Полеты на Марс и наяву, или Писатель-функционал

Инна Ивановна Фидянина, 2023

Графоман Безделкин мечтает стать ведущим писателем России. Однажды ему приходит письмо от ведущего издательства ЭСКИМО, и о чудо, его берут туда на работу, и именно ведущим писателем. Но тут в ход событий вмешиваются тёмные силы в лице министра космонавтики Розгина… Министр забирает Безделкина к себе на космодром Восточный описывать настроения космонавтов. Но вместо космонавтов графомана ждёт на космодроме мистер Пустота и совсем уж непонятные вещи и события!

Глава 2. Дорога в аэропорт

Светка встретила Ивана нарядная, с двумя бокалами шампанского в руках. На её столе ещё много чего стояло, лежало, испускало аромат, вплоть до заливной рыбы. Но Водкин очень хорошо помнил этот сюжет, поэтому сразу перешел к делу.

— Здравствуйте, Светлана Геновна, выдайте, пожалуйста, документы, а то мне некогда!

Иван механически взял бокал из рук бывшей коллеги, механически его опрокинул в рот и механически поцеловал женщину в губы. Светка же наоборот, оказалась девушкой отзывчивой и ничего механически делать не стала, напротив, она закипела, забурлила и потащила Ваню к кровати.

Через полчаса сопений и пыхтений, мужчина показал даме, что он мужчина и быстро оделся. А голая и почти неудовлетворённая Геновна, матерясь и чертыхаясь на весь свет, поплелась за его трудовой книжкой куда-то очень далеко, аж в соседнюю комнату. Писатель вяло поклевал винегрет и по привычке проверил почту. На его смартфоне загорелось уведомление от приложения «Жизненный советчик».

— Ну что там ещё? — функционал раздраженно открыл сообщение.

Письмецо весело поблескивало снежинками, дедом Морозом, Снегурочкой и гласило: «Козёл! Тебе уж лет под сраку. Без детей и внуков захотел остаться?»

Безделкин вздохнул, скучно оглядел уютную Светкину комнатку, представил, как она туда-сюда будет мелькать перед его глазами, а потом дети начнут мелькать туда-сюда, тёща, тесть, все её и его родственники, а потом ещё и внуки, и не дай бог, правнуки! Ивану стало дурно. Чтобы вывести себя из гнетущего состояния, Водкин-Безделкин попытался вспомнить всех знаменитых холостяков. Но на первом же и остановился (в силу своей профессии):

— Во, Пелевин! Не женат и ничего, рожает свои романы и рожает, один за другим, один за другим… А вот интересно, что важнее: дитя или хороший роман? Чудно, однако… А если рассудить так: родить ты несомненно должен, для этого ты и родился на свет, но кого или что? Вот в чём вопрос! Родить ребёнка… родить литературу… родить космический корабль… родить периодическую таблицу химических элементов… Да мало ли чего ещё можно родить!

Нет, псих-одиночка никак не мог понять: почему обязательно каждый, каждый, каждый, гражданин-функционал должен непременно оставить после себя детей и внуков. Неужели какая-нибудь другая великая миссия не сопоставима и несоразмерна с рождением ребёнка?

Этот же вопрос он задал «Жизненному советчику». Приложение подумало, подумало, хотело было перегреться, вспыхнуть и спалить нахрен операционную систему, да и весь смартфон заодно, но передумало и написало очень коротко «Козёл», а рядом нарисовало эмодзи козла.

Философия не входила в жизненные планы «Жизненного советчика», оно было запрограммировано очень просто и практически — для низшего сословия, для функционалов. Покупая телефон или планшет, вы автоматически приобретаете встроенное в него приложение «Жизненный советчик», и избавиться от навязанной услуги у вас нет никакой возможности — оно встроено, оно не удаляется. Олигархи, однако, покупали свои гаджеты совсем в других магазинах и совсем по другим ценам. В их приборах нет услуг, предоставляемых правительствами всех без исключения стран, но есть много чего другого (от чего не застрахован никто на нашей горемыке планете), а конкретнее: тотальный контроль и прочие мелкие радости.

