Роман за жизнь, или Секреты из-под занавески

Инна Викторовна Рогачевская, 2018

Семидесятые годы прошлого столетия. Из археологической экспедиции Аркадий возвращается в родной город Одессу. В поезде он встречает друга своего родного дяди, который после смерти родителей заменил ему отца. Савва Лейбович сообщает молодому человеку, что соседи его дядю-папу недавно похоронили. Но Яков Хаймович жив и здоров. На собственных «похоронах» старый портной знакомится с известным в Одессе вором Жорой-Ручник. С этого дня жизнь старика превращается в сплошное приключение. В старом одесском дворе жизнь, как на раскрытой ладони. Соседи все знают друг о друге. И, тем не менее, у каждого из них в «шкафу» свой «скелет». Когда тайное становится явным, никогда не угадаешь, чем и как всё закончится.

Глава 6

В сорок девять лет мама рОдила одиннадцатого по счёту сина. С учетом первых двух синовей её старшей сестры, в нашей семье росло тринадцать пацанов.

— Ну, спасибо, жена, — «отблагодарил» отец. — Шо скажешь, насчёт, попробовать ещё разок? Тибе трудно рОдить мине дочь? — возмущался он. — Вспомни, как это делают другие!

Моя мать была женчиной не из робких. Она обдала отца взглядом, разбавленным крутым кипятком, всунула ему в руки тринадцатого, визжавшего и обкаканного по уши Сеньку. Виходя из комнаты, обернулась, взглянула на отца с ухмилкой, закрывая за собой дверь, приказала:

— Корми!

— Чем? — удивился отец.

— Сиськой, чем ещё? Вспомни, как это делают другие!

Больше отец с ней не спорил, и как стало ясно в будущем, прикрыл свою «лавочку».

Мама пришла в сибя. У неё появилось личное врэмя, а у миня, их шестого по счёту сина, оно безврэменно закончилось. Мои родители миня женили.

Её звали Розой. Ничего общего с цветком в ней не было — ни вида, ни запаха.

На смотринах, при виде невэсты, я хотел умерэть. Мине было страшно подумать, шо Роза станет моей женой. Росту в ней было меньше, чем мэтр с половиной, весу — столько же сколько и росту в перэводе на килограммы. Чем её кормили, даже моя еврэйская мама, знающая обо всём на свете, не знала.

— Шоб иметь такой тухес (попу), должны бить крэпкие зубы, — сказала мать на ухо отцу, раскрывая тёплые объятия будущей невэстке.

— Как ми рады!

— А как ми рады! — звучало со всех сторон.

Рады были все, даже невэста застенчиво улыбалась, не поднимая на миня глаз, а я по-прежнему хотел умерэть.

— Не бойся, Яшка, — сказал отец, глядя на будущую невэстку, — всегда плохо не бивает. Привикнешь, поверъ отцу. Я тоже не сразу полюбил твою мать, — прошептал мине на ухо, с опаской глядя в её сторону.

Старик замолчал. Вынув из кармана жилетки кусочек хлеба, крошил его на землю, слетавшимся к его ногам воробьям.

— А что было дальше? — спросила молодая мамаша, покачивая коляску с ребёнком.

— Ах, дальше, да, да. Шо дальше? Ви помните старую Жмэринку? Еврэи, украинцы, гои жили мирно, тихо, в любви и уважении.

Рэволюции, погромы это было не про там. Вечерами жид и гой вместе пили водку, заедая кислой капустой с одной вилки. По праздникам женили своих детей, роднясь навеки. Хорошо жили. Бедно, но дружно.

— Яков Хаймович, расскажите о женитьбе! — вокруг рассказчика собралось уже несколько молодых мамаш, с интересом слушая старого портного.

— О, это совершенно удивительная история. Она была хороша, как роза!

— Вы же сказали, что она была маленькой, толстой и вам при виде её хотелось умереть, — улыбнувшись, произнесла пухленькая женщина, окинув взглядом сегодняшних слушательниц, таких же молоденьких и весёлых, как она.

— Да, абсолютно вэрно. Но ведь и я был полным адиётом. Не забивайте, шо мине не было и четырнадцати лет, а Розочке шёл тринадцатый год. В те врэмена детей рано женили.

