Женщина в голубом

Инна Бачинская, 2020

Когда-то Олег Монахов по прозвищу Монах, называющий себя экстрасенсом и волхвом, был заядлым путешественником, но после автомобильной аварии ему пришлось на неопределенный срок задержаться в городе. Спасают его только частные расследования, который он ведет совместно со своим другом, журналистом Алексеем Добродеевым. Город потрясла серия жестоких преступлений – сначала погиб известный шоумен и организатор конкурсов красоты Яник Ребров, а через пару дней была найдена мертвой его девушка Анфиса. Параллельно с майором полиции Мельником Монах и Добродеев начали собственное следствие и поняли: следы преступлений ведут в художественную галерею, где все они совсем недавно присутствовали на презентации работ знаменитого американского художника Марка Риттера…

Глава 4

Скромное обаяние кулуарного трепа

Вонзите штопор в упругость пробки —

И взоры женщин не будут робки!

Игорь Северянин. «Хабанера II»

Монах и Добродеев уютно устроились за столиком в углу, неторопливо цедили виски, рассматривали и обсуждали публику. Вернее, не столько обсуждали, сколько Добродеев выкладывал сплетни и слухи, а Монах с удовольствием слушал и задавал уточняющие вопросы. К ним время от времени подходили знакомые Добродеева, подсаживались на минуту-другую, перебрасывались парой фраз и отчаливали, а журналист сообщал Монаху подробную биографию подходившего.

— Артур Ондрик — меценат и позер, но мужик невредный, обожает публичность, закатывает вернисажи не столько из-за молодых дарований, — тут Добродеев иронически хмыкнул, выражая скептицизм по поводу «дарований», — сколько из-за желания покрасоваться и сорвать аплодисменты. Актер из него не получился, художник тоже… да-да, баловался по молодости, но, увы! Не пробился, говорит, никто не поддержал и не протянул руку помощи, так теперь в отместку жестокой судьбине он помогает пробиться другим. Картины американца купил тысяч за тридцать, а то и меньше, теперь сделает рекламу, раскрутит и продаст за триста. Такой бизнес, но это между нами, доказательств у меня, как ты понимаешь, нет. Местные коллекционеры с руками оторвут. Нувориши, никакого понятия о подлинных ценностях, одни понты, что с них взять. Но мужик неплохой. Володя Речицкий — скандалист, бретер и ловелас. Три раза женат…

— Это не показатель, — заметил Монах. — Мало ли кто был женат три раза. Он так смотрел на нее, на эту Лару… сожрать готов! Глаз горит.

— Ага. Красотка, а супруг бука. Если бы не Яша Ребров, точно была бы драка. Яша у него на подхвате, чуть что, уводит.

— Двуликий Янус! — вспомнил Монах. — Он?

— Он самый. Речицкий дерется и скандалит в публичных местах, на счету с десяток приводов, нанесение увечий средней тяжести и многое другое. Пашка Рыдаев нажил на нем целое состояние. Но талантлив, собака, ничего не скажешь! Пивзавод процветал, продал, прилично наварил. Это тебе не Артур с его картинным бизнесом. Теперь конезавод. Завтра же смотаемся в Сиднев, люблю лошадок. — Монах ухмыльнулся, вспомнив название бульварного листка, но промолчал. — Артур его ненавидит, говорят, у Володи был роман с его супругой. А ты его хорошо знаешь?

— Виделись как-то раз. Он не дрался и не матерился, держался в рамках. Правда, послал боша, который ставил пивной цех. Но тот говорил только по-немецки и не врубился. Угостил меня классным пивом. Мне он показался нормальным мужиком, и я не понимаю…

— Говорили, Речицкий соблазнил ее, а Ондрик узнал…

Тут его прервали. На свободный стул рядом с ними рухнул изрядно подвыпивший крупный мужчина с длинными патлами и камерой на груди и радостно пробасил:

— Привет честной компании!

