Женщина в голубом

Инна Бачинская, 2020

Когда-то Олег Монахов по прозвищу Монах, называющий себя экстрасенсом и волхвом, был заядлым путешественником, но после автомобильной аварии ему пришлось на неопределенный срок задержаться в городе. Спасают его только частные расследования, который он ведет совместно со своим другом, журналистом Алексеем Добродеевым. Город потрясла серия жестоких преступлений – сначала погиб известный шоумен и организатор конкурсов красоты Яник Ребров, а через пару дней была найдена мертвой его девушка Анфиса. Параллельно с майором полиции Мельником Монах и Добродеев начали собственное следствие и поняли: следы преступлений ведут в художественную галерею, где все они совсем недавно присутствовали на презентации работ знаменитого американского художника Марка Риттера…

Глава 3

Красивая жизнь богемы

Я презираю спокойно, грустно,

светло и строго

Людей бездарных: отсталых, плоских,

темно-упрямых.

Игорь Северянин. «Рядовые люди»

В данный момент Монах и Добродеев присутствуют на открытии ежегодного художественного вернисажа «Ветка падуба», детище мецената и владельца художественной галереи, спонсора и «проталкивателя» молодых беззащитных талантов Артура Ондрика.

Несколько раскрученных имен, много новых, и обязательно изюминка — полотно кого-нибудь суперизвестного, из личной коллекции, приобретенное за баснословные деньги, о чем упоминается невзначай.

При чем, спросит читатель, падуб к нашим широтам, тем более дело не под Рождество, а осенью, откуда подобная претенциозность?

У тех, кто знаком с Артуром Ондриком, подобных вопросов не возникает. Артур — меценат, как уже было упомянуто, и художник в душе со своим особым ви́дением, а также добрый самаритянин, безвозмездно помогающий молодым талантам. Одним словом, человек незаурядный и полный всяческих добродетелей. Не без мелких слабостей, конечно.

Артур, как и Леша Добродеев, да и любой околобогемный персонаж, любит покрасоваться, выпятить собственные достоинства, подчеркнуть собственную значимость, повторяя при этом: «Ну, что вы, я самый обыкновенный скромный человек, к чему эти излишества и на моем месте любой… точно так же!»

Ну, есть в нем это, есть. Маленькая человеческая слабость, причем не самая худшая.

… — Баранья нога! — сказал Леша Добродеев.

— Суаре — это баранья нога? Ты уверен? — усомнился Монах.

— Некий персонаж «Пиквикского клуба» спросил, что такое суаре, и ему объяснили, что это вечер с бараньей ногой. Он очень удивился: никогда не слышал, говорит, чтобы баранья нога называлась «суаре». — Леша Добродеев хихикнул, но на лице Монаха не дрогнул ни один мускул. Он не читал Диккенса, считая его многословным, а юмор несмешным, как и английский юмор вообще. — Ладно, тогда пусть будет прием, — разочарованно сказал Леша. — Просто прием или раут. Без бараньей ноги, но с шампанским и канапе. Причем для городского бомонда.

Журналист несколько тщеславен, правда, никогда в этом не признается.

— Терпеть не могу бомонд, — проворчал Монах. — Одни понты и выпендреж. Падуб! — Он фыркнул. — Лично я либерал, демократ и разночинец. И вообще, какого черта я здесь делаю? Шампанское терпеть не могу, пива нет. Канапе… тьфу! Куда ты меня привел?

— Я привел тебя посмотреть на людей и на картины, а то ты вконец одичал. Артур прикупил две новые картины американского авангардиста Марка Риттера, нашего земляка, между прочим. Его вывезли из страны еще ребенком. Он умер три года назад в возрасте девяноста лет. Есть вещи, которые нужно знать. Одна картина называется «Любовь и вечность»…

— Скелет с красной розой? — предположил Монах.

— Нет. Женщина в голубом тумане, в полутонах, символ надежды и обещание. С оранжевыми кругами и углами. Очень атмосферно, между прочим. Артур страшно гордится, правда, супруга закатила ему скандал, приревновала, решила, что она похожа на его первую любовь. Кстати, тоже интересная история! — Леша хихикнул. — Они то сходятся, то расходятся…

— Атмосферно! — фыркнул Монах. — Небось денег жалко, какая, к черту, ревность. Сколько?

— Двести штук зеленых.

— Сколько?!