Она не была красавицей. Я думал, зачем еврэйским девушкам ребе даёт имена, которые им не подходят? А с другой стороны, кто кроме ребе и Бога может знать какой она станет в будущем? Так вот, моя Роза была ангелом. Когда я это понЯл моё сердце успокоилось, а глаза перэстали замечать некрасивости её лица и фигуры. Для миня она стала самой красивой женчиной на свете. Даже бородавка на её нОсе мине больше не мешала циловать его.

Как и все молодожены, в наше честное врэмя, я был чист, как лист бумаги. Шо я знал о женчинах? Ни-че-го. Женатые братья миня не посвящали в тайны супружеской жизни. Я и не спрашивал. Миня это не интересовало. За неделю до свадьбы отец повёл миня к ребе, который подробно объяснил многое из того, шо я не знал и не понимал. Когда ребе рассказал мине, шо женатый мужчина, то есть я, должен сделать с Розой в пэрвую брачную ночь, миня вирвало прямо на пол. Отец и ребэ миня успокаивали, объясняя, шо жениться и родить потомство — главное дело жизни каждого мужчины, особенно если он еврэй.

Перед хупой¹меня так трясло, шо папа не на шутку рассердился, а женатые братья рассмеялись.

— Яша, это лучче, чем ты думаешь, — шепнул мине на ухо Арон. — Это в пэрвый раз страшно и противно, а потом даже приятно, — он подмигнул, похлопав миня по плечу.

За свадебным столом миня тошнило, кусок не лез в горло, хотелось убежать, чессное слово! Я был не в сибе. Прэдставьте — жена совершенно мине не знакома. Шо мине до неё? До её бородавки на носе? Думаю, в голове у Розы тоже были страхи и сомнения, но миня они не интерэсовали, как и она сама. Уже намного позже, Роза призналась мине, шо на свадьбе была абсолютно счастлива. Я ей понравился ещё на смотринах, чего о сибе я сказать не мог.

В два часа ночи нас торжественно випровадили в спальню, обсыпая на счастье овсом, конфетами, орэхами. «Спальня» била чуть больше чулана, отделенная шторой от комнаты, где гости гуляли нашу свадьбу.

Ми с Розой просидели на кровати всю ночь спина к спине, боясь пошевелиться, уже не говоря о том, шоб взглянуть друг на друга. Гости ели, пили, пели песни, поднимали тосты за счастливую жизнь молодеженов.

Неожиданно раздвинулась штора. Марик Бляхх — мой дальний родственник, приехавший на свадьбу из Жмэринки, в обнимку с бутылкой самогона, беспардонно уселся рядом со мной на кровать.

— Яшка, где сортир? Мине сейчас вирвет.

Потом перевел свои пьяные глаза на Розу, неприлично громко икнув, спросил, тыча за спину пальцем:

— А это хто? Шо она при нас делает?

Я закрыл ладонями лицо, стараясь не думать о том, шо произошло. А шо собственно произошло, спросите ви миня? Миня женили. Трудно в неполных четырнадцать лет думать о сибе, как о женатом мужчине, за спиной которого сидит жена, совершенно чужая ему девушка.

На рассвете в дверях комнаты появилась бабушка Розы.

Она застала нас спящих в одежде спинами друг к другу.

— Мамале, — вскрикнула она, хватаясь за сердце. — Мине счас станет халушес (плохо)! Наша Роза дисгрэйст мэйдл (опозоренная девушка)

От её крика ми проснулись, шарахаясь друг от друга в разные стороны.

Роза с перэпугу натянула до подбородка одеяло.

— Вейз мир! Ой, брох, ой, брох (позор, беда), — вопила старая Рахель. — Гвалт! Геволт! (караул, на помощь). Мейер!

На её крик сбежались родственники.

— Ви только посмотрите! Лучче би мои глаза этого не видели! Они таки ничего не… Ой вей! Позор! Шо скажут люди! Шмулик! Хая! Мейер, шо ты стоишь, как палка в огороде! Сделай хоть шо-нибудь!

— Ты хотела видать Розочку замуж! Видала! Жена, шо тибе опять плохо? — спросил Мейер. — У твоей внучки есть родители. Пусть у них за все болит голова. Оставь миня в покое…Шо? Шо ты хочешь от старого, больного Мейера? Ты хочешь, шоб он умер, и его похорнили прам здесь? Тибе станет лучче?

