Женщина в голубом

Инна Бачинская, 2020

Когда-то Олег Монахов по прозвищу Монах, называющий себя экстрасенсом и волхвом, был заядлым путешественником, но после автомобильной аварии ему пришлось на неопределенный срок задержаться в городе. Спасают его только частные расследования, который он ведет совместно со своим другом, журналистом Алексеем Добродеевым. Город потрясла серия жестоких преступлений – сначала погиб известный шоумен и организатор конкурсов красоты Яник Ребров, а через пару дней была найдена мертвой его девушка Анфиса. Параллельно с майором полиции Мельником Монах и Добродеев начали собственное следствие и поняли: следы преступлений ведут в художественную галерею, где все они совсем недавно присутствовали на презентации работ знаменитого американского художника Марка Риттера…

Глава 8

Суаре

Все, что есть хорошего в жизни, либо незаконно, либо аморально, либо ведет к ожирению.

Первый постулат Пардо

Суаре, суаре… Да что же это автор так в него вцепился? Носится, как с писаной торбой. Откуда такая склонность к архаике? Кто сейчас так говорит? Слово разве только в кроссвордах и встретишь. Что, кстати, наводит на мысль, что сочиняют их немолодые образованные, начитанные технари, причем мужчины — уж очень много технических, футбольных и рыболовных терминов. Ну, это так, вскользь…

Ба! Знакомые все лица. Тот же вернисаж, только без картин. Пришли все, всем интересно посмотреть, как устроились столичные штучки, как обставили квартиру, кто придет… и вообще. Пришли друзья, пришли враги, и те, и другие, умирая от любопытства.

Кирилл и Лара встречали гостей в прихожей. Кирилл сиял, Лара улыбалась вымученной улыбкой. Бледная, гладко причесанная, почти без макияжа, в открытом коротком черном платье, единственное украшение — бриллиантовые сережки, она выделялась среди ярко одетых гостей… как бы это правильнее? Стилем? Сдержанностью? Или… неуместностью? Было видно, что происходящее не доставляет ей ни малейшего удовольствия. Она была чужой, и те, кто пришел, тоже были чужими. Десятка полтора чужих и ненужных друг другу людей…

Нетрезвый Речицкий принес чертову дюжину кремовых роз на мощных страусиных ногах с торчащими шипами и бутылку элитного коньяка.

Приобнял хозяина, протянул розы Ларе и потянулся поцеловать.

Она укололась о шип, вскрикнула и отступила на шаг, рассматривая капельку крови на пальце.

Речицкий схватил ее руку и сунул в рот ее окровавленный палец. Лара вырвала руку, мужчина рассмеялся.

Кирилл смотрел оторопело. Лара, пробормотав, что нужно заклеить пластырем, убежала из прихожей.

— Красивая она у тебя. На артистку похожа, не могу вспомнить. Это тебе! — Речицкий протянул Кириллу пузатую бутылку «Camus». Тот, помедлив, взял. — Надеюсь, я не первый? Яник уже на точке? — Видя, что Кирилл не понял, пояснил: — Мой дружбан, Яша Ребров, юморист-затейник, который с бабами.

— Он уже здесь, — сказал Кирилл. — Прошу в гостиную.

Речицкий упал на диван около Реброва, осмотрелся и сказал:

— А где девочки?

— Анфиса опоздает, ребенка не с кем оставить.

— Она что, мать-одиночка?

Яков пожал плечами и не ответил. Настроение у него стремительно падало. Речицкий пребывал в опасном настроении нарывания на скандал, то есть дошел до нужной кондиции, и похоже, без скандала не обойтись. Тем более у него подохла кобыла.

Когда Яков узнал, сколько она стоила, то невольно присвистнул. В свое время он уговаривал приятеля не продавать пивзавод, приносивший неплохой доход, но Речицкий, упрямая скотина, вдруг захотел конезавод, не понимая в этом ни ухом, ни рылом.

Красивых перемен в жизни захотелось, видите ли. Лошади, конечно, красиво, но сколько же с ними возни! Болячки, прививки, витамины, тренеры, выездка…

Володька все свои проблемы решает нахрапом, думал и тут на дурика проскочить, ан нет, не вышло. Подохла гнедая красотка Кармен, лекарь подозревает отравление. Володька выгнал старшего конюха, тот, видите ли, позволил себе ухмыльнуться, когда он пытался руководить и учить персонал, как жить дальше, напирая на то, что с ним шутки плохи.

Идиот! Да за профи двумя руками надо держаться! Конюх съехал со двора, а кобыла через неделю возьми да подохни. А кто виноват?

Речицкий потрясал кулаками и вопил, что он его уроет!

