герой, на поправку? — спросил врач, подходя

к мальчику. И потом, обернувшись к деду: — Температурка небольшая, конечно, есть, но это нормально. Подержим ещё неделю, и

можешь забирать…

Дед подошёл к внуку, коснулся осторожно его руки, помолчал, не зная, что сказать. Потом спросил:

— Больно?

Мальчик слабо улыбнулся:

— Нет…

— Врёт, — по-военному просто сказал врач. — Сейчас самое

время… Должно болеть… — и потише, только деду, добавил: —

Рана-то какая… пришлось… чтоб наверняка…побольше захва-тить. — Потом снова к мальчику: — Значит, не больно, говоришь? Ну, что ж, терпи, солдат…

Они вышли.

Женя закрыл глаза.

Воспоминание Жени. Тюрьма. Двор для прогулок.

…Время от времени приходя в себя, он видел прямо перед собой

20

в окне на водосточной трубе стайку воробьёв, весело вырывающих

друг у друга корочку хлеба…

Кабинет главврача в военном госпитале.

…Забирать его из больницы пришла мать. Дед прислал за ними

машину. Прежде чем спуститься вниз, мать и сын зашли к хирургу

— поблагодарить и попрощаться.

Мать постучала, приоткрыла дверь, на которой была табличка: «Профессор Зуев Н.И.». Увидев их, Зуев помахал рукой, чтобы

заходили.

В кабинете на кушетке лежал больной — худенький, бледный

парень в синем выцветшем халатике.

— Простите, Николай Игнатьевич… Помешали… Мы только

на минутку… Я хотела… мы… В общем, спасибо вам огромное…

за всё… Даже слов нет…

— Да что ты, голубушка, не стоит благодарности. Ты отца благодари, что нашёл меня в воскресный день, — улыбнулся доктор, вставая и идя на встречу. — Всю область прочесали его люди…

На рыбалке нашли… к счастью… Да и себя поблагодари тоже, что

неотложке не поверила… Ну, как у тебя дела? Дай-ка, глянем ещё

разок… — Это он уже мальчику, поднимая ему рубашку и при-спуская штанишки. — Здесь у тебя порядок. А шрам небольшой

останется на память… Видишь, как у меня… Это ничего… нормально для мужчины…

Он наклонился к нему очень близко, и Женя мог ясно видеть

большой шрам через всё лицо.

— Это мы с твоим дедом… на вертолёте падали, — заметив

на себе пристальный взгляд мальчика, сказал врач. — Он хитрый

был… переломами отделался, а я… — засмеялся, махнул рукой.

— Значит, так… солдат… смотри у меня, не очень шали первое

время… не бегать, тяжести не поднимать… ясно?

— А меня дед обещал на охоту взять.., — почему-то решил

сказать Женя, может, для поддержания разговора.

— Да? Но лучше пока подождать… Успеешь ещё… — потрепал

мальчика по волосам. — А ты, голубушка, я вижу, по части диа-гностики сильна, — обернулся он вдруг к матери. — Зачем тебе

в поликлинике… юбку протирать? Хочешь, возьму к себе? Отделение для начала дам… потом — погоны… Ну, как? Согласна?

21

Мать не ожидала предложения. Удивилась, замялась, не зная, что сказать.

— Отец твой всё нахваливал тебя… Про твой талант рассказывал… руками лечить…

— Спасибо, Николай Игнатьевич… — уж вовсе застеснялась она.

— Это я так… просто… получается иногда…

— А это мы сейчас проверим, — вдруг решительно взялся

за дело врач. Подвёл её к больному, лежавшему на кушетке.

— Давай, покажи свои чудеса… Не стесняйся.

Она постояла в нерешительности, но потом, рискнув, протянула вперёд руки, подержала так некоторое время, сосредотачиваясь, и провела ими над послушно вытянувшимся худым телом.

–…Язва… двенадцатиперстной… прооперирована недавно… —

оглянулась на врача, как бы ища подтверждения своим словам. — И

уже потише, только ему: — С кровью у него могут быть проблемы…

Так?

Во все глаза смотрел на мать Женя.

Николай же Игнатьевич, не найдя слов, подошёл к больному, откинул полы халата на нём, показав вместо ответа не заживший ещё шов

точно на том месте, где и должно ему быть при такой операции…

НИИ «Гранит». Кабинет деда.

…Табличка с надписью: Новиков Г.В. Заместитель Генерального

директора по кадрам.

Это приёмная. Как и положено — стол, телефоны, секретарша

(немолодая, некрасивая, в очках). Несколько стульев у стены, рядом с

дверью. На одном из них сидит мать Жени, на другом послушно

пристроился сам Женя.

«… Зайди!» — слышится вдруг в динамике мужской голос.

— Сейчас скажу, — бросает на ходу секретарша, —

но он не в духе. Приказал никого не принимать…

Она скрывается за дверью. И почти сразу же появляется голова

Г. В. Новикова — деда Жени.

— Это ещё что за номера? Почему здесь? И с ребёнком? По какому такому случаю?

Увидев, однако, удивлённый взгляд внука, смягчился. Без слов

встал боком в проёме двери, открывая проход.

— Жди здесь. Я сейчас, — сказала мать Жене и вошла одна.

— Сам выгнал из дому… а теперь удивляешься..? Вот я и реши-22

лась проситься на аудиенцию…

— Ладно, ладно… — немного смутившись, сказал он, попыхивая

трубкой. — Ну? В чём дело?

— Только ты не сердись сразу… У меня просьба… И не удивляйся…

— Выкладывай, — выразительно посмотрел на часы.

–…Сегодня… у Саши бой. Он в хорошей форме… но… —

Хотел, чтобы я подкупил судью? Запугал противника? Увеличил денежный приз? Что ещё? Отправил его на чемпионат мира? —

не сдержался отец.

— Нет-нет.., ты и так много для него сделал. Он просил… чтобы

ты просто пришёл посмотреть…а потом…

— А потом дал банкет в честь его великой победы?

— Нет… но… если бы о нём написали в газете.., то…

Дед молча уставился на неё. Даже про трубку забыл.

— Ты что, Тамара, совсем? — спросил он потом глухим голосом.

— Ну, тебе же это ничего не стоит, — добавила она тихо.

— Кончай ерундой заниматься! Слышишь? Ты за кого меня принимаешь? — сорвался он на крик, стал выбивать пепел из трубки.

— Всё! Вставай! И… если ещё такая дурь… придёт тебе в голову, лучше уж дома… Разрешаю. Понятно? А теперь —

ступай… И ребёнка нечего было с собой таскать…

Приоткрылась дверь, и в кабинет заглянула голова Жени.

— А мы не опоздаем, дед?

Глаза деда и внука встречаются…

Спортзал. Ринг.

…Зал во дворце спорта. Ярко освещён ринг, на котором идёт бой.

Среди зрителей в первых рядах — Женя с матерью и дедом.

По всему видно, что отец и в самом деле проводит бой с подъ-ёмом. И в зале его поддерживают. Зрителям нравится его манера

ведения боя — пластика движений, энергия, мужество.

Всё идёт к тому, что поединок вскоре будет прекращён «за явным преимуществом». Но тут происходит непредвиденное…

…Ахнул зал, увидев, как, словно при замедленной съёмке, валится на пол обмякшее тело одного из боксёров, потерявшее сразу

опору под ногами…

Мгновение тишины…

Затем зал разрывается свистом, ревом, аплодисментами…

23

…Женя смотрит на поверженного отца ст рашными, расширенными глазами… Через некоторое время отец в наброшенном

на плечи халате проходит рядом с ними, поддерживаемый тренером и

секундантами…

Дед выразительно смотрит на дочь и берёт её под руку. Они

направляются к выходу…

Женя с опущенной головой идёт за ними…

Квартира матери.

…Дома отец заперся на кухне и никого не впускал. Мать пыталась пару раз заглянуть к нему, но после громкого и короткого

«Во-о-н!» тут же закрывала дверь, отходила.

Женя слонялся по комнатам, не зная, чем заняться. Проходя

мимо груши, висевшей в коридоре, он пару раз пихнул её кулаком.

Потом, видимо, разохотился и стал бить всерьёз…

Он не заметил и не слышал отца, выскочившего из кухни и

схватившего его за ухо.

–…А ну, пошёл отсюда! — крикнул он и потащил его к двери.

— Тоже мне… нашёлся… боксёр…

Теперь уже, не имея возможности вырваться, Женя беспомощно смотрел на мать, бросившуюся к ним.

Всё ещё держа его за ухо, отец замахнулся на жену, и, наверное, задел её, потому что она резко откинулась назад, прикрыв лицо руками…

–…А ты не лезь! Говорил тебе — не лезь! Никогда не лезь!

Мальчику удалось вырваться. Он повернулся к отцу и, став

в боксёрскую стойку, занёс руку. Отец, не ожидая этого, на мгновение остановился.

— Ах, вот как? На отца? Ну, что ж, молодец, самое время…

Ну давай, бей! Что же ты не бьёшь? Ну, бей! Запомни, если поднял

руку — бей! А не ударишь, получишь сам… Бей! Я жду!

Рука мальчика опускается. Дёргаются губы. На глазах — слёзы.

Отец отвешивает ему громкую затрещину.

Женя стоит неподвижно.

— Получил? — спрашивает он. — В жизни так будет всегда.

Понял? Всегда! — потом обернулся к жене.

Она молча стояла у стены с безвольно опущенными руками…

Тюрьма. Камера.

Женя лежит без сна, прислушиваясь к мерным шагам охранни-24

ка в коридоре. Потом, стараясь не шуметь, встаёт, садится на койке, обхватывает голову руками… Закрывает глаза…

Квартира матери.

…И из этого мрака медленно, словно на фотобумаге при проявке, начинает проступать лицо матери. Она сидит за журнальным столиком, держа перед собой листок бумаги, рядом — надорванный конверт.

Она беззвучно плачет, не замечая подошедшего к ней сына, а, увидев его, говорит неожиданно спокойным голосом: — «Отец не

вернётся… Он нас бросил»…

«И очень хорошо, — отвечает Женя, — нам так даже лучше»…

Мать наотмашь бьёт его по щеке, но потом, уже не сдерживая

рыданий, обнимает, прижимает к себе. Целует, оставляя на его

лице свои слёзы.

И опять опускается мрак…

Пауза в глубокой тишине. Потом — яркая вспышка света.

Другое время, другой день. И Женя видит себя.

Квартира Жени.

…Это он, уже взрослый, похожий на себя сегодняшнего, откинул

плотные шторы и в комнату ворвался яркий солнечный свет. Но вместе с ним в домашний уют врываются громкие, тревожные звуки

— топот ног на лестничной площадке, стук в дверь и дальше — уже

знакомое ему, но порядком забытое: — «Откройте! Милиция!»

Конец первой серии.

25

26

ВТОРАЯ СЕРИЯ.

Тюрьма. Камера.

…Он отжимается от пола, быстро и коротко вдыхая тяжёлый

тюремный воздух…

…Щелчок кормушки.

— Завтрак!

Встаёт и, тяжело дыша, принимает в окошке поднос с едой.

Увидев содержимое, принюхивается и возвращает обратно.

— Голодовка? — интересуется голос за дверью.

— Диета.

— Ну-ну.., — слышится усмешка.

Он ложится на койку и лежит так с закрытыми глазами.

Видение Жени.

…Из затемнения:

Яркая вспышка.

…Медленно взлетает вверх машина, объятая пламенем… Во все

стороны разлетаются её части и так же медленно, долго опускаются

на землю…

Кричит мужчина:

— Дима-а-а-а! Лё-ё-ёша-а-а! Слышен крик женщины:

— Же-е-е-ня-я-я! Что с тобой,Женя..?!

Тюрьма. Камера.

…Он вздрагивает от скрежета замка.

— Жалобы есть? — слышится традиционный

вопрос. Он умышленно тянет с ответом.

— Есть.

— На что жалуетесь,

Ангелин? Опять пауза.

— На себя, — наконец отвечает он.

— Ангелин, прошу учесть, что за такие шутки у нас тоже

найдётся… наказание.

— Какое? Вышка?

Окошко закрывается.

Громко щёлкает задвижка.

27

Волчонок

Воспоминание Жени. Школа. Кабинет литературы.

Портреты классиков на стенах.

Два гипсовых бюста на высоких подставках — Пушкина

и Маяковского.

…Долговязый парень (это — Диман) важно заложив руки за спи — ну, расхаживает перед строем ребят помладше.

Мальчики стоят молча, опустив головы, а Диман, время от времени останавливаясь перед кем-нибудь, произносит заученную

фразу не своим, неестественным голосом:

— Где партизаны? Вы меня слышаль? Отвечать!

Мальчики молчат.

— Ты! Шаг вперёд! Говори — где партизаны?

— Они везде… — отвечает щуплый белобрысый мальчик, с вызовом глядя на Димана.

— Что?! — орёт Диман дурным голосом и тычет ему кулаком

в лицо.

Это, наверное, и в самом деле больно, но мальчик предпочитает

сдержаться.

— Я не иметь время! Ви молчать — я всех расстрелять..! —

кричит Диман.

— Стоп! Стоп! Кудряшов, будет лучше, если ты до этой фразы

подойдёшь сначала к Олегу Кошевому! — вмешивается кто-то, и только тогда мы видим полноватого парня в очках — режиссёра.

— Подойди и схвати его за ворот рубашки… вот так… — подбегает

и показывает, как это надо сделать.

Олег Кошевой — это Женя Ангелин. Ему на вид лет четырнад-цать-пятнадцать.

— Понял, Кудряшов? И больше страсти, жестокости во взгляде!

— Понял. А ему что сказать? То же самое?

— Нет! Ты роль учил?

— Ну… учил… — Диман достаёт из кармана мятый листок, заглядывает.

— Начали! — говорит режиссёр упавшим голосом.

Диман подходит к Жене, решительно хватает его за рубашку.

Летят на пол пуговицы.

— Вы есть главный ваша организация? Сколько человек ваша

28

группа? Где другие? Отвечать!

Женя, не обращая внимания на порванную сорочку, дерзко смотрит фашисту прямо в глаза:

— Отвечать придётся вам… и очень скоро.., — говорит он громко, выдерживая паузы.

Парень в очках несколько манерно, «по-режиссёрски», хлопает

в ладоши:

— Браво, Ангелин! Хорошо! А ты, Кудряшов… ну совсем, как

деревянный… Ты что, кол проглотил?

Раздаются смешки.

В это время в класс заглядывает полногрудая девушка в пио-нерском галстуке.

— Вадим, разбегаются все..! Я их заперла…

— Ну и что?

— Как что? Тебя ждём…

— Не видишь, Мальцева? Я занят… Начинайте, я подойду.

— Иван Петрович сказал, чтоб без секретаря не начинали.

— Ладно. Иду, — говорит Вадим и оборачиваетсяк актёрам:

— Спасибо. На сегодня всё. Учите текст… А ты, Кудряшов, дома

порепетируй… перед зеркалом…

Дом деда. Кухня.

Женя забросил портфель под письменный стол, прошёл

на кухню,выпил воды из-под крана, на ходу отщипнул кусок хлеба. Ангора, стоявшая у плиты, ударила его по руке, когда он пытался таким же манером закусить сыром.

— Не можешь хоть раз по-человечески поесть? Руки бы помыл.

Не учат тебя что ли? Иди, мойся… покормлю. — Потом всплеснула

руками: — Господи, а это что такое? Опять дрался? — это она

заме — тила порванную сорочку без пуговиц.

— Нет, мы «Молодую гвардию» ставим в школе. Я — Олег Кошевой. А это (показывает на сорочку) — по роли… так надо.

Фашист меня допрашивал… Диман, из восьмого «Б»…

— Какую ещё гвардию? Какой фашист? — не поняла Ангора. —

В школе учиться надо…

— Тёмный ты человек, Ангора. По роману Фадеева. Спектакль

ставим… ко Дню Победы…

— В артисты подался… Только этого нам не хватало… Снимай, 29

зашью. А ты ешь пока, — поставила на стол тарелку с борщом.

Женя скинул рубашку, подошёл к зеркалу, посмотрелся, напряг

бицепсы. Остался собой доволен.

— Кожа да кости, — услышал за собой голос бабки. — Кощей

бессмертный…

Улицы провинциального города.

…Он шёл по улице бодрой походкой. День был пригожий, солнечный, и настроение у него было соответственно весеннее.

…Когда подходил к дому матери, его остановила тоненькая

девочка с косичками.

— Простите, мальчик, — обратилась она к нему совсем как

взрослая, — вы не подскажете, где тут улица Клары Цеткин..?

— А вы на ней… стоите… девочка…

Она прыснула. Посмотрела на него уже внимательней, с улыбкой:

— Знаешь, вообще-то мне нужен переулок… Сказали, где-то здесь… Гончарный, дом 8.

— А это рядом, вон за углом, — Женя показал рукой. — Потом-направо… Мне по пути. Пошли, провожу.

…Он шёл впереди, а она за ним, приотстав шага на два-три.

Он иногда оборачивался, проверяя, здесь она или исчезла так же

неожиданно, как появилась.

Двор перед домом матери.

Когда подошли к дому номер восемь и вошли во двор,девочка

остановилась в нерешительности.

— А тебе кого? — спросил Женя.

— Мне к врачу… к Тамаре Новиковой. Где тут второй подъезд, не пойму.

— Номера слева направо… Значит, вот это и есть второй… А Новиковой нет дома. Но она скоро подойдёт, подожди… — и указал

на скамейку во дворе под деревом.

Девочка удивлённо посмотрела на него.

— Откуда ты всё знаешь?

— В школе хорошо учусь. А ты пойди, посиди пока…

— Спасибо, — сказала она, опять превратившись в маленькую

даму, и неспешно пошла к скамейке.

В это время с ревом влетел во двор мотоцикл. Заложив крутой

30

вираж и подняв клубы пыли, мотоцикл остановился рядом с Женей.

— С глушителем что-то, — сказал, откашливаясь,водитель. Слез, шагнул к Жене, потрепалего по плечу. — Куда это ты пропал? Мать

соскучилась. — Потом нагнулся к мотоциклу. — Сейчас

разберёмся. Поможешь?

Женя сел в седло.

— Давай, газуй! — сказал мотоциклист. — Помалу!A я посмотрю, что тут у нас… Ну, давай!

Женя крутил ручку, искоса поглядывая на девочку.

— Опять он с этим драндулетом! — послышался сзади женский

голос. — Андрей! Ну,сколько можно?

Мотоциклист поднялся с колен, отряхиваясь. Женя

обернулся.

Мать стояла за ними с двумя тяжёлыми сумками в руках.

— Вспомнил о матери? — улыбнулась она. — А я уже беспокоилась… — подошла, чмокнула в щёку.

Женя перехватил у неё сумку. Андрей взял другую.

— Тебя ждут, — сказал Женя матери, кивнув в сторону скамейки.

А девочка с косичками уже шла навстречу.

— Здравствуйте, Тамара Григорьевна!

— Здравствуй, Женечка! Заждалась? А я в очереди стояла…

Этих вот… кормить…

— Дармоедов.., — подсказал

Андрей. Девочка улыбнулась.

— Как себя чувствуешь? — спросила мать.

Девочка смущённо пожала плечами.

— Ничего… Всё будет хорошо, вот увидишь… начнём сегодня, —

и, приобняв, повела её к дому.

«Дармоеды» послушно поплелись за

ними. У подъезда она обернулась:

— Хозяйством сами займётесь… у меня больной…

Девочка с косичками, тоже, стало быть, Женя, смутилась, ко — ротко

обернулась, заметив на себе взгляд тёзки…

Дом деда. Кабинет.

Дед с внуком чистили коллекционное оружие.

Это был своего рода ритуал. Дед сидел за столом, Жене доверя-лось снимать со стены пистолеты и ружья, подавать ему. Это он делал

31

с удовольствием. Потом, усевшись рядом,внимательно смотрел, как

дед разбирает оружие, чистит специальными тряпочками, смазывает…

–…А это правда, Х1Х век? — спросилЖеня, передавая деду

пистолет с длинным дулом и изогнутой рукояткой.

— Ну конечно, можешь не сомневаться.

— Из такого был убит Пушкин?

— Ну… да.

— Можно?

Женя поднимает тяжёлый пистолет, с трудом удерживая его

на вытянутой руке. Целится. Дед осторожно отводит от себя его руку.

— Никогда не направляй на людей.

— Так он не заряжен.

— Я же тебе говорил, раз в год стреляет даже незаряженное

ружьё. Запомни это…

— Странно… что из него вообще можно в кого-то попасть… —

зажмурив глаз, целится Женя в портрет на стене.

— Как видишь, можно. Дантес ведь попал…

— Попался бы он мне… — говорит Женя и щёлкает курком.

Потом дед достаёт из ящика письменного стола свой именной

«Вальтер» и протягивает его внуку.

— Ну, давай на время… И не подглядывать…

— Соберу — постреляем? Обещаешь?

— Ты сначала собери.

Женя, закрыв глаза, ловко разбирает пистолет и также на ощупь

начинает собирать. Дед незаметно прячет от него боёк.

Женя долго шарит рукой по поверхности стола.

— Время вышло, — говорит дед и так же незаметно возвращает

боёк на место.

Женя открывает глаза.

— Дед, ты мухлевал! Это

нечестно! Дед смеётся.

Мальчик, уже не спеша, собирает оставшиеся части, вставляет

магазин, щелкает затвором.

— Молодец! — хвалит его дед. — Возьму тебя на охоту…

постреляешь… Раз обещал…

Двор перед домом матери.

Во дворе матери Женя сидит на скамейке, на которой не-32

давно сидела девочка с косичками — его тёзка. По всему видно, что он ждёт её. Но вместо неё во дворе неожиданно появляется

незнакомый парень, ведущий за руль мотоцикл Андрея. Самого

Андрея тоже ведут, а точнее, чуть ли не несут, двое мужчин. Вся

компания пьяна в дым.

— Это… из вашего… двора? — спрашивает заплетающимся

языком один из провожатых. — Ваш..? — приподнимает за

волосы голову Андрея, чтобы он получше его рассмотрел.

— Да, — отвечает Женя.

— И машина? — спрашивает другой, показываяна мотоцикл.

Женя кивает.

— Как его звать?

— Андрей, — отвечает Женя.

Мужчины переглядываются.

— Смотри… Отвечаешь за нашего друга… за Андрея… — с угро-зой говорит парень. — И за машину… ты меня понял..?

— Понял…

Они уходят, усадив кое-как Андрея на скамейку.

Женя решает отвести его домой…

Дом матери. Лестничные пролёты.

… Шаг за шагом…

… Подъезд…

… Лестница за лестницей…

Андрей понемногу приходит в себя.

«Тамара! — громким басом вдруг нараспев кричит он. — Тама-а-а-р-р-а-а!»

— Сейчас, сейчас… навесит тебе твоя Тамара, — открывается

соседская дверь. Выглядывает, качая головой,старуха.

— Это… из оперы, — с трудом ворочая языком, говоритАндрей.

— Эх, вы…это — Ария Демона из… одноимённой оперы композитора

Антона Рубинштейна… О, Тамар-р-р-а!

Квартира матери.

Мать, увидев мужа, только всплеснула руками и подала Жене знак, чтобы вёл его в спальню. Сама же поспешно скрылась в столовой.

Уложив сопротивляющегося Андрея на кровать, Женя заглянул в

столовую. Там, на покрытом белой простынёй диване, лежал по-33

жилой человек в майке и в военных брюках с широкими лампасами.

Генерал. Мать сидела рядом, вытянув над ним руки…

…Тамара-а-а! — крикнул истошным голосом Андрей.

Что-то упало в спальне, разбилось…

Женя вышел, не прощаясь.

Улицы провинциального города.

Он шёл по улице, засунув руки в карманы, опустив голову.

Оглядывался несколько раз, надеясь всё ещё увидеть Женю.

Но её в этот день не было.

Лесополоса. Натура. Режим.

…Догорал костёр. Близилось утро…

Они сидели рядом, прижавшись друг к другу. Дед время от времени вздрагивал от дрёмы, открывал глаза и говорил внуку:

— Ты не спи…

Женя смотрел на низкие, мигающие звёзды и, казалось, совсем

забыл об охоте.

— Я не сплю. Это ты храпишь, и всех зверей распугал…

— Зато я всё слышу, а ты — нет…

— Что слышишь?

— Валежник хрустит… Птица взлетела… Вот… опять ветка

хрустнула…

Женя прислушался.

— Смотри! — вдруг крикнул дед, легко вскочил на ноги и мягко, по-кошачьи,сделал несколько шагов с поднятым уже ружьём.

Подскочил и Женя.

… Волк бежал прямо на них. Дед не стрелял, хоть и держал

ружьё наготове. Женя понял — стрелять надо ему. Прицелился.

Дрожала рука. Прыгала мушка прицела…

Волк остановился. Потом резко, одним прыжком бросился

в сторону.

— Уйдёт! — крикнул дед, вскидывая ружьё.

Женя выстрелил.

Волка подбросило вверх. Потом он тяжело, как подкошенный, упал на жухлую уже, осеннюю траву…

Они с дедом подошли к нему.

