Сказки темной Руси

Инна Ивановна Фидянина, 2023

Гуляли, значит, по матушке Руси три статных молодца, три брата Доброслова. И добрых слов у них было немерено: кому здравия пожелают, кому советом помогут, а кому и утешением. Младший брат Доброслов был хорош со всех сторон, потому как слово вещее знал. И слово это – бу… ба… бе… Ах, впрочем, неважно! Что толку нам с вещего слова? Морды свои лживые словесами не отбелим, только больше грехов на душу навесим, да и те не взвесим.Средний брат Доброслов был пригож со всех сторон, потому как байки светлые знал. Вот вы слыхали байки светлые, нет? И я не слыхала, я всё про нежить да нечистую силу байки баю. А он про Ярило да про прочие светила сказы сказывает, вот поэтому его душа птахой и порхает.Старший же брат Доброслов – горбун. А всё от поклонов уважительных: кланяется он низёхонько, извиняется скорехонько да головушкой об сыру землю бум-бум-бум! Ну как тут ни скрючиться да ни скукожиться?Вот так и ходили три Доброслова по земле Русской, пыль словесную поднимая....

Три брата Доброслова

Гуляли, значит, по матушке Руси три статных молодца, три брата Доброслова. И добрых слов у них было немерено: кому здравия пожелают, кому советом помогут, а кому и утешением. Младший брат Доброслов был хорош со всех сторон, потому как слово вещее знал. И слово это — бу… ба… бе… Ах, впрочем, неважно! Что толку нам с вещего слова? Морды свои лживые словесами не отбелим, только больше грехов на душу навесим, да и те не взвесим.

Средний брат Доброслов был пригож со всех сторон, потому как байки светлые знал. Вот вы слыхали байки светлые, нет? И я не слыхала, я всё про нежить да нечистую силу байки баю. А он про Ярило да про прочие светила сказы сказывает, вот поэтому его душа птахой и порхает.

Старший же брат Доброслов — горбун. А всё от поклонов уважительных: кланяется он низёхонько, извиняется скорехонько да головушкой об сыру землю бум-бум-бум! Ну как тут ни скрючиться да ни скукожиться?

Вот так и ходили три Доброслова по земле Русской, пыль дорожную поднимая, пыль словесную пуская, а дел не делая. Но на то они и Добрословы, чтобы не руками махать, а языками чесать. Но люди, они ж неразумны по большей своей части, не всегда внутреннюю суть Добрословов уразумевали: то каликами перехожими их обзовут, а то и дармоедами кличут. Но самые понятливые братьев божьими людьми называли да в хату к себе звали, а те и не отказывались. День гостюют, два гостюют, три… А когда хозяин иль хозяйка смекали, что Добрословы — дармоеды и есть, гнали их взашей со двора!

Ну вот, значит, гуляли братья как-то раз по реке Каменке. Увидали девку завидущу: красно платье до муравы свисает, коса до пояса, очи за волосами прячет, стоит у деревца, плачет. Подходят к ней три наших молодца, три красавца расписных:

— Чего, младая баба, рыдаешь, чего глаза не подымаешь?

Испугалась девица парней пришлых, еще пуще очи прячет и робко-робко так говорит:

— Меня батюшка из дома прогнал.

— Чего так?

— Брюхатая я! — и зарыдала девка горше прежнего.

Удивились Добрословы, нахмурились:

— Эка невидаль — брюхата! Возрадоваться надо да дитятку ждать, а мужу слова ласковы в постельке шептать.

— Тут то всё и дело, нет у меня супружника, а был у меня полюбовник — тятьке неугоден, маменьке не мил.

— Из батраков что ли, совсем нищ да гол как сокол?

Перестала плакать девица нарядная, ухмыльнулась як луна, подняла на Добрословов ресницы пушистые и тихонько хихикнула:

— Да не, и статен, и румян, и работящ, и роду вольного. Но у Вани есть один изъян, намедни он был сильно пьян и поспорил с моим тятечкой: кто кого переборет.

— Ну и?

— И проспорил Ваня, и-и-и… — зарыдала девка вновь. — «А к чему в семье хилый яки тощий?» — сказал папочка и погнал жениха вилами. А вилы вострые были, они его насквозь и проткнули.

— Ух ты, боже ж мой! — заголосили Добрословы.

А девка продолжила нелёгкий сказ:

— Ну как Ивана схоронили, то оказалось что я брюхата без мужа и даже без жениха. Как ни крути, порочная. Утопиться я собралась, добры молодцы, не стойте у меня на пути!

Хмыкнули мужики, пожали плечами:

— Да мы и не стоим вовсе! Иди, топись. Нам то что?

Не понравилось это глупой мамке, она бровью повела, руками развела, глаза сощурила и мурлычет:

— А чего это вы меня на тот свет побыстрей выпроваживаете? У меня, поди, дитя во чреве сидит, ножками дрыгает, того и гляди заугукает!

Отвернулись от неё Добрословы:

— Ну не хочешь, не топись, а мы дальше пойдём, нам и дела нету!

А девица сноровистой оказалась, топнула ножкой, звякнула серёжкой и хвать старшего Доброслова за рукав:

— Постойте, негоже бабу одиночкой в горести оставлять!

— А твоему отцу гоже женихов на вилы сажать? Поганый твой род! Вот нисколечко нам тебя не жалко.

Выпучила утопленница зенки страшные, жутко ей стало отчего-то: речка Каменка журчит угрожающе, ворон чёрный на ветке всё «кар» да «кар», а перехожие стоят — над ней насмехаются. И побежала она к себе во двор — отца палкой бить да…

— В гроб положить.

— Не, во гроб не положит, а так, покалечит немножко.

— Не покалечит! Откуда в ней силы мужицкие? Намнет бока и отпустит. Будет знать старик, как парней да дщерей в тёмную Навь выпроваживать.

— И то верно.

И побрели дальше три Доброслова, три добрых молодца: кому поклонятся да здравия пожелать, кому советом помочь, а кому и утешением.

А ты спи, Егорка, долго,

но коль получишь по лбу,

то знай — тебе наука

такая штука, штука.