Конец земной истории

Инна Бачинская, 2016

В «Бюро случайных находок», открытое ясновидящим и волхвом Олегом Монаховым, обратилась странная девушка Лика и рассказала, что в семье ее отца, знаменитого режиссера Левицкого, одна за другой произошли две трагедии: гибель в автоаварии молодой жены режиссера и убийство его сестры. Экзальтированная девица, актриса по профессии и по жизни, утверждала, что вскоре случится еще одна смерть, если не вмешается Монахов. Он скептически отнесся к словам взбалмошной девчонки, но отправился с ней в гости в дом Левицких просто из интереса – ему любопытно было взглянуть на знаменитого режиссера и его семью. Напрасно Монах не поверил в предчувствия Лики – во время застолья в доме внезапно погас свет и новое убийство все-таки произошло…

Глава 6

Знакомые все лица, а также Монах

Монах достиг пределов Посадовки, поплутав, несмотря на кривой план, начертанный рукой Лики, нашел наконец дом тринадцать по улице Цветочной и полез из машины. Открыл ворота, придавил кирпичом и въехал во двор. Запарковался у дома рядом с другими машинами. «Бьюик», с кровью вырванный у Жорика с заверениями беречь, не лихачить, «а то знаю я тебя», и ничего, кроме минералки, не пить, предмет его любви и гордости, выглядел солидно и достойно рядом с «Мерседесом», «Хондой» и «Лендровером», стоящими тут же. Жорик очень переживал и вознамерился было ехать с Монахом, но Монах его отговорил.

Он высадился из «Бьюика», пискнул пультом и зашагал к дому. Дом — несуразное, с асимметричными темными крыльями мрачное двухэтажное сооружение под островерхой черепичной крышей, красной когда-то, а сейчас изрядно потускневшей, покрытой серо-зеленым мхом, — имел на себе налет готики и смотрелся настоящим родовым гнездом. Почти все окна были освещены, из трубы валил дым — топили камин, понял Монах. Трава была покрыта побуревшими листьями, на длинных клумбах вдоль дорожки торчали полумертвые растения с полумертвыми цветками, схваченные первыми заморозками. За домом угадывался сад; запахи каминного дыма, мокрой земли и поникшей зелени смешивались в острый, неприятный носу коктейль, наводивший на печальные мысли об угасании, тлении и смерти. Монах оглянулся — соседних домов не было видно, участок по периметру беспорядочно зарос кустами малины, как он определил, и еще какими-то, возможно жасмином или сиренью. Одичавший сад, запредельная тягучая тишина, сизый рыхлый туман, наползающий из сумеречных закоулков… Монах поежился. Даже освещенные окна не добавляли картине оптимизма.

Ступеньки, а потом и крыльцо затрещали под его солидным весом. Он поправил галстук-бабочку, хотя под бородой все равно не видно, внушительно кашлянул и надавил на кнопку старинного медного звонка. Вздрогнул от скрежещущего звука и оглянулся…

Он не услышал шагов и невольно отступил от распахнувшейся двери. На пороге стояла высокая тонкая женщина и смотрела вопросительно. Свет падал из-за ее спины, и вокруг головы светился нимб.

— Добрый вечер, — сказал Монах. — Я Монахов.

— Прошу! — Она посторонилась, и Монах вошел в большую темноватую прихожую.

Женщина была безликой, что немедленно бросалось в глаза. Невыразительное лицо, бледное и бесстрастное, гладко зачесанные светлые волосы, узел на затылке. Темное платье и туфли на низких каблуках. Нитка жемчуга. Образцовая экономка из буржуазного дома средней руки.