…Не волк — скорее, волчонок. Он был жив ещё. Кровавая пена

34

исходила пузырями из оскаленной пасти, судорожно вздрагивали

худые бока, покрытые линялой местами шерстью.

Дед посмотрел на внука.

Женя опустил ружьё. Было видно, как дрожат у него руки.

Дед сделал шаг вперёд.

Женя понял, что будет сейчас, отошёл в сторону, отвернулся и

зажал уши…

Раздался выстрел.

…Потом Женя бежал, не разбирая дороги, и плакал, и деду пришлось догонять его…

Наконец он остановился, и дед подошёл к нему.

–…Он не хотел умирать… — сказал Женя.

— Но он не мог жить, — сказал дед. — Так надо. — Вздохнул, задумавшись о чём-то. — Как на войне….Да и в жизни тоже… — обнял внука за плечи. — Пошли, сынок… Надо идти…

Двор перед домом матери.

…Андрей с Женей возятся во дворе с мотоциклом. Разбирают

мотор, смазывают, чистят… Детали аккуратно разложены на газете.

Андрей, бодрый, абсолютно трезвый, напевает под нос арии

из опер.

— Не люблю я эту современную трескотню, — словно оправдываясь, говорит он. — Души никакой, а слова… ужас… — и

снова продолжает: «… Я люблю вас, Ольга… Я люблю вас, Ольга»… Чув — ствуешь? Или вот это: «Что день грядущий мне

готовит… Его мой взор напрасно ловит»…

Андрей смотрит, как ловко Женя управляется с мотоциклом, улыбается.

— Что это? — спрашивает он потом, поднимая с земли деталь.

— Звёздочка, — уверенно отвечает Женя.

— Точно, она. А какая?

— Ведущая.

— Молодец. Шурупишь здорово. Ставь её на место.

— Хотите, вслепую? — спрашивает Женя.

— Попижонить? Ну, давай…

Женя продолжает работу с закрытыми глазами.

— Вот это да… ученик… ну ты даёшь…

— Опять разборка-сборка? — интересуется, проходя мимо, 35

сосед. — Когда же вы на нём ездить-то будете?

— А это интереснее. Ездить каждый дурак может…

— отвечает Андрей.

И всё же, когда ремонт закончен, они заводят мотор и лихо

выезжают со двора. За рулём Андрей, Женя — за ним…

Шоссе за городом.

Мотоцикл мчится на приличной скорости.

Но теперь за рулём — Женя…

Андрей сидит сзади, крепко обняв Женю, и поёт во всё горло:

«…О дайте, дайте мне свободу, я свой позор сумею искупить»…

Женя улыбается…

Школа. Актовый зал.

Школа. Идёт репетиция спектакля. На этот раз, видимо, гене-ральная. Это заметно по одежде актёров. Диман — в чёрном костюме (явно с чужого плеча), на рукаве — свастика, в глазу монокль, который он удерживает с трудом. Лица молодогвардейцев в крови

(вишнёвый сироп), одежда изорвана в клочья. Они стоят, прижавшись друг к другу.

–…Увести! — кричит Диман, и трое других гестаповцев прини-маются вырывать из строя ребят, несмотря на их отчаянное сопротивление.

Одна из девочек (типаж Любки Шевцовой) запевает «Интернационал». Её поддерживают товарищи. Затем — и это, видимо, главная задумка режиссёра — им начинают подпевать зрители, которым подаёт знак пышногрудая пионерка Мальцева (пока что это

только 10 — 15 учеников, двое учителей — девушка в спортивной

форме и пожилой человек с орденской колодкой на пиджаке, врач, уборщица в синем халате).

Двое ребят из младших классов закрывают занавес. Один

из них при этом падает, сорвав с колец часть материи.

Несмотря на это, Иван Петрович, директор школы (человек

с большим животом и привычкой дёргать себя при разговоре

за мочку уха, в то же время громко причмокивая) аплодирует

и хлопает по плечу Вадима — режиссёра спектакля.

— Браво, Дунаев, у тебя талант… Получилось лучше, чем

в кино… Есть, конечно, шероховатости (смотрит на мальчика, 36

порвавшего занавес), но это ничего… Готовьтесь… — и уже тише, одному только Вадиму: — Всех наградим грамотами…

Дом деда. Комната Жени. Мансарда.

Женя сидит за уроками. Звонит телефон. Долгие гудки. Бабушки нет дома, и Женя идёт в холл, поднимает трубку.

— Женечка! — кричит мать. — Я одна… не знаю, что делать…

— Что случилось?

— Тут такой ужас! Я в шоке!

— Мама! Что с тобой? Что случилось, скажи?

— Это не по телефону… У меня беда… с Андреем… Беги сюда…

Если можешь…

Квартира матери.

…Андрей сидел на холодильнике с топором в руках.

Ещё с порога Женя слышал его крик:

— Всё! Конец твоему генералу! Узнает он у меня, как чужих жён..!

— Андрюша… ну отдай топор… я тебя прошу… Зачем тебе топор?

— без всякой надежды повторяла мать.

Увидев Женю, Андрей немного поутих, на что мать и рассчи-тывала. Кричать перестал и решил объяснить ему суть ситуации

спокойно, на его взгляд убедительно. Но топор по-прежнему из рук

не выпускал…

–…Ты пойми… Я прихожу — а он у нас на диване… Я опять

прихожу… а он опять на диване… Сколько можно? Он думает, что

если генерал, то всё ему разрешено?! Пусть только покажется

сегод — ня… — замахивается топором. — Пока он достанет свой

пистолет,

я его отсюда… раз..! и зарублю… Что мне стоит? Как ты думаешь, успею? А у тебя есть пистолет? Я видел у вас дома… Ты говорил, что из него Пушкина убили… Ты его принёс? — и после небольшой

паузы: — Как я понимаю теперь Пушкина… Бедный Пушкин..! — и

неожиданно заплакал, обнимая топор.

— Что мне делать, скорую вызвать? Горячка у него… Ты же видишь… А тебя он слушается… Сделай что-нибудь… — всхлипнула, подавляя рыдания, мать.

— Дядя Андрей, — подошёл к нему Женя, — вот что… давайте меняться. Я вам принесу пистолет, но вы сначала дайте мне топор…

Идёт?

— Не идёт! — закричал Андрей. — Не идёт! У меня белая

37

горячка на фоне запойного наследственного алкоголизма, ты понял? Но я же не дурак! Ты тоже меня, как мамашка твоя, за идиота

считаешь? Нет уж… сначала пистолет, а потом — топор. Ты-то хоть

войди в моё положение… Мне же надо отомстить за поруганную

честь жены… между прочим, твоей родной матери…

Звонок в дверь.

Мать побледнела, всплеснула руками.

— А-а-а! Вот и он, наш генерал! Честь имеем, товарищ генерал!

А вы имеете? — заорал Андрей.

Повторный звонок.

— Тамара! — кричит Андрей. — Для встречи спр-р-р-рава!

Ша-а-агом марш! Бой часов на Спасской башне! Из ворот Кремля…

на вороном коне… выезжает маршал Ворошилов! Трам-трам-там!

Тра-рам-там-там!

Андрей разводит руки в стороны, будто дирижируя военным

оркестром, и роняет топор. Женя сразу же хватает его и идёт открывать дверь.

На пороге стоит девочка с косичками — Женя.

— Извините… я, наверное, не во время… Здравствуйте…

Она с удивлением смотрит на Женю с топором, на Андрея, сидящего на холодильнике…

— Да ничего… нормально… мы холодильник чиним.

И происходит чудо. Увидев девочку вместо ожидаемого генерала, Андрей моментально приходит в себя, спускается с холодильника и, пошатываясь, идёт в спальню.

–…Отставить… — бормочет он под нос. — Вольно…

— Проходи, Женечка, — стараясь не показывать своего состояния, говорит девочке мать.

Дом деда. Комната Жени. Мансарда.

…Крутится глобус.

Это Женя, сидя за письменным столом, делает уроки. Точнее, пытается делать. Раскрыта перед ним тетрадь, несколько учебников, но он, скучая, раскручивает глобус и смотрит, как мелькают перед

ним материки и океаны…

Время от времени он вынужденно прислушивается к разговору в

соседней комнате, когда мать с бабкой говорят громче.

–…Он хороший… как ты не понимаешь? Он добрый, умный…

38

— Я всё понимаю. Но ты понимаешь, что дальше так нельзя?

Так и до беды недалеко!

Мать всхлипнула.

— Измучалась… Не могу…больше… Только отцу не говори…

теперь, как запой, так уже из дому тянет…

— Уложи в наркологию, — говорит мать. — Лечиться же — не работать. Пусть хоть что-то сделает полезное…

— Не хочет… Боится…

Женя подошёл к двери, приоткрыл осторожно.

— Это ты должна бояться… Ходит, вон… с топором… — Ангора

поднялась, достала из трюмо несколько купюр, положила в

сумочку дочери. — Возьми пока, потом ещё дам…

Со двора донёсся звук подъехавшей машины.

Послышались тяжёлые шаги. Это дед пришёл с работы.

Мать и дочь замолчали, стали говорить тише и о чём-то другом.

Но дед всё понял.

— Опять учудил? — спросил он грозно, не здороваясь. —

Позо — ришься, Тамара, и всех нас позоришь! — и прошёл к себе в

кабинет, хлопнув дверью.

Наступила тишина.

Потом вдруг распахнул дверь, крикнул:

–…Мне это надоело! Боксёр! Мотоциклист! А следующий кто?

Акробат в цирке?! Клоун!? — опять хлопнула дверь.

Было слышно, как дед нервно ходит из угла в угол.

— А сын твой кем вырастет? Ты подумала? — выглянув ещё раз, крикнул дед,и ещё громче хлопнул дверью.

Посыпалась штукатурка со стены.

Двор наркологической больницы.

Андрея-таки пришлось положить в больницу.

…Мать с сыном пришли навестить его.

Во дворе больницы гуляли недолго. Прошлись пару раз по аллее. Мать с Андреем впереди. Женя — чуть приотстав от них. В руках — пакет с передачей.

Час был приёмный, и больных с посетителями было много.

Женя смотрел на них, на Андрея, и у него сжималось сердце. Одинаково отрешённые, нездоровые лица, потухший взгляд. И одеты

кто в потёртые, нестиранные халаты без пуговиц, без поясов, кто

39

в пижамы непонятного цвета и размера. На невысоких больных —

почему-то всё было велико — длинные рукава, длинные штаны.

На высоких — наоборот, всё было до смешного коротко. Но смеяться не хотелось. Хотелось плакать, и Женя отводил взгляд в сторону.

Смотрел на деревья, на зарешёченные окна больничного здания.

— Подойди, — оглянулась мать. — Дай пакет. Сейчас пойдём…

— и опять повернулась к мужу: — Я просила маму поговорить

с отцом… Насчёт работы…

Андрей был тих, молчалив, подавлен.

— Вот увидишь… всё будет хорошо, — сказала мать. — Тебе

уже лучше. Давно надо было… Если бы ты согласился…

Андрей не ответил.

— Ты уж сам теперь… поверь… в себя… Постарайся…

— Не знаю, — махнул он рукой… — Ладно… посмотрим…

Парк культуры и отдыха.

По аллее идут Женя с Женей. Девочка смеётся громко, от души.

Это потому, что он рассказывает интересные истории про свою

школу. И не только рассказывает, но и показывает очень смешно. Со

словами. Сейчас — директора:

— Браво, Дунаев, у тебя талант… (дёргает себя за мочку уха

и причмокивает-м-м-м…) Получилось лучше, чем в кино…

Есть, конечно, шероховатости (опять то же самое)… но это

ничего…

Готовьтесь… Всех наградим грамотами, — и добавляет уже от себя:

— У него правое ухо больше левого… Отвисло до плеча…

У девочки на глазах слёзы.

Колесо обозрения.

…Они — высоко над городом, в кабинке колеса обозрения.

Настроение теперь другое. И лица серьёзные.

— Нет… — говорит Женя. — Отец уехал на соревнования…

и не вернулся… Он — боксёр…

— А Андрей..? — девочка смотрит на него сочувственно.

— Он мой отчим… Он инженер… Неплохой человек, в общем…

— И мне так показалось… Вы дружите?

— Да не очень… Я не часто у них бываю… У деда живу…

Матери и так трудно…

— Моим родителям тоже трудно… Но я — с ними…

40

Мои дедушки и бабушки давно умерли…

— А твоим почему трудно?

— Потому что они — научные работники… Когда я болела

и целый год пропустила, занималась с учителями дома, им стало

ещё труднее… А твоя мама согласилась лечить меня бесплатно…

по просьбе общих знакомых…

Тир.

Сначала стреляет Женя. Целится она долго, а стреляет почему-то, глядя в сторону и зажмурив оба глаза.

И так каждый раз — пять выстрелов подряд.

Сзади раздаётся смех. Девочка на это не реагирует, но Женя

оборачивается. Трое ребят из их школы. Среди них — Диман. Ещё

двое — незнакомые. Они-то и смеялись, говоря что-то Диману

и показывая на девочку. Он тоже смеялся вместе с ними, стараясь не

глядеть на своего коллегу по самодеятельности.

Затем Диман важно подходит к барьеру, заряжает ружьё и стреляет с подчёркнутой небрежностью мастера. Пять выстрелов — и все

мимо цели. Диман явно смущён, но старается не показывать этого.

Чтобы хоть как-то сгладить неловкость, он обращается к Жене:

— А ты чего не стреляешь, Олег Кошевой? Может, покажешь класс?

Женя подходит, берёт ружьё, внимательно разглядывает, проверяет работу спускового механизма.

Раздаются смешки.

— А какой у вас главный приз? — спрашивает Женя у работника тира, толстого, ленивого человека

Тот, несколько иронично оглядев мальчика с ног до головы, кивает на большого плюшевого медведя.

— И сколько нужно выстрелов? — не обращая внимания на смех

у себя за спиной, спрашивает Женя.

— Один из одного, если сюда… — показывает на кнопочку, на которой подвешен мишка. — Или десять из десяти, если в центр

этого круга…

— Десять из десяти, — говорит

Женя. Смех становится громче.

Он заряжает ружьё и стреляет, почти не целясь. Выстрелы в полной тишине следуют один за другим. И все — в цель, в центр круга.

Напоследок Женя заряжает ещё раз и навскидку попадает в кнопку, 41

которая держит на весу медведя…

Мишка падает…

Работник тира, поражённый, стоит некоторое время, потом

подаёт приз победителю. Тот, в свою очередь, протягивает его Жене.

Она берёт его в руки, рассматривает и возвращает обратно.

— Я хочу… вон того зайца… с длинными ушами… — говорит она

смущённо. — Можно?

— Ну, конечно, можно, — обрадовано отвечает толстяк. —

Но это… не главный приз… совсем не главный… всего на три попада-ния из пяти…

Женя берёт зайца, и они выходят из тира.

Аллеи парка.

Ребята, смотревшие на них в тире, пошли за ними. Говорили

вслед громко, так, чтобы было слышно. Смеялись. Женя обернулся.

Он уже понял, к чему идёт дело, но не показывал виду. Женя посмотрела на него испуганными, какими-то беззащитными глазами.

— Как там твой заяц? Не сбежал? — спросил он, чтобы успокоить её. — Нет… — тихо ответила девочка, показывая ему

небольшую плетёную сумочку.

— Сюда, — сказал Женя, направляя её в сторону главной аллеи

к выходу и решительно беря под руку.

Он впервые коснулся её. Он почувствовал, как дрогнула, на-пряглась рука девочки.

Сзади опять послышались смешки.

— Ты иди, я тебя догоню… — сказал Женя и пошёл навстречу

ребятам.

— Ты чего, стрелок? — ухмыльнулся тот, что был понаглее других. — Познакомиться хочешь? Ну, давай, подходи…

Женя подошёл. Его сразу же обступили.

— Оставьте его! Что вы делаете? — Женя бежала к ним с явным

намерением помешать драке.

— Не подходи! Кому сказал!? Беги отсюда, быстрей!

Один из ребят успел выхватить у неё сумку. Вытащил зайца, подбросил его вверх, и они принялись перебрасываться им, как мячом.

Девочка пыталась перехватить его, но неудачно. Они были выше

её и быстрее её. Это удалось Жене. Он выхватил зайца из рук Димана, тот пытался удержать его, но в итоге ему досталось только одно ухо…

42

Он, далеко замахнувшись,под одобрительные крики и свист всей

компании бросил его в кусты…

Улицы провинциального города.

…Они шли по улице, держась за руки.

Одноухий заяц лежал в плетёной сумке.

Девочка не плакала, но слёзы текли по её щекам. Она их не замечала. Ей трудно было дышать. Они остановились.

— Ты что? Не надо… Они ещё получат… Вот увидишь… — говорил Женя. — Ты не плачь…

— Я не плачу…

Женя вытер ей слёзы с лица.

— Это сейчас пройдёт… У меня, наверное, приступ…

Они пошли дальше.

— Мне сюда, — сказала она, когда они дошли до её дома. —

Ты не беспокойся… Мне уже лучше… Это астма… Так бывает

иногда… — она виновато улыбнулась. — Твоя мама сказала, что это

пройдёт… после нескольких сеансов.

— Придёшь ко мне в гости? — спросил он, когда она уже уходила.

Женя обернулась.

— А это удобно?

— Конечно. Ты же хотела увидеть дедовских бабочек…

Она не ответила.

Он смотрел ей вслед, пока она не скрылась за углом.

Кабинет деда.

В нижнем ящике письменного стола среди инструментов и про-чего металлического хлама Женя нашёл блестящий шарик — наверное, от подшипника. Подержал в руке, подбросил несколько раз, словно взвешивая, и, косясь на деда, незаметно положил в карман.

Дед, плечом прижимая трубку к уху, листал свою записную

книжку с номерами телефонов — не очень большую, но в плотном

кожаном переплёте с металлическими уголками.

–…Ну что там у тебя? А когда? Нет, это очень поздно…Нам

не подойдёт, — тихо говорит дед. — Не может он ждать. Человеку

работать надо. Не надо никого увольнять! Ты что? Ни в коем случае! Ты меня понял? Даже не думай! Ничего, найду что-нибудь…

не беспокойся… Ты лучше потренируйся.. пойдём в выходные

43

на перепелов… самое время. Ну, привет! Бывай!

Положил трубку, опять полистал книжку. Набрал другой номер.

Женя выдвинул ящик, где лежал дедовский «Вальтер». Посмотрел на деда. Тот не обратил на него внимания — уже говорил

с кем-то. Женя взял пистолет в руки, осторожно вынул из кобуры.

–…Специалист хороший… Золотые руки… И, главное, порядочный человек. Какое значение имеет, кто? Неважно, раз я рекомен-дую. Ну, если очень хочешь знать, родственник… Ну… почти что…

зять… — прикрыл трубку ладонью: — Оставь пистолет, не время,

— и опять в трубку: — Нет, это не тебе… Да он весь твой парк на

колё — са поставит… И с людьми ладит… и сам всё умеет… А не

справится

— гони к чёрту! Он и мне уже порядком надоел! — захохотал вдруг, довольный своей шуткой.

Школа. Актовый зал.

На следующий день состоялся торжественный вечер, а в заклю-чение вечера — спектакль.

…По ходу действия Диман, как и было предусмотрено режиссу-рой, схватил Женю обеими руками за ворот сорочки. Однако Кошевой, то есть Женя, вместо того, чтобы дерзко посмотреть фашисту

в глаза и сказать свой текст,изо всех сил ударил его головой в нос.

Диман, ахнув от боли,прикрыл лицо ладонями. Пошла носом кровь.

А Женя нанёс ему ещё один удар, усиленный заранее заготовлен-ным металлическим шариком, который незаметно сжимал в кулаке, и рассёк ему бровь.

Зал, не ожидавший такого сюжетного поворота, взвыл от восторга.

Зрители хлопали, свистели, топали ногами, орали, как оглашённые.

Растерянно вертел головой Вадим.

Удивлённо смотрел на него директор — может, это у режиссёра

находка такая?

Беспомощно хлопала глазами Мальцева, уже запустившая пластинку с «Интернационалом».

«Гестаповец» же был окончательно повержен. Он вытянулся

на полу, пуская слюни и кровь, и говорил глухим голосом уже на

чистейшем русском языке:

–…Ты что, сука..?Ты чего дерёшься? Это же не по роли…

Грянул «Интернационал».

Что оставалось делать Олегу Кошевому? Конечно же, бежать

44

из плена, вопреки замыслу классика и воли режиссёра. Пнув

несколько раз лежащее на сцене тело, он (опять же под оглушитель-ные аплодисменты) бросился к окну, выбил ногой стекло и прыгнул

вниз, в прохладную темноту майского вечера.

Актовый зал находился на первом этаже.

Кабинет деда.

…Деду опять пришлось листать свою записную книжку.

Он сидел в кабинете. За ним, по обе стороны от него, стояли

с заплаканными лицами жена и дочь. Виновник инцидента сидел

перед ним на стуле, низко опустив голову.

–…Как его, говоришь? Иван Петрович? — спросил он у внука.

То, не поднимая головы,слабо кивнул.

Дозвонившись, дед жестом дал им понять, чтобы

оставили его одного.

Домочадцы вышли.

Первый разговор был краткий.

–…Школа номер двенадцать… Иван Петрович… Знаешь такого?

Что за человек? Да? Это хорошо… Номер подскажешь? Давай… —

стал записывать в ту же книжку. — Нет, спасибо, сам поговорю.

Второй был подольше.

— Добрый день, Иван Петрович. Это Новиков вас беспокоит.

Ангелин Евгений — есть у вас такой персонаж? Я ему дедом прихо-жусь… Не помешал? Что там у вас произошло? Говорят, он с ролью

не справился? — улыбается, закуривает трубку. — Да, конечно, понимаю, дело серьёзное… Райком? Ну, это ничего, райком я возьму

на себя. А артисту вашему сам всыплю по первое… Будет помнить

всю жизнь… Что? Ну да, это как посмотреть, — смеётся, — всё же

фашисту врезал. Стало быть, героический поступок… За что же

наказывать? Может, в роль вошёл, в образ? По системе Станислав-ского… Талант? (Слушает директора) Ну что ж, спасибо… А с секре-тарём переговорю… Прямо сейчас. Может, у вас с ним какие-нибудь

другие вопросы..? Вы не стесняйтесь…Ну ладно, подумайте. Если

что, звоните. Рад был познакомиться. Успехов…

Облегчённо вздохнул, поднялся из-за стола, спрятал записную

книжку в нагрудном кармане кожаной куртки.

45

Кабинет деда. (Продолжение).

…Женя осторожно положил бабочку на раскрытую ладонь девочки.

— Ой! — тихо выдохнула Женя.

— Не бойся, не кусается.

— Я не боюсь… Вдруг с ней случится что…

Большая чёрная бабочка с красной каймой по краю крыльев

лежала на ладони девочки. Женя ещё бережнее, чем бабочку держал

эту маленькую ладонь в своей, как бы помогая ей, и лица их почти

соприкасались.

— Ничего не случится, — и он слегка подул на бабочку, и крылья её затрепетали.

— Как будто она ожила, и сейчас улетит, — сказала тихо девочка.

— Жалко…

Её дыхание коснулось Жени, и он, сам не осознавая того, вдруг

ткнулся губами в её волосы. Могло показаться, что случайно.

Но она всё поняла, смутилась, отстранилась немного и осторожно

опустила бабочку на чёрный бархат под стекло.

— А вот эта мне нравится больше, — сказал, будто ничего

не случилось, Женя, и указал на жёлтую бабочку с чёрными пят-нышками на крыльях. — Хочешь посмотреть?

— Не доставай… Лучше так, под стеклом. — И она отошла

от него, прошлась вокруг стола, иногда останавливаясь, низко скло-няя голову.

–…Мне очки заказали, а я не ношу, — виновато призналась она.

— Почему? Тебе бы пошли…

Заглянула в комнату бабушка.

— Не нагляделись? — строгим голосом спросила она. И потом, чуть смягчившись: — Чай пить будете? Пирожки стынут.

— Будем, Ангора. Сейчас…

— Странное имя, — сказала Женя.

— Это я её так называл, когда маленький был… А теперь её все

так называют, даже соседи. А вообще-то она — Анна Георгиевна.

Потом Женя повёл её вдоль стены, показывая коллекцию дедовского оружия. Девочку это интересовало меньше.

–…Вот это парадная шпага высших чинов Третьего Рейха…

Трофейная… Эта сабля — тоже трофей… А кортик —

дедовский, именной…

— Твой дед был на войне?

46

— Был, но повоевать не успел. Когда их везли на фронт… сразу

после училища… состав попал под бомбёжку, его ранило… И всё…

Потом — госпиталь…

— А я слышала… родители говорили… что твой дедушка

— Герой Советского Союза…

Женя пожал плечами неопределённо.

— Я не знаю… Он никогда не говорил… За границей он работал

— это говорил…

— Дети, идите к столу! — опять позвала их бабушка.

Дом деда. Прихожая.

Они вышли из кабинета, и Женя сразу заторопилась.

— Спасибо, Анг… Анна Георгиевна, мне нельзя… У меня сейчас

танцкласс… До свидания!

Женя пошёл её провожать. За ними вышла и бабушка.

Двор перед домом деда.