— Иван! — обрадовался Добродеев. — Иван Денисенко! Выдающийся художник и мастер фотографии, лауреат и победитель… Ванюша! Сто лет тебя не видел! — Растроганный и обрадованный Добродеев через стол обнимался с мужчиной с камерой. — А это мой друг, профессор Олег Монахов.

Иван Денисенко картинно прижал руки к груди и уронил голову на грудь.

— Весьма! — сказал Монах. — Видел вашу выставку с мусором, был впечатлен. Потрясающая выставка.

— У Ивана особое видение, — сказал Добродеев. — Он ни на кого не похож. Ванюша, посидишь с нами? Что нового? Над чем работаешь? — Он махнул официанту и спросил: — Коньяк? Виски?

— Пива, — сказал Иван хрипло. — Холодненького!

— Мне тоже, — обрадовался Монах. — Терпеть не могу виски, только из-за уважения к Леше. Между нами, он страшный сноб. Как вам картины Марка Риттера? Как художнику?

— Дерьмо! — сказал Иван, не понижая голоса. — Я вам таких баб в кружка́х сотню намалюю. Артур дурью мается, я ему говорил. Такие деньжищи вбухал. И не надо ля-ля про ви́дение, то-се… Дерьмо! И остальные картины этого Марка тоже дерьмо, я видел на сайте, специально полез. Пейзажик ничего, но не фонтан. Вся ценность в местной тематике, ностальгия, ретро… всякая лабуда. Наши местные на голову выше. Возьми Диму Щуку! Жаль, спивается парень. А какой талант был! А Марк Риттер — дерьмо!

— Браво! — обрадовался Монах. — И я того же мнения.

— Дерьмо! И что интересно… — Иван на миг задумался. — Он правда торчит или притворяется? Если притворяется, то на хрен? Для рекламы?

— В корне не согласен! — воскликнул Добродеев. — Иван, не ожидал от тебя!

— Да ладно тебе, Леша! Дерьмо, оно и есть дерьмо. А ты какой профессор? — Иван повернулся к Монаху.

— Физико-математических и психология.

— Ага, у меня друг тоже профессор, только философии, классный чувак! Умный, аж страшно, каждый день бегает в парке, студентки проходу не дают, нигде ни грамма жира… — Иван вздохнул и похлопал себя по изрядному животу. — А картина эта…

— А над чем ты сейчас работаешь? — поспешно перебил Добродеев.

— Я? Неживая натура. Предметизм.

— Предметизм? — удивился Добродеев. — Никогда не слышал. Это что?

— Мой стиль. В смысле, предметы. Чучела и манекены, всякая нежить. Как отражение мира живых. Чем больше работаю над темой, тем больше убеждаюсь, что все неоднозначно и у них своя тайная жизнь. Собака, писающая на голый унисекс-манекен, — вообще шедевр! Буль с мрачной мордой и поднятой лапой, представляешь? И смотрит на зрителя.

Над столом повисла пауза. Монах и Добродеев переглянулись.

— Да, очень интересно, — промямлил Добродеев. — А мы собираемся к Речицкому на конезавод, хотим лошадок посмотреть.

— Я с вами! — обрадовался Иван. — Он меня давно приглашает, да все как-то руки не доходили. Речицкий фигура, я фотографировал его мисок, а теперь лошадей. Обожаю! Давайте за лошадей! — Иван достал из кофра бутылку финской водки.

— А пиво? — спросил Добродеев.

— Вместе!

Монах хотел уточнить насчет «мисок» Речицкого, но тут к ним подошел Артур и спросил:

— Он уже облил грязью мои картины?

— Облил, будь спок. Будешь? — спросил Иван. Он ловко сковырнул крышку и разлил водку в стаканы. — За настоящее искусство!

— За лошадей! — напомнил Добродеев.

— За лошадей в настоящем искусстве!

Они выпили. Иван начал рассказывать анекдот про мужика с оранжевым пенисом, при этом очень смеялся, в конце концов сбился, нахмурился и замолчал. А потом и вовсе уснул, прислонившись к стене.