— Это искусство, оно бесценно, — менторским тоном заявил Добродеев. — Я дал материалец в «Лошади», помнишь? А вторая — речной пейзаж, то, что запомнил ребенок, — маяк на обрыве, мост…

Монах дернул плечом и не ответил.

Живопись интересовала его постольку-поскольку, даже меньше, так как всякий раз при взгляде на картину он вспоминал, как они с Жориком Шумейко, поиздержавшись и сидя на мели, «брали хату» с целью умыкнуть некое полотно девятнадцатого века.

Картина оказалась подделкой, и у Монаха при воспоминании о неудаче загорались уши и портилось настроение.

Впрочем, читатель об этом уже знает. Теперь, когда вокруг висели по стенам несколько десятков картин, настроение Монаха стремительно летело вниз. Пессимизма добавляло то, что он как последний лох позволил графоману из «Старой клячи» надеть на себя ненавистную бабочку и затащить на чертов вернисаж.

«Там приличное общество, лучшие люди города, художники и актеры, интеллектуальная и бизнес-элита, — зудел Добродеев, — без бабочки никак, надо соответствовать!»

Хотя, если честно, ворчал Монах исключительно для виду, прекрасно понимая, что время от времени нужно делать над собой усилия, давать пинка и подниматься с безразмерного дивана, а то вконец одичаешь и потеряешь социальные навыки. И бабочка тоже усилие, победа над собой — ведь не силой же Добродеев надевал ее на шею Монаху. Тем более под бородой ее все равно не видно.

Кстати, Монах еще и дипломированный психолог — случился как-то порыв разобраться в себе и окружающих, наклеить ярлыки и просчитать поведенческие алгоритмы, и он занялся психологией.

В итоге понял, что эту науку может вполне заменить богатый жизненный опыт, кругозор и клепка в голове. Потом увлекся экстрасенсорикой и целительством, затем все бросил.

— Что он за персонаж? — спросил Монах, наблюдая передвижения мецената и хозяина галереи по залу.

— Артур? Ну, как тебе… — замялся Добродеев. — Начинал как архитектор и дизайнер, поднялся на строительстве замков для нуворишей, знаешь, такие, с башнями, флюгерами, красной черепицей. Ходили слухи, — Добродеев понизил голос, — что он крутит с левыми стройматериалами, а разницу кладет себе в карман. Но ему простится, он много делает для начинающих художников. Галерея досталась ему за копейки, это бывший конференц-зал Дома профсоюзов. Ну, конечно, вложился прилично. Сейчас приторговывает картинами. Гибкий, непотопляемый, проскочит между капельками…

— Какой-то он… — Монах запнулся в поисках слова. — Какой-то он лакированный! Так и сверкает, как ходячая реклама. Картинами он торгует… тоже мне бизнес!

— Все мы ходячие рекламы. Чего-нибудь выпьешь? — спросил Добродеев, не подозревая о тягостных воспоминаниях приятеля, навеянных картинами.

— Шампунь? — с отвращением сказал Монах.

— У меня тут знакомый бармен, сейчас сбегаю, спрошу вискарика, будешь?

— Буду, — Монах хмыкнул, представляя себе бегущего журналиста. — Вискарик буду. Возьми тару побольше.

Он наблюдал, как крупный и внушительный… Да что там и к чему это кокетство и эвфемизмы! Скажем прямо: толстый! Крупный, внушительный и толстый Добродеев, властно раздвигая толпу, направляется к стойке бара, где крутился тонкий и гибкий малый, похожий на молодую щучку и вкупе на актера Адриена Броуди.

… — Где она? — спросил Монах, когда они со стаканами виски протолкались к картине американского авангардиста.

— Да вот же! — воскликнул Добродеев, взмахивая рукой. — В белой раме.

— Где женщина? — повторил Монах. — Не вижу! Где она?

— В каком смысле?

— В смысле лица, рук, бюста… и вообще, — пояснил Монах. — Не вижу. Туман вижу, синие и оранжевые круги вижу, женщину не вижу.

— Ты слишком прямолинеен, искусство — не фотография, а творчество, ты просто не готов! — Добродеев попытался отодвинуть Монаха от картины, но тот уперся.