Кишка тонка, попробуй докажи. Да и не верил Яков, что конюх будет травить лошадь. Уж скорее Володьку траванет. Теперь точно не даст денег…

— А эта кукла ничего, — сказал Речицкий.

— Которая?

— Лара! Держится королевой, не намазана, шикарное платье. И почему только такие бабы обламываются всяким говнюкам?

Яков только вздохнул, пожалев, что ответил на приглашение Кирилла. Знал ведь, что приятель не в духе после смерти кобылы, загулял с горя, даже подрался на вернисаже с Артуром.

Артур носится со своей американской дешевкой, как дурень с писаной торбой, раззвонил по всему городу, рекламу, сволочь, делает. А потом спихнет втридорога. И голова не болит.

Речицкий обзавидовался и не выдержал — обозвал картины дерьмом. Артур взвился и в свою очередь обозвал его дилетантом, который в живописи понимает так же мало, как и в лошадях. Наступил на больную мозоль, одним словом.

После этого и началось. Ему, Якову, тоже прилетело. Потом их мирили. Вернее, они позволили себя помирить. Оба не дураки, оба погорячились. Потом все пили за дружбу. А в такси Речицкий бубнил, развивая тему убийства этой паршивой галерейной крысы, а его гребаный вернисаж обещал полить бензином и спалить к такой-то матери.

Душа Якова предчувствовала очередной скандал. Речицкий пьян, пребывает в первой стадии, заинтересовался Ларой. Не к добру. На первой стадии он острит направо и налево, говорит гадости и много смеется. Цепляется к женщинам. На второй переходит к прямым оскорблениям, на третьей лезет в драку. А ему приходится разнимать, впихивать в такси и доставлять домой. Нянька!

Да, конечно, друг подкидывает на мероприятия, но ведь не даром! Все отработано сторицей.

Яков чувствовал, как растет в нем раздражение. Дурак! Трижды дурак, что пришел. Если бы не нужда в деньгах! Но Речицкий, похоже, не даст. Забыл, подонок, чем обязан ему.

Пощупать разве Артура? А что, завести разговор о картинах, дать понять, что видит его насквозь… Насквозь! И его картины тоже. Американский авангард, надо же!

Речицкий что-то говорил о Ларе. Было видно, что она зацепила его воображение.

Яков слушал с возрастающей тревогой…

Речицкий наконец уснул на диване на полуфразе. До драки, к счастью, не дошло, и Яков перевел дух.

Кирилл задумал фуршет, но народ воспротивился — к чему это кокетство, надо быть проще, — придвинул столы к дивану и принес из кухни табуреты.

Дипломированный фотограф и лауреат Иван Денисенко наперегонки с золотым пером местной бульварной прессы Лешей Добродеевым произносили тосты. Пили за любовь и дружбу, за творчество, за прекрасных дам. Неутомимый Леша затеял викторину насчет того, кто как напивается.

— Как напивается плотник? — кричал разгоряченный журналист, протыкая вилкой воздух.

— В доску! — кричал в ответ Иван Денисенко.

— Стекольщик?

— Вдребезги! — после небольшой заминки выкрикнул Иван.

— Молоток! Сапожник?

— В стельку! — угадал Яков.

— Электрик?

— В отключку!

— Математик?

Наступила пауза. Никто не знал, как напивается математик.

Добродеев кивнул Монаху: давай, мол, подмогни.

— Должно быть, в ноль, — предположил Монах.

— Правильно! Христофорыч, ты гигант! Медик?

— До потери пульса! — закричала девушка Ивана, длинная блондинка с короткой стрижкой.

— Умница! — похвалил Добродеев.

— А мент? — заорал Иван Денисенко.

Новая пауза. Никто не знал.

— В ленивого полицейского! — Иван заржал.

Монах поглядывал на Лару, рассматривал ее короткими взглядами, пытаясь понять, что с ней не так. Кирилл поминутно обнимал жену, чмокал в щеку; лицо ее выражало покорность и равнодушие. Она постоянно поднималась и выходила из комнаты, унося пустые тарелки и принося полные.

В один из походов Монах увязался за ней под предлогом помощи. Сказал благодушно, что любит возиться по хозяйству.

Она слабо улыбнулась и кивнула.

— Привыкли у нас? — начал он издалека процесс выворачивания объекта наизнанку, как учит представитель желтой прессы журналист Добродеев. — После большого города, должно быть, трудно, масштабы другие.

Лара пожала плечами:

— Муж настоял на переезде. Из-за бизнеса.

Что и требовалось доказать! Муж настоял, а она была против. Конечно, променять столицу на их скромный город — это поступок.

— Почему именно к нам? Бывали у нас раньше?