В комнату пришлёпала одетая в домашний халатик Светка с полотенцем на голове — помылась, значит. Ага, ну, а куда ей спешить? Она кинула на стол трудовую книжку Водкина-Безделкина и его заявление об уходе:

— Подписывай, твою мать! — глаза Геновны сверкали разрядами гневных молний.

Ну ещё бы, такой куш (то есть жених) уплывал прямо из рук в неизвестность. Ей даже и в голову не пришло спросить, куда он уходит? Она и так знала куда — в большую писательскую славу. Она готовилась к этому дню уже давно, заранее. И знала точно: туда её Водкин никогда не позовёт с собой.

— Подписывай! — передразнил девушку будущий великий писатель — А ручка где?

На стол со свистом ракеты полетела ручка. Безделкин подписал своё заявление, забрал документы, встал, поклонился, театрально поцеловал руку леди и направился к выходу.

— Баран! — услышал он в спину.

Ну и ладно! Иван захлопнул чужую дверь и его ноги весело, и звонко застучали вниз по лестничной площадке.

— Такси сюда! — приказал мужчина своему телефону и вышел во двор.

У подъезда что-то запрещенное курили полусонные подростки, вяло ржали и гнусавыми голосами обсуждали… нет, не новинки Young Adult, а… его, Ивана. До уха писателя доносились лишь отдельные слова «быдло», «чухан» и куча неприличных. Наш интеллигент поморщился:

— Нет, таких детей нам не надо! Интересно, а сколько умных, образованных мужчин не хочет иметь сыновей по такой же причине?

Этот вопрос он задал и электронному советчику. Тот попыхтел, поморщился, но как ни странно внятно и разумно ответил: «Ага, а твои дочки обязательно станут проститутками, другого пути у них нет.»

Иван кивнул:

— Да, дети — это всегда риск. Хотя писать романы — тоже риск, но не такой великий. Невеликий роман можно и в помойку спустить. А вот попробуй семнадцатилетнего подонка опустить в контейнер с мусором и захлопнуть крышку, — Иван покосился на шатающихся подростков.

«Странный ход мыслей! Перезагрузите свою умственную систему, товарищ», — плюхнулось сообщение на экран его телефона.

— Ничего странного! — разозлился Водкин-Безделкин.

«Жизненный советчик» сделал вид, что вздохнул: «Первоначальный фактор — любовь к бабе. Последствия — дети. Обычный человек не думает о последствиях, а думает о бабе. Очень, очень плохо, Ваня, что ты не обычный человек и не думаешь о бабах вообще!»

Тут в окно выглянула Светка Геновна и помахала любовничку какой-то бумажкой, наверное, его заявлением об уходе.

— Да откуда тебе знать ход моих мыслей! — заорал писатель в свой гаджет.

Подростки зашушукались и подозрительно покосились на неспящего в праздничное утро взрослого.

Система андроид в телефоне Водкина проснулась, прокашлялась, перевернулась с боку на бок и решила всё таки показать хозяину Кремль, и новогоднее обращение президента к стране. Путин стоял под ёлочкой с бокалом игристого и рассказывал, кому на Руси жить хорошо и за какие заслуги… Следом за операционной системой спохватилось приложение «Советчик»:

— Твои мысли нам знать вовсе и не обязательно. Совокупность поступков рождает причинно-следственные выводы.

Иван вдруг задумался:

— И что, эти выводы потом передаются куда надо?

— Куда надо, туда и передаются, — равнодушно ответила система.

— Батя, дай закурить! — от своей маленькой, но очень вредоносной системы откололся один из парнишек и подкатил к писателю.

Иван поморщился, слово «батя» из уст расхлябая, его раздражало.

— Не курю, — ответил он и хотел было прочесть целую лекцию о вреде курения, но искоса взглянув на остальных враждебно настроенных малолетних ублюдков, осёкся.