Она повернулась и пошла вперед. Монах последовал за ней. Из глубины дома слышались голоса, смех, звяканье посуды. Он появился на пороге гостиной, и голоса смолкли. Он стоял на пороге — большой, внушительный, в темно-сером костюме, с окладистой бородой и перехваченными кожаным шнурком волосами. Люди за столом молча рассматривали Монаха. Он пробасил: «Добрый вечер, господа!» Ответили ему вразнобой. Он обежал взглядом всю компанию, выхватывая тех, кого узнал по описанию Лики. Во главе сидел полный седой старик в черном, на голове его красовался красный шутовской колпак с бубенчиками, а в левом ухе — серебряная сережка — видимо, отец семейства, культовый режиссер Роман Левицкий; напротив, через стол, — молодая женщина со строгим лицом учительницы, не иначе старшая дочь Лариса. Монах задержал на ней взгляд — она ответила ему жестким и вызывающим взглядом. По правую руку от хозяина сидел молодцеватый старик с седыми усами и стрижкой ежиком — доктор? По левую — немолодая, сильно накрашенная дама с густыми бровями и пышной прической, рядом с ней Лика, затем молодая красивая женщина с недовольным лицом. «Ирина!» — вспомнил он. Рядом с ней — молодой человек с коротким носом и пухлыми детскими губами, похожий на старика, видимо, журналист-неудачник Леонид Левицкий. По левую руку от него еще одна женщина, красивая и пышная — не иначе, Алиса. Пару, сидевшую к нему спиной, разглядеть он не сумел — они не повернулись.

Лика выпрыгнула из-за стола, бросилась к Монаху. Схватила за руку, чмокнула в щеку и объявила:

— Мой друг Олег Монахов! Прошу любить и жаловать! — И драматическим шепотом на ухо, встав на цыпочки: — Молодец, что пришел! Я так соскучилась!

Монах, давший себе слово не реагировать на нахальную девчонку, тем не менее оторопел. Ирина недовольно фыркнула. Лариса продолжала неодобрительно рассматривать его в упор.

— Лика, кто это? — произнесла она резко.

— Мой друг! — вызывающе заявила Лика. — Олег, это моя семья! Моя любимая сплоченная крепкая семья! Мой папочка Роман Владимирович! — Она махнула рукой в сторону полного старика в колпаке. — Доктор Владимир Семенович, старейший друг нашей семьи. Это Элла Николаевна, подруга мамочки, заслуженная актриса.

Немолодая дама помахала Монаху пальчиками, вздернула густую бровь и сказала низким прокуренным басом:

— Привет! Обожаю крупных мужчин! А то теперь одни глистоперые остались, прости господи, смотреть не на что.

Была она сильно накрашена, как уже упоминалось, и наряжена в открытое красное платье с обилием сверкающих не то бижу, не то подлинных самоцветов, что требовало изрядной смелости из-за дряблой старческой кожи, усыпанной пигментными пятнами. В ней были порода и стать: прямая спина, вызывающий взгляд черных глаз, смоляные брови, и голову она держала высоко — сказывалась сценическая выучка. Она с ухмылкой смотрела на Монаха, и тот почувствовал, как загорелись уши. Назвать ее старухой не повернулся бы язык. Монах недолго думая подмигнул ей. Она сложила губы для поцелуя и громко чмокнула. Лика хихикнула.

Старый Левицкий погрозил пальцем:

— Элла, оставь мальчика в покое! Знаете, Олег, на ее счету штабеля разбитых сердец, держите ухо востро, не попадитесь. А как она поет цыганские романсы! Слезу из камня вышибает, извините за банальность. Продолжай, дитя мое.

— Это моя старшая сестра Лариса, — сказала Лика с гримаской. — Самая умная и успешная в семье. Кругом положительная, но незамужем, что удивительно. — Лариса шевельнулась протестующе, но промолчала. — Брат Леня, известный писатель, с супругой и подругой супруги Алисой. Почти классик. Ирочка, Алиса, встаньте, девочки, покажитесь во всей красе. А это Виталий и Екатерина, близкие верные друзья незамужней сестры Ларисы…

— Лика, сию минуту прекрати балаган! — резко приказала Лариса. — И придержи язык!

— Девчонка совсем отбилась от рук! — возмутился Леонид.