— Адиет! Причем сюда твое здоровье! — возмутилась старая Рахель. — Я кричу не за тибя, а совсем наоборот. Шо тибе не понимать, Мейер!

Моя мама прибежала последней. Она стояла в дверях с распахнутой грудью, к которой присосался сопливый Сеня.

— РАхель Абрамовна, шо вам кричать, пугать улицу! Посмотрите на детей! На них нет цвет лица!

Бобэ (бабушка) Рахель громко высморкалась в передник.

Мама перэдала «тринадцатого» отцу и подошла к нам несчастным новобрачным.

— Дети, — сказала она, — бэкицер (короче) вам надо отдохнуть. Когда будут силы, ви поймёте про между собой, шо делать. Надо любить друг друга, обнимать. Приласкать. Можно поциловать крэпко в губы, это даже хорошо, если не противно. Ми сейчас уйдём, а ви, пожалуйста, сделайте хоть шо-нибудь.

И ми сделали, как мама велела.

"Всегда плохо не бивает", — говорил мой умный папа, знающий толк в жизни.

Ми привыкли спать вместе — спина к спине. А через месяц или больше, увидев Розину сиську, випавшую из виреза ночной рубахи, я почувствовал в сибе другие проявления и желания организма. Той ночью и случилось всё то, шо должно было произойти мэжду мужем и женой брачной ночью.

— Дедушка Яков, что было потом? — слушательницы поменялись.

Кто-то ушёл домой кормить детей, кто-то убежал по делам. В сквер пришли другие мамаши, с интересом слушая рассказы старого еврея.

— Когда? — он приоткрыл глаза, смачно зевнул.

— Яков Хаймович, расскажите историю про рубашку, — настаивали они, слушая не в первый раз рассказы старого Якова, но с каждым днём истории обрастали новыми событиями, красками, эпизодами, словно за ночь он переписывал жизнь заново.

— Рубашку? — он окончательно проснулся. — Это моя любимая история, — повеселел старик. — Ми жили в Одессе.

— Когда вы переехали из Жмеринки в Одессу?

— Причём здесь Жмэринка? Миня там никогда не было.

— Вы же говорили….

— Не обращайте внимания на мелочи. Жмэринка. Ах да, там, кажется, родился мой папа, а жили ми всегда в весёлом городе Одессе. Я работал на фабрике по пошиву одёжи. Кстати, именно там, в мине проснулся портной. Порой я тайно проносил за пазухой кусочки материи: остатки, обрэзки, из которых моя Розочка шила скатерти, продавая на базаре. Она так радовалась, шо мине хотелось принести ей не только кусочки, а весь рулон ткани, лишь бы она мине улыбалась. Бывало она не шила скатерти, а бэрежно складывала кусочки ткани в сундук.

— Шо ты с ними хочешь делать? — интересовался я, глядя, как она внимательно рассматривает каждый из них.

— Я сошью тибе праздничную рубаху, когда наберётся достаточно кусочков ткани. Такой рубахи не будет ни у одного одесского еврэя, поверь мине.

И я ей верил. Я обнимал свою пухленькую женушку, с удовольствием целуя в нос, где сбоку сидела большая коричневая бородавка, которая мине так нравилась.

И она таки пошила рубаху. Какая это была рубаха! Ни у одного одессита такой рубахи не было, шоб я так жил. Она была сшита из разных по размэру обрэзков ткани, но подобраны они были так искусно, шо составили единый рисунок. Увидев миня в новой рубахе, моя мама спросила:

— Яша, шо ты вирядился, как пугало? Где глаза и вкус твоей Розы? Азохен вей!

— Тише мама. Это подарок. Не портите мине настроения, а Розочке талант.

Мама всё поняла, прикрыв ладонью рот. Она даже всплакнула от чувств, положив голову отцу на плечо.

Они всё понимали родители мои. Имея дома целую шоблу детей, отец с матерью всегда находили для нас врэмя и любовъ.

Примечания

1

Хупа — балданих, под которым стоит пара во время свадебной церемонии, а также сама церомония венчанияминя