— Я не готов? — Монах допил виски. — Я готов и хочу женщину! Только не надо заливать, что он так видит. Этот… как его? — Монах нагнулся над табличкой. — Марк Риттер! Постой-ка! — Монах вдруг замолчал, раздумывая. — Он умер в девяносто, а картина написана десять лет назад, получается ему тогда было под восемьдесят… Восемьдесят! Это объясняет туман, круги перед глазами и отсутствие женщины!

— Христофорыч, ты не прав! — Добродеев оглянулся, прикидывая, как оттеснить Монаха от прислушивающейся толпы. Ему было стыдно за друга. — Это авангард, это не для всех!

— Леша? Леша Добродеев? — раздалось у них над ухом. — Рад, рад! Любуетесь моей женщиной?

— Артур? — радостно изумился Добродеев, как будто присутствие организатора выставки у главной картины такое уж невиданное дело.

Мужчины обнялись и троекратно облобызались. Монах наблюдал с живейшим интересом.

— Мой друг, профессор Монахов. Мой друг Артур Ондрик, меценат и галерейщик, — представил их Добродеев.

— Весьма! — Монах щелкнул каблуками.

— Польщен, — сказал Артур. — Как вам моя женщина?

— Честно? — сказал Монах, почесав под бородой.

— Это замечательно! — затрепетал Добродеев, пытаясь заслонить собой Монаха. Но заслонить Монаха еще никому не удавалось. — Ничего подобного не видел, поздравляю, веха в исторической перспективе развития города… — зачастил Добродеев, но Артур перебил его, с интересом разглядывая Монаха:

— Честно!

— Я потрясен! — Монах закатил глаза. — Никогда ничего подобного! Он ваш родственник?

— Кто? — опешил Артур.

— Марк Риттер! Очень атмосферно и тонко! Зритель накладывает свое личное видение на его видение, и в итоге все видят совершенно разные вещи. Очень концептуально.

— Именно! Вы удивительно точно ухватили суть, господин Монахов. Леша сказал, вы профессор. Дайте угадаю. Философия?

— Математика, — влез Добродеев. — И психология.

— Леша всегда меня хвалит, — укоризненно попенял Монах. — Можно Олег, без официоза.

— Психология и математика! — воскликнул Артур. — Удивительное сочетание. Не все понимают, а я, когда увидел… не поверите! Кроме того, наш земляк. Все на его личном сайте. Биография, взгляды, творчество. Марка вывезли из страны еще ребенком, но всю жизнь он помнил родину, и его картины — отголоски детской памяти. Все это проступает еще отчетливее на втором полотне, тут вообще все размыто, словно в тумане, но узнать можно. Река, луг за рекой…

Добродеев кивал, внимая. На физиономии Монаха читался вопрос: каким боком авангардная женщина к детской памяти? Уж скорее погремушка или самокат. Кормилица с бюстом, на худой конец. Пейзаж — ладно, сюда можно прилепить любой ярлык: сны, мечты, воспоминания…

— Какие люди! — вскричал громкий мужской голос у них над ухом. — Артур! Леша Добродеев! А это… — Мужчина повернулся к Монаху: — Неужели господин Монахов? Сколько лет, сколько зим! Вы как, по делу или как любитель? Интересуетесь живописью? Насколько я помню, вы частный детектив? Надеюсь, картинки чистые? Или краденые? — Мужчина радостно заржал, давая понять, что шутит. Было видно, что он с трудом держится на ногах.

— Не смешно, — холодно сказал Артур после небольшой заминки. — Все бумаги в порядке.

— Господин Речицкий? — Монах пожал протянутую руку. — До сих пор помню ваше нефильтрованное пиво. Как бизнес?

— Пиво! Эка хватился! У меня теперь конезавод в Сидневе, приезжай, покажу. Приглашаю всех. Завтра же. И журналюга пусть приезжает, из «Лошади»! И ты! — Он хлопнул по плечу Артура и захохотал.

— Я занят! — холодно сказал Артур.

— Спасибо! Давно хотел написать о лошадях, — обрадовался Добродеев. — Мы приедем.

— Жду. А лошадей твой гений не рисовал? Мне бы для кабинета картинку.

— Эта подойдет, — сказал Монах, кивая на «Женщину». — При некоторой доле воображения на ней можно увидеть голубую лошадь.

Речицкий снова расхохотался и схватил Артура за рукав:

— Может, продашь? Сколько?

— Не продается, — процедил сквозь зубы Артур, отдирая от себя руку Речицкого.