— Тихо! — негромко произнес старик в колпаке, и наступила тишина. — Леокадия, дитя мое, перестань дразнить гусей, — сказал он после продолжительной паузы. — Я же просил держаться в рамках. А вы, молодой человек, не обращайте внимания на этих филистеров. Рад видеть вас в моем доме. Юлия! — позвал он. — Пожалуйста, прибор моему дорогому гостю! Друзья моей дочери — мои друзья. Поближе к нам, мы любим новые лица, правда, Володя?

Доктор согласно кивнул и разгладил усы.

— Лика, это твой бойфренд? — громким шепотом спросила актриса.

— Элла Николаевна! — негромко произнесла Лариса.

— Олег мой друг! — вызывающе заявила Лика. — Близкий!

— Браво, дитя мое, вкус у тебя отменный, — сказал Левицкий. — Как говорили в мое время: хорошего человека должно быть много.

— Папа! — укоризненно произнесла Лариса, но старик не обратил на нее ни малейшего внимания.

Возникла бесшумно давешняя женщина, Юлия, что-то передвинула на столе, освободила место для новых тарелок — рядом с доктором. Что-то негромко сказала Лике, и та побежала из комнаты. Звякнула вилками и ножами, положила льняную салфетку. Монах уселся. Вернувшаяся Лика плюхнулась в свое кресло по другую сторону стола — напротив. Была она в длинном бархатном платье цвета бургундского, с таким глубоким вырезом, что при желании могла пролезть в него вся. Тонкая шея, острые ключицы и плоская мальчишеская грудка — ей пошел бы костюм Буратино. На голове девушки красовался пышный черный парик с буклями, а на тощих руках — белые кружевные перчатки до локтей. Веер из голубых перьев, довольно облезший, довершал туалет. Монах с трудом подавил ухмылку: еще и Леокадия! Похоже, в семье их было двое с тараканами в голове: папочка с серьгой, в колпаке с бубенчиками, который так обрадовался незнакомцу, и достойная его дочь, продолжательница семейных традиций и папиного театрального ремесла. Двое других — журналист и адвокатесса — выпадали из стиля и были, судя по выражению лиц, враждебным лагерем. Остальные — статисты со знаком плюс и минус. Он понял, почему старшая дочь навещает отца лишь в день рождения матери. Она была здесь неуместна, чужда, и можно было лишь представить себе, насколько раздражали ее эксцентричный папа и неуправляемая придурковатая младшая сестренка.

— За здоровье Каролины! — объявил старик в колпаке, поднимая бокал. — Каролина — моя вторая жена, — пояснил он громко, наклонившись к Монаху. — Мать моих детей. Замечательная женщина! И актриса. Это она назвала всех детей греческими именами, всех на одну букву — заметили? — И негромко добавил, с любопытством глядя на Монаха: — А борода не мешает вам есть? Крошки не застревают?

— Застревают, конечно, как не застревать. Но ведь завсегда можно вытряхнуть, — пробасил Монах, напирая на «о», и расчесал бороду пятерней.

Лика хихикнула, старик в колпаке одобрительно ухмыльнулся.

— А вы кто будете, молодой человек? По церковным делам?

— Олег ясновидящий! — брякнула Лика.

— Ясновидящий? — обрадовался старик. — Тем и кормитесь?

— В цирке! — бросила Лариса.

Леонид издевательски расхохотался.

— Нет, ясновидение — это хобби. Для души. Для бренного тела трудимся по фабричным делам. Фабричка у нас с другом…

— Свечной заводик! — юмористически выпалил Леонид.

— Не угадали, молодой человек, — благодушно отозвался Монах. — Пищевые добавки, всякие снадобья и таблетки от нервишек, от бесплодия… Вот, к примеру, у вас есть детки?

— Не ваше дело! — огрызнулся журналист.

— Не мое. Выходит, нет. Могу предложить замечательный сбор с Гималаев…

— Обойдемся!

— Ты бы послушал умного человека, сынок, — ласково произнес старик. Лика фыркнула. — А по ручке можете, Олег… как вас по батюшке?

— Христофорович.

— Ух ты! — обрадовалась Лика. — Класс! Как Колумб!