В это время во двор въехала машина деда. Он, попыхивая трубкой, вышел из машины, удивлённо посмотрел на внука, на девочку

рядом с ним и сразу же оценил ситуацию.

— Григорий Новиков, дед… — представился он официально

и протянул девочке руку.

Она, чуть смутившись сначала, приняла правила предложенной

игры, тоже протянула руку и ответила по-взрослому:

— Евгения Светлова…

— Очень приятно, — продолжал дед. — А отчего так заспешили, Евгения? Оставайтесь, пообедаем… Поболтаем о том, о сём…

— У неё танцкласс, — с некоторым подтекстом вмешалась в разговор Ангора. — У неё нет времени.

— Что? — не понял дед.

— Занятие…в балетной школе. Я провожу и вернусь,

— сказал Женя.

— Подожди. Раз уж такое дело, езжайте на машине, — обернулся

к водителю, сделал знак рукой.

Женя застеснялась. Да и внук не сразу решился принять предложение. Но дед слегка подтолкнул его к машине. Тогда он открыл дверцу, пропуская вперёд Женю, и та, попрощавшись, села в машину.Когда

машина отъехала,дед проводил её взглядом и обернулся к жене.

47

–

…Ты знаешь, — сказал он, пыхтя своей трубкой,

— мне кажется, он что-то очень… тянет… с женитьбой…

Ангора не сразу поняла юмор, удивлённо посмотрела на мужа.

Но потом толкнула его в бок, замахала рукой: — Да ну тебя…

Додумался…

Он положил руку ей на плечо, и они пошли к дому.

Ангора снова вошла в свою привычную роль.

— Балуешь ты его… Наплачемся ещё с ним… вот увидишь…

— Что делать… — тяжело вздохнул дед. — Безотцовщина…

Школа. Кабинет литературы.

Перед самыми каникулами в школе произошло «ЧП».

..Шёл урок литературы. Писали сочинение. Класс тихо страдал

над темой, выведенной на доске: «Образ лишнего человека в русской

литературе Х1Х века».

Женя закончил работу раньше других, закрыл тетрадь и огляделся по сторонам.

…Старенькая учительница клевала носом, вздрагивая каждый

раз, чтобы стряхнуть одолевающий её сон. Очки при этом съезжали

всё ближе к кончику её длинного носа.

Сидевший рядом с Женей мальчик спросил шёпотом:

— Как правильно — мгновение или мнгновение?

— Ты что, Пузырь, совсем..? — прыснув, обернулась к ним

девочка с передней парты.

— Ну да, я так и написал — «мнгно-ве-ни-е»…А что?

— Исправь, — сказал

Женя. Кто-то чихнул.

Вздрогнула в очередной раз учительница. Ниже скользнули очки.

Закрыл тетрадь мальчик по кличке Кот. Он потянулся довольно, зевнул, посмотрел по сторонам (взгляд его задержался

на бюстах Пушкина и Маяковского), поднялся с места и, неслышно ступая, подошёл к вешалке, снял с неё чью-то кепку и надел

на голову Маяковского…

Ещё несколько ребят закончили писать, подняли головы.

Раздались тихие смешки. Кот, вдохновлённый успехом, повязал на шею Маяковского свой пионерский галстук и приступил к

Пушкину. Не найдя ничего более подходящего, надел на него

чью-то спортивную куртку.

48

Класс постепенно оживал.

Женя встал, подошёл к Коту, дал ему затрещину и стал снимать с

Пушкина куртку.

Учительница подскочила, уронив на стол очки. Увидела Женю

рядом с бюстом.

— Ангелин!? Ты что делаешь? Это же форменное безобразие!

Как тебе не стыдно? Выйди сейчас же из класса!

— Это не он, — заступилась за него девочка. — Это Котов.

— Вон, Ангелин! Ты меня

слышал? Женя пошёл к выходу.

Не успел он выйти в коридор, как мимо него пробежал Диман

с одним из «фашистов»-одноклассников. Они бросили какие-то

пакеты к дверям учительской и скрылись в туалете. Раздался хло-пок, и коридор сразу же наполнился дымом…

Потом началась паника. Крики, суета, беготня. К тому же вы-ключилось освещение.

В коридоре и на лестничных площадках было не продохнуть.

Двор перед школой.

Учащихся вывели во двор. Дым клубами валил из окон. С вклю-чёнными сиренами подъехали две пожарные машины и даже одна

«скорая»…

Школа. Кабинет директора.

Кроме самого Ивана Петровича здесь ещё несколько учителей

и, естественно, подозреваемые. Это — Диман, трое ребят, испол-нявших роли фашистов, Женя и две девочки, наверное, в качестве

очевидцев.

— Ну… долго я буду ждать? — видимо, не в первый раз спрашивает директор, дёргая себя за мочку уха. — В молчанку играем?

Ребята стоят, опустив головы. Иногда искоса поглядывают друг

на друга.

— Как школу поджигать, так храбрые… А как ответ держать, то смелости не хватает? — задаёт риторический вопрос Вадим, секретарь комсомольской организации. — Вот ты, Кудряшов, — обращается он потом к Диману. — Где ты был во время… инцидента?

— Во время чего? — удивился Диман.

— Ну, во время пожара.

49

— У меня живот болел… В туалете был… Когда вышел, уже везде был дым… — Диман с опаской смотрит в сторону Жени. — Потом все побежали, и я побежал… Больше ничего не знаю…

Девочки перешёптываются.

— Хотите что-то сказать? — спрашивает их директор.

Они дружно отказываются. Вид при этом у них довольно испуганный.

— Что с ними церемонится? — вступает сухой, морщинистый

человек в очках с толстыми линзами (математик). — Звоните в милицию… Там знают, как с ними говорить… — у него очень низкий

бас — настолько низкий, что иногда его не слышно вовсе, и

кажет — ся, что он просто шевелит губами, как рыба в аквариуме.

— Будет вам, Сергей Никитич, — смотрит на него с некоторым

осуждением молоденькая учительница физкультуры (она в спортивной форме).

— Сами справимся, — почему-то весело поддерживает её энергичный толстячок с орденской колодкой на потёртом пиджачке

(военрук, наверное). — Куда они денутся? Всё расскажут… И так

на весь город прославились. Расстрелять — не расстреляем

(смеёт — ся), но наказать — накажем… Да я их так погоняю… с

полной выкладкой… мало не покажется… Лучше конкретно

допрашивать, чем тянуть… Вот, к примеру, Ангелин…

(оборачивается к Жене)… Ну, давай, докладывай…

Оживился Диман со своей компанией. Стоявший рядом с ним

парень, кажется, даже вздохнул соблегчением.

— Чуть что, сразу Ангелин… Ангелин… — решил прервать

молчание Женя.

— Ничего себе «чуть что»! Школу спалили и «чуть»? — возму-тился математик.

— А я-то тут при чём?

— Ты всегда при том, Ангелин. Потому что всё тебе сходит

с рук… Потому что защита у тебя высокая… — математик посмотрел выразительно на директора. И потом — снова на Женю: — Вот

вы можете мир перевернуть… а мы не можем…

— Чего..? — не понял Женя.

Директору намёки математика не понравились.

— Что вы имеете в виду, Сергей Никитич? — спросил он строго.

— Вы лучше меня знаете, что, — язвительно усмехнулся математик. — И его дед — тоже… — уже совсем низким, неслышным

басом.

50

Директор нервно дёрнул себя за ухо и начал тянуть своё

«М-м-м»…, не зная ещё, как осадить математика, но тут с места в карьер вмешалась учительница литературы.

— Ты при том, Ангелин, что как только ты вышел из класса, всё

сразу и началось, — придерживая сползающие с носа очки, зачасти-ла она. — А что? — посмотрела на учительницу физкультуры. —

Я, по-вашему, должна скрывать такой факт?

— Почему он вышел во время урока? — поинтересовался директор, явно обрадованный тем, что можно не отвечать на

выпады математика.

— Потому что издевался над Пушкиным… Александром Сергее-вичем, над бюстом… и я его выгнала… Ангелина, — уточнила она.

Прыснула, прикрывшись ладошкой,физкультурница.

— Говори, Ангелин, — сказал директор.

— А что говорить? Я не издевался, — придуривался Женя. —

Я Пушкина люблю… Александра Сергеевича…

— Не о том, Ангелин. Что случилось, когда ты вышел из класса?

— Когда я вышел… всё уже случилось…

— Что именно?

— Ну, дым… Свет вырубился…

— Ладно, предположим… Кого ты видел, когда вышел?

Женя ответил не сразу. Краем глаза посмотрел на Димана.

У того лицо напряглось от ожидания. Женя усмехнулся.

— Никого не видел. Темно было… дым…

Диман перевёл дух.

–…Хотя…нет… Кажется, мелькнул кто-то… — Женя

нарочно тянул с ответом.

Диман опять насторожился.

— Но я не разобрал… А потом все из классов выбежали…

Диман вздохнул с облегчением.

Прозвенел звонок.

Двор перед домом матери.

Абсолютно трезвый Андрей сидел во дворе на скамейке

под деревом.

–…Уволили меня, — сказал, когда рядом с ним остановился

с немым вопросом Женя.

Перед Андреем стоял небольшой потёртый чемодан и ящик

51

с инструментами. Чемодан был закрыт на один замок. Другого

не было. Из-под неплотно прилегающей створки торчал кончик

галстука.

— И она уволила, — он грустно усмехнулся, кивнув в сторону

дома. — Ты не думай… она не виновата… Тут, конечно, всё я… —

он вздохнул. — Сорвался… Можешь себе представить? Нашли меня

утром в моём кабинете под письменным столом… Тут уж ничего

не поделаешь… И перед дедом твоим виноват. Подвёл я его…

Женя стоял в растерянности, не зная, что сказать.

Ему было жаль Андрея.

— Ну, ничего… бывает… Се-ля-ви, как говорят французы… —

Андрей попытался улыбнуться.

— Я не знал… — будто оправдываясь за что-то, сказал Женя.

— Ты бы ничего не смог… всё равно… Такие уж взрослые игры…

— А куда вы?

Андрей пожал плечами.

— К товарищу. У него мастерская… он художник. Поживу пока…

А там, как Бог даст… Может, и за ум возьмусь. Как ты думаешь, возьмусь? — засмеялся почти естественно.

— Я вам… всегда верил, — с трудом выговорил Женя.

— Ладно, не переживай. Лучше за матерью присмотри. Ей тоже

не просто… Тоже ведь невезучая…

Во двор, тяжело дыша, въехал старенький «Запорожец».

— Ну вот и посидели с тобой на посошок… Это за мной.

— Я помогу, — сказал Женя, берясь за чемодан.

— Не надо, я сам… А то у него ручка отваливается…

Андрей крепко пожал Жене руку, потрепал по плечу.

— Расти большой, — сказал он. — Ты умный и добрый… Всё

у тебя получится… И потом, уже берясь за чемодан: — Ты за Женей? Она

наверху… у неё…

И пошёл к машине. Потом обернулся.

— Ладно… Прости… если что…

Улицы провинциального города.

Женя шёл домой. Желая срезать угол, прошёл дворами.

Диман с компанией расположился на небольшой площадке перед гаражами (они возились с каким-то мотоциклом), и Женя вышел

прямо на них. Сворачивать с пути было уже поздно.

52

— Эй, Ангел! — вдруг услышал он за собой голос.

Остановился. Обернулся с вызовом, явно ожидая драки. Но всё

сложилось по-другому. К нему, на ходу вытирая руки замасленной

тряпкой, шёл с улыбкой Диман. Подойдя, сказал:

— Ангелин — значит, Ангел… Ты не против?

— Да нет, — пожал плечами Женя.

— Тогда здорово! — Диман протянул руку.

— Привет, — ничего не понимая, ответил Женя.

–…Ну, это… — замялся Диман. — Может, забудем всё… Кто

старое помянет, тому… тому прям в глаз, — уже более

оживленно произнес Диман. — Идёт?

— Идёт, — согласился Женя, стараясь не смотреть на бровь

Димана, где не совсем ещё зажил шрам от его удара.

— Слышь, Ангел, ты не против пойти с нами, — он показал на ребят, занятых мотоциклом, — на самбистов посмотреть? А то тренер…

Михалыч… попросил Коляна (он показал на долговязого парня —

од — ного из тех, кто смеялся над ним и Женей в тире) подходящих

ребят подыскать… Он новую группу набирает. Может, тебе

понравится?

Я пойду… Тут недалеко, в клубе на Центральной…

Женя замялся.

— А меня возьмут?

— Думаю, ты подойдёшь, — Диман похлопал его по спине. —

Тут главное — дух. А у тебя с этим нормально… — коснулся

шрама над бровью. Заметив смущенье Жени, добавил: — Ладно, Ангел,

не парься… не бери в голову…

Они уже подошли к ребятам, и Женя смотрел, как те, пока безуспешно, пытались починить мотоцикл.

— Это Ангел, — сказал просто Диман, представляя его.

Те тоже восприняли его приход очень естественно, будто и

не было между ними никакой войны.

— Колян, — представил Диман долговязого. — А это — Лёха Зубов.

— А ну подожди, — сказал Женя, приседая перед мотоциклом

и беря из рук Коляна ключ. — Это не сюда…

Через пару минут мотор завёлся.

— Во даёт! — присвистнул Колян.

— Прокатишься с нами? — спросил Лёха.

— Нет, мне надо идти.

— Ну, тогда до встречи! — взмахнул рукой Колян, садясь за руль.

53

Они поместились все (мотоцикл был с коляской), и с громкими

криками укатили…

Женя посмотрел им вслед и пошёл своей дорогой.

Зал в спортшколе.

В зале на матах идет тренировка борцов-самбистов. Лёха Зубов

и Колян в самбовках (куртка под пояс), трусах и борцовках (спецбо-тинки для борьбы) уже отрабатывают приёмы. Женя сидит на лавке.

Рядом с ним Диман и еще несколько мальчишек, пришедших тоже в

первый раз на смотрины. Среди новичков — светловолосый, ку-черявый паренек. Он выглядит явно моложе всех присутствующих, но, может быть, оттого, что худ и невысок ростом.

Тренер что-то говорит ребятам, показывая на одном из них

детали приёма. По его свистку они начинают их отрабатывать, а он подходит к новичкам.

— Ну, здорово, орлы! — обвёл всех внимательным, цепким взглядом.

Мальчики встали.

— Ты, ты, ты… ты тоже… — это относилось к Жене, — подой-дёте завтра к пяти, если хотите заниматься… Только без дураков, понятно? Пропустите одну тренировку, прощу, пропустите вторую

— накажу, пропустите третью — выгоню. Согласны?

— Согласны..

— Тогда идите вон к тем ребятам и делайте то, что они. Пока всё.

Действуйте!

Кучерявый худенький мальчик, которого он обошёл вниманием, побежал за ним.

— Товарищ тренер! Ну, пожалуйста… возьмите и меня…

Я упорный…

Тренер останавливается.

— Тебя как зовут-то, упорный?

— Меня? — переспрашивает, смутившись, мальчик.

— Тебя, конечно. Меня — Антон Михайлович.

— Меня — Костик… Константин… Петрович…

Ребята, стоявшие поблизости, громко рассмеялись.

–…Мишин моя фамилия… — вконец смутился мальчик. —

Я по годам… не младше… я тоже с 67-го…

Тренер улыбнулся:

— Ну, вот что, Константин Петрович, ты еще немного подожди, 54

а там видно будет. Видать, мало каши ел…

— А хоть походить… посмотреть-то просто можно?

— Так и быть… походи, — сказал тренер.

Костик, весь сияющий,побежал к скамейке.

Сквер.

После занятий сидели в скверике, посреди которого был

расположен клуб.

Колян показывал какой-то приём Диману. Зуб прикуривал

сигарету. Заметив на себе взгляд Жени, как-то неловко затянулся, закашлялся.

— Хочешь? — протянул пачку.

— Не курю, — коротко отрезал Женя.

— Да бери… не трусь. Понемногу никому не вредно…

— Оставь его в покое, Зуб. Если он сказал нет, значит, нет.

Он упёртый… — обернулся к ним Диман.

Все они держались вместе, одной группкой. Только Костик стоял чуть в сторонке, подпирая дерево. Не решался подойти ближе.

Обратив внимание на это, Женя подозвал его:

— Ты чего стоишь? Дерево не свалится… Давай к нам…

Костик с благодарностью посмотрел на Женю и побежал к ним.

На радостях не заметил девочку, проходившую мимо, — неловко

врезался ей в плечо.

Девочка была симпатичная, в коротенькой юбочке, стройненькая.

Она удивлённо посмотрела на Костика и повертела пальцем у

виска. Ребята засмеялись.

— Это наш Константин Петрович… — нашёлся сразу Зуб.

— Он всегда так знакомится, — вставил Колян.

— А вас как звать? — поинтересовался Диман.

Девочка только улыбнулась в ответ и, не спеша, прошла мимо.

Они дружно смотрели ей вслед. Даже Костик. Колян наградил

его шутливым подзатыльником.

— Мал ещё смотреть, — сказал он. — На вот, лучше сгоняй

за мороженым, — выскреб из кармана мелочь. — На всех…

Двор перед домом деда.

Женя помогал бабушке во дворе — обрезать ветки с деревьев

и с кустов она всегда просила его, как с улицы послышался знако-55

мый свист. Он сделал вид, что это не имеет к нему никакого отношения, поковырялся ещё немного для проформы, потянулся устало.

— Пройдусь немного… а то устал, — сказал он, вытирая пот

с лица. — Вернусь, докончу… тут мало осталось…

Бабке это не понравилось.

— Опять, небось, к девчонке побежишь… — проворчала она

недовольно, отнимая у него садовые ножницы. — Иди, иди…

сама справлюсь…

Улицы провинциального города.

Диман, Зуб и Колян ждали его за углом, в переулке.

–…Понимаешь, Ангел… Вот тут какое дело… Не хотели

мы тебя замазывать, но по ходу, без тебя никак… — мялся Диман.

Женя смотрел на него, ждал.

–…Короче, помнишь тот мотоцикл? — вмешался Колян.

— Ну!

— Я его у одного мужика… — он сделал паузу, — на вокзале

за полтинник взял. — Посмотрел на ребят (те молча кивнули).

–

На цену соблазнился. А он краденый оказался… Мы об этом потом

узнали. Как узнали, бросили его прям на улице… А менты его к себе

на штрафную стоянку поставили… До выяснения…

— Менты только копают. А как докопаются, нас и заметут… —

перебил его Зуб.

— Почему вас? — спросил Женя.

— А кого? Мужичок тот слинял… ищи свищи… А нас все видели

с этим мотоциклом… — пояснил Колян.

Замолчали. И Женя молчал. А они смотрели на него, ждали

чего-то. — Номера надо было снять, — сказал Женя.

— Какие номера, — махнул рукой Диман. — На нём их, наверное, отродясь не было.

— Слышь, Ангел, есть один вариант… — сказал Колян. — Опас-ный, правда… Короче, если спилить номера с рамы и с мотора, они

не докажут, что это тот… краденый… А мы в этом деле совсем

не шарим… У тебя бы это быстрее получилось…

Стоянка ГАИ. Ночь.

…Ночь выдалась тёмная.

В сторожке, которая выходила окнами во двор спецстоянки, 56

дежурные смотрели что-то по телевизору.

…Женя, набросив на голову чёрный капюшон от куртки, спи-ливает номера. Сначала с рамы, потом — с двигателя. Это совсем

непросто. Надо всё время прислушиваться к тому, что происходит в

сторожке, к звуку телевизора. Как только он немного стихает, приходится прекращать работу, ждать…

Наконец Женя собирает инструмент, просовывает его через

щель в заборе ждущим его друзьям, сам ловко перелезает на другую сторону, и они, стараясь не шуметь, разбегаются.

Дом деда. Комната Жени. Мансарда.

…На следующий день, рано утром, Женю разбудила Ангора, а

за ней стоял участковый.

–…Да что вы, что вы, — говорила она взволнованно,

— он с десяти вечера уже был дома.

— Может, выходил потом?

— Нет-нет, никуда не выходил.

— Ну, может, не заметили, не обратили внимания?

— Да что вы, Бог с вами, товарищ милиционер! Он у меня мальчик домашний, по ночам не гуляет.

— Что ж, хорошо, если так. Тогда и вопросов нет, — говорит

участковый, оглядывая комнату. Затем подходит к кровати, смотрит

на Женю пристально, неприятным, скользким взглядом.

На лице мальчика чёрное размазанное пятно.

Участковый не сводит с него глаз. Потом говорит с доброй, почти дружеской улыбкой:

— Будем знакомы, Ангелин, — протягивает руку. — Евгений?

— Евгений.

Ладонь Жени он долго держит в своей, сжимает. Потом, выпу-стив, наконец, смотрит на свою руку — на ней масляное пятно.

Усмехается.

— Рязанов моя фамилия, — говорит он.

Конец второй серии.

57

58

ТРЕТЬЯ СЕРИЯ

Тюрьма. Коридоры тюрьмы.

И снова его ведут по знакомым коридорам, лестничным пролётам…

Тюрьма. Комната для встреч с адвокатом.

…И снова вводят в комнату, где его ждут за поцарапанным, неу-стойчивым столом, перед которым одиноко стоит обшарпанный стул.

Ждёт адвокат. Всё тот же — неряшливый, сильно близорукий

человек с длинными, жирными волосами.

Женя останавливается в дверях и заявляет конвойному:

— Веди меня обратно. Я отказываюсь от него… даю отвод…

— Твоё право, Ангелин, — говорит адвокат. — Но я бы на твоём

месте хорошенько подумал, прежде чем принимать такие решения.

— А тут и думать нечего… — И Женя снова обращается к конвойному: — Пошли, командир…

— Обращайся, как положено, Ангелин, — ворчит конвойный.

— Слушаюсь, гражданин начальник.

— Много о себе воображаешь… Ничего-ничего, загремишь скоро по полной… Кто ещё за твоё дело возьмётся? Вспомнишь

тогда…

— обиженно бубнил за его спиной адвокат.

Он и дальше что-то говорил, но Женя уже не слышал.

Закрылась за ним дверь, и опять замелькали лестничные пролёты, коридоры, решётки, двери…

Тюрьма. Камера.

…Он вернулся в камеру, прилёг, заложив руки под голову, и мысли его унеслись вверх, к мутному окошку в потолке, а через него

к невидному почти небу и — дальше, в прошлое…

Танцзал в музыкальной школе.

…И он увидел вдруг так явственно, как будто это было совсем

рядом и не в прожитых уже годах, а именно сейчас, в эту самую

минуту:

…Девочки в трико… аккомпанемент пианино… и одна из девочек

— самая тонкая, почти невесомая, кажется, плывущая на волнах

медленной, печальной мелодии…

В такт музыке дрожат у неё косички…

59

Женя и Женя

Отделение милиции. Кабинет Нилина.

В кабинете своего высокого начальства — подполковника милиции Нилина — лейтенант Рязанов стоял навытяжку и докладывал громким, уверенным голосом:

–…Следственные мероприятия по делу о краже мотоцикла

несовершеннолетними Кудряшовым Дмитрием 1966 года рождения, Зубовым Алексеем 1966 года рождения, Титовым Николаем

1963 года рождения и Ангелиным Евгением 1967 года рождения

близки к завершению. Показания свидетелей…

— Подожди, подожди… э-э-э… как тебя… — замялся Нилин.

–…Рязанов, товарищ подполковник.

— Да, Рязанов… Это всё я знаю. Ты постарался, конечно… Справился, можно сказать… Но вперёд-то очень не забегай…

— Не забегаю, товарищ подполковник. Все следственные мероприятия…

— Забегаешь, раз я сказал! Не факт, что именно они украли этот

мотоцикл.

— Но номера-то спилили… прямо на площадке. А кто кроме них?

Я сам мальчишку этого… Ангелина… в постели застал наутро…

Весь в саже и масле был… Оно даже у меня на руке осталось…

— Ну, этого мы с тобой… э-э-э…

— Рязанов…

— Этого мы теперь не докажем, Рязанов. Какое масло, откуда…

— Докажем, товарищ подполковник. В проведённых следственных мероприятиях указана марка масла, взятая из двигателя, —

отчеканил Рязанов. — Она полностью совпадает…

— Погоди, погоди. Ну, даже если и совпадает… Ты пойми… Надо

в каких-то случаях смотреть на дело… пошире… Мальчишки ведь, не забывай. Ну, испугались, что их привлекут… Спилили номера.

Глупость, конечно, сделали… Точнее, преступление. Здесь ты прав.

Ну, а если не они? Ты подумал, что значит судимость в таком

возрасте? Ну, пихнём мы их в колонию… и что дальше? А они ещё

в школе учатся. И не самые, между прочим, отпетые головы… Кроме Титова Николая, пожалуй… Вот, Ангелин, например, я наводил

справки, так тот вообще отличник…

— Ангелин-то как раз и самый главный среди них… хоть

60

и младше… мозговой центр… и исполнитель тоже. Он-то номера

и спиливал… А зачинщик — да, самый старший, Титов. В следственных мероприятиях об этом…

— Что ты заладил, как попугай..! В следственных мероприятиях, в следственных мероприятиях..! — Нилин хлопнул ладонью по столу, встал, прошёлся по кабинету.