Потом к ним по очереди подходили знакомые Добродеева, тот обнимался с ними, а с некоторыми целовался. Монах только головой качал и ухмылялся — он ни за какие коврижки не стал бы целоваться с мужчиной, с его точки зрения, вполне достаточно пожать руку.

Впервые за долгое время ему было хорошо. Он был пьян и расслаблен, а толпа вокруг являла великолепные типажи для рассмотрения: было много толстых и пузатых мужчин, что радовало, и красивых женщин, что тоже радовало. С открытыми плечами и глубокими декольте, на высоких каблуках, с тонкими лодыжками.

У Монаха глаза разбегались. Добродеев болтал с подходящими к ним о всякой дурацкой ерунде, а потом полушепотом передавал Монаху сплетни о ветвистых рогах, адюльтерах, семейных скандалах и романах на стороне.

Голова у Монаха шла кругом от виски, пива и водки, а также от смачных добродеевских историй.

Они хорошо сидели. Добродеев взахлеб сплетничал; Иван Денисенко мирно спал, время от времени всхрапывая; Монах слушал вполуха и рассматривал женщин.

Меж тем около бара разгорался скандал. Там кричали и били посуду.

Добродеев встрепенулся, сделал стойку и рванул в направлении бара. Иван продолжал спать.

Монах с удовольствием пил пиво и думал, что даже на таком приличном суаре случаются драки, а устроителям не следовало устраивать бар, а подавать только апельсиновый сок и кока-колу.

До него долетел рев, в котором можно было разобрать «барахло», «сука» и «убью», которые, видимо, выкрикивал скандалист.

Скандал угас так же внезапно, как разгорелся. Монаху было видно, как два здоровенных секьюрити потащили смутьяна из зала, и порядок был восстановлен.

Спустя пару минут вернулся возбужденный Добродеев.

— Ну что там? — благодушно спросил Монах.

— Димка Щука бузит!

— Что за персонаж?

— Наш городской «анфан террибль»! Богема! Слышал, что он орал? Был неплохой художник, но спился. Его никуда не приглашают и не пускают, не понимаю, как охрана прощелкала. И так всякий раз, помню, однажды на выставке в Доме художника он тоже закатил скандал, обозвал всех бездарями…

— Что случилось? — проснувшийся Иван Денисенко захлопал глазами. — Вроде какой-то шум, Леша, ты не в курсе?

— Дима Щука подрался с охранниками.

— Димка? — Иван захохотал. — Гигант! Какое сборище без Димки! Помню, однажды он ввалился сильно подшофе на мою персональную выставку и наделал шороху! Потом извинился, и мы с ним посидели у Митрича. Хороший художник был, а теперь спивается. Начинал как реалист, пробовал себя в импрессионизме, кубизме… не отличишь от мэтров, валял дурака… Жена бросила, не поверите, он плакал у меня на груди как ребенок. Я говорил, радуйся, художник должен быть свободным, посмотри на меня!

Сам Иван был женат не то три, не то четыре раза…

Под занавес к ним подошла компания — длинный тонкий мужчина в белом костюме с бойкой физиономией жиголо и зачесанными назад блестящими черными волосами — тот самый, что увел Речицкого от греха подальше и которого Артур Ондрик обозвал двуликим Янусом, — и две очаровательные девушки, блондинка и рыжая.

Добродеев радостно представил его Монаху, назвав создателем женской красоты.

Монах не врубился, о чем речь, и спросил, пожирая девушек глазами:

— В каком смысле? Визажист?

Девушки захихикали.

— Яков Ребров — руководитель фонда культурного наследия, устраивает конкурсы красоты «Мисс города», — объяснил Добродеев. — Кстати, Речицкий выступает спонсором. А это мои друзья, профессор Монахов и дипломированный художник-фотограф Иван Денисенко, лауреат и чемпион, вы должны его знать.