— Я интересуюсь, Олег Христофорович, можете ли вы по руке прочитать судьбу, прошлое, будущее… что нас ожидает. И главное — возможно ли направить судьбу, в смысле, подтолкнуть или подкорректировать? Сбить с колеи, одним словом. Или никак — Каинова печать на лбу, рок, фатум, а ты, человечишко, сиди и внимай воле богов! Приговор окончательный, обжалованию не подлежит.

— Зачем по руке? Можно по лицу, Роман Владимирович. Насчет воли богов… Все мы в известной степени на поводке у судьбы, так как смертны. Это уравнивает нас в правах. Но до самой последней черты есть выбор, который зависит от… многих факторов. Хотите?

— Хочу! — обрадовался старик. — Давайте про Лариску! Дитя мое, сделай приятное лицо.

Лика снова хихикнула.

— Папа! — резко произнесла Лариса и со стуком отложила вилку.

— Давайте я расскажу вам о Каролине, — сказал Монах.

— О Каре? — удивился старик. — Что вы можете знать о Каре?

— Я вижу портрет женщины в лиловом, — Монах дернул бородой в сторону картины, на которой была изображена крупная красивая женщина в пышном лиловом платье, с охапкой цветов. — Типичный Стрелец — тонкий, порывистый, честолюбивый, с острым живым умом и в то же время легкомысленный — играющая золотая рыбка в пруду в солнечный день. Обидчивый и не умеющий прощать.

— Золотая рыбка в пруду в солнечный день, — со смаком повторил старик. — Это моя Кара! Как живая. Еще безрассудность… Почему, не скажете?

— Черта Стрельца. Черта любого, у кого есть оружие — бесстрашие до безрассудства и любовь к рискам. Пострелять хочется, напугать, сказать «бу»! Спрятаться за углом и выскочить в самый неподходящий момент.

— Именно! Именно, молодой человек! — вскричал старик. — Знаете, что она сделала за пару месяцев до… ухода?

— Папа! — предостерегающе произнесла Лариса.

— Она открыла окно, сорвала занавеску, а сама спряталась за дверь. Я вошел, не увидел ее в кровати и подумал, что она выбросилась в окно… и занавеска на полу. Мы тогда жили в городе на десятом этаже. От страха чуть не бросился следом, закричал, лег на подоконник, перевесился, стараюсь разглядеть, что там, внизу… Представляете? У нее был рак, она уже не поднималась. Учудить такое под занавес могла только моя Кара. Актриса до мозга костей.

— Я похожа на мамочку! — заявила Лика.

— Похожа, дитя мое, — согласился отец. — А Лариса — на мою ныне покойную сестру Нину. А в кого Леонид — ума не приложу. Писателей у нас в роду еще не было. Я вот пытаюсь, от скуки…

Леонид буркнул невразумительно.

— Подкидыш! — брякнула Лика. — Нашли в полиэтиленовом пакете под дверью. Папочка тогда работал в театре в Лондоне. В Ленечке чувствуется англичанин, правда? И трубка, и твидовые пиджаки…

— Заткнись!

— Фи, как грубо! Противный! — пропищала Лика, обмахиваясь веером. Монах заметил, как невесомое голубое перышко взмыло в воздух и плавно осело в миску с салатом.

— Леокадия, прекрати! Олег Христофорович, теперь про Ларису! — скомандовал старик.

— Про Ларису, — повторил Монах, глядя на молодую женщину.

Она вздернула подборок, раздула ноздри и вызывающе уставилась на Монаха. Наступила тишина. Ирина иронически улыбалась. Алиса не сводила взгляда с Монаха, даже рот открыла.

— Ум, здравый смысл, принципиальность, — начал он. — Высокомерие. Чувство порядка и справедливости. Нетерпимость к инакомыслию, глупости и эксцентричности. Чувство юмора… пожалуй. Скрытый комплекс неполноценности и, как следствие, боязнь нарваться на грубость и отказ, отсюда стремление держать дистанцию, отгородиться щитом, отсюда безликая одежда, безликая внешность… маникюра тоже нет, я думаю. Склонность к насилию и деспотизму.