Успокоившись немного, подошёл к лейтенанту, слегка потрепал

его по плечу.

— У меня к тебе претензий нет. Ты поработал, как надо…

Но… мы обязаны учитывать всё… Работа у нас такая… Ты

меня понимаешь..?

Наступило молчание.

— Вижу, понимаешь. Я вот думаю… тебя к премии представить…

В отдел перевести…

— Спасибо, товарищ подполковник! Но это дело я доведу до конца.

— Можешь идти! — крикнул вдруг Нилин. — Слышишь? Свободен! Иди и работай дальше!

— Слушаюсь, товарищ подполковник, — чётко, по-уставному

козырнул Рязанов, развернулся и пошёл к выходу.

— Родина тебя не забудет… — вслед ему тихо сказал Нилин, набирая чей-то номер телефона.

— Фёдор Иванович, говорил я с ним… И так, и этак…Упёртый бол-ван… не пробьёшь! У него против этих ребят всё обосновано.

(Слушает внимательно). Кто? Рязанов? Младший лейтенант… Ну да. Я

и в от — дел обещал его перевести… следователем, и к премии

представить…

Не знаю, как быть. (Пауза). Так точно, товарищ полковник!

Положил трубку. Потёр задумчиво подбородок.

НИИ «Гранит». Кабинет Григория Новикова.

В своём рабочем кабинете с неизменной телефонной книжкой

в руках сидел Григорий Новиков. Трубка во рту давно погасла.

Лицо озабочено.

Заглянула секретарша.

— Григорий Викторович, уже одиннадцать. Все собрались…

— Пусть подождут. Извинись за меня…

Дверь за ней закрылась, и тут же раздался звонок. Он сразу

схватил трубку. Но говорил, стараясь выглядеть спокойным и уверенным в себе — как всегда.

61

— Да, Федя, слушаю… Да… — Время от времени кивал головой. — Надо же… Ну и что? Не согласился? А что потом?

(Слушает. На лице удивление). Звёздочку? Две!? Я бы ему сразу

три дал…

— рассмеялся. — Ну, нет, в твоё кресло ему рановато. — Опять

рассмеялся, уже в полный голос. И потом серьёзно: —

Звёздочки

и кресло никого ещё человеком не сделали… Тут ещё что-то надо…

что-то другое… Ладно, не скромничай. Не знаю, как тебя и благодарить, Фёдор Иванович. Ну, привет! Обнимаю!

Школа. Спортплощадка.

Урок физкультуры во дворе школы, на спортивной площадке.

Ребята играют в баскетбол. В роли судьи — молоденькая учительница физкультуры.

Невысокий Женя, делает подряд два хороших прохода и забра-сывает мячи в корзину.

Чуть поодаль занимаются девочки. В руках у них обручи. Та же

учительница успевает поработать и с ними. После очередного

броска Жени на него засматривается одна из девочек, и у неё падает

обруч. Стоявшие рядом подружки смеются.

— Спящая красавица… — говорит одна.

— Вика, где твоя женская гордость? — острит другая.

— Учти, это место занято, — ехидничает третья.

Вика не отвечает на смех и колкости подруг. Она поднимает

обруч и начинает его раскручивать. У неё тонкая гибкая талия, пла-стичные движения, и с обручем она управляется довольно эффектно.

За ней издали наблюдает Вадим, но этого никто не видит, потому что он старается сделать это незаметно.

Звенит звонок.

Ученики с криками и смехом бегут в здание школы.

Вадим останавливает пробегавшего мимо него Женю, который

ловко ведёт мяч рукой. Потный, запыхавшийся, он слегка притормаживает перед ним, и Вадим перехватывает у него мяч.

— Ты подавал заявление о приёме в комсомол?

— Да. — Так вот… я тебе советую взять его обратно, — говорит

он, подбрасывая мяч.

— Почему?

— А тебе непонятно почему? Недостоин пока. Исправляться надо, Ангелин, вот что… И не только в школе… — намекая на что-то, 62

продолжает он.

— У меня три рекомендации… с успеваемостью в порядке…

— Успеваемость — это, конечно, хорошо… А с рекомендациями

не всё в порядке. Ты что, думаешь, Кудряшов — это для нас самый

большой авторитет по части поведения? Нашёл, у кого брать… А

вот я тебя рекомендовать не собираюсь, так что лучше тебе пока

взять заявление обратно… Вернёмся к этому вопросу в сентябре, Ангелин, в начале учебного года. И время у тебя будет подумать… о

жизни.

Иди. — Резким движением возвращает мяч, так что Жене с трудом

удаётся его поймать.

Дом деда. Столовая.

В отцовском доме за обеденным столом Женя сидел с матерью

и бабушкой. Четвёртый прибор оставался пока нетронутым.

–…Пожила одна — и хватит, — говорила мать. — Какой смысл

одной, теперь и без мужа..? Зачем тебе скитаться по съём — ным

квартирам? Из принципа? Ты его уже доказала. И отец… после

того, как ты разошлась с… мужем, — она убавила голос, покосилась

на дверь кабинета, — всё простил. И места у нас хва — тает, и

голодать, слава богу, не станем. Поживём все вместе. Разве плохо?

И он при матери будет, — посмотрела на Женю, вздохнула.

— А то совсем от рук отбился…

Женя поперхнулся, закашлял.

–…Балует он его… — докончила свою мысль бабушка, косясь

на дедовский кабинет.

— Ладно, мать, — неожиданно резко ответила Тамара. — Опять

меня агитировать? Когда захочу, тогда и вернусь… если примете…

А теперь на каникулы я и Женьку возьму к себе… Пусть немного

со мной поживёт.

Выходит из кабинета дед, слышавший последние слова дочери.

— Уверена, что справишься? Учти, я его наказал по полной…

Никаких друзей, никаких спортивных секций, ни копейки карманных денег… Он у меня уже неделю дома сидит… Олимпиаду по телевизору смотрит… — Он вдруг вспомнил что-то, посмотрел на часы, встал, включил телевизор. — …Сегодня закрытие…

Экран телевизора.

…Трансляция уже началась. Выступал Брежнев…

63

Дом деда. Столовая.

— Ну, наказание в виде лишения карманных денег у меня ему

не грозит, — усмехнулась мать.

Деду это не понравилось.

На эти слова обратил внимание и Женя. Посмотрел на мать, потом перевёл взгляд на деда.

— Не пойму я тебя, Тамара. То от помощи отказываешься…

То намекаешь, что отец с матерью не помогают.

— Ни на что я не намекаю… Просто сказала, что одним соблаз-ном у него так и так будет меньше. Вот и всё.

— Ну, ладно… Как знаешь… А вообще-то пусть пока у нас остаётся.

— Лучше бы меня спросили, — вставил неожиданно Женя.

— Ишь ты, голос подал… со взрослыми, — съязвила Ангора.

— А я и есть взрослый, — сказал Женя, с некоторой опаской

посмотрев на деда.

Но дед эти слова воспринял иначе.

— Ну, раз взрослый, тогда веди себя по-взрослому, чтоб без глупостей, понял? Тогда и проблем не будет. И про мою телефонную

книжку забудь. Договорились?

— Договорились.

— Так что? — спросила мать. — Пойдёшь на каникулы ко мне?

— Пойду, — сказал Женя.

— Его твои пациенты всё больше интересуют, точнее, пациент-ки, — опять вставила Ангора. — Знаем…

Дед в этот день был настроен благодушно. Засмеялся, попыхтел

трубкой, погрозил внуку пальцем.

— Смотри, не очень тяни с этим делом. — Потом обернулся

к жене. — Тебе не кажется, Ангора?

Бабка опять замахала на него рукой:

— Тоже… нашёл хорошую шутку…

А мать не поняла.

— Вы это о чём?

— Сама скоро поймёшь.

Экран телевизора.

…Олимпийский мишка уже поднимался в московское небо. Все

плакали, провожая его. И Брежнев.

И Ангора прослезилась…

64

Перед зданием музыкальной школы.

Женя ждал Женю у музыкальной школы, где она занималась

классическим танцем. Из приоткрытых окон первого этажа слышались звуки фортепьяно и голос преподавателя: «Раз и два! Три-четыре! Тянемся, тянемся! Выше голову! Пошли! И-раз, и-два»…

Женя огляделся по сторонам — не видит ли кто — и, подпры-гнув, ухватился за карниз, подтянулся, стал искать ногой подходя-щий упор, чтобы удержаться получше.

Мелькнула перед ним на короткое мгновение часть зала, но Женю увидеть ему не удалось. Он сорвался. Подпрыгнул ещё раз

— уже удачнее. Она стояла в первом ряду с краю, и он успел увидеть

её всю — в чёрном, идущем ей очень балетном трико, белых балет-ных чулках, с алой лентой в волосах…

Сорвался опять, потёр ссадину на ладони, посмотрел по сторонам.

…Мимо пробегал Костик, не сразу заметивший его. Только потом, обернувшись, махнул на бегу рукой.

— Постой! Ты куда? — крикнул Женя.

Запыхавшийся Костик придержал бег.

— За великом! «Камы» вчера завезли… в универмаг..! Мать

стольник дала. — Костик разжал кулак, помахал купюрой.

— Да подожди ты! Хочешь на «Пиратов двадцатого века»?

Мы с Женей идём на двенадцать.

— Ты что? Там очередь в три колеса! Я с пяти утра записался, пока мать деньги занимала… Я сороковой! — крикнул Костик и

побе — жал дальше.

Зал кинотеатра.

На «Пиратах» они целовались.

Ряд был последний. Он держал её руку в своей, она склонила

голову ему на плечо, так что целоваться было не очень удобно. Мо — жет, она делала это нарочно. Иногда она поднимала голову, чтобы

посмотреть на экран, и ему удавалось коснуться губами её лица, изредка — губ…

Улица перед кинотеатром.

Когда они вышли на улицу, навстречу им опять попался Костик.

Но теперь его как будто подменили. Он шёл, опустив голову, и пинал перед собой какую-то ржавую жестянку. Пинал со злости.

65

— Ты чего? Где твоя «Кама»?

Костик хотел пройти мимо.

— Подожди! Слышишь?

Он ещё раз пнул изо всех сил жестянку. Попал ногой об асфальт.

Запрыгал на одной ноге от боли.

Женя схватил его за руку.

–…У меня из-под носа… последний увели… — с трудом выговорил Костик.

— Как?

— А просто… Жирный один дядька вперёд залез… Боров один…

сунул продавцу сверху чирик… Тот и скатил мой велик его

боровчонку…

— Ничего… получат ещё… — Попыталась успокоить его Женя.

На глазах Костика выступили слёзы.

— Жди теперь… А потом и денег не будет…

Женя потрепал его по плечу:

— Не беда…

Костик махнул рукой:

— Ладно… Пошли в кино…

— В кино мы уже были, — сказал Женя.

— Тогда я вас мороженым угощу. У меня деньги есть…

Сквер.

…Сидели на скамейке, ели мороженое.

— Смотри, Женька! — вдруг подскочил Костик. — Смотри! Вон

они, видишь?

В сторону парка шло семейство боровов.

Сам отец, мать-боровчиха и сын-боровчонок, важно кативший

рядом свой новый велосипед.

Глаза Жени сузились. И желваки проявились на скулах.

— Точно они?

— Точно…

Женя сжал кулаки.

— Что с тобой? — спросила его Женя.

— Так, ничего… — отмахнулся он. Потом вдруг встал с места, бросил остаток мороженого в урну.

— Вот что… Вы идите. Ты, Костик, проводи Женю домой. Проводи и возвращайся к парку. Подойдёшь к другому входу, понял?

— Понял, — неуверенно ответил Костик.

66

— В чём дело? — забеспокоилась Женя.

— Иди, — сказал Женя. — Ничего не случилось. — И, не дожидаясь ответа, решительно зашагал в сторону парка.

Парк культуры и отдыха.

…Он видел, как семейство остановилось у колеса обозрения, как

боровчонок с мамашей уселись в кабинку.

Когда колесо стало подниматься, Женя подошёл к главному боро — ву, оставшемуся с велосипедом.

— Вон та тётя просила вас срочно подойти… — сказал он, показав на молодую женщину, стоявшую напротив, у каруселей.

— Меня? — удивился боров.

Он покрутил головой, посмотрел вверх на колесо и пошёл

к каруселям.

Жене этого было достаточно.

Он, не мешкая, запрыгнул в седло велосипеда и помчался

в глубь парка, к другому выходу…

Улицы провинциального города.

Спускался вечер.

Костик катил по улице велосипед. Женя шёл рядом. Лицо Ко — стика

сияло от счастья.

–…Почему не говоришь, сколько ты дал за него?

— Это не важно.

— А всё же?

Женя задумался. Потом сказал: — Ладно. Ровно столько, сколько осталось у тебя от мороженого.

Костик протянул скомканные бумажки. Женя пересчитал

их и положил в карман. Прежде чем расстаться, сказал:

— Сможешь сделать одну вещь?

— Смогу, с готовностью ответил Костик. — А что?

— Собери завтра ребят к девяти часам утра у рынка… Всех —

Димана, Зуба, Коляна… и себя тоже не забудь.

Колхозный рынок.

…Кузов грузовика доверху наполнен спелыми, красивыми арбузами.Женя подходит к грузовику сзади, обходит его, дотянувшись, хлопает несколько раз по их гладким, прохладным с утра бокам.

67

— Эй, мальчик, что тебе здесь надо? — выглядывает из кабинки

ГАЗа смуглый человек в тюбетейке. — Иди отсюда!

— Почём арбузы? — спрашивает Женя.

— По деньгам. Давай, проходи…

— Почему проходи? Вот, смотри, — и Женя достаёт из кармана

деньги, показывает их и снова прячет. — Ну, чего ждёшь? Завтра

в тени плюс тридцать пять обещали. Ждёшь, пока скиснут от жары?

— Жду пока место дадут… Документов нету… Плати, говорят…

— А, ну жди тогда… — скучает Женя и делает несколько шагов

в сторону.

— Эй, мальчик, подожди! Какие твои предложения? — подзыва-ет его продавец.

— Нормальные. — Женя, не спеша, возвращается. — Беру всё

сразу. На рынке — сорок пять копеек, ты знаешь. Я беру за двадцать пять. Это поменьше, зато товар спасёшь… И платить никому

не надо. Даю задаток. Через полчаса жду тебя вон там, —

показыва — ет рукой на улочку за рынком. — Ну, что, по рукам?

Продавец сдвигает на лоб тюбетейку, чешет бритый затылок, потом с притворным вздохом протягивает мальчику большую, смуглую

ладонь. Перспектива поскорее избавиться от товара его устраивает.

В это время показываются ребята — Диман, Колян, Зуб и, конечно, Костик. Женя делает им знак рукой, чтобы подождали, отсчиты-вает несколько купюр, даёт продавцу.

— Смотри, больше ни с кем, ни о чем не договаривайся, а то лоханут тебя, понял? Останешься и без арбузов, и без денег, и без транспорта.., — подумал, — и без штанов…

Улица за колхозным рынком.

Дальше всё делалось очень быстро.

Ребята вышли на улицу, где на обочине торговали фруктами

и овощами со своих участков тётки-колхозницы. С одной из них Женя

о чём-то договаривался недолго. Ребята стояли в сторонке, ждали.

Колхозница в результате переговоров заспешила, оставила свой

лоточек соседке, остановила попутку и уехала куда-то… — За сколько сторговался? — спросил Колян, когда они шли по дороге.

— За сорок, — ответил Женя.

— Ну, Ангел, ты даёшь, — захохотал Диман.

— А что, ей всё равно выгодно — на рынке сорок пять, — сказал

Зуб.

68

Проезд за рынком.

…К газику с арбузами, стоявшему на улочке за рынком, через

полчаса подъезжал УАЗ с прицепом. Рядом с водителем сидела тётка. Встали они по указанию Жени рядышком, и ребята принялись

дружно перебрасывать арбузы из грузовика в порожний прицеп.

Женя с Коляном трудились на кузове грузовика, Диман с Зубом

— на прицепе. Только Костик стоял внизу, у другого борта машины, и

Женя время от времени скидывал очередной арбуз не Диману

и Зубу, а Костику, который незаметно откатывал его в кусты за гру-зовиком…

Вскоре газик был пуст, а прицеп — полон.

Женя расплатился с хозяином арбузов, и тот, счастливый, уехал.

Затем он получил деньги с колхозницы, которая также была довольна сделкой. Но прежде, чем она села в свой УАЗ, Диман, перегля-нувшись с Женей, предложил ей купить ещё одну партию арбузов.

Она согласилась. Ребята отвели её к кустам, показали совсем

немаленькую горку.

–…Тот же сорт, — авторитетно заявил Зуб.

— Можно уступить подешевле, — сказал Женя.

— Сколько? — заинтересовалась тётка.

— Тридцать пять.

— Тридцать, — решительно сказала она.

— Тридцать две, — подвёл итог Женя.

Цена, наверное, была подходящей, потому что она сразу же полезла

куда-то в глубь своей кофты за деньгами…

Небольшое кафе-веранда.

…Они сидели в летнем кафе-веранде, ели мороженое и пили

газировку.

Настроение у всех было приподнятое.

Женя, заглядывая под стол, пересчитывал деньги, давал каждому его долю. Ребята, так же под столом, передавали друг другу

мятые бумажки. Когда очередь дошла до Костика, Женя сказал:

— Держи. Это то, что я у тебя взял. Стольник.

Костик удивлённо посмотрел на Женю.

— Но это же за…

Колян в это время толкнул локтем сидевшего рядом Женю:

— Смотри-ка, наш старый друг…

69

Ребята обернулись.

Мимо по улице проезжал на новеньком милицейском мотоцикле Рязанов. Подозрительно оглянув всю компанию, он подрулил

ещё ближе, развернулся и проехал снова.

Ребята засмеялись, притворившись, что смеются над чем-то своим.

Лицо Рязанова перекосилось от злости, но придраться было

не к чему, и он, резко газанув, сорвался с места.

— Важный стал какой-то, — заметил Зуб.

— Здорово всё же твой дед ему врезал, — сказал Диман.

— И ты бы стал важный, если бы тебе на погоны зараз по две

звёздочке врезали, — ответил Колян. — Капитаном стал… из

лейте — нантов…

— Вредный уж очень, — сказал Диман.

— Нервный какой-то… — задумчиво произнёс Женя.

— Постой, Ангел, — продолжил Костик прерванный разговор.

— Я не возьму… Слышишь? И велик, и деньги?

— Бери, бери, когда дают! — щёлкнул его по носу Колян. — Потом спросил Женю: — А что за велик?

— У нас свои секреты, — ответил Женя с улыбкой. — Правда, Костик? — и приложил палец к губам.

А Костик уже вставал, допивая свою газировку.

— Мне домой… а то мать заругает…

Когда он ушёл, Колян, оглянувшись по сторонам, сказал:

— Есть и у меня, пацаны, одно дельце… Кто хочет, участвует, кто нет… молчит… Уговор?

Ребята сблизили головы над столом…

— Склад запчастей… Деревянный… Охраны — никакой… Под-пилить доску, и снизу… — шептал Колян. — Дальше — моя забота…

Квартира матери.

…Домой Женя шёл в приподнятом настроении.

В руках — коробка с тортом, пакет с шампанским, букет цветов.

Мать открыла дверь и застыла на пороге.

— Что это? Ты что, сын..? Что-то случилось?

Женя засмеялся:

— Домой-то впустишь?

Мать отошла, пропустила его… Он протянул ей цветы, поцеловал в щёку, шампанское и торт отнёс в комнату. Пока мать наливала

70

в вазу воду, ставила цветы он говорил ей радостно:

–…Да ничего не случилось… Понимаешь… просто решили с

ре — бятами денег заработать…

Мать оставила цветы, посмотрела на него вопросительно.

–…Ну, пока каникулы… Что без дела сидеть..? И деньги не по-мешают, правда?

Мать продолжала смотреть — уже с некоторой тревогой.

Он заметил это и сказал:

— Вагоны пошли разгружать. Вот… — и достал из кармана

несколько купюр. — Сто сорок рублей… Пригодятся в хозяйстве…

Чтоб у деда не брать… Ты же не хотела…

— Столько дают за вагоны?

— Дают… — смутился немного Женя. — Если поработать…

Мать обняла его.

— Устал, наверное? Иди, мойся, ужинать будем… Кормилец… —

она была явно растрогана.

…Сверкнула вдруг за окном молния. Ударил гром. Застучали

большие тяжёлые капли по стеклу. Началась гроза…

…Мать и сын сидели за столом, на котором стояли цветы в тонкой высокой вазе, бутылка шампанского, торт…

Они молча смотрели друг на друга, будто впервые виделись.

Шумел дождь…

Двор перед домом Костика.

…Когда Костик пришёл домой, мать уже ждала его во дворе.

— Где был? — спросила она строго. — Я же говорила тебе… —

не опаздывать… — Костик на всякий случай слегка отстранился

от неё, и был прав — она замахнулась на него.

Квартира Костика.

Когда они поднялись к себе, и за ними захлопнулась дверь, мать

наотмашь ударила его по лицу. Он знал, что так и будет, и потому не пытался уклоняться. Это был проверенный способ. Стоял

перед ней, не опуская глаз, не пряча лицо. Она ещё раз замахнулась, но не ударила. Рука её опустилась…

Он стояли посреди комнаты.

Нищета их квартиры была очевидной и давней. Бедным, старым, запущенным было всё вокруг — и стены, и мебель, и пол…

71

На допотопном трюмо стояла в рамке фотография мужчины, очень похожего улыбкой и детским выражением лица на Костика.

Угол рамки был стянут чёрной лентой.

Костик достал из кармана сто рублей и протянул матери.

— Что это? — удивилась мать.

— Деньги… — тихо сказал Костик.

— Вижу. Какие деньги?

–…Ты занимала… На велик… Можешь вернуть.

— А велосипед откуда?

Костик молчал.

— Откуда у тебя велосипед?! — крикнула мать. — Костик опустил голову.

— Говори, откуда! Украл?

— Нет, — тихо ответил Костик.

— А деньги откуда?

Костик молчал.

Мать вдруг заплакала. Громко, навзрыд. У неё началась истерика.

Она бросилась в прихожую, где стоял велосипед, и покатила

его к двери.

Она кричала:

–…Как ты мог? Господи! Я… всё для тебя… всё, чтобы ты человеком стал…! А ты.. Боже мой! Наказанье мне какое! За что?!

Господи! С кем ты спутался? Ты же не можешь быть, как

другие… Не должен… Не должен..! Я тебя своими руками…

Она уже открывала дверь, когда Костик подскочил к ней, пытаясь удержать её. Выхватить велосипед у неё из рук он не смог. Тогда

дотянулся до двери, повернул ключ в замке, положил ключ в карман.

— Ты ничего не знаешь! Подожди, я всё объясню! — он выпустил велосипед из рук.

Мать же, не переставая рыдать и причитывать уже неразборчиво («…Ты у меня ещё… сама в милицию… отец не видит»), потащила велосипед в комнату, открыла окно и, пока Костик

смотрел, не по — нимая, что она собирается сделать, подняла

велосипед и с силой вытолкнула его вниз…

Только тогда Костик с криком бросился к ней, к окну…

…Потом мать сидела на стуле, закрыв лицо ладонями. А

Костик смотрел во двор на свой велосипед…

72

Двор перед домом Костика.

На покореженную раму… на искривленное колесо, на другое, лежавшее поодаль, и тоже кривое, с торчащими спицами…

По его щекам текли слёзы.

И шёл дождь…

Зал в спортшколе.

Тренировка была в самом разгаре.

Разбившись на пары, ребята, уже насквозь потные, тяжело

дышащие, проводили приём за приёмом. В зале стоял дробный, непрекращающийся глухой гул от падения на ковёр тяжёлых тел, вздохов, криков.

Смотрел на них, сидя на своём постоянном месте, грустный

Костик…

Тренер подозвал к себе Женю.

— Хорошо у тебя получается, — похвалил он его, потрепав

по плечу. — А вот так? — И он неожиданно сделал захват, но Женя

ловко увернулся и сам крепко зажал руку тренера.

… Тогда и явился Колян. С опозданием. Но Михалыч ничего ему

не сказал. Только сделал знак кивком головы, чтобы тот прошёл

в тренерскую комнату. Туда и направился Колян, не выпуская из

рук свою спортивную сумку.

Сделав по ходу несколько замечаний уставшим ребятам, тренер

пошёл вслед за ним.

Тренерская комната.

Плотно прикрыв за собой дверь, спросил:

— Ну, как, есть?

— Есть, — ответил Колян. — Открыл сумку, показал завёрну-тые в газету предметы — по виду запчасти машин. — Подойдут?

— В самый раз.

— Ещё надо?

— Надо. Только смотри там… поосторожнее. А то крутился тут

мент один… капитан в новеньких погонах… Меня расспрашивал…

какие ребята, чем занимаются… Ну, и вообще…

— Ясно, — сказал Колян. — Знаем его… Он за Ангелом всё

больше охотится…

— А-а, понятно. Унюхал лакомый кусок… На звёздочки себе

73

зарабатывает. А Ангел, вроде, неплохой парнишка… И данные хорошие, — говорил тренер, перекладывая запчасти в другую сумку. —

Ты его не очень… замазывай. Жаль парня… Нечего ему…

Квартира матери. Кухня.