— Прекрасно знаем, — заявил руководитель фонда тонким сиплым голосом. — А как же!

Дипломированный фотограф снова мирно спал, прислонясь к стене, и не отреагировал никак.

Добродеев потряс фотографа за плечо. Тот всхрапнул, но не проснулся.

— Алексей Добродеев! — Журналист повернулся к девушкам и щелкнул каблуками: — Ваш покорный слуга. Прошу любить и жаловать. Он же Лео Глюк! Должно быть, вы читали мои репортажи.

Девушки снова хихикнули.

Было похоже, они не имеют ни малейшего понятия ни о Леше Добродееве, ни о Лео Глюке.

— Миски! — воскликнул Монах, хлопая себя ладошкой по лбу. — Конечно!

— Очень приятно, рад! — Руководитель фонда протянул Монаху руку с массивным серебряным перстнем на среднем пальце. — Леша много о вас рассказывал. — На лице Добродеева отразилось удивление. — Анфиса! — он подтолкнул вперед блондинку. Та сделала шутливый реверанс. — Одри! — Рыжая девушка нагнулась и громко чмокнула Монаха в щеку. — Мои подопечные. Прошу, так сказать.

— Я тоже рад! Очень! — затрепетал Монах, не сводя взгляда с Одри, и спросил светским тоном: — Как вам картины, господа?

Яков Ребров оглянулся и сказал, понизив голос:

— Дерьмо! — Девушки расхохотались. — И что самое интересное, этот жулик всегда находит идиота, который платит за них сумасшедшие бабки. Отработанный алгоритм: покупка века, агрессивная реклама, клятвы, что никогда и ни за что не расстанется, и продажа с приличным наваром. Кроме того, врет насчет цены. Еще неизвестно, что такое этот Марк Риттер, и если хорошенько покопаться…

Одним словом, компания подобралась что надо.

Яков рассказывал всякие смешные истории из своей практики, девушки хохотали и в рискованных местах шлепали его по рукам. Леша Добродеев по-новой вываливал городские сплетни, изрядно привирая и поминутно повторяя, что он, как порядочный человек, не может назвать имен, мол, «сами понимаете!», но «поверьте, вы его (или ее) прекрасно знаете!».

Монах оживился, забыл об ипохондрии и депрессии и был счастлив. Он даже получил пальму первенства за самую интересную историю, рассказав о своих памирских странствиях, укусе королевской кобры, буддийских дацанах с золотыми буддами и храмовыми жрицами, сплагиатив самые яркие куски из «Индианы Джонса».

Одри снова поцеловала его и сказала, что всю жизнь мечтала попасть в буддийский монастырь и хоть сию минуту готова все бросить и сбежать с ним.

И так далее, и тому подобное.

Глубокой ночью Добродеев доставил Монаха домой. Они постояли у подъезда, вдыхая прохладный ночной воздух и рассматривая яркую кривоватую луну. Домой не хотелось, душа была полна томлений и неясных сожалений о несбывшемся.

— Луна! Смотри, Леша, какая луна! Совсем как настоящая. Сто лет не видел луны, — ностальгически сказал Монах.

— Ага, луна, — сказал Добродеев. — Классно посидели. Не жалеешь? Телефончик взял?

— Не жалею. Взял. Спасибо, Леша, поддержал старика.

Добродеев фыркнул иронически, но, к разочарованию Монаха, не стал утешать и утверждать, что тот еще о-го-го и «какие наши годы», а просто приобнял его на прощание и побежал к ожидающему такси.

А Монах все стоял, задрав голову, рассматривал луну и вздыхал. Вспоминал первозданную тишину векового леса, костерок и быструю речку. Потом мысли его плавно перетекли к красотке Одри, не очень умной, но очень милой и заводной. Что, в свою очередь, подталкивало к философским размышлениям на тему: умные или красивые, что также ставило перед выбором: ты с кем? Дурацкий вопрос, разве не ясно?

Монах смотрел на луну и улыбался…