— Ва-а-у! — ошеломленно протянула Лика. — Разделал как орех! Вылитая Лариска.

— А как сочетается комплекс неполноценности со склонностью к деспотизму? — с любопытством спросил старик.

— Они взаимосвязаны. Комплекс неполноценности начальника диктует ему поставить на место талантливого подчиненного, то есть проявить деспотизм. Но умный начальник этот комплекс подавляет, тем более, как я сказал, тут в наличии чувство справедливости и порядка. То есть идет постоянная война — с собой, с окружением… Кроме того, Овен вообще знак упрямый.

— Откуда вы знаете, что я Овен?

— Чувствую, Лариса.

— Тяжело? — спросила она насмешливо.

— Я привык, — потупился Монах.

— Все вы врете. Я тоже так могу. Хотите?

— Валяйте, — хотел сказать Монах, но вместо этого произнес мягко: — Да, пожалуйста, Лариса. — Он не упускал возможности назвать ее по имени, словно приручал.

— На сцене не пробовали себя, молодой человек? — спросил старик, ухмыльнувшись, с удовольствием переводя взгляд с дочери на гостя.

— Не довелось.

— Про Ларису это вы хорошо, не в бровь, а в глаз. Особенно насчет безликой одежды и безликой внешности. И комплекс неполноценности! Я догадывался, но не был уверен. Вы раскрыли мне глаза, Олег… Можно просто Олег?

— Можно.

— Вы лицемер, притворщик и дешевый балаганщик! — отчеканила Лариса. — Кроме того, вас интересуют молоденькие глупые девчонки.

Леонид злорадно расхохотался.

— В общем, неплохо, — покивал Монах. — Очень неплохо. Что до женщин, то вы ошибаетесь, Лариса. Меня интересуют зрелые, умные и самостоятельные женщины с жестким характером. Внешность не суть.

— Настоящий полковник! — воскликнула актриса. — Внешность лишь маска, я всегда говорила.

— Офигеть! — восторженно выкрикнула Лика. — Лариска, слышишь? Внешность не суть, а маска! Я бы на твоем месте… — Она закатила глаза и взмахнула веером.

Лариса не нашлась что сказать и вспыхнула скулами. Виталий поднялся и, не извинившись, ни на кого не глядя, вышел из гостиной. Его подруга растерянно смотрела ему вслед. Была это миниатюрная миловидная блондинка, на лице ее играла слабая бессмысленная улыбка.

— Лика, дитя мое, следи за речью, — попенял дочери старик.

— Расскажите про меня! — Пышная Алиса, улыбаясь, призывно смотрела на Монаха.

— С удовольствием, Алиса. Водолей — мой любимый знак, никогда не знаешь, чего ожидать. Красивая женщина, тайные страсти, бурные чувства, интриги…

— Откуда вы знаете, что я Водолей? — кокетливо удивилась Алиса.

— Это Лика вам рассказала про нас! — заявила Ирина. — И вы устроили спектакль. Роман Владимирович, неужели вы ему верите?

— Такие люди, как Олег, украшают жизнь, дитя мое, — благодушно заметил старик. — Ясновидящие они или нет. Что до веры и истины, то эти две величины далеко не тождественны.

— Дальше! — потребовала Алиса.

— Дальше… пошли дальше, — Монах набычился и уставился ей в глаза. — Некоторая сумбурность вам не вредит, а частые влюбленности, пленительная легкость, покладистый характер делают вас неотразимой. Кроме того, внешность! О такой подруге любой мужчина может только мечтать. Но вам нужно быть осторожнее с планами на будущее.

Алиса хихикнула в притворном смущении:

— Планы на будущее? Какие планы? Нет у меня никаких планов. Живу себе…

Леонид смотрел волком, раздувая ноздри.

— А вы, Ирина, удивительно негативно мыслите, — вдруг сказал Монах, глядя на Ирину. — Постарайтесь убрать «нет» из вашего словаря.