— Я? Никогда! И города почти не знаю. Рассматриваю больше с балкона. Да и занята была, то ремонт, то мебель… И муж тут не был. Его заинтересовал завод, он решил, что нужно что-то менять в жизни…

— Я бы тоже не отказался от пивзавода. Любите пиво?

Лара улыбнулась:

— Не очень. А вы?

— Люблю. Когда-то Володя Речицкий угощал меня молодым пивком… Ну, очень, доложу вам! Удивительно, как в человеке сочетается… э-э-э… скажем, некоторая склонность к публичному асоциальному поведению с деловой хваткой. Мой друг Добродеев… Знаете его? — Лара, улыбаясь, покачала головой. — Тот, что с викториной. Толстый и кричит. Любит называть себя Лео Глюк. Как наткнетесь в газете, знайте, это наше все, он же золотое перо, гордость местной журналистики и так далее, Леша Добродеев. Он уверяет, что Речицкий, хоть хулиган и пьяница, но очень душевный и добрый человек. Лет двести назад он был бы пиратом… вроде капитана Блада.

— Капитан Блад не был хулиганом и пьяницей, — заметила Лара. — Он был благородным пиратом.

— Разве? В таком случае Речицкий тоже благородный пират. А мой друг Иван Денисенко, замечательный художник и фотограф, правда, пьяница и много говорит. Если попросите, он сделает ваш фотопортрет.

Лара рассмеялась:

— Я подумаю.

— Подумайте. Повесите в гостиной. У вас красивая квартира. Я тоже купил квартиру, но пока не обставил. Купил большой диван… Знаете, когда лежишь на диване и думаешь, просто думаешь, в голову приходят потрясающе интересные мысли. У нас с другом детства Жориком Шумейко фабричка травяных чаев и всякой ерунды, «Зеленый лист» называется.

Как же, знаем! Монах числится там генеральным директором, а друг детства и просто хороший человек Жорик — исполнительным. Головная боль, выстраданный, просчитанный, зачатый в муках проект…

Если честно, надоевший до чертиков, и только врожденная порядочность… гм… и беспомощный Жорик удерживают Монаха от побега куда глаза глядят.

Слова, слова… Сбежать он захотел! Так прямо и сбежать. С хромой ногой сильно не побегаешь. А Жорику постоянно что-нибудь нужно, то налоговая наедет, то пожар, то поставки задерживаются, и тогда Монах поднимается с дивана, надевает костюм и с отвращением идет разруливать. Он хитер как лис, кроток как голубь и дипломат как этот… Макиавелли. Кроме того, он волхв, как читателю уже известно, а потому знает, какие кнопки нажать и какие слова сказать. А Жорик — прекрасный механик, ну там оборудование сложить, механизм починить или забить гвоздь в нужное место — тут ему нет равных…

— Возможно, вам известно, что ваш супруг сделал нам предложение о покупке. Он у вас серьезный бизнесмен. — Лара кивнула, на лице ее появилось странное выражение… неприятия? Раздражения? Что не ускользнуло от внимания Монаха. — Так вот, лежа на диване, — продолжил он благодушно, — я задумал запустить линию парфюма и назвать его, допустим, «Незнакомка в тумане» или «Легкое дыхание», или еще как-нибудь похоже. (Бессовестное вранье!) Вернее, не духи, это сложно, это потом когда-нибудь, а туалетную воду, знаете, такую легкую невесомую… Иногда идешь в толпе и вдруг чувствуешь, как повеяло чем-то неземным… — Монах пошевелил в воздухе пальцами. Он нес всякую ерунду с целью расшевелить Лару, она казалась ему необычной и не очень счастливой. — Помните, где-то у Куприна: «упоительный запах фиалок» или как-то так. Упоительный! Не резкий или удушливый, а упоительный. А какие у вас духи?

— Муж любит дарить духи, — сказала Лара. — Ему нравятся сладкие ароматы.

Она сказала: «Ему нравятся»! Монах не стал развивать тему духов дальше, только сказал:

— Хотите, покажу вам город?

Во времена его юности это было их с Жориком любимым приколом: притвориться приезжими и попросить незнакомую девушку показать им город. Они ходили с ней по городу, удивлялись и задавали дурацкие вопросы. Барышня добросовестно отвечала, а они давились от смеха. Работало тогда, сработает и сейчас. Только в роли девушки, показывающей город двум шалопаям, теперь выступит сам Монах. Ему бы только вытащить ее на прогулку.

В ней чувствовалась загадка. Она напоминала ему закрытую коробку или языческого истукана под покрывалом. Несмотря на цинизм и прекрасное знание ближнего и вследствие этого отсутствие иллюзий, сидел в нем какой-то юношеский романтизм, на что ему неоднократно пенял Лео Добродеев, сам неисправимый романтик, готовый за первой попавшейся юбкой в огонь и воду. Причем за так, без всяких задних и далеко идущих мыслей. Скорее, чтобы покрасоваться самому. Было в нем это — желание распустить хвост и прихвастнуть, безбожно привирая при этом.