— Ну как знаешь, — отвалил юный хмырь, а компашка устало хохотнула.

Тут к подъезду Светки Геновны подъехала желтая машина с шашечками. Окно опустилось, высунулось довольное ближневосточное лицо, огляделось по сторонам, наткнулось на Ивана, и улыбаясь, спросило:

— Куда едем, к невесте?

— Во Внуково.

Таксист удивленно вскинул брови:

— Четыре тысячи.

— Чего?

— Рублей, сынок, рублей!

— А не оборзел ли ты, дружище?

Функционал таксист развел руками:

— Новый год, все спят. Только идиоты работают!

— Картой принимаете?

Таксист пробормотал непереводимое на русский язык ругательство и открыл дверь:

— Принимаем. Садись, родной, довезу, не поломаю.

— Как это, поломаю?

Таксист оскалился неровными зубами:

— Не растрясу!

Водкин-Безделки устало плюхнулся в салон машины и снял шапку. Авто тронулось. Таксист затрещал нескончаемым потоком таджикских слов в арматуру. Водкин сообразил, что эта галиматья не прервется ни на секунду за всё время следования: «Идиот! Ну с кем можно трындеть утром первого января?» — подумал он.

Таксист подмигнул лобовому зеркалу:

— С коллегами, дорогой, с коллегами.

Безделкин отвернулся. Ехать предстояло час-полтора. От нечего делать писатель решил проверить уведомления в соцсетях. Ха, под его последним постом в Одноклассниках стояло аж девять звездочек, ВКонтакте — двадцать восемь сердечек, в Фейсбуке — семнадцать лайков и тридцать шесть комментариев.

— А вот это интересно! — хрюкнул от удовольствия Безделкин и открыл Фейсбук.

Вчера он написал новогоднее поздравление и разместил его на всех аккаунтах. Содержание его #пьяновысера было следующим:

«ВОЛЕИЗЪЯВЛЕНИЕ НАРОДА ИЛИ ПРИХОТЬ ЧИНОВНИКОВ? Мы все привыкли к тому, что иностранное слово „пенис“ и „вагина“ считаются официальными медицинскими терминами. А родные, исконные слова на букву „х“ и „п“ возвели в ранг матерных до такой степени, что я даже в фейсбуке не могу их написать, иначе тут же буду заблокирован. Но кому как ни писателю знать, что от перестановок букв ничего никогда не меняется! Все слова одинаковые, все слова звучат красиво и легко ложатся (или кладутся — не суть важно) на бумагу.

А вы никогда не задумывались, что с такой же лёгкостью можно было признать иностранные слова неправильными, дурными, а „х“ и „п“ официальными медицинскими терминами? Что это, слепое поклонение западу, массовый психоз? А я вам скажу: это произошло оттого, что Европа никогда не стеснялась этих слов и не возвела их в ранг матерных, а мы до сих пор всё какой-то там мифической срамоты боимся!

И ещё, почему божеству Пелевину можно писать откровенную матерщину в своих книгах, а мои матюки, видите ли, запикивают на „Проза.ру“ и на всех других ресурсах? Что это за моральное расслоение общества?

Хотя… с другой стороны, если рассудить трезво (насколько это возможно под Новый год) может, Витя Олегич и является тем самым локомотивом-первопроходцем, который уже сделал крен в сторону огосударствления исконно русских, не побоюсь этого слова народных слов!»

Пост был смелый, провокационный, как показалось писателю-бунтарю, и он с жадностью принялся читать комменты. Но упс! Все они гласили лишь об одном:

«Пора жениться тебе, батенька.»

«Получше женилку свою пристрой, тогда и думать забудешь о всякой ерундистике!»

«Проспись, ирод.»

«Бездарь!»

«Говно и гений — не едины.»

«Вот озабоченный!» — и так далее в том же духе.