— Что вы несете? — возмутилась Ирина. — Что вы вообще можете обо мне знать?

— Иногда полезно спуститься на землю. — У Монаха было чувство, что он разворошил муравейник — и продолжает тыкать в него палкой. Старая актриса не спускала с него ухмыляющегося взгляда.

— Я вас не просила рассказывать обо мне! Мне неинтересно!

— Неправда, вам интересно, но вы боитесь. Хотите совет?

— Нет! — выпалила Ирина, и все рассмеялись. Даже Лариса дрогнула уголком рта.

— Не бойтесь смеяться над собой, очень помогает в жизни.

— Мы в ваших советах не нуждаемся! Вы пришли в наш дом и оскорбляете членов семьи! Я этого не допущу! — возмутился Леонид.

«Ну и дурак!» — подумал Монах.

— Успокойся, сынок, — старик поднял руку. — Во-первых, дом не «наш», а мой, и, во-вторых, меня наш гость не оскорбляет. Скорее наоборот — забавляет. Спасибо, Лика. Тебе, сынок, тоже не помешало бы иногда смеяться на собой, а то ты весь такой… скукоженный, как стручок, застегнутый на все пуговички, аж скулы сводит. Интересно, ты способен выругаться, как всякий нормальный мужик? Ну-ка, скажи «жопа»! Порадуй папу. Ну!

Лика восторженно взвизгнула. Старая актриса в притворном смущении опустила глаза, метнув в Монаха смеющийся взгляд. Он невольно ответил ей улыбкой.

— Папа! — произнесла замороженным тоном Лариса.

— Леня, сию минуту скажи «жопа»! — Старик постучал ножом о бокал.

— Отец, это невыносимо! Ты унижаешь меня в присутствии… посторонних! — В голосе сына зазвучали истерические нотки.

— Ленька, скажи! — закричала Лика. — Писатель должен уметь ругаться, знать жизнь, спускаться на дно, а ты даже пить не умеешь. И бабы на стороне у тебя нет! Или есть? Скажи!

— Заткнись, дура!

— Скажи, Ленечка!

Леонид вскочил из-за стола и бросился к двери.

— Надоедши людям, и Богу надоел, — заметил режиссер. — Это про моего сына, господа.

— Роман Владимирович, зачем вы так? — Ирина чуть не плакала. — Леня вас так любит! Мы все вас любим!

— Врите больше! — хладнокровно отозвался старик. — Только и ждете, когда бедный старый папа сплетет лапти, чтобы захапать корону.

— Папочка, я не жду! — закричала Лика. — Живи сколько хочешь!

— Отец, может, переменим тему? — спросила Лариса. — Ради бога, не начинай о неблагодарных детях. Ты не король Лир и здесь не театр.

— Точно! Потому что держу все мое при себе, а этот старый идиот неосторожно подставился собственным детишкам и огреб по полной. Насчет театра ошибаешься, дорогая, театр везде, и все играют. Даже ты. Ну да ладно, давай переменим, коль охота. Виталий, как жизнь? — обратился он к появившемуся в дверях молодому человеку. — Курить ходил? Не бросил?

— Не бросил пока, Роман Владимирович, — ответил тот, усаживаясь.

— Надо бросать. Ты вернулся к Лариске или как?

— Папа!

— Мы все друзья, — придушенным голосом отозвался Виталий.

Только сейчас Монах рассмотрел его как следует и подумал, что у Ларисы странный вкус. Виталий напомнил ему крысу: длинный торчащий нос, глубоко сидящие темные глаза и красные губы; добавьте сюда прилизанные черные волосы — и перед вами портрет жиголо в натуральную величину.

— Групповая дружба? Не вернулся, вижу. А она до сих пор страдает, глупая гусыня. Не понимаю, что она в тебе нашла?

— Папа, если ты сию минуту не прекратишь, я уйду! — возмутилась Лариса. — Не все воспринимают твое чувство юмора.