Одним словом, два романтика. Один, полный любопытства исследователя — потрогать, разломать и посмотреть, что внутри; другой звенящий как колокольчик и получающий кайф от собственного звона. Сказать, что Лара понравилась ему как женщина, автор не может. Непохоже вроде. Монаху, наоборот, понравилась незатейливая Одри, с которой легко и просто. К сожалению, затейник-жиголо Яков Ребров…

Кстати, Речицкий называет его Яник! Они друзья детства, как оказалось.

Интересная комбинация, однако.

К сожалению, сегодня Яник позвал с собой в гости только Анфису, с которой у него… э-э-э… как сейчас говорят, отношения.

— Даже не знаю… — сказала Лара, не глядя на Монаха.

— Вот моя визитка, позвоните, когда надумаете, — не стал налегать Монах, протягивая ей карточку. — Готово? Давайте я отнесу! — Он деловито подхватил тарелки с закусками и понес из кухни.

— Спасибо! — сказала она ему вслед.

В прихожей Монах наткнулся на жиголо Яника, который скандалил с кем-то по мобильному телефону.

До Монаха донеслось: «Ты, дрянь, угрожаешь? Мне? Да я тебя размажу…»

Он осекся и замолчал при виде Монаха.

Тот, пробормотав «пардон», свернул в гостиную, где был встречен радостным ревом.

Багровый Добродеев травил очередной анекдот, Иван ржал, Анфиса взвизгивала, а Речицкий храпел на диване.

«Обстановочка», как сказал один одесский поэт.

Артур Ондрик и Кирилл, голова к голове, вполголоса что-то обсуждали.

«Втюхивает ему картину американца… как его? Марка Риттера», — подумал Монах, расставляя тарелки.

Похоже, вечер удался. Или все-таки суаре?

…Расходились шумно, с криками и смехом, и долго прощались на пороге, а потом на лестничной площадке.

В такси Добродеев сказал, что у него изжога и ему плохо, в смысле, может, «Скорую», а то долбанет к черту инфаркт и… амба!

— Не валяй дурака, — сказал Монах, — сейчас я тебе накапаю соды, все как рукой снимет.

Он затащил Добродеева к себе и щедро отсыпал в стакан с водой соды и размешал ложечкой.

Добродеев, морщась, выпил, после чего стал икать.

— Это хорошо, — заметил Монах. — Углекислый газ выходит. Только не напугай таксиста.

Он запер за приятелем дверь и отправился в ванную принять душ…

…Лара убирала со стола. Кирилл помогал и снисходительно обсуждал гостей — простоваты, провинциальны, рассказывали дурацкие анекдоты.

— Яник с девочками — явно сутенер, журналист глуповат и громко орет, профессор-математик примитивен. Говорят, изображает из себя великого сыщика. Представляешь? Даже сайт завел, обещает звезды с неба. Только трубки не хватает. — Кирилл рассмеялся. — Речицкий — алкоголик и бузотер… ну, это мы уже поняли. Не особенно умен. Иван сказал по секрету, он страшно жалеет, что продал завод, кроме того, у него сдохла лошадь, и он с горя запил. — Кирилл рассмеялся. — Из всей компании один Артур вполне респектабелен. Я уговариваю его уступить «голубую женщину», но он пока ни в какую. Ну, я его дожму, ты меня знаешь. Я проверил в Интернете, Марк Риттер известный авангардист, после смерти цены на его картины подскочили чуть ли не вдвое. Артуру повезло. В доме должны быть произведения искусства, подлинники, это придает шарм и изюминку и говорит о статусе. Я торгую «женщину», но он заломил за нее… даже страшно сказать.

Лара внимала молча, старательно вытирая тарелки…

Потом Кирилл ушел в ванную, а Лара уселась на диван, обняла подушку и закрыла глаза.

Перед глазами мельтешили лица гостей. Кирилл спешит завести знакомства и вписаться в местное общество, ему нравится чувствовать себя на голову выше окружающих. С заводом ему повезло, а теперь еще оказывается, Речицкий жалеет о продаже. Причина для радости, однако. И лошадь сдохла.

Она вздрогнула от звуков «Венского вальса».

Айфон! Номер незнакомый.

Помедлив, она произнесла:

— Алло!

Невнятный мужской голос сказал: «Снимаю шляпу…» — и еще какие слова, которых она не разобрала.

— Вы ошиблись, — отчеканила Лара и отключилась.

Сидела неподвижно, сжимая в руке плоский серебряный аппаратик…