…Однажды, когда он под утро, стараясь не разбудить мать, на

цыпочках прошёл в свой угол, на кухню, и устало вытянулся

на отведённой ему кушетке, скрипнула дверь, и в комнату вошла

мать. Женя притворился спящим. Мать, развешивая небрежно бро-шенную им одежду, нащупала в кармане куртки подозрительный

предмет. Это был нож с выскакивающим лезвием. В другом кармане нашла несколько скомканных сторублёвок.

Так и осталась сидеть, сразу состарившись, с поникшей головой

и безвольно опущенными руками.

Жене стало жаль её. У него защемило сердце, но он продолжал

лежать, смутно видя из-под неплотно сомкнутых век сгорбленный силуэт матери с подрагивающими от сдерживаемых рыданий плечами…

Квартира матери. Столовая.

Позже, за вечерним чаем, она вдруг спросила его:

— Ты не хочешь мне ничего сказать?

Он понял, что она имела в виду, хоть и не ожидал вопроса.Посмотрел ей прямо в глаза долгим, неожиданно жёстким, мужским взглядом

и ответил коротко: «Нет». Мать тяжело вздохнула и вышла из комнаты…

Улицы провинциального города.

Женя с Диманом шли на тренировку.

День был уже почти осенний. Ветер кое-где срывал пожелтев-шие листья. И дождь моросил…

–…Колян говорил, завязывать надо. Он боится. К нему отец

вернулся… — сказал Женя.

— А мне говорил, что менты что-то пронюхали… Его человек

предупредил… которому он сдаёт всё…

— А кто он, знаешь?

Диман пожал плечами.

— В последний раз… ночью.., — через некоторое время сказал

Женя, — страшно стало.., а остановиться не могу. Завожусь от

опас — ности, понимаешь..?

74

— Понятное дело, — поддержал Диман, — арде… адре…налин…

— И потом сразу же: — Я, наверное, в этом году в техникум пойду…

Достала меня школа… А то опять… подожгу… или ещё что…

— А ну, подожди, — перебил его Женя. — Я сейчас… Подержи.

— Передал Диману сумку и перебежал через улицу.

У пивного киоска стоял Андрей. Весь поникший, помятый, но, вроде, трезвый. Пока ещё трезвый. Рядом с ним стоял ещё более

помятый человек и уговаривал:

— Да ничего… что мало… Скинемся… у меня рупь… Остальное

— с третьего возьмём… А вот и он… сам бежит…

— Давай, иди, куда шёл, — сказал ему Женя, вкладывая в руку

трёшку. — Мы тут сами, без тебя как-нибудь обойдёмся. Верно, дядя Андрей?

Помятый на радостях тут же испарился.

Андрей, только теперь узнав Женю, робко протянул руку.

— Вырос. Возмужал, — сказал он, потрепав бывшего пасынка

по плечу. — Я рад, что увидел тебя… — Тон его был искренним. —

Ты не смотри, что я… так выгляжу… просто не успел ещё… с утра…

Женя посмотрел на уличные часы — было три часа дня.

— Диман! — крикнул он через улицу. — Диман! Ты иди! Скажи

там что-нибудь!

Улицы провинциального города. Салон машины.

…Через несколько минут они уже ехали к Андрею на попутной

машине, нагруженные хорошим запасом выпивки и закуски.

Сквер недалеко от спортшколы.

…Тем временем, когда Диман вместе с повстречавшимся ему

Зубом уже подходили к спортшколе, навстречу им вдруг выбежал, размахивая руками, Костик.

— Стойте! — кричал он. — Стойте! Назад! Давайте сюда! —

показывал на другую аллею.

Ребята, ничего не поняли, но на всякий случай пошли за ним.

— Ты чего, Костик? Совсем..? — покрутил у виска Зуб.

Костик был бледен и тяжело дышал. Диман приложил ладонь

к его лбу, будто хотел проверить температуру.

Костик отмахнулся и сказал с одышкой:

–…Ты лучше туда посмотри… — и осторожно раздвинул кусты, за которыми они стояли.

75

Улица перед спортшколой.

…Перед спортшколой стоял милицейский «Москвич», а рядом —

милицейский же мотоцикл.

Два милиционера выводили из школы Михалыча. Ещё один —

Коляна. Обоих — с отведёнными за спину руками.

Замыкал шествие Рязанов…

–…Они всех заперли в зале… — рассказывал Костик. — Обы-скивали, наверное… Я только заглянул… и обратно… Я же без формы хожу… На меня они внимания не обратили… За что их?

Диман с Зубом переглянулись.

Теперь и они были бледны. Даже бледнее Костика.

…«Москвич» и мотоцикл отъехали от школы.

Смутно мелькнули за стеклом лица Михалыча и Коляна…

Комната — мастерская художника.

…Андрей так и остался жить в небольшом закутке-мастерской

своего друга-художника.

Карандашные наброски на стенах. Картины в рамах, сложенные

в углу. Щербатый пол. Кривая раскладушка у батареи отопления.

Тумбочка, покрытая куском ватмана. Два поломанных стула, зыб-кий журнальный столик. Умывальник с ржавой раковиной, под которой свалены пустые бутылки. И огромное окно во всю стену.

Женя не пил.

Они сидели за журнальным столиком. Андрей — на стуле.

Женя — на тумбочке.

Бутылка на столике стояла ополовиненная — это Андрей, торопясь, опрокинул в себя две рюмки, но потом уже не спешил. Может, стеснялся.

–…Вот так и живём, — говорил Андрей, — с аппетитом обса-сывая куриную ножку. — Работа у меня сдельная. Зовут на постоян-ную, в автосервис, но не иду… Народ там такой… Не по мне… А

что..? На жизнь хватает, — соврал он и смутился. — А вы-то как?

— Я у мамы пока… на каникулах. А потом… не знаю…

— И дальше оставайся… Надо быть с матерью. Зачем ей одной?

Это неправильно… Так и деду скажи… Помогает? — спросил он

по — том, показав на накрытый стол.

— Мать не берёт… А это… я сам… Вагоны с ребятами разгружаем…

Андрей с сомнением посмотрел на Женю.

— Ничего себе… Скажи, где вы нашли такие вагоны, я тоже пойду…

76

Женя стал собираться.

— Куда ты это всё? — спросил он. — Холодильника у тебя нет?

— Есть, конечно. Ты на нём сидишь. — И потом без всякого

перехода: — Ты знаешь, я уже не пою… Совсем. Иногда

хочется… но не могу. Вот, смотри… — Открыл рот… А-а-а-а… А

что петь,

не знаю. Понимаешь? Не то, что не помню или забыл… А не решил…

И решить не могу… Хочется всё, это и мешает… А-а-а-а…Видишь?

Не могу… Если в жизни что-то кончилось, значит, кончилось… Знаешь, — он помолчал, — и мотоцикл… тоже… кончился.

— Продали?

— Нет. Но и это, как… песня. Понимаешь?

— Понимаю.

— Я его у соседей в гараже пристроил. Стоит себе, скучает…

Хочешь прокатиться?

— Да… нет, неудобно, наверное… — ответил Женя.

Двор перед домом Андрея.

..Через пятнадцать минут Женя выехал на мотоцикле со двора дома, в котором жил Андрей.

Загородное шоссе.

… А чуть позже мотоцикл, обгоняя всё, что двигалось по шоссе, мчался за город. За спиной Евгения, крепко ухватившись за него

и зажмурившись от страха, сидела Женя…

Школа. Актовый зал.

…Первого сентября, сразу после торжественной церемонии первого звонка Женя подошёл к Вадиму.

— Потом, потом, — отмахнулся от него секретарь, даже не зная, что он ему хотел сказать.

Женя настойчиво взял его за локоть.

–…Ты обещал в начале года… насчёт моего вступления

в комсомол…

— Время нашёл, Ангелин? Не видишь, я занят?

— Не вижу, — сказал с вызовом Женя.

— Ну, раз не вид ишь, и я не вижу… зачем вообще тебе надо

вступать… Ангелин. Ты меня понял? Ты сначала докажи…

Чуть поодаль от них остановился Диман. Он всё слышал, и это

77

настроило Женю на определённыё лад.

— А мне и не надо, — сказал он. — Но я всё равно вступлю.

— Ах, вот как? Ну, ну… А о твоём поведении я сообщу… куда

следует… — окинул он недобрым взглядом Женю и

подошедшего ещё ближе Димана.

Улица провинциального города.

…Вика, девушка, которая нравилась Вадиму и которой давно

уже нравился Женя, как-то вечером остановила Вадима на улице.

— Привет! — сказала она с кокетливой улыбкой.

— Привет! — ответил удивлённый Вадим.

— Есть разговор, — сказала она. — Отойдём?

Они отошли. Через улицу и под арку дома напротив.

Там их обступили с обеих сторон четверо — Диман с Зубом

и ещё двое рослых ребят, которых привёл с собой, скорее всего, Зуб

(они были с ним и в парке, когда пытались затеять драку с Женей).

Эти двое вежливо, но крепко взяли Вадима под локотки.

–…Пройдём? Тут близко… Дело есть…

Вадим дёрнулся.

Тогда они крепче схватили его под руки, и повели через двор к

котельной.

Диман с Зубом шли сзади. Вика осталась ждать их во дворе.

Котельная.

За железной дверью котельной всё было готово.

…Разбитая кушетка, рядом — колченогий столик с аккуратно

расставленными на нём инструментами: плоскогубцы, ножницы, два ножа, шило, топорик, ржавая пила. Чуть дальше — стул, на котором почему-то стоял магнитофон (Всё это с явным намёком на

что-то, подчёркнуто, как декорация в театре, и в то же время

с какой-то кошмарной реальностью).

Дверь захлопнулась, лязгнул засов.

Лицо Вадима покрылось испариной.

–…Да ты не бойся, мы же не душегубы какие… — сказал один

из парней, немного смахивающий на душегуба. — Всё будет хорошо… вот увидишь…

В это время другой стал с подчёркнутым интересом рассматривать инструменты, разложенные на столе. Взял пилу, потрогал

78

зубцы. Взял садовые ножницы, щёлкнул пару раз.

У Вадима подкосились ноги.

— А ну, положь инструмент! — строго прикрикнул на него первый. — Оставь в покое! Не трогай…раньше времени!

Зуб встал поближе к дверям.

Диман подошёл к магнитофону.

Похожий на душегуба сказал Вадиму:

–…Вот, какое дело, братан… Тебе надо записать в магнитофон

всего несколько слов.., но десять раз подряд. Слова такие:

«…Ленин пидорас. Партия говно. Брежнев дурак». Понял?

Вадим молчал.

–…Это, конечно, добровольно. Можешь не говорить… Но если

не скажешь…

Его друг щёлкнул садовыми ножницами.

–…Он не такой добрый, как я… Он спустит тебе штаны и сделает тебе… небольшую операцию…

Зуб при этих словах громко прыснул со смеху.

–…Ну, что будем делать?

Вадим, похоже, совсем лишился дара речи.

Тогда похожий на душегуба подвёл его к магнитофону.

Диман нажал на клавишу. В мёртвой тишине было слышно, как

шипит плёнка…

Но Вадим молчал.

Душегуб ткнул его кулаком в бок.

Вадим, заикаясь, сказал: «Пидорас — неправильно. Правильно

— педераст»…

Ребята переглянулись. Посмотрели на Димана.

Диман сказал:

— Нечего умничать… говори, как сказано. — Защёлкал клави-шами, стирая то, что записалось, и снова нажал на запись.

Опять зашипела плёнка…

Двор перед котельной.

…Уже во дворе немного пришедший в себя Вадим спросил:

–…А зачем… вам это..?

На вопрос ответил Душегуб:

–... Одному пионеру очень надо вступить в комсомол… Сечёшь, секретарь? Вот и всё… Ну, бывай! Прости, если что…

79

И разошлись.

Зуб с друзьями — в одну сторону.

Диман с поджидавшей его Викой — в другую.

Вадим побрёл один.

Улица перед домом Жени.

…Женя лихо подъехал к дому Жени, высадил её. Она махнула

ему рукой и пошла через двор мимо сидевших на скамейке тёток, которые перешёптывались ей вслед и предосудительно качали

головами.

А Женя резко сорвался с места и исчез в конце улицы.

Гараж.

Женя завёл мотоцикл в гараж…

Комната-мастерская художника.

…потом заглянул проведать Андрея и застал его в бессознатель-ном состоянии на полу, рядом с кроватью…

Лестничная площадка.

Женя не растерялся. Стал стучать к соседям, чтобы вызвать

скорую — телефона у Андрея не было.

Двор перед домом Андрея. Неотложка.

..Когда скорая приехала и забрала его…

Улицы города. Салон «скорой».

… Женя поехал с ним до больницы, несмотря на то, что его

не пускали в машину…

Приёмный покой больницы. Процедурная.

В приёмном покое его опять стали выталкивать («… Нельзя…по-сторонним не положено… Выйди, парень, ты что, не понимаешь..?») Но он не вышел, и о нём скоро забыли, потому что началась

суета вокруг Андрея. Он был очень плох.

Женя забился в угол, чтобы не мешать людям в белых халатах, и

смотрел, как электрический разряд подбрасывает вверх безжиз-ненное тело Андрея, и ему было жаль его…

80

Когда его всё же заметили и снова попросили выйти, врач сказал ему:

–…Надо сообщить близким… — и выразительно покачал головой.

— Я близкий, — ответил Женя.

— Жена? Родители? — спросил врач.

Женя не ответил.

Палата в больнице.

…Потом они с матерью сидели в палате рядом с Андреем. Она, вся в слезах, держала его бледную, сразу похудевшую руку и говорила себе самой, не ожидая ответа:

–…Ну, зачем же ты… так? Ну, зачем? Неужели ты не мог..?

Андрей не видел и не слышал её. Только дышал тяжело и часто.

Тогда она обернулась к сыну:

— Ты знаешь, это… всё я… я виновата… Я не должна

была… Да? Скажи, и ты так считаешь? Виновата? Если бы мы

не разо — шлись… Я же его выгнала… понимаешь? Как я

могла..?

Женя смотрел, как опускается уровень жидкости в капельнице, и ему казалось, что с последней каплей из Андрея уйдёт и жизнь…

Так оно и случилось.

Двор больницы.

Андрея похоронили вполне достойно: дед постарался неожиданно для всех, хотя и, как всегда, не прилагал к этому никаких усилий

— просто пришёл выразить соболезнование дочери.

…Во дворе больницы, где помещался морг, до его приезда

не было никого. Одиноко стояла у входа крышка гроба. Самая

дешёвая. Даже цветов не было, если не считать нескольких гвоздик, которые держала в руках Тамара. Женя стоял рядом с ней и смотрел

на подходившую к ним девочку с цветами — Женю. Так и стояли, пока неожиданно не появился во дворе Григорий Новиков с женой.

За ним во двор въехала чёрная «Волга», из которой вышел человек

в костюме и подошёл выразить соболезнование.

— Серов, Фёдор Иванович, — представил дед своего друга.

— Мои соболезнования, — сказал Серов Тамаре. Потом обернулся к Жене. — Так вот ты какой… герой…большой стал… —

посмотрел на него выразительно, погрозил пальцем, похлопал по

плечу.

Постояли.

81

Дед отвёл друга в сторону, и что-то говорил, раскуривая свою трубку. Тот согласно кивал, потом пошёл к своей машине и включил рацию.

…Спустя полчаса двор перед больницей выглядел совсем иначе.

И крышка гроба стояла уже другая. И несколько венков рядом.

И какие-то люди с цветами. И все подходили выражать соболезнование. Не только Тамаре, но и Новикову и его жене. Многие даже

сначала ему, и только потом — дочери.

Подошёл доктор Зуев, когда-то оперировавший Женю, — человек со шрамом. Ему одному она ответила на соболезнование, даже

улыбнулась.

— Видишь, доченька… слава богу… Всё, как у людей… Хоть

пусть уйдёт с миром… — растрогалась Ангора.

Дочь не отвечала.

Подъехал катафалк.

Тамара была тронута поступком отца, но было ей как-то неловко за этот спектакль. Так и сказала матери, когда во двор заехали

два гаишника на мотоциклах:

— Скажи ему… Может, хватит… театр устраивать..?

Дед стоял чуть поодаль, дымил своей неизменной трубкой и

смотрел на двор, полный людьми, и думал о чём-то своём.

Грянул оркестр…

Школа. Актовый зал.

На собрании Вадим зачитывал решение бюро:

–…Бюро комсомольской организации школы, учитывая рекомендации, данные Евгению Ангелину, а также его личные… действия, направленные на исправление допущенных ошибок, считает возможным рекомендовать его… для вступления в славные

ряды ленинского комсомола…

Проголосовали под бурные аплодисменты.

Особенно старались Диман с Викой.

Котельная.

…Обмывали комсомольский билет Жени там же, где состоялась

экзекуция над комсомольским лидером.

Угощал Женя. Все пили водку — и Диман с Зубом, и даже при-глашённые по этому случаю Вика с подружкой. А о двух Зубовских

приятелях — и говорить нечего. Те сразу взялись за стаканы. Видно, 82

дело было привычное. Только Женя не пил.

–

…Ну, будем, — сказал один из них.

— За удачу, — сказал другой, похожий на душегуба.

Выпили. Женя налил по второй.

–…У него ноги подкосились, как увидел секатор… — смеялся Зуб.

–…Пидорас — неправильно… правильно — педераст.., — под-ражая Вадиму, говорил Диман.

Смеялись.

— Грамотный он у вас, — сказал Душегуб. — Далеко пойдёт… —

Встал, кивнул товарищу: — Пошли, что ли, Санёк? Дело у нас

важное…

Они ушли. И Зуб с ними.

— Ты чего нос повесил? — спросил Женю Диман.

— Да так… ничего…

— Ему, наверное, секретаря жалко, — сказала Викина подружка.

— А что его жалеть? — не оценил юмора Диман. — Такой никого не пожалеет… Давить надо таких, не то что пугать…

— Противно как-то… — произнёс тихо Женя.

— Да ну его, забудь, — сказала Вика. — Потанцуем?

Диман включил магнитофон и пригласил на танец подружку Вики.

Женя остался на месте. Тогда Вика, не говоря ни слова, подсела к нему поближе. Потом, всё так же молча, обняла его. Он отвёл её руки, отстранился слегка, посмотрел виноватыми глазами.

Но она в ответ только улыбнулась, взъерошила его рыжие волосы.

— Не бери в голову, Ангел, — сказала она, — я не кусаюсь.., —

и поцеловала в губы…

Улицы провинциального города.

…Потом он мчался на мотоцикле по тёмным уже и безлюдным

улицам к дому Жени.

Двор перед домом Жени.

Сигналил во дворе. Ждал, не выключая двигателя. Опять сигналил нетерпеливо. Наконец Женя выбежала из подъезда, а на балконе появилась её мать.

— Вернись, Женя! Ты слышишь? Куда ты, на ночь глядя? Вернись, кому говорю!?

Пригородное шоссе.

83

…Через полчаса мотоцикл со всё ещё работающим мотором

валялся в кювете пригородного шоссе.

Женя сидел на обочине, обхватив руками голову и раскачиваясь.

Женя лежала почему-то по другую сторону дороги. Лежала

неподвижно, лицом вниз, раскинув в стороны руки…

Улицы провинциального города.

…Две неотложки, разрывая тишину и мрак ночи воем сирен

и миганием проблесковых маячков, неслись по ночным улицам.

…Две неотложки подъехали к зданию больницы…

Приёмный покой больницы. Коридоры больницы.

Потом — обычная суета, связанная с приёмом тяжёлых больных: носилки… каталки… лифт… коридоры… И слова: «… Много-численные переломы… черепно-мозговая… сотрясение… Девушку

— в операционную… парня-в реанимацию»…

Больница. Палата Жени.

…Открыв глаза, он оттолкнул от себя сидевшую рядом сестру

и бросился из палаты — искать Женю. Его пытались удержать, но не смогли…

Коридор больницы.

–…Где она? Что с ней? — кричал он, вырываясь из рук подо-спевших врачей и санитаров. — Я хочу увидеть её… Где она?

Отбиваясь от них, он бежал по коридору, сам не зная куда.

Его с трудом остановили, и один из врачей, взяв его за руку, подвёл к палате. Приоткрыл дверь.

— Вот, смотри! Но к ней нельзя. Она ещё не пришла в себя…после операции…

Женская палата.

Успев рассмотреть сквозь пелену своего замутнённого сознания

белое, разбитое об асфальт лицо Жени, он опять схватился за голову и чуть не упал. Его поддержали, отвели в палату…

Палата Жени.

…Как в тумане он видел потом знакомые, родные лица.

84

Дед стоял над ним и говорил кому-то: — Из шока вывели… уже

хорошо… но сотрясение сильное. Сам вижу… по глазам…А ну, посмотри, Тамара… Что скажешь?

Руки матери плавно двигались над его головой, скользили вниз

по телу…

— Фон неспокойный, — сказала она. — Но никаких поврежде-ний внутренних органов нет… Кажется…

— Кажется… — недовольно повторил дед. И потом резко: —

Слышишь, Тамара? Хватит дурака валять! Пора кончать…с

безот — цовщиной. Как только выпишут — сразу ко мне… Оба…

И вышел.

Видение Жени.

…Навстречу Жене бежал волк…

Женя протянул к нему руку, подзывая к себе. И волк подбежал, опустился у его ног, преданно заглядывая ему в глаза. Женя

потрепал его по голове, почесал за ушами, как собаку, не обращая

внимания на рану у него на голове…

… Когда Женя посмотрел потом на свою руку, она была вся в крови…

«… Мама… мама… здесь кровь… — шептал он сухими губами, —

…это кровь… Мама»…

Коридор больницы.

…Была ночь. В больничном коридоре сидели рядом две матери, и мать Жени говорила матери девочки, успокаивая её: — … Всё

обойдётся, Софья Михайловна, я уверена… Вы простите, ради

бога, и его, и меня… Так случилось…

— Так должно было случиться, — сухо ответила мать Жени. —

Как я боялась…

— Я знаю… не досмотрела я за ним… без отца растёт… Я на работе… Дед балует… Так уж у нас жизнь сложилась.., — вздохнула

она. — Но я с ней… с Женечкой… потом, когда всё будет позади…

мы продолжим… Сеансы шли ей на пользу…

— Не знаю, не знаю… Думаю, теперь это ни к чему. Не до сеансов теперь… Что с ней будет, господи… Переломы… лицо… — и

она приложила платок к глазам.

— Отец уже звонил в Москву… насчёт консультантов. И травмато-лог будет, и лучший специалист по пластической хирургии… Он всё

85

возьмёт на себя, Софья Михайловна, раз обещал… Он сделает всё…

— Я только об одном вас прошу, — вдруг встала мать девочки,

— пусть ваш сын больше не подходит к Жене. Мы не хотим… и она

тоже… Вы хотя бы за этим проследите…

— Да, конечно… Но он и сам пока не может… у него сотрясение, и довольно сильное…

— Я имею в виду… чтобы он вообще не подходил. Никогда.

Только в этом случае мы не будем подавать заявление… Вы

меня поняли? — и, не ожидая ответа, пошла в палату.

Двор больницы.

…Спустя несколько дней, когда Жене стало лучше, он, ещё

в больничной пижаме, вышел во двор, вычислил, где могла нахо-диться её палата, и стал подниматься к её окну по ржавой водосточной трубе. Этаж был второй, но с высокими пролётами, и труба

держалась ненадёжно — скрипела и шаталась.

Женя добрался до окна и ступил на карниз.

Женская палата.

…Нервно ходил из угла в угол мужчина в белом халате, накинутом

на плечи, — отец Жени. Рядом с Женей сидела мать и кормила её с ло-жечки. Есть она не хотела и, как видно, приходилось её уговаривать.

Здание больницы.

…Женя смотрел на неё, забыв, что надо держаться. Чуть не сорвался, и едва успел снова ухватиться за шаткую трубу. Он впервые

после аварии видел Женю с открытыми глазами, и не чувствовал, как по его щекам текли слёзы…

Спускаясь, чуть не сорвался опять, ободрал в кровь ладони

и порвал пижаму… Потом стоял у входа в больницу и рассматривал

свою руку, удивляясь виду крови на ней…

Конец третьей серии

86

ЧЕТВЁРТАЯ СЕРИЯ

Тюрьма. Комната для свиданий.

…Мать сидела перед ним — заметно постаревшая, но, как всегда, уверенная в себе.

Говорили по телефону через стеклянную стенку, разделявшую

комнату для встреч на две половины. Вокруг стоял ровный однообраз-ный гул, в который сливались голоса сидящих рядом с ними людей.

–…У нас мало времени, — сказала она, показывая на часы. —

Говори, как ты? Как себя чувствуешь?

Женя пожал плечами:

— Лучше скажи, как ты?

— Старею… Разве не заметно? Стала забывать всё… Представляешь, искала записную книжку… Дедовскую.., — сделала

ударение на этом слове, паузу, потом незаметное движение головой

в сторону расхаживавших за ними охранников. — Нужна она была

очень. По — звонить хотела старым знакомым… его друзьям…

— Так она же у меня была… Отобрали, правда, с вещами… Вернут, когда выйду…

— Это я потом вспомнила… Но обошлась без неё… Нашла, кого

нужно.., — она опять выразительно посмотрела на него. — И

только потом успокоилась.