— Ладно, живите, — махнул рукой старик. — Слова отцу нельзя сказать, рот затыкают. Предлагаю выпить за прекрасных дам! Олег, откройте им шампанское. Вон бутылки на журнальном столике. А мне височек. Такой цветник нечасто увидишь, даже в страшном сне.

Монах взял литровую бутыль искристого вина, сдернул фольгу. Дамы замерли. Алиса пискнула и зажмурилась. Пробка смачно влепила в потолок, качнулась люстра, посыпалась штукатурка. Алиса взвизгнула, актриса захлопала в ладоши.

— Чувствую себя грешником в раю. За прекрасных дам! Гусары пьют стоя! — Старик, кряхтя, встал с кресла. За ним поднялись остальные мужчины.

— Вот скажите мне, Олег, как ясновидящий, что там, за чертой? — спросил он, когда все выпили. — Мне этот вопрос не дает покоя, так как я некоторым образом стою на пороге вечности. Что вы, как ясновидящий, имеете сказать по теме?

— Жизнь бесконечна и продолжается в другом формате, — Монах не удивился.

— Вы уверены?

— Я знаю.

— Вы что, были там? — фыркнула Лариса. К шампанскому она не притронулась.

— Был.

— Как это? — вытаращила глаза Лика. Парик на ее голове скособочился, и она напоминала плохо причесанную болонку.

— Есть техники, которые погружают…

— Шар-ла-тан-ство! — отчеканила Лариса. — Слушать противно.

— Ты еще очень молодая, Леля, — заметила актриса. — Вот доживешь до наших лет, тогда поговорим.

— А я верю, — негромко заметила Екатерина. — Иначе ни в чем нет смысла.

Монах подумал, что именно такой должна быть соперница Ларисы — миловидная и не особенно умная.

— Смысл есть в жизни, — упрямо произнесла Лариса.

— И что же там? — спросил старик, теребя бубенчик на колпаке. — Райские кущи? Крылья и арфы?

— Там одиночество.

— Одиночество?

— Да. Вселенское одиночество, покой и вечность.

Наступила тишина.

— Навсегда?

— Там нет времени.

— А в наш мир можно возвращаться?

— Наш мир потеряет для вас интерес. В принципе можно.

— А еще раз родиться? Реинкарнация — миф или реальность?

Лариса возмущенно фыркнула.

— Я не знаю, — сказал Монах. — Но, как бы там ни было, это не должно вас волновать. Память при новом рождении будет стерта, а что мы без памяти?

— То есть мы с Ромчиком в новом рождении друг дружку не узнаем? — спросила актриса.

— Боюсь, что нет. Но останется некое притяжение, то самое дежавю.

— Слышишь, Ромчик? Есть надежда на продолжение. Хотя я привыкла брать все сразу и здесь. Но есть вещи, над которыми мы не властны. А потому, господа, предлагаю выпить за реинкарнацию и вечную любовь! — Она поднялась и громко продекламировала, глядя в упор на Монаха:

— В неверный час тебя я встретил,

И избежать тебя не мог —

Нас рок одним клеймом отметил,

Одной погибели обрек.

И, не противясь древней силе,

Что нас к одной тоске вела,

Покорно обнажив тела,

Обряд любви мы сотворили^[5].

Лика хихикнула и в притворном смущении закрыла рот ладошкой. Алиса неслышно ахнула. Левицкий рассмеялся и поднял рюмку.

— А она может нас сейчас видеть? — Он повел взглядом на портрет жены.

— Может, — сказал Монах.

— И может подать знак?

— Они все время подают нам знаки, только мы не замечаем.

— Ой, не надо! — радостно воскликнула Алиса. — Прямо мороз по коже.

— Володя, а ты что скажешь? — обратился хозяин к доктору Владимиру Семеновичу. — Ты как-то странно молчалив сегодня. С точки зрения воинствующего материалиста.

— Не знаю, Рома, хотелось бы верить, но боюсь, там ничего нет. Распад. Пусто. Хотя… — Он запнулся.

— Хотя?.. — повторил старик.