— Ну и зря. А пейзажик? Хотя нет, пейзаж мне и даром не нужен. Что пьем? Вискарик? Зачетно! Пошли, я угощаю! — Он приобнял Добродеева, увлекая его к бару.

— Вы частный детектив? — Артур повернулся к Монаху. — Это правда?

— Громко сказано, — заскромничал Монах. — От нечего делать, люблю решать задачки и головоломки.

— Официально?

— В смысле, есть ли у меня лицензия? Лицензии нет, просто помогаю иногда… знакомым. Полиция не хочет вникать, а мне нравится покопаться.

— На этом можно заработать?

— Понятия не имею. Наверное, можно, раз они существуют. Еще могу репетитором. Вообще-то, я совладелец фабрики пищевых добавок…

— «Зеленый лист»? Знаю. Моя жена все время покупает у вас на сайте, худеет.

— Честное слово, все абсолютно безвредно, — заверил Монах.

Артур рассмеялся. Было видно, что он постепенно приходит в себя после общения с Речицким.

— Вы хорошо его знаете? — спросил он.

— Виделись один раз, совершенно случайно. — Монах понял, что Артур спрашивает о Речицком. — Он угостил меня своим пивом. Классное пивко, должен заметить.

— Скотина и хам! — раздул ноздри Артур. — Как напьется, так и лезет на рожон. Пару лет назад его чуть не убили в драке, и ничего! Отлежался и снова полез. Да и трезвый дрянь-человек. И его миньон, этот… двуликий Янус с идиотскими шуточками! Я бы не удивился, если бы в один прекрасный момент ему припомнили все. Дима Щука до сих пор не может успокоиться, он остался должен ему приличную сумму. А Речицкий — городской псих! Не завидую его лошадям.

Теперь рассмеялся Монах. Он не понял, кто такой двуликий Янус, и подумал, что надо будет спросить у Добродеева…

Он нашел Добродеева в компании Речицкого и незнакомого мужчины, которого звали Кирилл Юшкевич.

— Купил мое пиво! — сообщил Речицкий. — Теперь спрашивай с него. Между прочим, у него жена красотка, где-то тут. Везет мужику.

— Мы знакомы, — холодно произнес Кирилл.

Был это красивый белобрысый мужчина с зализанными назад волосами и с видом весьма высокомерным.

— Не припоминаю, — сказал Монах. — Но все равно рад.

— Мы встречались насчет вашей фабрики, я присматривал…

— Вспомнил! — воскликнул Монах. — Вы хотели ее купить.

— Помню вашего партнера… Георгий, кажется?

— Жорик! Точно. Он потом сказал, какой замечательный человек! Сразу видно, из центра. Вы, кажется, не из местных? Переехали… дайте вспомнить!

— Не важно, — перебил Речицкий. — Переехал и переехал. Ларочка! — вдруг закричал он, бросаясь в толпу, неспешно фланирующую мимо. Выхватил молодую темноволосую женщину в синем платье, обнял, расцеловал. — Это Ларочка, прошу любить. Кирилл, где ты нашел такое чудо?

Женщина вспыхнула и смутилась. Высвободилась из рук Речицкого, взглянула на мужа. Тот исподлобья мерил бизнесмена взглядом.

— Это Олег Монахов, это Леша Добродеев, ваши верные почитатели, правда, господа? — Речицкого несло.

Он был изрядно на взводе, и чувствовалось, что еще немного, и он взорвется. Добродеев заверил, что правда поцеловал Ларе ручку и забросал вопросами, как ей тут, в нашем скромном городишке, и если нужна помощь, то ради бога! Он всегда распускал хвост при виде красивой женщины.

— Бывали у нас раньше? — спросил Монах, с удовольствием ее разглядывая.

— Нет, — Лара улыбнулась. — Кирилл бросил монетку, и вот мы здесь. Мне у вас нравится. Река, луг… все время любуюсь с балкона.

Добродеев, разумеется, тут же предложил свои услуги. Речицкий оттеснил его и сказал, что он первый на очереди, что прозвучало двусмысленно. О Кирилле забыли.

Знаток человеков Монах с удовольствием наблюдал.

Разгоряченный Добродеев собирался ответить, но тут к ним подошел длинный и тонкий мужчина, обнял Речицкого за талию и, извинившись, увлек его прочь. Монах был разочарован…