Женя улыбнулся.

— Великий конспиратор… Говори, как есть… Не бойся.

— Да? — она с опаской оглянулась на охранника. — Значит, так… Следователь твой…Воробьёв, кажется?

— Дятлов, — усмехнулся Женя.

— Ну, не важно. Он будет отстранён… по болезни… — опять

пауза со смыслом. — И адвокат у тебя будет другой. Очень

извест-

ный… Женщина… Я её нашла… Из моих больных… — Поймав на себе

удивлённый взгляд сына, добавила: — Нет-нет, ты не беспокойся. Она

теперь абсолютно здорова… Даже слишком… Вылечила я её. У неё за-держка уже пятнадцать дней… Так что успеет довести дело до конца…

Она очень дорогой адвокат, но тебя будет защищать бесплатно…

Женя слушал, задумчиво кивал головой.

— Друзья твои тоже о тебе беспокоятся, делают всё… ну, ты понимаешь… Очень переживают, что им свиданий не дают…

Женя опять кивнул.

87

— Ангора как? — спросил он потом.

— Совсем плоха…Всё на тот свет просится. Говорит, как помру, ты к Женечке сможешь переехать…

— Спрашивает обо мне?

— Спрашивает.., — вздохнула. — Я говорю, что ты в команди-ровке… за границей… Она попросила твою фотографию…

— Хорошо, что не сказала…

–…Что я ещё хотела… да, Софья Михайловна тебе привет

передавала… Свидания просила, но не дали, конечно… Она

хотела с внуком придти…

— Как он? — О родителях молчит, ни слова.., а тебя вспоминает…

Мой друг дядя Женя, говорит…

— Видела его?

— Забежала один раз… Вырос, забавный такой… Но бабка с ним

не справляется. С сердцем у неё неважно… после всего… Ну и

вооб — ще трудно…

— Скажи, пусть обращается к моим.., когда надо… Они всё сделают, пока я здесь… И ты… помогай…

Мать слушала его, кивала.

— Женечка… Ты так и не сказал ничего. Что тебе надо? — спросила она потом.

— Ничего не надо. Нормально всё. Хотя знаешь… если сможешь

передать как-нибудь фотографию… у меня дома… та… с ребятами…

на вокзале…

Мать не поняла:

— Какую? Ту, что на стенке? Она же большая.

— Есть такая же маленькая… у меня в столе… в ящике справа.

А ребятам передай, чтобы ничего больше не отправляли… Всё равно

не доходит. Нам нельзя… И насчет свиданий пусть не парятся…

— Свидание закончено, — сказал, подходя к Жене, охранник, и сделал знак рукой конвойным. — Увести подследственного!

Женя встал.

Мать тоже встала поспешно, спросила:

— Ты всё понял?

Он только кивнул головой и повесил трубку. Уже в дверях чуть

замедлил шаг, обернулся. И она обернулась тоже…

88

Мебельный гарнитур с стиле ретро

Берег реки. Натура. Режим.

…Женя сидел в лодке, привязанной к одинокому дереву на бе — регу

реки, и смотрел на поплавок. Руки устали держать удочку, а клёва всё не было…

Зато на берегу уже поспевал шашлык, с которым возились дед

и двое его друзей: доктор Зуев — человек со шрамом и Серов, которого Женя запомнил ещё с похорон Андрея. Ветер иногда доносил к

нему ароматный дым и их голоса.

Женя прислушивался.

–…А он и говорит: «Ну, что вы так официально? Леонид Ильич, да Леонид Ильич… Называйте меня просто — Ильич»… — это доктор рассказывал.

Посмеялись.

–…Позвал он как-то к себе Фурцеву… — начал Серов, но ветер

отнёс его слова в сторону или, может, он сам понизил голос.

Но смех потом был слышен хорошо.

…Поплавок дрогнул, было, и застыл. Женя не выдержал, потя — нул

удочку — на крючке ничего.

За спиной у него стало тихо, и он оглянулся.

Они стояли вокруг костра со стаканами в руках.

–…За тех, кто остался там… на чужой земле, — говорил доктор.

— В чужой, — поправил дед. — В чужой…

— Светлая память, — сказал

Серов. Выпили, не чокаясь.

–…Если бы я решился хотя бы на десять минут раньше.., —

вздохнул дед, — … кто знает… может, и они были бы сейчас с нами…

–

Брось, Гриша, не мучай себя… Столько лет прошло…

А если бы ты вообще не рискнул взлететь? Тогда и мы с тобой, и Ливан остались бы там… И звёздочки наши получили бы посмер-тно… — не соглашался с ним доктор и снова наливал стаканы. —

Верно я говорю, Фёдор Иванович?

— Не знаю, Коля. Это уж вы сами разбирайтесь. Меня там

не было… Но знаю точно, что мы сейчас выпьем за Григория нашего, за человека с большим сердцем…

89

— За нас, за всех, — прервал его дед, и они выпили.

— А Ливан своей звёздочки, между нами говоря, лишился в итоге..,

— пояснил Серову заметно захмелевший доктор.

–

Кончай, Коля, — остановил его дед.

— А за что его так? — спросил Серов.

— За длинный язык, — ответил доктор.

— У тебя он тоже… ничего.., — сказал дед.

— У меня от товарища Серова не должно быть секретов… Верно, товарищ полковник Комитета государственной безопасности?

— Верно, — смеясь, подтвердил Серов.

— Он и так всё знает. Что ты к нему пристал?

— Но он же не знает, что сказал им Ливан, когда мы вернулись…

оттуда.

— Ладно, Коля, потом… в следующий раз… выдашь военную

тайну, — пошутил Серов. — Вон там ещё пара ушей, видишь?

— кивнул в сторону Жени.

Женя снова повернулся к реке, и только тогда увидел, что поплавок у него дёргается, как ненормальный.

–…А Ливан им сказал… что они (подчеркнул, показывая пальцем вверх) хотели, чтобы мы все там остались навсегда… не просто хотели, а так было запланировано… по ходу операции. А этот

человек, — доктор показал на деда, — взял да и вынес нас на себе, положил в вертолёт и полетел… первый раз в жизни…

— Второй, — поправил его дед.

— Ну, какая разница, — махнул рукой доктор.

Потом дед с Серовым занялись шашлыком, а Женя вытащил

подряд две рыбы.

… И тогда на полянку вдруг вылетел на большой скорости мотоцикл. Резко затормозил, развернувшись.

Мотоциклист подбежал к Серову и стал что-то говорить торопливо. Серов кивнул коротко и обернулся к друзьям:

— Брежнев…Поехали!

Они сразу поняли, что случилось, и поспешили вслед за ним

к машине. Дед успел на ходу махнуть рукой Жене, и тот догонял

их в мокрых до колен брюках.

–…А рация твоя почему молчала? — спросил, когда они садились в машину, сразу протрезвевший доктор.

— Я её выключил, чтоб не мешала…Нарушение, конечно…

90

Да и официального сообщения ещё не было, так что по рации всё

равно бы не прошло…

–…Ну, всё… теперь всё и перевернётся.., — вслух подумал дед, когда они тронулись.

…Шашлык остался на шампурах на погасшем уже костре…

Бились в лодке две рыбы…

Загородное шоссе.

На огромной скорости со включенной сиреной мчалась по за-городной трассе чёрная «Волга». От неё испуганно шарахались

в разные стороны другие машины…

Мелькнуло удивлённое лицо гаишника, успевшего стать на вытяжку и козырнуть…

Перед зданием музыкальной школы.

…Женя стоял у музыкальной школы, прислушиваясь к звукам

фортепьяно. Судя по всему, ждать оставалось не долго, и он подошёл ближе к входу. Заметив в группе выходящих девочек Женю, он сделал несколько шагов навстречу, но она прошла мимо, словно

не было его там вовсе.

После болезни она стала ещё тоньше и бледнее, но шла, как

и прежде легко и свободно, высоко держа голову. Он шагнул вслед

за ней, но тут же остановился. К ней подходила её мама. Она, в отличие от дочери, смерила его жёстким, неприязненным взглядом

и отвернулась.

Он долго смотрел им вслед. Один раз, прежде чем завернуть

за угол, Женя коротко обернулась…

Дом деда. Прихожая.

…Из дому он несколько раз набирал номер её телефона. Но каждый

раз в трубке слышался голос матери. Женя молчал, вешал трубку.

Военкомат. Коридор.

…У дверей комнаты, где заседала медицинская комиссия, ребята

стояли в трусах. Ждали очереди. Молоденькая медсестра делала

вид, что её совсем не интересуют обнажённые юношеские фигуры, и время от времени выкрикивала очередные фамилии.

–…Хмелик… Петров… Кирюшин… Соколов… Саитов…

91

Ребята толкались, смеялись, перешёптывались, поглядывая

на медсестру.

А она вдруг заметила невысокого парня в майке.

— А ты почему не разделся? Сними майку. Ты что, не слышал?

Как твоя фамилия?

–

Мишин…

— Он стеснительный, — вмешался Диман.

— Слышь, Костик, они там всё равно и трусы с тебя снимут, —

сказал Зуб.

Все засмеялись.

— Трусы не снимут, — авторитетно заявила медсестра. —

Но… приспустить могут.

Кто-то дёрнул Костика за трусы. Опять раздались смешки.

Медсестра зачитала следующие фамилии:

— Кудряшов… Хлебников… Кабанов… Ангелин…

Военкомат. Комната приёмной комиссии.

В светлой, просторной комнате за столом на главном месте

сидел хорошо знакомый Жене полковник Зуев — в военной форме, на которую был наброшен белый халат.

— Подойди сначала ко мне, мальчик, — сказала пожилая женщина. — Как твоя фамилия?

— Ангелин.

Она что-то пометила у себя, взяла стетоскоп.

— Ближе… ближе… Не дыши… Хорошо. Теперь повернись…

Потом Женя подошёл к другому столу — к хирургу. Доктор

пощупал ему живот, приспустил резинку трусов:

— Прокашляйся. Ещё. Аппендикс? — провёл рукой по шраму.

Женя не ответил. Он смотрел на Зуева, который, наклонившись к

врачу, сидевшему рядом, что-то шептал и, как показалось Жене, о нём. Врач согласно кивал, делал в своих бумагах какие-то пометки.

Улицы провинциального города.

…Диман, Женя, Зуб и Костик идут по улице. Они спешат. В руках у них — продуктовые сумки, у всех — кроме Костика.

–…А у тебя что? — спрашивает Диман у Жени.

— Пирожки с мясом, чай… две пачки, сахар.

— А у тебя?

92

— Сигареты, мыло… Яблоки.

— Фрукты нельзя, не пропустят. В прошлый раз вернули, —

напомнил Зуб. — Я вот из одежды кое-что взял. Михалыч

просил… У него вообще никого нет… Кто ему принесёт?

— А сигареты? — спросил у него Женя.

— На какие… шиши?

— А у тебя сигарет сколько? — решил уточнить Женя.

— Пять пачек, — заглянул в свою сетку Диман.

— Это мало. А Коляну? Он же тоже курит, — сказал Зуб.

— Сейчас докупим, — сказал Женя и остановился у киоска.

— Десять пачек «Примы».

— Эти положим Михалычу, — решил Зуб. — А твои — Коляну,

— повернулся он к Диману. — У тебя что?

— Болгарские…

— Две пачки чая — это мало, сказал вдруг молчавший до сих

пор Костик.

Все посмотрели на него.

— Там же чифир пьют… вместо наркотика. И друг друга угоща-ют… — пояснил он. Ребята остановились, переглянулись и схвати-лись за животы. Смеялись до слёз.

Только Костик не смеялся. Смотрел на них и хлопал своим

длинными ресницами.

— Ну, ты даёшь… — выговорил, наконец, Диман.

— У тебя сколько ходок было? — поинтересовался Женя.

— Может, ты — вор в законе, а мы и не знали? — съязвил Зуб.

— Слышал… во дворе…в беседке говорили, — ответил смущённо Костик.

— Ты попал в плохую компанию, — сказал Женя серьёзно.

Опять засмеялись и пошли дальше.

— Ребят… а Костик-то прав… — сказал потом Диман. — Надо бы

докупить. Скинемся?

Скинулись. Даже Костик добавил…

Сквер.

Сидели в скверике на скамейке. Молчали.

— Плохо, — вздохнул Диман. — Гудеть Михалычу ещё целых

пять лет… Я бы удавился…

— Хорошо Коляну повезло… выйдет скоро, — сказал Зуб.

93

— Повезло? Михалыч всё на себя взял, — сказал Диман. —

И нас они не замазали…

— Глупо как-то всё получилось… — сказал Женя.

— А ты думал… так и бывает… — вздохнул опять Диман.

— Я хотел сказать… давно… Вы не знаете… — замялся Зуб.

— Чего это мы не знаем? — спросил Женя.

— Если бы в тот день не Костик… Ну, когда задержал нас с Диманом… У меня в сумке… была одна вещь… Когда они всех

шмона — ли… Сегодня вы бы и мне передачу несли…

Все посмотрели на Костика.

Костик, как всегда, смутился. Дошли до перекрёстка, остановились.

— Ладно, — сказал Костик. — Разошлись. Мне домой…

а то мать заругает…

Дом деда. Кабинет деда

…Дед сидел дома, в своём кабинете, и смотрел по телевизору

похороны Брежнева. Трубка у него то и дело гасла, и он не всегда

это замечал.

Женя стоял рядом с ним и тоже смотрел. Потом потянул его

за рукав:

— Дед, а дед…

Дед словно не слышал его. Качал головой, попыхивал погасшей

трубкой.

— Дед…

— Что тебе? — наконец откликнулся он. — Меня комиссия

признала не годным…

— Какая комиссия?

— Военная… призывная…

— Да? — не очень естественно удивился дед. — И что ты хочешь? Чтобы тебя по блату признали годным?

— Нет… Но я-то знаю, что здоров…

Дед пожал плечами, стал раскуривать трубку, делая вид, что его

больше всего интересует телевизор и речь будущего генсека.

— Твоё дело, — наконец, сказал он. — Решай свои проблемы

сам. Здесь я ничем тебе помочь не могу… Понял?

— Понял. Но… даже Костика признали… А меня — нет…

— Какого такого Костика?

— Нашего… из спортивной секции… Его даже сначала в секцию

94

не брали…

Дед встал, направился к письменному столу.

— Они отслужат, вернутся и вне конкурса смогут поступить

в любой институт… если захотят. А я…

Дед удивлённо посмотрел на него.

— А что ты? Ты уже поступил, вот и учись.

— Знаешь, дед… ты только не сердись, ладно? Я тебя очень прошу…

— Ну… — Я же не хотел в наш… поступать, ты же знаешь… Что, мне потом в клубные работники идти?

Дед сел за стол.

— Опять тебе неймётся? Что ещё задумал на нашу голову?

— Я ради вас поступил… понимаешь..? Куда я хотел, вы не пустили…

— И правильно сделали. Куда тебя, дурака непутёвого, одного…

от дома? Сам скажи. Ну? Если честно…

Женя молчал. Наверное, соглашался. Потом сказал:

— Дед, не сердись, договорились? Давай, я перейду на заочный

и пойду работать.

— И что дальше?

— А дальше… Наберу стаж и поеду в Москву… Ну, дед, я очень

хочу… понимаешь?

— Не понимаю и понимать не хочу, — спокойно сказал дед.

— Запомни: оставишь институт — ни по одному вопросу ко мне

не обращайся. — И крикнул вдруг: Где ты будешь работать? Кем?

Как? — Стал раскуривать трубку. — Иди, я занят. Куда только твоя

мать смотрит..?

Женя вышел.

Дом деда. Комната Жени. Мансарда.

…Он лежал в своей комнате на кушетке лицом к стене, когда дверь

осторожно скрипнула.

— Женечка, у меня в холодильнике были пирожки.., — неуверенно начала Ангора…

— Какие пирожки?

— С мясом.

— Я их съел, — пробурчал Женя.

— Все?

— Все. А что?

95

— Ничего… Я так… Но… целое блюдо?

— Ангора, ты не знаешь? Я военную комиссию не прошёл. Врач

сказал… что мне питание нужно… усиленное… Вот я и съел… целое

блюдо.

— Хорошо… хорошо… Я рада, что съел. Хочешь, я сегодня ещё

напеку?

— Нет уж… спасибо… объелся…

— Ладно.., Женечка, как захочешь, скажи…

Закрыла дверь. И тут же снова заглянула:

–…А блинчиков?

Цеха мебельной фабрики. Лестничные пролёты.

— Нам такие ребята как раз нужны… — говорила Жене начальник отдела кадров, полная, сильно накрашенная женщина, когда

они шли через всю мебельную фабрику к лестнице на второй

этаж, где находился кабинет директора.

Гул станков не давал услышать, что она ещё говорила (а говорила она без остановки), и потому до слуха Жени доходили лишь

случайные обрывки: «…А то приходят… смотришь потом… директор

Семён… А что делать..? Один раз даже»…

Время было раннее, и потому все, кто шёл навстречу, здоровались и перебрасывались друг с другом неслышными словами.

Иногда — просто жестами.

Когда поднимались по лестнице, она все ещё говорила:

— Семён Михайлович, пока не увидит сам, не посмотрит в глаза, никого не принимает… даже новичков вроде тебя… Он очень занят, но время всё равно найдёт…

Кабинет директора мебельной фабрики.

Когда они вошли к нему в кабинет, Семён Михайлович пил чай, макая в него сушки.

Он действительно долго смотрел Жене в глаза, продолжая ма-кать сушку в чай, сделал пару глотков, потом сказал:

— Подойдёт. Давай подпишу. Прикрепи его к… Маркелову.

Пусть учится…

И опять занялся чаем.

Дом деда. Комната Ангоры.

96

…Мать мерила Ангоре давление.

Дед нервно ходил из угла в угол с погасшей трубкой во рту, вздыхал, бормотал про себя что-то непонятное. Время от времени

подходил к кровати, останавливался.

— Сколько?

— Двести десять на сто сорок.

Дед опять принимался ходить. Ангора следила за ним взглядом, и

когда он оборачивался к ней, говорила с трудом:

–…Мне уже лучше… Успокойся…

Когда же он отходил от неё, шептала дочери:

–…Извинись перед отцом… слышишь..? Он же о тебе думает…

о внуке…

Внук, виновато опустив голову, стоял у окна и поглядывал

через открытую дверь в комнату, где лежала бабка.

Дед в очередной раз подошёл к кровати.

— Что будешь делать? Скорую вызывать?

— Нет, не надо. Сделаю укол… Аритмия уже слабее… — встала, прошла на кухню.

Дед, проходя мимо Жени, сказал:

— Всё из-за твоих номеров, видишь? — и пошёл в кабинет.

— Женечка… — позвала бабушка. — Женечка…

Он подошёл к ней.

–…Дед тебя любит больше всех… Не спорь с ним…

Послушайся… сынок… Зачем тебе работа? Учись пока…

Зашла в комнату мать со шприцем.

Женя вышел.

Гараж.

…Он с трудом повернул ключ в ржавом висячем замке, открыл

дверь гаража и вывел мотоцикл. Повозившись недолго, выехал со двора на улицу и неторопливо покатил в сторону музыкальной школы.

Улица перед музыкальной школой.

Заметив на переходе Женю с матерью, он резко увеличил скорость и промчался близко перед ними. Затем развернулся и проде-лал то же самое. Мать девочки испугалась — это он успел заметить

по её глазам, и только потом крикнула что-то возмущённо и схватила дочь за руку.

97

Когда Женя сделал третий разворот, на него стали оглядывать — ся

прохожие, качая головами и показывая пальцами…

В последний раз Женя промчался мимо них на бешеной скорости и исчез в конце улицы за поворотом…

Дом деда. Комната Ангоры.

Когда Женя вернулся домой, мать к его удивлению, была дома.

Ангора ещё не оправилась от приступа. Она спала. Мать сидела

у её кровати, читала.

Женя заглянул в комнату и хотел подняться к себе, но она поманила его пальцем, и он подошёл. Подвинул стул, сел рядом.

— Ей уже лучше. Я сделала укол, и она заснула… — И потом: —

ты вечером никуда не собираешься?

— А что?

— Хотела с тобой поговорить.

— Это про вчерашнее? Что тут говорить? И так всё ясно. Дед

сказал, что ссорились из-за меня, — шёпотом сказал Женя. —

И тебе от него досталось… Давление тоже из-за меня? — он кивнул

в сторону Ангоры.

Мать не ответила.

— Конечно, вы все хорошие, правильные… интеллигентные…

а я.. непонятно кто в семье… — вздохнул. — Урод, наверное…

— Нет, Женя… Ты что.., — сказала мать и приложила палец

к губам, чтобы он говорил тише.

— Я сам знаю, что виноват перед вами… — продолжал он шёпотом. — Перед дедом… он за меня всех просит. Перед тобой, потому

что тебя из-за меня ругают. Даже перед Ангорой… Да мало ли…

— Подожди, подожди… Не всё так просто…

— А что тут сложного?

–…Если виновных искать, то моей вины ещё больше… —

зашептала она.

Женя вопросительно посмотрел на неё.

–…Ну, да… Жизнь не сложилась… Два неудачных брака…

Неполная семья… На воспитание нет времени. Да и воспитатель

я никакой… Сама упряма, как чёрт… и ты весь в меня… Отец меня

ругает, возможно, и по делу… а я — на него… Не переношу, когда

меня отчитывают…

— Вот видишь? А хотите, чтобы я был таким.., каким… вы хоти-98

те… Чтобы всё по расписанию…

— Тише, Женечка, тише…

–…Сначала — в октябрята, потом — в пионеры, потом —

в комсомол… потом — в партию… — понизил он голос. — Не хочу, понимаешь? Не хочу — и всё! Пусть ошибаюсь, но сам, понимаешь?

Сам! Без дедовой книжки!

Ангора что-то сказала во сне, протянула кому-то руку, потом

снова притихла. Мать прислушалась к её дыханию.

–…Хочу жить так, как мне хочется, — ещё тише продолжал

Женя

Я

…….. и сам знаю, что меня часто заносит. Я даже чувствую, что вот-вот сделаю что-то такое… а остановиться не могу…

или не хочу Нах

…

одит на меня, понимаешь?

Они не заметили, что Ангора проснулась и слушала их тихую

беседу…

–…Я же говорила —

…. произнесла она вдруг слабым голосом. —

Избаловали мальчишку… И ты, и дед Оба

….

хороши. «Очень тянешь

с женитьбой» —

… похоже передала она шутку мужа. — Наплаче-тесь ещё… — Мне уже лучше, — сказала она потом. — Я встану…

Рано мне помирать Кт

…. о вас мирить будет?

Мать с сыном переглянулись и рассмеялись.

Двор мебельной фабрики.

Женя со своим мастером Маркеловым вышли во двор, на перекур.

— Ты, я смотрю, не затягиваешься, — говорил Маркелыч (так

его все почему-то называли), разминая в руке уже вторую сигарету.

— Не, не нравится мне к

… урить, — улыбнулся Женя, стараясь

не смотреть на покалеченную руку мастера: не привык ещё, что

у него вместо пяти пальцев на правой руке было всего три.

— Пижонишь? — спросил мастер, уловив всё же взгляд ученика. — А так, вроде не пижон. Знаешь, что тебе скажу..никогда

не делай в жизни то, что не по душе. И так приходится немало

всякого… дерьма нахлебаться… Успеешь….А это, — он показал руку,

— профессия у нас такая. Как ни берегись, а хоть раз да задумаешь-ся… и У

. моего мастера, помню, точь такая же клешня была, а его, знаешь, как называли? Золотые руки…

Женя засмеялся.

Мастер посмотрел на него удивлённо.

— И про вас так говорят: Маркелыч — золотые руки.

99

–…Любуюсь я на вас целый час, — послышался у них за

спи — ной чей-то голос.

— Ну, начнёт сейчас… приехали… — пробормотал мастер, и только потом обернулся. И Женя за ним.

Директор стоял собственной персоной, блестя круглыми стёклами маленьких очков на большом лице, с потёртым портфелем

в руках, в коротковатых, широких брюках и указывал на большие

часы над входом.

— Семнадцать с половиной минут друг другу сказки рассказы-ваете, а работать кто будет — Пушкин? Маркелыч, ты же

наставник молодёжи, на доске почёта висишь. Чему учишь своего

ученика?

Мастер виновато затушил сигарету, а ученик оказался не так прост.

Сделал невинное лицо и сказал:

— Семён Михайлович, часы-то у вас, наверное, отродясь не шли.

А мы ещё даже по одной не выкурили, так что…

— Так что не лезь, когда взрослые разговаривают, — перебил

его директор. — Стой да помалкивай. Дома тебя не учили?

— Пошли, Женя, пора на самом деле, — сказал мастер и подтолкнул его своей правой рукой к дверям.

— В следующий раз из зарплаты вычту, — пригрозил директор

и пошёл к машине. — А ты у меня вообще за воротами

окажешься…

— это он Жене, уже садясь.

Вестибюль фабрики.