— Только не надо страшилок, — воскликнула Алиса, прижимая к щекам ладошки. — Как в прошлый раз, про клиническую смерть. Я боюсь привидений. — Она была пьяна, охотно смеялась и преувеличенно пугалась. И не сводила взгляда с Монаха.

Свет вдруг замигал и погас. Женщины дружно завизжали. Темень упала кромешная, как будто пришел конец света.

— Это Кара, — отчетливо произнесла актриса. — Это в ее стиле. Эй, подруга! Ты нас видишь?

— Мамочка, это ты? — закричала Лика, задирая голову.

— Лика, уймись! — приказала Лариса. — Дурацкие шутки!

— Интересно, это только у нас или везде… — уронил Левицкий. — Почти все время проблемы, представляете, Олег? Дом разваливается на глазах.

Из коридора донеслись грохот и чертыхание.

— Ленька навернулся! — взвизгнула Лика. — И выругался! Наконец-то!

— В прошлый раз света не было три дня, — заметил старик.

— Вы боитесь темноты, Олег? — спросила актриса.

— Конечно, боюсь! — Монах нащупал в кармане мобильный телефон. Вспыхнул зеленоватый свет. Виталий достал свой телефон. В комнате разлился призрачный, пещерный свет. — В темноте прячется зло.

— Ой, снег пошел! — закричала вдруг Алиса. — Смотрите!

— Снег?! — Лика бросилась к окну. Прильнула, заслоняясь щитками ладоней. — Пошли играть в снежки! Ну!

Все повернулись к окну. Ночь была не очень темная; они увидели густое и беспорядочное мельтешение снежинок за окном.

— Еще одна зима, — пробормотал старик, дергая бубенчик. — Слышишь, Володя, еще одна зима! Спасибо, Господи!

— Еще постриптизим, мальчики! — сказала старая актриса.

Хлопнула дверь. Вошла Юлия со свечами в двух массивных подсвечниках. Поставила в центр стола. Тотчас заметались черные тени по стенам. Красноватое пламя подрагивало на сквознячке. Она принялась передвигать что-то на столе.

— Знак? — негромко произнесла Ирина. — Как по-вашему, Олег, это был знак? То, что погас свет.

— Вряд ли, — ответил Монах. — Скорее проблема с электросетями.

— Док, ты сказал «хотя», — напомнил хозяин.

— Я действительно сказал «хотя».

— И что бы это значило?

— Хотя — это хотя. В смысле, сомнение. То есть не знаешь, что и думать.

— Не томи!

— Владимир Семенович, пожалуйста!

— Дядя Володя!

— Ну что ж… вокс мулиебри, вокс деи^[6], — произнес доктор. — То есть голос женщины — голос Бога, как, возможно, говорили в Древнем Риме. Извольте, господа. Но предупреждаю заранее: я не терплю критики, а потому слушать молча и не перебивать. Молча! Без глупых замечаний и глупых вопросов. Рома, слышишь?

— Я превратился в одно большое ухо и буду нем как немая рыба.

— Смотри. — Он помолчал, собираясь с мыслями, и начал неторопливо: — Так вот, господа, много лет назад приключилась со мной некая история, и я до сих пор не знаю, что это было. Много думал, прикидывал и так и этак, но ясного понимания, что же произошло на самом деле, у меня нет до сих пор.

— Дядечка Володя, я так люблю ваши истории! — воскликнула Лика с радостным ужасом. — И снег пошел, и света нет! — прибавила она ни к селу ни к городу. Вдруг стремительно поднялась и задула свечи. — Так страшнее!

Никто не успел ничего сказать. Снова тьма, замешательство, визг дам. Первой опомнилась Лариса:

— Немедленно зажгите свечи! У кого есть зажигалка? Лика, опять твои идиотские шуточки!

— Доктор, рассказывайте!

— Сию минуту зажгите свечи!

Виталий защелкал зажигалкой. Вспыхнули свечи. Снова заметались по стенам черные тени…

Примечания

5

Автор — Максимилиан Волошин.

6

Vox muliebri vox dei (лат.) — Голос женщины — голос Бога.