Иван обиделся, он как раз таки и не был озабоченным. Нет, был конечно, но не на баб, и уж тем более не на мужиков, а на слова в русском словаре.

— Женилку! — пробурчал он недовольно. — А у баб тогда что, замужка?

И писака принялся писать смелый, провокационный пост про «женилку» и «замужку», а также про «ложить» и «класть».

— Дзинь, приехали, — повернулся к пассажиру развесёлый таксист. — Давай деньга!

— Картой, — уточнил Водкин.

— Картой, картой, — согласился хищный кассовый аппарат таджика и съел четыре косаря у маленькой банковской карты русского. Писателю заплохело. Выйдя из транспорта, он начал обдумывать новый пост о поглощении одних народов другими.

— В самолёте напишу! — взбодрился он и походкой молодого гусака направился к муравейнику аэропорта.

— Туда ему и дорога, — промурлыкал таджик, воткнул наушники в уши, завёл своё авто и исчез, не оставив на земле никакой исторической ценности, кроме кучки нерусских детей.

Международный аэропорт Внуково встретил Ивана праздничными стеклянными глазами и пригрозил: «Внуки, Внуки, Внуки!»

Старый холостяк от досады сплюнул, потёр свои бессонные, не очень трезвые глаза и разглядел угрожающе надвигающееся на него слово «Внуково». Чертыхаясь, он зашёл внутрь ни на минуту не прекращающего свою работу взлетно-посадочного муравейника. Людей было немного, но все они куда-то летели.

— Наверное, как и я, на работу, — предположил Водкин и поплелся к кассам.

Прямой рейс до космодрома, а также и до Благовещенска отсутствовал, а с пересадкой в Новосибирске лететь предстояло более двадцати часов, и вылет аж в девять вечера.

— Я не успею, мне первого января надо быть на работе, на космодроме Восточный. Димон Олегич Розгов ждать не станет, он знаете какой! Вы видели его по телевизору? Ведь видели же, скажите…

Девушка-кассирша за стеклянной амбразурой перестала скучать, подняла хорошенькую головку, захлопала новогодними пушистыми ресницами, ласково посмотрела на немножко пьяненького Ивана незамужним взглядом и почти воскликнула:

— О, да для таких, как вы, космонавтов, у нас есть особый рейс: летательная капсула по маршруту Москва-Восточный! Время вылета индивидуально, цена билета — десять тысяч рублей, время в пути — всего лишь тридцать минут, полеты происходят в тестовом режиме.

— Ну давайте, — вяло и неуверенно процедил Водкин, вспомнив недавнюю шумиху в прессе об экспериментальных баллистических рейсах, которые пока закрыты для массового использования из-за продолжающихся разработок в этом направлении.

Писатель купил билет на капсулу, весело подмигнул кассирше и спросил: «А как вас зовут, сударыня? Нарисуйте-ка мне ваш номерочек для связи, так сказать, прямо на билете!»

Нет, нет, ничего подобного он не сказал, и даже свой билет забирал вовсе и невесело, а… тридцатидевятилетний пентюх низко-низко опустил свои маленькие поросячьи реснички и промямлил:

— Куда идти то? — он до дрожи в коленях испугался лететь куда-либо со скоростью ядерной ракеты.

Но девушка за толстенным стеклом растянула губки в улыбке «последняя надежда» и незамужне махнула на дальнюю дверь с надписью «Полёты на Марс и наяву».

Водкин сухо кивнул раскрасневшейся даме и побрёл навстречу загадочному пространству, такому манящему, такому зовущему, но зовущему не его, а чьи-то другие чужие инстинкты. «Жизненный советчик» в кармане робко пискнул незамысловатой фразой:

— Сцышь, козел? — а через секунду разродился целым предложением: — Подискутируем на тему брака?

Но Ивану было не до того, ведь впереди его ждала совсем другая, космическая жизнь… в какой-то там баллистической капсуле. Лишь бы эта капсула была скроена без брака.

Советчик хмыкнул и написал: «Не сцы, прорвёмся!»