По пути в цех Маркелыч посмотрел на себя, висящего на заси-женной мухами Доске почёта, и пробормотал:

–…Доской почёта сыт не будешь… Да и какой почёт, если…

— Папа! Папа! — послышалось вслед за

ними. Мастер оглянулся.

За турникетом стояла его дочь и махала ему рукой.

Он подошёл к ней. О чём они говорили, Женя не слышал. Но мастер вернулся к нему взволнованный и сказал:

— С женой что-то… инвалид она у меня… Я отойду, Женя…

Ты там посмотри, что сможешь… Станок не включай, а замеры пока

сделай… Вернусь после обеда…

Двор перед домом Жени.

…Вечером того же дня он стоял во дворе под балконом Жени

100

и отчаянно сигналил, надеясь, что она выглянет в окно или выйдет

на балкон.

Никто не вышел.

Но на него кричали соседи:

–…Ты что, парень, сдурел?

–…Который час, знаешь?

–…Дождёшься ты у меня…

И переговаривались между собой:

–…Что с ним говорить, в милицию надо…

–…Я уже позвонила…

Посигналив напоследок, Женя сорвался с места.

Перрон вокзала.

Димана, Зуба и Костика Женя провожал в армию.

На вокзале было шумно и, непонятно почему, весело. Хоть

и мелькали часто заплаканные лица провожавших, в основном, —

родителей.

Были и девушки. Но вокруг таких компаний обходилось

без слёз. Смеялись, пели. Даже пытались танцевать.

Димана провожали мать с отцом. Зуба — отец и сестра. Костика

— мать.

–…Ты напиши сразу, как доедете.., — говорил отец Димана, стараясь перекричать шум. — Понял?

— Понял, — кивал головой Диман.

— И как учебку закончите, слышишь?

— Слышу, — вряд ли вникая в смысл слов, отвечал Диман.

— А если в Афган, письма доходить будут? — спрашивала

сестра Зуба.

Зуб пожимал плечами.

Отвечал за него Костик:

— Конечно, будут. Только там почта полевая… мы номер сообщим…

— А, может, и не Афган, — с надеждой в голосе говорил отец Зуба.

— Ну, да… не всех же в Афган, — поддерживал его отец Димана.

— Контингент-то ограниченный…

У Жени был фотоаппарат, и они по очереди фотографирова-лись. Большей частью Женя снимал ребят. Несколько раз он просил

сестру Зуба, чтобы она сфотографировала их всех вместе.

Где-то играл оркестр.

101

Костик, то и дело оставляя ребят, подбегал к стоявшей в сторонке матери. Она не плакала. Только молча обнимала сына, прижимала к себе крепко и потом отталкивала от себя, направляя в

сторону друзей.

…Грянуло «Прощание славянки». Это означало, что надо прощаться.

…Новобранцы запрыгивали на подножку уже на ходу, когда

проводница, грозясь не пускать их в вагон, закрывала дверь. Диман

и Зуб, стоя в тамбуре и уже чувствуя себя на свободе, во взрослой, самостоятельной жизни, в шутку обнимали с обеих сторон толстую

проводницу и кричали, подмигивая: «Давай с нами, Ангел! Не пожалеешь!»

Мелькнуло за ними серьёзное лицо Костика…

Женя в последний раз щёлкнул фотоаппаратом…

Двор мебельной фабрики.

…Женя с мастером везли со склада только что полученный материал для работы. Тележку с досками толкал, конечно, Женя. Мастер

помогал больше для виду.

–…Не только дочь со свадьбой торопит… Если б она, то ничего… уговорил бы подождать… она девочка умная, поняла бы. Но

тут больше жена хочет… говорит, не доживу… Хочет успеть…

— Понятно, — сказал Женя, — раз такое дело, надо ускорить.

Мастер остановился, посмотрел на ученика поверх очков.

И тележка встала.

— На какие..? — он изобразил оставшимися тремя пальцами

характерный жест. — Всё, что мне на книжку капает, на

лекарства уходит… — махнул рукой. — Ладно, поехали…

— Иван Александрович, — спросил Женя потом, — а чего

мы всё из стружек да из всякого прессованного мусора мебель делаем? Почему не из нормального материала? Или не умеем?

Мастер посмотрел на Женю, усмехнулся.

— Руки мои (он показал восемь своих крепких, корявых, на-труженных пальцев) по настоящей работе соскучились… с тех пор, как этот директор пришёл… Будь у меня настоящий материал, я бы

такой гарнитур построил… спальный… в стиле ретро… что хоть

на выставку.., хоть на продажу…

— А почему материал не получаем?

— Кто тебе сказал, что не получаем? Такой материал приходит, 102

закачаешься. Я его по запаху чую. Сразу могу определить, когда

пришла ценная партия… Вот, сейчас, не чуешь, — поводил носом, —

дубом свежим пахнет… красненьким деревцом? У-у-х! Хорош запах…

Женя тоже потянул носом, повертел головой.

— Нет, не чую… А где этот дуб?

— Вон сарайчик, видишь? Там и хранится.

— А для чего?

Мастер пожал плечами.

Двор мебельной фабрики. У склада.

…Позже, когда выдалась свободная минутка, Женя отпросился

у мастера, знаками показывая, что ему надо выйти, и направился

к сарайчику. Обошёл его несколько раз, пригляделся, принюхался.

Действительно пахло свежей древесиной.

— Тебе чего? — вышел навстречу ему складчик.

— Почему противопожарный инвентарь не на месте? — наехал

на него с ходу Женя. — Ведро где? А топорик?

Складчик виновато развёл руками.

— Я от Семёна Михайловича, — в наглую соврал Женя. — Проверить поручено. Ясно?

— Ясно, — ответил складчик.

Отделение милиции. Коридор.

…В коридоре РОВД города, Женя сидел перед дверью, на которой

табличку с фамилией Нилин меняли на табличку с фамилией

Рязанов. Потом выглянул новый хозяин кабинета. Уже в звании

майора.

–

Заходи, Ангелин, — сказал он и посмотрел на новую табличку.

— Буквы у вас какие-то бледные…

— Какие дали, товарищ майор… — ответил с улыбкой парень, менявший табличку. — Да и так видно всё…

Но лицо Рязанова было серьёзно.

— Давай, Ангелин, проходи… А то у меня скоро совещание… —

посмотрел на часы.

Отделение милиции. Кабинет Рязанова (бывший кабинет Нилина).

В кабинете, проходя на своё место, коротко бросил:

— Садись.

Женя стоял.

103

— Упрашивать я тебя должен, не пойму? Сказали, садись, значит

— садись.

Женя сел.

— Вот, что, Ангелин… Сам понимаешь, о чём, разговор…

— Нет, не понимаю. О чём?

— О том, что на тебя жалобы поступили. Догадываешься, от кого?

— Нет.

— Очень жаль. Так вот… От семьи Светловых, это — во-первых.

Историю с аварией, повлекшей тяжкие телесные повреждения, при — чинённые Евгении Светловой, ты, конечно, помнишь. Тогда, почти два года тому назад… меня попросили…ну, словом, я пошёл

на — встречу… Тебе и это сошло с рук… Родители пострадавшей

заявили, что не имеют претензий. Взамен взяли обещание, что ты

оставишь их дочь в покое. Так?

Женя молчал.

— Так, — сам же ответил Рязанов. — А ты что делаешь?

Женя продолжал молчать.

— Беспокоишь. И теперь они направили жалобу на твои хули-ганские действия.

— А что во-вторых? — спросил Женя.

— Не понял, — сказал Рязанов.

— Ну, от Светловых — это, во-первых. А во-вторых?

— А-а-а.., — вспомнил Рязанов. — Во-вторых, от соседей. Сигналы общественности, как ты понимаешь, оставлять без внимания

мы не имеем права.

— Ну, и что дальше? — спросил Женя.

— А дальше то, Ангелин, что ты сейчас напишешь официальное

заявление о том, что факты своих хулиганских поступков призна-ёшь и обещаешь их прекратить.

— А если не признаю?

Рязанов молча уставился на него.

— Ну, что ж, Ангелин, твоё дело, — сказал он потом. — Мне

придётся дать ход этим жалобам. Или с дедом твоим

поговорить…

Наглость Рязанова была очень уж явной.

— Если он захочет… — сказал Женя.

— Да? Ну, посмотрим… посмотрим… Захочет, когда повестку

получит… Можете заходить! — это относилось к голове, которая

не — сколько раз в течение разговора уже заглядывала в кабинет. — И

за-

104

помни, Ангелин, — сказал он нарочито громко, чтобы слышали все

входящие, — у нас перед законом все равны!

Дом деда. Столовая.

…Утром собирались на работу.

Дед, не спеша, допивал чай с вареньем, мать суетливо копалась

в своей сумочке.

— Куда оно могло подеваться? Здесь же было с вечера. Ничего

не пойму…

Ангора принесла и положила на стол перед мужем утреннюю

почту, а дочери — аккуратно сложенный, выглаженный белый халат.

— Смотри, а то забудешь…

— А зеркальце моё не видела?

Ангора пожала плечами и обернулась к выходившему из своей

комнаты Жене.

— Подожди! Ты куда? А завтрак?

— Опаздываю. А это что? — поднял с пола зеркальце в футляре.

— Твоё? — протянул матери.

Она обрадовано чмокнула его в щёку и побежала к дверям.

— Смотри, веди себя хорошо… — это — сыну, а потом — матери: — К обеду не жди, Ангора, у меня дежурство… И лекарство

выпей… Не забудь…

Ангора остановила Женю, осмотрела с ног до головы.

— Слышал, что мать сказала? Чтоб не дурил… как всегда. Понял? — и посмотрела на деда, ища поддержки.

Но он демонстративно отвернулся, перебирая стопку газет и пи-сем. Одно письмо он повертел в руке, надорвал, глянул мельком, отложил в сторону.

Ангора взяла со стола приготовленный заранее бутерброд.

— Возьми, по дороге съешь.

— Ну, пока! — сказал Женя с полным ртом уже в дверях.

— Работнички.., — только сейчас недовольно проворчал дед, достал из кармана свою телефонную книжку и, листая на ходу, про — шёл к себе в кабинет.

Двор мебельной фабрики. У склада.

…Женя вывел мастера на перекур не к положенному месту, а

к сараю-складу.

— Зачем туда? — удивлялся мастер.

105

Женя тянул его за собой.

— Давай, давай, Иван Александрович… Не отставай. Земля кру-глая, а на ней ещё много белых пятен…

— Да подожди ты, дай отдышаться… Каких таких пятен..?

Подошли к складу.

— Ну, — сказал Женя, — нюхай!

— Что? — не понял мастер.

— Пахнет красным деревом?

Мастер, всё ещё ничего не понимая, потянул носом.

— Нет… вроде не пахнет…

— Хорошо. А теперь проверим…

Тут как раз и появился складчик.

— Как дела? — спросил Женя, закуривая. — Недостатки устранены?

— Так точно, — по-военному отрапортовал складчик.

Мастер переводил взгляд с одного на другого, не понимая

ни смысла разговора, ни подобострастия, с которым пожилой

складчик отвечал на вопросы его ученика.

— А как помещение? В прошлый раз я его, кажется, не осмотрел?

— Никак нет. Можете пройти… Только без посторонних…

Мастер, вконец поражённый происходящим, остановился, как

вкопанный.

— Ты подожди, Маркелыч, я быстро… Надо всё своими глазами…

Такой у нас тут бардак…

Женя стрельнул недокуренной сигаретой в ведро с песком, стоящее у входа, и вошёл в помещение.

Склад.

— Так-так… — говорил он важно, неторопливо прохаживаясь

по тёмному, пропахшему лесом помещению. — А где

вентиляция? Сколько огнетушителей?

— По два здесь, здесь и здесь…

— А по инструкции?

Складчик немного застеснялся.

— Вообще-то предусмотрено побольше… я говорил…

— Понятно. Я доложу… руководству. А как у нас с крышей?

Не протекает?

— Случается… Обещали в этом году рубероид…

— Обещали, значит, будет… — Женя поводил носом. — В про-106

шлый раз красным деревом пахло, а сегодня что у нас? ДСП?

— Так точно. Дерево-то красное было, но не качественное. Брак.

Вернуть пришлось… Акт составили, конечно. А взамен… вот… на

весь квартал обеспечены… Семён Михайлович постарался…

— Ну, что ж, в целом, меры по нашей части приняты, — важно

подытожил Женя.

Двор мебельной фабрики. У склада.

Мастер терпеливо ждал его во дворе.

— Красненькое-то… тю-тю, Иван Александрович, некачествен-ное оно было, оказывается, брак… Всё очень просто. Ценные

поро — ды списывают, как некачественные. Я так и знал… Не видать

тебе гарнитура в стиле ретро…

По дороге мастер молчал, но потом, не выдержав, спросил:

— Что это он так с тобой?

— Как?

— Ну, не знаю… как с начальством…

Женя засмеялся, превратившись опять в мальчишку-ученика.

— Разыграл я его… По пожарной части…

— А как насчёт списания догадался?

— Я в школе хорошо учился…

ОВД области. Кабинет Нилина.

В кабинете начальника областного следственного отдела внутренних дел подполковника Нилина раздался голос секретарши:

«Лев Иванович, из Москвы, из министерства… генерал Галиев».

Нилов подскочил с места. Женщина в погонах, сидевшая напротив за приставным столиком, собрала бумаги и тактично, чуть ли

не на цыпочках, удалилась.

Нилин говорил с генералом стоя.

— Да, товарищ генерал, слушаю… да, я. Так точно. Что? Да, есть.

Рязанов его фамилия, Иннокентий… Майор, товарищ генерал.

Мы его недавно продвинули… Начальником отдела… Сотрудник, вроде был ответственный, принципиальный… Что? Не может быть…

(Долгая пауза. Слушает, краснея лицом. На лбу выступает пот). Никак нет, товарищ генерал. Куда? И меня вместе с ним? Что вы, товарищ генерал… Исправим всё…как надо… Да, понял. Есть! Будет

исполнено безотлагательно. Доложу… — Вешает трубку.

107

–…Так и знал… так и знал, — говорил он себе, доставая из

ящи — ка стола бутылку коньяка и отпивая прямо из горлышка

несколько глотков. — Посадил себе на голову… Сам виноват…

Послушался.

Теперь расхлёбывай… — посмотрел на бутылку, сделал ещё гло-ток, потом нажал кнопку переговорника: — Найди мне Рязанова!

Быстро!

Не успел спрятать коньяк в ящик, как в кабинет, постучав, уверенным шагом вошёл Рязанов.

— Товарищ подполковник, по вашему приказанию майор Ряза…

— Да вижу я, вижу, что это ты… — встал, подошёл к нему вплотную, опять покраснел лицом и начал говорить почему-то шёпотом:

— Зарапортовался? Что ты себе позволяешь? Что за дела у тебя там

опять с этим Ангелиным?

— Поступили сигналы от общественности… От родителей…

— Что ты пристал к этому парню, как вошь к… заднице, я тебя

спрашиваю? Нечего делать больше? Сколько на тебе висяков?

Вот и займись…

— Занимаюсь, товарищ подполков…

— Поздно уже заниматься… Назанимался. Ты лучше скажи, что

ещё там напридумывал? — Здесь Нилин перешёл на крик. — Выс-луживаешься? Воздух раздуваешь? И думаешь, никто этого не видит? Заслуженного человека… уважаемого всем городом, повесткой к себе вызываешь? Ты что, совсем от успехов с ума

сбрендил?

— Да я… — Почему не доложил, что Новикову собираешься повестку послать? В тот кабинет тебя посадили — теперь решил

сюда перебраться?

— Да я… — опять начал Рязанов.

— Всё, Рязанов. — Нилин сел за стол.

Рязанову показалось, что подполковник успокоился, и гроза

миновала.

— Не счёл нужным докладывать, товарищ подполковник, потому что действовал в рамках… В деле всё подробно описано. Могу

представить… Считаю, что…

— Считать ты будешь годы на зоне за превышение служебного

положения, понял? — усталым голосом сказал Нилин. — Быстро

сдай дело Ангелина своему заму…У тебя есть шанс достойно уйти

из органов…

Рязанов побледнел.

108

— Садись и пиши прямо сейчас.

— Что писать? — почти неслышным голосом спросил Рязанов.

— Учить тебя? Пиши рапорт, вот ручка… по состоянию здоровья

и по собственному желанию…

Рязанов уставился на своего начальника, не веря своим ушам.

Рука его дрожала.

— Давай, давай, не быкуй. Иначе, мало того, что с треском вы-летишь из органов за превышение и сядешь, так ещё и разжалуют

тебя, понял?

Рязанов прикусил губу и побледнел ещё больше. Трясущейся

рукой взял лист и ручку, начал писать…

Мебельная фабрика. Окошко кассы.

…Отойдя от кассы, Женя пересчитал получку, ловко перескочил

через ограду, минуя вертушку, у которой образовалась очередь, и торопливо направился к своему мотоциклу.

Окраина города. Гаражи.

…Выехав на окраину города, он долго рулил между одиночными

хибарами и гаражами, изредка останавливаясь, когда видел там людей. Спрашивал о чём-то. Ему отвечали — либо пожимая плечами, либо указывая куда-то ещё. И Женя продолжал колесить вокруг.

Наконец, он остановился у бетонного гаража, из которого на его

свист вышел хозяин. Говорили они недолго. Видимо, договорились.

Женя дал ему деньги, тот протянул ключи. Прощаясь, они пожали

друг другу руки и разошлись.

Автопарк.

…На территории автопарка происходило примерно то же. Женя

спрашивал, его куда-то направляли. Невысокого щупленького

человека, вымазанного в саже и копоти, он нашёл у крана с длинной

стрелой, отвёл в сторону и там что-то долго рассказывал. Человек

молча слушал, качал головой. Один раз даже отошёл, но вернулся

снова, услышав от Жени какие-то, наверное, важные для себя слова.

В результате Женя и ему отсчитал какую-то сумму…

Улицы провинциального города.

Мотоцикл он гнал потом по улицам города с весёлой решимо-109

стью на лице. Проезжая мимо стайки девушек у общежития техни-кума, притормозил, заметив среди них Вику. Медленно подрулил к

тротуару, притянул к себе девушку, ни слова не говоря, посадил её

на заднее сиденье и укатил…

Подруги ничего не успели понять. Как и сама Вика.

–...Куда? Ты что? Стой! Меня девочки ждут.., — кричала она, обнимая его сзади. — Я боюсь… Не так быстро…

Улица перед музыкальной школой.

…Он пронёсся перед музыкальной школой как раз в то время, когда

Женя в сопровождении матери возвращалась домой после занятий.

Он пролетел очень близко от них и успел заметить за это короткое мгновение в расширенных глазах Жени не безразличие, как

прежде, а растерянность, обиду, почти детскую беспомощность.

После этого он прибавил газ, Вика вскрикнула, обхватила его

ещё крепче, и они помчались дальше по улице.

Улицы провинциального города.

…Чуть позже, остановив мотоцикл за углом, он высадил Вику

со словами: «Всё! Приехали!» и умчался, зависнув на мгновение

поднятым вверх колесом…

Двор мебельной фабрики.

Утро перед проходной мебельной фабрики было не совсем

обычным.

Рабочие толпились, обсуждая что-то. Тихо переговариваясь, смотрели в даль фабричного двора на склад с разобранной крышей.

–…А ворота целы…

–…Какие ворота? Они через ограду…

–…Краном, наверное…

Стояли у входа две милицейские машины — «Волга» и «Москвич».

…Вышел из здания фабрики и прошёл между ними милиционер

с огромной овчаркой. Она подозрительно обнюхала всех, кто попался ей на пути. Остановилась и перед Женей. Но почему-то, обнюхав

его, дружелюбно повиляла хвостом. Вокруг засмеялись. Милиционер, зло прикрикнув на неё, потянул её за собой.

В толпе Женя выхватил на мгновение лицо Маркелыча. Мастер

смотрел в упор на него, и Женя отвёл взгляд.

110

В сопровождении директора затем вышли два человека — один

в форме, другой в штатском.

— Пусть заходят, — сказал штатский. — Работайте в обычном

режиме. Только к складу просьба никого не пускать. У следователя

ещё будут вопросы, — он указал на человека в форме и

направился к «Волге».

Гараж на окраине.

Женя и мастер стояли у гаража, снятого недавно Женей.

— Принюхайся, Иван Александрович, — говорил ученик мастеру, — чем пахнет? — И снимал с петель большой амбарный замок, и, как фокусник, распахивал перед ним двери. — Оно? Красное..?

Но лицо мастера оставалось растерянным — даже рот у него

приоткрылся. Он не отвечал. Не находил слов.

— Да ты что… что ты наделал? — выговорил он наконец. —

Ты понимаешь… ты кто..? А я, старый осёл… Я сейчас в

милицию…

— и повернулся, сделал несколько шагов в сторону.

— Маркелыч! — крикнул Женя. — Подожди! Ты куда? В милицию успеешь… Никогда не поздно, слышишь?! Стой же!

Мастер остановился. Женя подошёл к нему.

— Их бы всё равно украл ваш директор… как до этого всегда

списывал и продавал, неужели не ясно? И все вы

догадывались…

и все молчали… А теперь пусть он и отвечает…перед лицом закона.

Хотя бы за халатность. Разве это не справедливо?

Мастер молчал.

— Ну, Иван Александрович… Я понимаю… Это плохо, конечно… Но..

— Как ты это… сделал? Это же невозможно… Ты кто вообще? Вор?!

— Называй, как хочешь… Сделал, потому что мне хотелось сделать. На спор…

— С кем на спор?

— С собой!

— А я тут при чём?

— А при том, что… я всё продумал. Возьмёшь отпуск, работать

будешь здесь… сделаешь свой спальный гарнитур в стиле ретро…

Я уже и покупателя нашёл.

— А меня спросил?

— Ну, да… Я бы спросил и ты бы согласился…

— Вот, что, Женя… Я и сейчас не соглашаюсь. У тебя своя дорога, 111

у меня — своя… Прощай!

Он отошёл уже, когда Женя крикнул ему вслед:

— А свадьба?

В помещении музыкальной школы.

…Один раз Жене всё же удалось остаться наедине с Женей, хоть

и не надолго. Он прошёл в здание музыкальной школы ещё во

время урока, а ближе к концу занятий отошёл ближе к женской

раздевалке и стал ждать её. Увидев его, Женя сначала остановилась в

нерешительности, но потом подошла к нему сама.

— Подожди. Мне надо переодеться. Я быстро. — Сказала просто, будто виделась с ним вчера, а не полтора года тому назад.

…Когда она вышла, они отошли к дальнему окну в конце коридора.

— Больше не делай этого никогда, — сказала она. — Это

ни к чему, понимаешь?

— Женя… я же не виноват, что так случилось…

— Я и не считаю, что виноват. Дело не в этом теперь.

— А в чём?

— Во мне что-то произошло, а что — я и сама пока не знаю…

Наверное, так бывает в жизни… Прости, мне надо идти…

— Подожди, — он схватил её за руку.

Она слегка отстранилась.

— Ты изменился очень… — в глазах у неё блеснули слёзы.

— Я такой же, и к тебе отношусь… как раньше…

— Нет, Женя… ты стал другой… Отпусти… — она вырвала руку.

— Я пойду. Пережди, пожалуйста, немного, не выходи сразу за мной…

Он стоял и ждал, пока она шла по длинному пустому коридору…

Гараж на окраине.

…Лето близилось к концу. Накрапывал мелкий, колючий дождь…

Двое крупных ребят выносили из гаража части гарнитура из крас-ного дерева и складывали в кузов грузовика, крытого брезентом.

За погрузкой внимательно следил угрюмого вида коренастый

полный человек и ворчал:

— Не картошка… Куда смотришь? Поосторожнее! За всю жизнь

не расплатишься… — заглядывал в гараж. — Ну, всё там?

Вынесли последний кусок.

Крупные ребята запрыгнули в кузов.

112

— Всё в порядке? — спросил новый хозяин гарнитура.

— Всё! — ответили они.

— Поехали! — он махнул рукой.

Грузовик тронулся.

Прежде чем сесть в свой видавший виды «Москвич», покупатель отошёл с Женей в сторону — они рассчитывались.

В гараже.

…В опустевшем гараже остались потом Женя и Маркелыч. Мастер держал в руках непривычно большую для себя сумму в крупных купюрах и говорил:

— Куда мне столько? Возьми себе…

— Не думай, Иван Александрович, всё, что было нужно, я вы-чел… на организацию и подготовку… Ну, там аванс

исполнителям, ещё кое-что… А мне ничего не надо…

— Нет, Женя, так нельзя… Это не… честно…

— Какая уж тут честность, Маркелыч! — рассмеялся Женя. —

Преступный сговор — вот, как это называется в уголовном кодексе

РСФСР. — Заметив растерянность на лице мастера, добавил: —

Из — вини, я пошутил… не бери в голову…

— Возьми, не обижай мастера…

— Ладно, — согласился вдруг Женя. — Давай.

Взял деньги, задумался…

Улица перед домом мастера.

…К дому мастера Женя подъехал на «Жигулях»-копейке. Не новых, но вполне неплохо выглядевших.