За загадочной дверью писателя встретил небритый стюард, он пожал Безделкину руку как родному и представился:

— Инструктор Падалкин.

Падалкин деловито забрал у новичка пассажирский билет, прочёл ФИО, хмыкнул и повёл совсем оробевшего Ивана по длинным коридорам, а по дороге весело рассказывал о предстоящем полете и о том, что ничего страшного в этом нет.

— Вероятность падения теоретически равна тринадцати процентам. Но в этом то вся и фишка! Тринадцать — число роковое, несчастливое. А когда трагическое число становится коэффициентом самих трагедий… пардон, неудач, то оно антагонизирует само себя, превращаясь не то чтобы в счастливое число, а просто-напросто навсегда исчезает в пространстве. Поэтому у нас неудачных полётов нет и быть не может. Понятно?

Иван ничего не понимал, но машинально кивнул.

Инструктор продолжил:

— Вес капсулы десять тонн, дальность полёта — восемь тысяч километров, средняя скорость — шестнадцать тысяч километров в час, максимальная высота подъема капсулы над землей — двести километров, траектория — дуга, а угол запуска — восемьдесят восемь градусов. И неспроста, ведь восемьдесят восемь — одно из очень сильных чисел, оно обозначает практичность, надежности, мощь, стремление, потенциал, достижение успеха. Мистическое значение числа восемьдесят восемь соединяет в себе два символа бесконечности. Однако, здесь существует опасность того, что в своём вечном движении по замкнутому контуру, оно тормозит прогресс и развитие, а в конечном итоге…

Падалкин не договорил про конечный итог и снова переключился на инструктаж:

— Получив поступательную скорость в вертикальном направлении, баллистическая капсула с помощью программного механизма, из вертикального положения переходит в наклонное. Двигатели работают только в самом начале старта, после чего капсула летит уже по инерции, описывая почти эллиптическую траекторию. На нисходящем участке траектории скорость полета постепенно увеличивается. При снижении в плотные слои атмосферы, аппарат летит с максимальной скоростью. При этом происходит сильный разогрев обшивки и её последующее сгорание в атмосфере. Но до этого момента капсула успевает выплюнуть пассажира. Он какое-то время снижается в свободном падении, находясь во второй капсуле, поменьше, а потом вторая капсула раскрывает свой парашют. И мягкой посадки вам, Иван Петевич! Приземление произойдет в западной зелёной зоне, приблизительно в километре от космодрома.

Иван Петевич почти в предобморочном состоянии ковылял за бодрым стюардом, диспетчером или инструктором — неважно. Громадьё переходов, наконец, закончилось, и они попали в комнату «Старт-блок», нашпигованную аппаратурой. Посреди комнаты блестел цилиндр диаметром приблизительно в два метра, и было видно, что он начинался ниже этого этажа, а заканчивался выше, то есть прорывал помещение насквозь и устремлялся, наверное, в небо. На стене под стеклом висел самый настоящий космический скафандр.

«Вау!» — хотел было выразить свои эмоции писатель, которых уже почти не осталось, но промолчал.

Стюарт подмигнул Водкину, отодвинул стекло и достал скафандр.

— Одевайте, — сказал он так легко и просто, как будто это была экскурсия на аттракционы, а не реальные полёты в космическом пространстве термосферы.

Иван проникся спокойной уверенностью стюарда и кое-как впялил себя в неудобное снаряжение.

— Не волнуйтесь! — Падалкин похлопал Ивана по плечу. — Система всё сделает сама, перегрузки отключены, вы ничего не почувствуете, садитесь поудобнее.

И он открыл цилиндр. Там чернело вертикальное сидение, повторяющее формы человека в скафандре. Иван, пыхтя, влез. Он уже не мог видеть, как Падалкин аккуратно упаковывает его верхнюю одежду, обувь, личные вещи и утрамбовывает их в какие-то ниши капсулы: под тело и ноги новоиспеченного космонавта.