Молодые уже стояли у подъезда. Всё, как полагается, — жених

в чёрном костюме, невеста в подвенечном наряде и с цветами… Мастер тоже был в костюме и при галстуке. Из окна на них смотрела

женщина — мать невесты. Она махала им рукой и утирала слёзы…

Они сели в машину. Женя посигналил несколько раз и выехал

со двора.

Перед ЗАГСом.

Когда все вышли из машины, и молодожёны направились к вхо — ду, Женя остановил мастера и протянул ему ключи от машины.

— Что это? — не понял мастер.

— Подарок. — Сказал Женя. — Молодожёнам… Иди, Маркелыч, 113

тебя ждут, — он показал вконец растерянному и растроганному

мастеру на стоявших у входа в ЗАГС молодых.

— А ты? — спросил мастер.

— Я не по форме одет, — сказал Женя, показав на куртку

и мятые брюки.

Махнул рукой жениху с невестой и пошёл по улице, не оглядываясь…

Конец четвёртой серии

114

ПЯТАЯ СЕРИЯ

Тюрьма. Камера.

…После завтрака Женя сидел за столом и смотрел на небольшую

фотокарточку с помятыми углами.

…Четверо ребят на вокзале, на фоне вагона. Совсем ещё юные, беззаботные лица… Диман, Зуб, Костик. И он сам…

Женя задумался.

Когда забирали посуду, послышался голос дежурного:

— Ангелин, к адвокату!

Коридоры тюрьмы.

…Его вели под конвоем через множество коридоров и лестничных маршей.

…Вместе со звуком шагов до его слуха стал доноситься, неизвестно откуда, звонок телефона. Звук всё нарастал, становился

явственнее — настолько, что он остановился, прислушался…

Кладбище.

И увидел себя:

…Он шёл по аллее кладбища, мимо памятников, вглядываясь

в незнакомые лица, смотревшие на него, на мир из глубины камня…

Звонил телефон.

Он нащупал его в кармане, достал, посмотрел на него, но не включил…

Коридоры тюрьмы.

— Двигайся! — подтолкнул его конвойный. — Ну? Чего стал?

— Давай, давай, шевелись! Спишь на ходу, что ли! — сказал

беззлобно другой.

Женя зашагал дальше, а телефон всё звонил и звонил…

Они остановились перед знакомой дверью. И дальше — всё, как

обычно. Один конвойный у двери, другой — вместе с ним в комнате…

За исключением самой встречи.

Комната для встреч с адвокатом.

…За столом сидела довольно миловидная женщина лет тридцати

пяти, натурально рыжая. Женя улыбнулся, и она в ответ — тоже.

Совпадение масти было очевидным. Но и она, и он, обратив на это

115

внимание, знали, что дело не только в одинаковом цвете волос.

— Лариса Бутман, — сказала она, слегка привстав и протянув

ему руку. — Садитесь.

Женя сел.

— Евгений Ангелин, — начала она официально, возможно, имея

в виду стоявшего у двери конвойного. — Я, естественно, ознакомилась с вашим делом. Многое пока не в нашу пользу… Есть факты, но есть и, мягко говоря, натяжки, подтасовки со стороны обвинения… Но я надеюсь, мы найдём и детали, и факты, на которые

мы сможем опереться…

— Я уже не надеюсь…

— Не надо спешить, Евгений. А пока меня интересуете вы.

— В смысле?

— В смысле вашей жизни… Расскажите немного о себе. Мне

надо лучше знать вас. Жизнь ваша сложилась не очень… гладко.

— Ну, скажем, совсем не гладко…

— Я слушаю.

— Знаете… я всегда был против слова «сложилась»…

Лариса посмотрела на него с интересом.

— Складывается не так уж много… в нашей жизни… даже с учё-том…роковых случайностей и совпадений… В основном, мы сами

складываем всё… точнее — закладываем. Дальше начинаются

закономерности…

Заметив улыбку на лице адвоката, Женя расценил её по-своему, замолчал.

— Продолжайте, я слушаю… Это интересно.

— Это, скорее, банально. Результат долгого одиночества… и вы-нужденного безделья… Когда можно оглянуться в прошлое…

Записная книжка

Улицы провинциального города.

…Женя мчится на мотоцикле по улицам города. На заднем сидении — Колян. Оба с каким-то особым выражением лиц — суровым

и мрачным. Едут молча…

На перекрёстке они остановились, пропуская машины, и увидели Рязанова, который собирался перейти улицу. Женя не обратил на

него внимания, а вот Колян, только что вернувшийся после

116

отсидки, присвистнул удивлённо и дёрнул Женю за рукав.

— Вот те номер… ты глянь, Ангел, самый честный мент в мире

собственной персоной! Чего это он не в форме?

— Он больше не мент, — спокойно ответил Женя и вывернул

ручку газа.

Прежде чем они сорвались с места, Колян успел показать бывшему милиционеру вполне понятный жест ладонью поперёк шеи

— не удержался. Потом, уже по дороге, ему всё не терпелось узнать, что же такое произошло с Рязановым.

— Почему? — кричал он против ветра в ухо Жене.

— Не знаю… уволили, наверное…

— А теперь… что делает?

— У нас на фабрике… в ВОХРе..!

— Где?

— ВОХР! ВОХР!

Женя прибавил газ.

— Не гони, Ангел, навернёмся! — кричал Колян.

Ангел гнал. Они ехали на вокзал — получать груз 200.

Костика. Константина Петровича Мишина.

Железнодорожные пути. Тупик.

Они подогнали грузовик прямо к последнему вагону.

Там уже стояла толпа. Плакали женщины. Суетились, получая свой

груз, мужчины.

Сопровождающий, человек в военной форме, стоял на площадке

товарного вагона. За его спиной были видны цинковые гробы, сложенные в ряд. Прежде чем выдать очередной, он долго разбирался

в своих бумагах.

Спросил документы у Жени. Женя показал паспорт.

— Чей?

— Мать, — сказал он. — Зачем ей сюда?

Военный сверил фамилию по спискам.

— Распишись.

Женя расписался.

С помощью двух носильщиков они с Коляном перетащили цин-ковый ящик в кузов машины. Расплатились.

Привокзальная площадь.

117

На привокзальной площади их ждала мать Костика.

Она тихо плакала.

Женя вышел из машины, посадил её в кабину, хоть она и поры-валась подняться в кузов.

— Не надо, тётя Галя… — сказал Женя. — Мы ещё должны заехать… в одно место…

— Куда? В морг? Не дам… Не хочу…

— Нет, не в морг…

— Поезжай за мной, — сказал Женя водителю, садясь на мотоцикл.

Колян остался в кузове.

Улицы провинциального города.

Женя ехал медленно. Грузовик за ним — так же медленно, и это

было похоже на торжественную траурную процессию…

Территория автобусного парка.

…Человек в защитной маске, стоя в кузове, автогеном разрезал

запаянный шов цинкового ящика.

Женя, Колян и мать Костика стояли внизу, у откинутого борта

машины. Когда показалась крышка деревянного гроба, мать Костика заголосила…

— Он забит… гвоздями. Его уже не откроешь… Нельзя. — Сказал, спрыгивая, сварщик.

Дом деда. Кабинет деда.

Придя домой, Женя хотел сразу пройти к себе, но дверь кабинета

была приоткрыта, и дед увидел его. Подозвал. Женя подошёл, встал

рядом. Дед сидел перед телевизором. А на экране был Горбачёв.

Не отрываясь от телевизора, дед спросил:

— Ну как? Всё сделал?

— Всё… — Женя ответил тихо, опустив голову.

Дед обернулся к нему, положил руку на плечо, слегка притянул

его к себе. Жене была непривычна нежность обычно сдержанного

на чувства деда, и на глазах у него показались слёзы.

–…Он был очень…хороший… Я с ним больше других дружил…

— Жаль, — вздохнул дед. — Я тебя понимаю. Кто у него..?

— Только мать… Отца давно нет… умер…

Дед опять обернулся к экрану, прислушался к словам Горбачёва.

118

Женя был уже почти у двери, когда дед снова позвал его.

— Вот, возьми, — достал из ящика письменного стола деньги, —

дашь матери. Если надо помочь чем-нибудь, скажи.

— Ничего… справимся. Спасибо, дед.., — сказал Женя и вышел.

Из телевизора слышались аплодисменты.

Дом деда. Комната Жени. Мансарда.

…Женя лежал в своей комнате на кушетке и смотрел на фотографию, сделанную им на вокзале, когда провожал ребят в армию.

…Диман и Зуб были серьёзны, а Костик смеялся.

На другой — они были все четверо. И Костик — рядом с ним…

Квартира Костика.

…Фотография Костика в рамке на старом комоде. Поперёк

угла — чёрная лента. Рядом — другая фотография. И тоже в рамке.

И тоже, как будто Костик. Но это — не он. Мужчина, очень похожий на Костика — это его отец. Оба улыбаются одинаково — широкой, немного наивной улыбкой…

Чьи-то руки ставят рядом с ними вазу с цветами… Поправляют

чёрную ленту на рамке… Это — мать Костика.

Та же комнатка — с убогой, скудной обстановкой.

Несколько человек за столом — две старушки-соседки, девушка, помогающая накрывать на стол, Колян с Женей.

— Тётя Галя, — заглядывает в комнату девушка, — картошку нести?

— Неси и садись, детка, — отвечает мать Костика. — Дочь моей

подруги покойницы, Настя, — поясняет она Жене. — Дружили

они…

Девушка ставит на стол блюдо с картошкой, от которой поднимается пар, садится, и Колян разливает водку.

Сидят, молча, не зная, что говорить, с чего начинать.

–…Ладно… Раз так… За Костика… моего… за сыночка.., — говорит Галя. — Чтоб… чтоб…ему… — дальше продолжить ей не

удаётся. Она подносит дрожащей, непослушной рукой рюмку ко рту

и, про — ливая, пьёт до дна.

Пьют все. И старушки пьют.

Опять наступает тишина. Неловкая.

— Самый культурный был… — вдруг говорит одна старушка

другой. — Всегда здоровался, дорогу уступал…

— Что? Где был? — не слышит та.

119

Соседка шепчет что-то ей в ухо. Обе всхлипывают и дружно

хватаются за платочки.

— Ешьте, стынет картошка… Пейте… И вы, мальчики… не стесняйтесь…

Колян разливает водку и говорит:

— За нашего друга, за Костю… Мы его никогда не забудем.

Пусть земля ему будет пухом…

Всхлипывая, выходит из-за стола Настя, бежит на кухню.

Звук ножей, вилок. Едят молча.

Мать Костика тоже ест. Откусывает по кусочку хлеб, медленно

жуёт, глядя на фотографии. Потом вдруг обращается к Жене:

— Никогда не прощу себе, знаешь, чего? Что велосипед… велосипед его выбросила.., — всхлипывает. — Никогда не прощу…

Как он ему радовался… И как потом плакал.., — и она, больше не в

си — лах сдерживаться, рыдает во весь голос.

Голосят и старушки.

Неслышно плачет на кухне Настя, глотая слёзы. Она поставила под

воду чайник, и смотрит, как переливается вода через край…

Улица перед домом Костика.

…Женя и Колян стоят на улице. Уже вечер. Ранняя весна, и ветер

холодный. Колян и Женя курят, перед тем, как разойтись по домам.

Колян покачивается и говорит заплетающимся языком.

— Скажи, вот ты умный… за что его… а? Ну, за что? Меня

на нары — я знаю… за что… и вас всех чуть за собой не потянул…

ладно… стоп… это уже другая тема… А Костика, говорю, за что?

И тех других… в цинковых ящиках…

— Его к ордену представили, — говорит Женя, — а он получить

не успел…

Колян бросает недокуренную погасшую сигарету, закуривает

другую, но не с того конца.

— Сука… — бормочет он, бросая и эту. Копается в пачке, но она

пуста. — Сука.., — повторяет, комкая пачку.

— Возьми, — протягивает ему Женя свою.

— Нет, Ангел, не надо… Хорошо, что я тебя встретил… А то бы

уехал, и не повидались бы…

— Куда это?

— Отец меня к себе забирает… на Север. Работает он там… Хо-120

чет из меня человека сделать… Может и сделает… кто его знает…

— Когда едете?

— Дней через десять, наверное… Ну, бывай, пока!

— Пока!

Они расходятся.

— Слышь, Ангел! Постой…

Идут навстречу друг другу. Коляна качает ещё заметнее.

— Тебе плохо? — спрашивает Женя.

— А кому сейчас хорошо? — смеётся пьяно Колян. — Подожди…

Знаешь, чего я хотел тебе сказать… давно… Ты не помнишь уже… а

у меня в башку врезалось… хоть и было…лет десять назад… Как

рано утром мы в очереди стояли. Должны были продукты привезти, а привезли…уроды… ковры и хрусталь… Помнишь, Ангел?

— Нет… И чего?

— Ничего. Дай всё же закурить. — Колян затянулся, закашлялся. — Только я постарше тебя был…и посильнее… Я тебя из

очереди вытолкал и на твоё место встал. А твой отец, боксёр, меня

при всех мордой в землю… Я плакал, а ты на меня смотрел… Я тебя

сразу вспомнил, как увидел…

— А-а-а… вспомнил…но то, что это ты был… нет. Ладно, прости, если так.., — сказал Женя с улыбкой.

— Давно простил. — Колян обнял Женю. — И ты меня прости…

Слышь, Ангел, может, тебе теперь… западло… со мной встречаться…

ты скажи… я пойму…

— Ты что, совсем? — обиделся Женя и повернулся уходить.

— Ладно-ладно, погоди, не выёживайся. Знаешь, что? Я хочу

с ментом бывшим… немного побазарить… Ты за? Руки у меня очень

уж чешутся…

— Ну его, что с дерьмом связываться… Пусть плывёт себе…

Охота мараться?

— Добрый ты… а я — нет… Ну, давай, встретимся ещё…

И опять разошлись.

Перед воротами фабрики.

Конец рабочего дня.

Женя и Маркелов, переговариваясь, выходят за ворота фабрики.

В сторожке у ворот — два охранника. Один из них — Рязанов.

Глаза их встречаются, и Женя успевает заметить недобрый блеск

121

в его взгляде — настолько очевидный, что даже мастер обращает

на это внимание.

— Что этот новый на тебя так уставился? Ты его знаешь?

— Первый раз вижу.

Вышли за ворота.

— Мастер! Маркелыч! — послышалось из остановившейся

впереди «Волги», и вышел из неё коренастый смуглый человек.

Его Женя сразу узнал — покупатель мебельного гарнитура. Но тот

на Женю даже не посмотрел. Ему нужен был мастер.

— Ты подожди, я сейчас, — сказал мастер Жене и пошёл к машине, которая также двинулась к нему, только задним ходом.

Женя остановился в сторонке, закурил.

Мастер вернулся скоро. Выглядел он немного растерянно.

— Дай-ка закурить, — сказал он Жене.

— В чём дело? — спросил Женя. — Если у него

вопросы, я с ним поговорю.

— Нет вопросов… Точнее, есть, но… — Иван Александрович, говорить будешь? А то я пошёл.

Мастер начал сбивчиво рассказывать:

–…Предлагает работать у него… Он цех открыл…мебельный, хочет дорогую мебель делать… на заказ… Говорит, переходи ко

мне, выйдешь на пенсию, главным мастером будешь… И людей

набери нужных…

— А материал? А где сам цех? А сколько платить будет, сказал?

— поинтересовался Женя, ничуть не удивившись.

— Сказал, материалом будет снабжать…Насчёт цеха договорил-ся пока что с хозяином того же гаража… Ну, а денег, сказал, много…

Спрос большой на мебель в стиле ретро…

— И что ты ему ответил?

— Ничего… пока ничего. Сказал, подумаю…

— Ну и зря, соглашайся. От таких предложений не отказываются.

— Да? — с сомнением посмотрел на Женю мастер.

— Я бы не отказался.

— Раз так, пошли со мной. Пойдёшь?

— Нет, Маркелыч, спасибо. Я и с фабрики уйду, наверное. Что

мне там без тебя… Да все уходят… Одна ВОХРа останется… Кому

наша мебель нужна?

122

Двор перед домом деда.

Однажды дед, вернувшись с работы, не стал подниматься наверх, а остался сидеть во дворе на скамейке. Ангора вышла к нему, и они так долго сидели вместе.

Жене из окна была хорошо видна скамейка, и он не сразу

спустился к ним — ждал, пока поднимутся сами. Но они не поднимались. Потом, когда вернулась мать и тоже подошла к ним и тоже

осталась, Женя понял: что-то случилось.

Тогда и он спустился. Увидев его, дед замолчал. Стал раскуривать трубку, и у него дрожали руки.

Но Ангора допытывалась:

–…А Нестеров, Королёв… и этот, как его…ну, которого ты учиться

отправил, а потом в замы взял… Белов? И он? Дед горько усмехнулся.

— Он-то и был первым… Сам вызвался… Всё наплёл — и работу

в органах, и злоупотребление служебным положением… Ну, а после

него и Нестеров с Королёвым. Тем уже было легче…

— А из… партии тоже? — спросила мать.

— Косарев всё юлил, боялся мне в глаза смотреть. Сказал, что

этим вопросом обком займётся… А я уверен — оттуда всё и

пошло…

Женя слушал молча.

Он смотрел на деда и не узнавал его. Дед будто постарел у него

на глазах. Хотя внешне ничуть не изменился. Был такой же вальяж-ный, красивый. Женя сел рядом с ним.

Дед положил руку ему на плечо.

— А в принципе, может, и нормально всё… Новые времена на-ступают… — посмотрел на внука. — Вот только с ними что будет?

Ладно, встали… Собрание считаю закрытым… Пошли ужинать.

— Может, в Москву бы позвонил.., — сказала неуверенно Ангора.

Дед остановился, резко обернулся:

— Ты что, Анна Георгиевна, за кого меня принимаешь? Чтоб за

себя просил? Я? Ты это когда-нибудь видела? Да и потом… тебе не

понятно, что ветер из Москвы дует?

— А Серов? — поддержала Ангору дочь. — Вы же с ним…

— Ну, хватит. Нечего воду толочь… Видишь? — Посмотрел на внука.

— Стоит только безработным стать, как все тебя дураком считают…

Перед воротами фабрики.

123

…На пути к фабрике утром Женя встретил нетрезвого Рязанова.

Он, наверное, только что сдал смену — возвращался после ночного

дежурства. Мало того, что охранник был пьян, он был сильно избит.

Глаз заплыл и губа раздута…

Женя засмотрелся.

Рязанов шагнул к нему и преградил дорогу.

— На работу собрался? Или… доски воровать?

— Какие доски?

— Деревянные…Думаешь, шито-крыто? Я твой почерк знаю…

И за это ответишь.., — показал на своё лицо, — вместе со своим

дружком-уголовничком…

— Может, дашь пройти, начальник?

— Я теперь не начальник, но ты у меня… всё равно пройдёшь…

по этапу…

— Чего пристал? — перешёл на другой тон Женя. — Милицию

позвать?

Рязанов, качаясь на нетвёрдых ногах и бормоча что-то под нос, отошёл. Женя успел разобрать:

–…Прошло твоё время, счастливчик. Слышишь? — обернулся, едва при этом не упав, погрозил пальцем. — Всё… Хана. Теперь

вре — мя расплачиваться… И никто тебе не поможет. Ответишь за

всё…

Дом деда. Комната Жени. Мансарда.

К деду приехал друг из Москвы. Приехал ночью, и никто его

не видел. И уехал засветло. Так что опять никто его не застал…

Они заперлись в кабинете и долго беседовали, почти до самого утра.

Комната Жени была над кабинетом, в мансарде, и, лёжа на кровати, под стенкой, где проходила труба отопления, он сквозь сон

улавливал отдельные предложения, которые запомнились ему

каким-то непонятным и таинственным смыслом.

«…Мы им ничего не должны, запомни, Ливан, — говорил дед. —

Это они в долгу перед нами…».

«Они? Жди, как же… Ты вот, дождался? О себе и не говорю»…

Неразборчиво отвечал дед. Перешли на шёпот. И потом:

«То-то и оно… А теперь им не нужны свидетели… Они были бы

рады, если бы мы там и подохли»… — говорил гость.

Пауза.

Спать Жене уже не хотелось.

124

Дом деда. Прихожая.

Неслышно ступая босыми ногами, он спустился вниз, подошёл

к двери кабинета. Она была чуть приоткрыта.

Дом деда. Кабинет деда.

Дед с гостем сидели за накрытым столом.

Гость, то есть, Ливан, про которого Женя слышал и прежде, был

до смешного похож на… Лаврентия Берия. Та же лысина, так же

поблёскивали стёкла очков…

–…Не отмахивайся. Моё дело предупредить, — говорил Ливан,

— а там, как знаешь… Тебе виднее… Ладно… мы всё не о том…

Как дальше жить будешь? Я… как узнал… что ты не удел, сразу

поду — мал… не мог же я тебя так оставить… Давай ко мне… ».

— И чем буду заниматься? — смеялся дед. — В авторитеты..?

— Обижаешь, братан, — в тон ему отшучивался Ливан. — Какие там авторитеты… У меня производство… всё по закону…

— И как ты это устроил..?.

— Очень просто… Цех поначалу открыл… Всё честь по чести…

Спортодежду шили. И неплохо… «адидасы» всякие… Второй открыл. Тут и началось. И сверху с протянутой рукой, и снизу

братва… Ну ты понимаешь… Не люблю прогибаться. Нашёл общий

язык.

И с теми, и с другими. Верхние, скажу, жаднее были. А с нижними

— легче. Уважать стали… Оценили. Не то, что… наши… А ты говоришь, авторитет… Какой там авторитет? Просто работа такая… Так

и живу. И тех боюсь, и этих. Но виду не показываю… —

Засмеялся.

— Давай выпьем…

Выпили. Дед не смеялся.

— Ты… поосторожнее… Не увлекайся.

— Ты бы о себе подумал, Гриша… Теперь всякое может быть…

А как доктор? Хотел бы я его повидать…

— У него тоже проблемы. Недавно сказал, что хотят вроде бы

его снова в Кабул отправить. То ли командировка, то ли вообще…

— Можешь не сомневаться — «вообще». Как видишь, мои опа-сения не просто так… с потолка… Могут, могут сделать всё

чистень — ко… культурненько… если захотят… И за тебя возьмутся…

— А мне что? Я пенсионер… Кому я нужен? Сижу себе, телевизор смотрю, никому не мешаю…

125

— Ошибаешься, командир. Или придуриваешься? Спецсекрет-ная операция провалена, а исполнители живые ходят? И знают

при этом, кто из руководства завалил и как? Ты забыл? Нас только

трое осталось… И это сейчас, когда всё может всплыть в любую минуту… — Ладно, не гони… Может, и пронесёт, — сказал дед, разливая водку. — Лучше,выпьем… за нас…

Выпили. Потом дед сказал, вставая:

— Сквозит что-то…Я хотел тебя попросить… ты понимаешь, с внуком у меня.., — подошёл к двери и закрыл её. Женя постоял —

постоял, ничего не расслышал и так же осторожно поднялся к себе.

Уснуть ему в ту ночь так и не удалось. Уже светало. Он выглянул в окно.

…Дед провожал Ливана до машины. Они обнялись, похлопали

друг друга по спине и расстались…

Дом деда. Кабинет деда.

Женя с дедом чистили оружие. Как в прежние времена. Но настроение было совсем другое, и это сразу бросалось в глаза.

— Где ты их нашёл? — спросил Женя.

— Кого?

— Ну… их… покупателей…

— Не я. Зуев нашёл… доктор.

— А не жалко?

— Жалко…

— Хоть что-то бы оставил.

— Оставлю. Вот этот «Вальтер».

— А «Вальтер»-то зачем?

–…С собой унесу…

Женя удивлённо посмотрел на деда.

— Куда?

— Шутка, — не сразу и не весело ответил дед, потрепав внука

по волосам. — Они вечером придут. Скажете, что меня дома нет…

Пусть мать командует парадом…

…Коллекция была упакована в коробки разных размеров и сложена в углу комнаты…

Дед сидел за своим письменным столом с погасшей трубкой

во рту и смотрел на стену перед собой…

…Голая стена, на которой остались следы от провисевших на ней

126

много лет предметов…

Дом деда. Комната Ангоры.

Ангора опять слегла с давлением.

Мать сидела рядом с ней у постели, надувала грушу тонометра, качала озабоченно головой.

В комнату заглянул Женя.

— Ты меня звала? — Спросил он у матери.

Та кивнула, давая понять, чтобы подождал.

Бабушка изредка стонала.

–…Как там..? — спрашивала она слабым голосом.

— Ничего… Повыше нормы…Но мы сейчас спустим… Я Женю

сейчас за лекарством пошлю.

— Я не о том… Как он? — показала глазами на дверь кабинета.

— Нормально. Фильм по телевизору смотрит. Что ты беспоко-ишься? С ним всё в порядке.

— Нет, дочка… Я за него боюсь… У его отца, у деда твоего, инфаркт случился, а он и не знал… Проходил… так три дня… А

потом… свалился… И всё…

— Он сильный, Ангора, не думай… В конце концов, отставка… пен-сия… — это ведь не смертельно. Он справится… Он уже справился…

Конец ознакомительного фрагмента.